В некотором царстве, в некотором государстве… а точнее, в стране, называемой Грузией, что в девятнадцатом веке, в качестве губернии, входила в состав Российской империи, жил гордый и свободолюбивый народ, очень мудрый для такой очень маленькой страны. Каждый край её не похож на соседний, а её жители – грузины – отличаются друг от друга не только своим бытом и традициями, порой они даже общаются на разных языках и наречиях. Поговаривают, те, что живут на западе: имеретинцы, мегрелы, гурийцы, сваны, аджарцы и другие – более бойкие, восточные же – карталинцы и кахетинцы – трудолюбивее.
На востоке этой гостеприимной страны – в Кахетии – благословенном Господом саду Кавказа с его янтарными виноградниками, в селе Мирзаани жила-была семья Пиросманашвили. Дом Аслана, главы семейства, и его жены Текле, стоял на самом краю села, рядом со старым тутовым деревом, а неподалёку находился виноградник семьи. А ещё дальше, на заросшем лесном склоне, расположился участок земли, которым благодарное село наделило Аслана за отличие в бою, когда тот, с ловкостью джигита, отчаянно размахивал отточенным кинжалом, сражаясь с черноглазыми лезгинами, похитившими мирзаанских детей. Был он человеком сильным, настоящим кахетинцем. Работящим и умелым крестьянином.
Несмотря на то, что в 1861 году в России было отменено крепостное право, император Александр II считал нелёгкой задачей провести ту же реформу в самой Грузии. Это было невозможно без потери только что приобретённой лояльности грузинской знати, благосостояние которой зависело от крепостного труда. И всё же, спустя четыре года, Его Императорское Величество подписал указ об освобождении первых крепостных в Грузии, о чём и было громогласно объявлено во всех населённых пунктах, под шум духовых оркестров и бой барабанов, что гармонично сливались, вызывая вящее удовлетворение:
«Божией Милостью, Мы, Александр Второй, Император Всероссийский, Царь Польский, Великий Князь Финляндский, и прочая, и прочая, и прочая…
…Крепостное право на крестьян, водворённых в помещичьих имениях, и на дворовых людей отменяется НАВСЕГДА…
…Осени себя крестным знамением, православный народ, и призови с Нами Божие благословение на твой свободный труд, залог твоего домашнего благополучия и блага общественного…».
Теперь крестьяне стали свободными людьми и могли свободно передвигаться, вступать в брак по своему выбору и даже принимать участие в политической деятельности. Землевладельцы же сохранили право на всю свою землю, но только часть её оставалась в их полной собственности, а другую получили право арендовать или выкупать бывшие крепостные, веками жившие на ней, чтобы компенсировать потерю земли владельцам. За пользование землей были установлены следующие повинности: за виноградники, а также пахотные – крестьянин отдавал богачу четверть урожая, за сенокос – одну треть укоса.
Вот так и трудились крестьяне с утра и до поздней ночи. Мужик на полях траву косит, размахивая над ней лезвием кривой косы на длинном черенке. Целый день будет работать он на жаре. Скошенная трава подсыхает на солнце и постепенно превращается в сено. Мужик молит Бога о сухой и солнечной погоде. Ведь если идёт дождь, то трава преет, плесневеет и гниет – ни на что она больше не годная! Сушить траву выходят целыми семьями, переворачивают её граблями и вилами. А когда она полностью высыхала, из полученного сена крестьяне делают большой стог с длинным шестом посередине, который перевозят на свой двор, где также хранят телеги, колеса, сбрую и другое небогатое своё имущество.
Самым главным работником крестьянского хозяйства была лошадь. Без неё земледельческий труд был просто немыслим. Лошадь и поле помогала вспахать, и навоз для удобрения почвы давала. Безлошадные крестьяне считались совсем бедняками. Пасли лошадей ночью, потому что днём ей некогда было пощипать травки: она всё время была с крестьянином в поле. У очень немногих была пара коров или буйволов, а кто-то владел несколькими свиньями или овцами. Скот держали на дворе, а в холодную пору маленьких телят, ягнят или поросят крестьяне забирали в дом, специально отгораживая для них часть помещения. Скотина давала много полезных продуктов. Из коровьего молока делали сметану, масло, творог и сыр. Овца давала шерсть два раза в год. Из неё вязали носки, делали грубую ткань. Куры и гуси обеспечивали семью яйцами и мясом.
Крестьянин заботливо ухаживал за скотиной, ежедневно готовил для неё в бадье специальное пойло – разваренную в печи кожуру овощей, оставшиеся от помола зерна мякину и отруби – оболочки зерен, перемешанные с некачественной мукой. Всё это надо было тщательно приготовить и подогреть. Да ещё и сеном надо было покормить! Как же без сена? Одна корова съедала его в день целый пуд2, а на год надо было иметь триста пудов сена, а то и больше. Кроме того, каждая корова выпивала не одно ведро воды, и хозяйке ещё подоить её дважды в день положено, чтобы на зиму побольше сыра и масла заготовить.
Помимо работы на полях, кахетинцы трудились на своих виноградниках: каждый день и всем миром, вне зависимости от того, когда наступит пора сбора урожая. Крестьяне подвязывали лозу к опорным столбам и проволокам и обрывали лишние ветви, следили за тем, чтобы высота куста не превышала одного метра – так легче ухаживать за лозой, а открытые солнцу янтарные ягоды набирают больше сахара… Из них делают вино, из жмыха – чачу3, на сухой лозе жарят шашлык, а из виноградных косточек давят масло.
Тяжёлый быт делал судьбы многих семей похожими друг на друга. Из года в год жили они в одной и той же деревне, выполняли одни и те же работы и повинности. Построенная в деревне скромная церковь не поражала ни своими размерами, ни архитектурой, но делала это место центром всей округи. Ещё младенцем, нескольких дней от роду, каждый человек попадал под её своды во время собственных крестин и множество раз потом бывал здесь на протяжении своей непростой жизни. Сюда же привозили отошедшего в мир иной перед тем, как предать земле бренное его тело. Церковь была почти единственным общественным зданием в округе. Священник же был, если не единственным, то одним из немногих грамотных людей. Как бы ни относились к нему прихожане, он считался официальным духовным отцом, к которому Закон Божий обязывал всех приходить на исповедь.
Три главных события в жизни человеческой объединяли жителей села: рождение, бракосочетание и смерть. Именно на эти три части и были разделены записи в церковных метрических книгах. В тот период времени во многих семьях дети появлялись на свет чуть ли не каждый год. Рождение ребенка воспринималось как воля Господня, противиться которой мало кому приходило в голову. Больше детей – значит больше работников в семье, а отсюда и больше достаток. Исходя из этого, предпочтительнее было появление мальчиков. Девочку растишь – растишь, а она в чужую семью уходит. Но и это, в конце концов, не беда: невесты из других дворов заменяли рабочие руки выданных на сторону дочерей. Рождение ребенка всегда было праздником в семье, поэтому-то и освещалось оно одним из главных христианских таинств – крещением. Родители, вместе с крёстными отцом и матерью, несли ребенка в церковь. Священник монотонно читал молитву, после этого погружал младенца в купель с тёплой водой, надевал нательный крестик, как правило, деревянный, на простой бечёвке. А воротившись домой, устраивали крестины – накрывали стол и созывали на торжество большую родню.
Предположительно, в 1862 году у работяги Аслана Пиросманашвили и его жены Текле родился ребёнок. Сельский священник, задержав на мальчике дольше обычного свой внимательный взгляд, отчего-то устремил его в даль и замолчал. Словно ему было видение, что жизнь этого дитя будет иметь свой особенный смысл. И цель. И высшее предопределение. Потом, раскрыв святки, с необычайной торжественностью провозгласил, что в честь Святителя Николая Чудотворца нарекает новорождённого Николаем, или, говоря по-простому, Нико: «Крещается раб Божий Николай во имя Отца, аминь. И Сына, аминь. И Святаго Духа, аминь», – и после каждого «аминь» окроплял мальчика святой водой…
…Ребёнок рос мечтателем и фантазёром. В возрасте пяти лет, бывало, мать просила его отцу в поле обед отнести, а он по дороге задумается, зайдёт не туда, а отец голодным останется. Или, позабыв обо всём на свете, запрокинет голову и наблюдает за перелетающими с ветки на ветку птицами, прислушиваясь к тихому умиротворению живой природы.
Однажды, когда началась пора сбора винограда и всё село собралось вместе – каждая пара рук была не лишней – мальчик улёгся под куст и стал мечтать:
– Эх, вот было бы хорошо, если бы каждая лоза была размером вон с тот тополь. Тогда бы соком от трёх её гроздей можно было бы наполнить большой квеври.
Вот так и сегодня, до самого заката мальчуган был погружён в свои наивные детские мечты. А придя домой, увидел мать, которая вышла подоить корову. Та упрекнула сына:
– Ты, сынок, хотя-бы делом каким-то занялся. А то поработал месяц подпаском и загрустил. Что толку-то от твоих воздушных замков? Смотри, даже детишки не тратят время впустую, как могут родителям своим подсобляют. Мечта – не молоко, из неё ни масла не собьёшь, ни сыру не сделаешь. Глянь по сторонам, повсюду люди работают. Им мечтать некогда!
Мальчик не поверил матери.
– Почему? – с удивлением спросил он. – Что плохого в том, чтобы мечтать?
– Это мешает работе, сынок, и делает человека бедным и несчастным. Потому мы, взрослые, уже и забыли, когда мечтали-то последний раз…
– Разве такое возможно, чтобы взрослые не мечтали? Этого не может быть! Вот старый дед, когда сажал этот виноградник своими натруженными руками, разве не мечтал он, как будет детей и внуков сладким виноградом угощать?
Ноги сами привели мальчика на другой конец села. Стало ему интересно, неужели только дети мечтают? Может ли быть, что единственным полезным занятием в жизни является работа, а мечтать просто вредно?
– Гамарджоба ар ици, бичо?!4 – по дороге шёл крестьянин, согнувшись в три погибели под грузом большой бочки на спине.
– Гамарджоба, Абесалом-бидзия! – вежливо поздоровался задумчивый мальчик. И тут же, воспользовавшись случаем, спросил бедняка:
– О чём ты мечтаешь?
– О чём мне мечтать, швило?5 – вздохнул тот и вытер рукавом морщинистое лицо, по которому текли ручьи пота, берущие своё начало из-под кахетинской вязаной шапки, что грела зимой и охлаждала летом. – Мечтаю вот, чтобы путь мой был покороче, а бочка эта проклятая – полегче. А большего мне и не надо. – и пошел дальше, кряхтя под грузом тяжкой своей участи.
Идёт Нико дальше и видит, как, расположившись на траве, под старым орешником, пируют три князя в длинных до колен чёрных чохах6, из-под которых виднелись шёлковые ахалухи7. Приблизился он к ним, снял шапку и низко поклонился:
– Почтенные князья. О чём вы мечтаете?
Рассмеялись они добродушно над его вопросом. Один из них, крайний справа, поднял наполненный до самых краёв красным вином буйволиный рог и произнёс:
– О чём мечтаю, спрашиваешь? Хм, – он погладил свои усы и закатил глаза, – желаю я, видишь ли, добыть на охоте благородного оленя, и чтобы все жители нашего села сказали:
«Вай! Какой молодец наш князь! Какого красавца оленя добыл! Честь ему и хвала!». Вот сейчас допью это доброе вино, встану, положу в газыри8 патроны и велю слуге моё большое ружьё из мехового чехла вынуть и принести…
– Да что там олень? – вмешался второй князь, что сидел в середине. – Вот я, малец, мечтаю, чтобы в наших краях, как в старину, появился могучий лев, и чтоб я его победил! И чтоб все воскликнули: «Вай! Какой храбрец наш дорогой князь! Какой смельчак! В одиночку такого зверя одолел!». Вот отдохну, возьму свой острый кинжал и пойду этого льва искать!
– А я, – бахвалился третий, – мечтаю красавицу Тину в жёны взять! Чтобы все жители нашего края возгласили: «Вай-вай-вай! Молодец наш князь-джан! Такую красивую молодую жену в дом привёл!». Вот сейчас допью этот кувшин, облачусь в белую чоху, вышитую золотыми и шёлковыми нитками, возьму музыкантов вместе с их доли, пандури и саламури, и пойду к ней свататься!
– А не откажет? – спросил первый князь.
– Почему это она должна отказать? Она дура, что ли? Пусть посмотрит на меня – красивый, высокий, богатый! Дом есть, слуги есть, земля есть! Сабля есть! Что женщине ещё нужно? Побежит как миленькая, ещё умолять будет! – хвастал тот, даже не заметив, как мальчик отвернулся и пошел от них прочь своей дорогой.
Весь день Нико бродил по селу и его окрестностям. Всех встречных и поперечных спрашивал, а те не гнали его, отвечая на его вопрос – кто с улыбкой, а кто серьёзно. Рыбак поведал:
– Мечтаю поймать самую большую рыбу, чтобы за деньги, что за неё выручу, смог и крышу в доме дырявую залатать, жене новое платье справить, и детям гостинцев купить. Да ещё чтоб на рубаху осталось…
Дворник у княжеского имения мечтал, чтобы всегда были только весна и лето, объяснив при этом, что осенью листья спадают с деревьев и подметай–не подметай, всё толку нет, руки от работы отваливаются…
Встретил наш Нико и мальчика на худющем ослике, навьюченном огромными бидонами с водой. Тот предложил подвезти его, но Нико отказался. Ему показалось, что бедное животное взмолилось:
– Если бы ты знал, малец, как я мечтаю, чтобы мой хозяин поскорее вырос и пересел на коня… вот тогда я бы, наверное, смог передохнуть немного…
Проходя мимо поля, заметил Нико двух бедняков, которые, устав от полевых работ, лежали на мягкой травке и вели разговор о том – о сём. Подойдя к ним со спины и спрятавшись за одно из редких деревьев, стал он свидетелем такого разговора. Один из бедняков, окинув взглядом поле, говорит другому:
– Эх, было бы это поле моим, а не нашего жадного князя, развёл бы я на нём ослов!
– Зачем тебе эти упрямые животные? Нашёл кого разводить! Вот я бы хотел иметь столько овец, сколько на небе звёзд! – размечтался другой.
– Бичо9, где же ты такую тьму овец пасти будешь? На моём, что ли, поле? Моих ослов без травы оставишь? – озадаченно спросил первый.
– Выходит, твоим ослам надо пастись, а моим овцам – нет? – обиделся второй.
– Не позволю тебе пасти овец на моём поле! – закричал первый.
– Не позволишь? – силой сгоню и тебя, и твоих ослов!
Слово за слово – разгорелся между ними спор. Пошли в ход кулаки, колотят друг друга нещадно. Пожалел их Нико, вышел из-за дерева и подошёл к ним:
– Уважаемые. Что вы не поделили?
Рассказали приятели, из-за чего заспорили. Пусть, мол, ребёнок их рассудит. А Нико им говорит:
– Зачем же драться? Поле, ослы и овцы – это ведь только мечта!
Молодые люди переглянулись. Казалось, им стало неловко от того, что мальчик учит их уму-разуму…
А тот пошёл себе дальше.
Подойдя к реке, увидел он, как скандалят две старухи, Циури и Маквала. Одна жила по одну сторону реки, другая – по другую. Об их сварливом нраве давно шла молва. Не успеет взойти солнышко, а они уже тут как тут, стоят на берегу реки и спорят, бранятся до самого вечера. И никто не знает, чего это они ссорятся да шумят, чего никак не поделят.
– Ах ты, ведьма проклятая! Не спущу тебе ни одного слова! – кричит одна.
– Гляньте-ка на эту… на эту дочку осла, на осле сидевшую, осла погонявшую! – раскричалась в ответ вторая. – Погоди, доберусь сейчас до тебя, за волосы оттаскаю! – и, подобрав подол платья, почти ступила ногой в реку. Речка неглубокая, а камни в ней мшистые и скользкие. Доковыляла сварливая до середины, поскользнулась и плюхнулась в воду с испуганным возгласом: «Вай ме!»
Мальчик наш пожалел старушку, бросился к ней на помощь, подхватил под руку, вывел на берег и усадил на сухой камень. А потом своими ручонками поправил старухе сбившиеся волосы, и повязал на голову сползший платок.
Старуха сначала молчала, а потом со слезами взглянула на своего маленького спасителя и горько заплакала. Стыдно ей стало перед ним.
– Циури, ну будь ты человеком! – попросила она соперницу. –Я ведь об одном тебя прошу – чтоб собаки твои не лаяли день и ночь напролёт! Спасу от них нет! Голова раскалывается!
А Нико, услышав это, подумал, что, как видно, и у дряхлых старух может быть мечта. Неужели его односельчане теперь, наконец-то, смогут обрести покой, когда угомонятся?
А потом, спустя некоторое время, заметил он прекрасную девочку и ситцевом платьице с жёлтой шляпой на голове. Та стояла на зелёной лужайке, и весело играла с красным воздушным шариком.
– А ты кто? – кокетливо спросила она, спрятав шарик за спиной и с любопытством разглядывая мальчика. – Как тебя зовут?
– Нико, – застенчиво ответил он и покраснел. – А тебя?
– Я Иамзэ, – звонко сказала та и засмеялась так задорно, что стала похожей на маленькое солнышко.
– А что это у тебя там? – Нико указал пальцем на воздушный шарик. Он никогда раньше не видел такой диковинки на шёлковой ниточке.
– Это шарик. Он умеет летать. Я взяла его на время у хозяйской дочки, она только из Тифлиса приехала. – с этими словами чудесная девочка с лёгкостью подбросила шар над головой и его отнесло ветерком в сторону. Она побежала за ним вдогонку, а Нико следил за происходящим, широко раскрыв глаза от удивления.
– А почему это ты такой рассеянный, а? – на широком личике этой прелестной девочки вновь появилась улыбка, и мальчик смутился. – Молчишь? Язык проглотил, что ли? Или мечтаешь?
– С чего это ты взяла, что я мечтаю? – спросил он, не зная, что ответить.
– Да это видно за версту! Ходишь себе с поднятой головой, ворон крикливых считаешь, хи-хи…
– А ты… ты умеешь мечтать? – робко поинтересовался он.
– Умею… а что?
– А о чём?
– Не скажу. Я ведь пока тебя не знаю. А ты… ты, если хочешь, мечтай. Мечта – это хорошо! Она – ну вот как этот воздушный шарик… Когда он есть, ты к нему привыкаешь и перестаёшь замечать. Он кажется ненужной игрушкой. Совсем бесполезной. А когда он умрёт…
– Кто это умрёт? – перебил её Нико. Теперь он уже совершенно ничего не понимал.
– Шарик… Я знаю… У меня уже так было однажды… Он когда-нибудь обязательно лопнет. Вот нарвётся на колючку и лопнет. Или улетит ввысь, к небесам, если отпустить ниточку. Вот тогда понимаешь, как тебе его не хватает… – её личико вдруг стало таким печальным, что Нико стало по-настоящему жаль её.
– А где ты живешь, мальчик Нико? – вдруг спросила она с живым интересом. – И что делаешь?
– Живу там, – он махнул рукой, указывая на край села. – А ещё помогаю родным, работаю подпаском. Вместе с чабаном гоняю княжеских овец, чтобы стадо не разбредалось по долине, и не терялось на горных склонах… чтобы овцы волку в зубы не попались. А ты?
– Я пока не работаю. Но скоро, как закончится ртвели, буду помогать маме делать пеламуши10 и чурчхелы11.
– А где сейчас твои родители?
– Отца у меня нет, а мама трудится в барской усадьбе… Ладно, мальчик Нико. Мне надо домой. Приходи ещё! – она нежно помахала ему своей ручкой и весело побежала к покосившемуся набок деревянному дому.
Он, провожая взглядом маленькую Иамзэ, вдруг вспомнил, что бродит уже целый день, а дома, должно быть, мама волнуется…
Матушка действительно стояла у калитки, дожидаясь сына.
– Куда же ты пропал, мечтатель мой неисправимый!
Он бросился матери на шею, рассказал, что узнал и увидел за день, мол, у каждого в нашем селе есть мечта. И у детей, и у взрослых, и даже у худющего, но очень выносливого ослика…
– А ты у меня спроси, сынок, о чём я мечтаю… – она ласково глянула на Нико.
– О чём, дэдико12?
– Я мечтаю о том, чтобы ты вырос и стал хорошим, уважаемым человеком. Чтоб семья у тебя была большая и дружная…
– А что я должен делать, дэда, чтобы меня уважали?
– Не отлынивай от работы. Уважай старших и помогай им всегда…
В тот вечер Нико долго стоял у калитки и глядел вверх, в звёздное небо. Солнце давно зашло, унеся с собой яркие краски. А возле реки появился туман, который неторопливо начал застилать всё вокруг.
Он вдруг предался воспоминаниям, вспомнил о монастыре Святой Нино в Бодбе, что находится недалеко от Мирзаани, и куда он, маленький Нико, пройдя пешком через лес, недавно наведался, не спросив разрешения у матери. Красота тех мест поразила его. Цветники, ухоженные лужайки, церковные постройки, подсобное хозяйство, виноградники, целебный источник. Но самое главное – он узнал, что здесь покоились останки Святой Нино – просветительницы Грузии. Старый монах-отшельник, заметив интерес мальчика, поведал ему о жизни Святой из Каппадокии13. Он рассказал, что главной целью, которую возложила на Святую сама Богородица, было просвещение Иверии14, потому что Иверия – это первый удел Божией Матери15. Господь являлся Святой Нино в видениях и благословил её на подвиг, а Дева Мария вручила ей крест из виноградной лозы. Так она и попала в Бодбе, где на вершине горы разбила палатку и поселилась в ней, неся свою веру человечеству и помогая людям, излечивая их от различных недугов. Среди спасённых ею была и царица Нана, которая уверовала вместе со своим мужем Мирианом, а вскоре и весь грузинский народ принял христианство в реке Арагви у Мцхеты. Когда Святая умерла, царь Мириан повелел перевезти её мощи в древнюю столицу Грузии – Мцхету. Пара волов и двести человек не смогли сдвинуть с места карету с её телом. Тогда царь приказал захоронить её на том месте, где стояла её палатка, а уже перед своей смертью наказал жене, чтобы она половину казны отдала на возведение храма над могилой Святой. В семнадцатом веке кахетинский царь Теймураз I открыл в монастыре духовную семинарию с самым большим в стране собранием религиозных книг и школу живописи.
В мрачном храме царило умиротворяющее спокойствие. Но вот дрожащий огонёк лампады вырвал из темноты старинные фрески, и его охватило чувство, близкое к священному трепету. Он любовался завораживающими бликами света на настенных изображениях, не умея ещё разбираться в сюжетах, и поэтому не столько восхищаясь их красотой, сколько благоговея перед их древностью. Видимо, именно они и разбудят в нём художника…
Той ночью он спал, свернувшись в клубочек, и на его губах блуждала слабая мечтательная улыбка. О чём он думал? О прелестной Иамзэ, что повстречалась ему сегодня и улыбкой своей покорила его маленькое сердце? Или о том, кем он станет, когда вырастет?
Ему приснилось, что слышит он за окном удивительный топот коня. Такой громкий, какой не слышал никогда. Выйдя из дома, он видит всадника в серебряных доспехах и голубой мантии, с золотым копьём в руке, сидящего на могучем серебряном коне. Он пугается и начинает молиться. А всадник говорит ему:
– Подойди ко мне, сынок! Не бойся. Ты знаешь, кто я?
– Нет. – Нико испуганно мотает головой.
– Я Святой Гиоргий – небесный покровитель Грузии. Ты слышал обо мне?
Конечно, Нико слышал об этом святом. И видел его образ, умерщвляющий дракона. А старый монах-отшельник в монастыре Бодбе упоминал его как двоюродного брата Святой Нино, совершавшего свои победы над злом и грехом. Из уст Святой народы Грузии впервые узнали о жизни и мученичестве её великого брата.
– Да, мне говорили, что вы – покровитель воинов, земледельцев, пастухов и путников. Вам молятся об избавлении от злых сил…
– Молодец, Нико… Господь не обделил тебя разумом! Наблюдал я за тобой сегодня, сынок. Видел, как ты старухе немощной помог, как спор двух приятелей разрешил. Доброе у тебя сердце. И пытливый ум. Ты вот ходил и выспрашивал у людей, о чём они, бедолаги, мечтают. И во всём селе не нашлось ни одного человека – ни старого, ни малого, кто бы в ответ поинтересовался о твоей мечте. Вот и решил я восстановить справедливость. Скажи мне, не бойся, какая у ТЕБЯ мечта?
– Больше всего на свете я мечтаю научиться рисовать, чтобы все мои фантазии перенести на картины, и чтобы люди в селе уважали меня, говорили, любуясь: «Вай, какой талантливый художник наш Нико!»
– Так и быть, сынок! Я дам тебе то, что ты способен будешь взять. Но смотри, то, что дам – не расплескай! Быть тебе большим художником. Но путь твой будет тернист. Не головой будешь жить, а сердцем. Так все грузины должны жить, чтобы Бога вмещать. А в голове… в ней живут одни лишь сомненья…
Нико слушал Святого насторожённо, храня молчание и глядя на него с испуганными глазами.
– Ты будешь слышать шёпот ветерка, эхо, доносящееся с высоких заснеженных гор, гул старых колоколов. Они будут твердить тебе: «Помни, ты избранный!» Ты будешь жить, чтобы служить добру, любви и красоте. И примешь муки за это. Но смотри, не дрогни, не уклоняйся от своей судьбы. Так ты достигнешь бессмертия и утвердишься в Царстве Небесном.
А картины… картины, которые ты будешь продавать за гроши, когда-нибудь станут бесценны. Но это не важно. Главное, будь хорошим человеком – всё, что делаешь, делай по совести. Не забывай, всё временно, всё бренно. Будешь земным – в прах превратишься, а будешь жить для вечности – тогда станешь как тот гордый орёл, что высоко летает над земной суетой…
И помни имя своё. Ты – Нико Пиросмани. Ты избранный. Иди к Богу и возлюби Его так, как Он возлюбил тебя.