Легенда о заклятье [СИ]

Шкатулка с жемчужиной

— Ты меня задушишь, Тереса!

Корсет свалился на пол. Кармела, красная и встрепанная, в одной рубашке, свалилась лицом в постель.

— Но, госпожа, — седовласая почтенная служанка коснулась ее плеча.

— Не хочу! Уйди!

В спальне был беспорядок: постель смята, банкетки опрокинуты, по креслам разбросаны пышные многоцветные платья и кружева.

— Юной девушке приличны терпение и кротость, — произнесла Тереса терпеливо. Она уже изучила яростный характер хозяйки и была уверена, что та рано или поздно сдастся.

— Вы опоздаете на мессу, — произнесла она минуту погодя.

— Я не поеду! У меня голова болит! — объявила Кармела злорадно.

— Агнесс, флакон! — скомандовала Тереса молоденькой горничной, подшивающей кружева к атласной юбке и хихикающей в рукав. Агнесс опрометью исполнила приказ: в доме старую Тересу боялись. Тереса твердой рукой повернула к себе голову Кармелы и стала натирать ей виски жидкостью из флакона, пахнущей свежо и резко. От неожиданности Кармела не сопротивлялась.

Закончив, Тереса отдала флакон Агнесс, умело поправила тяжелые, крутыми кольцами падающие на лоб и щеки волосы госпожи:

— Ну вот, совсем растрепали прическу…

Огорченно покачала головой. И снова взялась за корсет.

Кармела смирилась, позволила зашнуровать себя, одеть двойное тяжелое платье, и только когда Тереса с помощью Агнесс закалывала верхнее на тонко ограненные сапфировые подвески, глухо заметила, что не выносит цвет индиго.

— Самый модный цвет, — возразила Тереса сердито. — К тому же, он нравится губернатору.

— Значит, у губернатора плохой вкус.

Агнесс хихикнула. А Тереса обиженно сказала, что уже слишком стара для шуток молодой госпожи. А если ее услуги чересчур обременительны для доны Торрес, то она вольна прогнать старую Тересу, и пусть те головорезы, которых она привезла из Йокасла… Кармела покраснела и нахмурилась. От помощи Тересы она отказаться не могла.

Потом наступили муки с обуванием. Кармела твердила, что справиться сама, пусть только от нее отстанут. Но Тереса и не думала слушать. Она тяжело опустилась на колени и стала затягивать пряжки на кожаных туфельках.

— Я не могу стоять, как палка! — орала Кармела. — И сесть не могу! Отстань! Агнесс!

Агнесс не хотела обувать хозяйку, Агнесс хихикала. Тогда Кармела дотянулась и стала таскать ее за огненные кудри, приклонив головой к полу.

— Вот тебе за леность! Вот тебе за сплетни на кухне! А это — на будущее! — Кармела дернула особенно сильно и отпустила. Агнесс, хныкая, отскочила.

— Негоже самой госпоже этим заниматься, — вступила Тереса ворчливо. — Я и сама…

Агнесс побелела и попятилась.

— А-ну, иди вели подавать!..

Подобрав юбки, Агнесс выскочила за дверь.

— Зачем карета? — по привычке возмутилась Кармела. — До церкви полквартала.

— Негоже благородной госпоже пешком по Ите, ровно простолюдинке. И в одиночку нельзя. И без вуали выходить…

— Опя-ать?! — Кармела с воплем оттолкнула вуаль из густого саморского кружева.

— Госпожа — молодая девушка. Что люди скажут?

— Подумаешь! — Кармела топнула черным, с золотой пряжкой башмачком.

Не слушая, Тереса ловко приколола вуаль к прическе, спустила, расправила.

Туалет был окончен.

Тонко звенели голоса певчих на хорах, вокруг свеч расплывались круги, колыхались в полутьме белые дымки горящих ароматических смол. Это был храм святой Катарины, защитницы моряков. Кармела любила его — в темноте под густой вуалью не различишь лица, и можно думать о своем. И дом совсем рядом, старый, пропахший вердийскими духами и смолами, точно деревянная резная шкатулка с секретом. Второй месяц живет в нем Кармела. И все еще не может угадать, что скрывается за поворотом коридора, какие еще в доме могут отыскаться уютные тупички и закоулки. Но дом любит ее. И она знает о нем уже многое. Знает, как скрипят ступеньки деревянной лестницы, как гладки наощупь столбики балюстрады, знает, что в восточном крыле в старых покоях, где мебель обита пропыленным плюшем, смотрят с покрытых патиной портретов лица давних обитателей дома, сквозняки колышут истлевшие гобелены и по ночам тикают в рассохшемся деревянном паркете жуки-древоточцы — точно звучат давно затихшие шаги.

И все-таки с приходом Кармелы деревянный, полный странных скрипов и шорохов дом переменился. Запахло краской и свежевымытым деревом, звонко застучали молотки, вороха желтой стружки легли из-под рубанка. И в распахнутые настежь окна сквозь аромат орхидей и жасмина ворвался соленый и холодный морской ветер.

Глиной и мокрой штукатуркой пахли наново перекладываемые печи, зеленой глазурью блестели изразцы, в лунно изогнутые стекла окон брызгало солнце. Осыпались на белую с резной балюстрадой галерею розовые цветы магнолий, топтались на парадном крыльце пятеро «головорезов» в парадных ливреях, а розовый от гордости Серпено в красном кучерском облачении держал наготове запряженную карету. На крыльцо падали кружевные тени листьев и блики от огромных с цветными стеклами фонарей.

В доме было замешательство: перетаскивали новую мебель с полосатой золотисто-зеленой обивкой, натыкались на ящики с фарфором, поспешно доканчивали обивать белым шелком спальню, расписывали плафоны. Ошалело звенела от топота хрустальная люстра; вешали муслиновые занавески на окна и над кроватью, в кухне был настоящий ад, и служба сбивалась с ног, спотыкаясь о сундуки с одеждой, сброшенные у лестниц. А еще служанки рассыпали по дому лиловые и желтые цветы глицинии, и никто, разумеется, Кармелу не встречал.

Кармела приехала из порта в наемном рыдване, и он тут же укатил, бросив ее у порога — потерянную, одинокую, в суконном плохо сшитом платье, со шкатулкой в руках, где были родовые грамоты и купчая на дом. Она робко вошла в высокие стрельчатые двери. Кто-то испуганно крикнул:

— Опоздали!

И все, кто был там, застыли, а к девушке шагнула строгая стареющая женщина в белом чепце и глухом черном платье и сказала, что она домоправительница Тереса Овьедо. А потом Кармела стояла навиду у всех, ошеломленно воспринимая почтительные поклоны и непочтительные смешки слуг, пока Тереса не прикрикнула на них. В зале пахло вердийскими соснами, и нельзя было сдержать слез. Тогда Кармела уронила шкатулку и присела поднять ее, уткнувшись лицом в подол. Она была дома.

Утро начиналось с тонкого стеклянного звона клавесина и солнца, упавшего на оранжевого нарисованного на фонарике дракона. Ветер развевал белые занавески на распахнутом окне, резные виноградные листья просились в комнату. По плетям винограда и по фигурным деревянным решеткам, обводящим дом, спускалась по ночам Кармела, если было надо, и с рукастым рыжим Венсаном или темноглазым молчуном Микеле шла в порт. Приходили «Марисоль» и «Сан-Микеле», привозили товары, вести с «Грозного». Кармела отправлялась на склады, улаживала дела с купцами, иногда выходила со знакомыми рыбаками на ночной лов, а дом надежно охранял ее тайны.

Седой аристократ Висенте, как и при Юджине, остававшийся помощником капитана, все еще сердился за то, что Кармела, никого не спросив, отдала свою долю добычи «этому мальчишке-дворянчику с Гаэты», а потом еще решила надолго поселиться в Ите, бросая фрегат.

— Из тебя никогда не выйдет хорошего капитана.

Кармела, пунцовая от шеи до лба, прикусила полные губы.

— Девчонка… — цедил он, — девчонка.

А потом бросил на стол тяжелую деревянную шкатулку и с треском открыл ее. Внутри было два или три пожелтевших свитка и сапфировый, по краям обсыпанный мелкими бриллиантами крест на вылинявшей голубой с черным ленте.

— Что это? — спросила Кармела, преодолевая обиду.

— Свидетельство о рождении и баронская грамота, — ответил с сухим смешком Висенте. — Это одной девчонки из Йокасла. Только ей больше не нужно. Она умерла десять лет назад.

Кармела медленно развернула свиток. Из него с шорохом просыпалась цепочка с восковой окаменевшей печатью на конце. Меч и крест — знак Республики. В низу свитка была такая же печать и размашистая подпись. Старинного начертания буквы «Сим удостоверяется… высокородной Анхеле Торрес…», а над текстом — черный с золотом герб — лев с птичьей головой и надпись «Верный».

— У девчонки был дядя, Бертольдо Пацци, — продолжал Висенте, морщась. — Редкостный мерзавец. Довел их до разорения, а после их смерти даже не хотел оплатить похорона…

— А это что? — Кармела указала на крест.

— Орден святого Мицара. Отцу Анхелы за высшие заслуги перед республикой. Впрочем, от разорения их это не спасло. Да и купить этот орден никто не хотел, считали краденым. Впрочем, они бы и не продали. Торресы — гордый род…

Кармела не спросила, откуда у Висенте эти документы, не отказалась принять их. И не смутилась, когда на новоселье в только что отремонтированном доме высокородные гости подхватили тост губернатора: за баронессу Анхелу Торрес — прекраснейшую обитательницу Иты! Если бы настоящая Анхела была жива, ей сейчас было бы столько же, сколько и Кармеле — семнадцать лет.

Кармела не легко и не сразу привыкла к своему новому положению. И хотя ее промахи легко можно было объяснить черствостью дяди — от голода спас, но в воспитании отказал — она часто ловила на себе удивленный взгляд домоправительницы. Другие слуги языки из боязни придерживали.

Утро было чудесное. Жажда работы разрывала тело. Кармела вскочила с постели, звонком вызвала служанку:

— Воду, тряпку, живо!

И, подоткнув подол льняного в кружевах домашнего платья, стала свертывать ковер в спальне.

По темнеющему от разлитой воды паркету скользили солнечные блики, восхитительно пахло мокрым деревом. Покраснели от холода нагие до локтей руки, разгорелось лицо. Отводя локтем взлохмаченные волосы, Кармела с пыхтением ползала коленями по полу. Окно было распахнуто настежь, тянуло сквозняком, шелковые занавески бились, как паруса.

Собрав посреди комнаты тряпкой воду, девушка выпрямилась и довольно вытерла пот со лба, а потом с удовольствием протопала босиком по чистому полу. И тут от двери донеслось беспомощное и возмущенное: «Ах!» Это рыжая Агнесс, подсмотрев за госпожой, от испуга выдала свое присутствие и тут же, путаясь в юбках, скатилась по лестнице в комнату Тересы.

Тереса действовала решительно. В мгновение ока из спальни исчезла грязная вода, взамен ее появились таз и фарфоровый кувшин с кипятком. Окно с треском захлопнулось, занавески опали, наползли тяжелые шторы с золотым рисунком, и в комнате стало темно. Потом зажегся оранжевый фонарик под потолком и свечи на столике. Словно сама собой расстелилась кровать, Агнесс с пыхтением вволокла и бросила на нее охапку пуховых одеял. Кармела, удивленно озираясь, застыла посреди комнаты. Две служанки стащили с нее платье и брезгливо бросили на пол. Потом осторожно, но настойчиво толкнули ее на постель. Подставили таз с горячей водой.

— Что это? Отстаньте!

— Госпожа может простудиться, — сказала Тереса.

— Пол холодный, — подсказала зловреда Агнесс.

— Вот еще! — взвизгнула Кармела, пытаясь вырваться. Служанки держали ее мягко, но крепко.

— Если госпожа не послушается, я пошлю за лекарем.

Кармела безнадежно оглянулась. Служанки действовали умело и быстро. Обмыли ей руки и ноги, вытерли насухо, уложили и крепко держали, пока Тереса растирала ее тело резко пахнущим и жгучим бальзамом. Потом оправила на ней сорочку и стала пеленать в одеяла. После этого пришлось выпить что-то горькое и покорно лечь. Тело горело. Кармела почувствовала, что и вправду заболевает. Под одеялами было душно, в спальне тяжело пахло воском. Агнесс села у кровати и, придвинув подсвечник, тягучим голосом стала читать что-то душеспасительное и невыносимо нудное. Тереса, оглядев все придирчивым взглядом, подгоняя перед собой служанок, удалилась.

— Окно открой, — жалобно попросила Кармела.

— Нельзя, — приторно сладким голоском отвечала Агнесс. — Госпожа должна спать. Три часа… А потом до утра.

— До утра?! — вскрикнула Кармела.

— Госпожа слабенькая… А я почитаю, чтобы не было скучно. Одежду все равно Тереса заперла, и ключ унесла, — совсем другим, ехидным тоном докончила ржавокосая вредина.

«Сбегу, — решила Кармела мрачно. — Сыта по горло. А Рауль?.».

— Позови Тересу!

Агнесс вскочила. Вскоре на лестнице послышались шаги старой служанки.

— Мне жарко, — простонала Кармела.

— Надо потерпеть.

— Я не хочу терпеть! — она попыталась топнуть ногой. Агнесс прыснула. Снизу добежал легкий топот башмаков:

— Дон Хименес к госпоже!

— Ты его впустишь, или я сбегу! — крикнула Кармела, не давая домоправительнице возразить.

— Только через два часа, госпожа, и вы будете лежать, — сказала Тереса неумолимо.

— Он не станет столько ждать!

— А я не могу подвергать вас опасности.

И с каменным спокойствием вышла.

Два часа тянулись немилосердно. Кармела начинала и бросала считать минуты; сглатывая подступающие слезы, грызла край одеяла; пыталась сорвать с себя все, но была укутана так надежно, что не могла пошевелиться. Наконец на лестнице послышался звук шагов. В полуяви Кармела чувствовала, как ее освобождают от груза одеял, обтирают мягким пылающее тело, переодевают в сухое, укрывают, но уже легко, всего одним одеялом, взбивают подушки, расчесывают и красиво укладывают волосы и уходят, тихо притворяя двери. Потом прозвучали еще шаги… Рауль!

— Месса кончилась, госпожа.

Люди плыли вокруг нее к выходу, служки гасили свечи. А у чаши со святой водой, где толпились дворяне, чтобы протянуть воды своей избраннице или просто незнакомой хорошенькой девушке, стоял среди других Рауль. Не одна из молодых красавиц, позабыв о матери или компаньонке, спешила вперед в надежде, что он услужит именно ей, но граф смотрел мимо. Красавица разочарованно вздыхала и прибегала к помощи других кавалеров. Собор пустел. И тогда Кармела в отчаянном порыве шагнула вперед. Но вдруг поняла, что он ее не узнает. Сердце страшно затрепетало, горячий румянец растекся от щек к шее, она что есть силы рванула с лица вуаль. Те, кто был еще в соборе, удивленно замерли. А Рауль зачерпнул ладонью воды и смотрел на Кармелу чуть исподлобья синим усталым взглядом. И она, точно не доверяя себе, коснулась кончиками пальцев его ладони.