Лесная герцогиня

Глава 3

Когда герцог Длинная Шея выгнал Эмму, Эврар никак на это не отреагировал. Досадно, конечно, что рыжая не оправдала надежды его господина, ведь Ренье столь давно хотел этого брака. Да и не может теперь он так просто сбросить жену со счетов. Ведь они обвенчаны перед алтарем. А Эврар хоть он и был в душе наполовину язычником, питал к обряду надевания колец определенное уважение. Ведь венчание – это поважнее, чем просто привести в дом женщину и сказать: «Отныне ты живешь здесь».

Но сейчас он переживал лишь за Ренье. Его господин сильно сдал в последнее время. И грудь его болит все чаще, он слабеет. Да, он уже не в том возрасте, чтобы связываться с подобной девкой. Черт бы ее побрал!

Ренье стоял за дверью. В покое остались лишь этот прихвостень Лео и Рикуин Верденский. Потом Рикуин вышел. Эврар поклонился ему, но граф прошел, словно не заметив. И тем не менее Эврар посмотрел ему вслед спокойно. Он признавал и уважал этого худого близорукого графа. Хотя бы за то, что тот верен Ренье.

Через какое-то время появился и грек.

– Ты что, не слышал, Меченый? Герцог велел собираться!

– Но он же болен.

– Не твое дело. Тебе лишь надо выполнять приказы.

Эврар скривился, но нотарий глядел на него с усмешкой. Мелита давно подмывало свернуть этому зарвавшемуся рабу шею, но в последнее время грек был уж больно в чести у Длинной Шеи. Приходилось смиряться.

Эврар скоро справился со своими обязанностями. Но когда герцог, сутулясь, вышел на крыльцо, мелит все же решился заметить:

– Может, обождем утра, господин? Уже стемнело, а вы сейчас не в том состоянии, чтобы ехать.

– Уж не прикажешь ли ты смириться с унижением? Нет, я отправляюсь немедленно! Прямо сейчас. Чтобы Карл утром подумал, что он натворил, и заволновался. Присяга присягой, но пусть прикинет, что означает мой отъезд.

Эврар проводил герцога к дормезу[9]. Он был предупредителен, и хоть и велел оседлать жеребца герцога, но правильно рассчитал, что Ренье сейчас не в том состоянии, чтобы ехать верхом. И Ренье тут же зашел в дормез. Устроился на мехах подле жаровни. «Видать, ему слишком уж не важно, если он отказался возглавить кавалькаду». Эврар подумал об этом, накрывая герцога тяжелой медвежьей шкурой. Ренье удобно расположился среди мягких валиков и пуховиков.

– Ну? Чего мы медлим?

Эврар замялся. Оглянулся на дворец.

– А как же герцогиня?

– Разрази меня гром, Эврар! Ты только и думаешь, что о рыжей сучке! – Ренье откинулся на подушки, прикрыв глаза. – Нет больше никакой герцогини. И не было! Запомни это!

Эврар был озадачен, но молча подчинился.

Ночь выдалась морозная. Луна не светила, зато сверкали звезды – холодные и колючие. Кортеж покинул город, и его дымную тишь сменило завывание ветра. Блестели схваченные морозцем стволы деревьев.

Эврар поглубже надвинул на уши меховую шапку. Тепло коня согревало. На плечах толстый плащ. Чего еще надо? Но отчего-то он чувствовал себя неуютно. Порой приостанавливал жеребца, следя за обозом. Он растянулся далеко по дороге. Слабо поблескивают наконечники копий охранников. В одном из возков, где ехали женщины, заметил свет. Подумав немного, подъехал к нему.

– Госпожа Бегга!

Старуха откинула полог. Вся закутана в мех, да, видно, не для ее старых косточек подобные ночные переезды по морозу.

– Госпожа Бегга, как распорядился герцог насчет Птич… – он прокашлялся, – насчет герцогини?

Старуха не смогла ответить ничего определенного. Им было велено собираться. А Эмма куда-то ушла, ничего не взяв. Только свой рыжий плащ. Позже приходил нотарий герцога, искал ее.

– Да что хоть произошло, Меченый? Объясни, сделай милость.

Но он не стал отвечать. Пришпорив коня, ускакал.

Леонтий! Как он сразу не придал значения, что грек остался в Реймсе. Для себя решил, что нотарий должен уладить еще кое-какие дела при дворе. Но зачем тот искал Птичку?

Для Эврара Эмма все еще оставалась беспечной девочкой, что плясала в праздник мая в селении Гилария-в-Лесу. Даже то, что она так долго жила с Ролло, родила тому сына, не играло для Меченого особой роли. Хотя нет, играло. В их последнюю поездку в Руан, когда Ролло венчался на паперти собора с Гизеллой, а Эмма стонала на его, Эврара, груди, он увидел Эмму совсем другой. Она была как сломанный цветок. А потом… Эврар и сам был поражен, сколько стойкости и силы духа в этом нежном, истерзанном создании. Как она держалась! Словно ее и не гнул груз навалившихся несчастий. Шутила, смеялась. Ну впрямь опять Птичка из Гилария! И все же порой, наблюдая за ней, Эврар замечал, как лицо ее словно каменело, будто усилие сдержать боль заставляло цепенеть. Он знал, когда бывает у людей такое выражение. Когда тебя задели мечом или лекарь стягивает шов рваной раны и надо терпеть. Видать, так же мучилась и эта рыжая. Но тут же брала себя в руки, улыбалась.

Еще Эврар помнил ее озверевшей от ненависти, когда она поразила его своим желанием убивать после набега норманнов. Поэтому не верил сначала, когда узнал, что она сжилась с Ролло. А выходит… Ну да ладно, Ролло сменил ее на эту белобрысую Гизеллу. Но ведь он и сына у Эммы отнял. А для женщины это важно и куда тяжелее, чем для воина. Вон у него самого дети по всему свету разбросаны – а ему и дела до них нет. А Птичке небось не сладко. И все же она держалась с Ренье как добрая заботливая жена. И вроде даже понравилась герцогу. Спал же он с ней, хотя в последнее время женщины как будто и не волновали его кровь.

По сути, Эврар думал, что Ренье будет доволен браком с Птичкой, и даже внутренне гордился, что и он приложил руку, чтобы состоялся этот союз. Да ведь и Эмма-то, что бы ни верещал этот Каролинг, дочь Эда. Королевская кровь. Разве что с Ролло спуталась. Но так как Эврар не делал особой разницы ни между шлюхами, ни между святошами – все равно под подолом у всех одно и то же, – то он не понимал, почему это послужило поводом к разрыву. И отдать девушку, да еще и венчанную супругу, такому уроду, как Леонтий! Нет, здесь что-то не так. Эврар отказывался в это верить.

Когда рассвело, обоз продолжал двигаться по старой римской дороге. Герцог все еще спал, и Эврар счел это добрым знаком. Пусть отоспится после потрясения. Возглавлял кавалькаду Рикуин. Эврар невольно восхитился им. Худой как жердь, а вон как держится. Не то что эти хнычущие бабы, которых и тряска утомила, и то и дело останавливались – то им по нужде приспичило, то веточек красной калины захотелось нарвать. Эврара захлестнули новые заботы. Носился вдоль обоза, орал, ругался, поторапливал. Совсем не до размышлений было.

Остановку сделали лишь к вечеру. Большое богатое аббатство вместило всех. Люди были утомлены. Кроме герцога – тот выспался в дороге и теперь был нервно оживлен и явно чего-то ждал. Эврар увидел, как Ренье меряет шагами галерею, опоясывающую квадратную башню аббатства, вглядывается в даль на дорогу, по которой они прибыли.

Эврар заметил Рикуина, тоже наблюдавшего за Ренье. Осмелился обратиться:

– Его светлость никак ожидает супругу?

Рикуин стоял, сжимая под горлом мех большого капюшона. Отрицательно покачал головой.

– Нет. Он ждет гонца от короля. Карл должен уже был прислать человека с извинениями.

– А… – протянул Эврар. Хотел что-то добавить, но промолчал.

Но граф Верденский сам заговорил об Эмме.

– Свою супругу граф оставил на попечение Леонтию. Несколько странно, замечу. Леонтий – его человек по тайным поручениям, и я не удивлюсь, если Ренье отдал ему какой-то неблаговидный приказ насчет жены.

– Все может быть, – кивнул Эврар.

Больше они не разговаривали. Эврар пошел в помещение, где на соломе уже спала свита герцога. Выбрал место поближе к огню. Со всех сторон несся храп утомленных людей. Эврар тоже безмерно устал, но почему-то не спалось. Лежал без сна, смотрел сквозь печную трубу очага, откуда с инеем врывалось мерцание звезд. Дьявол возьми! Какое ему дело до рыжей? А на душе неспокойно. Эврар вдруг с удивлением отметил, что зол за нее на своего герцога, и от этой мысли стало совсем скверно: Ренье Длинная Шея – его благодетель и сеньор. Эврар вот уже лет двадцать на услужении у него, с тех пор, как оставил службу у короля Эда Робертина. Прибыл он к нему, имея лишь коня и меч; озлобленный на прежнего хозяина. Эд всегда был резок со своими людьми, а его, Эврара, даже отстегал кнутом. Свинчатка, влитая на конце кнута, даже распорола мелиту лицо до кости, и шрам на его щеке остался как вечное напоминание о гневе, что таил в себе мелит на короля Эда. Но Эд уже давно отошел в лучший мир, а он, Эврар, все еще жив и неплохо устроился в Лотарингии. Он палатин самого герцога, его мансы разбросаны по всей Лотарингии, у него десятки литов, сервов, рабов.

Однако старая обида на Робертина осталась. И он чертыхался, вспоминая прежнего короля, и не понимал, отчего его столь волнует судьба дочери Эда. Одно было ясно: Ренье не должен был отдавать свою законную жену бывшему рабу. Он ведь понимал, на что способен Лео. Или же герцог сам хотел избавиться от Птички таким ужасным способом?

И все же Эврару становилось жутко от мысли, что рыжая Птичка сейчас находится во власти Леонтия. Еще в Реймсе Эврар заметил, как смотрит на нее грек. А ведь он ненормальный. Пыточник, упивающийся страданиями других. Мелит слышал, как люди шептались, что Леонтий дьявол, ибо все его женщины умирали, а тела их были обезображены. И герцог не мог не знать, что ожидает Эмму с Леонтием. А ведь она его жена – тут уж ничего не изменишь. И пожертвовать ею в пользу бывшего раба… Леонтий – еретик, хитрый прихвостень. Сначала ночной горшок за герцогом выносил, потом стал писцом-каллиграфом, получил свободу и дослужился до звания личного нотария герцога. Эврар ненавидел его, как воин не переносит дворцового чиновника, интригана и пыточника. Нет, Ренье не прав, что оставил ему Птичку. Разве что… – у Эврара перехватило дыхание – разве что Длинной Шее пришло на ум избавиться таким способом от неугодной жены.

Он еще долго ворочался, не в силах успокоиться.

Но на другой день, по-прежнему услужлив, о своих сомнениях и не обмолвился. Ренье был раздражен – гонца от короля все не было. Лишь к вечеру следующего дня их догнал посланник. Ренье, не останавливая коня, взял у него свиток, кликнул дьяка-чтеца. Эврара в этот миг рядом не было – задержался в конце обоза, следя, как воины вытаскивают съехавший с обочины и застрявший воз с разнообразной мебелью. Когда вернулся в голову кавалькады, увидел, как Ренье хлещет плеткой посланника. Рикуин еле успел вмешаться, остановив руку Ренье.

– Опомнитесь, мессир! Этот человек всего лишь посыльный, и не его вина, что Карл оказался таким дураком.

Эврара разобрало любопытство. Когда вновь тронулись в путь, пристроился сразу за лошадьми герцога и Рикуина, слышал каждое слово. Оказалось, Ренье разозлило, что Карл вместо ожидаемого извинения лишь напомнил о присяге, давая понять, что отныне Длинная Шея все же является его вассалом, а значит, власть Каролинга распространяется на все земли Лотарингии.

– По-своему он прав, – спокойно ответил Рикуин. – Теперь вы связаны с ним, и, может, это даже хорошо, ибо германские Конраддины не посмеют открыто домогаться Лотарингии, не рискуя ввязаться в войну с западными франками. Ведь ко всему прочему Карл Простоватый – последний правящий Каролинг, а власть этого рода священна. Поэтому, если Карл возжелает посетить наши земли, вы обязаны будете его принимать как сюзерена и ни словом не должны обмолвиться о нанесенной вам обиде.

– Все демоны ада! – вскричал Ренье и так дернул повод коня, что тот взвился на дыбы. – И самое противное, Рикуин, – добавил он, уже справившись с лошадью, – что в этом послании Карл величает меня родичем. А сие означает, что этот мужелюбивый лицемер все же теперь признает, что я стал супругом его племянницы. Каков пес! При всех он ее и знать не желает, а в письме уже готов раскаиваться.

– Но ведь это же превосходно! – рассмеялся граф Верденский. – Ибо свидетельствует о том, насколько вы сблизились теперь с Простоватым. И вам бы не следовало отсылать госпожу Эмму, ибо, случись что, Карл вменит это вам в вину, а вам, что бы вы ни чувствовали к Простоватому, стоит держаться его руки хотя бы ради того, чтобы не оказаться меж двух огней – франками и германцами. А война с двух сторон вам невыгодна, да и мне, и всем лотарингцам тоже, ибо тогда, может статься, мы потеряем свою независимость. Понятно, вы присягнули Карлу. Но сей ничтожный правитель даже в своих землях не обладает реальной властью. В то время как германцы…

– Проклятье! Неужели ты, Рикуин, полагаешь, что я должен так дрожать перед этими могущественными франками, что смогу терпеть подле себя женщину, чье прошлое может опорочить меня?!

Эврар невольно затаил дыхание. Он понял, что сейчас решается судьба Птички. И с невольной надеждой ждал, что сейчас скажет этот славный парень – Рикуин Верденский.

– Вам действительно не следует сейчас приближать ее к себе. Хотя бы для того, чтобы Гизельберт не узнал о ее прошлом и не воспользовался этим. Но со временем… Лотарингия ведь так далеко от Нормандии. Никто может и не узнать, что Эмма Робертин и есть та Эмма из Байе, которая родила Роллону бастарда. Но на случай, если Карл или герцог Роберт захотят поинтересоваться своей племянницей – она должна вновь явиться как ваша супруга. Должна… Я говорю об этом, ибо знаю, какие поручения вы обычно даете этому греку.

– К тому же ею может интересоваться и Роллон, – неожиданно подал голос Эврар. – Говорят, он голову терял от рыжей.

Ренье резко оглянулся.

– Подслушиваешь, Меченый?

– Слышу, – сухо обронил мелит. – И скажу, что и нового герцога Нормандского нельзя сбрасывать со счетов. Ведь его наследник Гийом все же от нее.

Он не жалел, что вмешался. Знал, что Ренье затаил злобу против норманна еще с тех пор, как последний держал его господина в плену. И понимал, что Гизелла хоть и жена, но не соперница Эмме. Рано или поздно Роллон поинтересуется своей прежней возлюбленной. И не местью ли для Ренье будет показать, что отныне он – полноправный хозяин красавицы с рыжими волосами.

Ренье ничего не ответил. Молчал весь остаток пути. И лишь когда они сделали очередную остановку, неожиданно позвал к себе Эврара.

– Доверь свои полномочия кому-нибудь, а сам возвращайся в Реймс. Застанешь Леонтия – хорошо. Нет – ищи. Я сказал, что он может распорядиться Эммой по своему усмотрению. Не наделал бы глупостей! Надеюсь, что он все же сообразит, что Эмма как-никак моя жена.

«Сообразит – как же! – думал мелит, седлая коня. – Как бы этот изверг не сожрал ее живьем».

Он мчался, сам удивляясь своему стремлению защитить девушку от жестокого нотария. Обычно обоз идет медленно, и путь, что они проделали за двое суток, Эврар одолел едва ли не за ночь. Под ним был хороший конь – Эврар вообще выбирал лишь отборных лошадей, но мелит не желал его загонять и в Реймсе дал ему передышку, пока наводил справки о Леонтии и герцогине. Узнал лишь, что грек с Эммой покинули город на следующее утро после них и вроде бы двинулись по той же дороге.

Эврар накормил коня, накупил провианта в дорогу и выехал следом. Теперь он не мог нестись как раньше. Приходилось задерживаться у каждой сторожевой вышки, у каждого постоялого двора, благо их было много у большого тракта из Реймса в Лотарингию. Столь хорошо сохранившихся дорог было мало, люди жались к ним. Уже никто не помнил римлян, уложивших через болота и луга эти плиты. Люди считали, что это дело рук подземных гномов. Или еще рассказывали, что дорогу проложила легендарная колдунья – королева Брунгильда.

Эврар скоро напал на след. Красавицу в лисьем плаще и охранников во главе с иноземцем здесь видели. Эврар даже узнал в монастыре, где они делали остановку, что сопровождающие были неизменно учтивы с дамой. Эврар было успокоился. Может, все и обойдется и он настигнет их, а Эмма не пострадает. Однако вскоре след потерялся, и Эврар лишь к ночи вновь напал на него, когда понял, что они свернули с дороги и движутся на северо-восток по пустынным, малообжитым местам.

Переночевав в крестьянской хижине, он утром возобновил поиски. Впереди была река Эна, и здесь Эврару повезло. Паромщик помнил тех, о ком спрашивал Эврар. Но мелиту стало не по себе. Куда вез Птичку грек? В глушь, в бездорожье Арденн, в необжитые края.

Весь день ушел на поиски. Его конь хорошо отдохнул, бежал легко. Эврар не опасался нападения бродяг. Вид верхового воина с мечом на бедре и заброшенным за спину круглым щитом вряд ли бы прельстил любителей легкой наживы. Хотя местность была безлюдная, неприветливая. Редкие хутора, заброшенные руины крепостей, голые нивы, переходившие в лес. Порой у дороги виднелись обглоданные остовы животных, порой – скелеты людей. Сыро, холодно, дорога – месиво из талого снега, опавших листьев и грязи. Иногда встречался старый идол, еще с языческих времен – грубый, с выпуклыми глазами и прилепленными к животу руками. В такой глуши, видимо, было еще мало монастырей, раз святые отцы не разбили их на куски, не повалили. Эврар суеверно косился на них. Перед иными клал кусок лепешки – подношение. Никто не знает, какая сила еще осталась у этих старых богов, и кто знает, если быть к ним почтительным, то, может, они помогут ему.

Весь день ушел на поиски. Его герцог совершил глупость, доверив Эмму нотарию. Бог весть что у того на уме, раз он завез жену Ренье в такую глушь. И Эврар метался по талому снегу, пока к ночи не подморозило. Жилья нигде не было, и ему пришлось заночевать под навесом скал, прямо на земле. Спал он плохо, конь его беспокоился, чуя волков. Эврар несколько раз за ночь вставал, разводил посильнее огонь. Его господин опять поручил ему сложное задание и ждет, что Эврар справится с ним, хотя другой бы уже давно спасовал и вернулся, махнув на все рукой и сообщив, что потерял след в глуши. Но Эврара почему-то не на шутку тревожила судьба Эммы, он не желал сдаваться, не попытав удачу еще раз.

И его усердие было вознаграждено, когда утром он неожиданно набрел на следы в долине. По следам определил, что ехало как раз столько человек, сколько ему нужно. И лошадиный помет совсем свежий, лишь слегка тронут инеем. Птицы еще не расклевали его. Значит, ехали здесь не далее как в прошлый вечер.

Вскоре он почуял запах дыма и, обогнув холм, заметил строение впереди. Сквозь поваливший снег увидел людей у забора, довольно хмыкнул, узнав издали яркую хламиду грека.

Леонтий сумрачно глядел на приближающегося мелита.

– Тебя словно сам нечистый выпустил из сугроба, Эврар.

Тот огляделся. На цепи заливалась лаем собака. Трое или четверо людей Леонтия заговорщицки переглядывались с Леонтием, были напряжены.

Эврар нахмурился, невольно положил руку на рукоять меча.

– Где рыжая, Леонтий?

– Тебе-то что за дело до нее, Меченый?

Леонтий держался дерзко, но явно нервничал. Перекинулся быстрым взглядом с сопровождавшими.

Эврар покусывал ус.

– Меня послал за ней Длинная Шея.

– Что?! – Леонтий явно оторопел. Потом рассмеялся. – Ты шутишь. Его светлость отдал рыжую в полное мое распоряжение.

– Он передумал.

Грек по-прежнему переглядывался со своими людьми. Из дому вышли двое крестьян – хозяин с женой. С опаской следили за происходящим.

– Где Эмма, Леонтий? – Эврар спросил спокойно, но весь его вид излучал угрозу.

– Почему я должен тебе верить, Меченый?

– Пропади ты пропадом, еретик! – рассердился Эврар и сам был недоволен, что так скоро вышел из себя. – Клянусь Светлым Дубом! Неужели ты думаешь, что я по доброй воле разыскивал вас? Мне был дан приказ.

– А, верный пес, – засмеялся Леонтий. – Так ты был готов и голову сложить, разыскивая в чаще эту шлюху, лишь потому, что нашему сеньору взбрела прихоть вновь примерить ей венец Каролингов?

Эврар медленно слез с коня. Рука по-прежнему лежала на рукояти меча. Краем глаза мелит следил за переглядывавшимися людьми грека.

– Она – жена нашего господина, – медленно, но уже с явной угрозой проговорил Эврар.

Щеки Леонтия побледнели.

– Герцог – что…

– Где она?! Отвечай!

Леонтий облокотился спиной о частокол. Он уже взял себя в руки. Смотрел на мелита с наглой улыбкой.

– Не знаю.

– Как? Ты ведь охранял ее? Где она?

– Сбежала. – Леонтий хохотнул. Сделал широкий жест, указывая на окружающие их покрытые лесом горы. – Ищи.

Эврару не терпелось расспросить его, что побудило девушку к бегству. Но он сам начинал догадываться.

– Учти, если ты поступил с ней дурно… Я сам разделаюсь с тобой.

– Это тоже приказал тебе герцог?

Леонтий улыбался, но явно нервничал. И в то же время был нахален. С ним его люди. А Эврар один. И все же Леонтий знал, на что способен такой воин, как Меченый. Он хоть и не молод, но сноровка не изменила ему с годами.

Но Эврар не спешил ввязываться в драку. Рыжая девка могла сбежать и по собственной глупости.

– Когда она исчезла?

Леонтий не отвечал. Эврар увидел, как к дому подъехал еще один из людей нотария. Видимо, один из тех, кто разыскивал беглянку и не нашел. Это было видно по его удрученному виду. Сейчас он сидел в седле, переводя взгляд с Леонтия на мелита.

Леонтий словно перевел дух.

– Видишь, Эврар. Мои люди ищут ее все утро.

– У тебя плохие ищейки. Неужели так трудно найти беглянку по следу? Ладно, я разыщу ее сам.

И тут Эврар вдруг заметил, как напрягся Леонтий, глядя на что-то за спиной Эврара. И тот, еще не оглянувшись, услышал какие-то звуки. Медленно повернулся. С противоположного холма приближался воин, везший перекинутую через седло Эмму.

Эврар глядел на него, покусывая ус. Тот подъехал, огляделся несколько растерянно.

– Она далеко ушла, господин. За самые скалы.

Он обращался к Леонтию, а на лице грека явственно проступала досада. Эврар понял: Лео был сердит на солдата за то, что тот не сообразил укрыться в зарослях, увидев Эврара.

И в этот миг Эмма зашевелилась, подняла голову.

– Меченый…

У мелита перехватило дыхание, когда он увидел ее распухшее от побоев лицо. Она сползла с лошади, сделала шаг, другой. Осела на снег. У Эврара вдруг защемило сердце, когда он увидел, с какой мольбой женщина протянула ему руки. Потом глаза ее расширились. Но Эврар уже чутьем опытного воина уловил опасность. Отпрыгнул в сторону, на ходу выхватив меч. И тут же с разворота успел поймать на клинок лезвие нападающего воина. Ногой отпихнул второго.

Они напали на него все сразу, подчиняясь незаметно поданному греком сигналу. Эврар мигом понял это. Не было времени даже вытащить из-за спины щит. Пришлось уворачиваться, отбиваться сразу от нескольких. Быстро отметил, что люди Леонтия не отличаются сообразительностью – они не окружили его, а нападали с одной стороны, по сути, мешая друг другу. Эврар воспользовался этим. Дал подсечку одному так, что тот упал под ноги второму, и, когда тот оступился, Эврар успел что есть силы полоснуть его – прямо по не защищенному кольчугой бедру.

Сил у старого мелита было много. Поверженный вопил не своим голосом, хватаясь за обрубок ноги. Но Эврару уже было не до него. Перескочив через поверженного, он оказался у сложенной у забора поленницы, обеспечив себе тыл. Мигом стряхнул в руку щит. И как раз вовремя, чтобы поймать пущенную кем-то обоюдоострую секиру.

Тотчас же вновь пришлось отбиваться сразу от троих. Двое с мечами, третий – с утыканной шипами палицей. Эврар пожалел, что был лишь в легком доспехе – меховой куртке, поверх которой – безрукавка, обшитая бляхами. Вместо шлема – кожаная толстая шапка. Такая не спасет, если этот размахивающий палицей огладит его по голове. А он так и норовит раскроить ему череп. Руку высоко поднял. Меченый успел этим воспользоваться и молниеносным жестом глубоко вонзил лезвие в подмышку. Слишком глубоко: меч застрял в теле, и оно всей тяжестью повисло на руке Эврара. Миг был опасный – Эврару могли отрубить руку. Оба противника с каким-то диким азартом сделали режущий удар. Эврар успел прикрыться щитом, но двойной удар оказался настолько сильным, что болью отозвался во всей руке до плеча.

Эврар всю жизнь провел в боях. Все в нем было готово и приспособлено к войне: округлый щит окован железом, заточенным по краям как бритва. И когда он оттолкнул нападавших, то успел краем горизонтально повернутого щита резануть ближайшего по лицу, по глазам. И когда тот, охнув, пошатнулся, оттолкнул его плечом. Тут как раз Эврар успел выдернуть меч из тела павшего, и освобожденное лезвие тут же вошло в грудь третьего противника.

У Эврара не было даже минуты передохнуть. Привезший Эмму воин несся с занесенным копьем. Мелит со всех ног кинулся вдоль поленницы, но всадник скоро настиг его. Эврар еле успел развернуться, сделать широкий взмах мечом. Конь шарахнулся в сторону, но Эврар оскользнулся на снегу. Упал на спину. Всадник бил с размаху, и лишь чудом Эврар успел откатиться. Древко копья вонзилось рядом глубоко в снег. И тут Эврар, отбросив меч и щит, схватился за него, рванул, напрягая руки. Всадник, не ожидавший этого, стал сползать на бок лошади, а Эврар, изогнувшись, обеими ногами ударил лошадь в морду, да так, что она с испуганным ржанием шарахнулась в сторону, а всадник от рывка свалился в снег. И тотчас Эврар оказался сверху, выхватил из-за пояса кинжал и вогнал по рукоять в горло противника.

Он задыхался, но времени передохнуть не было. Вскочил, подняв лежащее рядом копье. Удар палицы нового противника пришелся на подставленное поперечное копье, которое мелит успел перехватить обеими руками. Ясеневое древко выдержало, и тотчас Эврар резко ударил нападавшего одним концом по голове. На противнике был шлем, и удар не причинил ему вреда, лишь отбросил в сторону, но так, что тот, не устояв, скатился по склону. Правда, он быстро встал, однако нападать не спешил: тяжело дыша, нерешительно глядел на страшного воина наверху. На его глазах этот человек со шрамом уложил пятерых его товарищей, и последний из людей Лео не спешил расставаться с жизнью.

И тут на Эврара напал новый враг.

Поняв, что мелит побеждает, грек велел хозяину спустить на него пса. Лохматый зверь, лишь немногим меньше волка, бурым шаром налетел на мелита сзади, и тому пришлось вовсю отбиваться копьем. Ему все же удалось проткнуть животное острием, но за это время нерешительный воин уже собрался с духом и почти добрался по склону до Эврара. Сбросив с копья собаку, мелит приготовился к нападению, когда сзади неслышно подкрался грек и накинул на шею Эврара удавку. Управлялся он ею мастерски, и Эврар хрипел, пытаясь оторвать от горла тонкий ремешок.

Леонтий оказался силен, и Эврар сквозь поплывшие в глазах круги увидел, что оставшийся воин уже занес палицу. Тогда он рванулся и, оторвав ноги, изо всей силы ударил воина ногами в живот. Тот опять скатился по склону. Но Эврар упал, и Леонтий под его тяжестью тоже осел на колени, но рук не ослабил, и Эврар, задыхаясь, начал терять сознание…

Потом глотнул воздух, легко сорвал с шеи ремешок. Все еще сквозь красный туман видел лежащего рядом Леонтия, из-под вьющихся волос которого по лицу текли темные струйки крови. Оглянулся. Эмма, пошатываясь, стояла рядом, сжимая в руках вытащенный из поленницы брусок. Все еще задыхаясь, Эврар кивнул ей. Но тут же стал подниматься, шаря по снегу в поисках оружия. Он не забыл о воине внизу. Но едва он привстал, как тот уже отступил. Эврар наконец поднял меч. Если тот нападет… Эврар весь дрожал от напряжения и слабости, вызванной удушьем. Руки не поднять, меч, казалось, весил несколько пудов.

Но тут последний из людей Лео, не выдержав, повернулся, побежал, зарываясь по колено в снег. Поймал за уздечку отбежавшую лошадь и, рывком вскочив в седло, погнал ее прочь.

Эврар перевел дыхание. Огляделся. Шесть распростертых на снегу тел. И собака. Хозяева забились под овин и глядели на мелита с ужасом. Тот, которому он отрубил ногу, уже затих в луже крови. Ослепленный ползал на четвереньках, завывая. Эврар по-своему пожалел его. Подошел, хотя тот пытался отползти, и, резко подняв меч, опустил. Обезглавленное тело несколько раз дернулось, голова откатилась прочь, разбрызгивая кровь.

Хозяева, решив, что этот ужасный воин теперь доберется и до них, с криками кинулись прочь. Эврар оглянулся на Эмму. Она все еще стояла у поленницы, сжимая в руке полено. Покачивалась. Эврар тоже был страшно утомлен. Грудь его вздымалась, как кузнечные мехи. С трудом нагнулся, вгоняя в снег меч, чтобы очистить. Другой рукой зачерпнул снег, жадно ел. Опять оглянулся на Эмму. Она медленно осела, потом легла на снег.

Он больше не глядел на нее. Пошел собирать разбежавшихся лошадей, завел их под навес и привязал. Оглаживал возбужденных запахом крови коней.

– Эй! – крикнул Эмме. Крикнул хрипло. Его горло все еще болело после удавки Леонтия.

Крикнуть второй раз не получилось. Просто пошел к ней. Она лежала, глядя перед собой. Глаза, оплывшие от побоев, как щелочки. Губы распухли, платье все изорвано и в крови. Эврар заскрипел зубами. Что этот зверь сделал с ней? Как посмел?

– Ну же, вставай. У нас была славная битва.

«Она ведь все-таки помогла мне».

Он тряхнул ее, поднял. Она шла на подгибающихся ногах к дому. У порога, прислонившись к Эврару, замерла.

– Я… Я убила его? – прошептала Эмма разбитыми губами.

– Убила, убила. Идем, нам надо передохнуть.