Лесная кукла

5. Май 2024 г

Надя

Вот уже пять месяцев, как Виктор спал в гостиной на диване. Каждое утро он сворачивал одеяло и простыни с подушкой, чтобы потом, когда Надя проснется, либо самому отнести в шкаф в спальне, либо, если она еще спит, она сделает это сама.

Виктор, человек мягкий, внешне никак не выказывал свое возмущение поведением жены, признавшейся ему в том, что у нее есть любовник.

Вся их семейная жизнь со стороны выглядела так, словно ничего и не произошло. Супруги по-прежнему разговаривали друг с другом, ужинали, если к тому времени Виктор возвращался из больницы, вместе обсуждали какие-то бытовые мелочи. Перед сном желали друг другу спокойной ночи, разве что не обменивались дежурным поцелуем. Иногда вместе смотрели телевизор, бросая по забывчивости какие-то реплики, комментируя фильм, но потом, спохватившись, вспоминая, что теперь они должны вести себя как-то иначе, надолго замолкали.

Надя понимала, что муж страдает, и время от времени жалела о своем признании. Могла же промолчать, не говорить о Юре. Но ее же так распирало поделиться с ним своими чувствами к любовнику, так хотелось чуть ли не поддержки, что она не выдержала и рассказала, оправдывая свой идиотский поступок желанием быть честной с мужем.

А разве честно после этого жить с ним под одной крышей, разговаривать с ним, как ни в чем не бывало, вместо того, чтобы чувствовать себя виноватой. Призналась мужу в любовнике, как если бы призналась в какой-то дурной болезни, мол, посочувствуй мне, помоги, подскажи, как мне жить дальше. Но разве он помог? Разве сказал что-то? Нет. Выслушал, обнял и предложил вместе выпить чаю. Все. Вот только с того дня спать перебрался в гостиную.

Иногда Надя бросала на мужа долгие задумчивые взгляды, словно надеялась по выражению его лица понять, что же он испытывает. Злится ли на нее, копит ли свою обиду или вообще задумал что-то нехорошее, тайное, что положит конец их семейной жизни, разрубит их жизни на две части – до и после признания. Поделился ли с кем-то из своих друзей бедой? Посоветовался ли? Или молчит и делает вид, что ничего не произошло, что он по-прежнему счастлив со своей женой? Каково ему живется?

Сколько раз она пыталась представить себя на его месте, когда не она, а он признается ей в том, что у него другая женщина. Когда он с жаром рассказывает о своей непреодолимой страсти к другой женщине, что просто сгорает, погибает, что не может без нее. Но и ей, своей жене, не может больше лгать. Хочет, чтобы она спокойно отпускала его на свидания. Да уж…

Бред какой-то! А может, ему еще и рубашки гладить, провожая его к любовнице? И вот он уходит, и она прекрасно знает, куда, к кому и что он собирается там делать, а она, Надя, остается дома одна. Садится перед телевизором, хрустит чипсами или печеньем и смотрит очередной сериал. И на душе у нее спокойно, она счастлива.

Но это же полная чушь! При одной только мысли, что у Виктора тоже может быть любовница, ей становилось не по себе и, представляя себе какую-нибудь молоденькую медсестру в больничных декорациях, разложенную им на столе ли, диване с задранным медицинским халатиком, Надя от выдуманной ею же картинки стискивала зубы и от досады готова была заплакать.

Она не могла не заметить, что Виктор чаще стал работать по ночам. Ночное дежурство – вот прямой путь к измене. В тихих больничных коридорах, кабинетах, на кушетках – Наде повсюду виделись его любовницы. И вот решив, что ее чувство вины становится уже невыносимым, что слишком уж тяжело на душе, она предположила, что избавиться от этого она сможет одним-единственным способом, уличив в измене мужа. Именно уличив, застав, застукав… Вот тогда она, такая честная и открытая перед мужем, окажется на высоте, а ему придется еще перед ней извиняться, оправдываться.

И вот однажды поздно ночью она вызвала такси и поехала к нему в больницу. И застала его, застукала, спящего в тихой и пустой ординаторской за ширмой на диванчике.

Увидев его, Надя почувствовала, как в носу у нее защекотало, как глаза наполнились слезами – так ей стало жалко своего Виктора.

Тотчас появилась медсестра, но, увидев ее, Надя приложила палец к губам, не будем его будить, милая… И уехала домой.

Вот только та самая страсть, в которой она призналась мужу, как раз после этого признания утратила свой пыл, поблекла. Надя стала как бы даже тяготиться ею. Да, ей было приятно встречаться с Юрой, она наслаждалась в его объятиях, но что-то все равно изменилось, какая-то особая сладость исчезла, словно она расплескала часть своих чувств во время разговора с мужем.

Между тем у Юры была невеста Настя, и он готовился к свадьбе. Надя сама помогала ему выбирать блюда из банкетного меню. Его второй экземпляр, разрисованный розочками листок из плотной бумаги со списком закусок и прочего, свадебного, потом еще долго хранился в ее дамской сумочке, дразня Надю своей неотвратимостью. Она не представляла себе, что реально может измениться у них с Юрой после его свадьбы. И чем больше она об этом думала, представляла, тем больше понимала, что ничего. Ничего не изменится. Гостиница останется этой же. Номер – тот же. Как встречаются, так и будут потом встречаться. Мужчина всегда найдет причину задержаться на работе или в командировке.

Но с приближением свадьбы на Надю стало все чаще накатывать какое-то неприятное, саднящее чувство несправедливости и обиды. С какой стати она должна делить этого прекрасного молодого мужчину с кем-то?

Какая-то Настя, страшная, как атомная война. Высокая, вроде бы стройная, но ниже талии – совсем скелет. Надя видела ее однажды, когда та заявилась на работу к Юре. Ну очень худые ноги, просто какая-то патология. И, словно в насмешку, ей по жизни досталась шикарная, «драгоценная» фамилия Золотоног.

Между собой Надя с Юрой называли ее золотоногой («Ну и как там твоя золотоногая?»).

Она понимала, что Юра не любит девушку, просто встречался с ней уже два года, пообещал жениться, родители ее очень уж хотели свадьбу, да и Насте хотелось поскорее определиться, успокоиться и обрести семейное счастье. Настя мечтала о детях (в ее беременность, которая уже дважды как бы срывалась, не верил уже даже Юра, поскольку Настя, будучи «в положении», забывшись, курила в его присутствии и пила водку), о загородном доме, новой машине и постоянно строила какие-то имущественные планы.

Обо всем этом Надя узнавала, когда, забывшись, ее молодой любовник вдруг начинал делиться с ней, как с другом, своими мыслями и впечатлениями, чуть ли не советуясь или желая разделить свое возмущение тем или иным поступком или высказыванием невесты. И всегда был правдив и откровенен. В такие минуты Надя думала о том, что правда – это не всегда хорошо и правильно. Что лучше некоторые вещи все же не озвучивать. Теперь это касалось уже их двоих.

До свадьбы оставался месяц, и вот в один прекрасный день Надя поняла, что не готова делиться своими откровениями с Юрой. Это произошло тогда, когда она вдруг решила, что пока еще не поздно все исправить, и для того, чтобы стать счастливой, надо лишь развалить планы этой Насти, развестись с Виктором и женить на себе Юру. И когда она ясно себе это представила и поделилась сдуру с Юрой, то поняла, что теряет его. Что ошиблась.

– Надя, дорогая, ну как ты себе это представляешь? Вся ее семья готовится к свадьбе, ее родители – прекрасные люди, ну как я могу их так подставить, обмануть? Да и Настю тоже жалко… Что она будет делать? Да у нее сердце разорвется! Я не могу так, понимаешь?

Юра, такой совестливый, честный, ответственный. Нет, он не может отменить свадьбу. И Настю не любит, но и в Наде, похоже, не видит жену. И все потому, что она замужем. Что у нее есть муж, хороший человек, талантливый (все по рассказам Нади) хирург, зачем и его делать несчастным?

И Надя задумалась: а не слишком ли они были откровенны и честны друг с другом? Зачем было вообще что-то рассказывать о себе, почему нельзя было просто ограничиваться встречами в гостинице? Получили по порции своего физического счастья, да и разбежались бы? Зачем было душу открывать, делиться, откровенничать, ждать поддержки? Сами же все и испортили. Но, с другой стороны, разве Надя не полюбила его? Полюбила, конечно. А он ее? Видимо, нет…

Ей надо было с кем-то срочно поговорить. И самым близким после Виктора человеком была, конечно же, сестра Лида. Та самая Лида, которая в самом начале Надиного романа с Юрой помогала ей и даже дала свой второй телефон для переписки, которая радовалась, что сестра по-настоящему влюбилась, что у нее появилась отдушина, радость, женское счастье, но которая, узнав, что Юра женится, резко переменила свое мнение и стала настаивать на разрыве Нади с ее возлюбленным. Призналась, что накануне прочла какой-то душещипательный любовный роман, который перевернул все ее представления о счастье и повлиял на нее так, что она совершенно не подумала о Викторе, о том, каково теперь ему. И вот теперь хочет восстановить справедливость.

– Ты прости меня, что я повела себя как полная дура, я не должна была провоцировать тебя, подогревать твои чувства к этому парню… У тебя есть муж, прекрасный, благородный человек, и ты же сама говорила мне, что любишь его… Надя, так что случилось? Ты разлюбила его? Если так, то отпусти, пусть и он тоже найдет свое счастье…

И тогда, помнится, Надя сказала ей, что она и мужа тоже любит, но какой-то другой любовью. Что он – ее часть, что он близкий ей человек, что она пустила в него корни, что расстаться с ним она не сможет никогда и ни при каких условиях.

– Но ты же совсем недавно хотела развестись с ним, чтобы выйти замуж за Юру! – воскликнула Лида, уже совершенно сбитая с толку. – Ты сама-то понимаешь, чего хочешь?

Но как она могла ответить сестре, что хочет сохранить подле себя обоих мужчин. Ледяной змейкой проползла мысль: а что, если Лида сама не прочь сойтись с Виктором? Он ей всегда нравился, она не раз выражала свой восторг, считая его не только красивым и обаятельным мужчиной, но и прекрасным человеком, к тому же «надежным и умеющим любить». Вот интересно, откуда она все это знает?

Лида была старшей сестрой Нади, ей было тридцать два года, и она была не замужем. Встречалась время от времени со своим коллегой по работе, преподавателем юридического университета, глубоко женатым, отцом троих маленьких детей. Вот там уж точно не было никаких перспектив. И если бы Надя развелась с Виктором, кто знает, может, они и сошлись бы. Но вот этого Надя себе точно не могла представить или допустить. Это просто невозможно. Даже одна мысль, что они будут жить вместе и что Надя будет видеть их как пару, заставляла ее нервничать.

Это абсурд, полный! Виктор ее муж и всегда им останется. А с Юрой… И с ним она не в силах расстаться. Так как же быть?

Она ехала к сестре в надежде, что та в этот вечерний час уже дома. Звонить, чтобы проверить это, она не хотела, решила, что лучше уж приехать так, без предупреждения. Если им судьба встретиться и поговорить, значит, так и будет. Если же сестры не окажется дома, то, возможно, Надя и задумается над тем, чтобы окончательно порвать с Юрой.

Она часто играла в такие вот дурацкие игры сама с собой, типа фаталистка. На самом же деле прекрасно осознавая, что она слабая и безвольная эгоистка. Собака на сене.

Она стояла на крыльце и набирала в который уже раз код домофона. Сестра не отвечала. И только в голове Нади звучал ее сохраненный в памяти звонкий голос: «Надь, это ты?»

В реальности же так никто и не ответил. Надя обошла дом, чтобы посмотреть на окна квартиры, в которой жила сестра. Они не светились. Значит, ее точно не было дома.

Она позвонила родителям, мама сказала, что последний раз они виделись на прошлой неделе, а разговаривали два дня тому назад, и больше ни мама, ни Лида не звонили друг другу.

Тогда Надя позвонила близкой подруге Лиды, Кате Веретенниковой, адвокату.

Катя, словно ожидая звонка Нади, тоже выразила свое беспокойство, сказала, что Лида не отвечает вот уже два дня, что пропала. И тогда Надя разволновалась не на шутку, растерялась и попросила Катю приехать сюда, к дому Лиды. Сказала, что у нее есть ключи от ее квартиры и что она могла бы войти туда сама, но боится. А вдруг с сестрой что-то случилось? Катя сказала, что приедет.

Надя сидела на скамейке возле подъезда и чувствовала, что замерзает. Что от земли в палисаднике, где росли и уже цвели посаженные жильцами дома тюльпаны, примула и сладко пахнущие флоксы, веет холодом и пробирает ее до костей. Ей бы встать, дойти до машины, припаркованной в двух шагах от нее, и взять куртку, но она не могла, продолжала находиться в нервном оцепенении. Ей казалось, что стоит ей сейчас встать и пойти к машине, как она пропустит Катю.

– Надя, ты почему так легко одета?! – воскликнула, появившись откуда-то из темноты двора, Катя.

В отличие от Нади, на которой был легкий светлый льняной костюм и босоножки, на ней были куртка и джинсы, она была одета точно по погоде. Но, главное, на ней были белые уютные кроссовки. А Надины ноги буквально заледенели!

– Пойдем уже, открывай, – скомандовала Катя.

Это была высокая, спортивного телосложения молодая женщина. Уверенная в себе, решительная, сильная. Совсем не такая, как Надя. И тоже, как и Лида, не замужем.

Надя достала ключи, открыла дверь подъезда, затем женщины поднялись в лифте на шестой этаж. Надя, сначала несколько раз позвонив и не дождавшись ответа, открыла и эту дверь. Принюхалась. К счастью, никаких неприятных запахов, свидетельствующих о смерти, не было. Значит, живая – это была первая и радостная мысль. Значит, Лидка просто где-то ходит-бродит, гуляет, может, у кого-то в гостях.

Включили свет во всей квартире – Лиды не было. В квартире все в полном порядке, даже букет свежих тюльпанов на столе. Всего-то пара красных атласных листиков, да пыльца с тычинок упала на скатерть…

– Где она может быть? – огляделась Надя. – Уже почти десять! И, что главное и подозрительное, ее телефон не отвечает. Ты же знаешь, Катя, что Лида – человек аккуратный, она не стала бы тянуть с ремонтом телефона и сделала бы все возможное, чтобы восстановить связь, в случае, если возникла бы какая-то проблема. Она же знает, что ей будут звонить.

– Я не знаю… – состроив страдальческую гримасу, произнесла Катя.

Возможно, она хотела высказать какие-то свои не очень-то обнадеживающие предположения, но передумала, не желая пугать Надю.

– Что будем делать?

– Немедленно, прямо сейчас, отправляемся в полицию и подаем заявление о пропаже человека.

Поехали на машине Нади. По дороге в отдел Катя пыталась дозвониться до своего знакомого, работающего в полиции. Она разговаривала с ним на своем, профессиональном языке, хотела узнать, не находили ли за последнюю пару дней женщину лет тридцати, шатенку с карими глазами.

Она повернулась к Наде:

– Особые приметы!

– У нее голубые ногти. Шрам от аппендицита. И вот еще что… – Надя вздохнула, решив, что если сработает и эта примета, то она умрет, не выдержит такого горя. – У нее был шестой палец, на левой руке возле мизинца, его удалили в младенчестве, и там остался шрам.

Катя передала это знакомому.

– Будем ждать.

– Катя, а нельзя было сначала обзвонить больницы? – В ее голосе прозвучал упрек.

Ей так и хотелось крикнуть: не рановато ли ты ее хоронишь?

Но через полчаса они уже мчались по ночной Москве на улицу Рябиновую, где находилось бюро судебно-медицинской экспертизы.

За рулем была Катя. По щекам ее катились слезы. Она молчала.

Надя, еще не в силах осмыслить трагическую новость, не плакала, все еще надеялась, что шестипалой могла родиться не только ее сестра…