Лэйси из Ливерпуля

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Как это ни удивительно, но парикмахерский салон Лэйси на Марш-лейн не мог похвастаться обширной клиентурой. Сначала дела шли очень неплохо, но потом постепенно пошли на спад, и выяснилось, что оборот нового салона ровно в два раза меньше оборота старой парикмахерской на Опал-стрит.

Едва у Элис выдавалась свободная минутка, она мчалась в новый филиал в надежде выяснить, в чем же проблема. По ее указанию новый салон выкрасили в тот же самый теплый абрикосовый цвет, что и старую парикмахерскую, а на пол уложили ту же самую плитку под дерево. На окнах появились новые кружевные занавески, а свежевыкрашенный потолок украсился лампами дневного света. Все сделанные усовершенствования выгодно отличали новый салон от старого.

Тем не менее с каждой неделей в парикмахерскую приходило все меньше и меньше клиенток. «Почему?» — без конца спрашивала себя Элис.

Она получила ответ на свой вопрос в апреле, через четыре месяца после того, как на Марш-лейн открылась новая парикмахерская Лэйси. Дорин Моррисон подала ей заявление об увольнении. Дорин едва перевалило за пятьдесят. Она была незамужем и очень следила за своей внешностью: ее волосы были выкрашены в платиновый цвет, а макияж всегда отличался изысканностью и аккуратностью. Она никогда не испытывала недостатка в кавалерах, а несколько лет назад ее неоднократно видели в компании Дэнни Митчелла. Дорин по-прежнему работала неполную рабочую неделю, каждый день после обеда и по субботам.

— Надеюсь, это не сердце вас беспокоит, дорогая? — озабоченно поинтересовалась Элис. Дорин была первоклассным парикмахером, и ей не хотелось терять ее.

— С моим сердцем все в порядке, Элис, это… — Дорин запнулась на полуслове.

— Это что, дорогая?

Женщина смутилась:

— Мне не хотелось бы говорить вам.

— Если что-то не так, Дорин, я имею право знать об этом.

— В общем… — Она определенно не хотела распространяться на эту тему. — В общем, по правде говоря, Элис, дело в вашей Фионе. С ней просто невозможно работать. Крисси тоже поговаривает о том, чтобы уволиться. — Крисси О'Доннел была младшей помощницей, доброй и толковой девушкой.

— И что же такого делает наша Фиона, что с ней невозможно работать? — холодно поинтересовалась Элис. Ей хотелось встать на защиту дочери, и в то же время она понимала, что Дорин не решилась бы уходить из салона без веских причин.

— Ну вот, я так и знала, что вы расстроитесь. У вас даже голос изменился. — Дорин явно было неловко. — Лучше бы я вам ничего не говорила.

— Наоборот, очень хорошо, что сказали. — Элис ободряюще кивнула. — Продолжайте.

— Все дело в том, что она очень груба, Элис: со мной, с Крисси, с клиентками, если только они не очень старенькие, но и тогда она так суетится вокруг них, что бедняги попросту не выдерживают. Когда она работала с вами, все было в порядке. Вероятно, вы не замечали этого, но вы сдерживали Фиону: все время шутили и извинялись за нее. Я попыталась повести себя так же, но она твердо указала мне на мое место. Сказала, что она здесь главная. — Дорин заговорила свободнее, видно, обдумывала это проблему не один раз. — Одна из наших клиенток, решив, что из сушилки идет слишком горячий воздух, все время выключала ее. Фиона повела себя с ней очень резко, буквально выгнала ее вон, и эта женщина больше не приходит к нам, хотя она много лет была постоянной клиенткой салона. Если Фиону просят укоротить волосы на один дюйм, Фиона снимает два или даже три, утверждая, что так лучше. Она то начинает спорить по поводу цвета краски для волос, то заявляет, что клиентке не идет челка, пусть даже та носит ее много лет. Часто я вижу — да и вы наверняка тоже, — что разбираюсь в некоторых вещах лучше клиентки, но ведь нужно проявлять исключительный такт, предлагая что-то иное.

— Понятно. — Элис вздохнула. Во время своих посещений салона она заметила, что Фиона ведет себя несколько бесцеремонно, но, вероятно, Элис привыкла к манерам своей дочери и не подозревала, насколько это неприятно другим людям. Она надеялась, что, став управляющей, девушка обретет уверенность в своих силах, которой ей недоставало, но теперь стало совершенно ясно, что Фионе нельзя позволить похоронить столь выгодное предприятие. — Я сегодня же поговорю с дочерью. А пока, может, вы передумаете насчет своего увольнения?

— Конечно, я с радостью останусь, Элис. Мне очень не хотелось уходить, просто Фиона… — Женщина умолкла, не закончив фразы.

— Как вы полагаете, сможете вы работать полный день? — с надеждой спросила Элис. — Мне срочно нужен кто-нибудь, кто способен управлять салоном, а Кэти всего двадцать один, да и опыта у нее мало. — Кэти Келли была помощницей Элис.

Дорин зарделась от удовольствия.

— Знаете, Элис, я не стану возражать. Собственно говоря, я даже надеялась на это, когда вы открыли новый филиал. Он ведь находится прямо через дорогу от моего дома, и в нем никогда не бывает такого сумасшедшего дома, как в салоне на Опал-стрит. Да и клиентки намного приятнее, не такие требовательные. Они согласны подождать несколько минут, если случается много работы. Но вы же не собираетесь оставить Фиону работать со мной, а? Это будет несправедливо по отношению к девочке, я хочу сказать — если мы поменяемся местами. Что бы я там ни говорила о ней, она мне нравится. У нее доброе сердце, и она никому не желает зла. Просто Фиона не умеет обращаться с людьми.

— Я оставлю вам Кэти. Фиона будет работать со мной, и я смогу приглядывать за ней.

— Это несправедливо! — бушевала Фиона. — Ох, мам, это просто кошмар. Дорин Моррисон всегда меня не любила. Она все выдумала.

Сердце Элис разрывалось от любви к своей неуклюжей, бестактной дочери, которая была готова вот-вот расплакаться.

— Фиона, милая, Дорин не стала бы писать заявление об увольнении, если бы все это были выдумки. А Крисси, и она преувеличивает? Она тоже подумывает об уходе. А как быть с клиентками? С каждой неделей их становится все меньше и меньше. Они ведь не приходят совсем не потому, что хотят досадить тебе. Ты просто еще не созрела для такой ответственной работы, вот и все. По какой-то причине ты заставляешь их чувствовать себя неловко и неуютно.

— Мне двадцать четыре, — обиженно шмыгнула носом Фиона.

— Это я во всем виновата. — Элис решила взять вину на себя. — Я не должна была поручать тебе такое трудное дело, как управление парикмахерской, ты еще так молода.

Но эти слова только накалили атмосферу. Фиона с надрывом произнесла:

— У нашей Орлы четверо детей, а Маив уже медсестра. По сравнению с ними управление паршивым салоном вовсе не кажется таким трудным делом, но даже с ним я не справилась.

— Ты и вправду считаешь салон паршивым?

Фиона спрятала лицо у матери на груди и расплакалась.

— Нет, я очень люблю его. Он позволил мне ощутить себя взрослой и нужной. Ох, мам, — рыдала она, — что со мной такое? Никто меня не любит. Я все говорю не то и не так. Я и сама его чувствую — этот свой убийственный фальшивый тон.

— Мне ты совсем не кажешься фальшивой, милая. — Элис ласково провела рукой по каштановым волосам дочери. — Не забывай, как блестяще ты повела себя с Корой. Ты по-настоящему сумела поставить ее на место. Что касается меня, то я готова была сдаться и позволить ей делать со мной все, что угодно.

— Но ведь ты была очень недовольна, когда я упросила Мориса украсть то соглашение.

— Ну, надо признаться, я расстроилась поначалу, но все равно это не идет ни в какое сравнение с тем, как со мной когда-то поступила Кора. Спустя некоторое время я поняла это. Как хорошо оставлять все деньги себе! — Она была тогда настолько обескуражена и потрясена тем, что натворила Фиона, что даже всерьез подумывала о том, чтобы продолжать выплачивать Коре ее долю, но все вокруг — отец, Бернадетта, дети — заявили, что она окончательно сошла с ума. — Как бы то ни было, милая, с завтрашнего дня ты будешь работать вместе со мной в старом салоне Лэйси. Все будет, как в старые добрые времена, правда?

Фиона обреченно кивнула головой:

— Надеюсь.

Элис рассказала Нейлу о том, что случилось, когда он поинтересовался, почему Фиона вернулась в салон. Был вечер четверга, и они лежали в кровати, только что получив полное и взаимное удовлетворение от занятий любовью.

— Бедный ребенок, — с грустью сказал Нейл, поглаживая рукой гладкий изгиб ее бедра. — Как это, должно быть, ужасно — быть такой неловкой и неуклюжей.

— Дело в том, что Орла, Маив и Кормак всегда были уверены в себе, и это только угнетало Фиону. А тут еще она и ест невпроворот. У нее такой же рост, как и у Орлы, но талия на добрых шесть дюймов шире.

— Когда я узнал о Бабс, то целых шесть месяцев пил, как сапожник, — задумчиво произнес Нейл. — Полагаю, некоторые люди в таких случаях набрасываются на еду. Фиона ест так много оттого, что несчастлива.

— Господи, что же мне сделать для того, чтобы она почувствовала себя счастливой? — взмолилась Элис.

— Понятия не имею. — Внезапно Нейл ущипнул ее за талию, и она вскрикнула от неожиданности. — Вчера мне предложили билеты на танцевальный вечер «Мидсаммер» в ратуше Бутля. Я отказался от них. — Он театрально вздохнул. — Ведь единственный человек, которого мне хотелось бы пригласить туда, отказывается появляться со мной на людях. Может быть, взять с собой Фиону? Это хоть немного развеселит ее.

Лицо Элис выразило сомнение:

— Даже не знаю, Нейл. У нее могут появиться ненужные мысли.

— Какие мысли?

— О том, что ты к ней неравнодушен. Я ведь тебе уже говорила, что ты ей очень сильно нравишься.

— Я могу сказать, что она просто делает мне одолжение, фактически спасает меня, поскольку девушка, которую я планировал пригласить, подвела меня, а мне не хочется, чтобы билеты пропали. Собственно говоря, я вовсе не против сходить на танцы, — закончил он уязвленным тоном. — Из-за тебя я совсем не бываю в обществе.

— Не ври, Нейл. Ты вечно занят то здесь, то там.

— Как бы то ни было, насчет этих танцев… Ты обратила внимание: я только что сказал «как бы то ни было», видимо, я становлюсь настоящим ливерпульцем. Приглашать мне Фиону или нет?

— Вероятно, это и вправду развеселит ее. Я схожу с ней в город и куплю ей новое платье, но не внушай ей напрасных надежд, Нейл. Она и так чувствует себя несчастной. Я не хочу, чтобы сердце у нее оказалось разбитым.

Фиона буквально морила себя голодом. На завтрак она съедала кусочек сухого печенья, не обедала вовсе, а к вечернему чаю довольствовалась еще одним кусочком печенья. Для танцев в ратуше Бутля она твердо намеревалась влезть в платье сорокового размера вместо нынешнего сорок второго. Элис согласилась отложить покупку платья до последней минуты и даже решила в этот день закрыть салон на два часа раньше.

— Я хочу что-нибудь черное и облегающее, — восторженно заявила Фиона. — Или нет, пусть лучше будет красное, с тоненькими бретельками на плечах.

— Посмотрим, — отозвалась Элис, пристально глядя на нее. — Чему ты так радуешься? Это ведь всего лишь танцы.

— Да, но я иду с Нейлом, — мечтательно произнесла Фиона.

— Только вместо девушки, которую он действительно хотел пригласить, — попыталась охладить ее Элис. Ей совсем не хотелось, чтобы ее слова прозвучали жестоко, но, кажется, сбывались самые худшие ее опасения — Фионнуала вела себя так, словно Нейл сделал ей предложение.

— Я думаю, это всего лишь маленькая хитрость, мам. Я думаю, Нейл всегда хотел пригласить меня, но у него не хватало духу, — ответила Фиона.

— Нейл не производит впечатления малодушного человека. Кроме того, он слишком стар для тебя.

— Ой, мам, не говори глупостей. Он старше всего на каких-то десять лет. Дедушка старше Бернадетты на двадцать один год, и, когда они поженились, ты не сказала ни слова.

Элис пришла в голову мысль попросить Нейла отменить свое приглашение, но в таком случае Фиона будет горько разочарована. Однако она будет еще больше разочарована, когда поймет, что Нейл не намеревается пригласить ее еще раз. Она решила, что раз уж так случилось, пусть Фиона хотя бы получит удовольствие от танцев и расстроится потом.

Элис принялась умолять Нейла, чтобы он бережно обращался с ее дочерью, и он бросил на нее обиженный взгляд:

— Как будто я могу вести себя иначе.

Фиона чувствовала себя так, словно она парит в воздухе. Танцы стали для нее единственной темой для разговоров: какое платье надеть, какие туфли выбрать, что если продолжать морить себя голодом, — тогда можно втиснуться в платье тридцать восьмого размера. Она уговорила Микки, мужа Орлы, научить ее танцевать фокстрот, и они практиковались в гостиной маленького домика на Пирл-стрит. Фиона без конца обсуждала с матерью, какую прическу ей лучше сделать: пышную, по последней моде, или гладкую, как у Лорен Бэколл, а может, вообще завить волосы и собрать их в высокий шиньон. Или рискнуть и сделать себе растрепанную итальянскую стрижку, как у Клаудии Кардинале?

— Ради Бога, Фиона, — нетерпеливо сказала Элис, — это всего лишь танцы, а не прием в Букингемском дворце.

Мать просто не понимала всей важности того факта, что Нейл пригласил ее на свидание. Фиона уже давно была убеждена, что он испытывает к ней влечение. Он всегда был невероятно мил с ней и благожелателен. Стоило им заговорить, он уделял ей безраздельное внимание и расспрашивал буквально обо всем. Разумеется, Нейл вежлив со всеми, но она-то знала, что занимает особое место в его сердце. Вероятно, он не приглашал ее раньше потому, что боялся того, что ее мать не одобрит этого. Или что Фиона откажет ему. Она не слишком задумывалась над тем, почему он решил пригласить ее именно сейчас, но он сделал это, и больше ничего не имело значения.

Как легко было представить себе блестящее, потрясающее будущее: примерно через год она выходит замуж за Нейла, к тому времени она похудеет до тридцать шестого размера и наденет одно из этих свадебных платьев с трехъярусной юбкой, а в руках у нее будет букет роз, увитый длинными лентами. Орла будет главной подружкой невесты, а Маив — подружкой. Боже, получается, она выйдет замуж раньше Маив! Жить они будут где-нибудь в роскошном местечке, в Кросби или Бланделлсэндзе, учителя ведь не живут в такой дыре, как Эмбер-стрит, если только это не холостяки, как Нейл, — пока что .

До танцев оставалось три недели, потом две, потом всего семь дней. Фиона продолжала изнурять себе голодом. Утром и вечером мать приносила ей стакан молока, говоря при этом, что ей в любом случае не помешает сбросить несколько фунтов, даже не ради танцев. Мама решительно отказывалась проникнуться важностью предстоящего события.

Осталось всего двадцать четыре часа. Фиона лежала на кровати в своей комнате, наложив на лицо грязевую маску и водрузив ноги на спинку кровати, отчего кровь приливала к голове, что было хорошо то ли для волос, то ли для кожи или мозга. В общем, неважно для чего.

Мать окликнула ее снизу:

— Я загляну в салон на несколько минут. Одна из сушилок барахлит. Кажется, ее надо подрегулировать.

— Хорошо, мам, — откликнулся недавно обретенным глубоким баском Кормак из своей спальни. Он готовился к очередным экзаменам.

— Хорошо, мам, — напряженным голосом отозвалась и Фиона, опасаясь, что грязевая маска, которая бетонной плитой лежала на лице, треснет, а ведь ей предстояло терпеть ее еще целых пять минут.

Эти пять минут, казалось, превратились в вечность. Фиона спустилась вниз и смыла грязь. Она прошла в гостиную и принялась изучать свое лицо в зеркале над каминной полкой, пытаясь определить, стала ли ее кожа мягче, чище, здоровее, более упругой, как об этом говорилось в инструкции на упаковке. Она не была до конца уверена в полученном результате. Мать заявила, что покупка грязевой маски — напрасная трата денег и времени, потому что у Фионы и без того красивая кожа.

Волосы у нее тоже были красивыми, густыми, каштанового оттенка. Но это был самый обычный каштановый цвет. Может, если завтра удастся уговорить мать выкрасить их перед укладкой в золотисто-каштановый цвет, то они будут выглядеть еще лучше. Интересно, есть ли у матери краска нужного оттенка. Она спросит об этом сразу же, как только та вернется домой. Или нет, она сделает еще лучше — пойдет в парикмахерскую и проверит, а если необходимо, завтра с утра отправится в аптеку и купит краску.

В такой замечательный майский вечер можно было не надевать куртку или даже кофту. Солнце готовилось скрыться за крышами домов — огромный пылающий шар, сияние которого превращало серые шиферные плиты в сверкающие пласты золота. Фиона негромко мурлыкала себе под нос, быстро шагая по улице и проходя через арку на Опал-стрит. Она открыла дверь салона, рассчитывая застать мать за возней с сушилкой — что-то она не замечала, чтобы хоть одна из них барахлила. С удивлением девушка обнаружила, что матери нет ни в салоне, ни в кухне. Задняя дверь была заперта, так что мама не могла выйти в туалет. Вероятно, она решила заглянуть по дороге к дедушке и Бернадетте или отправилась к Орле. Фиона проверила коробку с красками, убедилась, что золотисто-каштановая там имеется, и уже собралась уходить, как вдруг сообразила, что не взяла с собой ключа, чтобы запереть дверь — собственно говоря, а почему она вообще была открыта? Должно быть, уходя, мама забыла замкнуть ее. Ничего страшного, это сделает Нейл, когда вернется домой. Она решила, что он ушел куда-то, потому что из квартиры наверху не доносилось ни звука, не было слышно ни проигрывателя, ни радио.

Она направилась к двери, как вдруг услышала женский смех. Женщина засмеялась снова, и Фиона узнала теплый, хрипловатый смешок матери.

Он донесся сверху? Фиона нахмурилась. Не было ничего странного в том, что мать находилась наверху, но почему до того, как она засмеялась, там стояла такая тишина? И в этом смехе было нечто необычное, интимное .

Фиона подошла к лестнице. Почему-то ей не хотелось окликать мать, обнаружить свое присутствие. Она тихонько поднялась на несколько ступенек, пока глаза не оказались на одном уровне с площадкой, и бросила осторожный взгляд сквозь перила. Перед ней открылась гостиная Нейла, бывшая когда-то спальней. Кладовка размещалась теперь в кухне, а спальня выходила окнами на задний двор.

Двери в гостиную и в кухню были распахнуты настежь, а дверь в спальню, наоборот, плотно закрыта, и именно из-за нее до Фионы снова донесся смех матери. Потом Нейл что-то сказал голосом, которого она никогда не слышала у него раньше, — негромким и нежным, прерывающимся от страсти.

Мама была в постели с Нейлом Грини!

Впоследствии она не могла вспомнить, как вышла из салона, как попала домой, но, должно быть, ей все-таки удалось сделать это, потому что она снова лежала на своей кровати — и не плакала, потому что она больше никогда не сможет плакать, просто лежала и смотрела в потолок, недвижимая и оцепеневшая от потрясения. Нейл любил маму, а вовсе не ее. И на танцы он пригласил ее, вероятно, только потому, что ему стало жаль ее. Может статься, это вообще была идея мамы, своего рода компенсация за понижение в должности, за то, что она больше не была управляющей салоном Лэйси на Марш-лейн.

— Вся моя жизнь — сплошное недоразумение, — вслух произнесла Фиона.

— Ты сказала что-то, сестренка? — крикнул Кормак.

— Нет, — прокричала она в ответ. — Сплошное недоразумение. — Теперь она говорила шепотом, хотя никакой необходимости в том не было, потому что все и так знали это. Дорин Моррисон и Крисси О'Доннел отказались работать с ней, клиентки ненавидели ее, а семья жалела. — Я никому не нужна, ни к чему не приспособлена и безнадежна. Со мной что-то не так.

Фиона чувствовала, что тонет в пучине безысходности и отчаяния. Когда мать вернулась домой, она крикнула ей, что у нее болит голова, поэтому она пораньше отправится в постель, и что аспирин, спасибо, ей не нужен.

— Думаю, с завтрашнего дня тебе снова нужно есть нормально, — откликнулась мать. — По-моему, ты переусердствовала.

— Да, мам.

Маив вернулась домой после свидания с Мартином, и Фиона притворилась спящей. Она вспомнила, что планировала пригласить Маив на роль подружки, и ей захотелось забиться под кровать от стыда. Какой дурой она была! А что будет завтра? Ни за что на свете она не пошла бы теперь с Нейлом на танцы, но какую причину она приведет? Если бы только она не распространялась об этом на каждом шагу!

Спустя какое-то время она решила, что ей осталось только одно — уйти из дома.

Фиона проснулась от яркого света, бьющего ей в глаза, хотя часы показывали только шесть утра. В доме стояла тишина. Она лежала и смотрела, как солнечный свет просачивается сквозь занавески, и спрашивала себя, по-прежнему ли она хочет уйти из дома.

Она решила, что все-таки хочет и уйдет прямо сейчас, не говоря никому ни слова, до того, как все встанут, хотя она, конечно, оставит записку. Если сначала сказать об этом матери, та попытается отговорить ее. Во всяком случае, ей пришлась по душе мысль о том, какой шок вызовет ее поступок. После ее ухода они, может быть, начнут больше ценить и уважать ее. Она вернется через год, разбогатев и добившись успеха. Фиона живо представила себе, как убийственно роскошно она будет выглядеть, с бедрами тридцать шестого размера и в великолепном наряде — черно-белом, в клетку, с бархатным воротничком. Она будет мила со всеми и не станет задирать нос.

К несчастью, в их семье отродясь не водилось чемоданов. Она запихнула свое нижнее белье и ночную рубашку в сумку из искусственной кожи, с которой ходила по магазинам и которая висела за дверью, а два платья, шерстяную кофту на пуговицах без воротника и пару чулок втиснула в хозяйственную сумку из магазина «Оуэн Оуэн». А вот пальто ей придется надеть, что было совсем некстати, потому что, судя по всему, день обещал быть жарким. Решение о том, какие туфли надеть, потребовало некоторого времени, потому что сандалии смотрелись бы глупо в сочетании с пальто, а тяжелая зимняя обувь выглядела еще глупее в такую жару. В конце концов она остановилась на туфлях, умудрившись затолкать по одной сандалии в каждую сумку.

О чем написать в записке? На столе лежала одна из тетрадок Кормака. В ней были исписаны всего несколько страниц. Она вырвала из середины, взяла авторучку Кормака и села, глядя на чистый лист. Фиона хотела написать: «Я ухожу, потому что ни на что не гожусь и никто меня не любит», и пусть они все почувствуют вину и пожалеют о том, как с ней обращались. Но, может быть, лучше заставить их восхититься ее храбростью и решительностью. «Я отправляюсь посмотреть мир, — могла бы она написать. — Когда вернусь, не знаю».

Наверху скрипнули пружины двуспальной кровати, и Фиона, не соображая, что делает, зачем-то написала: «Я знаю о тебе и Нейле. Прощай навсегда. Фиона». Она сложила записку и сунула ее за статуэтку на каминной полке, чтобы мать не обнаружила ее сразу и не отправилась следом. Повесив на плечо сумочку, она подхватила свои сумки и вышла из дома через заднюю дверь, чтобы не шуметь.

Через несколько минут, когда Фиона достигла Марш-лейн, ее уже терзали сомнения и она жалела, что не оставила записку на более видном месте. Она постоянно оглядывалась, молясь про себя, чтобы появилась мама и убедила ее вернуться. Ах, если бы у нее была подруга, которой она могла бы довериться, которая подбодрила бы ее, сказав, что она поступает правильно. Или отговорить ее, что было бы еще лучше. Но такой подруги у Фионы не было.

А Гораций Флинн! Он был единственным человеком, который не заставлял ее чувствовать себя дурой и всегда был рад ее видеть. Ей это было совсем не по дороге, но она все равно зайдет к нему и попрощается.

Гораций Флинн отнюдь не обрадовался стуку в дверь — было только семь часов. Если бы он не подумал, что это может быть почтальон, доставивший заказным письмом чью-то неуплаченную квартплату — такие вещи случались время от времени, — то наверняка проигнорировал бы его и остался в постели.

Закутав свое маленькое пухлое тело в клетчатый халат, он спустился вниз и обнаружил на ступеньках Фионнуалу Лэйси. Будь это кто-то другой, уж он бы отбрил незваного гостя и захлопнул бы дверь у него перед носом, но к Фионнуале Гораций Флинн питал слабость, хотя в столь ранний час даже ее появление не очень радовало.

— Я убежала из дома, — на одном дыхании выпалила девушка. — Я пришла попрощаться.

Домовладелец был одиноким человеком, и у него не было друзей до тех пор, пока он не завел некоторые отношения с этой наивной и совершенно лишенной житейского опыта молодой женщиной. Он вдруг почувствовал себя страшно польщенным тем, что она заглянула к нему сказать «до свидания», и посторонился, пропуская ее.

— Мне очень жаль слышать это, — сказал он, и это было правдой. — Не хотите ли чашечку чая?

— С удовольствием. Дома у меня не было времени. Понимаете, я должна была уйти, пока они не проснулись.

— Есть какая-то особенная причина, по которой вы убежали из дома?

Фиона проследовала за ним по коридору в хорошо обставленную гостиную. Не могла же она рассказать ему о маме и Нейле!

— Мне двадцать четыре, — сказала она. — Я решила, что пришло мое время. Меня ждет масса приключений.

— Надеюсь, так оно и будет, — ответил Гораций Флинн, который покинул Ирландию сорок лет назад в поисках этих самых приключений и закончил тем, что стал домовладельцем, которого не любила ни одна живая душа. Он заметил туго набитые сумки Фионы.

— Хотите, я дам вам чемодан?

— Если только у вас есть лишний. Назовем это займом. Когда-нибудь я верну вам его.

— Можете оставить его себе. Сомневаюсь, что он когда-нибудь мне понадобится. — Гораций поставил чайник на огонь и поднялся наверх. Он вернулся с кожаным чемоданом, который ему когда-то дали в качестве квартирной платы.

Фиона выглядела чрезвычайно довольной.

— Он достаточно большой, чтобы в него поместилось мое пальто. Я переобуюсь, если вы не возражаете, и надену сандалии.

— Сделайте одолжение. — Чайник закипел. Гораций приготовил чай и вернулся, неся на подносе две изысканные чашечки с блюдцами. — Вам с сахаром?

— Раньше я пила чай с сахаром. Теперь нет.

— Мне казалось, что сегодня вечером будут танцы? Вы собирались после обеда купить платье, сделать прическу. Если память мне не изменяет, вы с нетерпением ожидали это событие.

— Так оно и было, но теперь все изменилось. — Фиона равнодушно пожала плечами. Она стояла на коленях, укладывая на полу чемодан и стараясь, чтобы ее нижнее белье не попалось на глаза Флинну и не подвигло бы его на то, чтобы ущипнуть ее за мягкое место.

Гораций вздохнул.

— Я буду скучать по вас.

— Я тоже.

Ради этого стоило встать с постели так рано.

— У вас достаточно денег? — Гораций был поражен, услышав слова, сорвавшиеся с его губ.

— Да, спасибо. У меня есть двенадцать фунтов. Это мой подарок на день рождения. То есть это деньги, которые я сэкономила, чтобы купить подарки.

— Этого надолго не хватит — куда вы направляетесь, в Лондон?

— Я не думала об этом. Полагаю, скорее всего, в Лондон. Люди не убегают из дома в Манчестер или Бирмингем.

— Одну минуточку. — Гораций прошел в гостиную и открыл несгораемый ящик, который прятал в глубине антикварного комода. Он вытащил из него двадцать фунтов, вернулся и протянул деньги Фионе.

Она залилась краской.

— Я не могу взять их! Это неправильно.

— Не вижу здесь ничего неправильного. Если хотите, можете рассматривать это как дружеский заем. Как только встанете на ноги, вернете их мне. Вы ведь не хотите возвращаться домой, поджав хвост, только потому, что у вас кончились деньги?

— Нет.

Горацию показалось, что ей вовсе не хочется убегать и что она не возражала бы, если бы ее отговорили от такого поступка. Он почувствовал искушение так и сделать, потому что предпочитал, чтобы она осталась, но его сдержало благожелательное отношение к этой девушке. Он бросил взгляд на ее свежее, невинное, несчастное лицо. Это пойдет ей на пользу. Она найдет настоящих друзей, научится быть независимой, обретет себя.

— Удачи, — сказал он.

Фиона одним глотком допила чай и поднялась.

— Мне пора идти.

— Вы найдете массу недорогих гостиниц с пансионом поблизости от вокзала Юстон-стейшн. Обычно цены выставлены в витринах или окнах. Вам лучше остановиться там, пока вы не найдете себе постоянного жилья. И не разговаривайте с незнакомыми мужчинами, — предупредил он, внезапно озаботившись тем, что вокзал будет кишмя кишеть мужчинами, которые поджидают таких вот девушек, чтобы завлечь их в свои сети, предлагая им «безопасное» местожительство.

— Не буду. Спасибо вам, мистер Флинн.

Он поднял чемодан и отнес его к двери.

— Еще раз желаю вам удачи.

— Я пришлю вам открытку, как только устроюсь.

— Я буду очень рад. Я беспокоюсь о вас.

«Я знаю о тебе и Нейле. Прощай навсегда. Фиона».

Сердце болезненно билось у Элис в груди, пока она читала записку, оставленную на каминной полке. Это было первое, что она заметила, спустившись вниз. Откуда Фиона узнала? Только если она пришла в салон вчера вечером и услышала их с Нейлом наверху. Элис вспомнила, что ей показалось, будто внизу раздался какой-то шум.

«Я уверена, что слышала, как хлопнула дверь салона», — сказала она. «Она вообще не открывалась, — лениво отозвался Нейл. — Иди ко мне! Прошло целых пять минут с тех пор, как я целовал тебя».

Она позволила ему поцеловать себя и забыла о шуме. Бедная, бедная Фиона! Сердце ее было разбито. Элис, мучимая чувством вины, отчаянно пыталась придумать, как выпутаться из этой щекотливой ситуации, как вдруг до нее дошло, что Фиона написала: «Прощай навсегда».

Она подошла к лестнице.

— Фиона! — окликнула она, едва дыша в ожидании ответа.

Ей ответила Маив.

— Ее здесь нет. Она разбудила меня ни свет ни заря. Дверь гардероба ужасно скрипит, мам. Ее надо смазать.

— О боже!

— Что случилось, мам? — проснулся Кормак.

— Наша Фиона. Я думаю, она убежала из дома.

Но она не могла убежать надолго, говорила себе Элис, только не Фиона. Она была слишком привязчивой. Девочка нуждалась в поддержке семьи гораздо больше, чем остальные. Она понятия не имеет, каково это — жить одной. Элис готова была поспорить, что дочь вернется еще до конца дня — может быть, даже через несколько часов, у нее не хватит духу уйти далеко. Она могла бродить сейчас вокруг Норт-парка, уже подумывая о возвращении.

А когда Фиона вернется, Элис придется как можно осторожнее и тактичнее рассказать дочери о том, что происходит между ней и Нейлом, а потом остается только надеяться на то, что они втроем сумеют сохранить эту тайну.

Элис пыталась не волноваться слишком сильно, но время шло, а Фиона все не возвращалась.

Гостиница называлась «У Святого Джуда» и представляла собой большой дом с террасой, стоящий в длинном ряду аналогичных строений. В нем была безупречная чистота — несомненное его достоинство, если не обращать внимания на одуряющий запах дезинфицирующего средства, которым был буквально пропитан каждый уголок дома. Фионе еще не доводилось видеть столь убогой комнатенки, в которой она только что распаковала свой чемодан, развешивая одежду на проволочные плечики в гардеробе. На двуспальной кровати лежало вытертое стеганое покрывало бутылочно-зеленого цвета, а окна закрывали тяжелые занавеси того же мрачного цвета. Выкрашенные в бледный грязно-коричневый цвет стены выглядели еще мрачнее. В комнате не было ни единой картины или безделушки, только туалетный столик и высокий комод, не гармонировавшие ни между собой, ни с гардеробом. На полу лежало дешевое блестящее покрытие, а около кровати было затертое пятно. Она, собственно, и не ожидала королевской роскоши за два пенса в сутки, но эта комната была совершенно безликой, неживой и на удивление холодной, особенно если учесть, что за окном стоял жаркий солнечный день.

«Завтра я поеду домой, — сказала она себе. — Я доказала им всем, ведь меня не было целую ночь». Она отдаст назад мистеру Флинну его двадцать фунтов и чемодан.

Приехав на вокзал Юстон, Фиона некоторое время раздумывала, не сесть ли ей тут же на обратный поезд, но что-то удержало ее от этого шага, она даже не знала толком, что именно. Вероятно, стыд, вызванный мыслью о том, что вот она убежала из дома и возвращается в тот же самый день. Орла будет хохотать до слез, Маив выразит неодобрение, даже Кормак будет недоволен ею, потому что она расстроила маму. А бедная мама наверняка сходит с ума. Эх, не нужно было ей упоминать Нейла в той записке! В конце концов, если ваша мать завела интрижку на стороне, это не причина, чтобы убегать из дома. Нейл проявил незаурядную доброту, пригласив ее на танцы. А мама вызвалась сделать ей прическу и купить новое платье, даже собиралась закрыть салон на два часа раньше, чтобы у них было время походить по магазинам.

Фиона взглянула на свои часы: семь часов. Она долго бродила вокруг гостиницы, набираясь смелости войти. Она остановила свой выбор на ней только потому, что та называлась именем святого, хотя Фиона никогда не слышала о Джуде, который мог оказаться вовсе и не католическим святым. Потом она так же долго сидела на кровати, не решаясь выйти на улицу. С того момента, как Фиона покинула Эмбер-стрит, прошло ровно двенадцать часов. Ее охватила дрожь, она чувствовала себя явно не на месте в этой жалкой комнате.

Ложиться спать было слишком рано, она будет ворочаться без сна долгие часы. Фиона перевела взгляд с кровати на дверь и решила, что нельзя сидеть в четырех стенах в такой чудесный вечер. Впрочем, сначала надо умыться, но тут она вспомнила, что забыла захватить с собой мыло и полотенце, не говоря уже о расческе, помаде и зубной щетке.

К счастью, на раковине лежали сложенное вчетверо льняное полотенце, жесткое, как картон, и крошечный кусочек желтого мыла. Фиона ополоснула лицо, потерла мыло пальцем и почистила зубы. Вкус и запах у мыла были ужасными. Переодевшись в свежее платье, она провела рукой по волосам, взяла сумочку и отправилась изучать Лондон.

Рядом со входной дверью висело объявление: «Эта дверь запирается в 10:30 вечера». Фиона уже собралась выйти, когда дверь с надписью «Администратор» отворилась и в проем просунулась голова женщины, принимавшей у нее плату за гостиницу.

— Прочли объявление? — строго спросила она.

— Да, благодарю вас. — Женщина выглядела устрашающе, она как будто вся состояла из одних острых углов, даже лицо.

— Ну, тогда не забывайте об этом. После половины одиннадцатого я не открываю дверь никому.

— Я не забуду, — вежливо ответила Фиона и поразилась своей сдержанности. Ради всего святого, что она делает в этом чужом городе, где незнакомая женщина разговаривает с ней так, словно она кусок грязи под ногами? Должно быть, она сошла с ума.

Огромный сверкающий диск солнца висел в небе над самым горизонтом. Это было то же самое солнце, которое садилось на Эмбер-стрит вчера вечером, когда она направлялась в салон. Но с тех пор слишком многое изменилось.

Фиона вернулась к вокзалу Юстон-стейшн, потом прошлась по Юстон-роуд, по которой сплошным потоком катились автомобили, а вот пешеходов было совсем мало. Она попала на улицу, где было много магазинов, закрытых конечно, зато возле них ей стало попадаться больше людей. Улица оказалась очень длинной и называлась Тоттенхэм-корт-роуд — переходя ее, Фиона заметила табличку с названием.

Пройдя улицу до конца, она оказалась на оживленном перекрестке, где какой-то мужчина продавал газеты. Он выкрикивал что-то на языке, который вполне мог сойти за иностранный, поскольку Фиона не поняла ни слова. Рядом располагались кинотеатр, перед которым стояла длинная очередь, несколько кафе и лоток, предлагающий лондонские сувениры: открытки, кружки, полотенца для рук. По ступенькам откуда-то из недр земли шли и шли люди. Фиона завернула за угол и оказалась на Оксфорд-стрит.

Она слышала об этой улице. Должно быть, она попала в самый центр Лондона. По всей вероятности, где-то недалеко находились Риджент-стрит и площадь Пикадилли-серкус. Фиона приобрела в киоске карту Лондона, хотя это явно была бесполезная покупка, ведь завтра она возвращается домой. Она обратила внимание, что в кинотеатре демонстрировался художественный фильм «Война и мир» с Генри Фонда и Одри Хепберн в главных ролях. Фиона собиралась посмотреть его вместе с матерью, когда он будет идти в Ливерпуле.

В верхней части Оксфорд-стрит нашлось кафе самообслуживания. Фиона зашла туда, чтобы перекусить и повнимательнее рассмотреть карту Лондона — сегодня она сбросила как минимум несколько фунтов, ведь с самого утра у нее во рту не было маковой росинки, если не считать чая, которым угостил ее Гораций Флинн.

Проглотив два бутерброда с ветчиной и запив их несколькими чашками чая, она нашла на карте Пикадилли-серкус и принялась бродить вокруг нее, часто останавливаясь, чтобы полюбоваться красивой одеждой в витринах. Риджент-стрит поражала своим великолепием и дороговизной магазинов.

Солнце опустилось еще ниже, через улицу протянулись длинные черные тени, и тротуары заполнились толпами людей, некоторые из них были в вечерних костюмах и платьях: очевидно, они направлялись в ночные клубы, театры, на вечеринки с коктейлями — или куда там еще ходят в Лондоне субботними вечерами. Когда Фиона проходила мимо заведения под названием «Кафе Рояль», перед ним остановился большой черный лимузин и из него выпорхнули две женщины в длинных шелковых платьях, благоухающие парфюмерией. У одной из женщин на плечи было накинуто белое норковое манто — Фиона сочла это чистой воды хвастовством, поскольку для мехов вечер был слишком теплым.

Тут она обнаружила, что вышла на Пикадилли-серкус, которая купалась в золотистом солнечном свете и кипела жизнью. На ступенях вокруг статуи Эроса толпились люди, а над их головами в закатных лучах бледно отсвечивали неоновые огни. Фиона заметила аптеку «Бутс», которая, на удивление, была еще открыта. Она зашла внутрь и купила туалетные принадлежности, что оставило большую дыру в ее бюджете. После этого она пробралась сквозь толчею к статуе Эроса, поднялась на несколько ступенек и уселась передохнуть между пожилой парой с собачкой на поводке и молодым человеком, у ног которого лежал рюкзак. Собака, виляя хвостом, подошла к ней поближе. Она погладила ее, и супруги заулыбались. «Она не кусается, — сказала женщина. — Чудесный вечер, не правда ли?»

«Чудесный», — согласилась Фиона, беспричинно улыбаясь во весь рот; ее глаза отчего-то заблестели магическим блеском. Она судорожно вздохнула, и, словно удар тока, ее охватило радостное возбуждение, сменившееся чувством ликования. Пусть Маив стала медсестрой, а Орла обзавелась четырьмя детьми, зато ни одна из них не бывала в Лондоне, причем самостоятельно. Никто из тех, кого она знала, никогда не сидел на ступенях статуи Эроса субботним вечером, вдыхая пьянящий воздух, такой чужой и непривычный.

Молодой человек рядом с ней перебросил ей плитку шоколада. Фиона откусила кусочек и пробормотала слова благодарности. Шоколад был черным и горьким на вкус. Оказалось, что молодой человек и его шоколад прибыли из Бельгии. Он знал всего несколько английских слов, а Фиона вообще ни одного по-французски, так что общение протекало трудно, хотя и весьма приятно. Спустя какое-то время он ушел, сказав что-то насчет молодежного общежития. С некоторой неохотой она тоже пустилась в обратный путь. Вероятно, она отошла от гостиницы намного дальше, чем рассчитывала, и решила дать себе лишний час форы. Если верить карте, то ступеньки, ведущие в подземелье, мимо которых она проходила несколько раз, были частью лондонской подземки. Схема ее выглядела очень запутанной и сложной, и сейчас было неподходящее время, чтобы в очередной раз испытывать судьбу.

Она постарается изучить подземку завтра. Оставалось надеяться, что день будет хорошим, подходящим для дальнейшего знакомства с чудесами Лондона.

Фиона совершенно забыла о том, что завтра она собиралась вернуться домой.

Пока Фиона возвращалась в гостиницу, в Ливерпуле, в квартире над парикмахерским салоном Лэйси, ожесточенно спорили и даже ссорились Элис и Нейл Грини. Случалось это нечасто, обычно они прекрасно ладили друг с другом. Если бы все шло по плану, то сейчас Нейл и Фиона были бы на танцах.

Они сидели в гостиной у незажженного камина, не раздевшись и отодвинувшись друг от друга. Элис наотрез отказалась отправляться в постель. Она пришла с одной-единственной целью — сказать Нейлу, что их отношениям необходимо положить конец.

— Только потому, что Фиона узнала о нас?

— Нет, конечно же, нет, — раздраженно бросила Элис. — Хотя да, в некотором смысле из-за этого. Если об этом узнала Фиона, то могут узнать и другие. Я удивляюсь, как это мы встречаемся целых пять лет и никто ничего не заподозрил. — Время летело слишком быстро. Прошло почти шесть лет с тех пор, как она столкнулась лицом к лицу со своим мужем на Крозиер-террас и обнаружила, что он ведет двойную жизнь, хотя ей казалось, что это было только вчера. — Должно быть, Фиона услышала нас вчера вечером, когда мы были наверху. Помнишь, я еще сказала, что мне показалось, будто хлопнула дверь?

— М-м. — Нейл задумчиво уставился в потолок, а потом небрежно сказал: — Почему бы нам не пожениться?

— Ох, не говори глупостей, Нейл. — Слова против желания Элис прозвучали слишком грубо. — Если ты забыл, позволю себе напомнить, что у тебя есть жена, а у меня — муж.

— Бабс регулярно обращается ко мне с просьбой о разводе. Ты тоже можешь развестись с мужем, оснований у тебя больше чем достаточно.

— О да, и пусть мое грязное белье стирает весь Бутль. Я буду выглядеть полной дурой, правда? Мой муж заводит дом с другой женщиной, другую семью. Что подумают люди?

Нейл мягко спросил:

— И это все, что имеет для тебя значение, Элис? Твоя репутация, то, что подумают люди? Разве не наше счастье, твое и мое, должно быть на первом месте?

— Я не могу быть счастлива, зная, что люди смеются за моей спиной. А что будет с моими детьми? Я ведь не говорила им о том, что сделал их папочка. Они думают, что он просто ушел из дома, и точка. Я бы предпочла, чтобы они и не узнали никогда. Им и так пришлось несладко, особенно Кормаку.

— Другими словами, у нас нет никакой надежды. — Внезапно его лицо показалось ей усталым и измученным. — Я полагаю, бесполезно просить тебя уехать со мной, чтобы мы могли начать все заново где-нибудь в другом месте?

— Абсолютно бесполезно, Нейл. Я должна остаться здесь, вместе со своей семьей.

— Интересно, ты когда-нибудь любила меня? Говорила это ты не один раз.

— Я действительно люблю тебя, Нейл. — Элис любила его, но недостаточно, чтобы развестись. Даже если бы развод обошелся без публичного скандала, она была не из тех женщин, которые разводятся. Она вышла замуж за Джона, чтобы оставаться рядом с ним в горе и в радости. Перед лицом Господа они соединились навечно. — Любимый, — нежно продолжала она, — я не должна была допустить, чтобы наши отношения затянулись так надолго. Я только напрасно отнимала у тебя время, мешая тебе найти кого-нибудь еще. Даже если бы нам ничего не мешало, я все равно не вышла бы за тебя, Нейл. Ты слишком молод, я — слишком стара. К тому же я никогда не смогла бы заставить себя встретиться с членами твоей семьи, особенно при том, как я разговариваю. Мне бы хотелось, чтобы ты женился на какой-нибудь молодой девушке, которая родит тебе детей. И помни, если пойдут слухи о разводе, ты моментально потеряешь работу. Не забывай, ты преподаешь в католической школе.

Нейл едва не рассмеялся.

— Полагаю, это значит, что я связан с Бабс до конца своих дней?

— Да, это в самом деле так, если только ты не найдешь себе другую работу.

— Получается, это конец?

— Нет, любимый, это только начало. Все было очень славно и мило, но мы только понапрасну отнимали друг у друга время.

— Я, во всяком случае, не тратил понапрасну свое время, и я бы нашел для этого более подходящие слова, чем «славно и мило», — сухо сказал он.

— Ох, Нейл, и я тоже! — Элис бросилась к Нейлу и уселась к нему на колени. — Все было просто замечательно, великолепно, я никогда тебя не забуду, но все хорошее рано или поздно кончается.

Он нежно поцеловал ее.

— Совсем необязательно, любимая.

— В том, что касается нас с тобой, Нейл, все уже кончено.

— Неужели нужно быть такой рассудительной?

— Пришло время хотя бы кому-нибудь из нас проявить благоразумие. Я почти рада тому, что Фиона все узнала. Теперь наконец-то я вижу все в истинном свете.

Он начал целовать ее с вновь обретенной страстью, и она не нашла в себе сил оттолкнуть его — откровенно говоря, она и не желала этого делать. Как бы ей хотелось не вести себя столь рассудительно и осторожно, найти мужество открыто жить с Нейлом, не беспокоясь о приличиях и о том, что скажут люди. Или проявить твердость, подобно Джону, и без колебаний расстаться с тем, кого любила.

Но она была такой, какой была. Элис Лэйси, у которой было четверо детей, которая жила на Эмбер-стрит, в Бутле, и владела парикмахерским салоном. Элис знала, что ей никуда не уйти от этих простых фактов, потому что в глубине души она и не хотела этого. Она сама была себе судьей и тюремщиком, связанной цепями собственных обещаний, разорвать которые она не сможет никогда. Даже ее любовь к Нейлу — намного более сильная, чем мог предположить Нейл, да и она сама, не в силах изменить ее.

Он отнес ее на руках в спальню, и она не протестовала.

— Вчера вечером мы не знали, что больше никогда не сможем любить друг друга, — прошептал он, — и я хочу, чтобы последний раз стал особенным. Обещай, что никогда не забудешь меня, Элис.

— Обещаю, — ответила она и заплакала.

Час спустя Элис тайком выскользнула из квартиры, оставив там безутешного возлюбленного и частичку себя.

Она молилась, чтобы к Нейлу поскорее вернулось здравомыслие, чтобы он понял, что напрасно терял время с женщиной, которая не желала появляться с ним на людях, с женщиной, которая не могла выйти за него замуж, не могла родить ему детей.

Боже, она никогда не сможет забыть его, думала Элис, спеша домой и глотая слезы.

Она ускорила шаг. Нейл был не единственным человеком, из-за которого она проливала слезы. Прошел целый день, а от Фионы не было ни слуху ни духу. Может, она уже вернулась домой…

Но когда Элис добралась до Эмбер-стрит, Фионы там не было. Ее встретили встревоженная Орла и Маив с Мартином, которые ходили в кино и вернулись пораньше узнать, не появилась ли Фиона.

Единственным, кто сохранял внешнее спокойствие, был Кормак.

— С ней все будет в порядке, — уверенно сказал он. — Наша Фиона самостоятельно справится лучше любого из нас.

— Почему ты так думаешь, сынок? — с любопытством спросила Элис.

— Потому что она несчастлива, в отличие от нас. Она ищет то, что мы уже нашли. Разумеется, она может вернуться сегодня или завтра, но если она сумеет продержаться, я сомневаюсь, что мы скоро ее увидим.

Слова сына не улучшили настроения Элис и не добавили ей бодрости духа.