Лэйси из Ливерпуля

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

— Это не комната, а настоящий морозильник, — пробормотала Викки Уизерспун. — Если бы я была пинтой молока, то не испортилась бы в течение долгих месяцев. — Она со злостью взглянула на покрытые льдом окна в металлических рамах и потерла руки, утратившие всякую чувствительность.

Пытаться писать было бесполезно. Она швырнула ручку на стол и сунула руки в рукава джемпера. Стало чуть-чуть теплее.

Только в конце декабря должен был прийти слесарь, чтобы установить батареи центрального отопления. За работу он брал недорого, отчего был нарасхват, а это означало, что им придется ждать долгие месяцы, пока он освободится. В октябре, когда они только переехали сюда, погода стояла теплая, и они сначала взялись за приведение в порядок большого обветшалого здания, а Мэри Грегори и Робин Хьюз, которым исполнилось по восемнадцать и которые получили в школе высший балл по химии, занимались выпуском флаконов с шампунями и кондиционерами «Лэйси из Ливерпуля». «Еще никогда ни одно дело не начиналось с таких ограниченных средств», — смеясь, заметил Кормак.

«Счастливчик Кормак!» — с завистью подумала Викки. Он сидел сейчас в теплом, уютном ресторанчике в Ливерпуле, наслаждаясь ленчем. Кормак был в обществе девицы по имени Андреа Прайс — модели, которая с января стала лицом «Лэйси из Ливерпуля» в рекламной кампании, развернувшейся в прессе. Реклама, безусловно, поглотит всю прибыль, которую им удалось получить, но, надо надеяться, игра будет стоить свеч. Андреа была потрясающе красива и на десять лет моложе Викки. А что, если он влюбится в Андреа? А что, если она попытается соблазнить его?

Викки попробовала представить, как может женщина соблазнить мужчину, но у нее не хватало воображения. С нестерпимой горечью она подумала о том, что сейчас Кормак испытывал к ней такую же привязанность, как и год назад, когда они только начинали свое совместное предприятие, — то есть, по сути, никакой. Собственно, их отношения были очень хорошими. Они были друзьями, вместе обедали, однажды даже прослушали вместе недельный курс по развитию бизнеса, организованный в одном отеле в Йоркшире; иногда они обменивались очень личными и даже интимными мыслями. Единственное, чего им не хватало, это романа, влюбленности. Кормак не подавал никаких признаков того, что испытывает хоть малейшее желание поцеловать ее, — те поцелуи, которые он запечатлевал у нее на щеках, когда они получали большой заказ, не считались. Грустно, но Кормак воспринимал ее как товарища, делового партнера, а не как женщину. Он так же ровно относился бы к ней, будь она мужчиной.

С каждым днем, проведенным вместе, Викки любила его все сильнее. Она попыталась сделать свою внешность более привлекательной, отрастив волосы, но вскоре вынуждена была вновь постричься, потому что ее жесткие волосы превратились в спутанный клубок проволоки. Когда Викки попробовала накраситься, ее мать заявила, что она похожа на клоуна: «Ограничься помадой, Виктория, и пусть она будет бледной. У тебя слишком большой рот, чтобы красить губы так ярко».

Викки покраснела от воспоминаний. Интересно, заметил ли Кормак, как она издевалась над собой целую неделю и выглядела при этом так, словно собиралась присоединиться к группе бродячих цирковых артистов? Он хоть что-нибудь в ней замечает?

Новая одежда тоже принесла сплошные разочарования. Викки была низенькой и коренастой. Ей не шли длинные, развевающиеся платья и плиссированные юбки. «У тебя слишком спортивные ноги для высоких каблуков», — утверждала мать. Под словом «спортивные», по мнению Викки, имелось в виду, что у нее слишком развитые икры. Совершенно непонятно, откуда у нее взялись такие мускулистые ноги, ведь в школе она проявила полнейшую неспособность к спорту.

Потом она потратила целое состояние на контактные линзы, чтобы избавиться от очков, но, как ни старалась, так и не смогла привыкнуть к этим чертовым новомодным штучкам.

На Новый год сестра Кормака, Фионнуала, выходила замуж, и Викки была приглашена на церемонию бракосочетания. Естественно, они с Кормаком пойдут вместе. Возможно, если они будут проводить вдвоем побольше времени, с надеждой подумала она, он привыкнет к ней и захочет, чтобы они поженились, потому что не сможет представить рядом с собой другую женщину.

Кора и Билли Лэйси тоже получили приглашение на свадьбу Фионнуалы. Кора с облегчением вздохнула, восприняв это как знак того, что ее вновь допустили в клан Лэйси. Она купит себе новое пальто и наденет ту брошь «под брильянт», которую стянула в магазине Оуэна Оуэна много лет назад. Билли же совсем не помешает новый костюм — он так похудел, что его лучший наряд висел на нем, как на вешалке. Может быть, им стоит сходить в субботу в город, а потом и пообедать где-нибудь.

В груди у Коры что-то странно затрепетало, когда она подумала о перспективе пройтись по магазинам с Билли. Другая бы на ее месте назвала это счастьем, но Кора не привыкла чувствовать себя счастливой, поэтому не могла дать правильного определения своему чувству.

Сорок лет они с Билли не обращали друг на друга никакого внимания, и внезапно оказалось, что супруги очень хорошо ладят друг с другом. Билли почти совсем отказался от пива, и вечера они чаще всего проводили вместе, сидя у телевизора. Как-то они даже отправились в кино, чтобы посмотреть «Звуки музыки»; фильм им очень понравился, у этой девушки Джулии-как-ее-там был такой чудный голос.

Деньги перестали быть проблемой, поскольку мастерская сгорела и Билли мог снова полностью распоряжаться своей зарплатой. Как и ожидалось, Элис платила ей больше положенного за уборку салонов, к тому же Кора начала получать свою пенсию в почтовом отделении на Марш-лейн. Морис и Билли уладили между собой выплату фантастических долгов «Покрышек Лэйси», использовав полученную страховку, и Морис, кажется, был вполне доволен тем, что работает шофером в «Корпорации Бутля». Он приходил на чай в прошлое воскресенье вместе с Полой и детьми. Кора вдруг поймала себя на мысли, что ей по-прежнему нравится этот парень, пусть даже он неудачник, в отличие от ее настоящего сына, который упорно двигался все выше и выше. Дети вели себя шумно и действовали ей на нервы, но зато она почувствовала себя настоящей бабушкой и даже купила им кое-какие подарки — сладости и одежду.

Через несколько недель ситуация станет еще лучше. Элис Лэйси собиралась купить дом и навсегда покинуть Эмбер-стрит, как только найдет что-нибудь подходящее. И именно Билли предложил, чтобы они с Корой переселились на Эмбер-стрит, в старое жилище Элис, которая содержала его в идеальном порядке. Арендная плата за него была на тридцать шиллингов в неделю меньше, чем за их нынешний дом на Гарибальди-роуд.

Кора с удивлением отметила, что почему-то не возражает, во всяком случае, не очень против того, чтобы поселиться в доме женщины, которую всегда ненавидела. Сейчас, пожалуй, в ее сердце не осталось места для ненависти.

Фионнуала Литтлмор вышла замуж за сержанта Джерри Мак-Кеона в первый день января 1971 года. Шел снег, и Фиона надела приталенное кремовое пальто в тон платью — Джерри предложил ей купить в качестве свадебного подарка норковую шубку, но Фиона неодобрительно относилась к тому, что животных истребляют ради ценного меха.

На торжественный прием в ресторане «Хилтон» были приглашены около девяноста гостей. В шесть часов вечера молодожены должны были отправиться в свое свадебное путешествие в Лондон.

Элис проводила их со слезами на глазах, хотя не понимала, почему нынешние молодые люди придают такое значение медовому месяцу. В ее время медовый месяц считался тем временем, в течение которого вы имели возможность по-настоящему узнать друг друга. О первой ночи ходило множество шуточек. Она помнила, что страшно нервничала тогда, но Джон с самого начала проявил себя нежным и заботливым возлюбленным. А сейчас первая ночь имела место задолго до медового месяца, и, прежде чем идти под венец, люди узнавали друг друга намного лучше, чем то входило в намерения Господа.

Она вернулась наверх, где в воздухе висели клубы сигаретного дыма и несколько пар танцевали под пластинку «Оттенки белого», причем музыка была слышна на расстоянии нескольких кварталов от ресторана.

К ней подошла Орла.

— Ты кажешься несчастной, мам. Выпей чего-нибудь. Что тебе налить, шерри?

— Только совсем немножко, милая.

Орла выглядела так, словно опрокинула уже много стаканчиков, а ведь до конца приема было еще целых четыре часа. И она слишком похудела, с беспокойством подумала Элис. Глаза ее неестественно блестели. Она громко смеялась над вещами, которые ни чуточки не были смешными. Орла вела ненормальный образ жизни, особенно для женщины: все время в разъездах, ночевка в незнакомых гостиницах и в незнакомых местах. Но через несколько месяцев все должно измениться, когда Орла обоснуется в своей собственной конторе в Святой Елене: она станет заведующей отделом продаж.

Элис подумала, настанет ли время, когда она перестанет волноваться и переживать о своих детях. По крайней мере, Фиона была счастлива, а уж от нее-то она ожидала этого меньше всего, да и Маив, с тех пор как забеременела, походила на кошку, которая объелась сметаны, хотя Мартин выглядел не очень довольным.

Ее сын добился неслыханных успехов, дела у него шли просто великолепно, но на прошлой неделе ему исполнилось тридцать, и ему давно пришла пора жениться и обзавестись семьей. Разумеется, у него уже была дочь, Шарон, старшая девочка Полы, но Элис не единственная, кто подозревал, что Кормак не имеет никакого отношения к рыжеволосой малютке, которая не походила ни на мать, ни на своего предполагаемого отца. Она всегда надеялась, что отношения Кормака и Викки станут серьезными, но на свадьбу Кормак привел эту модель, Андреа Прайс. Она была неплохой девушкой, разве что не слишком умной.

Элис поискала глазами Викки, увидела, что та одиноко сидит на стуле, и присела рядом.

— Милая, может быть, ты возьмешь домой кусочек свадебного пирога для своих мамы и папы?

— Вы очень добры, спасибо.

— Я бы прислала приглашение на двоих, если бы знала, что ты придешь одна. Нужно было привести кого-нибудь с собой.

— Мне некого с собой приводить. Я думала… — Она запнулась и замолчала.

— Думала что, милая?

— Ничего. — В глазах девушки стояли слезы.

Элис поняла, что она надеялась появиться здесь с Кормаком. Бедняжка наверняка влюбилась в него — как раз в этот момент ее сын провальсировал мимо, держа в объятиях Андреа. Олух несчастный, на него большее впечатление произвела красота, а не ум.

— Ты не могла бы мне помочь приготовить для всех чай, милая?

Викки с готовностью вскочила, чрезвычайно довольная тем, что покидает свое одинокое место.

В кухне Кора заканчивала мыть гору тарелок.

— Я только что включила электрический чайник, чтобы приготовить чай, — сказала она, увидев Элис.

— Спасибо, Кора. Я сама собиралась сделать это. Думаю, мне лучше взять картонные стаканчики, чтобы не мыть их потом. — Элис и Викки начали расставлять стаканчики в ряд.

— Я отправила Билли купить немного сахара на тот случай, если нам его не хватит.

Кора выглядела очень элегантно в твидовом костюме и в белом джемпере. В салоне Лэйси на Стэнли-роуд сегодня утром ей сделали прическу. Тот инцидент с воровством в магазине, каким бы ужасным он ни был, пошел ей на пользу, и она, кажется, опомнилась. Теперь Кора почти походила на человеческое существо и стала намного дружелюбнее.

— Я тут вот о чем подумала, — сказала Кора, — не оставишь ли ты ковры, когда переедешь. У нас есть свои собственные, — поспешно добавила она, — на весь пол, но, по-моему, глупо отдирать их, а потом резать.

— Я оставлю все, включая занавески, — вздохнула Элис. Она с ужасом представляла себе, как покидает Эмбер-стрит, но обстоятельства и дети вынуждали ее пойти на это. Салоны приносили кучу денег, и не только от стрижки: она была единственным в Бутле оптовым продавцом товаров компании «Лэйси из Ливерпуля», а они шли нарасхват. Еще никогда она не была такой состоятельной, зато почти всем ее соседям приходилось прилагать максимум усилий, чтобы удержаться на плаву, и от этого Элис чувствовала себя очень неуютно.

Что касается детей, то они уже давно уговаривали ее купить собственный дом где-нибудь в Саутпорте или возле песчаных пляжей, в сторону Эйнсдейла или Формби. Пока дети были маленькими, она считала само собой разумеющимся, что ей виднее, где жить, но когда они выросли, то, кажется, начали полагать себя самыми умными. И это вполне естественно. В конце концов, она тоже постоянно пыталась переделать жизнь отца на свой лад, к большому неудовольствию Бернадетты.

В очередной раз Элис вспомнила, что после смерти отца она стала очень редко видеться со своей подругой. Между ними сохранялась напряженность. Конечно, Бернадетта присутствовала на свадьбе, бледная, грустная и на удивление постаревшая. Элис отметила это, когда та вошла в церковь с детьми. Это было первое большое событие, на котором Берни присутствовала, став вдовой.

— Викки, извини меня. Я отлучусь на минуточку. — Повинуясь безотчетному порыву, Элис вернулась в зал. Бернадетта стояла в окружении людей, но при этом выглядела совершенно одинокой, наблюдая, как танцуют в паре Руфь и Иан. Элис поразилась тому, как сильно семнадцатилетний Иан походил на своего отца. Высокий, гибкий и с такой же озорной улыбкой. Она коснулась руки Бернадетты:

— Он станет заправским сердцеедом, совсем как мой отец.

— Я думаю, он уже стал им. Не знаю, хорошо это или плохо, что он так похож на Дэнни. — Бернадетта грустно улыбнулась. — Это значит, что я вспоминаю о нем по сто раз на дню.

— Я думаю, это хорошо.

— Наверное.

Они посмотрели друг на друга. Элис сказала:

— Прости меня, Берни.

— За что?

— За то, что вмешивалась, когда мой отец был болен, пытаясь взять все под контроль, и настаивала, чтобы он обратился к врачу.

— Ты ведь хотела, как лучше, дорогая. Беда в том, что Дэнни не желал этого. Вероятно, мне самой следовало проявить больше такта.

Элис взяла подругу за руку.

— Почему бы нам на следующей неделе не сходить в кино? А перед этим можно поужинать. В «Форуме» идет фильм «Бутч Кэссиди и Солнечный мальчик». Я уже давно хочу посмотреть его.

— Я тоже. — На лице Бернадетты появилось выражение облегчения. — С удовольствием пойду с тобой, Элли. Я заскочу в салон, и мы обо всем договоримся.

— Приходи завтра к чаю, и мы все обсудим. Захвати с собой Иана и Руфь, правда, им, наверное, все это покажется очень скучным. Никто из моих внуков больше не приходит ко мне на чай, даже Бонни, а ведь ей всего девять. Я буду рада, когда у нашей Маив родится ребенок, так что у меня снова появится малыш.

Шеффилд в январе! Где бы вы ни оказались в январе, когда идет снег и стоит дьявольский мороз, вы просто обязаны мечтать о том, чтобы очутиться в другом месте, например на юге Франции.

Или в Испании.

Орла думала о Доминике Рейли, который жил в Барселоне. Он женился на девушке, по его словам, не такой красивой, как она, и все газеты поместили на первых страницах их свадебные фотографии. Как только она сможет позволить себе это, то сразу же отправится на каникулы в Испанию. Может, с ней поедет мама. Орле вовсе не улыбалось ехать туда одной. Откровенно говоря, ей уже осточертело все время быть одной, и она с нетерпением ожидала апреля, когда, как заявил Кормак, в компании произойдут некоторые перестановки и ей не надо будет ездить по стране. Много зависело от того, насколько успешной окажется рекламная кампания с этой новой моделью.

Она шла по грязи к отелю. Слава Богу, фойе было довольно приличное, так что можно будет посидеть там в тепле и уюте, пока не настанет время возвращаться в насквозь промерзшую комнату и к ледяным простыням.

В отеле был и бар. К концу вечера подъедут другие представители, кое-кого она наверняка знает, так что найдется с кем поговорить. Может быть, кому-нибудь удастся даже рассмешить ее.

Какой гнусный день! Погода была отвратительной, уличные фонари отбрасывали мертвенно-желтый, какой-то болезненный свет, движение на улицах было просто сумасшедшим, а свою машину она припарковала в нескольких милях отсюда. Хуже всего было то, что в доброй половине мест, куда она заглянула, главным образом в аптеках, отказались принять ее, хотя она договаривалась со всеми заранее: люди лежали дома с простудой и гриппом или были слишком заняты.

Орла начинала ненавидеть свою работу. В ней не было и намека на романтику. Она больше не доставляла ей никакого удовольствия. Может быть, она устала и разочаровалась оттого, что утратила свой прежний задор и энтузиазм.

Наконец-то отель! Обычное обветшалое здание, которого уже десяток лет не касалась малярная кисть. Масса пластмассовых цветов и тошнотворных натюрмортов. Орла повесила свой тяжелый плащ спортивного покроя на вешалку в коридоре. Под ним на Орле был стильный черный костюм, который за весь день никто не имел удовольствия оценить, потому что сегодня она в первый раз сняла плащ. Она прошла в пустое фойе, держа в руках «дипломат». Огня в камине не было, но древний обогреватель излучал тепло. Бар располагался в углу, и за крошечной стойкой не было ни души. Орла позвонила в колокольчик, вышла женщина, и она заказала виски.

— Присаживайтесь, я принесу ваш заказ.

— Спасибо. — Орла выбрала кресло поближе к обогревателю и протянула к нему ноги. Женщина принесла виски. Как только она ушла, Орла осушила стакан одним глотком. Она нащупала в «дипломате» маленькую бутылку, которую, повинуясь неожиданному порыву, купила по дороге в отель. Она впервые в жизни решилась на такой поступок, но сегодня вечером Орла чувствовала себя особенно подавленной. Неудивительно, если учесть погоду и впустую потраченный день.

Снова наполнив стакан, она выпила его, но уже медленнее, потом опять налила виски из принесенной бутылки. Орла не пыталась сэкономить, просто не хотела попасть в дурацкое положение, слишком часто повторяя заказ.

У нее уже вошло в привычку начинать вечер с пары стаканчиков виски. Они помогали ей отвлечься от настоящего и думать о будущем. После того как она опрокидывала несколько порций спиртного, будущее представало перед ней в розовом цвете. Орла осушила стакан и закрыла глаза, наслаждаясь теплом, которое растекалось по пищеводу. Кстати, вспомнила она, в животе у нее было пусто — она забыла пообедать. Она не ела ничего с тех самых пор, как уехала из другого отеля сегодня утром — где же это было? В Ротерхэме.

— Добрый вечер.

Широко открыв от неожиданности глаза, Орла увидела перед собой Луи Бернета. На нем был серый костюм и ослепительной белизны сорочка, которая прекрасно смотрелась с его смуглой кожей и гладкими черными волосами. Сегодня они встретились второй раз, и он вовсе не казался ей таким угрюмым.

— Привет. — Она попыталась улыбнуться.

Он кивнул на ее пустой стакан.

— Хотите выпить?

— Да, спасибо. — Еще один стаканчик не повредит, особенно сегодня вечером, когда она чувствовала себя такой несчастной.

— Виски?

— Да, пожалуйста. — Он помнил, что она предпочитала, ее «напиток», как выражался дедушка. Он подошел к бару, и глаза Орлы вдруг отчего-то наполнились слезами. Должно быть, всему виной мысли о дедушке, которые заставили ее вспомнить Бернадетту, маму, своих сестер, детей. И Микки.

Казалось, будто Бутль находится в миллионах миль отсюда, от этого холодного и вонючего отеля. На Перл-стрит сейчас в камине наверняка жарко гудел огонь, работал телевизор, дети вернулись домой с работы, и Кэйтлин Рейли, если она еще не сменила фамилию, суетилась на кухне Орлы, готовя им чай.

«Боже! Что я делаю здесь? — спросила сама у себя Орла. — Почему я не уеду отсюда? — В этот момент Перл-стрит представлялась ей самым желанным местом на свете. — Должно быть, я сошла с ума. Я гоняюсь за радугой, но ее можно только увидеть . Потрогать не получится».

Луи Бернет вернулся с выпивкой. Он опустился в соседнее кресло.

— Похоже, вы здесь впервые.

Орла кивнула и постаралась встряхнуться. Она напомнила себе, что находится в обществе исключительно симпатичного мужчины. С самой первой минуты, как только увидела его, она почувствовала исходящее от него обаяние. Теперь, когда они были одни, у нее появилась возможность… Возможность чего?

Строить ему глазки с бокалом виски в руках, заставлять трепетать свои ресницы, облизывать губы и вообще делать вид, будто она роковая женщина? Вот только не была она роковой женщиной. Она была Орлой Лэвин из Бутля, замужней женщиной и матерью четверых детей, по которым страшно скучала.

— На какую компанию вы работаете? — спросил Луи. У него был едва уловимый французский акцент.

— «Лэйси из Ливерпуля». Это фирма моего брата. Мы выпускаем косметику. В апреле у меня будет собственная контора. Хотите посмотреть наши образцы? Вы сможете показать их своей супруге.

— У меня нет жены. А у вас есть муж?

— Вроде того. — Орла запнулась на мгновение. — Мы живем раздельно.

— Он, наверное, сумасшедший, ваш муж, раз позволяет себе жить врозь с такой женщиной, как вы. — Его тонкие губы сложились в улыбку.

Орла забыла о доме на Перл-стрит и его обитателях. Она провела пальцем по краю бокала, как это делала в каком-то фильме одна актриса, то ли Ава Гарднер, то ли Элизабет Тэйлор. — Я — плохая девочка, — обольстительно промурлыкала она. — Вот почему мы с моим мужем расстались.

— Я не верю этому.

— Это правда.

— Мне вы кажетесь очень милой. — Он придвинулся к ней так, чтобы их колени соприкасались.

Орла почувствовала, как ее охватывает всепожирающее пламя. На виске у нее запульсировала жилка. Она пыталась придумать, что бы такое ответить, когда Луи спросил:

— Вы ужинали?

— Я забыла поесть.

— Не составите ли мне компанию за ужином?

— Здесь можно поужинать?

Он пожал плечами и развел руками — типичный жест иностранца.

— Ничего особенного, но вполне съедобно. Поблизости нет других ресторанов, и такая ужасная ночь не располагает к их поиску.

— В таком случае я с удовольствием присоединюсь к вам за ужином.

Луи оказался прав. Пища была съедобной, но не более того: плохо приготовленная баранина, пережаренная картошка, замороженный горошек. Чтобы побыстрее проглотить такую еду, он заказал бутылку вина.

Смешавшись с виски, оно привело Орлу в более чем легкомысленное настроение. Она начала видеть в ситуации нечто романтическое: двое совершенно незнакомых людей случайно оказываются в третьеразрядном отеле, в окна которого барабанят снежные заряды. Для полноты картины не хватало еще чарующей музыки.

За едой Луи рассказал Орле о себе. Он родился в маленькой деревушке к северу от Парижа. Его родителям принадлежал небольшой участок земли. Деревня была погружена в вечную спячку, в ней не происходило ничего интересного. Местная машиностроительная компания приняла его на работу чертежником. Когда ему исполнился двадцать один год, он отправился на поиски работы в Париж. Поцеловав кончики пальцев, Луи послал воздушный поцелуй:

— Ах, Париж! — Он произносил его как «Пари». — Париж очень красив. Очень, очень красив. И полон жизни. В нем есть все, что только может пожелать мужчина — или женщина.

— Как бы я хотела поехать туда, — вздохнула Орла.

Его карие глаза улыбнулись ей.

— Если хотите, я покажу его вам.

— Я очень хочу.

— Весной?

Она почувствовала, как у нее кружится голова.

— Да, весной. — Она еще никогда не встречала подобных мужчин. Луи казался таким серьезным и опытным по сравнению с другими знакомыми мужчинами, особенно с Микки, который рядом с ним выглядел просто ребенком.

Пока они ели, в обеденный зал так никто и не вошел. Они вернулись в фойе, и оказалось, что их кресла у обогревателя заняты пожилой парой. Больше в комнате никого не было. Другие коммерческие представители, должно быть, не мудрствуя лукаво, остались на ночь в городе и нашли бары, где жизнь била ключом. Часы показывали половину десятого — последние несколько часов пролетели незаметно.

Луи тронул ее за локоть.

— Хотите выпить еще?

— Виски с содовой, — ответила она, хотя и так уже выпила достаточно. — Маленькую порцию. — Она покачнулась и едва не упала в кресло.

— Еще по стаканчику, и, думаю, нам пора в постель. — Приподняв брови, он с вызовом посмотрел на нее.

— Как вам будет угодно, — застенчиво ответила она. В ее теле трепетал каждый нерв. После сегодняшнего вечера она, кажется, больше не сможет спать одна. К ней вернулись воспоминания о том дне, когда они впервые занимались любовью с Микки. Сейчас она чувствовала себя точно так же, ее тело жаждало прикосновения мужских рук, только на этот раз вместо Микки был Луи Бернет.

Орла быстро выпила виски. Луи протянул руку и помог ей встать. Она едва стояла на ногах, и дело было не только в количестве выпитого.

Ее комната была на третьем этаже. Они вошли в лифт и в первый раз поцеловались. Когда он прижался к ней, Орла почувствовала, как ее охватило острое желание.

В коридоре она споткнулась, и Луи схватил ее за руку. Он довел Орлу до дверей ее комнаты и остановился. На его лице появилось выражение, которое можно было принять за раздражение.

— Я не подозревал, что вы так сильно напились, а я нахожу пьяных женщин отвратительными. Сегодня вечером вы готовы улечься в постель с любым мужчиной.

— Это неправда! — воскликнула Орла. Она не хотела оставаться одна. Она не вынесет этого, только не сегодня. — Обычно я не увлекаюсь подобными вещами. Это все ради вас. — В ее голосе послышались слезы. Она отперла дверь, обхватила его руками за шею и увлекла в холодную комнату. За окном в бешеном хороводе плясали снежинки и доносился приглушенный шум движения. — Я не столько пьяна, сколько устала, но не слишком для… — Она умолкла, залившись краской. — Для того, чтобы заняться с вами любовью.

Вероятно, именно тот факт, что она покраснела, убедил его, что она говорит правду. Он вздохнул и хрипло произнес:

— Вы очень красивы — и перед вами невозможно устоять.

— Пожалуйста, не пытайтесь. — Она сняла пиджак своего черного костюма. Блузка под ним была голубого цвета с оборками.

Луи подошел и крепко обнял ее, уткнувшись лицом ей в шею. Сквозь тонкую ткань блузки она чувствовала его губы. Затем он принялся расстегивать ей пуговицы — так медленно и осторожно, что ей захотелось крикнуть, чтобы он поторопился. Он аккуратно спустил блузку с ее плеч, и она ощутила тепло его рук, когда он толкнул ее на кровать. Голова у нее закружилась. Луи снял свой пиджак и поцеловал ее в ложбинку между грудей, а потом освободил бретельки лифчика и комбинации. Теперь она лежала перед ним обнаженная. Чувствуя себя одновременно целомудренной и распутной, она взяла руками его голову и притянула к своему правому соску. Он жадно впился в него губами, стиснув ее грудь пальцами. Потом он перешел к другой груди, и Орла застонала.

Внезапно он отпустил ее и откинулся на подушку. Вся страсть вдруг исчезла.

— В чем дело? — озадаченно спросила Орла.

— Ни в чем. Дай мне обнять тебя, иди ко мне.

Орла начала было ласкать его, но он поймал ее руку и крепко сжал.

— Давай минутку полежим спокойно, дорогая, — негромко сказал он.

— Но почему? — Что она сделала неправильно? Не может быть, чтобы все было так плохо, ведь он так нежно обращался с ней. Это было так странно!

— Потому что бывают моменты, когда нужно остановиться и подумать, просто тихонько полежать некоторое время.

Она начала улавливать его настроение, ее собственная страсть испарилась вместе с его страстью, и она расслабленно прижалась к нему. Он был по-прежнему почти полностью одет, и с ним было так тепло и уютно.

— Тебе когда-нибудь бывает одиноко, Орла? — Его голос был едва слышен.

— В последнее время я все время чувствую себя одинокой, — со вздохом сказала она.

— Я тоже. Все время. Но, в отличие от тебя, у меня нет семьи, куда бы я мог вернуться.

— Бедненький!

— Да, меня можно только пожалеть. Последние десять лет я колесил по Европе, пытаясь отыскать нечто, чего мне не хватает.

— Любовь?

Он кивнул головой.

— Может быть, и любовь. Может, счастье. Кто знает? А возможно, Господа. А что ищешь ты, дорогая?

— Я ничего не ищу. Я просто делаю свою работу.

— Нет, ты тоже в поисках, как и я. Я вижу это по твоим глазам. — Он тихо засмеялся. — Мне знакомо такое выражение. Тебе было недостаточно того, что ты имела. Вот почему ты оставила мужа и детей. Спустя какое-то время поиски могут стать утомительными.

— Да, наверное. — Интересно, к чему он клонит? Он имел в виду нечто особенное? Он оказался очень странным человеком и нравился ей еще сильнее, чем раньше, пусть даже она не понимала его.

В отеле стояла полная тишина, и было так легко представить себе, что они оказались одни во всем мире. Если не считать шума машин, до них не доносилось ни звука.

— Ты очень красивая женщина, Орла. — Он коснулся губами ее волос. — Ты мне очень нравишься. Думаю, что легко влюбился бы в тебя, если бы мне предоставилась эта возможность. Ты стараешься выглядеть такой опытной, такой взрослой, но на самом деле ты уязвима, как дитя. Мне не следовало звать тебя в постель. Я воспользовался тем, что ты нуждаешься… не в сексе, нет, в любви, наверное, а это совсем другое. Мне стыдно, но, как и тебе, мне не хотелось оставаться этой ночью одному.

— Зачем ты все это говоришь, Луи? — прошептала Орла. — Почему ты не воспользовался случаем? Что тебе помешало? Я что-то сделала не так?

— Нет, просто я хотел сказать тебе об этом, прежде чем сообщить еще кое-что. Я хочу, чтобы ты поняла, насколько бессмысленны твои поиски, чтобы ты поняла, что у тебя есть все, и вернулась домой к своей семье.

— Сообщить что? И я не могу вернуться домой раньше субботы, да и то только на выходные.

— Я думаю, ты должна ехать прямо сейчас. Видишь ли, дорогая, в левой груди у тебя опухоль, и большая. Вот почему ты должна вернуться к людям, которых любишь — и которые любят тебя.

Ей хотелось, чтобы он ушел. Она оценила, как мягко и по-доброму, хотя и странновато, он сказал ей об опухоли — другой мужчина мог бы заметить это, заняться с ней любовью и ничего не сказать. Но теперь она знала все, и единственное, чего ей хотелось, это оказаться рядом со своей матерью.

Луи понял, что она чувствовала. Он помог ей собрать вещи и довез до того места, где был припаркован ее автомобиль. Снег валил по-прежнему.

— Я не шутил в отношении Парижа, — сказал он, уложив ее вещи в багажник и подойдя к дверце водителя, чтобы попрощаться. Орла опустила стекло. — Я надеюсь на это и молюсь, чтобы это произошло. Вот моя карточка на тот случай, если ты захочешь связаться со мной, когда тебе станет лучше.

— Спасибо. Спасибо тебе за все, Луи.

Выезжая со стоянки, Орла выбросила карточку в окно, а потом закрыла его.

Поездка в Ливерпуль превратилась в кошмар. Снег налипал на ветровое стекло. «Дворники» не помогали. Мимо с ревом проносились тяжелые грузовики, обдавая ее грязью. Она ничего не видела. Машину все время заносило на скользкой дороге, но она умудрялась удерживать ее. Орла не была уверена, что так уж хочет избежать аварии. Может быть, ее детям, ее семье будет легче перенести ее смерть от несчастного случая, чем медленную гибель от рака? Она напомнила себе, что опухоль может оказаться доброкачественной, а если даже и нет, оставалась еще операция. У Пэтси О'Лири, которая работала с ее матерью, был рак груди, и она выздоровела. Ей удалили грудь. Но Пэтси почти шестьдесят. Орле же было всего тридцать семь, и лишиться груди для нее означало конец всему.

— Как необычно рано ты вернулась домой, милая, — заметила мать, готовя Орле первую утреннюю чашку чая. — Сейчас только семь, и я встала совсем недавно. Только не говори мне, что ты ехала всю ночь по такой погоде. Неудивительно, что у тебя уставший вид.

Мама выглядела такой домашней в своем уютном халате, ее седые волосы в беспорядке падали на плечи. Орла разрыдалась.

— Пойдем со мной к врачу, мам. Я боюсь идти одна.

Спустя неделю анализы показали, что опухоль злокачественная. В правой груди тоже обнаружилась опухоль, меньшая по размерам и тоже злокачественная. Орле порекомендовали удаление обеих грудных желез.

— Ох, мама! — забилась она в истерике в больнице, когда врач сообщил им ужасные новости.

— Мне хотелось бы, чтобы это была я, милая, — прошептала Элис. — О, великий Боже, сделай, чтобы это была я.

— Ты можешь носить специальный бюстгальтер, — рассудительно заметила Фиона в тот же вечер, когда вся семья собралась на Эмбер-стрит на совет. — Никто ничего не узнает.

— Я буду знать, — крикнула Орла. — Я останусь изуродованной до конца жизни.

— Орла, ты по-прежнему будешь такой же красивой, — попытался успокоить ее Кормак. — После операции ты можешь продолжать работать, как раньше, и получишь свою контору в Святой Елене.

— Я буду страшной, как смертный грех. А свою работу ты можешь засунуть себе в одно место, Кормак. Она мне не нужна.

— Я буду молиться за тебя, сестренка, — мягко произнесла Маив. — Я буду молиться о тебе каждую минуту, обещаю.

— Слишком поздно для молитв. — Орла всхлипнула. — Это произошло. Да я и не верю в молитвы. Они не помогают. Я молилась о самых разных вещах, но так и не получила их.

«Зато мне достался муж, каких один на миллион, у меня четверо замечательных детей», — с грустью подумала Орла. Для большинства женщин этого достаточно, чтобы чувствовать себя счастливыми, но Орле всегда требовалось невозможное.

— Я представляла, как в один прекрасный день снова выйду замуж, но теперь меня не захочет ни один мужчина.

Кормак вздрогнул всем телом и отвернулся. Как бы он относился к Андреа, если бы ей удалили обе груди?

Элис взглянула на других своих дочерей. Фиона отвернулась, а Маив пожала плечами. Никто не знал, что сказать.

— Джерри, я хочу ребенка. Я хочу зачать его сегодня ночью, — заявила Фиона своему новому мужу, едва они улеглись в постель.

— Я приложу все усилия, дорогая. Кстати, к чему вдруг такая спешка?

— Сама не знаю. — Это было как-то связано с Орлой, какая-то глупость, словно зарождающаяся в ней новая жизнь сможет защитить ее от несчастья, случившегося с сестрой. А возможно, это было желание успеть сделать то, что потом будет делать поздно. — Одну минуточку.

— Куда ты? — спросил Джерри, когда Фиона вылезла из постели.

— Я собираюсь преклонить колени, как мы это делали в детстве, и помолиться за нашу Орлу. — В конце молитвы Фиона добавила маленькую просьбу от себя: — Пожалуйста, Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы я зачала.

— Как Орла? — рассеянно спросил Мартин, когда Маив вернулась домой. Он сидел в гостиной, держа на коленях напечатанное на машинке письмо.

— В отчаянии, как ты легко можешь себе представить. Я и сама была бы в таком состоянии, если бы оказалась на ее месте. На следующей неделе ей сделают операцию.

— Мне очень жаль. Кстати… — Он помахал письмом. — Это от компании, занимающейся производством стеклопакетов, они обращались к нам в прошлом году. Помнишь, мы ответили, что готовы снова выслушать их предложения весной? Я позвонил им и сказал, что все отменяется, потому что моя жена оставила работу. И еще одно. По-моему, в нашей машине разваливается сцепление. Нам действительно нужна замена — автомобилю, я имею в виду, — но, полагаю, придется довольствоваться новым сцеплением. — Он презрительно фыркнул.

— А ты сказал компании по производству стеклопакетов, почему именно я оставила работу? — спросила Маив. — Что через три месяца я ожидаю ребенка?

— Это их не касается.

— Как и то, что я вообще оставила работу. Это очередной камень в мой огород за то, что я забеременела без твоего позволения. Ты бы скорее согласился иметь стеклопакеты в окнах и новую машину, чем ребенка. — Обычно ясное и спокойное лицо Маив потемнело от гнева. Она всегда была терпелива с ним, но сегодня вечером, когда из головы не шли мысли об Орле, Маив была не в настроении. Голос ее поднялся на целую октаву. — Ты неправильно расставил акценты в жизни, Мартин. — «Если он не откажется от своих представлений, то в семействе Лэйси скоро состоится еще один развод», — сказала себе Маив.

Орла открыла глаза. Над ней склонилось знакомое лицо, и ее губ коснулся поцелуй. Микки!

— Привет, славная моя. Как ты себя чувствуешь?

— По-прежнему немножко одурманена и спать хочется. Ты хорошо выглядишь. — Она уже забыла, какой он симпатичный, пусть даже его темные волосы слегка поредели, а лицо чуточку округлилось.

— Ты, наверное, мне не поверишь, но ты тоже. Немного бледная, вот и все. — Он погладил ее по щеке. — Не возражаешь, что я пришел проведать тебя?

— Нет, конечно. На мгновение мне показалось, что ты здесь потому, что я родила ребенка. А твоя Кэйтлин-как-ее-там не против, что ты здесь?

— Кэйтлин ушла некоторое время назад. Она не выдержала соперничества.

— С кем?

— С тобой, милая. Она сказала, что я по-прежнему люблю тебя и всегда буду любить. Я не мог не согласиться.

— А как же развод? Я все время ждала письма-уведомления от поверенного.

На лице у него появилось застенчивое выражение.

— Я так и не дошел до поверенного.

— Микки… — Она глубоко, с отчаянием вздохнула. — Моя мама сказала тебе?

— Да, и я хочу, чтобы ты вернулась со мной домой. Я сделаю для тебя все, что угодно, все, что пожелаешь. Я уже договорился у себя на работе и взял отпуск без содержания, пока… — Он прикусил язык.

— Пока я не умру?

— Прости меня, любимая. У меня нечаянно вырвалось. — Он начал всхлипывать. Его слезы капали ей на лицо, смешиваясь с ее собственными. — Не умирай, Орла, — взмолился он. — Дети дома сходят с ума. Аулу все время звонит из Нью-Йорка. Она готова сесть на самолет по первому же зову.

— Это все равно случится, Микки. Опухоли удалили, но рак распространился повсюду. Он слишком запущен, чтобы надеяться на операцию. Врачи собираются испробовать какую-то радиотерапию, но особых надежд не питают. — Она сама поразилась, что может разговаривать так разумно и спокойно, зная, что умрет в недалеком будущем.

— Ты вернешься на Перл-стрит к нам, любимая? — Его добродушное лицо исказилось от волнения, словно от ее ответа зависела его жизнь.

— Ты говорил об этом с мамой?

— Она сказала, что ты должна поступать так, как считаешь лучшим.

— У меня там все так жутко выглядит, Микки, — прошептала Орла. — Одному Богу известно, на кого я буду похожа, когда снимут бинты.

Он снова заплакал.

— Ох, Орла. Я знаю, для тебя это ужасно, но меня это совсем не волнует. Ты по-прежнему самая красивая женщина, которую я когда-либо знал.

— А ты — самый красивый мужчина. — Она сумела ослепительно улыбнуться. — Я вернусь на Перл-стрит и останусь с тобой и детьми, Микки.

Удивительно, какие только вещи могут свалиться через задний борт грузовика: одеяло с электрическим подогревом, чудесная упругая подушечка, которую можно подкладывать под спину, сидя в кресле, восхитительные деликатесы, замечательные ювелирные украшения, парфюмерия, прозрачные, воздушные шарфики, великолепное нейлоновое покрывало для кровати — и все это приносила миссис Лэвин, ее свекровь, приговаривая: «Пусть у тебя будет хорошее настроение».

Орла не сознавала, как сильно, оказывается, она привязалась к своим родственникам, которые не держали на нее зла за то, что она бросила их сына и вернулась только потому, что умирала. И Микки тоже, и дети.

Раньше Орла была слишком занята собой, чтобы обращать внимание на то, какие славные люди ее окружают. Но теперь не было нужды думать о будущем, которого у нее не было, и она смогла увидеть вещи в их истинном свете. Еще никогда она не получала столько объятий и поцелуев от своих детей, которые, без сомнения, прекрасно понимали, что раньше она просто отмахнулась бы от них. Теперь Орла хотела, чтобы ее целовали и ласкали как можно чаще, потому что времени осталось совсем мало — шесть месяцев, может быть, год.

На неделю повидать свою мать прилетела из Нью-Йорка Лулу. Картины Гарета шли нарасхват, заявила она, и они покупают квартиру в Гринвич-виллидж. Лулу поведала также о том, что в конце октября ждет ребенка.

— Ты ведь приедешь на крещение, правда, мам? — Она погладила мать по руке, словно умоляя ее согласиться.

— В Нью-Йорк, милая?

— Родить ребенка в Америке стоит целое состояние. Я буду рожать здесь, в Ливерпуле.

— Тогда я буду на крещении, милая. Обещаю.

Дом осаждали посетители: родственники, друзья, соседи. Орла уже оставила всякую надежду, что поправится. Так было легче — визитерам не надо было притворяться. Она представляла себя звездой чертовски трогательной мелодрамы, Ванесса Редгрейв в ее роли была бы великолепна.

Как только Орла оправилась от операции и почувствовала себя достаточно хорошо, она начала выходить из дома, хотя и быстро уставала при этом. Она купила жесткий бюстгальтер и подложила в чашечки вату так, чтобы никто не догадался, что у нее нет грудей, когда они с Микки ходили в кино или в театр, если парочка билетов умудрялась спорхнуть с грузовика. Пройдя два сеанса радиотерапии в больнице, она решила, что больше не пойдет туда. После них она чувствовала себя ужасно и знала, что это напрасная трата времени.

Орла старалась не думать о самом моменте смерти, умирания. Только ночью, лежа в двуспальной кровати рядом со спящим Микки и наблюдая за отблеском света уличных фонарей на занавесках, она позволяла себе представить, как в последний раз закроет глаза и больше не увидит лиц людей, которых так нежно любила. Она навсегда уйдет из их жизни. Они будут скучать по ней, они будут тосковать и плакать, но спустя какое-то время у них не останется другого выбора, кроме как продолжать жить дальше, и все будет так, словно ее никогда не существовало.

Иногда она начинала плакать, Микки просыпался и крепко обнимал ее, а она, всхлипывая, шептала, что не хочет умирать и оставлять его и детей одних. Но что мог сказать Микки, кроме как: «Тише, любимая. Ну, ну, успокойся, хорошая моя». Он никогда не говорил: «Все будет хорошо», — потому что они оба знали, что хорошо не будет никогда.

Микки был святым, что согласился принять ее обратно. Когда она вспоминала свои прошлые перепады настроения, вспышки раздражения, то испытывала стыд.

— Я вела себя ужасно, правда? — сказала она как-то вечером, когда дети улеглись спать, а они сидели на кушетке в гостиной и смотрели по телевизору старый фильм с Хэмфри Богартом.

— Это точно, — согласился он.

— Прости меня, — покаянно произнесла она. — Прошлой ночью я решила, что ты святой, потому что так долго терпел меня.

Он печально улыбнулся:

— Я бы все равно женился на тебе, любимая, а не на какой-нибудь другой женщине. Мне только жаль, что я не смог сделать тебя счастливой.

— Никто не мог сделать меня счастливой. Я хотела слишком многого. — Она прижалась к нему. — Но сейчас ты делаешь меня счастливой, Микки. Я дома, и мне так хорошо. Я помню, как однажды вечером в Шеффилде, это было как раз перед моим возвращением, я подумала о том, как сильно скучаю по Перл-стрит и своей семье. Мне так захотелось оказаться рядом с вами, что у меня заныло сердце. — Орла никому не рассказывала о своей встрече с Луи Бернетом. Она говорила, что заметила опухоль, когда принимала ванну. — И я беспокоюсь о детях. Это плохо, когда они видят, как мать умирает у них на глазах. Наша Мэйзи почти никуда не выходит теперь, а я помню, как ругала ее за то, что она совсем не бывает дома, и Гэри отложил свое поступление на службу в военно-морской флот до… ну, ты понимаешь. У бедного Пола все время слезы на глазах. Он более чувствительный, чем остальные. Что же до Лулу, мне страшно представить, какими окажутся ее счета за телефон. Она звонит буквально через день.

— Мы не можем уберечь их от действительности, Орла, любимая.

— Полагаю, что нет. — Она тихо засмеялась. — Я стану бабушкой, как тебе это? Если только доживу. Это очень странно, потому что Фиона, которая на год старше меня, только что объявила, что беременна, а Маив будет рожать всего через шесть недель. Я хочу…

— Чего, любимая?

— Да нет, ничего.

Позже, когда они лежали в постели, Орла сказала:

— Я думала, Микки.

— Мне тоже так показалось, ты что-то совсем притихла.

— Я тоже хочу ребенка.

Микки поперхнулся.

— Не говори глупостей, любимая. Никто не может гарантировать… Это глупая идея, Орла.

— Ты хотел сказать, что никто не может гарантировать, что я все еще буду жива через девять месяцев, но я буду, Микки, клянусь. Я заставлю себя жить, чтобы полюбоваться на детей Маив и Фионы, а также на свою внучку и своего собственного ребенка.

— Это будет ужасно безответственно, — с жаром воскликнул Микки. — Кто, например, будет ухаживать за ним?

— Все, — твердо ответила Орла. — Мама будет, и мои сестры будут, и твои мать и отец будут. И ты будешь, Микки, и наши дети тоже. Это будет самый любимый ребенок на свете.

Орла пыталась уговаривать его еще целых полчаса, но Микки был неумолим. Не сдаваясь, она приводила все мыслимые резоны, почему хочет ребенка.

— Это сделает меня счастливой, Микки. Я перестану думать о том, что умираю, если внутри меня появится новая жизнь. Я буду знать, что моя душа вселилась в мое дитя.

— Это ерунда, Орла.

Еще через полчаса увещеваний Микки неохотно сказал:

— Давай спросим у врача.

— Нет. Врач будет против. Я знаю.

— Видишь! — торжествующе воскликнул Микки, словно это подтверждало его точку зрения.

— Врач и не может сказать ничего другого. Если он ответит «вперед», а потом что-нибудь случится, то все шишки свалятся на него.

— Ну вот, ты сама признаешь: что-нибудь может случиться.

— Ничего не случится, но врач не может быть в этом уверен. Он отсоветует нам делать это, чтобы не нажить себе неприятностей.

— Ты не сможешь зачать.

— Не смогу, значит, не смогу. Но я хочу попытаться. — Она начала ласкать его. — Пожалуйста, Микки, — прошептала она. — Ведь я еще не беспомощный инвалид, каким ты меня считаешь, пока еще нет, и мне хочется заняться любовью.

— Ну, хорошо, — ответил он сдавленным голосом, — мы займемся любовью, но только завтра, когда я куплю презервативы. Что касается ребенка, то я хочу, чтобы ты хорошенько поразмыслила. Мы снова поговорим об этом через неделю. Ох, не останавливайся, любимая. Не останавливайся. Мне так хотелось, чтобы ты сделала это, — с тех самых пор, как ты вернулась домой.