Лезвия и кости

8

Адриан

Утреннее катание в Академии Крествуд всегда было смесью напряженности и предвкушения, особенно когда на горизонте маячило открытие домашней игры. Будучи центровым второй линии, я чувствовал на своих плечах всю тяжесть ожиданий. Лед был моим доменом, местом, где сложности моей личной жизни отходили на второй план, заменяясь чистой сосредоточенностью на игре.

Первая линия представляла собой грозное трио: Леви Кеннеди, опытный левый нападающий, умеющий найти заднюю стенку ворот, и выбор первого раунда драфта этого года; Майкл Картер, наш центр первой линии, чьи игровые способности не имели себе равных; и Бохди Браун, правый нападающий, чьи размеры и ловкость делали его постоянной угрозой. Их взаимодействие на льду было ощутимым — идеальное сочетание мастерства, скорости и тактической грамотности.

Мои партнеры по линии привносили в игру свою уникальную динамику. На левом фланге играл Дэмиен Синклер, чей стиль игры был таким же хаотичным, как и его характер. Он был непредсказуем, часто играл на грани, что делало его одновременно и помехой, и преимуществом. На правом фланге играл Эрен Мерсер, воплотивший в себе злость и интенсивность, присущие любому лучшему игроку драфта, ищущему способ доказать свою состоятельность. Агрессивная манера игры и неутомимый драйв Эрена делали его достойным соперником, хотя иногда его вспыльчивость брала верх.

В воротах стоял Лиам Вулф, наша последняя линия обороны. Его вратарское мастерство не имело себе равных, способность читать игру и предугадывать действия соперника делала его одним из лучших в лиге. Спокойное поведение Лиама в воротах резко контрастировало с тем хаосом, который часто разворачивался перед ним.

Нашу защиту держали Генри Мэтерс и Кент Югикама. Стиль Генри был физическим и внушительным, что делало его устрашающим присутствием на льду. Он был тем защитником, который мог изменить ход игры одним ударом. Кент, напротив, был известен своей ловкостью и точностью. Его способность перемещать шайбу и делать решающие передачи под давлением была жизненно важна для успеха нашей команды.

Когда мы отрабатывали упражнения и отрабатывали наши игры, энергия на льду была электрической. Каждый пас, каждый бросок, каждое спасение были шагом к совершенству нашей игры. Товарищество в команде было сильным, но и конкуренция заставляла каждого из нас добиваться своего. И нам это было необходимо, если мы хотели оправдать ожидания, которые возлагали на нас Крествуд и наши команды НХЛ.

Когда утренняя тренировка подошла к концу, тренер Морган созвал нас на совещание. Его присутствие на льду сразу же привлекало внимание. У него была своя манера говорить — харизматичная, напряженная и недвусмысленно прямая.

"Так, ублюдки, слушайте!" рявкнул тренер Морган, и его голос эхом разнесся по катку. "В среду у нас домашний матч, и я хочу, чтобы каждый из вас был сконцентрирован на нем. Это не просто очередная игра, это заявление. Мы зададим тон сезону прямо здесь и сейчас".

Он расхаживал перед нами, пронзая взглядом каждого игрока. "У вас есть навыки, у вас есть тренировки, теперь пришло время показать, из чего вы сделаны. Мне не нужны сто процентов, мне нужно все, что у вас есть, и даже больше. Заставь их бояться тебя, заставь их пожалеть о том, что они вышли на наш лед".

Его напряжение было ощутимым, каждое слово отягощалось грузом ожидания. "Это наш дом, и мы защищаем его до последнего свистка. Вы играете жестко, вы играете умно и вы играете вместе. Так мы побеждаем. Так мы доминируем".

Он сделал паузу, давая своим словам впитаться, а его взгляд окинул команду. "А теперь выходите на поле в среду и сделайте так, чтобы я вами гордился. Свободны!"

С коллективным криком решимости мы разорвали объятия, каждый из нас чувствовал прилив адреналина и готовность.

К сожалению, Дэмиен оставался в стороне, пока не оказался рядом со мной. "У меня не было возможности спросить", — сказал он, когда мы шли по узкому коридору. "Тебе и девушке твоего брата было весело в доме с привидениями?"

"Не так весело, как тебе было на кукурузном поле", — ответил я, сохраняя ровный тон, не желая доставлять ему удовольствие видеть хоть какую-то реакцию с моей стороны.

Дэмиен не вздрогнул от моего ответа. А с чего бы ему вздрагивать? Ему не было стыдно. "Она интересный выбор для твоего брата, не так ли?" — спросил он. В его вопросе сквозило неподдельное любопытство, и я ненавидел это. Я не хотел, чтобы он приближался к Сиенне. "Такая… робкая. Она готова сделать для него все, что угодно, не так ли? Интересно, знает ли она, что он сделал в том доме с привидениями, и решила ли остаться с ним?"

"И почему тебя это волнует?" спросил я, уже зная, что интерес Дэмиена никогда не был случайным.

"Мне все равно", — ответил он, пожав плечами. Мы вошли в раздевалку, и я почувствовал едкий запах тела и Axe. "Но я вижу, что ты хочешь. Ты можешь думать, что умеешь скрывать свои эмоции, Виндзор, но я вижу, какой ты на самом деле, когда находишься рядом с ней. Ты позволяешь себе все больше и больше, и за этим очень интересно наблюдать".

Ненавижу, каким проницательным может быть Дэмиен.

Когда я начал стягивать с себя снаряжение, я остро ощутил на себе его взгляд, анализирующий, расчетливый.

"Разве ты не собираешься спросить, что случилось?" Дэмиен настойчиво продолжал, его любопытство было тонко завуалировано. "С твоим братом и той девушкой?"

Вопрос искушал меня, разжигая любопытство, которое я не хотел признавать. Но я отказался играть на руку Дэмиену, чтобы доставить ему удовольствие от осознания того, что он задел меня за живое. Вместо этого я сосредоточился на своем снаряжении, снимая его с нарочитой медлительностью, молчаливо давая понять, что не собираюсь ввязываться в его игру. Может, у Дэмиена и были свои соображения, но я не собирался давать ему больше боеприпасов.

"Отвали, Синклер", — сказал он.

Дэмиен хихикнул. "Да", — сказал он. "Именно так все и было".

Я отправился на следующее занятие — курс спортивного менеджмента, посвященный переговорам о заключении контрактов и представлению интересов спортсменов. Это был важнейший предмет для тех, кто стремится работать в спортивной индустрии на высоком уровне. Донован тоже был зачислен на этот курс, что только усиливало напряжение в наших отношениях. Как обычно, мы поприветствовали друг друга лишь коротким кивком, после чего заняли свои места в противоположных концах лекционного зала.

Занятие прошло как в тумане, мое внимание металось между лекцией профессора и окружающими меня людьми. После занятий мне нужно было зайти в "Ящик Пандоры" и отдать свои коньки на заточку. Обед я пропустил, так что перекушу в кафе, как только разберусь с этим.

"Так, теперь давайте выучим то, что читали на прошлой неделе", — сказал профессор Вантабе.

Я потянулся за тетрадью. Вантабе был старомоден и не разрешал пользоваться ноутбуками и даже телефонами во время лекций. Он хотел, чтобы все делалось от руки.

Я взглянул на брата и увидел, что он сидит лицом к лицу с девушкой, которая сидела рядом с ним. Мои глаза сузились. Я не мог припомнить, чтобы он когда-нибудь был таким откровенным, особенно когда мы учились в одном классе. Может, ему было все равно? Он по-прежнему был спокоен, как обычно, но когда она протянула руку и коснулась его руки, он не отстранился. Напротив, он наклонился ближе и, казалось, помог ей с заданием. Это было несвойственно ему, который обычно держался особняком и редко предлагал помощь так открыто, особенно незнакомому человеку.

Я не мог не почувствовать прилив раздражения от увиденного. Это было лицемерием, я знал это. Я боролся с собственными непонятными чувствами к Сиенне и не мог смириться с тем, что Донован так легкомысленно относится к другой девушке, особенно когда у него есть Сиенна. Без предупреждения карандаш в моей руке сломался под давлением моей хватки.

Посмотрев на сломанный карандаш, я понял, что Дэмиен верно подметил мое мнение. Я был эмоционален, когда дело касалось ее, больше, чем хотел признать. Если бы я не был осторожен, то стал бы таким же, как Эрен, — неконтролируемый беспорядок эмоций. Мне нужно было отдалиться от нее, чтобы восстановить контроль над чувствами, которые грозили захлестнуть меня. Это был единственный способ сохранить самообладание и сосредоточиться на том, что действительно имело значение, — на моем будущем и карьере.

Если Донован хочет трахаться, это его дело. Не мое.

И если Сиенна не могла понять, что он ей не подходит, если она продолжала вскакивать, чтобы подать ему кофе, несмотря на то, как он с ней обращался, это тоже была не моя проблема.

Профессор Ватанабе завершил занятие, задав очередную главу для чтения, в которой обещал углубиться в сложности спортивного менеджмента. Когда студенты собрались, и шум разговоров заполнил комнату, я собрал свои вещи и направился к выходу, думая уже о следующем задании.

Не о брате.

Не о Сиенне.

Прибыв в "Ящик Пандоры", я ощутил знакомый холод катка. В вестибюле мне бросилась в глаза доска объявлений. На ней висело несколько листовок с объявлением о "Шайбах и тарелках" — ежегодном благотворительном мероприятии нашей команды, запланированном на среду перед выходными в День благодарения. Это было значимое событие, объединяющее хоккей и дело, но в этом году я не ждал его с нетерпением. Мысль об участии, о том, чтобы быть на виду, когда моя личная жизнь так неспокойна, была не слишком привлекательной. Именно поэтому я проигнорировал флаер "Хэллоуинского маскарада" — еще одного благотворительного мероприятия "Титана", на которое мне предстояло пойти.

Отбросив эти мысли в сторону, я направился к стойке с коньками. Обычно здесь кипела бурная деятельность, но в этот час было относительно тихо. Я поприветствовал сотрудника за стойкой и отдал свои коньки на заточку. Это рутинное занятие, часть моей обычной подготовки к играм и тренировкам, было почти терапевтическим. Это был один из немногих моментов в моем дне, когда я мог сосредоточиться на чем-то простом и понятном, отвлечься от сложностей, которые, казалось, преследовали меня повсюду.

Оставив коньки у персонала и повернувшись, чтобы уйти, я глубоко вздохнула, пытаясь проветрить голову. Холодный воздух катка освежал.

Пока я не увидел кого-то знакомого.

Сиенна.

Мне следует уйти. Она меня не видела, и это было хорошо.

Но тут она прикусила нижнюю губу, и в моей голове промелькнуло воспоминание о прошлой ночи, когда я видел, как она делала то же самое, пытаясь сдержать хныканье, а потом еще раз, пытаясь сдержать стоны удовольствия, когда она ласкала себя мыслями обо мне.

Черт.

Мои ноги двинулись с места раньше, чем голова успела за ними ухватиться.

Пока я пробирался по катку, мои глаза случайно зацепились за Сиенну, стоявшую у самого бортика. Ее взгляд метался между часами на табло и дверью. Было ясно, что она кого-то ждет, и я не мог не задаться вопросом, кто бы это мог быть.

Ее светлые клубничные волосы были убраны с лица в беспорядочный хвост, а глаза горели предвкушением. Сегодня она была одета в свой наряд для фигурного катания, готовая выйти на лед. В ее наряде сочетались функциональность и стиль, обеспечивая свободу движений, необходимую для выступлений.

Мой взгляд упал на ее коньки. Они были те же самые, которые она носила последние два года, и это было видно. Износ был очевиден, и это свидетельствовало о том, что ей пора менять пару. Почему Донован не позаботился об этом? Он наверняка знал, что они ей нужны. Но я быстро отогнал эту мысль, напомнив себе, что то, как Донован относится к своей девушке, меня не касается.

Мне пора уходить.

Но я остановился прямо за ее спиной. "Привет".

Она слегка подпрыгнула от неожиданности, услышав мой голос.

"Адриан", — сказала она с ноткой удивления в голосе и улыбкой. "Я тебя там не видела".

Разочарование, мелькнувшее в глазах Сиенны, когда она поняла, что это я, а не кто-то другой — предположительно Донован, — всколыхнуло что-то внутри меня. Я почувствовал внезапную вспышку гнева, но быстро сдержал ее, сохранив нейтральное выражение лица.

Видишь? сказал голос в моей голове, подозрительно похожий на голос Дэмиена. Эмоциональный.

"Что ты здесь делаешь?" спросил я.

"Я работаю над своим курсовым проектом, но…" Ее голос прервался, в нем слышалось невысказанное разочарование.

"Но?" Я надавил на нее, подняв брови в молчаливом побуждении продолжать.

Она покачала головой, в ее глазах мелькнул намек на покорность. "Донован должен был прийти пятнадцать минут назад, чтобы помочь мне с хореографией", — сказала она. "Я писала ему, но он не ответил. Разве у вас не было совместных занятий до этого? Он тебе что-нибудь сказал?"

Ситуация была типичной, но она меня раздражала.

Я покачал головой. "У меня есть немного времени", — сказал я. "Я могу помочь тебе, если хочешь".

Она подняла на меня взгляд, ее глаза ненадолго встретились с моими, прежде чем она отвернулась, ее щеки окрасились румянцем. "Все в порядке", — быстро сказала она. "Я подожду Донована".

В Сиенне было что-то неоспоримо красивое, когда она краснела, — естественный, незащищенный момент, который раскрывал больше, чем она, возможно, намеревалась. Но мне не понравились слова, сорвавшиеся с ее губ. Они были столь же смертоносны, сколь и невинны.

"Что ж, возможно, тебе придется подождать", — пробормотал я. Донован, похоже, был намерен помочь Карин с заданием "Переговоры о контракте", когда я уходил с урока. Если передумаешь, ты знаешь, где меня найти".

Не дожидаясь ее ответа, я повернулся и ушел. Это был мелочный поступок, но в тот момент мне было все равно.

Сиенна должна была увидеть, что Донован не так предан, как она считала, и если ей придется узнать это тяжелым путем, то так тому и быть.

И я был более чем счастлив стать тем, кто научит ее.