Либитина (СИ)

ЧАСТЬ 1 РАБЫНЯ

Я помню, как впервые увидела будущего Владыку Карды и ужас Терратиморэ, земли страха. Из окон комнаты, где меня наряжали и гримировали, глаз ловил только мельтешение красных пятен — флагов армии, вступающей в город, но я вышла из дворца. Впервые не потерявшись в лабиринтах садов и фонтанов, выбралась на широкую, прямую и светлую, как солнечный луч улицу Виндекса. Тут собралось немало зевак, и проследив их взгляды, я впервые узрела его. В дальнем конце улицы человек гарцевал на белом коне, за его спиной развевался флаг с красным львом.

— Макта! — это единственное слово то и дело проносилось по толпе — рябь волнующегося моря. И я как и все уставилась на далекую кряжистую фигуру. Макта — Убийца. Истинное имя этого человека никому не было известно, но за жестокость на поле боя и некоторые другие… привычки его прозвали Мактой. И этого страшного человека мне нужно будет встретить уже совсем скоро; нужно будет вести вежливую беседу, нужно будет смотреть в холодные глаза убийцы…

Паника заплескалась холодной тяжелой рыбиной в груди — бешено и больно. Я судорожно вздохнула, и прутья корсета немедленно впились в бока, а острые края драгоценной броши, которой был заколот пышный кружевной воротник, врезались в тонкую кожу дрожащей от биения разбушевавшегося сердца шеи. Поневоле пришлось вспомнить об узости рамок выражения эмоций, задаваемых церемониальной одеждой. Мне очень нравилась мода последних лет: свободные, расширяющиеся от груди вниз платья, перехваченные жемчужными нитями и витыми золочеными поясками. Искусные драпировки с изяществом обрисовывают истинный силуэт, а не зажимают формы в тиски корсета. Но для сегодняшнего представления пришлось нарядиться в худшее изобретение прошедших лет под названием «траурное платье королевы». Черное чудовище на костяном каркасе, вышитое черным же бисером, с огромным, но узким воротником, оставляющим ощущение петли на шее, и накладными подушками на бедрах, тяжелыми как мешки с мокрым песком. Черные ониксы были вправлены в юбку и лиф. Да, все платье было одной огромной, тяжелой оправой для них. Оно отлично могло бы справляться с ролью скорбящей вдовы и без хозяйки — по крайней мере, так мне казалось.

Нет, я не была королевой, не была пока и вдовой, но сегодня предстояло сыграть обе роли. Молодую графиню Аристу Эмендо мать нынешнего Короля заметила на столичном балу и тут же отметила ее потрясающее сходство с невесткой. Двойники уже были у Короля, у его матери, необходим был и двойник для Королевы. Так я стала Семель, супругой короля Арденса, оставаясь при этом Аристой. В двадцать два года одна моя жизнь навсегда раскололась на две. Я играла Семель бессчетное количество раз: на балах и охотах, в религиозных ритуалах и на приемах послов соседних держав. Пожалуй, единственное, где я не подменяла настоящую супругу Короля, это в королевской опочивальне. А сегодня мне предстояло как Королеве принять Макту, убийцу Короля, во дворце убитого, и, может быть, пасть от той же руки — вместо Семель.

Я несколько раз медленно, осторожно вдохнула и выдохнула, больше не пытаясь спорить с мрачной оправой, и скоро почувствовала, что успокаиваюсь. Что бы ни произошло дальше, сейчас я жива, и буду наслаждаться сладким и терпким ощущением жизни, сколько смогу. Жаль отдавать последние часы тревожному ожиданию, страху и слезам. Я кинула прощальный взгляд вдоль улицы Виндекса и направилась во дворец. Оставшаяся за спиной широкая дорога из белого камня сияла в полуденных лучах жаркого солнца излома лета. Раздуто-пышные, с лепниной в виде диковинных цветов и листьев здания вдоль нее высились над столь же богато одетой и вычурно украшенной толпой, решившей встречать Макту как освободителя, а не захватчика. А вот я все еще сомневалась, как следует встречать убийцу Короля…

Наша страна, Терратиморэ, земля страха — самая молодая на континенте. Ей чуть больше ста лет и своим образованием она обязана первому Королю из пока единственной Династии Арденсов. Прежде наш край, хоть и был населен одним народом, говорящем на одном языке и имеющим одинаковые традиции, принадлежал одновременно пяти государствам. Пять стран дрались и мирились, то отнимая, то даря друг другу богатые рудой и плодородные земли. Наша карта непрерывно тасовалась, как колода карт, но пришла нежданная помощь извне. Империя Юга, перейдя под власть жадной и высокомерной королевы Режины, захотела расшириться. Она поглощала одного владельца части Терратиморэ за другим, и лишь Лазар Арденс, владетель Термины, сумел договориться с ненасытной Режиной. Она подарила ему еще четыре куска земли окрест Термины и объявила этого монстра, сшитого из пяти тел, вечным союзником и преемником Юга. Так возникла Терратиморэ, земля страха. Первые пятьдесят лет соседи с ужасом и восторгом наблюдали за ее ошеломляющим подъемом. Здесь впервые на континенте светская жизнь взяла верх над духовной, здесь возникла новая свободная мода в одежде и искусствах, здесь высказывались смелые предположения о строении Вселенной и месте человека в ней. А Империя Юга меж тем ослабевала. Завоевания Режины подорвали ее силы, а после смерти жестокой королевы она обнаружила себя со смертельной раной в боку. Соседи Терратиморэ и прежние владельцы пяти земель один за другим поднимали головы. Складывающуюся катастрофическую ситуацию усугубило решение Третьего Короля Терратиморэ и внука Лазара Арденса, который отвернулся от умирающего Юга и захотел подружиться с другими соседями. Он так стремился понравиться им, что заключил множество двусмысленных договоров по статусу некоторых пограничных земель Терратиморэ. Через тридцать лет эти договоры стали поводом к большой войне. Вновь пять стран раздирали одну на части, и, буду честна, нынешний Король-Арденс, лишь совершал ошибку за ошибкой и проигрывал битву за битвой. Когда положение стало патовым, он написал отречение, не поставив только дату, я узнала это от Семель. Он вел тайные переговоры со всеми пятью соседями о новом разделении земли страха и тихонько перевозил свое богатство к северянам, согласившимся дать опальной династии приют. Но тут появился Макта.

Сержант, низшее армейское руководство, в агонизирующей стране объявил себя генералом и с тех пор не проиграл ни одного сражения. Он вывел из игры за Терратиморэ Страну Восхода и западные империи-близнецы, отмел немощную руку Юга и, наконец, совсем недавно, нанес сокрушительный удар сильнейшему в пятерке Северу. В армии его боготворили… и боялись, как Нечистого. Макта, несомненно, был гениальным полководцем. Но, как всякий гений, он казался слегка безумным и был подвержен странным, необъяснимым, непропорциональным произошедшему вспышкам ярости.

После победы над Севером Король Арденс порвал отречение и поехал встречу возвращающейся армии награждать героя. А Макта…

Передо мной опять предстали глаза Семель, когда она сообщала это. Королева не любила и презирала супруга, но радость от его смерти на ее лице, которую она могла позволить показать близкой подруге, мешалась с противоестественным и странным ужасом. Да, противоестественным и странным становилось все, с чем соприкасался Макта:

— Его привезли, чтобы похоронить. Короля и еще троих из свиты. Их раздевали и вновь одевали без меня. Но, когда я потом подошла первый раз к телу мужа и коснулась ладонью его груди, почувствовала… другое. Слишком мягкое. Не тело! Будто вместо сердца Королю вложили пучок травы. Поэтому те слухи, которые поторопились объявить ложью сразу после появления, я думаю, правда. Макта убил Короля вырвав ему сердце и выпив из него кровь!

Помолчав, Семель добавила:

— Я отправила фрейлин проверить, что с телами тех троих из свиты. Они тоже набиты травой, как чучела. Но зачем Макта пил кровь из их сердец? И почему он убил именно этих?

— Думаешь, это не случайный выбор? Если Макта был в припадке безумия…

— Нет, — Семель вздрогнула. — В припадке безумия, поддавшись злости, он мог убить Короля, первого министра Гедеона Вако, графа Алоиса Митто и их слуг, зашедших в его шатер первыми. Но не двух юных пажей, оставшихся вне шатра, и не пожилую герцогиню, задремавшую в карете! Я чувствую: тут что-то зловещее, что-то что мы пока и представить себе не можем — настолько оно ужасно…

На это раз выбраться из хитросплетения кустов, фонтанов и статуй с первого раза не удалось. Я остановилась на круглой полянке, посреди которой была водружена статуя Первого Короля, гадая, какой из трех проходов в зеленых стенах живого лабиринта выводит ко дворцу — широкому, но невысокому, в два этажа, украшенному позолоченной лепниной настолько богато, что почти не виден был цвет его основного строительного материала. Солнце играло на позолоте фигурной крыши, посылая в глаза блики — жгучих искорки.

— Ариста, ты выходила на улицу? — раздался знакомый надтреснутый голос позади, и я обернулась. Обойдя высокий и узкий каменный постамент, ко мне подходила Кармель — супруга давно почившего Арденса-Третьего и мать недавно почившего Арденса- Четвертого. Остатки волнения исчезли. Эта старая женщина заменила мне рано умершую мать, она ввела меня в королевский двор, наделила всевозможными привелегиями и объяснила, как верно распорядиться дарованными природой умом и красотой. Я преклонялась перед ее мудростью и светом души. Кармель казалась мне идеалом, я надеялась со временем стать хоть чуточку на нее похожей. Да, и ее муж, и сын были не лучшими правителями, но я не видела в том вины Кармель. Женщины в Терратиморэ отстранены от высших властных постов, мужчины равно редко прислушиваются к их предотерегающим крикам и осторожному шепоту. Влиять на решения мужа и сына Кармель не могла. Но она поощряла науки и искусства и знала о земле страха и ее соседях больше чем кто-либо, предугадывая развитие их диалогов на три реплики вперед — и то и другое в равной степени восхищало меня.

Кармель и внешне выглядела великолепно для своих лет и нисколько не умалялась на фоне памятника великому предку, горделиво взирающему на созданное им государство. И состарившись она сохранила девичью стройность, волосы, прежде пышной гривой лежавшие на плечах, теперь были убраны в высокую сложную прическу, но оставались здоровы и блестящи как в юности. А ее глаза… Иногда я воображала, что те же глаза были у женщины из моих снов, молчаливой бледной женщины, приходившей из мира призраков, идей и сказок и садившейся в лунные светлые ночи в моих ногах. Мудрый и пронзительный, дарующий силы подниматься и идти вперед после любых ран взгляд.

Кармель подошла, жестом пригласила присесть на скамью. Я устроилась на краешке, черное тяжелое платье нехотя сменило форму, дав почувствовать себя теперь не стоячей, а сидячей статуей.

— Простите, что вышла, — повинилась я.

— Ты видела Макту?

— Он скоро будет здесь.

— Боишься? — прямо спросила Кармель и кивнула сама себе, заранее соглашаясь с утвердительным ответом. — Все боятся. Макта совершенно непредсказуем. Но ты не должна пострадать от его руки. Не думай, что я отправляю тебя на смерть, я отправляю тебя в новую жизнь. Не лги ему сверх необходимого, не упорствуй во лжи, и он пощадит тебя и введет в свиту. Дай мне лишь несколько минут на то, чтобы закончить дела.

— Я не боюсь за себя. Я исполняю свой долг. Перед страной, перед королевским родом, — я намеренно проговаривала громкие слова тихо: так в их правдивости легче было убедить и собеседницу… и себя. Ведь я боялась, ужасно боялась! — Я служу Королеве, а не Макте. Если нам с мужем удасться выжить сегодня, мы уедем на юг, в Донум, в наше тайное убежище. Дочь уже там.

— Хорошо, — улыбка осияла лицо Кармель, будто светлый чистый ручей пробил скалу. — Антея в безопасности — значит, хоть за это прелестное дитя мое сердце не будет болеть и рваться на части. А от службы я освобождаю тебя, Ариста. С этого момента делай то, что подсказывает честь. Знай, мы все зависим сейчас от тебя. Судьба рода Арденса в твоих руках.

«Освобождает от службы?» — я невольно вскинула на нее удивленные, обиженные глаза, и тут же снова опустила взор, поняв, что разглядела во мне Кармель. Не страх возможной скорой смерти, не готовность послужить Династии в последний раз… — она разглядела мое сомнение. Тех ли я защищаю, или жалкие, выродившиеся нынешние Арденсы достойны своего палача?

По центральной аллее пронесся экипаж, запряженный парой черных лошадей, с гербом Гесси на дверце. Кармель вздохнула и поднялась.

— Что ж, это за мной, — ее лицо потемнело, она махнула перед глазами рукой. «Будто отогнала явившегося ангела смерти», — пришло сравнение.

— Я еще увижу вас?! — сорвалось с губ. — Для чего вам нужны эти несколько минут, в течение которых я буду играть Семель?

— Спасать свой род от Макты, — Кармель криво улыбнулась. — Ты же понимаешь: он не успокоится, пока не уничтожит всех нас. Ты также спасла свое продолжение, Антею, отправив ее в Донум… Не думай, что помогаешь стране или королевскому роду, Ариста. Все эти слова — такая чепуха! Думай, что помогаешь такой же матери, как ты сама.

Сомнения испарились, оставив в горле немного горького сухого осадка. То, что Кармель напомнила о ценности семейных связей, о материнских чувствах, неожиданно обрадовало и подбодрило. «Действительно, только за них и можно сражаться совсем без страха», — подумала я.

— Прощай, Ариста.

— Моя Госпожа, — на глаза навернулись слезы, голос дрогнул. Я поняла, что леди Кармель попрощалась со мной навсегда. Так хотелось напоследок заглянуть ей в глаза, запомнить их мягкий и сильный свет. Но старая женщина уходила, не обернувшись.

В темном портике дворца у главных дверей из розового дерева с позолоченными завитушками меня ждали первый министр Гедеон Вако и граф Алоис Митто. «Ближайшие приближенные почившего Короля теперь будут сопровождать двойника Королевы на встречу с тем же человеком, Мактой-убийцей», — при этой мысли неожиданный холод проник к тотчас же ослабевшему телу сквозь незаметные глазу трещины в броне платья. Будто я стояла не на залитых летним высоким солнцем мраморных ступенях дворца, а посреди бескрайнего ледяного поля, в сердце зимы, вдали от какого-либо людского жилища. Поняв мое состояние, граф Митто улыбнулся:

— Не бойтесь, леди Ариста! Сегодня мы с Гедеоном будем вашими талисманами на удачу.

— Для Короля вы были плохими талисманами, — усмехнулась я. Одарила сначала Вако вполне равнодушным дружеским взглядом и постаралась в точности перенести этот взгляд на Митто. Молодой светловолосый граф, красивый холодной красотой звезд, немного нравился мне, но не нужно было, чтобы он прочитал это в моих глазах. Привыкший к тому, что фрейлины быстро сдаются на милость его чар, Митто может неверно прочитать этот знак и позже оскорбиться или, наоборот, непомерно воспламениться моим упорным сопротивлением. А я и дорожила доверием мужа, и боялась опутать его с дочерью шлейфом интриг, который обязательно потянется за отвергнутым любовником-придворным.

— Когда Король встречался с Мактой, мы были другими, — заметил Гедеон Вако. Немолодой мужчина плотного телосложения, с великолепной выправкой и властным взглядом холодных серых глаз, благодаря уму и хитрости в удачном сочетании с поразительным хладнокровием, был бессменным первым министром и при нынешнем Короле и при его отце. — И сама ситуация была другой. Поэтому ничего не бойтесь, леди Эмендо.

Вслед за ними я прошла во дворец. Слова Гедеона растревожили меня. Какая-то загадка таилась в тоне, которым он произносил слово «другой». И я опять подумала: «Противоестественным и странным становится все, чего касается Макта, все, кого касается Макта».

Между колонн тронного зала пестрым цветником расположилась свита Майи Лакус. Бесстрашные девушки перебрасывались колкими шуточками из-за кружевных вееров и звонко смеялись. Молодая белокурая герцогиня Майя Лакус вальяжно расположилась на специально принесенном для нее диванчике в глубине зала. Ее окружало четверо самых красивых юношей из свиты, в тонкой изящной руке — бокал с вином. Пожалуй, в другом окружении и с другими атрибутами я не видела Майю. Даже на парадном портрете она была изображена в компании подушек, красивых кавалеров и бокала вина.

Большинство присутствующих не знало, что перед ними сегодня не Королева. Все застыли в подобострастных поклонах, пока я проходила к трону под мелодичную речь церемониймейстера. Майя отсалютовала бокалом. Она не прошептала: «не бойся», этим пожеланием только подчеркивая мой страх, но во взгляде я прочитала искреннюю поддержку. Чуткая подруга знала, как подбодрить. Также как и я знала, что по крайней мере бокал был лишь ее игрой: за вечер приема или бала она отпивала из него один-два глотка или вовсе оставляла вино нетронутым.

На улице Виндекса зашумели, приветствуя подъезжающего ко дворцу Макту. Я болезненно прислушивалась к далеким крикам: рад народ или возмущен? Но ничего не смогла разобрать. Все звуки глохли в нарастающем волнении. Тяжелый головной убор пыточным обручем сдавливал виски, сердце разрослось до размеров тела, пальцы на подлокотниках трона подрагивали, когда по ним пробегала очередная сильная волна пульса, спазмы скручивали живот в тугой болезненный узел. Я порадовалась, что в последние двое суток от страшных картинок будущего под владычеством Макты мне кусок в горло не лез, и желудок давно пуст.

«Антея в безопасности, хоть за это прелестное дитя не будет болеть и рваться мое сердце», — вспомнила я слова Кармель и тихонько улыбнулась. Но сил улыбка не придала. Я помнила еще и о муже, Эреусе, который с отрядом стражи охранял сейчас комнаты леди Кармель в дальнем крыле дворца. Если Макта распознает мою ложь и пожелает увидеть Кармель до того, как она завершит дела, Эреус встанет у него на пути… с предсказуемым трагическим финалом. Потому, освободила меня Кармель от службы или нет, отказаться играть роль я не могла. Он меня зависела не только судьба королевской династии, но и жизнь мужа.

Незнакомые четкие шаги раздались на лестнице, и по тронному залу разлилась невообразимая тишина. Не было слышно дыхания людей, лишь свечи в больших канделябрах трещали ужасающе громко. Я заметила, что вцепляюсь в подлокотники трона как в последнее спасение, и постаралась расслабить побелевшие от усилия пальцы. Голова была совершенно пустой, но я знала, многолетняя выучка сработает, и, когда Макта войдет в залу, заготовленный текст выдам без запинки. Шаги грохотали уже совсем близко, и во рту пересохло. От пестроты нарядов собравшихся зарябило в глазах.

«А ведь в трауре только я, точнее, Семель, — машинально подметила я, и тут же стало страшно до полного паралича разума, живот скрутился, будто его отжали, как мокрую тряпку. — Никто больше не почтил память Короля-Арденса хотя бы черной повязкой на рукаве. Значит, пожелай Макта вырвать у меня сердце прямо тут, никто не попробует вмешаться. Эта яркая толпа разразится радостными поощряющими возгласами, когда убийца поднимет над головой мое еще горячее и полное крови трепещущее сердце. Как быстро скинули маски те, кто считали Терратиморэ самой прогрессивной страной и даже объявляли светочем человечества! Переворот Макты был палкой, поднявшей со дна глубокой лужи — земли страха всю грязь».

Двери залы распахнулись, и в эту зияющую бездну немедленно рванулись все чувства, оставив голову опять до звенящей боли пустой, а живот туго свернутым в клубок. На пороге показалась фигура человека, скоро свечи осветили его лицо, и многие, многие в зале испустили вздох облегчения. Это был не Макта. Человек взглянул на церемониймейстера, и тот, приготовившийся объявить о прибытии Макты, так и застыл с полуоткрытым удивленным ртом. А человек ступил на узорчатый пол залы с изображением герба Терратиморэ — быка с острыми лирообразными рогами, и прищурился, разглядывая фигуру в черном на троне. Меня.

— Скорбящая вдова Терратиморэ, — он расплылся в улыбке. — Готовься приветствовать спасителя земли страха — Макту!

Я с любимым выражением Семель — презрительным удивлением разглядывала пришедшего, пока ничего не говоря. Сначала он показался совсем мальчиком: субтильная фигура, тонкие, не мужественные черты лица. Но когда человек подошел ближе, стало понятно, что ему по крайней мере тридцать пять лет. В белой рубашке с богатым кружевным воротником, белой, прошитой серебряными нитями куртке, накинутой на одно плечо, белых же панталонах и туфлях, с совершенно белыми волосами до плеч, с очень бледным, видимо, сильно напудренным лицом, он напоминал изящную гипсовую статуэтку. Яркие тонкие алые губы на однообразно светлом фоне производили отталкивающее впечатление: казалось, будто по лицу мужчины провели острой бритвой, прорезав кривящийся в постоянной глумливой улыбке рот.

— Вы не представились, — загремел голос верного Гедеона Вако справа от меня. Человек отвесил одновременно горделивый и шутливый поклон:

— Нонус!

Нонус. Это имя упоминалось в Терратиморэ почти также часто, как Макта. Нонус, Дигнус, Кауда — это были трое ближайших сторонников Макты.

— Близость к Макте не дает вам права входить сюда без приглашения и представления, — сообщила я и добавила то, что непременно добавила бы Семель. — Как и… не делает вам чести.

— Прошу простить, Ваше Величество, но у меня очень мало времени, — с напускной вежливостью сказал Нонус. Его голос был тих, вкрадчив и довольно высок. Таким голосом в сказках разговаривает Хитрый Лис. — Сидите на троне, сколько Вам угодно. Можете не вцепляться так в подлокотники, Макта не отберет его у Вас. Вы останетесь Королевой Терратиморэ. Мне и моему господину нужна сейчас леди Кармель. Где она? — его глаза недобро блеснули, он оглядел залу. — Почему не с женщиной, носящей ее внука?

Я скрыла замешательство за очередной холодной усмешкой. Откуда Макте известно, что Семель беременна? Именно эта причина сегодняшней замены Королевы на двойника была объявлена мне, как официальная: лишнее волнение Королеве ни к чему. Но о причине замены знали только я, Кармель… и сама Семель.

По залу шорохом кучи опавших листьев пронесся шепот. Придворные обсуждали новость.

— Леди Кармель нездорова после смерти сына, — сухо сказала я. — Макту проводят в ее покои чуть погодя, если он пожелает. Но у меня к вам тоже есть вопрос: где Макта? -

К этому времени я почти успокоилась. Надев маску Семель, я слилась с ней, как всегда было и прежде. Лицо отражало только достойные Королевы эмоции, голос звучал звонко, четко, ровно. Я без страха смотрела в раззявленную пасть открытых дверей: мне уже не мерещилась за ними Бездна. Поэтому не сразу осознала, кто встал в дверях, дожидаясь объявления церемониймейстера и не сразу испугалась этого мужчины в красном плаще и серебристом металическом нагруднике поверх серой котты с огненно-рыжим львом.

— Макта… — холодным осенним ветром — предвестником смерти сорвалось с губ, когда я, наконец, заметила его, и человек, сочтя это достаточным представлением, ступил в зал. Невысокий, средних лет, плотного телосложения, правая рука в красной как его плащ перчатке лежала на эфесе неснятого меча. Простое, широкоскулое, с тяжелой нижней челюстью лицо, пухлые губы. Маленькие зоркие глаза равнодушно окинули затихший зал и остановились на мне.

— Ваше Величество, — Макта поклонился.

— Я благодарна вам за спасение Терратиморэ и вечно буду благодарить Бога за то, что в тяжелый час он послал вас земле страха, — сумела спокойно сказать я заготовленный текст. — И мою благодарность не приглушит траурный цвет моего платья, запомните это.

Пока я говорила, в зал входили приближенные Макты. Появились Дигнус и Кауда — почти неотличимые от Нонуса, в белых куртках и кафтанах, с напудренными лицами. Были тут и кардинские аристократы из числа тайной оппозиции Королю, и грубоватые вояки, которые никогда не попали бы во дворец Арденсов при других обстоятельствах. Митто бабочкой вспорхнул с места по левую руку от меня: полетел знакомиться и устанавливать связи — плести новую паутину придворных интриг поверх старой, зияющей дырами. Я же не отрывала взгляда от Макты.

— Странная у вас свита, Макта, — заметила я, точнее, Семель, щепетильная к внешнему виду окружающих.

— Я беру к себе людей, исходя из их полезности, а не приятной для глаз внешности, — парировал мужчина. — Ведите меня к Кармель… — он осекся, шагнул ближе. Взгляд серо-зеленых глаз пронзил меня и прогвоздил к спинке трона, и я вдруг представила, как сильная рука убийцы пробивает доспех моего платья. Короткие толстые пальцы раздирают кожу как бумагу, как прутики ломают ребра, железным капканом сжимают сердце… Меня будто окунули в ледяную воду. Как в страшном сне, когда тебя толкают в пропасть.

— Ты не беременна! — прошипел Макта, все также пригвождая взглядом. — Где Королева?! Где Кармель?!

Следом произошло сразу много событий. Заахали у стен, но глаза фрейлин Майи горели — девушки ждали и жаждали привидевшегося мне кровавого зрелища. Майя поднялась с диванчика. «Вастус!» — строго и властно прикрикнула она на Макту, будто дрессировала собаку. Через неприметную боковую дверь зашел лорд Лоренс Гесси, прошептал что-то министру Вако на ухо, и Гедеон просиял. А в дверях залы показалась точная копия меня — дама в черном платье и траурном головном уборе. Дама возгласила:

— Я Четвертая Королева Терратиморэ, Семель. Оставь ее, Вастус!

Макта повернулся к Семель и я, наконец, смогла вздохнуть. Кровь прилила к щекам, я чувствовала, что они сияют на весь зал даже из-под слоя пудры.

— Королева Терратиморэ? — язвительно спросил Макта и засмеялся. — Нет, леди, знаете, мне больше нравится та, что на троне. Я уже привык к ней. Так что… вон!

Семель вспыхнула в точности как я, но с места не двинулась. «Кармель хотела увезти ее подальше от Карды, — вспомнила я. — Значит, своенравная невестка решила не подчиниться…»

— Покои Кармель открыты для вас, Вастус, — своевременно заметил Гедеон Вако. — Пойдемте, я провожу.

Макта ушел, сопровожаемый первым министром, разношерстная свита потянулась за предводителем. Остался только один белый, судя по тонкому, кривому, будто бритвой прорезанному рту, Нонус. Он смешно хмурил брови и быстро постукивал пальцем по губам, обдумывая что-то.

— Зачем этот маскарад? — панибратски спросил он меня, потом Семель. Обе молчали. Семель двинулась через весь зал, губы молодой Королевы кривились в презрительной и горькой усмешке, взгляд был надменен, как высокие горы, у подножья которых стояла Карда.

Семель была моложе меня на пять лет. Без грима и формирующих нужную фигуру платьев мы были не так уж похожи. Обе темноволосые и темноглазые, с четко очерченными скулами и сильной длинной шеей, покатыми плечами, но у Семель тонкие, изящные, будто каллиграфом написанные лицо и силуэт, моя же красота была более грубой и чувственной.

— Уходи, Ариста, — холодно сказала Семель, подойдя. — Уходи! — прошипела она. Реплика Макты до сих пор терзала ее, как отравленный кинжал в ране.

Я на редкость проворно для своего одеяния соскочила с трона, запоздало поняв, что сделать это следовало, едва Семель появилась в зале и объявила себя истинной Королевой. Глубоко поклонившись, отошла в сторону. Семель, заняв трон, казалось, успокоилась.

— Спасибо, что подменила, Ариста. Постараюсь ответить тем же, — тепло сказала она. Эта была наша с ней давняя шутка. Я вежливо, как требовала ситуация, улыбнулась:

— Рада служить, Госпожа, и чту ваше решение вернуться. Как леди Кармель? Я беспокоюсь о ней. Она успела завершить дела?

— Успела и мертва, — одними губами, не меняя выражение лица. Я постаралась сохранить ту же равнодушную маску, хотя это было сложно. Я полагала, делами Кармель была подготовка бегства оставшихся Арденсов, а, оказалось, самоубийство. Предчувствие не обмануло: в саду я видела леди Кармель живой в последний раз!

— Уезжайте из Карды, Ариста. Возвратитесь, когда буря успокоится. — прошептала Семель и обратилась теперь к Митто: — Алоис, проследи за Мактой. Он скоро явится сюда из покоев Кармель. Явится в ярости… — Королева опять повернулась ко мне. — Уходи же!

Я ретировалась. Но у выхода из зала дорогу заступил Нонус.

— Жаль, что Королева — это не вы, — тихо сказал он, беззастенчиво окидывая взглядом мои лицо и фигуру. — Вы намного ярче Семель.

Я улыбнулась: «Ну вот, опять!»

— Ярче, красивее, умнее, величественнее — слышала я много раз от разных людей, и столько же раз эта грубая лесть вызывала у меня мигрень. Не рассчитывайте на мое участие в ваших интригах, Нонус. Я служу Королеве.

Он оскалился, показав длинные, острые, как у маленького ребенка, клыки:

— Участники моих интриг чаще всего не догадываются о своем участии, леди Ариста.

Я собралась резко ответить ему, но знакомый шелест и позвякивание нагрудной пластины донеслось до нас сквозь длинную анфиладу залов. Сюда спешил Макта. В развевающемся красном плаще, бледное злое лицо… Он шел быстро, размеренно, тяжелые шаги — поступь самой судьбы навсегда эхом отпечатывались в залах дворца. Его глаза казались черными из-за расширившихся будто от боли зрачков, и я поняла: вот он, истинный Макта-убийца! За моей спиной Нонус слышно сглотнул. Но Макта не заметил нас. Он прошел мимо, в зал, оттолкнув с пути кого-то.

— Обманщики! — его голос разнесся по анфиладе залов, разлетелся из открытых окон и с ветром распространился по всей земле страха. — Что ж, раз Кармель больше нет, я заставлю расплатиться вас, сполна расплатиться! Вся страна будет отдавать мне долг Арденсов! Я не успокоюсь, пока не получу его! До капли!

Кто-то, Дигнус или Кауда, подал ему корону Арденса, и Макта короновал сам себя в полном молчании зала. Семель поднялась. Гедеон вручил ей плоскую шкатулку с медальоном — знаком Короля, и Королева, осторожно держа ее перед собой, спустилась с тронного возвышения, пошла к Макте. В эти мгновения она была… Кардой, самим воплощением Терратиморэ. Темное платье казалось кусочком мрачной холодной ночи предзимья, вуаль на волосах — частицей тьмы, прячущейся в углах залы от теплого света свечей. Очень бледное лицо с живыми, лихорадочно блестящими глазами было одухотворенным, но и тревожным. Будто она провидела сейчас злую судьбу земли страха на много поколений вперед… и все-таки шла навстречу Макте.

Семель надела медальон на шею Макты, а потом слилась в поцелуе с убийцей мужа. В зале нерешительно зааплодировали. А я, наконец очнувшись от оцепенения, бросилась в покои Кармель. Слуги как хорошо отлаженные механизмы распахивали передо мной двери залов. Я завидовала их равнодушию. Старый мир рухнул, но они вовсе не почувствовали этого: двери-то остались на месте, только те, перед кем их следовало распахивать, сменились. Можно было уже не скрывать свое состояние, и я то всхлипывала, то разражалась нервным смехом. Любой, увидевший это гримасничающее лицо, счел бы меня сумасшедшей. Один раз вынуждена была остановиться: затрясло, когда вспомнила, как Макта пригвождал взглядом к спинке трона. Немного придя в себя, огляделась: темные холодные залы старой части дворца, пропахшие горькой эссенцией, которую принимала Кармель. Я почти на месте.

Я прошла вперед еще немного, и взгляд зацепился за тело, лежащее в полосе света, падавшей из открытой двери в спальню. Фигура человека была накрыта плащом стражи и по очертаниям в ней угадывался мужчина. Стража толпилась вокруг, Алоис Митто распоряжался о чем-то. Но где мой муж?

— Эреус, — прошептала я, уже угадывая, кто лежит под плащом. Митто оставил стражу, пошел ко мне, и страшная догадка укрепилась. Кожа словно покрылась ледяной коркой, корсет панцирем сдавил тело. Мужа я любила. И он любил меня. Придворная жизнь богата соблазнами и быстро развращает даже праведников, немногие сохраняют верность дарованному Богом супругу. Но мы с Эреусом остались друг у друга единственными. Мое сходство с Семель позволяло держаться в достаточной близости к трону и в то же время было своего рода индульгенцией, отпустившей нам грехи скромности и равнодушия к интригам и страстям высшего света.

— Где мой муж? — тихо, скованно от боязни разрушить свой новый ледяной доспех, спросила я. За разрушением доспеха придет волна дикой боли, способной даже убить. А тело, вопреки всему, хотело жить.

— С Кармель, — двусмысленно сказал Митто. — Что Макта? Бушует?

— Он короновал себя… — выговорила я и радостно вскрикнула, увидев человека, выходящего из спальни Кармель — крупного золотоволосого мужчину в зеленом коротком плаще начальника стражи с богатой перевязью. Поймав прозрачный и твердый как алмаз взгляд его светло-голубых глаз, я воскликнула:

— Эреус!

Он повернулся ко мне, лицо посветлело. Мы бросились друг к другу и встретившись в дверях, обнялись, не обращая внимания на тело под плащом почти под нашими ногами.

— Ариста, ты зачем сюда пришла? Глупая, — тихо, ласково сказал он. — Уходи из дворца. В этом гриме и платье ты слишком похожа на Семель, а Макта…

— Он целуется сейчас с настоящей.

— А, — глуповато сказал муж. — Значит, Королева перешла новому Владыке Карды вместе со знаменем и медальоном Арденса? — Он и Митто засмеялись, но я не присоединилась к ним. Я вспомнила о теле под плащом… и о леди Кармель.

— Кого тут убили? Стражника?

— Одного из множества бастардов Третьего Арденса, — спокойно сказал муж. — Невелика потеря.

— Макта, как подобает льву, избавляется от выводка предыдущего владельца прайда, — заметил Митто. Я разглядела кровавое пятно на плаще в области груди убитого и содрогнулась. Какую рану там скрывают? Может быть, вырванное сердце?

«Нет, руки Макты были чисты, когда он несся в тронную залу. Умерь фантазию, Ариста!»

— Леди Кармель там? — я кивнула на спальню. — Я хотела бы увидеть…

— Не стоит, леди Эмендо, — холодный тон мужа испугал, но я все равно прошла в комнату. Леди Кармель полулежала, прислонившись к кровати. Худая старческая рука цеплялась за вышивку на лифе платья. Она разорвала нитку бус на шее, и весь пол вокруг был усыпан черными шариками ониксов. На лицо старой женщины падала глубокая тень полога над кроватью, но я подошла ближе… и отшатнулась. Нет, мне не дано было напоследок увидеть мудрый светлый взгляд названной матери. Лицо Кармель исказилось от злости, я едва узнала ее. Глаза, полные ядовитой демонической ненависти, вперились в далекую точку: наверное, Кармель представляла там Макту, когда умирала. Отвратительная зеленоватая пена застывала на тонких искривившихся губах. Самотравление — она выбрала тяжелую смерть.

Я только через минуту поняла, что шепчу молитву, по версии няньки отгоняющую злых духов.

— Старая ведьма! — крикнул кто-то за спиной. Я обернулась. Оказывается, к Эреусу и Митто присоединился Нонус. Соподвижник Макты прошел в спальню, быстро отыскал закатившийся под узорчатое покрывало кровати стеклянный пузырзек. С минуту он изучал его: понюхал, попробовал остатки содержимого на вкус, а потом отшвырнул с исступленным криком:

— Ведьма! Теперь ясно, что она сделала… Только не реви! — вдруг напустился он на меня. — Или нет, плачь, но не об этой твари, а о нашем крае! Вы понимаете, что посадили на трон чудовище?!

Последняя фраза Нонуса была не простой констатацией жестокости нового правителя Терратиморэ. В ней слышался мистический ужас. И я поняла: «чудовище» — это вовсе не метафора…

Чудовище.

У многих аристократов Карды были летние дома за пределами столицы — в Сальтусе, Патенсе, других областях Термины, но так далеко, как Эмендо, на юг не забрался никто. Мы вот уже семь лет проводили две или три недели лета в Донуме. Еще сто лет прозрачной вуалью пронесутся над землей, меняя ее облик, и здесь вырастет шумная, кипучая новая столица — Дона… но сейчас тут были лишь бескрайние поля. Пятнисто-цветастое разнотравье по берегам широкой реки Сермы, степенно несущей воды к океану, по ночам превращалось в серебристое море под мерцающим куполом звездного неба. В горах на восточной окраине Донума был источник необычной целебной воды. Я каждый вечер пила горячий отвар горных трав, приготовленый на ней, и после спала без кошмаров. Макта, выжимающий кровь из моего еще пульсирующего сердца в бокал, не явился ни разу, но я была далеко не в порядке. После всего произошедшего я замкнулась в ледяном шоковом панцире, оставив из всех эмоций только не обязывающую думать и не ужасающую грозными картинками будущего скорбь по Кармель. Напрасно Антея пыталась развлечь разговорами и отвлечь нарочито детскими вопросами. Я спала и видела сон о Кармель.

Больше всего терзало ее жуткое лицо, костенеющее в смерти. О чем думала она, отчего ей было так тяжело и больно в последние мгновения жизни? Если б узнать и исправить это, чтобы она улыбнулась на небесах!

Но, тут же вспоминая посмертную гримасу старой леди, я содрогалась: на небесах ли? Всё-таки в мои сны наяву мало-помалу просачивалась тревога о Терратиморэ.

«Кармель не захотела заплатить мне долг, так я возьму его с вас!»

«Плачь не о ней, а о стране!» -

Впрочем, отражения сказанных в мрачный день переворота фраз пока лишь проскальзывали в глубинах моего зеркального панциря-щита. А муж не скорбел и вполовину так, как я, и скоро начал высказывать недовольство моими опухшими глазами.

— Не заслуживает эта старая ведьма ни слезинки! — безыскусно прямо и внезапно, как всегда, заявил он, когда мы, прикрытые только большим цветастым платком, отдыхали на укрытой от посторонних глаз полянке после утренней близости. Он застал врасплох — уколол острой иглой под размягчившийся от любовной игры панцирь. От фантомного ощущения я даже съежилась и слабо возмутилась:

— Мой лорд, почему сейчас!? И как вы можете! Она была мне второй матерью!

— Леди Кармель была замечательной кукловодшей, — покрытая курчавыми золотистыми волосами грудь мужа под моей ладонью будто окаменела. Он был решительно настроен поговорить о Кармель и приготовил вторую иголку: — Ведь даже в последнем в жизни разговоре знала, за какую ниточку потянуть, чтобы у вас и сомнений не возникло, идти ли в тронный зал жертвенным ягненком.

— Она поставила себя на одну ступень со мной, самую важную: мы обе матери. Это так! А вы говорите…

— Оборвите ниточки, леди Эмендо! Вами поиграли и выбросили! -

Я машинально отметила, как грустно дернулись уголки губ мужа на последней фразе, и вдруг все поменялось. Не замеченный им самим простой жест расколол мой шоковый панцирь, наращенный в дни после переворота. Раскаяние хлынуло сквозь открывшуюся рану, затопило сердце. Я наконец-то увидела ситуацию глазами мужа.

Им тоже поиграли… и выбросили. По приказу Макты королевская стража была расформирована. Эреус взял себе одного молодого стражника, Эрвина секретарем, остальные же были потеряны. Дело его пяти последних лет было выброшено в помойную яму.

Я обняла Эреуса крепко и тепло, уткнулась лицом ему в плечо.

— Простите меня.

— Вы понимаете?! Я потерял все, все, — быстро, невнятно заговорил он и замолчал, играя желваками и досадуя на себя за слабость.

— Вы все вернете, я верю, — я замолчала. Новые беды и тревоги наползали широким грозовым фронтом на горизонт моих дум. Будущее нашей семьи было, и правда, мрачным. Неспроста я предпочла этим думам скорбь по названной матери! Если Семель вновь не потребуются услуги двойника, ход на королевский двор будет для Эмендо закрыт.

— Эреус, давай пока просто поживем здесь? Отдохнем, соберемся с силами? — наугад сказала я, для доверительности отказавшись от титулов. Муж хмыкнул, но потеплел:

— Придет осень, время балов и приемов, — и ты прибежишь в Карду бегом, в бальных туфельках… Здесь нечего делать, кроме как медленно сгорать под южным жестоким солнцем, Ариста.

Солнце в Донуме было действительно жестоким. Неестественно черными под ним казались наши с Эреусом тени на траве. Муж приподнялся, разминая затекшую руку, и его тень побежала по земле дальше, коснулась и слилась с тенью кроны дерева, такой же болезненно контрастной для глаз. Дальше лежала тень холма, а на нем — тень поместья. Как много тени вокруг! Будто большая буря собирается, да не в небе, а под ногами… Я почему-то вздрогнула. Впервые после отъезда из Карды страх всерьез накатил большой холодной волной, соленой не как морская вода — как кровь:

«Что вы сделали? Вы посадили на трон чудовище!» -

Черные тени, черные мысли, черные предчувствия. Черный август.

— Подождем. Полагаю, скоро в гости наведается Митто или Вако, чтобы заручиться вашей поддержкой в очередной интриге, — ободряюще сказала я. — И Эмендо вернут себе все, что потеряли.

Гедеон Вако прибыл на закате следующего дня. Тайно, в закрытой карете без герба фамилии, без слуг. Я смотрела, как первый министр поднимается в гостевой домик, где решено было побеседовать, и в сердце, вопреки недавним собственным ободряющим словам, нарастала тревога. В длинном темном плаще с капюшоном, бросающим тень на лицо, Гедеон казался призраком, явившимся в сумерках напророчить несчастной деве злую судьбу.

«Что за глупые фантазии, Ариста! Это просто старый знакомый Гедеон. Просто очередной круг нити в паутине интриг. Успокойся».

— На прошлой неделе Макта казнил последнего человека, открыто носившего фамилию Арденс, — без долгих предисловий сообщил Гедеон, едва Эреус захлопнул дверь, и мы сели за стол в центре гостиной — место для карточных игр и заговоров. — На этой неделе он затеял укрепление границ. Объявил цифру призыва, как в военное время. По тону, каким он общается с послами, можно догадаться, что все дипломатические связи, установленные Арденсами, будут разорваны. Он стремится изолировать Терратиморэ. И хочет устроить здесь какой-то «суд по крови» — среденевековое варварство, охоту на ведьм. И это у нас! Давших миру таких философов, как Медеор и Нессморс! — министр и последователь учения Медеора эмоционально всплеснул руками. — Что ж, новый Король не отдыхает ни днем, ни ночью, и нам, друзья, отдыхать не следует.

— А его свита? — хмуро спросил муж. — Я слышал, и тебя, и Митто он оставил на прежних местах. Как вы уживаетесь с его тремя белыми куколками?

— Двумя. Самого опасного, Нонуса, удалось отлучить от трона. Я убедил Макту, что Нонус и прежний путь не нужны новому Королю, указал путь королевский, и Макта сам изгнал своего вернейшего соратника. Я хотел бы уничтожить Нонуса совсем, — глаза Гедеона блеснули недобро и тревожно, — но он… будто исчез. Впрочем, пока он не надумает вернуться, мне до него дела нет! — министр усмехнулся. — Из прежнего окружения Макты я взял только двоих, исполнительных и не строптивых, как Нонус. Кауде поручен Суд по крови, Дигнусу связи с иностранными послами. Таким образом, все прежнее окружение Арденсов осталось у трона…Почти все, — Гедеон помолчал. — Только ты пострадал, Эмендо.

Эреус фыркнул:

— Я снова соберу стражу, будь уверен! — он хлопнул ладонью по столу. Меня ободрил этот жест. Я боялась, что муж долго будет переживать отстранение от двора и, к счастью, обманулась.

— Как Семель? — встрепенулась я, когда пауза стала затягиваться. Усмешка змеей проползла по лицу Вако:

— Сняла траур и примеряет белое платье невесты. Да, по слухам, она уже не носит ребенка Арденса.

Я охнула:

— Ей не надо было приходить в тот день во дворец! Или это Макта приказал ей избавиться от неугодного ему ребенка Арденса?

— Спроси при встрече, — равнодушно сказал Гедеон. Был зажжен всего один трехсвечник в центре стола, мы трое были на равном удалении от него, но мне показалось сейчас, будто министр освещен… лучше. Тени падали на его лицо по-другому, не подчеркивая, а приглушая недостатки. Впервые за все годы знакомства с Вако я подметила: в молодости он был красив! А случайный взгляд на его кисти, неподвижно и изящно, как у мраморной статуи, лежащие на столе, внезапно вызвал туманную, но жаркую фантазию, в которой эти сильные и опытные руки ласкали обнаженное женское тело…Мое?! — На мгновение я почувствовала кожей эти грубоватые и властные прикосновения, судорожно сглотнула… и очнулась от удивленного взгляда мужа.

— Семель мечется, — невозмутимо продолжил ничего не замечающий Гедеон. — Она бросается то в один угол, то в другой, но тьма вокруг лишь сгущается. Если она пожалуется тебе на кошмары, не брани ее, Ариста. Она беременна… страхом, — он усмехнулся и новым нервным движением облизал губы.

— По всему видно, Макта устроился во дворце на долгие годы, — задумчиво сказал Эреус. — Но что за нелепое истребление всех, мало-мальски связанных с Арденсами? Что нужно Макте?

— Думаешь, он сам это знает? — Гедеон засмеялся. — Новый правитель Терратиморэ непредсказуем и опасен, как хаос.

— Что будем делать?

— Скоро выгнать Макту не получится. Но это не значит, что можно оставить подготовку нового переворота.

— И кого ты хочешь посадить на трон?

— Асседи или Красы. Или Гесси, — заявил Гедеон. — По правде сказать, я не определился. Мне нравятся все три фамилии! — он захохотал.

«Каким-то иным огнем горят его глаза», — отметила я. Прежде на кулуарных заседаниях взгляд Вако был насмешливым и льдистым, отстраненным, точно ему было плевать, удасться новая интрига или нет. Сейчас же в них плясали жгучие искорки уверенности и интереса. Прежде взгляд главного министра убеждал не относиться к придворным играм слишком серьезно, а сейчас звал погрузиться в омут интриг с головой… Я тряхнула волосами, помассировала виски, пробуждая дремлющий разум, но ощущение сладкого сна не уходило. Да что за дурманное зелье привез Вако из Карды?! Я потянулась к вину, которое слуги перед нашей беседой поставили на стол, отпила глоток из бокала, отщипнула по кусочку от горбушки хлеба и жареного окорока. Мои действия пробудили аппетит и у мужа, и он также занялся мясом, хлебом и вином. А вот Гедеон к простой трапезе остался равнодушен.

— Что ж, пусть даже Крас. Главное, что не Арденс, — глухо сказал Эреус, разделавшись с первым бокалом. Его голос показался мне странно далеким, будто мы перекликивались в тумане.

— Точно, — Гедеон широко улыбнулся. Смутным видением отпечатались в памяти его очень ровные зубы, ярко-желтые в свете трех свечей. — Одному из троих отойдет трон Терратиморэ, когда мы прогоним Макту.

— Не убьем, а прогоним? — муж усмехнулся. Я зачем-то отметила, что его улыбка вышла не столь неестественно ровной и блестящей, как у Вако. Не вызывающей смутную подспудную мистическую тревогу. — Давно ли ты стал святошей, Гедеон?

Вако помрачнел. Тени расползались от его глаз и крыльев носа дальше, пока не поглотили лицо первого министра. Я, кажется, даже с полуоткрытым ртом следила за этим странным действом, и не сразу сообразила, что Гедеон просто отодвинулся из круга света.

— Макту нельзя убить, — раздался через мгновение глухой голос Вако. — Только прогнать, Эреус. Страх, который новый Владыка Карды возбуждает во всех одним взглядом, должен нам помочь.

Я прищурилась. Пламя свечей раздвоилось, заплясало огненный хоровод, но я наконец-то смогла рассуждать. О чем я хотела спросить Вако в начале беседы, пока не впала в странную спячку? Я опустила голову, чтобы мужу и Гедеону не было видно моего отрешенного взгляда. Я размышляла.

«История Макты набита мистическими и логическими загадками…» — подумала я и мысленно представила историю тряпичной куклой Антеи. Аккуратно распорола ей шов на животе и, разложив перед собой разноцветные тряпочки из ее нутра, принялась изучать их узоры в попытке установить истину.

«Макта — чудовище, но ненависть Нонуса была обращена не на него — на Кармель. Логика его фраз подсказывала: Макта не пожелал бы трон, не покончи Кармель жизнь самоубийством. Но зачем тогда он приходил во дворец? Каков был его путь до того, как он попал в сети Вако? Найти бы Нонуса и расспросить!» — я мимолетно пожалела странного белого человека, и к жалости примешалась толика вины: ведь это я представлением в образе Королевы отвлекла его внимание от Кармель.

«Кстати о Кармель. Что есть ее долг перед Мактой и как он связан с уничтожением рода Арденса Мактой? Кармель обмолвилась: Макта не успокоится, пока не уничтожит весь мой род. Но что могло вызвать такую ненависть?»

Нехватка нужных сведений показалась даже болезненной. Начали зудеть пальцы, будто интересная книга закончилась, а тебя так и тянет листать ее дальше.

— За что Макта так зол на Арденсов? Какой долг не отдала ему Кармель? — громко вопросила я застоявшуюся тишину комнаты. Гедеон заерзал.

— Эта вражда началась при Лазаре Арденсе, — скупо, неохотно сообщил он. — Лазар не отдал Макте один долг, и тот решил получить его с его потомков.

Эреус переглянулся со мной и знакомо тряхнул головой, отгоняя невидимый, но душный и густой туман чар:

— Лазал Арденс умер сто десять лет назад! Сколько же лет Макте? — он неуверенно засмеялся. — Ты приехал из Карды затем, чтобы разыграть нас, Вако? Даже Антея подняла бы на смех твою сказку!

— Макте что-то около ста сорока лет, — сухо сообщил Гедеон. — Когда вы вернетесь в Карду, Эреус, быстро разучитесь потешаться над сказками! Вспомните мумии южан, вспомните кристаллические сады северян, и вы поймете, что за сила дает Макте жизнь. Это не человек. Это чудовище под маской человека.

Дальнейшую беседу мы скомкали. Быстро договорились о первоочередных задачах в Карде и разошлись. Всех взволновил странный поворот беседы. Наша общая карета на нем накренилась и перевернулась, пассажиров повыбрасывало по разным сторонам дороги. По разным мирам. Мы с мужем очутились в одном, Гедеон в другом.

Муж пригласил Вако отужинать и переночевать, но машинально, из вежливости. В душе он был бы рад выпроводить первого министра побыстрее. А Вако рад был откланяться.

— Сохраним мой визит в тайне, — повторял он. — Я прогуляюсь у реки, разомну ноги — и назад, в Карду. Жду вас в столице, Эреус. Нужно побыстрее заново собрать твой особый отряд стражи. Асседи готовы обеспечить нас средствами, если это поможет им однажды занять трон.

— Мы скоро приедем.

Вако ушел. А мы зажгли больше свечей, уже не скрываясь, и принялись вспоминать легенды южан и северян, что упоминал Гедеон.

Мумии южан можно было увидеть в бродячих цирках. Редко их выставляли там, собирая толпы любопытных. Я видела их два раза. Оба раза это было человеческое тело, высушенное как лист, забытый в книге, хрупкое, желтоватое. Такое в Южной Империи с людьми делали легендарные существа из света, питающиеся влагой. Они обнимали человека, высушивая при этом до капли. Поймать, пленить, убить их не удавалось, но свидетельств очевидцев и последствий трапез тварей было достаточно, чтобы признать их реальность. А Север издавна похвалялся кристалическими садами — удивительными узорами прозрачного твердого вещества, образующего подобие кристаллов под действием солнечного света. Я не видела их вживую, в наших краях они чахли, — только на картинках в книжках. Но какая сила связывает существ из света юга и кристаллы севера?

Я спросила это вслух. Муж почесал лоб и через минуту изрек:

— Кристаллы северян неуничтожимы, и существ юга нельзя убить.

— Как Макту!

Он пожал плечами:

— Еще и те и другие иначе ввязаны в ткань бытия. Они вроде бы растут, живут, питаются. Но иначе, чем все. Противоестественно.

«Иначе ввязаны». Мне понравилась эта фраза. Представился узор из нитей, меж которыми проложены тонкие металлические пруты. Другой материал. Создающий новый узор поверх основного на общем полотне.

— Противоестественным становится все, что соприкасается с Мактой, — тихо сказала я. — И Гедеон…

— Таким уверенным и увлекающим я его никогда не видел, — в глазах Эреуса заплясала усмешка. Он подвинул к себе тарелку с мясом и принялся резать окорок, решив перекусить по-хорошему. — А вас Гедеон, похоже, и иначе… увлек, а, неприступная леди Эмендо?

— Прекрати, — отмахнулась я. Недавняя странная слабость сейчас казалась отвратительной, а то, что обвинить в ней некого, совершенно выводило из себя.

— Без Гедеона скажу: в историю со стасорокалетним Мактой, конечно, не верится, должно быть, с Арденсом повздорил какой-то его предок, — задумчиво проговорил муж. — Так или иначе, мы возвращаемся в столицу, женушка.

Он дорезал окорок до конца, нож пару раз скрипнул по тарелке, и снова стало тихо. И я, наверное, впервые за все годы брака, вдруг с раздражением подумала, что не хочу слышать, как муж будет есть и булькать вином, наливая его в бокал из бутыли… Или это странный дурман, привезенный Вако, виноват, это он вносит разлад между нами?

— Что вы думаете про новый отряд, моя леди? — как бы невзначай спросил Эреус. Зная, как важно для него мое мнение, я изобразила радость, которой не чувствовала. Вышло весьма правдиво, помог многолетний опыт двойника Королевы. Заново собираемый отряд — отлично, но слишком уж странен стал хороший знакомый, предложивший эту авантюру. Прибыв в Карду, не станем ли и мы такими же странными, как Вако? «Впрочем, — тут я почувствовала, что губы растягивает ехидная улыбка. — Если мы станем столь же странными, мы перестанем замечать свою странность, не так ли?»

Я все-таки оставила Эреуса ужинать в одиночестве, а сама направилась к главному дому на холме. По тропке, мимо темной зубчатой стены леса… Гнетущее, появившееся вместе с Вако ощущение чего-то жуткого, страшного своей неизвестностью, усиливалось. Я ждала, что над головой пронесется черная птица — мрачная вестница смерти, проводник в мир призраков, ждала, что в густой тьме августовской ночи загорятся глаза дикого зверя, невесть как оказавшегося на территории поместья Эмендо, но ночь была тиха. Никаких призраков, никаких знаков, только холодящее присутствие чего-то злого, голодного, невидимого. Противоестественного. Иначе ввязанного в ткань бытия.

Антея играла с куклой на террасе. Я остановилась в отдалении, пока не окликая, просто следя за ней.

Антее недавно исполнилось двенадцать. Умная, послушная, спокойная… моя большая девочка. Она сшила кукле красивое атласное платье и пустила по краю сложную вышивку, сделавшую бы честь и взрослой мастерице. Сейчас она осторожно надевала платье на куклу — не обычную, из тряпок и дерева, а красивую, восковую. Их для Антеи делал умелец Нарро в Карде — больших, с мою руку кукол с тонкими лицами, изящными ручками и ножками из желтоватого воска, так похожего по цвету и фактуре на настоящую кожу. Если б не бесформенные матерчатые тела, их можно было б принять за каких-то удивительных лиллипутов. Взгляд стеклянных глаз был почти как настоящий, и это вызывало одновременно восхищение и отвращение. Я не выговаривала дочери, что в ее возрасте уже не играют в куклы, не пыталась иными способами пресечь это увлечение, потому что понимала: для Антеи создание костюмов для кукол было родом искусства. Она нашла в себе удивительное умение создавать иллюзию одушевленности неживого, и это и пугало, и завораживало меня.

Антея затянула тельце куклы в крохотную и точную копию женского корсета, придав мягкому тряпичному тельцу соблазнительные живые формы, и я вздрогнула. Теперь сходство куклы с человеком было кощунственным. Я испытала жгучее желание бросить тварь в огонь, пока она окончательно не ожила. Когда ее лицо и руки начнут растекаться лужицами воска, я смогу убедить себя, что это лишь кукла.

— Мама, помните сказку, которую бабушка Янна рассказывала? — вдруг тихо спросила Антея. Я улыбнулась: дочь опять почувствовала тревогу матери и спешит отвлечь?

— Которую, милая?

— Я сейчас вдруг вспомнила… Про колодец Ужасной Лесной Старухи.

— Таинственной Лесной Старухи, — машинально поправила я. Образ старой Лесной Ведьмы, которым няньки издавна пугали непослушных детишек, нравился мне. Я почему-то не видела в Лесной Старухе озлобленное на весь мир чудовище, а чувствовала странную приязнь, сродство с мудрой и справедливой отшельницей.

— Таинственной, — дочь лукаво, по-взрослому улыбнулась, будто прочитала мои мысли. — Маленький мальчик свалился в таинственный колодец у хижины Лесной Старухи. Он падал, падал… пока не понял, что летит. Потом он опустился на дно в темном мире, искаженном, как отражение в кривом зеркале. Там он вступил в бой с Порождением Тьмы. Мальчик победил, но случайно вдохнул кусочек тьмы, и поэтому вернулся в родной мир искаженным. Люди боялись, сторонились его. Только его старшая сестра не испугалась. Она пошла в услужение Лесной Старухе. После череды служб-испытаний девушка выведала у ведьмы волшебное исцеляющее заклинание и исцелила брата. Так вот. Я вспомнила ее и вдруг подумала: а что такое «Порождение Тьмы»?

«Порождение Тьмы…» — я почему-то подумала о Вако и усмехнулась странному сравнению. Во рту появился кислый привкус недавно выпитого вина, тошнота подкатила к горлу. Я присела, сорвала соломинку, нервным движением поднесла ко рту, сжала в зубах, и ее легкая горечь, пьянящий крепче вина аромат немного успокоили. Подул ветер, принеся привычный запах пыльных дорог и сухих трав — запах начала осени. Я поежилась:

— Порождение Тьмы? Не помню, дочка. Какое-то воплощение зла.

— И стишок-заклинание, которым сестра исцелила мальчика, я забыла…

— Потом найдем в книжке. Знаешь, пора спать.

— Красиво у меня получилось? — Антея любовно огладила кукольное платье.

— Очень. На первый бал сошьем тебе такое же.

Антея грустно усмехнулась:

— Я некрасивая.

В чем-то она была права: пухлое, неладно скроенное, как у многих подростков, тело, неопределившиеся, незапоминающиеся, мягкие, но крупные черты лица. Но я улыбнулась. Некоторые бутоны распускатся позже, но цветут дольше. Я полагала, подлинный расцвет красоты Антеи придется на семнацать или даже двадцать лет.

— Подожди. До твоего первого бала еще два года. Многое изменится.

— Это вы всегда были красавицей, не я, — в голосе восхищение яркой матерью и нотка зависти. Я засмеялась:

— Я твоем возрасте меня дразнили ''обезьянкой'' за большой рот. Мы поздно зацветаем, Антея, зато как расцветаем! Я ясно вижу тебя через десять лет. Ты будешь красивее этой куклы.

Антея крепче обняла куклу, зная о моем неоднозначном отношении к этим созданиям.

— Почему ты их не любишь? Они красивее людей, — прошептала она, как подруге, и провокационно замолчала, ожидая ответа. Я вздохнула:

— Живое красивее неживого. Красота заключается не только в правильности черт, Антея! В мыслях, в поступках, в идеях, в творчестве. Вот твой Нарро, между прочим, замечательно красивый творец. А кукла это только копия, сегодня такая же, как вчера. Кукла навсегда останется в одном возрасте, с одним выражением лица, ничего не скажет, ничего не совершит.

Антея слушала внимательно, и это немного льстило. Мама с раннего детства и до сих пор оставалась ее кумиром. Только на последних словах она принялась подергивать плечами, нервно выражая несогласие.

— Но куклы не заболеют, не состарятся и не умрут, — выпалила она, когда я замолчала. — И, мне иногда кажется, особенно ночью, что они… думают. Разговаривают друг с другом мыслями. Может быть, они говорят о нас? -

Шепотом, вряд ли осознавая сама, она поверяла мне свое одиночество… Но я не понимала этого, и мало слушала дочь. Я застыла, прислушиваясь к звукам ночи. В отдалении разговаривали двое мужчин. Гедеон Вако собирался в обратную дорогу, Эреус провожал его. Через минуту раздался короткий гладкий свист хлыста и удаляющийся топот копыт, тонущий в плотных облаках дорожной пыли. Дочь договорила и замолчала, ожидая моих слов.

— Думаю, больше не стоит заказывать кукол со стеклянными глазами, — наконец, резюмировала я и тихо призналась для доверительности: — Они и меня пугают.

— Я не боюсь их! — неожиданно резко воспротивилась Антея, но я малодушно не стала выяснять, что с ней такое. Большая девочка, пусть учится разбираться сама. Временами она слишком послушна…

…Тогда я стояла так близко к дочке, но не подошла, не обняла ее! «Матери пора отойти в тень», — убеждала я себя, или меня уговаривал лживый туман, не желающий покидать голову с самого собрания? А кто знает, какие незначительные наши жесты, взгляды, слова могут кардинально изменить историю? Может, обними я Антею, все пошло бы иначе. Но тогда я не знала, что не будет никакого расцвета ее красоты, я не увижу дочь ни в двадцать лет, ни даже в семнадцать… и расстояние меж нами осталось прежним.

— Когда мы вернемся в Карду, мама?

— М-м-м…

— Нарро обещал мне новую куклу к сентябрю. И он обещал научить делать им глаза и раскрашивать лица!

Я строго нахмурилась, следя за продвижением экипажа Вако. Пыльная змея, извиваясь, уползала все дальше на север. Тяжелое ощущение с отъездом Гедеона исчезло, я вновь ощущала себя за крепкими стенами родного дома, как за бастионами крепости. Но успокоения это не принесло: теперь я точно знала, виновник всех странностей вечера — Вако, точнее, то невидимое зло, что он принес на себе с частицами пыли и запахов столицы. Какова же тогда Карда? Если б не возвращаться туда… но как туда не возвращаться?

— Мы с папой скоро уедем, потом пришлем за тобой, если нам понравится новая Карда. Дома сейчас все непросто, Антея.

Но Нарро… — Антея надулась. — Вы не желаете, чтобы я занималась куклами, да?

— Ну что ты, малышка. Я тревожусь за тебя. Карда сейчас опасное, — я вздохнула, — …темное место.

— Вот. Мне бабушка Янна дала, — Антея порылась в переднем кармане домашнего платья и достала маленький толстостенный пузырек с прозрачной жидкостью. — Это вода из целебного источника. Она защищает от Нечистого и исцеляет дурные мысли. Поедем домой, мама!

Ветер принес слабую струю крови — наверное, волки пировали в лесу за оградой. «Совсем обнаглели! Нужно будет устроить охоту,»- возмутилась я, а вслух вздохнула и твердо сообщила дочери:

— Поедем только мы с отцом. Наберись терпения.

Черз три дня мы с Эреусом уехали. На следующий после нашего отъезда день недалеко от поместья в лесу обнаружили обескровленное тело служанки, пропавшей в ночь визита Вако…

«Карда изменилась», — начала отмечать я еще на подъезде к столице. В этом новом городе, действительно, легко можно было поверить в старые легенды. То ли тени стали сверхъестественно черны, то ли слишком ярки краски. Как во сне. Все здесь, казалось, таит какую-то угрозу, не связанную с миром живых. С ужасом и страхом я заново открывала для себя столицу — как красивую шкатулку, которую в мое отсутствие некто начинил ядовитыми пауками и змеями. И центр тьмы лежал в богатых кварталах севернее дороги Виндекса, где-то в области дворца.

Я поделилась тревогой с мужем. Но тот отговорился тем, что его ужасно клонит в сон, совсем как в вечер визита Вако. Уже в сумерках мы въехали на городскую площадь. Она была безлюдна, несмотря на теплый, ярко-синий летний вечер, очень подходящий для прогулок. Только отряд стражи вел куда-то человека в нижней рубахе и с железным ошейником на шее. Возглавлял шествие Кауда, белоснежный, в новом золотистом плаще с ярко-алой перевязью, с острым профилем — до смешного похожий на попугая. Я не удержала улыбку, найдя это сравнение, но муж лишь мрачнел. Подобные зрелища в прежние годы в Карде были редки… Я тихонько коснулась его руки:

— Почему так мрачен мой лорд?

Он кивнул на конвоиров:

— Думаю, это тот самый «Суд по крови» Макты.

Я вздрогнула:

— Что с ним сделают? Неужели казнят?

— Разумеется, казнь, — жестко сказал Эреус и задернул шторку. Резко, чуть не оборвав ткань.

— Зверство. И никого нет вокруг — вот, что странно.

— К зверствам быстро привыкаешь. И жить в постоянном страхе скоро кажется нормальным. Карда — вечная приспособленка, это идет из дворца и до самых низов, — муж вдруг быстро глянул на меня: темный тревожный взгляд. — Нехорошим стал город. Не нужно было вам ехать со мной, леди Эмендо.

Я неуверенно улыбнулась:

— Нагнетаете?

Обычно мне удавалось гасить улыбками мрачность супруга, но его новая мрачность была какой-то особенной. Эреус готовился к действительно темным временам.

— Ничуть. Я не удивлюсь, если завтра результат казни выставят на всеобщее обозрение на главной площади, — хмуро и уверенно сказал он и заявил, окончательно испугав: — По крайней мере, я бы на месте Макты сделал так.

— Что… — меня осенила догадка, — …что вам наговорил Гедеон без меня?! -

Но муж молчал, замолчала и я, перебирая похрустыващий под пальцами упругий бархат занавески, успокаивая себя этим прикосновением. По давнему неприятному опыту ссор, я знала, что дальнейшие расспросы лишь убедят Эреуса закрыться за тремя замками. Оставалось надеяться, доверять и не сомневаться в данном судьбой супруге.

Эреус оказался прав. Через несколько дней я увидела тело человка в ошейнике, подвешенное к крестовине на главной площади. Его сердце было вырезано из грудной клетки. Поводом к жестокой расправе послужила частица крови Арденсов, якобы найденная Мактой у него. Родословие в высших сословиях и связи семейств легко проследить, но казненый был из простых. Как Макте удалось установить, что какой-то Арденс согрешил с его матерью, осталось тайной. Я надеялась, что Семель объяснит подоплеку всех странных событий в Карде, но Королева не торопилась звать меня во дворец. Я дождалась приказа явиться лишь через три недели, когда холодные осенние дожди смыли последние воспоминания о черном лете переворота.

Дворец Арденсов забросили сразу после прихода Макты: новый правитель пожелал выстроить себе новое жилище. Клумбы с пожухшими неубранными цветами выглядели жалко, стекла в окнах запылились — подернулись пленкой, как глаза умершего. Залы производили еще более жуткое впечатление. Здесь был оставлен минимум слуг, многие коридоры вовсе пустовали. Темные потолки, гулкие холодные полы — раньше я не замечала, какое тяжелое, давящее впечатление производят они в отсутствие людей. Гобелены и статуи, изящную мебель, лепнину перевезли или сожгли, обнажив аскетичный остов здания, построенного сто лет назад при Лазаре Арденсе. Кажется, пропали даже запахи: и кухня, и бальные залы, и коридоры, ведущие к отхожим местам, теперь пахли одинаково — ничем. Отсутствием жизни. Стали бросаться в глаза заостренные арки и разноцветные витражи, прежде терявшиеся в позолоте и лепнине — как кости скелета. Да, светлая душа покинула это жилище, и оно, как мертвое тело, медленно распадалось на части.

От пыли першило в горле, нос забивал острый запах моего пота, липкого, едкого: то через поры кожи выделялся страх. Но я все равно шла. Как любящее сердце стремится на место упокоения любимого, так меня тянуло в тронный зал, запомнивший мое последнее представление в роли Королевы. Почему-то крадучись, будто темнота вокруг была живой и голодной, я поднялась туда и остановилась у колонны в начале зала. Тронула мрамор холодной ладонью, приветствуя и запоминая это прикосновение навсегда. Я прощалась.

Обостришийся в темноте слух уловил тишайший шелест одежды. Я медленно, с усилием повернула голову, будто двигалась под водой. Разум кричал: не оборачивайся, не смотри! Но взглянуть в глаза страху, дышащему холодом в спину, было нужно, чтобы получить над ним власть.

Оказалось, тронный зал не пустовал. Во тьме, поглотившей тронное возвышение, был Макта. Сидя на троне, он пусто глядел в пол и задумчиво покачивал головой в такт неизвестным мне мыслям. Я поспешно отступила за колонну, но не ушла. Не дыша, я изучала нового Владыку Карды и правителя Терратиморэ.

Эта невысокая, но широкая в плечах фигура производила впечатление скрытой огромной физической силы, грубоватые руки были удивительно ловки в движениях, но не как руки музыканта или художника. Мне пришло на ум сравнение с палачом, знающим, как точно и быстро или наоборот ювелирно долго отнимать жизнь. Простое круглое лицо с некрасивыми чертами… — нам предстоит запомнить его навсегда, отпечатать в памяти, как его профиль — на новых монетах Терратиморэ; холодные глаза из серо-зеленого сплава — сплава бездушия и тайны… «Что принесет этот правитель земле страха? О чем он думает сейчас, о благе ли для своих подданных?» — Я содрогнулась. Страшной и отвратительной казалась забота человека с руками палача и глазами убийцы.

Тихий скрип двери, шорох шагов. В тронный зал через боковую дверь влилось четыре тени. Все были в темной одежде и шли, опустив головы, скрывая лица. В царственной тишине, как идут на исповедь. Я вжалась в колонну, ругая себя, что глупо так прятаться, но в глубине души понимая: это и необходимо. Сейчас представится случай увидеть новый страх земли страха в лицо.

— Дети мои, подойдите, — раздался звучный голос Макты. Я закрыла рот и нос ладонями, смешно надеясь, что получится дышать тише. Сердце заходилось в бешеном стуке, я удивлялась, как этот грохот не раскатывается громовым эхом по залу. Все опять стихло, и через минуту я осмелилась выглянуть из-за колонны.

Четверка выстроилась перед Мактой. Владыка Терратиморэ встал, раскинул руки. Алая мантия затрепыхалась окровавленным полотном.

— Я дам вам еще часть своей силы, — сказал он. — Примите ее без страха.

Живая тьма заклубилась вокруг его фигуры. Она расползалась к четверым и поочередно обнимала их, заключая человека в кокон. Она текла, менялась, переливалась, ища единственно правильную форму для последнего воплощения. Кто-то судорожно вздохнул, эхо подхватило этот звук, превратив в крик страха… удивления… бешеной радости. А Макта вновь взманул руками, и тьма повторила его движение, раскинувшись в стороны двумя широкими крылами. Следом за ним крылья распахнула четверка.

Все тепло ушло из зала, выдыхаемый воздух белел облачками пара. Испугавшись, что по ним меня найдут существа у трона, я скользнула к выходу и по стеночке принялась пробираться к покоям Семель. Предположений, что я только что видела, не было ни одного, разум молчал. Каша из ужаса и тревоги заполняла тело, растекаясь по сосудам от сердца и льдом замерзая в голове. Одного я не чувствовала — удивления. Просто страх, что долгое время был невидим, неведом, обрел форму: черная крылатая тень.

Я расслышала шепот Макты:

— Сейчас подкрепитесь. После ведите ко мне пятую!

Семель ждала меня в своих покоях. Я толкнула тяжелую дверь, и волевым усилием оставила все чувства по поводу виденного в тронном зале, за ней. Первым мой рассказ услышит муж. А уж потом мы решим, кто еще…

Королева была одна, без служанок и фрейлин, без охраны. Комнату едва освещали две почти догоревшие свечи. Семель сидела на ковре у давно потухшего камина и бездумно глядела на черные угли. Иногда она быстрым, едва ли осознаваемым движением обхватывала и терла замерзшие плечи. Королева похудела, синие круги легли под глазами. На ней было платье любимого новым супругом алого цвета, но сейчас оно не красило тень, в которую превратилась красивая белокожая брюнетка.

— Доброго вечера, подруга, — сказала я, инстинктивно пожалев молодую женщину. Семель вскинула на меня сухие, немного воспаленные черные глаза.

— Ваше Величество, — отчеканила она.

— Простите, Ваше Величество. Вы вызвали меня…

— Да, — она опять нервным движением потерла плечи и слабо улыбнулась, наконец, заметив это свое движение. — Холодно тут. Макта разрешает зажигать камин только раз в три дня. Чтобы я привыкала к холоду.

— Он жесток с тобой, подруга? — опять не удержалась я. Меня пугал безразличный тон Семель.

— Нет, нет, нет, — в ее глазах загорелся огонек ненависти. — Тебе уже сказали, что Макта приказал мне избавиться от ребенка? Я сама это сделала. Кармель хотела спрятать меня подальше от гнева Макты, надеялась сохранить этот… плод. Но я выбрала остаться Королевой! И не отступлю, не отступлю… — тише забормотала она и опять обхватила себя за плечи.

— По крайней мере, Суд по крови тебе не грозит, подруга.

— Ваше Величество, — она холодно взглянула на меня. — Я освобождаю тебя от службы, Ариста. Мне больше не будет нужен двойник… — тут она опять из гордой правительницы превратилась в перепуганную девочку и хихикнула, совершенно безумно. Что с ней? Я вспомнила слова Вако:

«Королева беременна страхом».

— Что ж, благодарю за доверие на протяжении стольких лет, Ваше Величество, — ровно сказала я. Кармель прежде уже освобождала меня от службы, и слова Семель звучали вполовину не так больно.

— И я отблагодарю тебя золотом. Хватит на безбедную жизнь до старости, — спокойно сказала Семель. Гордая Королева расправляла плечи, но подруги в ней я более не чувствовала. После мгновения сомнения она избавилась от меня, как прежде избавилась от своего нерожденного ребенка — грубо, быстро и больно. Я поклонилась и двинулась к выходу. У двери все же остановилась. Страх властно удержал, холодными пальцами обхватив плечи, страх заставил спросить, вопреки ледяной стене, установленной меж нами Семель:

— Верны ли слухи, которые ходят по Карде? Макта питается кровью из сердец тех, кого казнят по решению Суда Кауды?

— Верны, — помолчав недолго, прошелестела Семель за спиной.

— Простите за следующий вопрос, Ваше Величество, но я тревожусь о дочери. Не знаю, стоит ли ей теперь жить здесь… Верно ли, что Макта — не человек?

Еще более долгая пауза. И ответ безумной Королевы, который я предпочла бы не слышать, но не принять после увиденого в тронном зале не могла:

— Верно…

«Что же делать?!» — к счастью, этот лишний вопрос не сорвался с моего глупого языка. «Семель будет пятой», — вдруг поняла я, но усилием воли сдержала дрожь. Не сейчас. Я поклонилась вторично, и, отворив дверь, шагнула в закупоренный сгустком тьмы коридор. Вслед донесся шепот подруги:

— Поздно бежать, Ариста: тьма уже идет впереди вас. Но, поверь, с этой тьмой можно жить, с этим страхом можно жить.

Я надеялась, что, выйдя из холодного темного дворца, вздохну с облегчением, но в саду было еще хуже. Синий сумеречный воздух загустел, точно его взбили маслобойкой, его приходилось с усилием глотать кусками. Скоро я так устала, что присела на скамью у очередного фонтанчика. Пять кокетливых мраморных рыбок с позолоченными плавниками на бортиках круглой чаши пускали струйки воды из сложенных бантиком губ. На воде покачивалась флотилия лодочек — желтых листьев. Но негромкое мелодичное урчание фонтана не успокаивало. Я снова и снова перебирала в памяти произошедшее во дворце, пока оно не потускнело от неосторожных прикосновений, не слилось с серо-синим сном вокруг. А завтрашним утром, проснувшись, я решу, что все это мне приснилось… Я закрыла глаза, бездумно внимая простой мелодии струй воды, вьющихся у ног и урчащих, как довольные кошки.

Отдохнуть, прогнать слабость, не получалось. Воздух становился все тяжелее, я задыхалась и от этого делалась еще слабее. Вокруг потемнело. Вернулось ощущение беззащитности, как в Донуме во время визита Гедеона. Опять мерещились голодные злые глаза из тьмы и птица-тревога кружила над головой. Больно дергая пряди клювом, она убеждала обернуться, вглядеться в кусты, окаймляющие площадку с фонтаном. Все больше нервничая, я решила ей уступить. Сжала в кармане пузырек с волшебной водой из источника Донума, подаренный дочерью, и обернулась.

На боковой дорожке чернела фигура человека. Женщина в платье с гротескно-огромными буфами и жесткой юбкой на металлических обручах — наверное, новая фрейлина Семель или Майи. Стеклянно-блестящие глаза были лишены выражения, кожа потусторонне бледна. «Эта дама могла бы быть ожившей куклой Антеи», — промелькнула дикая мысль и тут же утонула в плещущем море паники. Женщина вроде бы только что была далеко, и вот уже сидит рядом на скамье, улыбается, показывая ровные, блестящие, как у Вако, зубы.

— Красавица, поделись красотой, — шепнула она. Холодные пальцы тем временем ласково вели по моей шее, прослеживая ход сосудов под кожей. Я чувствовала, как холод от них проникает в кровь и с ней распространяется по телу, вымораживая эмоции и волю.

Что-то жгло правую ладонь. Нагревшийся от моего тепла пузырек! Это воспоминание привело в чувство. Я вырвала пробку и выплеснула воду женщине в лицо. Та завизжала, будто ее ошпарили, и вскочила. Мгновение я видела ее лицо, обезображенное гримасой ужаса, но человеческое. Затем оно… потекло, как у восковой куклы, брошенной в огонь. Женщина вцепилась в него пальцами. Наверное, она думала, что стирает капли воды, попавшие на кожу, но вместо этого сдирала кожу. Она визжала, не переставая. Потом очнулась охрана сада, послышался их топот, и тварь, избавившись с остатками лица от боли, замолчала. Она глянула страшными стеклянными шариками глаз, свистяще выдохнула, и из зияющей раны рта вырвалась черная тень, окутала всю фигуру коконом, плеснула из-за спины вверх и в стороны двумя широкими крылами. Тварь взлетела над садом и скоро затерялась в густо-синем вечернем небе. А я только открывала и закрывала рот, как приговоренный к смерти, в последний момент вынутый из петли. Слабеющий рассудок умолял проделать одну вещь и, в конце концов, я уступила. В пузырьке оставалась еще треть воды, и я с внутренним содроганием, с ожиданием боли ожога чуть брызнула на тыльную сторону кисти. Ничего. Прозрачная тепловатая жидкость со слабым запахом серебра. Когда на площадку выбежали стражники и Эрвин, секретарь мужа, я ошалело поглядела на них и безумно, совсем как Семель, хихикнула.

— Леди Ариста, что случилось? — глупый вопрос, сказанный молодым приятным голосом, казался не таким уж глупым. Эрвин, секретарь мужа, не подозревающий, что счастливо избежал страннейшей ситуации, вежливо и немного встревоженно улыбался.

Я взглянула на пузырек, по прежнему зажатый в правой руке. На донышке осталось немного прозрачной жидкости. Водой, увидев то, что она только что проделала с человеческим лицом, я ее назвать не могла.

— Что с вами? — настаивал Эрвин. Он аккуратно поднял меня со скамьи. — Слишком душный вечер? Дойдете до кареты?

Я закрыла глаза, встряхнулась. «Как собака, фу!» — ругала за этот дикий жест воспитательница в детстве. Но сейчас он был необходим, чтобы прийти в себя.

Что я видела только что? Неизвестная дама присела рядом на скамью, принялась гладить мне шею, аппетитно приговаривая, как над куском жареного мяса. А я так перепугалась, что зачем-то вылила на нее воду из пузырька. Глупость, если вдуматься. Нужно было отодвинуться, позвать на помощь, пристыдить или оттолкнуть странную женщину… Несусветная глупость! Именно поэтому вся сцена произошла лишь в моем воображении. Не было никакой дамы, ничье лицо не таяло от воды, как снег, никто не улетал прочь на широких черных крыльях, ничего этого не было! Просто душный вечер.

— Идемте, леди Ариста.

Я с симпатией взглянула на Эрвина. Красивый юноша с мягкими чертами лица и густыми темными волосами романтической длины до плеч. Я была б не против, если б Антея немного влюбилась в него, разбудила силу доставшихся от матери чар, но, увы, голова дочери была занята лишь отвратительно-красивыми творениями Нарро. -

Мысли как колеса кареты возвращались в проложенные колеи. Трясти переставало. Становилось спокойно, правильно. И тем ужасней был вопрос-стрела, настигший меня очень скоро:

«Если не было дамы, на кого же я вылила пузырек? Он пуст. А ни на одежде, ни на площадке у фонтана не осталось мокрого пятна. Будто то, что я пометила волшебной водой, исчезло.

…Или улетело на широких черных крыльях…»

Стражники разошлись, решив, что ничего достойного их внимания и мечей, не происходит. Эрвин опять встревоженно поглядел на меня:

— Может быть, вы хотите вернуться во дворец, леди Эмендо?

— Нет, Эрвин, поедем домой. Где лорд Эмендо?

— Он был днем, но снова уехал, — юноша задумался ненадолго. — Кажется, к лорду Гесси.

Мое лицо озадаченно вытянулось. Прежде муж не имел дел с Гесси, вечными молчаливыми и самодостаточными спутниками Арденсов.

— Интересно, — я тяжело вздохнула: густой воздух по-прежнему давил на грудь. — Зачем бы?

— Полагаю, супруг все расскажет вам, когда вернется, — пообещал дипломатичный Эрвин.

Муж возвратился ночью, еще мрачнее меня. Я ждала его в спальне, где отдыхала после случившегося. В одной ночной сорочке я сидела у зеркала и расчесывалась. Подошел Эреус. От него разило вином — успел перехватить в погребе бутылку. Мы обменялись взглядами:

«Мне есть, что рассказать».

«О, мне тоже!»

— Разрешите мне рассказать первой, — попросила я, не оставляя расчесывания. Я надеялась, что если руки будут заняты, муж не заметит их дрожь. А равномерные длинные движения гребня вдоль черной волны волос успокоят то и дело срывающийся голос.

— Хорошо, — кивнул Эреус и уселся на постели, потом лег на спину, заложив руки за голову. Но беззаботная поза была лишь притворством, я ясно видела в отражении, как каменно напряжено его лицо. К тому моменту, как я рассказала о видении в тронном зале и разговоре с Семель, лицо мужа приобрело землистый оттенок. Окаменела даже золотистая прядь волос надо лбом, его профиль стал профилем статуи на надгробии.

Я закончила длинный рассказ вечерним происшествием в дворцовом саду. В двухсотый раз проводя гребнем по одной и той же пряди, с затаенной надеждой на его отрицательный ответ, спросила:

— Поверите ли вы мне, мой лорд?

Статуя на постели зашевелилась, села. Воззрилась на меня холодными мраморными глазами. Винные пары окутывали мужа наподобие плаща, и я подумала, что неплохо бы и самой укрытся от невозможных фактов под таким же.

— Да, — просто сказал Эреус. — Вы видели сегодня темных тварей Макты, моя леди. И для борьбы с ними лорд Лоренс Гесси сейчас собирает отряд на основе бывшей королевской стражи.

— Что за твари? — голос оборвался противно-звонкой струной.

«Значит, все-таки, этот день я прожила, а не проспала. Все это было: и черные крылья Макты, и ответы Семель, и женщина в саду…»

— Кровные дети Макты. Большего о них пока неизвестно.

— Они же люди. Или нет? — я спросила это слишком громко, тем же незнакомым визгливым голосом. — И… — «Какая глупость! Но как спросить по-другому?» — …откуда они взялись?

— Они были людьми, но перестали ими быть, приняв проклятие Макты, — муж криво усмехнулся. — Один Макта знает, кто они, его дети.

— Проклятие? — крохотными коготками я зацепилась за знакомое слово, которым так легко можно было оправдать призрачные видения, капризы судьбы и непонятных тварей. — Что еще за проклятие? Божественная кара?

Я считала себя последовательницей учения Нэссморса и видела Бога разлитым в природе и безразличным к добру и худу. Но сейчас почему-то вспомнился небесный, не земной строгий бог-судья, в которого верили родители.

— Я не знаю! — муж вспылил. Угрожающе-низкий тон: гудящий рой рассерженных ос. — Я могу лишь сказать, что эти твари опасны, как и существа южан. Они убивают, пьют людские жизни!

Я тряхнула головой. Собрать рассыпавшиеся мысли это, конечно, не помогло, пришлось ухватиться за ближайшую:

— Вы сказали «отряд». Гесси будет с ними бороться?

— Эти существа из такой же плоти и крови, как мы, — опять презрительная ухмылка исказила красивое лицо Эреуса. — Значит, мечи будут резать, а болты впиваться в их тела также верно, как в людские. Вы сказали, вода из источника Донума ошпаривает их? Благодарю, моя зоркая леди, это нам пригодится.

— Вы тоже видели их сегодня, — прошептала я, угадав. Муж снова лег на спину, заложив руки за голову. Видимо, эта намеренно расслабленная поза была для него тем же, чем для меня расчесывание — самоуспокоением.

— Не так близко как вы, моя храбрая воительница, но Гесси показал мне одного, — очень ровно сказал он. — Точнее, его отрубленную голову. Она была холодна как камень, но вращала глазами, открывала и закрывала рот. Только когда мы вбили серебряный гвоздь твари в темя, это прекратилось. Потом Гесси выдрал у него клыки. Они вышли легко, как у ребенка при смене зубов. А за ними росли новые, острые как у волков, я надрезал десну и видел их. И на нижней челюсти, и на верхней. Гесси сказал, лучше всего их убивать, пока острые клыки не выросли. Пока тварь не обрела полную силу.

— Вако тоже рассчитывал на ваш отряд, — заметила я. — Гесси, должно быть, заодно с ним, его фамилию Гедеон упоминал в числе претендентов на трон.

— Верно. Я служу теперь им обоим. А Асседи снабжает нас всеми необходимыми средствами.

— Но ведь Вако… — мне вспомнился вечер визита Гедеона. Непонятные чары, дурманом заполнившие голову, и неестественно ровные зубы первого министра, такие же… ненастоящие, как у дамы в саду, — …он не может быть тоже темной тварью?

— Темная тварь, собирающая отряд для борьбы с темными тварями?

— Для Вако это лишь начальный, примитивный уровень интриги. Вспомните, ведь это он посадил Макту на трон!

— Макта короновал себя сам. Вако лишь пытается поудобнее устроиться, как всегда, — Эреус усмехнулся.

— Все равно. Можно как-то незаметно проверить, человек перед тобой или нет? Вы можете проверить Вако? — не знаю, что на меня нашло. Но странная уверенность, что с Гедеоном все далеко не в порядке, уходить не желала и побуждала задавать новые и новые вопросы. Естественно, муж вспылил:

— Вако дышит, ест, ходит под солнцем, как все мы. Это я видел, этого достаточно!

— А Семель? — я вспомнила догадку насчет того, что Королева может быть загадочной пятой.

— Вероятно, Макта скоро обратит ее тварью, — с усилием сказал Эреус. — Ведь она теперь его жена! Им плохо существовать рядом с людьми, они слишком голодны до живой крови. Значит, если в ближайшее время не будет объявлено о смерти Семель — она тварь. Гесси обучает нас, как их выявлять, — он улыбнулся первый раз за вечер, и мраморная маска отчужденности, накрывавшая его лицо, наконец треснула и распалась. — Он силен! И он рассказал мне об Арденсе и Макте. Знаете, что за дела были у первого Арденса с Мактой? Лазар первым решился встать у него на пути. Захват власти в Терратиморэ мог произойти сто лет назад, но Лазару удалось изгнать Макту. И сейчас он сполна отомстил его потомкам.

— Какой ужас!

— Не бойтесь, леди Эмендо. Мы уничтожим это зло, пока оно мало. Лорд Гесси говорит, это дело нескольких лет, если отринуть жалость. Они уже не люди. Мертвецы, чьими телами управляет Макта.

— Значит, Макта — некромант? Или алхимик? -

Я искала, как обозначить Макту и его странности знакомыми словами, но все было не то. Не те определения. Сердце подсказывало: слово, обозначающее Макту, нужно искать не в мире научных символов.

«Его нужно искать в мире страшных сказок, там же, где я нашла оружие от твари, напавшей на меня в саду: нежить, демон, оборотень, вампир…»

Я нахмурилась, выпустила гребень, и он упал на стол со звонким стуком. Муж вздрогнул, я тоже. Мы оба вдруг почувствовали в воздухе… нечто. Оно было здесь и прежде, им была полна новая Карда, но мы не замечали его. Как туман оно вползало в приоткрытые окна, с вдыхаемым воздухом заполняло наши тела. Становилось нами. Делало нас единым с собой.

— Оставим Макту, нужно думать о другом, — хрипло сказал Эреус, бездумно глядя на гребень. — Нужно подумать о вашей безопасности. Эти твари убивают людей. Сегодня одна чуть не убила вас! Уезжайте в Донум, к Антее.

Я грустно усмехнулась:

— Конечно, мой лорд.

— Судя по тону, вы со мной несогласны, — угроза была во взгляде мужа, как и в его голосе. — Ариста?!

— Я согласна, правда. Завтра же уеду, — от испуга поспешно заверила я. Но, отвернувшись к зеркалу, вздохнула. Туман, заполнивший комнату, нашептывал совсем другие мысли.

Я могла бы провести в Донуме неделю, месяц, лето, но не всю жизнь. Без большой охоты в этот раз поехав в Карду, прожив всего день в столице, я поняла как никогда ясно: вся моя жизнь здесь. Здесь стоял большой дом с садом, в котором часто проводились приемы и увеселения для гостей по случаю какого-либо праздника. А гости? Высший свет столицы! Кто способен заменить их в провинциальном Донуме? И чем заменить связи с правящей верхушкой, без которых статус Эмендо обратится в ничто? Каким будет будущее дочери в Донуме и каким здесь? Девочка достаточно несчастна из-за своей внешности. Не проклянет ли она меня, когда я вернусь и сообщу, что Карду и новых кукол Нарро она не увидит долгие годы, может быть, никогда? А скоро выдавать ее замуж… — за кого в тихом Донуме?

— Я согласна, просто вещи привязывают крепче цепей, — тихо сказала я. Какая-то новая тревога звенела-зудела, как крохотный кровопийца-комар. Я то тонула, то выплывала из невидимого тумана, но никак не могла вынырнуть из него достаточно надолго, чтобы вдохнуть свежий чистый воздух и понять, что меня тревожит.

— Вы не понимаете, что это за твари! — та же угроза в голосе мужа, но уже, к счастью, обращенная не на меня. — Что за твари…

Я опустилась на кровать позади Эреуса. Развязала тесьму и потянула его рубашку вверх, снимая. Муж подчинился — точь-в-точь уставший ребенок. Сняв рубашку, я принялась ласково массировать широкую напряженную спину. Опять заняв руки действием, согревшись от такого знакомого сильного тела рядом, я смогла говорить успокаивающе и мягко:

— Семель больше не нужен двойник. Оставив Карду и здешние знакомства, мы потеряем связи во дворце. Я не смогу вести дела из Донума. Но жизнь важнее благосостояния, поэтому, конечно, мы с Антеей останемся на юге.

Эреус немного обмяк, но шея осталась каменной:

— Я помню, что на Юге и на Севере люди уживаются с противоестественными соседями. Наши пока не слишком опасны и редко убивают. Но эта война будет жестокой. Не нужно ни дочери, ни вам видеть ее. Я не хочу, чтобы она коснулась вас. -

Вдруг стало страшно от его безразличного тона, от его выученных, но не прожитых фраз… И я поняла, что он, невидимый туман, проникший в комнату, замещающий наши мысли. Он — это ложь, начавшаяся с тайны между Арденсом и Мактой, опутавшая всех в Терратиморэ по рукам и ногам. Он — это страх, которому Карда боится дать имя, днем прячущийся в каждой здешней тени, а ночью заливаюший улицы сплошной чернотой.

— Я буду навещать вас. Буду жить на два дома, — неуверенно сказала я, но тревога не ушла, наоборот, усилилась.

— Где вы видели, чтобы жена приезжала проведать мужа на войну? — Эреус злобно рассмеялся, но скоро оборвал смех. — Простите, моя леди. Все же лучше вам с Антеей оставаться в Донуме.

Незнакомое, не от души сказанное «простите» выдернуло из тумана. Невидимый дым уже не заполнял легкие, не заставлял произносить чужие слова. Я, наконец, поняла свою тревогу. И закричала то, что нужно было крикнуть давно:

— Так поедемте с нами! Откажитесь от этого отряда! Пусть немилость Вако и Гесси, не страшно! Пожалуйста, Эреус, поедем с нами! -

Я верно тронула струнку его души, она зазвенела. Сейчас нужно было прижаться к мужу покрепче и, пролив ритуальные, сильно разбавленные водой слезы страха, скрепить общее решение уехать поцелуем. Но кто-то из тумана метнул холодную мысль — кинжал мне в затылок: «Отряд — какая-никакая связь с верхушкой». Кинжал вонзился и удержал на месте. Я замерла, кажется, даже не дышала, ожидая, чтобы решение принял муж. Эреус поднялся, легко стряхнув мои ослабевшие руки с плеч.

— Не могу, — глухо сказал он и в точности повторил пришедшую мне на ум фразу. — Отряд — какая-никакая связь с верхушкой.

Сейчас нужно было уверить, что нам не нужны связи при дворе, что мы проживем без дутого золота, но я молчала. Мы были беспечны и за годы при дворе не озаботились иными связями, а теперь расплачивались за наивность и верность. И, как прикормленные звери уже не могут вернуться обратно в дикий лес, так мы не могли отказаться от подачек высшего света.

Туман опять дурманил голову. Невидимый в ночи, он распространялся по Карде и Терратиморэ, делая всех жителей земли страха своими заложниками, превращая их в рупоры чужой лжи. Он убеждал нас бежать и бежать, прочь от правды и неизвестного страха в уютные, теплые, будто бы безопасные дома, и здесь слабеть, и, погрязнув в тревоге и сомнениях, сдаваться тьме без боя. Бегите… Только не оглядывайтесь и не смотрите под ноги, не то еще поймете, что ваш мир уже принадлежит не вам!

— Уезжай в Донум, Ариста, — также глухо сказал Эреус. — Не беспокойся обо мне.

Я согласилась.

…И через триста лет после этих событий и разговоров мне иногда снится, что мы с Эреусом вместе уехали в Донум. Навсегда. Мы наивно пытались научиться жить трудной, но ясной и честной жизнью простого люда, но больше это было похоже на то, что мы лишь проедали нажитое в безбедные годы в ожидании редких подачек Семель. Эреус обрюзг и постарел без своей стражи. Антея не простила, что я увезла ее из столицы, годы и годы прошли в ссорах с дочерью и слезах, но я успела увидеть расцвет ее красоты и покачать внуков на руках. Я гуляла по берегу Сермы, дремала в высоких травах, а вечерами судачила с соседками о туче, все расползающейся от северного горизонта, за которым осталась Карда. Обыденный, суетливый, полный горькой правды о своем и чужих характерах сон, после которого чувствуешь себя не отдохнувшей, а измученной, но я люблю и жду его. Потому что в нем мы вместе, мы семья. Пусть мелочные, неумные, до сих пор живые лишь потому, что хищники пока обходят их дом стороной, зато сумевшие однажды поставить жизнь родных превыше всего и вынырнуть из тумана лжи. В этом сне есть место надежде.

И в этом сне все мы живы. Нет двух могил, в которых гниют разодранные половинки меня. Нет черных крыльев вечного одиночества у моей тени.

Следующие два года растянулись в два века. Время ожидания всегда тянется невыносимо медленно! Я ждала и поддерживала себя мыслью, что скоро все успокоится, темные твари будут побеждены. А туман лжи по ночам тянулся уже и над Сермой…

Мы с Антеей оставались в Донуме, муж был в Карде. Мы жили безбедно, но четвертым членом нашей семьи стал страх. Я была послушна воле мужа и не ездила в Карду. Эреус сам изредка навещал нас, и с каждой встречей я сначала пугалась того, как он изменился, но потом привезенный им дурман начинал действовать и отпускала я Эреуса с твердой уверенностью, что все в порядке. Хотя от меня уезжал совсем незнакомый человек: жесткий и жестокий, резкий и непримиримый в решениях и суждениях. Я часто спрашивала, как идут дела в Карде, но Эреус лишь редко и лживо отвечал, что темные твари почти побеждены.

— Кто же они, эти твари? — спрашивала я. Но получала один ответ: нелюди.

— Но они же говорят? Та женщина в саду говорила со мной!

— Это иллюзия свободной речи. Телами темных тварей управляет Макта, как кукловод — марионетками.

Антея сначала страшно обиделась, и дулась, пока я не списалась с Нарро. После этого новых кукол дочери начали поставлять в Донум. Она шила им наряды и расставляла кукол по стенам своей комнаты. Иногда в отсутствие Антеи я заходила туда и вглядывалась в стеклянные глаза прекрасных бездушных чудовищ. Я искала, чем они пугают и завораживают меня, и не могла найти ответа.

В последний приезд, в ноябре третьего года правления Макты, Эреус показал небольшую карточку. Надпись в затейливой витой рамке гласила:

«Владыка Карды Макта решил почтить память первого правителя Терратиморэ, Лазара Арденса, и приглашает тридцать знатнейших фамилий Карды отметить сто сороковую годовщину основания государства великий Балом Земли Страха тринадцатого декабря сего года».

— Тринадцатое декабря? — первое, что спросила я. — Но ведь годовщина в следующем году в октябре?

Эреус усмехнулся:

— Владыка Терратиморэ считает как-то иначе. И Вако дал понять, что избегать приглашения не следует. В декабре мы всей семьей должны прибыть на Бал Макты.

Я встрепенулась: наконец, появилась возможность прямо спросить мужа, как продвигается борьба с темными тварями, и надеяться на честный ответ.

— Вы полагаете, для нас с Антеей это будет безопасная поездка?

— Я позабочусь о вашей безопасности.

Я ясно глянула мужу в лицо, и поймала знакомый сомневающийся взгляд. Так он смотрел прежде, когда хотел попросить прощения. Меня обрадовал этот знак из прошлого. Нашего общего прошлого. Человек, за которого я выходила замуж, возвращался.

— Что еще вы хотели сказать, мой лорд? — спросила я, поощряюще сжав его руку.

— Ариста… — обрадовался и он, сжал мою ладошку между своих. — Я был дураком в эти три года. Прости. После Бала Карды мы уедем все вместе. Пусть отрядом занимаются Вако и Гесси. Мне стало неприятно это дело.

— Наконец-то! — не удержалась я, но последняя фраза Эреуса заставила похолодеть.

— Мы уедем не в Донум, жена, — с нажимом сказал он. — Вообще… из страны.