Либитина (СИ)

ЧАСТЬ 4 БОГИНЯ

Второе десятилетие правления Макты утонуло в народных волнениях: слишком тяжела стала разросшаяся тень ненависти Первого вампира даже для терпеливой и холодной Карде. Бунт умело управлялся сверху: Асседи при поддержке первой пятерки вампиров надеялся занять трон Терратиморэ. Но Макта не торопился отдавать власть… А люд меж тем вновь славил Лазара Арденса, чье дело клялся продолжить Асседи, и проклинал Макту, спасшего землю страха от разделения.

Пятерка старших вампиров ушла в тень, набирал силу другой бессмертный, объявивший себя владыкой carere morte — Улисс Алитер. Карда расползалась в Патенс и Сальтус. Церковь Микаэля, ранее отмечавшая западный край города, оказалась почти в центре столицы. Знать переселялась за церковь, строила особняки на продолжении улицы Виндекса. Эти роскошные белые дома, полукружьем расположившиеся у подножия северных гор, с высоты полета птиц и carere morte казались жемчужным ожерельем или бриллиантовым венцом, и неудивительно, что новый район скоро прозвали Короной.

Впрочем, среди охотников бытовало иное сравнение. Они говорили, что с высоты колокольни церкви Микаэля новый район знати напоминает оскаленные в усмешке зубы вампира…

Я совершенствовала свои умения, как кукловода. Мои птицы и звери оккупировали северные леса, вовремя предупреждая о гостях, человеческие куклы собирали слухи в Карде. Главное же логово находилось в северных лесах, и в людских сказках оно все чаще упоминалось, как логово Лесной Старухи. Что до моего создателя… Мои куклы порой встречали кукол Нонуса, изредка мы помогали другу другу увести марионеток из-под носа охотников, но — и только. А в последние три года вампир удивил меня, отозвав большинство кукол из Карды и окрестностей. Оставленные им в качестве наблюдателей двигались вяло и неточно, как бывает, когда их хозяин находится очень далеко. Похоже, Нонус покинул пределы Терратиморэ.

Признаться, в эти три года без Нонуса я даже чересчур увлеклась созданием именно человеческих кукол. Я брала тела тех, кто погиб, чтобы утолить голод других carere morte, и делала из них марионеток. Я читала их мысли и чувства как книгу, каждый раз недописанную, и дописывала конец сама, как умела. Это было увлекательное занятие! Я проживала их жизни, так, как прожили бы они, если б на беду не столкнулись с carere morte. Вампиры, видевшие эти сценки на улицах города, считали меня сошедшей с ума кукловодшей, играющей в театр. Но на улицах Карды не игрались пьесы, там шла настоящая жизнь моих кукол. Жизнь, которая у них могла бы быть, не будь наш край искажен проклятием Макты.

По памяти погибших я также выстраивала подробную карту страхов Терратиморэ, узнавала подробности связей между людьми, семейные тайны, симпатии и антипатии. Мне открывалось то, что во Вселенной может быть открыто одному Господу Богу — внутренняя, скрытая сеть жизни, связывающая всех людей, живущих и умерших, но я все не могла придумать, как использовать то, что мне открылось. Да и к исходу третьего года кукольных безумств кое-что начало тревожить. Голод, возрастающий кратно числу занятых в работе кукол, требовал огромных объемов крови, и моя маленькая ферма переставала справляться с запросами. Кроме того, столь здоровое питание начало сказываться на фигуре. Нет, я не пополнела, но живот как будто чуть выпятился, как в начале беременности. До этого я полагала, что carere morte не подвержены изменениям внешнего облика, и теперь видимое проявление таинственной работы Бездны в моем теле вселило подзабытый сверхъестественный ужас.

В этот год должен был состояться второй Великий Бал Макты: с момента первого бала и смерти дочери прошло пятнадцать лет. Но в Карде все шло к тому, что никакого бала не будет. Народ взбунтовался. В середине лета людское море вновь заплескалось под стенами дворца, только теперь жители Карды требовали низложения Макты.

Я спешила ко дворцу, захотев понаблюдать за Первым вампиром лично, не через кукол. Я летела, легко опережая огромную тяжелую тучу, ворчащую от переполнения влагой, но жадничающую пролить свою воду на город. Я забралась высоко: весь освещенный центр Карды помещался между концами распахнутых крыльев. Как мала моя столица! Но как цепка: крючьями цеплется за душу и не отпускает вовеки…

Город бурлил от волнения жителей, но с высоты мелкие людские дрязги не замечались. Я мало вслушивалась в разговоры смертных и через кукол — устала от людского шума, во времена народных тревог теряющего всякую осмысленность. Мои думы занимал Макта. С выходом народного бунта на улицы прежде жестокий тиран распустил стражу и отдал армии приказ не вмешиваться, а сам заперся во дворце. Но вряд ли Король, повергший в прах пять государств — соперников Терратиморэ сдался бы так просто. Я полагала, Макта решил перейти на следующую ступень лестницы могущества. В кого собрался обратиться Владыка Карды и прародитель вампиров, я пока не могла угадать, но то и дело вспоминала старые слова Нонуса: «Макта — лишь оболочка Бездны ненависти» и внутренне холодела. Какие зловещие идеи, после злейшей, породившей carere morte, могут прийти на ум мрачной Госпоже земли страха?

Подлетая ко дворцу, я снизилась, и внимание тут же привлекла светлая фигурка у небольшого пруда с фонтанами в центре дворцового сада. Абсолютно белой одеждой этот мужчина напоминал Нонуса… или то была новая дворцовая статуя? Он стоял на мостике, надвое перерезавшем идеально круглый пруд. Раньше на всем протяжении пруд сверху покрывала арка из струй воды — этакий водяной коридор, но сейчас система фонтана была отключена. Гладь воды блестела загадочно, как большое зеркало на стене темной пустой комнаты. Дворцовая площадь была полна людей, сквозь листву деревьев сада пестрели огоньки факелов, слышались возбужденные голоса, но близ пруда, не считая белой фигуры, не было никого — этот участок остался в стороне от муравьиных троп людских толп.

«Нонус?»

Будто услышав мой мысленный вопрос, мужчина поднял голову. Мгновенно распознав крылатую тень среди клочьев тучи, он улыбнулся, резковато и болезненно, и в то же время весело. У него был большой кривой рот.

«Да, точно Нонус!»

Я сначала радостно, стрелой бросилась к нему, затем, осознав и опешив от своего порыва, перешла на круг над прудом. Я и радовалась возвращению вампира и боялась встречи с ним. Слишком уж много многоточий вместо точек поставил наш последний разговор, и куда может завести следуюшая беседа с Нонусом, я опасалась даже представлять. Те мгновения, когда он дарил мне крылья… Они выжгли из памяти годы, когда у моего тела был собственник — муж, они стерли с кожи все отпечатки его отвратительных после смерти Антеи ласк. Но они дали вопросы без ответов, ведь Нонус прятался от меня тогда под маской тени. А какой он без маски? Холодность, отстраненность — свойство маски или его самого? Это была совсем другая, незнакомая мне прежде сила, не сокрушающая, как Эреус, а… изучающая. Каким может быть наш союз? Как в начале всякого пути, мне было страшно, тревожно и… любопытно.

Еще круг по парку. Хорошо, что люди на площади отвлеклись на какого-то министра Макты, вышедшего к ним из дворца. Но пора было решать: подхватить порыв ветра и взлететь на нем или спуститься к Нонусу. Тень моих крыльев трепетала, но все не могла поймать восходящий — возносящий прочь от страхов и сомнений, поток воздуха. Пришлось спуститься. Я опустилась на краю мостика, резко выдохнула, отпуская крылатую тень. Нонус приветливо махнул рукой и нарочито медленно пошел навстречу, — чтобы вдоволь насладиться замешательством на моем лице, и при этом дать мне время подготовиться к беседе. Как всегда, одновременно ухитрялся и испытать и ободрить ученицу. За годы, что я не видела его, он совсем не изменился. Невысокий, одного со мной роста, тонкий как юноша, одетый со всегдашним изяществом, издали он казался красивой гипсовой статуэткой, но по мере того, как вампир приближался, это сходство исчезало, будто покров чар спадал. И резко бросалось в глаза его лицо — лицо зрелого мужчины с протравленными морщинками хищными сухими чертами. Я опустила голову, пряча смятенный взгляд от серых глаз Нонуса, холодных и быстрых, как его мысль.

— Я ждал, что ты здесь появишься, Ариста, — тепло сказал он, подойдя. — Свержение власти в Терратиморэ пока происходит недостаточно часто, чтобы это зрелище могло наскучить.

— Давно ты вернулся?

— Три дня назад. Как только узнал о начале бунта, поспешил в столицу.

Он поставил меня в тупик. Еще даже не вся земля страха знала о волнениях в столице. Окрестные земли больше волновало, как вырастить урожай: это лето обещало стать самым холодным за десять лет. А уж до Севера или Юга новости дойдут в лучшем случае к концу недели.

— Я полагала, ты где-то за границей. Давно не встречала твоих кукол в Карде. А ты, значит, все это эти время был поблизости?

— Я был в Южной Империи, по делам. Но во дворце остались мои помощники.

— Дигнус и Кауда? Странно, что пятерка до сих пор не поняла, что они твои куклы!

— Пятерка предпочитает проводить время в изучении вкусов человеческой крови и того, как они изменяются в зависимости от возраста, пола или эмоции. Им не до чужих кукол, — Нонус усмехнулся. — Тем более, что вампирские куклы в их представлении — это нечто столь же малоподвижное и бесполезное, как деревянные болванчики. Они так и не научились использовать память тела… -

Взгляд вампира сделался отстраненным, будто при упоминании о пятерке старейших его мысль побежала по иному направлению, чем слова. «Какой, все же, странный разговор после десяти лет разлуки!» — отметила я. Мы будто шли по канату с разных концов к середине, осторожно балансируя. А стоило, наверное, обоим сорваться в пропасть и в полете-падении сплести, наконец, руки!

— На Юге до сих пор сильна алхимия. Ты учился них?

— Я б и сам мог их многому научить, — оскорбился вампир. — Я сверял их данные со своими и попутно восстанавливал одно старое знакомство. А ты, я вижу, все играешь в куклы?

Я оскорбленно оскалилась:

— Я узнаю границы своих возможностей!

— Вижу, у тебя появился животик. Нет, это не беременность, это расплата за чрезмерное увлечение куклами: печень не вмещает всю потребляемую тобой кровь и начинает разрастаться. Прекращай это.

Я машинально скрестила руки на животе:

— А у тебя такого нет, хотя марионеток у тебя больше. Почему?

— Я экономлю силу и тщательно распределяю ее между куклами. Все вместе они никогда не включены в работу. А ты всю свою без остатка бросаешь в каждую новую, истощая себя, и одновременно водишь большие стаи. Еще раз говорю: прекращай это, не то перестанешь мне нравиться.

— Учту. А почему ты так резко сорвался в Карду, раз обменивался полезным опытом? -

Оба немного вспылили, и вот уже канат закачался. Сейчас упадем! Я инстинктивно вцепилась в перила мостика. Мостик был невысок, почти касался брюхом поверхности пруда, и мы с Нонусом будто стояли над пропастью. Пропастью близкой черной воды, отражающей мое слегка испуганное лицо.

— Ты не сразу ко мне спустилась, — заметил Нонус. Почувствовав мой страх и в то же время желание упасть, этот негодяй принялся нарочно раскачивать канат!

— Я рада, что ты вернулся. Правда, рада. Но, все-таки, почему ты возвратился незамедлительно, едва узнал о начале бунта? Настало время воплотить твой план избавления земли страха от Макты в жизнь? — тише спросила я, возвращая канат в спокойное состояние.

— Да, моя догадливая Королева. Старый знакомый, на отклик которого я давно рассчитывал, согласился помочь в любое время, так зачем медлить? Макта сейчас раздумывает, какую еще казнь придумать для Терратиморэ, но мне вполне хватило его carere morte. Полагаю, и тебе тоже. Надеюсь, ты не откажешься поучаствовать в избавлении земли страха от ее главного страха?

— М-м, хорошее предложение, — отметила я.

А вокруг было уже не так безмятежно! Пришлось немного отвлечься, обратиться к картинкам от кукол. Министра освистали и прогнали палками. От главных дверей дворца Макты доносились призывы к штурму. Огоньки факелов в парке замельтешили, зазмеились переплетающимися и рассыпающимися цепочками, заворчала-заворочалась и туча в небе. Одна темная громада дворца была прежней — незыблемой. Глянув на нее от пруда, я заметила одинокое, подсвеченное оранжевым окно наверху. Наверное, там засел добровольный затворник — Макта. Я представила кряжистую фигуру, прячущуюся в тени трона, и содрогнулась.

— Что будет, если Макта уничтожит всех Арденсов? — тихо спросила я Нонуса. — Если цель Бездны ненависти в нашем мире будет исполнена, Она уйдет? И что тогда будет с Мактой, он тоже исчезнет?

— Полагаю, Макта исчезнет. Путь в наш мир для искаженной ненавистью частички Бездны будет закрыт.

— То есть, ты совсем отказываешь Макте в свободной воле? Без этой частицы Бездны его нет? — я опять передернулась, вспомнив нашу с Мактой краткую встречу на Балу Карды. — А с кем же говорят министры и послы, с кем говорила я в тронной зале? С Бездной?

— Да. Бездна ненависти ищет в нашем мире нити и коридоры, по которым может расползтись дальше от источника. Такими коридорами и нитями являются человеческий гнев, ярость, ненависть, страх. Рожденная ярким злым чувством, Бездна любит все подобное, даже простые разговоры она стремится повернуть так, чтобы собеседник почувствовал такие же чувства. Подобное тянется к подобному. А то, что ты и вся свободная Карда принимает за собственные волю и силу Макты, есть лишь реакция Бездны ненависти по поиску пищи. Она не думает, не рассуждает, просто ищет пищу и стремится распространиться по наибольшей площади для этого, подобно растению. -

Он увлеченно говорил, а я вспоминала Бал. Тогда Макта советовал обратиться к главному чувству, составляющему мою суть, чтобы найти путь к Бездне. Он не пестовал мой страх, не разжигал гнев. А тот его взгляд, молящий о помощи? Нет, Макта — не воплощенная ненависть, частичка человеческой души осталась в этом теле, как у любого carere morte!

— Возможно, ты не прав, Нонус… — начала я, по-прежнему глядя на пустой оранжевый квадрат окна, но вампир резко и в то же время шутливо оборвал меня:

— Не спорь со мной, девчонка! Что ты знаешь о Макте? Ты видела его близко пару раз во время больших празднеств, и все. А я сто лет создавал эту оболочку, которую все в Карде принимают за человека. Оболочку для Бездны ненависти!

— Лучше бы ты этого не делал, — я вздохнула. — Ведь эта «оболочка» позже породила carere morte!

Нонус отвернулся. Пропасть близкой черной воды отразила его печальное лицо:

— Когда я восстанавливал Макту, я не задумывался, как разрушительна может быть ненависть, не находящая объекта удовлетворения. Я создавал ей приятную для человеческих глаз оболочку, потому что в первоначальном виде она напугала бы любого. Многим ли захочется понять и пожалеть чудовище, для которого в нашем мире и слова не подобрать? Я приводил Лазара Арденса к Макте в первые годы, но он бежал в страхе. И я знаю, как заденет тебя это замечание, моя самокритичная Королева, но все же скажу: если б Кармель отдала Макте долг Арденсов, никаких carere morte не было бы.

— Я это помню, — выдавила я. — Помню, Нонус!

— Прости, я иногда бываю несправедливо зол, — тихо и ровно. — Не мы одни выпустили в Терратиморэ это чудовище, но мы одни задумались о том, как загнать его обратно. Так уж получилось, — Нонус мягко улыбнулся. — Давай оставим злость на других и себя и обратимся к плану наших действий.

— Сейчас?! — удивилась я для вида, чувствуя, что внутри разгорается пламя признательности. Как мне все-таки повезло встретить carere morte, живущего одной со мной идеей! Судьба свела нас, или мы отыскали друг друга по знакомому голосу одинаковой для обоих боли?

— Я как раз думал слетать, навестить тебя, а ты сама меня нашла. Что тянуть? Я готов, по глазам вижу, что готова и ты, — игривые нотки появились в тоне Нонуса, будто он обсуждал со мной не кампанию по уничтожению Макты, а… наши отношения. Или мне уже мерещится это? Я почувствовала, что краснею.

— Я… готова.

Вдруг хлынул дождь. Скрыл Нонуса за прозрачной текучей стеной, и я рванулась к нему, еще не разумом, скорым на тревогу сердцем испугавшись, что сейчас он исчезнет за ней навсегда. И прежде чем снова испугалась, теперь своего порыва, вампир уже обнимал меня. Глаза Нонуса оказались на уровне моих глаз, я видела свое отражение в них: худое лицо с огромными глазами, сведенными густыми бровями и морщинками сомнения у губ — маска смятения.

— Я люблю тебя, Ариста, — просто и неожиданно сказал Нонус — пустил кинжал, перерезавший канат, и мы рухнули в черную пропасть, рассекаемую тонкими прерывистыми серебристыми линиями воды. Я моргнула, стряхивая с ресниц дождь, и теперь увидела не свое отражение, а просто глаза Нонуса, светлые, прозрачней струй, льющихся с неба, но уже не холодные. В этот раз он не прятался от меня под маской тени, ярко, как днем, я видела его лицо, спокойное и ясное. Капли застревали в уголках его губ, сглаживая вечную усмешку вампира, делая ее не такой уж резкой. Его скорое дыхание обжигало мне щеку. А когда я крепче прижалась к нему, я услышала биение его сердца.

— Ведь это наилучший вариант любви, когда двое просто смотрят в одном направлении, верно? — тихо добавил он, а я следила за движениями его губ, как зачарованная, а потом прижалась к ним своими, чтобы прекратить все слова. Не нужно пока вспоминать Бал Карды и стаи птиц, потом придет время разобраться, чего больше в моем чувстве — любопытства или благодарности, сейчас время ощущений, а не мыслей. В конце концов, всегда можно обвинить во всем дождь.

Намокшая одежда стянула тело ледяной коркой, тем чувствительней и слаще казались прикосновения его горячих сильных пальцев, изучающе поглаживающих мою шею и грудь, а, даря ласки сама, я прислушивалась к ускорившемуся биению его сердца и затаенно улыбалась. Он чувствовал эту улыбку на моих губах своими, тут же возвращал ее мне, и это ощущение казалось едва ли не сильнее другого, куда более интимного соприкосновения двух тел. Шум дождя отдалился и угас совсем, только вода все лилась и лилась с небес, очерчивая в темноте холодными мазками силуэты наших разгоряченных тел. Смертные разбегались от дворца под защиту деревьев парка, они боялись замерзнуть под черным ночным дождем, а двух carere morte этот дождь наоборот заключил в прозрачный кокон, дав согреться в обоюдных ласках, дав вспомнить наши все еще живые и умеющие больно, сильно и сладко чувствовать тела. Ласки становились все жарче. Я дразнила, то отдаляясь, то приближаясь, угадывая его желания и медля их исполнять, распаляя… пока Нонус не прижал меня к перилам мостика, не оставляя выходов, — без капли его привычной разумной отстраненности самозабвенное движение. Он вздернул мне платье до талии, а я за плечи привлекла его к себе еще ближе, так, чтобы выходов не осталось совсем.

— Все-таки не все вампиры оставляют влечение в первом пятидесятилетии, — лукаво заметила я, и теперь пришла очередь Нонуса прервать меня поцелуем.

Все можно, пока идет дождь — это стало нашим негласным правилом. Но вот, серебристые нити, сшивавшие небо и землю, разредились и пропали, разбитое ударами капель зеркало пруда вновь чернело гладкой глазурью. И вампир отступил от меня. Белая, не потемневшая от влаги куртка нелепо встопорщилась на мальчишески узких плечах, когда он скрестил на груди руки, спрятав облепленные намокшими кружевами изящные запястья. Он смотрел мне в лицо, взгляд бегал от губ к глазам, будто Нонус ожидал от меня каких-то слов или хотя бы знака. Но я молчала — осторожно. Игривость, с которой я только что проверяла границы холодности партнера, исчезла, вернулись все старые сомнения и обиды. И, наконец, вампир отвел взгляд.

— Это не мы, — сказал он то же, что недавно думала я. — Это дождь виноват. Давай для общего спокойствия пока думать так, моя мокрая-до-нитки Королева. Очень скоро ритуал обмена кровью — обмена мыслями все равно сольет нас воедино, и все истинные чувства вскроются, как реки весной.

Я встрепенулась, выказав фальшивую деловитость:

— Когда?

Вампир оглядел опустевшую, потемневшую и засветившуюся зеркалами луж дворцовую площадь.

— На сегодня кураж толпы уже потерян. Я слышал клики призвать Асседи на трон, думаю, эта идея возобладает в народе на ближайшие сутки. Но это не значит, что можно отложить нашу эскападу. Я приведу своих кукол в рабочее состояние, и ты собери своих из окрестностей. Встретимся в старом дворце через два часа.

Я, не удержавшись, улыбнулась:

— Чтобы привести кукол в рабочее состояние, мне достаточно получаса, полагаю, тебе и того меньше. Остальное время ты, видимо, собираешься потратить на переодевание и прихорашивание? -

Голос, все-таки, звучал еще неуверенно: от неугасшего дыхания дрожало горло. Нонус шутливо развел руками:

— Не люблю вершить историю в потерявшей вид одежде.

Через два часа мы встретились на том же балконе старого дворца Асседи, где четырнадцать лет назад я стала carere morte.

Нонус полностью переоделся: в точной такие же белый плащ-куртку, расшитую кружевом рубашку и панталоны, только сухие. Я напрягала губы чтобы не засмеяться. Сама же просто просушила платье, покружившись в танце вокруг костра, разожженного на главной площади Карды. Таких безумных танцоров там было много… как и голодных вампиров вокруг. Не удержавшись, я обессилила в танце четверых или пятерых, вспоминая при этом гипнотические «Солнце и Луну» Бала Карды. Нонус тоже подкрепился по дороге: на кружевном манжете осталось пятно крови.

«Странная неаккуратность! Должно быть, он очень сильно волнуется…»

— А где старый знакомый из южной империи? — удивилась я. — Я думала, ты нас познакомишь.

— В этом нет необходимости: вы с ним будете заниматься разными частями моего плана. — Нонус облокотился о перила балкона, повернувшись в профиль. Заметно было, что он не хочет встречаться со мной взглядом. Я мельком подумала: из-за волнения или из-за недавнего дождя? — но вампир не дал угубиться в разбор догадок.

— Перейдем к делу, — суховато сообщил Нонус. — Ты, надеюсь, помнишь, что в моем плане избавления Терратиморэ от Макты я собираюсь поручить тебе пятерку старших вампиров. Вако может помешать моему опыту с Мактой, поэтому он и его компания должны быть устранены. Полагаю, ты не изменила отношения к ним за прошедшие годы?

— Я приведу их, куда скажешь. И втайне надеюсь, что ты прикажешь вывести их на солнце.

— Не совсем. После обмена кровью со мной ты должна будешь привести их в церковь Микаэля. Точнее, они сами побегут туда, едва узнав от тебя о Голосе Бездны — Атере, чья гробница находится под церковью… Уничтожить Атера — и Макта уйдет в сон до рождения следующего Голоса Бездны.

— А дальше что? Разумеется, найдя Атера, пятерка захочет его унитожить. Я должна буду помешать им сделать это?

— Больше я не могу сказать тебе ничего сейчас. Видишь ли, пятерка вряд ли поверит твоим словам, но вот твоей памяти — поверит. Сведения об Атере они получат, когда один из них обменяется с тобой кровью. Они давно мечтают получить доступ к моей памяти и, конечно же, захотят сделать это через тебя, узнав, что мы — партнеры по мыслям. Не препятствуй им в этом.

— Ты собираешься открыть нашу память и мысли пятерке?! — возмутилась я. План Нонуса не казался пока хоть капельку ясным.

— Далеко не всю память и ненадолго, только до церкви Микаэля, моя скаредная Королева… Понимаешь меня?

— Наша память нужна, чтобы привести их в церковь, а оттуда они уже не выйдут живыми…

— Молчи! Не думай об этом! Никто не должен прочитать это в твоих мыслях.

— Хорошо. Но расскажи побольше про обмен мыслями. На что из того, что мне известно, это похоже?

Нонус задумался:

— Пожалуй, на управление куклой, сделанной из недавно умершего человека сохранившей его память и следы эмоций. Только это не управление, а партнерство, и твой сосед по крови не мертв.

— То есть, это совсем не похоже на управление куклой!

— Пожалуй. Еще представление о тени близости обменявшихся кровью может дать близость любовников. Но лишь о тени.

— А все обменявшиеся кровью carere morte чувствуют друг друга одинаково? Или в этих союзах есть более сильные и более слабые?

— Как и везде, в них могут быть сильнейшие и слабейшие. А могут быть равные партнеры, какими, уверен, будем мы с тобой. Если же в паре один явно сильнее другого, он может оттеснить соперника, отвести ему лишь крохотный уголок в общем мысленном море и заправлять его телом почти как телом куклы. Впрочем, даже в этом случае слабейший способен скрыть часть себя от соседа по мыслям. То, что не хочешь сообщать никому, можно спрятать под яркими воспоминаниями или утопить в реках сильных чувств. Но довольно разговоров, практика научит лучше теории… — резво и будто принужденно закончил он и незнакомым нервным жестом потер руки. Недовольная слишком скорым окончанием введения, я нахмурилась:

— И ты полагаешь, после такого объяснения я дам тебе залезть в свои мысли?

— Я точно также дам тебе залезть в свои. Если б был другой способ собрать пятерку в одной ловушке, я бы воспользовался им. Но способа нет: я перебрал все возможные варианты, и все они хуже церкви Микаэля. Выше нос, обмен кровью это совсем не так обременительно, как написано сейчас на твоем лице. А для похоже мыслящих и чувствующих carere morte, как мы с тобой, он вовсе станет интересным развлечением.

— Но если наша кровь бессмертна, мы будем читать друг у друга мысли всю вечность? Убрать другого из своей головы потом как-нибудь можно?

— Я за сто сорок лет не нашел средства, кроме смерти одного из партнеров. Можно заслонить свои мысли стеной, так что партнер не будет знать почти ничего. Какие-то сильные эмоции будут долетать до тебя даже сквозь барьер, но постоянного шума чужих мыслей не будет. На самом деле, чтение мыслей между идеально чувствующими друг друга партнерами похоже на чтение книги: захотел — открыл и прочел, а не захотел — пусть пылится дальше.

Я скепически усмехнулась, хотя сравнение меня несколько воодушевило:

— А вырывать страницы из этой книги можно? А писать между строк свое?

— То есть лишить партнера части его воспоминаний или заместить его мысли своими? Нонус улыбнулся. — Нет. Представим, что эта книга сделана из некоей неповреждаемой бумаги, на которой кроме того, что написано, ничего своего надписать нельзя — свободную волю партнера обмен кровью не отменяет. Впрочем, можно сделать больно, можно заставить повиноваться болью… но не думаю, что это твой метод, моя добрая Королева. Да и строптивцы редки, гораздо чаще партнер по мыслям бывает рад дать тебе решать все за него, присасывается как пиявка.

— Ты с кем-то уже общался столь близко, да?

— Да, много лет, — Нонус упрямо смотрел вдаль, сцепив пальцы в замок так, что они побелели от усилия.

— Кто же он? Или это она?

— Это был Атер, — Нонус резковато усмехнулся. — Не бойся, он давно в забытьи, накрытый знаменем Арденса. Он не ворвется в твои мысли ужасным видением.

«Какой неожиданный и в то же время предсказуемый кусок прошлого белого вампира! Очередная темная тайна Нонуса раскрылась, какие еще впереди? Он так много говорит о родстве наших душ, но чем больше говорит, тем меньше я его чувствую…» Я содрогнулась:

— Но если это знамя убрать…

— Ни я, ни кто-либо в Терратиморэ этого делать не собирается. Я воспользовался знаниями алхимика, чтобы приготовить зелье, и, надеюсь, более он мне не понадобится.

— Гм…

— Ты что, все еще боишься, моя бесстрашная Королева? — Нонус впервые за беседу взглянул на меня с интересом. — Нет, это не страх, ты трепещешь от любопытства, когда я приоткрываю хоть кусочек своего прошлого! Хочешь получить все? Подойди.

Я молчала. Очень странный Нонус и очень странный разговор, втройне странный после поцелуя под дождем! Я ожидала большего. Более теплой встречи, более подробных объяснений. А сейчас складывалось впечатление, что Нонус задвинул меня на дальний край своей игровой доски и обращался соответственно, не как с другом, а как с игральной фигуркой. Почему? Что это, месть обиженного? Но он же сам согласился считать дождь во всем виноватым… Или Нонус спрятался в этой фразе, как обычно прячется за защитным обращением «Королева», а сам втайне ждал решительного шага от меня? Бездна, что я могла бы сказать ему: что на одних благодарности и уважении не вырастить цветок любви? Что стаю птиц в ночь Бала Карды забыть не получится? -

И еще: я боялась, очень боялась. Пусть мои любовники не были похожи, но я чувствовала в Нонусе ту же скрытность и упрямство, что в Эреусе… и слишком помнила, какой болью закончилась та моя любовь.

Вдали, на площади дворца Макты, снова волновалось людское море, искры от зажженных костров уносились в небо, рисуя по черной глади новый звездный узор. Карда ждала, когда Асседи примет решение и явится во дворец, поборов страх перед Мактой, но претендент на корону медлил. Не медлили только carere morte, хаос в мире смертных стал для них праздником с великим пиршеством. Так и я молчу. И медлю, а мой новый страх крылатой клочковатой тенью расползается все дальше, поглощая верные мысли и усыпляя, как дурманная трава… -

Нонус опять отвернулся, он глядел на город. Изящная тонкая фигура, совсем не похожий на Эреуса и точно такой же. «Не рассказывает ничего, а после спрашивает строго!» — с досадой подумала я, но при взгляде на вампира в душе поднялась не волна ненависти, а что-то совсем другое, беспокойное и светлое. Может, эта встреча дана мне, чтобы исправить старую ошибку, жертвой которой пали мы с супругом? Тогда я бежала от страха, который возбуждали во мне странные умолчания Эреуса, не пыталась ни поговорить с мужем по душам, ни разузнать о делах охотников на стороне, и дорого пришлось платить за мнимый покой! Я заплатила тремя жизнями: Антеи, Эреуса и своей — после смерти дочери нас обоих нельзя уже считать живыми.

«Но сейчас тебе нечего терять, Ариста, и нечего бояться. Что же ты?!»

Я глубоко, дрожаще выдохнула и шагнула к Нонусу. Он развернулся ко мне, веселый и насмешливый, как обычно:

— Ну что, ты все-таки готова, Ариста?

— Что нужно делать? — тихо спросила я, подавая ему руку ладонью вверх. Дружеский, доверительный жест. Нонус достал кинжал и порезал протянутую ему ладонь, затем также порезал свою и, глядя мне в глаза, шагнул навстречу. Я отпустила все мысли, догадки и страх, и неожиданно почувствовала позабытый еще со времен правления Арденсов покой. И мы пожали друг другу пораненные руки, смешав холодную кровь.

— Лучше закрой глаза. Представь, что осваиваешь новую куклу, — шепнул Нонус. Я зажмурилась, как дети, загадывающие желание, и стиснула руку вампира крепче.

…Теперь все было готово для завершения моего плана, и завершиться он должен был быстро, за пару ночей. От мысли о том, что до начала новой эры остались не тысячелетия, а часы, кружилась голова. Новый мир, каким он будет? Дети ненависти Бездны создали ад на земле, дети любви должны создать рай. Утопическую мечту поэтов и сказочников: край чудес, землю волшества…

«Что это? Это мои мысли… или не мои? Я могла бы мечтать так, но…»

— Глупец и безумец! Мальчишка! — перед мысленным взором встало знакомое лицо — смуглое, удлиненно-строгое. Алхимик Атер. Как ненавистна каждая его черточка! Хочется смять его как глину и вылепить новое, ничем не напоминающее это. Стереть навсегда из памяти злые, глубоко прорезанные морщинки у глаз, выплевывающий обидные слова как яд маленький злой рот.

— Я все равно закончу то, что ты не позволил мне закончить, старик. Я дам Макте то, что он ищет: жизнь. Тогда он уйдет, а я получу возможность создать новое воплощение Бездны, и воплощение доброго, а не злого чувства. -

Из четких ощущений осталось только пожатие руки. Остальное все поменялось: понятия, мысли, чувства… направления. Картинки прошлого листались, как страницы книги. Грязный маленький город, солдаты в синих, подбитых мехом плащах и массивных панцирях северян шли дорогой Виндекса. Опять сердитое лицо Атера, выговаривающего кому-то что-то, стыдящего за беспочвенные мечты и довольно улыбающегося в ответ на покорное: «Я был не прав, мастер…» Еще люди, много людей, к одним тянулись нити привязанности, к другим — обиды и ненависти. И короткое видение Лазара Арденса — не такого гладкого, как на монетах, и будто больного, усталого и старого, с тихим низким голосом:

— Создание Бездны, но не свободное, как существа южан, уязвимое? Ты безумец, Атер. Но если твой ритуал подарит мне еще чуть-чуть жизни, я согласен и на создание Бездны.

А потом — сгусток тьмы, выбрасывающий в стороны протуберанцы тени. Похожий на звезду, испускающую какой-то небывалый черный свет.

«Что это? Макта?»

Стала различима неоднородность сгустка. Он расслаивался, распадался. Скоро я поняла, что смотрю на фигуру человека, черную-черную, лишенную каких бы то ни было индивидуальных черт, похожую на набросок. Человек без движения лежал на полу какого-то, судя по сырости и давящей тяжести стен, подземного помещения. Я будто обошла его кругом, нагнулась, рассматривая лицо, и отшатнулась, увидев. Лица не было — черный овал, сияющие белые звезды — глаза, зияюшая рана раскрытого рта — воронка в Бездну. Но самым ужасным был все-таки не внешний облик того, кого позже нарекут Мактой — Убийцей. Стон отвращения вызывала абсолютная реальность черного существа. Да, оно было. В этом мире. Не видение, не мираж, не подделка. Оно не дышало, но не было мертво. Оно что-то мыслило и чувствовало там, под лишенной индивидуальности оболочкой. Оно — воплощение Бездны в нашем мире.

«Нонус, где ты?» — позвала я мысленно, от ужаса перед Мактой вспомнив вдруг и себя, и что происходит. Должно быть, я глубоко нырнула в его память! Как теперь выбраться, прийти в себя — в буквальном смысле?

«Нонус…» -

Похоже, он не замечал моих метаний. А черная фигура на полу пошевелилась, и мороз прошел по коже от неестественности этого движения. Макта будто ощупывал что-то в воздухе перед собой, ощупывал с нечеловеческой осторожностью, тонкостью, гибкостью. Он искал коридоры и подпорки в нашем мире, по которым могла бы распространиться, подобно растению, его Бездна…

«Нонус!»

Я рванулась прочь от Макты. Тот потянулся, мне показалось, за моим движением, и ужас подхлестнул, я выскочила из видения в черноту, заполненную только голосом:

— Я хочу подарить силу Бездны миру. Пусть новое Ее воплощение дарит людям возможность творить волшебство, а не отнимает у них жизни, как голодное до чужой крови создание Атера.

«Почему темно? Ах, Нонус же говорил закрыть глаза!» — Я открыла глаза, но увидела перед собой не его, а свое лицо: будто отражение в зеркале, только у отражения глаза были по-прежнему закрыты. Отвыкшая от чистоты картинки, не разламывающейся на части трещинами, не осыпающейся осколками очередного зеркала, я замерла, вглядываясь в себя. Глазами кукол я много раз видела себя со стороны, но ни разу не приближалась, чтобы не запутаться в ощущениях. Вот какое оно сейчас, мое лицо: угловатое, похудевшее с резкими гранями скул и провалившихся щек. Напоминанием о былой красоте остались длинные черные ресницы, густые, красивой формы брови. Нос заострился, губы побледнели — и мое и чужое лицо, больше чем тень, но меньше чем человек. Удивительно разглядывать его теперь, когда история этой женщины проходит перед взором собственной памяти: и морщинки и неточности вдруг обретают смысл — и новую прелесть… -

«О, но последнее — уже не мое впечатление!» Я будто на волнах качалась в море общих мыслей, то чужая волна меня подымала, то своя. И гул этого моря нарастал, постепенно переходя границы безболезненности… -

Будто каменная стена рухнула в только что осознанное мной мысленное море, разделив его пополам. Перед глазами опять была чернота, но ни голосов, ни толкущихся на границе зрения видений.

— Открывай глаза, Ариста, — позвал Нонус.

Я подчинилась. Мы с Нонусом по-прежнему стояли на балконе, взявшись за руки. Вампир иронично улыбался:

— Руки можно уже расцепить… Вот так. Ну что, понравилась новая «книга»?

— Я запуталась, — я вздохнула, машинально потирая зудящий заживающий порез на ладони о платье, — запуталась совершенно! Голоса, твой и чужие, картинки Карды сто лет назад, Лазар Арденс, Макта…

— Именно так. Потому что ты попала прямиком в мою ловушку, — Нонус довольно хлопнул ладонью по перилам балкона. — А когда выбралась, открыла глаза в моем теле, и мы зацепили друг друга, когда оба любовалась тобой. Все верно?

— Да, вроде бы так. Но что еще за ловушка, Нонус? — я позволила себе легкую обиду и тут же почувствовала, как она рябью отразилась на волнах общего моря мыслей. Это море не исчезло, осталось рядом, будто за окном домика на уступе береговой скалы.

— Ловушку я готовил для того из пятерки, кто решится присоединиться к нам в нашем увлекательном плавании, — тут же заверил Нонус, успокоив рябь. — Как ее сделать? Нужно выбрать несколько ярких воспоминаний, идей, собственных или чужих, принятых близко к сердцу, снабдить их эмоциями, настолько сильными, насколько возможно, и пустить их бежать по кругу, связав единой цепью ассоциаций. И тогда, если во время обмена кровью думать о чем-либо из этой цепочки, твой гость попадет в волшебный замкнутый круг, и будет метаться по нему, ничего не узнавая об истинных твоих мыслях и чувствах. Самое главное и самое сложное, моя Королева, относиться потом ко всему, происходящему вокруг, отстраненно. Потому что твои сильные эмоции способны пробить стены твоей же ловушки.

Я покачала головой, несмотря на объяснения Нонуса чувствуя некоторую неуверенность:

— Я звала тебя из ловушки. Ты не слышал или не отзывался? А когда поймала твое впечатление о себе, показалось, что оно сделано на основе уже моей памяти. Ты что, успел покопаться в моих воспоминаниях без моего ведома?!

— Хороший вопрос, — вампир немного помрачнел. — Твой зов я слышал, потому что следил за тем, что творится в твоих мыслях здесь и сейчас. Я наблюдал за тем, как ты бегала по кругу, но не отзывался: хотел посмотреть, как ты выберешься из ловушки. Когда ты добралась до Макты, нить ужаса вывела меня в твое прошлое, и я увидел твои старые страхи. Видишь ли, обмен кровью вовсе не дает полного, абсолютно открытого доступа ко всем знаниям, памяти, опыту партнера. Двери к кускам твоего прошлого для партнера отворяются только в те моменты, когда ты вспоминаешь что-то или чувствуешь те же эмоции, что и во время искомого события. И ты совершенно правильно отметила: изнутри себя ты не можешь почувствовать, роется партнер в твоей памяти или нет. Но можно понять это, отследив его мысли. Что-то вроде подглядывания в замочную скважину.

— А если мы оба будем друг за другом так подглядывать, одновременно?

— Получится мысленный резонанс, и обоим покажется, что голова вот-вот расколется от боли. Ты должна была почувствовать начало этой боли, когда мы с тобой столкнулись на одной мысленной дорожке, любуясь твоим лицом. Если такое произошло, нужно перейти на другую дорожку — обратить внимание на внешний мир или перевести на другую дорожку партнера, окликнув его, как я окликнул тебя, — Нонус хитро улыбнулся. — И вот как раз тут и лежит ответ на один из важнейших для тебя вопросов, Ариста: почему я выбрал для обращения тебя, а не кого-то другого. Меня поразило твое доверие к мужу. Да, ты умеешь доверять, и не станешь отслеживать, что я думаю в каждый миг, точно также, как я не стану отслеживать это о тебе. То, что я сейчас проделал, не в счет, я просто проверял, как работает ловушка.

— Мое доверие к Эреусу основывалось, прежде всего, на незнании, — хрипло заметила я. Нонус легкомысленно махнул рукой:

— Очередная твоя придуманная вина. Я рассматриваю только твою способность доверять — и ничего более.

Пришлось проглотить это. Я попыталась снова задуматься о плане вампира и скоро воскликнула:

— Но тогда получается, чтобы быть уверенной, что мой гость из пятерки не покинул ловушку, мне придется все время подглядывать за ним, отслеживать ход его мыслей!

— Я помогу, будем следить поочередно, — теперь раздражился Нонус, гладь общего моря мыслей опять задрожала. — Также можно отследить, что партнер залез в закрытую для него мысленную область, по тому, как изменился фон его эмоций — поверхность общего моря. Если она вдруг забликовала чужой яркой радостью, ужасом, интересом, стоит скользнуть в «здесь и сейчас» гостя и проверить, не зацепил ли он нечто запретное для себя в твоей памяти. Если, действительно, зацепил, вытолкни его прочь любой сильной эмоцией или воспоминанием. А за твою ловушку не волнуйся: в нее мы заложим все ответы на первейшие вопросы Вако к нам. И кинем побольше живых эмоций: пусть обменявшийся кровью думает, что перед ним вся ты, а не малая часть Аристы Эмендо. Тогда пятерка решит, что мы не лжем, и останется довольной тем, что им открылось. Если же гость все-таки выберется из ловушки, он прежде всего постарается вернуться в свое тело, это естественная первая реакция. Туда — пусть бежит. Заодно сообщит остальным, что узнал.

Я опять покачала головой:

— Зная Вако, предположу, что он предпочтет нападение. Добраться до твоих истинных планов и целей прежде возвращения в родное тело.

— А что ты знаешь сейчас о моих истинных планах? Что Вако сможет узнать о них через тебя? Ничего! Ты просто веришь мне, — Нонус улыбнулся и дружески приобнял за плечи, — Зная Вако, предположу, что одной веры ему окажется недостаточно. Не узнав от тебя, он захочет узнать о моих планах от меня, а я быстро поймаю его на этой дороге и швырну в пасть своей ловушки.

Тело расслабилось от его теплого прикосновения. И, хотя сомнения по-прежнему сковывали разум, я улыбнулась в ответ:

— Черная фигура в твоей ловушке — это Макта после опыта Атера? Из такого состояния ты восстановил его до нынешнего? Как?!

— Веди себя хорошо, не задавай лишних вопросов, моя любознательная Королева, и однажды я покажу тебе историю восстановления Макты одной семичасовой театрализованной поэмой, — ухмыльнулся Нонус. — А сейчас пора обозначить детали предприятия и перейти к делу.

— Хорошо, — я нахмурилась, задумавшись. — Ты ни разу не сказал, а как я встречусь с пятеркой?

Нонус картинно развел руками:

— Понятия не имею!

— То есть, как?! Или я должна сама продумать детали этой встречи? Ты, м-м… проверяешь мои умственные способности?

— Не сомневаюсь, что ты легко и быстро решила бы эту задачу, но все уже решено. Я же понятия не имею, как произойдет твоя встреча с пятеркой, потому что отдал инициативу в этом пятерке. Едва вернувшись в Терратиморэ, я пустил слух: Нонус обменялся кровью с Лесной Старухой. И желающий узнать все планы самого странного вампира земли страха должен обменяться кровью с его ученицей.

— Значит, ты… ты уже предал меня им?

— А их — тебе, моя беспощадная Королева. Сейчас придумаем твою ловушку, а затем ты вернешься в северное логово и будешь ждать. Полагаю, Вако уже сообщил Асседи, что ему нужна Лесная Старуха, и тот отправил за ней охотников. Скоро за тобой придут. Не волнуйся: с сосудом моих мыслей пятерка будет обращаться бережно.

После создания, под чутким руководством Нонуса, своей ловушки, все еще недоумевающая, пошатывающаяся от волн то собственных, то чужих мыслей и чувств, я возвратилась в логово в северном лесу. Я пыталась привести то, что сказал Нонус, в цельную систему, но не выходило, в тонко сплетенной сети зияли порядочные прорехи. Видимо, вампир тем стремился обезопасить свой великий план от вмешательства пятерки, увы, не вполне веря в силу моего духа. Скоро я вызвала Нонуса на новый разговор и попробовала нырять в нашем общем мысленном море по нитям его воспоминаний, тянущимся от некоторых реплик. Но Нонус был настороже и каждый раз выставлял на моем пути щит, отталкивающий в знакомую ловушку. После последнего погружения я вовсе вылетела на поверхность вся красная от смущения: вместо ловушки с Мактой Нонус отправил меня в сцену обретения крыльев, только взятую не с моей, а с его стороны. После этого осталось качаться на волнах чувств и обмениваться репликами, как в обычном разговоре, только истинное состояние собеседника теперь можно было читать не по его лицу и рукам, а по искажению поверхности воды, гораздо более тонкому и в то же время гораздо более сильному:

— Значит, ты все подглядываешь за мной, предупреждая попытки проникнуть вглубь твоих планов… А если я попробую прочитать, о чем сейчас думаешь ты?

— Пробуй смело, моя Королева, нас уже не скрутит от боли. Я не подглядываю сейчас за тобой. Честно прекратил это, едва ты успокоилась и перестала нырять за сведениями о моем плане.

— Ты скрываешь свой план, потому что полагаешь, я выдам его пятерке? Ты мне не доверяешь? Сомневаешься в моей силе?

— Я оберегаю тебя: лишние задачи, вроде охраны от Вако деталей моего плана, тебе, неопытному пловцу по морю мыслей, совсем ни к чему, — гладкая поверхность моря так и излучала искренность, но я прищурилась, пытаясь пронзить то, что пряталось под зеркальной гладью:

— Так обучил бы меня раньше… Ты все-таки не доверяешь мне!

Вместо ответа Нонус вдруг открыл воронку вдали. Я подплыла и заглянула на дно водоворота. Там была спрятана далекая зимняя ночь и балкон старого дворца Арденсов. Там была истинная причина того, почему Нонус меня обратил. В ту ночь он явился в заброшенный дворец, почувствовав беззвучный вопль о помощи, который сначала показался ему эхом его собственного крика. Он спас меня, чтобы я спасла его. Я стала для него другом, вдохновением и судией сразу, — то, что и я давно чувствовала по отношению к нему.

Продолжить разговор нам не дали: посланные Асседи охотники Диоса явились за Лесной Старухой. Они взяли огонь и подожгли лес, вынудив бежать к реке — моей старой знакомой. Я неслась вместе с крылатыми и мохнатыми, крохотными и огромными тварями, лишь изредка огрызаясь. Защита, окружающая каждого охотника алмазным щитом, дразнила, убеждала попробовать разгрзыть ее, но я не перестраивала кукол для нападения. Потом. Сейчас пятерка Вако должна получить Лесную Старуху. Время моего хода наступит в церкви Микаеля… Незадолго до рассвета охотники загнали меня в реку. Я стояла по колено в воде в узком, облепляющем фигуру нижнем платье, с рассыпавшимися по плечам черными волосами, вокруг сгрудились мои звери, а птицы кружились в небе надо мной большой, грозно клокочущей тучей.

— Лесная Старуха! — перешептывались охотники. Вперед вышла одна, рыжеволосая и статная, без маски, скрывающей лицо. Она не боялась мести вампиров: тем не случалось уйти от нее живыми. Я знала это, потому что иногда следила за ее рейдами в Карде… Фламма Диос, новая жена Эреуса.

— Асседи приказал привести ему Ужасную Старуху, живущую в этом лесу, — сообщила охотница, наставив на меня взведенный арбалет, и чуть нахмурилась. — Полагаю, речь идет о вас, леди Эмендо?

Меня связали какими-то специальными веревками, вытягивающими силы, набросили мешок на голову и кружным путем через реку повезли в Карду. Я посмеивалась глупости охотников: неужели не понимают, что глазами кукол я все равно увижу дорогу? К вечеру мы достигли Карды. Близ городских стен охотники передали меня слугам Асседи и ретировались. Но эти смертные не повезли меня к хозяину, и едва охотники скрылись из виду, вновь передали, теперь слугам Вако. Меня повезли в тайное убежище пятерки — все, как говорил Нонус.

Я ожидала, что Гедеон проявит большую изобретательность в сокрытии кардинского убежища пятерки, но тот ничего не стал добавалять к тому, что сделали охотники. Я безо всяких помех глазами кукол-птиц следила за маленькой, будто игрушечной черной каретой с гербом Вако, в которой меня везли. Запряженная двойкой, она скользила по блестящим от жидкой грязи улицам нижней Карды. Моя ловушка для пятерки была готова, и я отдыхала в мысленном море, покачиваясь на теплых и ласковых волнах общего покоя.

Кони замедлили бег на Последней улице нижней Карды. Улица эта получила мрачное название, ставшее основным, за то, что, по уверениям старожилов, забредший туда на свою беду житель более благопристойного района Карды назад уже не возвращался. Похоже, именно здесь находилось одно из основаных убежищ пятерки старших вампиров… И точно — кони встали у хлипкой хибары в конце улицы. На вид она ничем не отличалась от таких же хибар вокруг — не то жилищ, не то гор мусора, кое-как слепленных грязью, косо уходящих в землю по край окон первого этажа, но под этой угадывались обширные подземные залы. Их богатое убранство золотым светом пробивалось из мутных слюдяных оконец подвального этажа на уровне лодыжек. Единственную дверь охранял смертный оборванец.

Привезшие меня стянули с головы мешок, перерезали веревки и подтолкнули к двери. И я впервые за день почувствовала небольшую тревогу Нонуса, взметнувшую в общем мысленном море островерхие волны.

«Все получится», — тут же подбодрил вампир. Я скользнула по нити этой фразы в его «здесь и сейчас». Проследила его взгляд. Нонус возвратился в столичный дом и в лаборатории листал какой-то пухлый том записей. Но четкие движения его руки внезапно показались отстраненными. То ли Нонус отвлекал сам себя от невеселых дум и злых эмоций, то ли… старался для меня, изображая видимость деятельности?

Нонус заметил мое подозрение. Аура боли охватила голову, и вампир захлопнул книгу, отвлекая нас обоих.

— Ты кого-то ждешь? — наугад бросила я уже с общей поверхности мысленного моря.

— Старого знакомого, южанина, — преувеличенно ровно отозвался он, сделав этой фразой водную гладь на мгновение блестящей как зеркало, отражающее безмятежные небеса и скрывающее, что творится в глубине. Нет, это была не ложь, но… умолчание.

В реальности меня в это время опять подтолкнули к двери, на этот раз уже совсем невежливо, и я отложила в сторону картинку моря, на миг ставшего зеркалом. Оборванец у двери сглотнул, и я зачем-то проследила как дергается его кадык, как теплая кровь ходит по вене рядом вверх-вниз… Смертный отступил в сторону, тронув дверь, и та отворилась внутрь домика, открыв длинную лестницу, уводящую в темноту. В спину опять толкнули, и я начала спускаться в убежище пятерки, ведомая скорее обонянием, чем зрением. Все куклы остались снаружи. В подземелье было несколько мелких созданий Нонуса, при желании можно было обратиться к картинке от них, но пока не хотелось так нагружать несчастный разум. Пахло кровью и этот аромат с каждой новой ступенькой делался все сильнее. Я будто в реку входила: вот я по колено в ней, вот по грудь, а вот — вода захлестывает голову. Проснулась воронка голода, заворочалась в груди, хотя я хорошо накормила ее прошлой ночью. Увы, управление армией кукол быстро истощает силы кукловода…

В конце лестницы отворилась еще дверь — тяжелая, громадная, не в пример верхней. Желтый прямоугольник света упал на последние ступени, лизнул край платья. Там, внизу, ждет меня пятерка старших… Я глубоко вдохнула, чтобы первая фраза вышла достаточно громкой, а каблуки меж тем отсчитывали последние ступени.

Я была готова к встрече с Вако, но, увы, первый зал оказался пуст: только стража из вампиров младших поколений вперемешку с людьми. Странность привлечения к охране сильнейших из вампиров смертных объяснялась просто: оружие в руках вампиров не могло причинить вреда охотникам, находящимся под защитой собственной частицы Бездны, но в руках смертных обретало стандартную поражающую мощь, и поединок двух Бездн превращался в обычный поединок двух смертных. Пуст оказался и второй зал — трапезная с выложенными камнем полом и стенами, с большой печью в углу и толстым железным столбом в центре. По периметру зала в полу были проделаны канавки. Даже чисто вымытые они пахли кровью, которую сюда сгоняли с пола после каждой трапезы. Я представила масштабы обедов, проходящих тут, и содрогнулась. Если б вампиры Карды знали хотя бы секрет Нонуса — секрет приготовления несворачивающейся длительное время крови!

— Нонус, не думал с ними поделиться? Столько крови уходит впустую!

— Не эта ли леди мечтала извести тварей до последней? А теперь ищешь, как бы облегчить им существование, Ариста? — Нонус устало засмеялся, я тоже улыбнулась:

— Да, я заговариваюсь. Но, все же… мы не знаем, сколько еще лет это продлится.

— Недолго, если мой план удастся, — ровно заметил Нонус. Я спокойно прошла третий зал — комнату отдыха, передо мной распахивались двери четвертого. Старейшие вампиры заседали там.

Я знала: встреча с ними станет тяжелым испытанием, но все же шла почти с радостью. Не только благодарность и желание помочь Нонусу вели меня. Много вопросов накопилось к самой себе за прошедшие годы. Достойную ли цель я выбрала? Исцеление так похоже на прощение… Смогу ли я справиться с этой целью, если до сих пор не смогла простить ни себя, ни мир? Одиночество и игры с куклами разрешению сложных вопросов не способствовали. Я спрашивала себя, спрашивала мир, но не получила ответов. Не спросила я только самых ненавистных carere morte, погубивших Антею — значит, ответы у них.

Мои конвоиры встала у дверей четвертого зала, а я машинально сделала еще шаг вперед. Четвертый зал был небольшим, углы, если они были, тонули в темноте. Пятерка расположилась за большим круглым столом в центре, в креслах с высокими спинками. Явно в подражание тайным орденам аристократии, не хватало лишь одинаковых балахонов и прячущихся в тени капюшонов лиц…Ах, я бы хотела не видеть этих ненавистных лиц!

Все были одеты по строгой моде, внедренной Мактой. Вако в темно-синей куртке с круглым воротником занял место напротив двери, по обе руки от него расположились дамы — Семель и Майя, а Алоис Митто и Хонор Дивелли сидели ко мне спиной. И хорошо. Потому что если б Митто только посмел взглянуть на меня сейчас, остался бы без глаз… и дальнейшая беседа, вероятно, была бы скомкана.

Вако узнал меня сразу и, к его чести, не испугался. Он даже вовсе не показал удивления ни лицом, ни телом: руки так и остались лежать на столе расслабленно и спокойно. А вот мои руки сжались в кулаки — и тут же я почувствовала на них мягкие и холодные ладони Нонуса:

— Спокойно. Приведи их, куда я сказал, а дальше делай, что хочешь.

— Так значит, вот кто скрывался под маской Лесной Старухи, — ровно сказал Вако, безусловно, заметив, как закостенело от внутренней борьбы мое лицо. — Минуту назад я думал попросить у Лесной Старухи прощения за не слишком вежливое начало нашего знакомства, а теперь вижу, что наше знакомство состоялось много лет назад, и сейчас вы вряд ли примете наши извинения за что бы то ни было. Не так ли, леди Ариста Эмендо?

Теперь ко мне повернулись все. А я поочередно разглядывала их: невозмутимого /и незнакомого мне/ Дивелли, хмурящуюся, но доброжелательную Майю, холодно приподнявшую бровь Семель, усмехающегося, как обычно, Митто.

Любопытство — да, и еще немного дразнящего осознания опасности, — вот, что читалось на их лицах. Страха от неминуемого возмездия не было ни в ком. Все они были в полной мере… твари. О, я бы всецело согласилась с охотниками, пожелай они убить самым жестоким способом кого угодно тут.

— Я узнала ее, Гедеон, только после твоих слов, — заметила Семель. Став вампиршей, она вновь обрела царственную красоту и стать. Алое платье, коралловое ожерелье на шее, темно-красные губы, рубиновые искорки шпилек в волосах: здесь были все оттенки красного, все оттенки крови. Я не удивилась тому, что она не сразу узнала меня. Хотя мы обе были carere morte, теперь мне уже не удалось бы сыграть роль двойника Королевы. Проклятие Макты высветило, усилило в нас личные черты, сделав Семель прекрасной как богиня любви и неживой как статуя, аристократкой, а меня низведя — или вознеся? — до лесной дикарки, в чьих волосах запутались веточки и листья, с тяжелым взглядом и грубым голосом старой ведьмы.

— Когда вы успели стать carere morte, Ариста? — заинтересованно спросил Митто, лучезарно улыбаясь. Я не сдержала ненависть, коротко глянув на него. Эта ненависть должна была пронзить стрелой навылет его тело, но лощеный красавец не повел и бровью, и стрела боли возвратилась ко мне, ударила в грудь. Я промолчала, только болезненно оскалилась. Молчал и Нонус на других концах нитей моих ощущений. Вампир был спокоен, он методично двигал кукол по городу, стараясь быть в курсе всех событий. Только моя ненависть слабым эхом взрыва ударила его, разбудила собственную боль — я чувствовала эту тонкую ледяную струю, влившуюся в мощное течение эмоций нашего моря. Я тихонько тронула ее, и перед глазами вдруг сверкнула картинка складского помещения дома Нонуса. Там на скамье сидел какой-то незнакомый смуглый старик. Он молился, покачиваясь в ритме фраз, и на этот ритм накладывался другой, от которого чуть подрагивала поверхность мысленного моря, — отпечатки иных воспоминаний.

— Кого ты держишь на складе? — я почувствовала тревогу.

— Эту часть моего плана тебе не нужно знать, — тускло заверил вампир.

— Ты ненавидишь его также сильно, как я пятерку. За что?

— Помолчи, моя болтливая Королева! — рыкнул он. А Хонор Дивелли заговорил что-то и волей-неволей пришлось вернуться к собранию.

— Гедеон, ты уверен, что Фламма взяла именно ту, которую называют Лесной Старухой? — усомнился военачальник Макты. Превращением в carere morte Дивелли еще увеличил суровость и внушительность, так что под шлейфом вампирских чар казался самим богом войны. Но ненависть при взгляде на этого carere morte не просыпалась, может быть, потому, что мне ничего не было известно о степени его участия в трагедии Антеи и Хонор никогда не считался ни другом, ни врагом семьи Эмендо.

— Уверен. Диосы не ошибаются, — Вако усмехнулся. — Для дополнительной уверенности, Хонор, можешь осуществить обмен кровью с ней. Впрочем, давайте, наконец, дадим слово нашей гостье!

Я скрестила руки на груди:

— По какому праву вы разрушили мое северное убежище? — хмуро спросила я, перебегая взглядом с Вако на Митто и Семель и ощущая в это же время, что через меня в бесстрастные лица старших вампиров всматривается Нонус. — Что вам нужно? Вы уже забрали у меня все!

— Значит, вы и есть Лесная Старуха. Отлично, — Вако подался вперед, оперся локтями о стол, сложив пальцы домиком. — Знаете, леди Эмендо, я все-таки попытаюсь заслужить ваше расположение. Прежде всего, примите наши соболезнования в связи с гибелью дочери. Пусть они опоздали на пятнадцать лет, боль отрекшихся от смерти сильна всегда как в первый день. Признаю, что сам принял некоторое участие в этой истории, как и все, здесь присутствующие… — знакомые успокаивающие бархатные нотки в его голосе вызвали еще одну молнию ненависти, опять пронзившую грудь мне, а не непоколебимому Вако. — Я тогда хотел обратить тварью вас, а не Антею: мы стараемся не приносить в жертву детей. Но случилось так, что часть проклятия Макты оказалась у вашей дочери. Дальнейшее сделали охотники.

— Я предупредил Антею, чтобы она поскорее покинула родительский дом, — сообщил Митто. Он ухитрился согнать с губ вечную усмешку, вот только ее искорки остались в глазах. — Я хотел сохранить это свое создание, оно получилось таким… милым. Но в назначенное время к месту нашей встречи Антея не пришла.

— Мне не нужны ваши соболезнования. Они искренни также, как облик carere morte, — хрипло от жгучих жал ненависти в груди сказала я. — Зачем вы привезли меня сюда?

— Уже хорошо… — Вако откинулся на спинку кресла. — Я приказал Асседи привезти не вас, леди Эмендо, а Лесную Старуху, я понятия не имел, кто скрывается под этой маской. Видите ли, к Лесной Старухе у нас есть одно предложение. За пятнадцать лет, прошедших с Бала Макты, появилось несколько carere morte, почти столь же сильных, как первая пятерка. Улисс Алитер, брат и сестра Калькары…Вы. Уже сейчас между вами разгорается война за угодья и долю власти в Карде, в последнее время дрязги коснулись и пятерки. Мы, сильнейшие, старейшие бессмертные, можем очень скоро потерять едва начавшуюся вечность. Все споры между сильными вампирами нужно немедленно прекратить, сильные carere morte должны объединяться. Пятерка нашла выход — обмен кровью. Это дало нам доступ к мыслям каждого в пятерке и исключило ложь между нами, а, следовательно, и возможность конфликта. И теперь мы хотим пригласить в наш союз молодых. Никакой мысленной защиты, которая, порой, встает стеной перед carere morte, желающим зачаровать или направить смертного, обменявшиеся кровью могут пользоваться всей памятью, знаниями и способностями друг друга.

— Вы хотите получить доступ к способностям кукловода через обмен кровью со мной? — я изобразила удивление.

— Совершенно верно, — напряжение слышалось в голосе вампира вопреки спокойному тону. — Все в пятерке пробовали делать кукол, но у нас это выходит значительно хуже, чем у вас. Вам же доступ к нашим мыслям откроет тайны двора и структуру истинной власти в Терратиморэ, а получив доступ к мыслям Алитера и Калькаров через нас, вы узнаете, что движет умами и настроениями младших бессмертных. Это будет великий союз carere morte, по силе значительно превосходящий даже прародителя, Макту!

— Сразу не соглашайся, — убеждал Нонус.

— И не собираюсь, помучаю их еще. Давно не слышала что-то столь же смешное, сколь разглагольствования Вако о союзе сильнейших бессмертных!

— Надеюсь, ты понимаешь, что никакого союза нет и быть не может. И еще одно вранье — про мысленный союз пятерки. Никогда они не пойдут на это. Пауки в банке, вот они кто. Вако просто не решается прямо потребовать у тебя обмен кровью ради доступа к моей памяти, зная, что вас могу подслушивать я, поэтому строит воздушный замок лжи.

— Понимаю.

В реальности, видя, что Вако ждет, я скорчила гримасу отвращения:

— Я могу обучить кого угодно водить армии кукол и без обмена кровью. Не хочется, чтобы в моем теле навеки осталась грязная частица кого-либо из вас.

— Только эта причина? — Гедеон так и впился в меня взглядом, но сейчас я легко отразила эту стрелу. Вампиры молчали. Майя отвела взгляд, Митто весь спрятался в усмешке как обычно, Семель недовольно кривилась. Спустя минуту, Вако поднялся:

— Думаю, вам лучше отдохнуть, Ариста. Вас захватили из северного убежища не слишком любезно, но, надеюсь, сытный обед исправит ваше впечатление о нас. Пойдемте в трапезную. Я вижу, вы голодны.

Тут Гедеон был прав: я была голодна и за себя, и за все полсотни марионеток сразу… И я последовала за вампирами во второй зал, с печью. Там пятерку уже ждал обед.

Каждому carere morte предназначалось по целой смертной жизни, и слуги — вампиры или люди? — постарались разложить блюда покрасивее. Шестеро смертных, отупевшие и сонные от чар, были рассажены по креслам и диванам, заботливо принесенным в залу перед приходом господ. При нашем приближении заиграли упрятанные за большую ширму музыканты. Ненавязчивая и веселая музыка для пиров, популярная при Арденсах и начисто забытая при Макте, привыкшем поглощать обед — кровь из сердец злейших врагов — в одиночестве и тишине. Музыка удобно заглушала остатки человеческого голоса совести вампиров и перекрывала слабое дыхание их жертв. Свечи в канделябрах на стенах распространяли вокруг тяжелый горячий запах воска, смешивающийся с ароматом духов, которыми были надушены смертные. Для полного подобия дворцовой залы не хватало только ковров — тут был простой каменный пол. И эта особенность, выдающая назначение помещения, мигом разрушала магию мнимого уюта.

— Присаживайтесь, — пригласил Вако, усаживаясь в кресло и жестом приглашая занять соседнее. Я села, механическим движением потянулась разгладить юбку, и усмехнулась, вспомнив, что меня захватили в узком нижнем платье. Гедеон заметил эту усмешку.

— Майя, поделишься с Аристой своим гардеробом после трапезы, — приказал он вампирше. — Угощайтесь, леди Эмендо.

Жестокая трапеза началась. Заготовленными фразами вампиры подзывали к себе зачарованных, отработанными движениями вскрывали им вены. Здесь никто не питался так, как Нонус, закупоривая голод и ярость в склянки, никто не пытался сдерживать свое чудовище, как я. Пятерка старших пила жизни до капли, чужой болью заглушая страх собственной. Я видела, как Семель в два счета расправилась с добычей — миловидной молодой женщиной, как Хонор мечом вскрыл горло своей. На одно мгновение лицо вампира стало алой маской, потом кровь впиталась в кожу, и краткое видение уже показалось миражом… а я отстраненно подумала, что эта особенность кожи carere morte имеет много общего с чарами. Вако оглушил свою жертву — мужчину и обескровил бесчувственное тело, также пугающе четко, быстро и безжалостно, как мясник. Митто взял совсем юную девушку в бедном платье и укусы перемежал с поцелуями и нежными уговорами, в сочетании с ощеренными клыками звучащими особенно зловеще. Также ласково и Майя умерщвляла свою жертву — симпатичного юношу, а я все не могла хотя бы глянуть на того, кто был предназначен на ужин мне.

После первой убитой девушки я держала голод под постоянным контролем разума и более за четырнадцать лет бытия carere morte не убила никого. Такого же рассудочного, холодного поведения требовала и сегодняшняя ситуация, но…

Я опять встретилась взглядом с Митто. Медленно и ласково убивая жертву, вампир то и дело поглядывал на меня, видимо, его вдохновляла чужая реакция. И старая ненависть поднималась черной тяжелой волной. Также этот ублюдок уговаривал мою Антею когда-то, а я ничего не слышала и не видела. Где я была тогда? Почему-то уже не помню, хотя остальное помню ясно. Да и какая разница? Зато сейчас все слышу и вижу… Невыносимо!

В смертной жизни при приступах этой дикой боли я выла, орала, раздирала кожу на лице и груди ногтями. Билась о стены и пол головой, сучила ногами. Эта боль могла быть выражена только так, ледяная замкнутость, драматические рыдания, молчаливые корчи оставались далеко позади, на верхних ступенях лестницы, уводящей в бездонную пропасть отчаяния. Боль не душевная — вполне физическая. Смертью дочери и выбором мужа из моего тела вырвало два куска, и зарастить ужасные раны было нечем. Все бередило их: слова, жесты окружающих, мелодии старинных песен и их немудрящие припевы, солнце, чернеющее дырой на небосводе в полдень, когда я вдруг вспоминала о своем одиночестве, красный свет, на закатах заливающий мой деревенский домик, точно кровью. Мое забывшее мужские ласки тело, которого приходилось касаться, переодеваясь, случайно увиденные на чужих частоколах венки, сплетенные неумелыми руками детей…

Новый приступ подзабытой боли вызвал изучающий и подначивающий одновременно взгляд Митто. Вырвать бы эти ледяные глаза, плеснуть в лицо светловолосому вампиру водой из источника Донума, чтобы кожа с него сползла лохмотьями! Но я не могла, мешало что-то, какие-то прозрачные, но крепкие оковы. И, застонав от боли, зарычав от ярости, я впилась в горло смертному, предназначенному на корм моей частице Бездны. Воплощение ненависти было кратко, как взмах бича, и ярко, как вспышка тысяч солнц. Убитый смертный мешком свалился под ноги, заливая юбку кровью. А правая рука стискивала что-то горячее, упругое, подрагивающее. Человеческое сердце.

В глазах потемнело, кажется я начала падать, но кто-то поддержал меня, и очнулась я на ногах. Правая ладонь была чиста: никакого куска окровавленной плоти. А только что убитый смертный сидел на полу, ошеломленно таращась на меня и зажимая рваную рану на шее. Рубашка спереди была алой от крови, но сердце человека было на месте: я слышала его испуганный быстрый стук о клетку груди.

«Что такое? Он жив?! Но я же только что…»

— На первый раз я остановил твою руку. А видение послал, чтобы ты осознала, как тонка грань, отделяющая твой светлый разум от темных эмоций, моя двуликая Королева, — сообщил Нонус.

— Спасибо, — прошептала я ему мысленно. А в реальности Митто сбросил оцепенение и присвистнул.

— Леди Эмендо, вы великолепное чудовище! Совсем как Семель: и в смертной жизни, и в бессмертной. Вот только, похоже, ваш создатель держит вас на коротком поводке! — он захохотал, лукаво поглядывая на недовольную Королеву. А я задрожала и зачем-то обтерла и так чистую руку о юбку. Я чувствовала, что меня по-прежнему качают волны ненависти — чужой ненависти. Принял учитель эстафету от ученицы или потоки наших эмоций случайно окрасились в один цвет почти одновременно, но Нонус испытывал сейчас то же, что только что я. Я заглянула в нонусово «здесь и сейчас», и объект его ненависти встал перед глазами: все тот же старик в хранилище! Смуглый, совсем седой, с сухими и острыми чертами — не южанин ли?

«Атер? Но Атер под церковью Микаеля?…Или нет?!»

— Это не Атер, — тут же откликнулся Нонус. Но сообщить личность неизвестного не пожелал и скрыл картинку. Я нырнула за ней, но сильным встречным течением меня тут же вынесло обратно на поверхность общего моря мыслей.

— Закончишь, Алоис? — спросила Семель, указывая на мою несостоявшюся жертву. Митто скривился:

— Я не доедаю за другими. Пусть Ариста и заканчивает, раз уже поранила и сняла чары.

— Отдайте его страже, — хрипло попросила Майя, впервые за день открыв рот. Я догадалась, что это было стремлением поддержать меня, но на миг стало холодно в груди оттого, что смертного уже не спасти.

Вако хлопнул в ладоши, и музыка оборвалась. Трапеза тварей была окончена. Взгляд предводителя вампиров стал теплым и спокойным от утоленного голода:

— Вас кто-то контролирует, леди Эмендо. Контролирует мысленно. Вы уже обменивались прежде кровью с кем-либо?

— Сознавайся, можно, — усмехнулся Нонус.

— Возможно, — я постаралась сделать взгляд остекленевшим.

— Кто он?

— Я не знаю, кто он, он все время держится в тени, — добросовестно начала я нашу с Нонусом легенду для пятерки. — Наверное, он обменялся со мной кровью как только обратил… потому что сразу же после обращения я начала слышать его мысли.

— Вот как? — заинтересовался Дивелли. — Зачем же он вас обратил?

Я помотрела на него туманным взглядом, будто не поняла вопроса. Хонор повторил, за ним Вако… и тогда я сыграла, что очнулась:

— Он сделал так, потому что ему нужно было передать кому-то часть управления куклами. Когда кукол много, это меняет облик хозяина, — я указала на свой живот, отчетливо обрисованный узким платьем. — А он, видимо, дорожит своей красотой…

— Молчите все! Я спрашиваю, на нее действуют чары моего голоса! — взволнованно прошипел Гедеон и опять обратился ко мне: — И вы совсем ничего не знаете о нем, леди Эмендо?

— Он не скрывает память, скрывает только лицо. Судя по картинкам из памяти, он старше вас, старше даже Майи, — я сделала вид, что задумалась, а после, что просияла: — Да… об обращении Майи я узнала как раз из его памяти!

— И как же я была обращена? — хмуро спросила белокурая вампирша.

— Говори! — потребовал Вако. Я скользнула по высветившейся при этом вопросе нити в прошлое Нонуса:

— Мой создатель привел ее к себе домой, как пищу для Макты, которого держал там же. Майя была тогда простой и ласковой девушкой. И ласками и уговорами убедила Макту не выпить, а обратить себя. И до сих пор она помогает вам сдерживать яростные вспышки Первого вампира…

— Великолепно! — не сдержался Алоис. Вако шикнул на него и опять обратился ко мне:

— А сам создатель часто посещает ваши мысли, леди Эмендо?

— Он постоянно управляет частью кукол через меня. Но и у него, и у меня есть собственные. А мои мысли он старается обходить стороной. Он говорил, что они как дикий неумолчный крик боли. Они пугают его.

— Великолепно! — снова воскликнул несдержанный Митто. Вако резко поднял ладонь, предупреждая его молчать. «Как забавно все-таки наблюдать за метаниями пятерки, прекрасно представляя подоплеку их сомнений…» — отметила я и тут получила гневный оклик Нонуса:

— Эй! Мы договаривались поменьше думать о нашем плане!

— Извини, — мягко сказала я и тут же пустила по морю свинцовые волны суровости, — А ты, значит, опять подглядываешь за моим «здесь и сейчас»?

— Нет. Я все понял, глазами кукол увидев твое мечтательно-ироническое выражение лица, — усмехнулся вампир.

Я хотела пустить еще одну неболезненную, дразнящую шпильку, но в реальности зазвенел голос Семель:

— И что же создатель пообещал тебе, когда уговаривал обратиться, Эмендо? Утоление мести? Головы ненавистной пятерки старших на блюде? Власть над миром отрекшихся от смерти? Что?!

Она полагала, только ненавистью и местью можно жить в моей ситуации. И только этого могла бояться лживая, черная от злости на весь мир Королева. Все же они все здесь боялись меня, отрекшиеся от смерти, они смогли наполнить свою вечность лишь страхом смерти… С большим усилием я подавила усмешку превосходства и бесстрашия и постаралась снова сделать взгляд стеклянным.

— Я не помню, как обратилась, — тихо сказала я, решив не оставлять без ответа бывшую подругу. — Как и зачем. Я не помню, наступал ли день после смерти Антеи.

Презрительная усмешка опять тронула губы Семель. «Ты слаба, Ариста», — прочитала я в ее взгляде. Но общее с Нонусом мысленное море словно посеребрил мягкий свет луны. Покой теплой летней ночи. Разговор с пятеркой был близок к завершению — мы оба чувствовали это.

— Ты молодец, Ариста, — сдержанно похвалил создатель.

— Пока все идет по твоему плану?

— Да. Пятерка, разумеется, считает тебя сумасшедшей, но лучше сумасшедшей, чем опасной.

— Теперь, леди Эмендо, позвольте нам обсудить кое-что без вас, — молвил Гедеон. — Вы можете пройти в зал отдыха: здесь сейчас будут прибираться. Переоденетесь, отдохнете.

Я перешла в зал отдыха. Скоро Майя принесла платье. Я мгновенно узнала его: в смертной жизни я не раз вслух восторгалась им. Зеленое, вышитое золотом, без жесткого корсета, мягко и красиво обрисовывающее фигуру. Я даже с удовольствием переоделась и устроилась на диване, откинувшись затылком на спинку и закрыв глаза. С одной стороны тяжелые двери зала совета затворились за пятеркой, оттуда не доносилось ни звука, с другой стороны в зале трапезной прибирались слуги, было слышно журчание воды по канавкам у стен и скользящие движения тряпок, которыми вытирали гулкий каменный пол. Я старалась представлять, что там, за дверями в трапезную, сейчас течет чистая, прозрачная, а не пенистая от крови вода. Так было легче.

— Интересно… Моя ненависть всякий раз тянет за собой твою, Нонус. Ненавидя Вако и Митто, я каждый раз вижу какого-то южанина, которого ненавидишь ты.

— Да, я уже говорил, очень сильное чувство как крючок вытаскивает на свет подобное у партнера. Поэтому повторюсь: после обмена кровью попытайся застыть, не откликаться ни на чьи чувства. Представь, что смотришь пьесу. А сейчас, пожалуйста, сядь иначе, моя гордая Королева. Если сюда войдет Вако, он мгновенно поймет твое притворство. Это поза уставшей богини, а не вечной жертвы.

— Как же мне сесть?

— В угол дивана на краешек, руки в замок и сцепи их на сжатых коленях, голову опусти…

Я усмехнулась, приоткрыв один глаз:

— Ты за мной сейчас извне или изнутри подглядываешь?

— А ты приглядись сама.

— Я села прямо, оглядела зал. Да, точно, в углу блестели черные глазки мыши.

— Твоя куколка? Хорошая работа. И как я переодевалась, ты видел? Спасибо, что хотя бы не подглядываешь за мной изнутри. Все-таки, это слишком интимно.

— Сейчас я вовсе тебя оставлю. Переберусь в зал пятерки. Хочешь послушать, о чем они говорят? Разрешаю подглядеть за мной.

— А в свою куклу ты меня можешь направить?

— Это сложнее, но попробуй, — перед моим внутренним взором появилась густая сеть нитей. Одна была ослаблена, ее выведенный из общего клубка кончик щекотал ладонь. — Только сначала все-таки сядь как следует.

Посмеиваясь, я устроилась на краю диванчика в указанной позе вечной жертвы. А затем, ухватившись за поданую Нонусом нить, скользнула в его маленькую марионетку-мышку в зале совета.

— …Говорю вам, она лжет! — сердился Хонор Дивелли. Я слышала только голос вампира, а видеть его самого не могла: гиганта заслонил нависший над головкой мышки край круглого стола. — Смотрите, как удачно! Она не знает, кто ее обратил, не держит на Алоиса зла, а партнер по мыслям вовсе не контролирует ее мысли и встречи! Однако он остановил ее руку в момент убийства… Тут точно ложь, Гедеон!

— Да, руку Аристы остановил ее партнер, Нонус, — согласился Алоис. Митто сидел в кресле, отодвинувшись от стола, тонкие изящные пальцы вампира наигрывали что-то на подлокотниках. — Но если допустить, что создатель и партнер просто заложил в подчиненную повеление не убивать? По слухам, Нонус очень умерен в своих аппетитах и убивает только по абсолютной необходимости, например, для того, чтобы срочно заживить повреждения или отточить какое-либо умение carere morte. Он мог потребовать того же от подчиненной.

— Ты считаешь, что Ариста — его подчиненная? — голос Майи дрогнул. Вампирша куталась в наполовину выпущенную черную тень, как в шаль, точно замерзла. — Как это печально! Она всегда казалась мне сильной.

— Они с Нонусом задумали обмануть нас! — Дивелли грохнул кулаком по столу. — Я это чую…

Но, поскольку никаких доказательств обмана вампир предъявить не мог, ему пришлось замолчать. В напряженной тишине Семель разомкнула губы:

— Это все неважно. Эмендо у нас, а значит, и ключ к памяти Нонуса у нас. Отсюда мы ее уже не выпустим без обмена кровью. Будет сопротивляться, что ж, хлестну ее болью. Гедеон указал, область, где искать. Не думаю, что у Эмендо хватит силы и ума поставить хотя бы щит. Мы все видели, во что она превратилась. Старуха, развалина. Сумасшедшая, как ее Эреус. Обратилась она от тоски и ничего, кроме этой тоски, не знает. А жаль, — она белозубо улыбнулась. — Я больше люблю бить чужую ненависть своей, более сильной. Пробираться сквозь туман тоски и безумия в чужих мыслях — это очень скучно.

— А раньше она звала меня Аристой, а не по фамилии, — поделилась я с Нонусом.

— Ну и что?

— Так… — вздохнула я, уронив краткое слово маленькой капелькой разочарования. — Значит, пятерка решила, что кровью со мной обменяется Семель…

— Это не худший вариант. Ни напора Вако, ни востроглазости Митто, — попробовал ободрить Нонус. Я вздохнула снова:

— Она тоже лишилась ребенка. Конечно, она сделала это по своей воле, но, все же, истоки моей и ее силы похожи. И я слабее, ведь я страдаю от чувства вины, меня до сих пор можно ранить ею, а Семель просто все выжгла.

— Тогда проведи ее пожаром над морем своих мыслей, но не давай ни воздуха, ни топлива. Пусть пронесется — и сгинет.

— Хорошо, — я улыбнулась, так что общее море мыслей запестрело солнечными бликами. — Захватывающе следить за ними, Нонус. Действительно появляется ощущение, будто они играют в твоем спектакле. А сами и не подозревают, что всего лишь актеры, и финал предопределен.

— …Ты желаешь отказаться от обмена кровью, Семель? — первый раз за собрание подал голос Вако, к счастью, не способный услышать наш обмен репликами. Гедеон единственный не сел в кресло, он в волнении мерил шагами зал.

— Нет, я готова, — Королева гордо вздернула голову, и от резкого движения ее тяжелые рубиновые серьги задрожали, как капли крови, готовые сорваться с кончика кинжала. — Мое условие одно: после того, как ты узнаешь все о Голосе Бездны, Вако, Эмендо умрет. Я не хочу быть связанной с ней вечно.

— Главное, когда мы пойдем ее убивать, не перепутать, где Королева, а где ее двойник, — заметил Митто и засмеялся. И Майя злорадно усмехнулась, не побоявшись при этом посмотреть в глаза Семель.

— Что ж, раз Королева готова, поторопимся, — Дивелли опять хотел что-то возразить, но Гедеон грозно глянул на него. — Удивление от явления леди Эмендо, полагаю, у всех уже прошло и пора перейти к делу. Ее Величество рассуждает разумно, как всегда: что бы ни замыслил Нонус, с Аристой или без нее, эти кукловоды не противники нам. Они — лишь детишки, играющие в куклы. Пока они проводят дни в наблюдениях и играх, мы проворачиваем настоящие дела. Кто создал дикарей-вампиров и противодействующих им фанатиков-охотников? Кто организовал свержение Макты? Кто завтра посадит на трон Асседи? Мы, не они! Потому что они лишь записывают историю… которую мы творим! Им не разбить наши планы. Их единственная сила — старинные знания, которых у нас нет, но и их мы скоро получим. Вперед! -

— Как тебе это, Нонус? — послала я вампиру мысленный вопрос. Слова Вако неприятно укололи, уж очень уверенно они прозвучали. «Вако никогда не бывает полностью не прав», — вспомнилась старая характеристика Гедеона, когда-то данная ему Эреусом. И сейчас, следя глаами кукол за городом, я с горечью убеждалась: Вако прав! Большой план пятерки выполнялся. Толпа требовала Асседи, чтобы тот принял опустевший трон, тучи крылатых теней, ведомые молодым владыкой Алитером стягивались в район дворца Макты, а мы с Нонусом не могли ни воспрепятствовать этому, ни хотя бы перенаправить на что-то, хоть чуть полезное нам. И Вако отдавал новые и новые распоряжения из тайного убежища пятерки. Власть пятерки — власть тьмы была над Кардой, и я осознавала: даже самый удачный исход плана Нонуса не в силах убрать ее. Скурпулезно отслеживая мелкие детали, мы пропустили за ними картину целого.

— Толпа требует Асседи, и тот не упустит возможность взять власть. Асседи — друг и пятерки вампиров, и охотников Диоса! — печально поделилась я с Нонусом.

— Друг двоих врагов — какое шаткое положение! Однажды ему придется выбрать, с кем остаться.

— Ну так что? Он в любом случае выберет наших врагов, Нонус!

— Не торопись расстраиваться, лучше вспомни о своем задании! — сухо предупредил вампир. И вовремя: Вако уже толкнул тяжелые двери зала совета. Я слышала их скрип удвоишимся — и сама, и через куклу-мышку. Нонус оборвал нить, приведшую меня в тельце марионетки… и я вздрогнула и открыла глаза в своем теле. Грозная фигура Вако нависала надо мной.

— Леди Эмендо, — знакомые бархатные успокаивающие нотки были в голосе вампира. — Мы раскаиваемся в том, что допустили гибель Антеи, и искренне хотим вам помочь. Поделитесь с нами своей болью.

Контраст между тем, что произносилось за дверями, и тем, что звучало из его уст сейчас, поразил меня. Как же отвратительна ложь, когда видишь ее лицо без вуали умолчания! Но Вако не заметил промелькнувшего в моих глазах презрения, вампир был слишком поглощен важностью момента. Из Аристы я превратилась для него в запертую книгу тайных знаний, и ключ от нее Гедеон держал в руках. Вперед выступила Семель с усмешкой на хищном лице. Вампирша протягивала порезанную ладонь. Я потянулась к ней машинально, и Митто рассек кинжалом мое беззащитное запястье.

— Отдайте нам свою боль, леди Эмендо, — голос Гедеона снизился до нежно шелестящего шепота, — Почувствуйте себя свободной…

Ладонь Семель была холоднее, чем моя. Холодная, как у куклы, как у полностью мертвой. Я закрыла глаза и сосредоточилась на картинке из прошлого. Много-много кукол с бледно-розовыми восковыми личиками и блестящими стеклянными глазами — таков был вход в мою ловушку.

«Куклы, рассаженные по полкам: большие, в рост ребенка, и крохотные, с ладошку, в нарядах всех цветов, с настоящими волосами. Все чистенькие и причесанные, с гладкими восковыми личиками и стеклянными безмысленными, но внимательными глазами. А потом они же на полу, с растрепавшимися локонами, в разорванных нарядах, открывающих выпотрошеные тряпичные тельца, со стертыми сильной мужской рукой чертами. Только у самой большой лицо осталось нетронутым. Точеные, холодные в своей неподвижности черты, замершие пустые глаза, не откликающиеся на свет и тьму. Лицо, превратившееся в адскую пропасть. Лицо мертвой дочери». -

Моя жестокая гостья легко прошла первую сцену воспоминаний, взрезав ее острым кинжалом. Тяжелым шлейфом платья замела клочья, оставшиеся от картинки памяти. Но я была наготове и погрузила ее в душный туман бесплодных горестных дум, выматывавших душу много- много лет:

«Я была виновата. Я давно не говорила с дочерью по душам. Так тяжело вспоминать это, но нужно! Ведь даже новый отряд Эреуса мы с Антеей почти не обсуждали. Отец служил Арденсам, теперь служит Гесси… Я почти ничего не рассказала дочери о тварях, упомянула только, что Макта призвал к себе на службу неких демонов или теней, умолчав о том, что эти тени прежде были людьми, такими, как все мы. Наверное, я уже тогда боялась сложной дилеммы: человек или тварь? Впрочем… нет, будь честной с собой, Ариста, тогда ты просто хотела покоя. Приход Макты в Терратиморэ всколыхнул много твоих тайных страхов, и ты надеялась, что молчанием спасешься от них. Что отдохнешь в покое и ясности, вот только мнимый покой в новой земле страха достигался лишь сдачей на волю страха, а ясность сменилась незнанием и — умолчаниями. И ты боялась вопросов дочери о тварях, потому что не знала, как на них отвечать. Потому что боялась отвечать на них даже мысленно, для себя, эти вопросы вновь будили твою тревогу. Все это казалось слишком страшным.

…Пока ты не узнала, что такое настоящее «страшно». Страшно — это оранжевый полуовал света на полу — света из приоткрытой двери в спальню дочери, и рыдания отца за ней. И ничего не изменить. Повозка без управления скатилась с горы и разбилась. И твое «виновата» ничего не исправит. Никто его не услышит, оно не нужно никому, даже тебе — мертвецу с больно бьющимся сердцем.

Тоска, тоска, окутывающая тебя полностью, как крылатая тень carere morte. Заползающая в горло и наполняющся тебя собой изнутри… Я — вместилище вечной ночи. Наступал ли новый день после смерти Антеи? Для меня — нет». -

Но бессердечная гостья миновала и область тумана. Ее вела ненависть, холодная и острая. Она иглой прошила туман моей тоски — и вынырнула из него. Она искала что-то, вертелась юлой, принюхивалась…

— Нонус… Макта… Голос Бездны! — нараспев произнесла она, забрасывая крючок в мысленное море. «Что ж, получи!» — И моя гостья провалилась в черноту. Но из темноты постепенно выплыло белое пятно. Церковь Микаэля.

«— Мы можем входить в церкви?

— Не вижу причин, почему нет…»

И другой кусочек мозаики. Темнота подземного зала и в ней слабое от недостатка воздуха пламя свечей. Больше ничего, не имен, ни лиц, только голос Нонуса, доверяющего мне свое прошлое:

«Атер был особенным человеком. Ему от рождения была дана способность слышать и направлять Бездну в нашем мире. Такие люди рождаются редко. Голос Бездны — так зовут их…

Я дал ему свой крови, чтобы залечить повреждения. Он спит сейчас, накрытый знаменем Лазара Арденса. Спит в фундаменте церкви святого Микаэля…»

Радостный вопль Семель поднял в нашем мысленном море волны до небес. А потом Королева покинула мою ловушку. Я открыла глаза в своем теле и увидела пятерку. Семель пошатывалась, ухватившись за руку Вако, лицо Королевы было перекошено, но в глазах сиял триумф.

— Голос Бездны — это Атер, — тяжело и скоро, как взволнованная смертная дыша, выговорила она. — Он бессмертен как и мы… и он погребен в фундаменте церкви Микаэля!

— Точно? — с подозрением спросил Вако.

— Да, очень чистая и полная память. Ни мысленных щитов, ничего. Как память мертвой, марионетки.

— Бедная Ариста! — прошептала Майя.

— Еще, мне показалось, — Семель ехидно улыбнулась, — показалось по разговору из воспоминаний, что с создателем Эмендо связывают довольно личные отношения. Она очень дорожит им, как и он ею. Маловероятно, чтобы она никогда не видела его лица, как утверждает. Она должна знать, что ее создал Нонус! -

Выпалив это, Семель пронзила взглядом поверхность нашего теперь общего и с нею мысленного моря, ища признаки моего смятения и страха, но я закрылась за зеркальным щитом старого воспоминания, где еще смертная Королева сидела у потухшего камина, печальным одиноким жестом обхватив себя за плечи. Семель зашипела от злости, а я уже вновь окутывала ее туманом своей тоски, приглашая обратно в ловушку… В конце концов, Семель оставила попытки просветить мою ложь. С поддержкой Вако она добрела до дальнего кресла и повалилась в него, опять тяжело, как до крайности уставшая смертная, дыша.

— Странно, что она совсем не заподозрила ловушку, Нонус, — все также закрываясь от Семель зеркальным щитом, поделилась я с вампиром. Тот отозвался незамедлительно:

— Сомневаешься в моих способностях организовать хорошую ловушку?

— Нет, но магия словосочетания: пятерка старших…

— Ты забыла ложь прежней жизни при дворе. Бриллиантовая пыль в глаза! Как я и говорил, они не решились обменяться кровью даже между собой, померяться истинными силами. Перед встречей с Лесной Старухой они, конечно, тренировались, но на слабейших, младших, и еще больше уверились в своей дутой силе. И пусть.

— Семель требовала у Вако, чтобы меня убили сразу после обмена кровью. Тут у тебя тоже найдется, чем меня подбодрить?

— Ты особенно и не переживаешь по поводу скорой смерти.

— Я верю тебе.

— Вако захочет взять тебя в церковь Микаэля в качестве заложницы на случай каких-либо моих боевых действий. Я нарочно дал Семель почувствовать, что ты дорога мне. Да и вряд ли пятерка откажется от вечного прохода к моей памяти, который возможен лишь через живую тебя. На этом хватит меня отвлекать, я слежу за «здесь и сейчас» Королевы.

— И как она?

— Запуталась в сети ненависти. Ты выудила из памяти верное воспоминание и подбила эту птичку.

— Теперь кончайте с Эмендо — и в церковь, — как раз бросила из своего угла Семель, и Вако сказал только что предсказанное Нонусом:

— Раз она действительно дорога Нонусу, пусть походит пока с нами. Если это ловушка, как уверяет Дивелли, заложница нам пригодится. И пока вся память и планы Нонуса не станут нам известны, терять Аристу, ниточку к ним, нельзя.

Семель кинула на него злобный взгляд, но подчинилась.

Когда мы рассаживались по каретам, Вако отвлек неожиданый гость. К пятерке прибыл Асседи собственной персоной. Он совсем не скрывал это знакомство: подъехал к тайному убежищу вампиров в известной всей Карде карете с гербом на дверце. Дерущиеся лев и бык — знак Асседи. Видеть герцога вблизи мне прежде доводилось, поэтому сейчас я без любопытства и без удивления глядела на подшедшего к Гедеону высокого и ладно сложенного мужчину с царственным профилем, созданным, чтобы быть отчеканенным на монетах.

— Все складывается наилучшим образом, Вако! — оповестил Асседи. Ослепленный радостью, он даже не замечал меня, стоящую рядом с Гедеоном. — Еду сейчас в старый дворец, встреча с министрами и делегатами будет там. Диос обеспечит безопасность от случайных тварей-дикарей, а ты уж озаботься защитой будущего Короля от смертных ненавистников, если таковых можно встретить в МОЕЙ Карде… — тут я наконец-то я встретилась со взглядом голубых глаз, чем-то неуловимо похожих на глаза злодейки Кармель. — А это еще кто?

— Дама из другой истории, но также нашей истории, — немного нервно сказал Гедеон. — И я вынужден заняться сейчас ею. Простите, Ваше Величество, но охрану вас я поручу Калькарам. Второе поколение… Они еще молоды, но из них выйдет толк.

— Что-то случилось? — поинтересовался Асседи. С искренним недоумением нашкодившего ребенка, как мне показалось… Гедеон поджал губы и ничего не сказал, но через кукол, своих и Нонуса, я уже узнала причину чрезвычайной торопливости пятерки: недавно вампиры Алитера были сметены Мактой на подлете ко дворцу. Сметены в буквальном смысле: обращены в пыль. В битве за власть над Терратиморэ первым потомкам Макты пришло время заручиться оружием помощнее. Голосом Бездны.

Вако резко ухватил меня за локоть и повел к последней в ряду карете мимо ошеломленного Асседи. Я постаралась спрятать улыбку, и заволокла общее с Семель море мыслей туманом тоски. Но все равно будто солнце засияло из-за тучи. Самая сложная из известных мне частей плана Нонуса прошла благополучно. Впереди была захватывающая неизвестность.

Поездка пятерки к церкви Микаэля совпала с поездкой Нонуса во дворец Макты. Я слышала удвоившийся скрип колес кареты, в которой везли меня, и в которой ехал он. Как и я, Нонус был не один. Я слышала дыхание человека, прятавшегося в тени на противоположной скамье его экипажа. Наверное, это был тот старик, не-Атер… Я приготовилась точнее нырнуть в мысли Нонуса о нем, но вампир, заметив дрожь моего любопытства, остановил эту попытку прозрачным, но крепким щитом.

— Ты не один в карете, — заметила я тогда.

— Ревнуешь? Как ты узнала, что я не один? Подглядывала? Я не заметил.

— Я слышу скрип колес твоей кареты и дыхание смертного. И его сердце. Это тот старик?

— Слышишь? — удивился Нонус, и тут же будто заткнул мне уши, настала почти-тишина, нарушаемая только тихим скрипом колес кареты, в которой ехали мы с Вако. — А так?

— Так не слышу.

— Отлично. Сообщай о всех таких соскальзываниях в мои ощущения. Нам сейчас опасно так скользить: с нами третья.

— И про старика ты мне…

— …Не расскажу! Жаль, что эта моя часть вообще попала к тебе. Прячь его образ! Семель хорошо знала этого смертного, она мгновенно узнает его, если увидит через тебя.

— Ты издеваешься?! Теперь я не смогу думать ни о чем другом! — возмутилась я. А Нонус засмеялся, призывая относиться ко всему, как к игре, и скоро к нему присоединилась я. Верное решение. Игры, меняющие мир, вызывают не большее волнение, чем прочие. И наше мысленное море колыхалось, подбрасывая и ловя в ладошки капель солнечные блики.

Потом Семель холодной злостью влилась в наше море, и мы расстались. Расцепили невидимые, но чувствительные к теплым прикосновениям партнера руки. Скоро Нонус достиг улицы Алхимиков и совсем скрылся от нас с Семель за стеной мысленного щита.

Перед пятеркой расстелилась паутина улочек нижней Карды. По контрасту с лихорадящей верхней, здесь было зловеще тихо и темно. Эта часть города казалась вымершей. Над пустым, холодным и тусклым без сияющих людских жизней мирком царила церковь Микаэля. Экипаж с гербом Вако первым встал у нее, за ним выстроились остальные.

— Леди Эмендо? — окликнул Гедеон. Я вздрогнула, выныривая из общего моря мыслей, где плескалась, напрасно пытаясь ухватить скользких серебристых рыбок — мысли Семель.

— Что вы ощущаете, леди Эмендо? В какой части церкви Атер по-вашему находится?

Я, разумеется, промолчала. Не дождавшись ответа, Гедеон хмыкнул и быстро покинул карету, презрев этикет. Пришлось выбираться самой, цепляясь нижней юбкой за грязные ступеньки и вполголоса ругаясь.

Крылатые тени — слуги и воины пятерки, повинуясь громкому оклику Вако ринулись вниз из туч, закружились над шпилем церкви. Семель первой прошла к пустующему как вся нижняя Карда зданию, вытянула руку, ощупывая стену защиты и обозначая ее контур для остальных.

— Защита здесь слаба, как всегда, — глухо сказала Семель. — И Голос Бездны действительно где-то рядом, теперь я чувствую. Но в памяти Эмендо я не смогла найти точное указание, где. Похоже, этого она не знает.

— Кто поместил сюда Атера? -

— Нонус говорил Аристе, что это сделал он сам, но в его памяти я не могу найти указаний, когда и по какой причине это было сделано.

— Значит, тайна, — Вако вздохнул. — А как Нонус повел себя, узнав, что у нас Ариста… и доступ к его мыслям?

— Он… убегает, — Семель усмехнулась. — Как в первые дни владычества Макты он трусливо бежал из дворца, не желая ни перемолвиться ни с кем словом, ни выплеснуть обиду и злость, так и сейчас он молчит и прячется от меня на глубине. Он отшельник, живущий непонятными, оторванными от реальности идеями, развлекающийся играми в мертвецов. Он хочет убрать из мира Макту и поставить на его место каких-то… детей Бездны любви! И в Эмендо он почувствовал родственную душу. Сейчас он мечется: отдать ее нам или отбить. Но есть еще нечто, — Семель нахмурилась, — он не выглядел ни оглушенным, ни подавленным появлением третьей в их компании.

— Успел подготовиться, пока Аристу везли к нам, или они оба готовились заранее? — пробормотал Митто.

Взоры всех опять предсказуемо обратились на меня. А я молчала, и Нонус не подсказывал ничего. Над общем морем наших мыслей разливался абсолютный штиль, поверхность воды снова зеркально блестела: Нонус творил свои тайные дела в глубине.

«Нонус, где ты, когда нужен? Что мне делать?»

«Он сомневается: отдать меня пятерке или отбить? Хм, если в церкви Семель не будет убита, пожалуй, это единственный выход, чтобы легко освободиться от ненужной гостьи-Королевы в собственных мыслях… Обдумывал ли Нонус уже этот выход?»

— Пошлем вперед слуг, — предложил Дивелли и, не дожидаясь ответа Вако, направил в церковь подошедший отряд смертных и подлетевших вампиров-дикарей. Скоро они доложили, что опасности нет. Но местонахождение Голоса Бездны им определить не удалось.

Вако подумал еще немного, а потом глаза его весело и холодно заблестели, как было всегда, когда он сводил воедино все ниточки очередной придворной игры-интриги.

— Дивелли, ты останешься снаружи, — объявил он. — Остальные внутрь! Что бы ни ждало нас в церкви, мы знаем главное: там Атер. Уничтожим Голос Бездны, и Макта потеряет силу.

— Откуда ты знашь, что Атер точно там? — Майя нервно хохотнула. — Может, Нонус уже перевез его оттуда?

— Нет, Атер там, — Вако ухмыльнулся. — Нонусу нужно ослабить Макту, также как нам. Чтобы получить свою Бездну любви… Просто он боится гнева Первого вампира, вот и нашел, кому перепоручить эту задачу. А нам Макта не страшен. В Карде мы успешно пустили в бой против него ненависть народа, если будет нужно, направим на него и ненависть его непосредственного потомства. Алитер вновь готов выпустить против него дикарей. Да, Макта опять сметет их, но, сметая, потеряет часть силы… -

Договорив, он решился окончательно и, быстро пройдя барьер защиты здания, потянул на себя тяжелые двери церкви. Я замерла, смешно боясь, что спугну пятерку неосторожным жестом или движением. Я подозревала, что роль ловушки должна сыграть защита здания, странно слабая для церквей… Может, просто пока она работает не в полную силу? За Вако в церковь Микаэля прошла Майя. Митто схватил меня за плечи и потянул за собой. Я не сопротивлялась. Последней в здание зашла недовольно хмурящаяся Семель: она поймала на поверхности мысленного моря солнечные блики моей последней радости, но откуда они взялись, определить не смогла.

— Пятерка зашла в церковь! — прокричала я Нонусу, но вампир опять не отозвался, и я почувствовала, что мои разочарование и страх ледяными струями вливаются в наше мысленное море. Чем, черт возьми, занимается Нонус?

Сжавшись, как вор в ожидании оклика, я глянула его «здесь и сейчас». Нонус шел через дворцовую площадь, разрезая людскую толпу, за ним послушным псом семенил неизвестный странный старик, бормоча на ходу молитвы. Нонус прилежно выстраивал очередную ловушку для Семель, и я застыдилась своих подозрений. Но тут среди перебираемых воспоминаний вампира мелькнули какие-то старые, не яркие, простые… За ними шлейфом потянулась змеиная, уже слегка знакомая ненависть Нонуса. Та ненависть, которую он тщательно скрывал от всех, но от которой в однообразном ритме все время чуть колебалась поверхность мысленного моря. Глухо, как сквозь туман, в голове зазвучал голос из далекого прошлого Нонуса. Я уже слышала его в самой первой ловушке. Красивый голос. Звонкий, волнующийся, будто… летящий вдаль, ведь этому говорившему не нужно было рассчитывать, сколько воздуха вдохнуть, чтобы суметь закончить фразу. Он вдыхал и выдыхал его как все смертные, вовсе не задумываясь об этом:

— Зачем закладывать в создание Бездны ограничения, мастер? Пусть это будет полное слияние Бездны и живого мира. Новый, лучший мир…

Серая муть вокруг сменилась грязной синевой слякотной осенней ночи. Внизу мокро блестели черепичные крыши низкорослой старой Карды. А я стояла над ними, на лесах строящейся церкви Микаэля. Ухватившись за балку, я клонилась и клонилась над пропастью города, пахнущей гнилой водой заброшенного колодца, но все не могла заставить себя разжать пальцы, чтобы упасть. И я была уже не я… а тощий бледный мальчишка, мучающийся от странного, ни на что в человеческой жизни не похожего голода, требующего заполнить болезненную пустоту внутри.

«Почему ты так поступил со мной, мастер? За что?! Это насмешка над мечтой о светлой, не темной Бездне, которую ты не смог у меня отнять и решил извалять в грязи? Но эта мечта по-прежнему со мной. Даже сейчас, даже… с таким мной».

Я все-таки разжимаю пальцы. Падаю. Падаю в отчаяние, ненависть… и надежду. А тьма подо мной уплотняется, цепляется за одежду, лентами проскальзывает по коже, приятно холодя ее и как бы замораживая боль и пустоту внутри. Наконец, она находит форму, и за моей спиной распахиваются черные сильные крылья. Распахиваются — и удерживают безвольное, уставшее отчаиваться тело в воздухе. Крылья надежды… и ненависти, взявшие частицу тьмы и пустоты кардинской ночи.

Тут видение ушло. Уши настиг отзвук какого-то гораздо более позднего спора Нонуса с Атером, своим злым гением:

— …Ты всегда был так критичен ко мне, мастер! Из меня никогда не выйдет толк, говорил ты, но человеческое никогда — ничтожная единица времени для carere morte! И ты увидишь, скоро ты увидишь мой триумф! -

То же голос… и другой, теперь звенящий холодно, расчетливо, как колокольчик, которым призывают слуг. Он больше не живет, не летит вдаль ветерком, как первый…

Пока я прислушивалась, шлейф замеченной, но не пойманной ненависти Нонуса истаял, призвавшие его воспоминания затерялись в мелькании других. Я собиралась оставить мысли вампира, но не удержалась в зыбком море. Опять соскользнула в его ощущения и увидела близкий дворец Макты, нависший над площадью. А Нонус, наконец, почувствовал присутствие лишнего, но истолковал это неправильно. Он резко обернулся на ходу, и я его глазами вдруг близко увидела исказившееся от быстрого движения вампира лицо загадочного старика. Смуглый не-Атер вздрогнул, и меня будто ожгло его страхом. Смертный ужасно боялся меня, вернее, Нонуса, его зрачки были черными пятнами пустоты. А, Нонус, кажется, и не замечал, какое чувство вызывает у спутника, вот он что-то ободряюще сказал ему…

«Довольно разглядывать старика, Ариста! Помни о Семель… и о том, к чему привело твое несвоевременное любопытство на давнем балу!»

Я обратилась к реальности, где пятерка без Дивелли и я осторожно вступили в зал церкви святого Микаэля. Зажигать свечей вампиры не стали, и краски убранства остались для меня тайной: все было серым. Как и все, я принялась разглядывать пол и стены в поисках хода к усыпальнице Атера, иногда пугаясь темных как мумии деревянных статуй. Минут через пять глазастая Майя отыскала неприметную дверь в нише, прикрытую статуей измочаленного святостью отшельника:

— Вон, смотрите!

Но, оказалось, за дверью короткий подземный тоннель, выводящий за пределы защиты церкви, на патенскую пустошь. Переговорив с Дивелли через кукол, Вако приказал тому выставить у выхода из тоннеля стражу из слуг-вампиров, и мы вернулись к поискам усыпальницы Атера.

— Голос Бездны, — задумчиво бормотал Митто, оглядывая помещение церкви. — Ее зов тут слышен отовсюду, но в центре зала как будто сильнее.

— Нет, сильнее за алтарем, — возразила Семель.

Я прислушивалась к собственным ощущениям. Под полом церкви словно бы была яма, одинаково глубокая по всей площади. Где-то в ней должен быть Атер. Увы, Нонус не указал точно, где. «Проверишь себя, моя чуткая Королева…»

— Ломайте пол, — приказал Гедеон подошедшим смертным слугам. Но Митто, охранявшему меня, не понравилось выбранное Вако место. Оставив Майю сторожить меня, он отправился спорить с Гедеоном. Вампирша не замедлила воспользоваться ситуацией.

— Что вы с Нонусом задумали, не расскажешь, подруга? — быстро спросила она, придвинувшись ближе, и беззвучно рассмеялась. — Я ведь поняла, ты не такая сумасшедшая, какой притворяешься, а… гораздо безумней! С кем вы хотите столкнуть пятерку в церкви Микаэля? Это начало войны?!

Впервые я видела, как тревога меняет ее лицо: оно выглядело постаревшим, но живым и от этого милее вечной кукольной юности чар. А Семель уже поворачивалась к нам, прищурившись. Я настроилась на ее «здесь и сейчас», и голову тут же сдавило раскаленным обручем боли. Королева вскрикнула одновременно со мной, стиснула пальцами виски.

— Что с тобой? — испугалась Майя. Я выпрямилась, тем же жестом, что и Семель, проверяя, на месте ли голова. И тихо сказала правду:

— Я не знаю, с кем мой создатель задумал столкнуть пятерку, Майя. Все, что мне известно, теперь знаете и вы. Еще я знаю, что большой план Нонуса не помешает моему большому плану, и этого вполне довольно. Судьба мелочи, вроде вас, мне не интересна.

— Мелочи? — Майя и хотела бы ввернуть что-то ехидное, но мой ровный, уверенный и ничуть не язвительный тон не оставил ей этой возможности. — Гм. Какова же цель большого плана, перед которым и пятеро бессмертных правителей Терратиморэ — мелочь?

— Исцеление мира от частицы Бездны Макты, воплотившейся в carere morte.

— С этим неплохо справляются охотники.

— Я сказала исцеление, а не избавление, Майя. Я хочу доказать, что исцеление темных тварей возможно.

Майя язвительно, но как-то неуверенно хмыкнула: весь яд змеи исчез, остались острые, но бесполезные без него зубки. Взволнованное лицо вампирши было почти прекрасным. я хотела сказать подруге об этом, но Вако разобрался с Митто и уже шел ко мне.

— Спускаемся вниз, — велел он всем на ходу.

Внизу ощущение пропасти усилилось. Мы по-прежнему стояли на твердой земле в лабиринте каменного фундамента церкви, но в затхлом воздухе подземелья вокруг чудилась какая-то неведомая, невидимая прореха.

«Это и есть… Бездна?»

Смертные последовали было за нами, но скоро остановились. С удивлением и страхом они смотрели на нас, забравшихся вглубь лабиринта. По их ощущениям воздух вокруг наоборот словно уплотнялся, так что постепенно стеной преграждал путь.

— Что это, Нонус?

— Маленькие защитные преграды. Лишние гости в подземелье мне не нужны.

— Где ты пропадал в последние часы? Беседовал с загадочным не-Атером? — язвительно спросила я.

— Ты скоро узнаешь, кто этот человек.

— Может быть, теперь оставишь секретность и расскажешь план полностью?

— Нет, — он занерничал: эмоции заметались. — Подожди еще немного. Расскажу, когда пятерка будет уничтожена.

— Уничтожена? Кем же?

— Признаться, я думал, в этом ты подкорректируешь мой план. Порвешь всю пятерку голыми руками, воспользовавшись размытостью моих указаний относительно того, как следует поступить с компанией Вако в церкви. А ты прилежно ждешь моих действий! Я даже слегка разочарован такой покорностью! Придется идти по плану… — он вдруг замолчал. Я возмутилась было, но тут же встревожилась: слишком резкое окончание разговора, будто вампир был вынужден перебросить внимание на что-то во внешнем мире! Я быстро глянула его «здесь и сейчас». Нонус остановился в огромной колоннаде, предваряющей главный вход во дворец. По стенам стлалась черная густая тень, я не сразу различила, что это десятки carere morte в крылатом обличьи. Навстречу Нонусу вышел их предводитель. Улисс Алитер. Он не был молод, едва ли не ровесник Вако, сочетание «вампир младшего поколения» совсем не подходило ему. Невысокий и жилистый, с короткостриженными седыми волосами, он походил на волка — вожака большой стаи.

— К Макте проход закрыт, — сообщил Алитер, усмехаясь, — «Их усмешки с Нонусом очень похожи», — машинально отметила я. — Это я говорю, владыка сотен carere morte! Кто ты, пришелец?…Нонус, не так ли?

Теперь усмехнулся Нонус:

— Хозяин сотен кукол!

В этот же миг толстыми басовыми струнами натянулись в моей — его голове нити связей с многочисленными куклами. Новые черные тени влились в колоннаду — марионетки Нонуса в крылатых обличьях, и завязалсь драка: сложный и стремительный танец десятков вихрей. Скоро они слились в единую тяжелую грозовую тучу. Засверкали вспышки молний мечей, и дождем на мраморный пол полилась темная кровь carere morte.

А Нонус искал меня — сквозь туго натянутые струны воли постепенно прорезало ход жало боли, и я метнулась назад в общее мысленное море. Тут же до меня донесся голос вампира:

— Пойдем по плану. Через кукол приглядись повнимательнее к ближайшим к церкви Микаэля улицам, и ты все поймешь, моя мнительная Королева. -

— Ты… береги себя! — вырвалось у меня. Нонус улыбнулся, и иронически-прохладный ветерок пронесся над волнами:

— Ты тоже.

«Что там, на ближайших улицах?» — Я прищурилась, обращаясь к марионеткам. К церкви съезжались экипажи, много! Гербы Гесси, Рете на дверцах. А вот и желтое пятно герба Эмендо, с недавних пор дополненное серебряным кинжалом Диоса. Охотники?

— Охотники! — проговорил мою догадку Гедеон, за ним Семель и Митто. Вако рванулся ко мне, прижал к стене из старинного, твердого, как зубы, кирпича, сдавив горло:

— Значит, Атер нас здесь ждет? А, может быть, охотники?!

— Я не знала о них. Нонус не говорил… на случай обмена кровью, — с трудом прохрипела я, и вампир ослабил хватку, чуть отступил.

— Значит, все-таки, ловушка!

— Разве вам страшны охотники, Гедеон? — еще хрипло, но с наивозможнейшей язвительностью протянула я, радуясь, что можно наконец сбросить маску тихой сумасшедшей. Сердце сильно билось, разбуженное еще потасовкой в колоннаде дворца Макты. Детали ловушки Нонуса стали ясны, и я мысленно рукоплескала создателю: «Браво!» — Охотники служат большому другу пятерки — Асседи. Поговори с ним, и они не тронут вас.

— Защита всех охотников слабеет и проседает от моего взгляда. Всех, но не Диоса… — пробормотал вампир.

Митто выбрался в церковь, рванулся к дверям и тут же был отшвырнут многократно усилившейся защитой здания. Я угадала верно: именно странной защите церкви Микаэля было назначено сыграть роль капкана для пятерки.

Из экипажей высыпали люди в белых плащах и широкополых шляпах. Белые платки закрывали лица до глаз. Охотники сразу же вступили в бой с тварями пятерки близ церкви. Вампиры младших поколений, даже возглавляемые Дивелли, ничего не могли поставить преградой на пути их ярости. Ненависть погубивших свои души убийством родных и любимых была сильнее той, что породила carere morte.

Отрядом охотников руководил высокий сильный мужчина, пятнадцать лет назад бывший моим мужем. Я разглядывала его, обратившись к зоркому, но бесцветному зрению марионеток птиц и зверьков, оставшихся вне церкви. Впрочем, мрачный облик Диоса не требовал яркой палитры. Прежде золотистые волосы потемнели, а в последние годы их инеем посеребрила седина Лицо огрубело, резче стали черты и глубже глаза — как и у меня, только меня давнее горе высушило, а Эреус, наоборот, словно разбух от него: отечные веки, вспухшие запястья, широкая в плечах, но обрюзгшая в талии фигура. За прошедшие годы он обзавелся новой семьей, в которой росли два сына, носящие фамилию Диос, а не Эмендо — также как и новая жена Эреуса, знакомая мне Фламма.

Скоро младшие вампиры были обезглавлены. Диос, защищенный невидимым щитом охотника, бился с Дивелли, укрывшимся в плаще-доспехе крылатой тени. Вампир сражался в полную силу, простых смертных его огромный меч косил бы, как траву, но охотник волшебным образом уворачивался от него, будто заранее знал, куда противник ударит.

— Диоса ведет его частица Бездны ненависти, — Вако, следивший за боем через своих поверженных кукол, горестно цокнул языком. — Плохо! Хонору не выстоять без нас.

Но напрасно Алоис, поднявшийся под высокие темные своды, искал лазейки в невидимом куполе защиты здания. Мы были заперты в церкви. И скоро Вако издал вопль гнева и неверия: какой-то маленький охотник метнул кинжал прямо в спину Дивелли. Крылатая тень вампира растаяла, он упал на колени, и Диос вложил меч в ножны. Маленький охотник кинул ему знакомый пузырек воды из источника Донума, Диос выплеснул эту воду Дивелли в лицо, тихо, с ненавистью шепча Крестное знамение, и огромный, мощный и в человеческом облике бессмертный рассыпался легким серым пеплом.

— Ничего… Наши смертные в церкви сумеют нанести им урон! — сквозь зубы прошептал Вако.

Верно, в церкви отряд охотников встретили смертные слуги пятерки, попрятавшиеся с оружием за скамьями, и появились первые потери и в отряде. Скоро охотники отступили за двери, но все равно остались близ церкви. Они ждали подкрепление, застрявшее у потайного входа в церковь. Пятерка отправила туда всех кукол из округи и сражение вышло жарким. Но, в конце концов, охотники отвоевали вход и в подземный тоннель. Вако выругался.

— Может, Бездна не пустит их сюда, как не пустила смертных? — робко предположила Майя. Митто усмехнулся и приобнял ее, успокаивая скорее себя, чем вампиршу.

— Когда они поймут, на кого напали, то развернутся и уйдут, — уверенно заявил он, но Гедеон ответил очень резко:

— Они не уйдут, Алоис. Боюсь, что Нонус с радостью помог нам влезть в ту часть истории Арденсов и Макты, куда никому ни в коем случае не следовало влезать.

— Сейчас мы все узнаем, Гедеон, — холодно, зло сказала Семель, подходя ко мне, по-прежнему прижатой к стене железной рукой Вако. — Сейчас!

— Майя, ищи Атера! — распорядился Гедеон, и это было последним, что я слышала. Жгучая стрела молнии прошила тело, и еще, еще… Раздосадованная проигрышем в первом мысленном поединке, Семель решила выполнить угрозу и выпытать наши с Нонусом планы, хлестнув меня болью.

Очередной удар… — и все, тишина и покой. Вдали в море Нонус отворил воронку, отвлекая Семель в свою ловушку. Я смогла перевести дух, и скоро открыла глаза в реальности. Семель замерла передо мной с закрытыми глазами. А Вако заметил, что я очнулась и сжал руку на моем плече посильнее.

— Мне с самого начала показалась странной твоя покорность нам. Признаться, я ждал от тебя кинжала в спину. Та Ариста, которую, я знал, не дала бы поглотить себя тоске. Скорее, она всеми силами боролась бы с ней — до победы. Но в битве с нами ты проиграешь! Ты умрешь скорее, чем умерла бы, будучи действительно тихой сумасшедшей.

— Если ждал, что же ты пропустил удар, Гедеон? — мой голос полился таким же тягучим сладким медом, как его. — Да, верно, я та Ариста, которую ты знал, и я не проиграю! Мы с Нонусом следим за каждым вашим шагом, знаем, чем сейчас заняты ваши слуги, и смертные и бессмертные. Мы видели все ваши тайные и сверхтайные убежища и представляем все ваши уязвимые места, даже те, о которых неизвестно вам самим!

Вако расслабленно улыбнулся. Воистину, вежливая великосветская беседа, если бы один собеседник не придавливал другого к стенке.

— Все годы при дворе меня спасала проницательность, — молвил он. — Она помогает мне и сейчас: я вижу, что тебе по-настоящему нужно, Ариста. Исправить деяние Кармель, ведь так? Вот, почему ты отказалась от ненависти и мести — ради большей цели! Но, увы, эта цель, пожалуй, слишком большая, и ты не в состоянии объять ее. Ты пропустила множество ходов, еще будучи смертной, и до сих пор только пропускаешь и пропускаешь. Ты мечтательница, Ариста. И все! Ты не деятель, не великий ум. И ты польстила себе не только взявшись за исправление деяния Кармель, но и решив, что справишься с бессмертным существованием. Но я вижу: неразумная дикая голодная тварь побеждает леди Эмендо… -

Его слова, равнодушные и точные, как удары молота, загоняющего гвозди в крышку моего гроба. Голодная ненависть, позабыв, что ее недавно кормили, зацарапала изнутри клетку груди, но в тесной тишине я выбрала клохчуще засмеяться:

— Ты очень точно проговорил все мои страхи, Гедеон! Спасибо за подробный список, у меня все не было времени свести их в единую систему. К счастью, не все страхи становятся реальностью даже в нашем темном мире.

— Я не договорил, — вампир, ничуть не утратил невозмутимости. — Твоя цель ясна, но даже мне остается совершенно неизвестной цель Нонуса, и я не стыжусь в этом признаться. А ты уверена, что действительно знаешь ее? Уверена, что знаешь, что он задумал провернуть этой ночью?

Я не успела ни ответить, ни хотя бы обдумать ответ, хотя он больно срезонировал моим тайным сомнениям, потому что Семель вдруг взвизгнула и повалилась на пол, сжимая голову. Нонус из далекого дворца Макты устроил Королеве очередной мысленный резонанс… В это же время в верхнем помещении церкви, за которым я следила глазами кукол, отворилась дверь в нише, найденная Майей. Охранявший ее святой упал на каменный пол со звонким деревянным стуком. Охотники начали новое наступление, теперь с двух фронтов. Слуги в церкви были предупреждены Гедеоном о втором отряде и расширили линию обороны, но защитников пятерки все-таки было маловато. Один за другим они падали в предсмертных корчах, сначала от болтов, потом от посеребренных мечей охотников. Один попытался сдаться, но бескомпромиссный Диос снес ему голову вместе с поднятыми в умолящем жесте руками. Я со смешанным чувством отвращения и приязни наблюдала за тем, как бывший муж повергает в прах своих врагов — моих защитников. Какая-то маленькая, но твердая и холодная как камень частица меня рукоплескала равнодушию и жестокости охотника. Эти смертные выбрали господ, также, как земля страха — страшную судьбу. «Зачем тебе лечить их, Ариста? Пусть отвечают за свой выбор!»

— Не ожесточай сердце, моя добрая Королева, — тихий голос Нонуса. Теплый ветер погладил островерхие волны, вздыбившиеся на поверхности общего мысленного моря. — Не надо. Оставайся живой.

«Говорит спокойно. Значит, уже выиграл битву во дворце. А мой бой едва начат…» -

Я вздрогнула и очнулась в своем теле в подземелье. Вако, Митто и Семель встали поблизости от пролома в полу, Алоис направлял вверх взведенный арбалет.

Над проломом в свете факелов мелькали тени. Охотники осматривали помещение церкви и совещались. Скоро спустятся сюда, и Диос-Эреус увидит мое лицо. Дрогнут ли его и моя рука или нанесут удар? Или мы оба замрем на месте и пропустим смертельный бросок другого врага? Глухо стучало проснувшееся сердце, теплом ярких переживаний прошедшего и грядущего боя наполняя пустые сосуды.

Наверху зашуршало, затем в подземелье тяжело повалилась первая темная человеческая фигура. Митто выпалил в нее болт, и потом уж чертыхнулся — охотники бросили к нам труп одного из слуг. Следом прыгнул охотник. Митто еще перезаряжал арбалет, а широкая серебристая полоса меча, описав круг, уже рассекла живот Гедеона и плечо Семель. Следующим ударом охотник выбил из рук Алоиса оружие, оставив вампира без двух пальцев. Это был, разумеется, Диос. Вампиры отступили. Митто и Вако укутались в крылатые тени, а Семель осталась в человеческом обличье. Зажимая оголившееся плечо и грудь — меч охотника перерубил завязку платья, — она скользяще двигалась, то уходя от ударов, то наступая сама. Оружием вампирши был пристальный немигающий взгляд. Пару раз Диос замер на мгновение, поймав его.

— Почти… — прошипела вампирша. — Еще немного, и я пройду его защиту, Гедеон, помогай!

Я ошеломленно вертела головой. Мысли путались. Защищаться вместе с вампирами или помочь охотникам разделаться с ними? Или бежать?

— Нонус, что дальше? Чью сторону мне следует принять? — воззвала я, и мысленное море колыхнулось возмущением:

— Делай, что хочешь! Это твое решение!

Вслед за Диосом в подземелье спустились еще охотники и закипел бой со вспышками серебряных болтов, с молниями мечей. Вако и Митто крыльями отражали удары охотников, но подняться в воздух, чтобы получить свободу маневров, не могли: подземелье было тесноватым. Скоро и мне пришлось принять бой на стороне вампиров. Я увернулась от пары ударов мечей, укрылась плащом крыльев от пары стрел. Вроде бы успешно, но для меня, как для всех вампиров тут, это была изматывающая оборона: наши удары проходили впустую, невидимый щит, окружавший каждого, принесшего клятву охотников, отбрасывал их. Если б найти брешь в этой защите! Я вернулась в человеческое обличье и по примеру Семель пронзила взглядом врага. Охотник опешил на мгновение, даже выронил кинжал. Кинжал ударился о камень, легкий красивый звенящий звук разнесся по подземелью, и, то ли из-за него, то ли из-за слабого запаха серебра и воды охотников, постепенно замещающего вековую затхлость, упрятанная в дальний уголок памяти картина смерти Антеи встала перед глазами. От неожиданной подзабытой боли брызнули слезы. И охотник отшатнулся, в глазах — туман смятения…

— Разбила защиту, молодец! — похвалил не кто иной, как Вако. Я тряхнула головой, прогоняя злое видение. Разбила защиту? Да, похоже: охотник побелел и хватал воздух ртом, будто ему его было мало, потом повалился на пол.

— Вот так! — крикнул Митто. — Теперь к Диосу, Ариста!

Мысли рассыпались, чтобы пройти невредимой сквозь безжалостный хаос боя, осталось ухватиться за нить ярости. К Диосу? Что ж, верно. Он также, как этот охотник, не выдержит моего взгляда. Его сильные руки опустятся, выронят оружие. Руки, вытолкнувшие меня в коридор, во тьму беспамятства, руки взявшие кинжал со столика и направившие его в сердце девушки на постели… Или у Вселенной не осталось для меня справедливости?!

Я больше не ждала, что скажет Нонус. Вселенная и вечность сузились до тесного, горячего как печь коридора, на другом конце которого был Диос. Я ринулась к охотнику, пригвождавшему поверженного Вако мечом к земле.

— Эреус! — зазвенел мой голос, огрубевший от годов рыданий, но узнаваемый. Охотник обернулся. Зрачки светлых глаз сузились до точек, потом обморочно расширились, и он, ни слова не вымолвив, повалился навзничь.

— Меч, меч! — радостный подначивающий крик Митто бил по ушам. Меч? — Верно. Бездна, зачем я медлила, чего ждала, почему не желала принять священное знамя мести четырнадцать лет?! Я выдернула меч, по рукоять вогнанный в грудь Гедеона, развернулась к Диосу и застыла. Весь запал ушел, так же быстро и полно, как появился: словно сон под снотворным. Человек, лежащий без сознания у моих ног, был уже побежден — осознанием своей вины. Фантазия подбросила картинку где я загоняла меч, весь в крови и земле, по рукоять в грудь бывшего мужа, и оружие вовсе выпало из руки, зазвенело о камень.

Что-то ужалило под левую лопатку. Я сначала не обратила на это внимания, но боль от места укуса жгучей кислотой растекалась по телу, и скоро я уступила ей, повалилась на слабо шевелящееся тело охотника.

Удивительно, но полностью бессознательное состояние оказалось невоможным после обмена кровью. В освобожденное на время тело хлынул поток эмоций и видений от Нонуса. Знакомая бальная зала дворца Макты. Знакомая фигура, слившаяся с тенью высокого трона…

Нонус шел к тронному залу в тишине, по совершенно пустому дворцу. Залы за его спиной захватывала черная тень кукол, которых он впервые за много лет решился пустить в бой армией, не экономя силу. Верный старик по-прежнему следовал за вампиром, выдерживая боязливую дистанцию в пять шагов. «Кто это, и, черт возьми, какое место отведено ему в планах Нонуса?!» — Я подумала это и почувствовала, как пузырями любопытства вскипела морская гладь. Но… но это было не мое любопытство!

«Семель!» — я вытолкнула чужую прочь старым сильным горьким воспоминанием о могиле у истока Несса и с громким судорожным вздохом пришла в себя в реальности.

Оказалось, пока я валялась без сознания, в подземелье спустился Асседи и остановил битву, точнее, истребление пятерки. С серебряными мечами у горла, с вынужденно гордо вздернутой головой стояли Алоис Митто и Семель Тенер. Пришедший в сознание Вако пытался договориться с Асседи, но боль в голосе вампира от еще не зажившей раны мешала поверить знакомым бархатным ноткам его внушения. Майи видно не было.

«Успела Семель увидеть старика с Нонусом или нет?!» — едва я задала миру этот вопрос, как увидела ответ в глазах Королевы: искорки тревоги и удивления. Семель разглядела через меня неизвестного спутника Нонуса.

— Ари! Гедеон, с Нонусом сейчас Ари! Они во двор… — договорить она не успела: охотники сильнее вдавил ей в горло лезвие меча, и Королева умолкла, струйка крови стекала из пореза на шее в ложбинку между грудей. Но Вако все понял, машинально рванулся, и другой охотник приставил в его пропитанному кровью дорожному кафтану серебряный меч.

— Нонус, они узнали… — вампира уже захлестывало моей тревогой и раскаянием, и он отозвался тут же:

— Ничего. Пятерке не выбраться из церкви живой. Благодарю, Ариста. Ты отлично выполнила свое задание и прошла испытание встречи с бывшим мужем.

Я, не удержавшись, улыбнулась:

— Последнее ты, наверное, давно предвкушал?

— Вот только я полагал, что ты ударишь, и готовился отвести твою руку в сторону, — помедлив, признался Нонус. Эта его фраза была окрашена грустью и недоумением. — А ты вовсе выронила меч, едва я нафантазировал наихудший вариант развития событий со смертью Диоса от твоей руки. Значит, или ты действительно отпустила навсегда ненависть, во что я мало верю, или же твоя боль спрятана глубже, чем я думал. Глубоко-глубоко, куда и тебе самой нет доступа… Это чудовище, с которым ты пока незнакома. Как бы оно не выползло на волю в неподходящий момент! Но с Диосом все было кончено правильно: этот охотник еще понадобится нам живым. -

Сказав это, он вновь исчез, чтобы начать разговор с Мактой. Я опять скользнула в его «здесь и сейчас». Нонус стоял в нескольких шагах от трона. Макта не шевелился, руки закостенели, вцепившись в подлокотники, пустые глаза Первого вампира уставились в одну точку. Алая мантия струилась по ступеням потоком крови, усугубляя впечатление, что на троне восседает мертвец.

«Мертвец и есть. Этим телом управляет Бездна».

— Владыка Карды и… Владычица Терратиморэ! — возгласил Нонус. — Ты помнишь меня? Я первое твое дитя. Не я запер тебя в клетку серебра и солнца, но я дал тебе оболочку из плоти, в которой ты сейчас ходишь среди людей. Твои другие дети — Вако, Митто, Тенер — обманули тебя, раздув бурю народной ненависти. Они хотят уничтожить тебя, а я… я хочу освободить.

Макта не шевельнулся, но странным белым огнем вспыхнули его глаза. Свет, но не солнечный — равнодушное сияние звезд. Может, такова должна была быть воплощенная Бездна, неискаженная ненавистью?

— …Гедеон, зачем вы проникли в церковь Микаэля? Кто подстрекал вас? -

Я рывком вернулась в реальность. Асседи, задавший Вако эти вопросы, выглядел растерянным. Нонус поймал его, как и хотел: на выборе только одной из двух враждующих групп.

Гедеон объяснил про ловушку Нонуса. С каждой его фразой лицо Асседи прояснялось.

— Значит, недоразумение, — повеселевшим голосом подытожил он. — Что ж я рад. Защита этого места заклята так, что пройти под нее может только задумавший недоброе против Атера, и о проникновении на запретную территорию немедленно узнают мои охотники. Но теперь, я надеюсь, вы откажетесь от навязанного Нонусом предприятия и возвратитесь в Карду? Вас ждут на большой пир в старом дворце, друзья.

— Недоразумение? — зазвенел смутно знакомый женский голос. Маленький охотник, метнувший кинжал в Дивелли, в волнении подался к Асседи. Капюшн спал с его головы, и я узнала потемневшие, без солнечного света превратишиеся из огненно-рыжих в медные, кудри Фламмы. — Битву, унесшую жизни восьмерых охотников, битву за основы Терратиморэ вы называете недоразумением и готовы простить и отпустить нарушителей священной границы? И на чей пир вы приглашаете их: человеческий или пир тварей?!

Кто-то из охотников хотел перебить ее, но другой остановил:

— Она правильно говорит, — глухой голос, упрямый тон. Эреус?

Я вернулась во дворец. Нонус вывел к тронным ступеням старика.

— Атер отнял жизнь у Виталия Фонса, превратив в его Макту, а Кармель уничтожила возможность возвращения этого долга Арденсами. Но вокруг еще так много жизней, Владыка Карды! Добровольная жертва любого смертного потушит твою ненависть и разомкнет оковы, наложенные Атером, Владычица Терратиморэ! Я хотел подготовить Кармель, но она не смогла переступить через ненависть к убийце сына. И тогда я нашел другого жертвователя… -

Нонус ловко лавировал, обращаясь то к Макте, то к питающей его тело Бездне, а я хмурилась, и над нашим мысленным морем сгущались тучи. Выходит, Макту может спасти не жизнь Арденса, но любая жизнь, отданная добровольно? Счастливый конец, как в сказках? Но откуда тянущей неприятной болью внизу живота ужасное ощущение подвоха? Будто сейчас некто, издевательски хохоча, выдернет доски пола у тебя из-под ног, и ты рухнешь в пропасть!

— Мы не оставим уничтожение Атера, Ваше Величество, — в реальности заговорил Вако. Напряжение в его голосе больно резонировало с моим, колотящим тело. — Макта вечно будет угрожать пятерке, так пусть он станет, хотя бы, слаб! Голос Бездны направляет Макту. Когда уйдет Голос, Макта ослабеет и сгинет.

Во взгляде Асседи заблестела сталь:

— Атер должен остаться! Он необходим всем потомкам Арденса, он — залог нашей силы. Как твари смеют не подчиняться потомку Арденса?! Ваше существовение зависит от нашего! А мы находимся в полной силе, только пока голос Бездны есть в мире, так решил Атер. Мне не больше вашего нравится эта зависимость, но поделать с ней ни я, ни кто либо из Арденсов ничего не может!

Я похолодела: Асседи — потомок Арденса. Очередная нежданная и предсказуемая подлость земли страха…

— Но еще больше существование отрекшихся от смерти зависит от Макты, — процедил Гедеон. Его рана затянулась, и вампир поднялся на ноги, более чем когда-либо бледный, серьезный и злой. — И я не думаю, что смерть Атера может причинить какой-либо вред Арденсам. Вы получили жизнь, а не проклятие Макты, от частиц Бездны вы чище всех прочих смертных, вот только совесть ваша грязнее всех. И, полагаю, Асседи, как раз пользуясь нечистотой вашей совести, некто взрастил в ее грязи нелепый страх — боязнь смерти Атера. Взрастил, чтобы сегодня столкнуть нас лбами в церкви Микаэля… и этот некто — Нонус!

— Верно, о связи Арденсов с Атером написано в единственном трактате Атера, подлинность которого установить не удалось. И этот фрагмент выглядит как вписка, — пробормотал Асседи. — И все же, Вако, я не уйду, по крайней мере, пока не явится Нонус и не объявит, что фрагмент о связи Арденсов с Атером — часть его лжи.

— Послушайте, Ваше Величество, — из-под бархата тона предводителя пятерки показалась основа: металлические стержни. — Уйдите и уведите своих верных шавок, оставьте наши дела с Атером в покое, и продержитесь на троне дольше, чем ваш предшественник!

Я опять скользнула во дворец, и вовремя. «Ты заслужил свободу, Макта. Свободу от ненависти», — как раз молвил Нонус и толкнул старика-смертного вперед, так что тот повалился на колени на первую тронную ступеньку.

— Вот человек, который отдаст тебе жизнь, вместо той, что была украдена Арденсами! — крикнул вампир. — Это — Ари, алхимик и последователь Атера. Он помогал Кармель с ритуалом, но раскаялся в своем деянии, потеряв всех родных от клыков carere morte. Он принял знакомое тебе дурманное зелье Атера и станет новым созданием Бездны вместо тебя. А ты будешь свободен. Я же получу светлое создание Бездны из добровольной жертвы Атера.

Макта задумчиво склонил голову набок, изучая смертного. При упоминании светлого воплощения Бездны глаза Первого вампира опять заволокло странным белым светящимся туманом: слепой, но всевидящий взгляд. А старик обернулся к Нонусу — ко мне, кратко глянул в его — мои глаза. Какие темные, полные боли и непонимания, как у животных на бойне, омуты! Он же боится, до смерти боится! «И молитва, что он шепчет… — вспомнила я. — … это же та самая, защитная, которой меня когда-то учил Эреус!

— Какая же это добровольная жертва, Нонус?! — прошептала я, а потом крикнула в голос, и этот крик птицей пронеся над нашим морем. — Этот смертный дрожит от страха… перед тобой! Ты просто запугал его! Если он станет новым созданием Бездны, какими будут его дети — дети страха?! -

Но Нонус закрылся от меня. Я могла беспрепятственно плавать в его «здесь и сейчас», но была бессильна воздействовать на него. Церковь Микаэля и дворец Макты разделяло пол-Карды, и неизвестного рода непроницаемый купол защиты над церковью. Что же делать?!

— …Я давно ждал, Ваше Величество, когда вы встанете перед этим выбором, — глухой, усталый голос Эреуса вернул меня в собственное тело. Я развернулась, чтобы увидеть бывшего мужа, еще не поняв, хочу ли этого. Диос сидел, привалившись спиной к стене, очень бледный, но знакомо упрямый. Фламма была рядом.

— Перед каким выбором? — Асседи бледнел-злился все больше, и тонкая усмешка искривила лицо Эреуса:

— Или вы покровительствуете охотникам, или тварям! До сегодняшней ночи мои охотники не представляли, сколь тесны ваши связи с пятеркой. Мои люди не станут слушать приказы человека, будь он хоть самим Лазаром Арденсом, если он якшается с тварями. Более того, этот человек будет приравнен к тварям, а с последними у нас разговор короткий… — он договорил это почти неслышно, одним болезненным выдохом, и упрямо наклонил голову, точно приглашал Асседи пободаться. Я дрогнула от этого движения: на нашей свадьбе, шепча клятву, муж бодался со всем миром точно также. Интересно, знает ли это движение Фламма?

Почувствовав мой взгляд, Эреус чуть обернулся — и изменился в лице от страха. А я, поглядев в знакомые светлые глаза сейчас, не почувствовала почти ничего. Чуть-чуть жалости, чуть-чуть презрения… Все.

— Здесь, сейчас вы отдаете пятерку старших вампиров нам, и мы продолжаем службу Арденсам, — Эреус говорил размеренно, уверенно, будто не раз репетировал эту сцену. Я ждала гневной реплики Асседи, но тот слушал, то ли пораженный, то ли покорный. — Пришел момент выбора, Ваше будущее Величество, на поддержку кого их двух злейших врагов вы рассчитываете в свое правление!

Я почти слышала мысли, проносящиеся в голове Асседи, почти видела его чувства, яркие и грозные, как буря. Он возмущался неповиновению самых верных слуг и признавал справедливость этого, хотел стереть охотников в пыль и тут же, на месте, подсчитывал, сколько лет и средств понадобится, чтобы вырастить новых, столь же сильных. Наконец, найдя спасительную идею, он разомкнул губы:

— Я думаю, начать стоит с той, что не принадлежит пятерке. С лишней… — он еще договаривал, а стража уже рывком вздернула меня на ноги. Один потянул меч с пояса, но Король брезгливо поморщился:

— Не здесь.

Во дворце Макта по-прежнему неподвижно сидел на троне. Раздумывал? Нонус опустился на колени рядом с Ари. Единая черная тень его кукол запечатала все окна и двери зала. Вампир ждал решения Бездны. «Хорошо… Значит, и у меня время еще есть!» — подумала я, вот только на что потратить это время, не знала. Мысленно убеждать Нонуса прекратить опасный опыт? Послать во дворец кукол? Все это не давало гарантии успеха. Опять повозка без управления неслась под горку, и я не знала, как остановить ее!

Охотники повели меня вглубь хитросплетения лабиринта стен. Но они вели покорную куклу, я почти оставила главное свое тело. Я лихорадочно собирала марионеток из окрестностей Карды и гнала их ко дворцу Макты, я пыталась докричаться до Нонуса мысленно, пропускала воды нашего моря сквозь скрещенные сетью пальцы, надеясь вызвать случайный резонанс, и обратить на себя его внимание хоть так… Поэтому я не сразу осознала реплику Эреуса, ударившую моих юных палачей в спины:

— Я сам это сделаю. Патрик, Валент, вернитесь в главный зал.

Поневоле я вернулась к собственным ощущениям. Охотники ушли, оставив меня с Эреусом. Я не видела, но чувствовала, как подходит муж. Кожа спины и шеи покрылась мурашками, точно мой затылок лизнул чей-то холодный язык. Тут подошел и Диос. Спину легонько укололо острие его меча, и по коже опять пробежала волна дрожи.

— Иди вперед. Не оборачивайся.

Я подчинилась. Несколько минут мы шли в полной темноте и тишине. Я прислушивалась к сердцебиению и дыханию бывшего мужа: взволнован он или спокоен? — но ничего не смогла различить точно. В крохотном зале, освещенном маленькой лампадкой с маслом, последовал приказ остановиться. Я послушно замерла на месте. Почему-то я была уверена, что Эреус не убьет меня, по крайней мере, сейчас. Моя боль разбила его защиту, осознание вины забрезжило в глазах охотника, выведя его на миг из горячки боя. А человек, испытывающий одну со мной вину и боль, не сможет меня убить. «Моя боль и вина сращены с его болью и виной, и, убив меня, он убьет и себя», — подумала я.

— Повернись ко мне. Ариста, — тихо, глухо сказал Диос. Я послушно развернулась, и кончик серебряного меча охотника уперся теперь в грудь.

Наедине, на расстоянии вытянутой руки с мечом, я почему-то совсем не узнала Эреуса. Чужой незнакомый челвек, его слова и жесты уже не вызывали молний-воспоминаний по оставленной смертной жизни. Я гордо вздернула голову, неосознанно подражая стоящей под мечом Семель. Диос усмехнулся:

— Я не убью тебя, Ариста.

Молчание. Охотник ждал чего-то, кончик его меча дрожал, описывая замысловатые узоры в мизинце от моего тела. И скоро я не выдержала, нарушила тишину:

— Держишь меня, потому что какой-то вопрос терзает, на который только я могу дать ответ?

— Почему твари, Ариста? — прошептал Эреус. — Это… это месть мне?

— Я отказалась от мести. Я сказала тебе все еще четырнадцать лет назад: я хочу доказать, что тварей можно исцелить. И я решила зайти с их стороны.

А это был для него удар! — и более болезненный, чем удар мечом. Охотник побледнел, как тогда, когда я сломала его защиту. Зрачки опять зло сузились, потом расширились:

— Тварей нельзя исцелить! Это превращение необратимо. Мы заперты с ними в одном крохотном мирке, и либо они убьют нас, либо мы их!

— Гордые слова. А какие слова ты говоришь пятерке старших вампиров — друзьям покровителя охотников, при встрече?

— Не язви, Ариста. Ты была политиком и сносила многое, противное совести и чести, ради выполнения далекой цели. Я исполнения своей дождался: Асседи в конце концов уступит и расправится с пятеркой. Я добился, чтобы покровитель стал более зависим от нас, чем мы от него. Если он не подчинится, через год-другой его сметет волна народного гнева, потому что если мои охотники сейчас устранятся от истребления тварей, уже через месяц Карду поглотят кладбища!

Что я могла сказать на это? Я усмехнулась. Охотник нахмурился:

— Не уходишь, ждешь чего-то… Хочешь сказать что-то, но боишься? Или какой-то вопрос тебя терзает, ответ на который могу дать только я?

— Ты служишь Асседи, другу Вако. Почему? Ведь ты не простил Арденсам и Вако Антею, я вижу это.

— Макта вечен, Кармель сделала его ненависть вечной, значит, вечны и твари. И только охотники стоят щитом между ними и миром людей. Дело охотников важнее любых моих эмоций! И Асседи нужен нам… в качестве денежного мешка.

— А Антея?

— Если то же, что с Антеей, случится с кем-либо из сыновей, я поступлю точно также, — Диос насупился. — Только теперь и они, и Фламма знают об этом — я исправил эту свою ошибку.

— Они знают… и остаются с тобой? Странная семья.

— Семья охотников! И мы служим не Асседи и не Арденсам — мы приводим качающийся над пропастью мир к равновесию, — фанатичный огонь загорелся в глазах охотника — знак его восстановившейся защиты. — Возможно, однажды нам даже удастся свести численность вампиров до минимума, и мы на миг сможем увидеть свет. Свет прежних дней беззаботного мира.

— Значит, ты выбрал жизнь без надежды.

— А ты — жизнь в иллюзии, — Диос помолчал, играя желваками. — А Антею я не простил — и помыслить не мог простить, — и не прощу ни Вако с Арденсами, ни Гесси, ни себе, ни… тебе.

Я спрятала крик боли за смехом, чуть более нервным, чем требовалось:

— Тогда почему сейчас отпускаешь меня, Эреус? Убей…

Охотник печально покачал головой:

— Я не окажу тебе этой милости, как и ты не оказала ее мне. Убью тебя — этим убью и себя, ту же вину и боль. А я еще нужен проклятому миру. Возможно, нужна и ты.

Я отвела от груди легко поддавшийся кончик его меча, перехватила руку Диоса и легонько пожала. Я знала, что очень скоро подумаю об этом жесте с отвращением, но почему-то казалось: он нужен не мне и не охотнику. Он нужен миру, который мы оба стремимся изменить, пусть разными путями.

— Иди коридором дальше, до главной камеры с телом Атера. На другой ее стороне три хода, выбери средний. Только откажись от идеи уничтожения Атера, и купол выпустит тебя. Выйдешь у купели с водой из источника Донума — и беги через кладбище.

— Что за заклятие лежит на куполе? — встрепенулось мое неубиваемое любопытство. Диос удивленно приподял бровь, но ответил даже вежливо:

— Защиту церкви дает знамя Арденса, которым накрыт Атер. Оно было заклято кровью главы охотников и одного из потомков Лазара так, чтобы под купол могли проходить все, но замысливших недоброе против Атера он заключает в ловушку, одновременно предупреждать об опасности охотников и Асседи. Теперь уходи, Ариста.

Я едва дождалась, когда он скроется за поворотом коридора, и бросилась в указанную главную камеру. Последняя реплика охотника указала выход из невеселой ситуации, в которую всех завела ошибка Нонуса. Как я не сообразила это сразу! Здесь Атер, ключ к силе Макты! Уничтожить его, и неверный опыт Нонуса не удастся. Макта уйдет, а новые дети Бездны страха просто останутся страшной возможностью.

«Ох, Нонус, поговори со мной! Поговори сейчас, дай переубедить, не предавая! Я не хочу разрушить твою мечту, я верю ей, но ты где-то ошибся и свернул не на тот путь. Отдав Бездне Ари, ты не получишь светлое дитя любви, с алхимиком в Терратиморэ придут воплощения его страха!»

Главная камера вопреки значительному названию, оказалась небольшим помещением круглой или, скорее, яйцевидной формы. Позабытая всеми Майя застыла у входа. Атера она нашла, но уничтожить побоялась: по стенам усыпальницы алхимика клубилась знакомая тень кукол Нонуса. И несколько сильных кукол-мужчин и волков охраняло земляную яму с укрепленными досками стенками в центре камеры. Видимо, это в ней и томился бесчувственный Атер на протяжении целой сотни лет.

— Я пробовала пробраться за Атером, но они изорвали мне лицо и руки, — пожаловалась Майя, заметив меня, и показала чистые белые ручки, порезы на которых давно зажили. Впрочем, платье вампирши висело лохмотьями — ей, и правда, досталось.

— Я не трусиха, не думай, — хрипло продолжила Майя. — Я бы забрала оттуда Атера, но что дальше? Как его уничтожить? Отрубить бессмертному голову недостаточно для полного уничтожения! Тут нужен ритуал охотников или бочка воды из источника Донума.

Я обратилась к немногочисленным куками-птицам, оставшимся близ церкви. Облетела здание кругом и скоро заметила в саду, на середине между церковью и большим кладбищем Патенса круглую чашу купели, до краев полную прозрачной водой. Вовремя о ней обмолвился Эреус… Может, эта обмолвка стала мне наградой за то, что удержалась от убийства бывшего мужа?

— Поблизости от церкви — купель с водой из источника Донума, — тихо сказала я Майе. — Вот только купол защиты не выпустит нас, поскольку мы задумали недоброе против Атера.

— Так ты на стороне пятерки?! — изумилась Майя. Вампирша обрадовалась, но одновременно с этим мне померещилась и толика презрения на ее лице, будто я обманула какие-то ее ожидания.

— Скажем так, на некоторое время наши цели частично совпали, — промямлила я и замолчала.

— Что сейчас с Вако, с Семель? Их захватили охотники?

Вопрос был кстати: я давно не проверяла, что творится в большом подземном зале, где остались вампиры, охотники и мятущийся меж ними Асседи. И я тихонько тронула «здесь и сейчас» Семель.

…Боль от незаживающего пореза серебряного меча на шее. Страх близящейся гибели путает мысли, но ненависть низложенной Королевы — ледяной стержень внутри, не дает окончательно рассыпаться на осколки. Еще поборюсь. Сотворю последнее проклятие убийцам, и в нем буду жить еще вечность…

Диос возвратился к своим и скомандовал начать казнь вампиров пятерки. Первым выводят Митто. Разумеется! Это месть Эреуса за Антею… Алоис пошучивает и усмехается, но это не героизм пред лицом смерти. Глаза вампира туманны и неуверенно кривятся губы, будто он силится и не может понять, во сне ли все происходит с ним, или в реальности. «Я все-таки думаю, Гедеон, вся вечность carere morte — это только сон. Только мечта… о Вечности», — с тем же весело-рассеянным выражением лица делится он с Вако, когда двое охотников уже держат его под руки, поставив на колени, а Диос направляет в сердце вампиру серебряный кинжал.

Я вместе с Семель смотрела, как он вздрогнул и статуей застыл от удара Диоса, а потом рассыпался серой пылью от одной пригоршни воды источника. Интересно, что сейчас чувствует Эреус? Радость? Довольство? Или ту же пустоту, что я? Ведь убивая любого из участников старой трагедии, мы, повязаные той же виной, вместе с ним убиваем и себя…

— Эреус, послушай, — голос Вако опять полился медом. — Ваше Величество, послушайте! В церковь Микаэля нас всех заманил Нонус. Чтобы стравить, а самому в это время заняться Мактой! У Семель есть ход к его мыслям. Сейчас он во дворце, и с ним Ари, алхимик, который помог Кармель. Но теперь он помогает Нонусу… Они задумали злодейство против всей земли страха! Не время нам воевать, Диос!

«Этак они договорятся», — я почувствовала, как мысленная усмешка отразилась на губах… и пришла в себя.

— Охотники убили Митто, остальные пока живы, — сообщила я Майе и задумалась опять. Что можно сделать?

«Кинуться к яме, выхватить тело алхимика вместе с покровом знамени, метнуться куполу защиты. Передать тело марионеткам за пределами защиты, швырнуть в купель. Вроде бы просто и ясно. Но права ли я? Как не хватает уверенности! Может, страх этого Ари лишь померещился мне? Может, Нонус также видит его, но полагает, что это не помешает ему получить то, что он ищет? Он просчитал все ходы в игре с пятеркой Вако, с Асседи и с охотниками Диоса. Может ли быть, чтобы он не учел страх ничтожного Ари? И как это отвратительно: идти против друга, делу которому клялась помочь! Стоит ли того моя правда… даже, если она, действительно, правда?»

«Нонус, отзовись! Прочитай мои мысли и планы! Покажи, что я ошибаюсь! Только сейчас, скорее! Если Макта согласится взять жизнь Ари, мне придется действовать сей же момент, более не раздумывая и… против тебя! Пожалуйста!»

Большая кукла в центре камеры заметила меня — заломившую руки фигуру в коридоре. И скоро тень собеседника мелькнула над волнами нашего моря.

— Ариста, что ты стоишь на пороге? Пройди в зал, взгляни на Атера, удовлетори любопытство, — тепло предложил Нонус. — Тебя я пропущу, не бойся…

— Я слышала, как ты представил старика-Ари Макте, — море заколыхалось от моего волнения. — Ты хочешь отдать его жизнь Макте вместо той, что была потеряна из-за ритуала Кармель. Но как?

— Я перекрою великую жертву Макты другой жертвой, — спокойствие Нонуса было покоем душного летнего вечера со вспышками сухой грозы на горизонте. — Но жизнь Ари будет отдана добровольно, а не так, как в ритуале Атера, на который будущего Макту заманили обманом, не сказав о последствиях. Значит, можно не бояться, что новая жертва в результате ритуала превратится в подобие Макты. Я подготовил Ари, когда гостил на Юге. Он, также как я, влюблен в идею дать миру волшебство при помощи силы Бездны и исполнит великую миссию со священным трепетом. Он с радостью готов отдать Макте свою жизнь, чтобы из темного мира carere morte родился новый, волшебный. -

По следу этой мысли я скользнула в недавние, общие с Нонусом воспоминания. Испуганные глаза старика и защищающая от нежити молитва, повторяемая по десятому… пятидесятому… сотому кругу.

— Мне показалось, ты запугал Ари, Нонус, — моя честность была прозрачным льдом, сковывающим водную гладь. — Разве можно говорить о добровольности в этом случае?

— Я? Запугал? — море заискрилось искренним недоумением Нонуса, и я слышала, как он тут же обратился к старику: — Разве ты боишься меня, Ари?

Я потянулась за нитью бусин этой фразы. В «здесь и сейчас» Нонуса пахло гарью. В лицо дышало жаром чудовище-пламя, пожирающее ковры и портьеры. Дворец подожгли то ли вампиры Алитера, то ли собравшиеся на площади смертные, в разбитые окна тронной залы влетали новые и новые бутыли с зажигательной смесью. Ненависть, кропотливо собираемая пятеркой Вако много лет, нашла себе воплощение — огонь.

Вместо ответа на вопрос Нонуса, старик Ари затрясся сильнее и громче забормотал молитву. Да, все ту же, защитную, которой меня когда-то учил Эреус… Я почувствовала себя обессиленной. Вся сила, которую во мне поддерживал Нонус рассуждениями о великом плане, ушла. Пустота разочарования.

— Он боится! Значит, как ты хочешь, не получится, Нонус!

— Ты говоришь, как мой учитель! — разъярился тот, но я скользнула по нити его ненависти в темные глубины памяти вампира, и нашла что он скрывал не только от меня, но и от себя. То, от чего все время чуть дрожала поверхность общего мысленного моря. Несколько картин смертей тех, кто был близок Ари. Несколько хладнокровных быстрых ударов кинжала Нонуса…

— Вздумала мне указывать? — все больше волновался Нонус, а море пенилось и пена была багрово-черного цвета, как гнилая рана: вампир знал, что лжет сам себе. — Конечно же, Ари не боится. Он мой ученик, я был только справедлив и добр к нему…

— Даже когда убивал его близких, чтобы вынудить следовать своему плану?

— Замолчи!

— Он все-таки понял, что это ты их убил, без доказательств, просто по твоему взгляду… В конце концов, он бежал от тебя на Юг, но ты нашел его и там, — голос зазвенел от волнения: наконец-то, связав все, что явилось мне в воспоминаниях Нонуса, я нашла, чем могу по-настоящему помочь другу! — Ты искренне пытался увлечь его, я верю. Но, возможно, ты был слишком строг с Ари, также, как был строг с тобой твой учитель Атер? Такое часто случается: мы повторяем ошибки родителей и наставников.

Нонус издал вопль, полный боли. Уже знакомые картинки его прошлого замельтешили перед глазами, на ходу оживая, становясь еще одним слоем реальности.

— Замолчи! Ты решила испортить мне триумф? Что за зло в тебя вселилось?

— Ты же знаешь, что я права. Нонус, послушай меня, я хочу помочь…

— Ты ни в чем не права! — с мальчишеской запальчивостью крикнул он, а наше море уже зачернело так, будто в его воде растворили черноту бездны. — Ни разу не права!

«Увы, права…» — мысли перемешались, единственное, что я по-прежнему чувствовала ярко, это печаль, пришедшую на смену ощущению силы.

— Что станет с carere morte, после твоего опыта, Нонус? — тихо спросила я, ветерком машинально поглаживая зияющее черной бездонной пропастью море. — Когда Макта заберет себе жизнь, пусть даже Ари, а не Арденса, что станет с детьми его ненависти? -

Спросила — и внезапно различила потоки раскаяния в реках его чувств. Нонус вздохнул:

— Без Макты они ослабеют, но не уйдут совсем, как сами считают. В Терратиморэ остались еще потомки Лазара Арденса, они поддержат Бездну ненависти carere morte после исчезновения Первого вампира. Это не то исцеление, которое грезилось тебе, но другого наш мир предложить тварям не может. Подрастешь — поймешь.

Он, что, подслушал наш разговор с Эреусом? Те же слова, но теперь от них гораздо больнее. Потому что их говорит не враг, разбивший твое счастье, но друг, подаривший тебе надежду. В этой боли растворилась и цель разговора, и все оставшиеся доводы. И вся она ушла в крик:

— Замолчи! Вы с Эреусом сегодня решили убить мою надежду?! Не бывать этому!

— Диос, кажется, называл это иллюзией, моя забывчивая Королева.

— Молчи!

Нонус хотел возразить — гладь моря уже заколыхалась, но застыл. Макта принял решение.

Владыка Карды поднялся — текучее нечеловеческое движение. Тьма взвилась вокруг него лентами дыма и обхватила фигуру Первого вампира: тень-чудовище на яростно-красном огненном фоне. Ари, взвизгнув от ужаса, бросился со ступеней, но Нонус удержал его, ухватив за плащ. Все также нечеловечески ловко и совершенно бесшумно Макта спустился на несколько ступеней. Он будто летел, а не шел, все тем же странным белым огнем были полны его глаза. Он подхватил Ари, легко, как куклу, вздернул к лицу, впился зубами в тощую стариковскую шею, и эту сцену скрыла тьма, поднявшаяся из-за спины Первого вампира и окутавшая его и его жертву.

«Нонус! — взмолилась я мысленно. — Останови это или дай остановить мне! Ты говорил, Бездна любит сильные человеческие чувства, но Ари сейчас испытывает отнюдь не восторг. Он боится, ужасно боится, ты должен понять это! Какими будут его дети — дети страха?»

— Ариста! — кричал кто-то и тряс меня за плечи. — Начинается… Что-то начинается! Что делать?!

Я открыла глаза в своем теле. Голова кружилась от частых скачков из одного тела в другое, от одной картинки реальности к другой. Майя трясла меня за плечи. А вокруг и правда начиналось что-то новое. Единая тень крылатых тварей по стенам ожила, потянулась к яме в центре камеры. Вокруг ямы она закручивалась толстым широким столбом, тяжелым и цельным на вид. Не верилось, что эта крутящаяся колонна создана существами из плоти, а не вырезана из непроглядного, как зимняя ночь, камня.

— Так ты на нашей стороне или нет?! — закричала Майя, увидев, что я пришла в себя. Я торопливо кивнула. И это движение, эту боль рваной раны, делящей единое на две половинки, это предательство заметил Нонус!

Я укрыла от него свои мысли за прозрачным щитом… И лишь под этим слабым прикрытием ринулась к яме, ударилась всем телом во внешне монолитную колонну. Колонна распалась, но тут же собралась вновь — вокруг меня, заживо замуровав в своей холодной и остро-гладкой черноте. Я не могла даже закричать: боялась, что тень просочится в открытый рот, застынет в горле гладким тяжелым куском металла. Но Майя пришла на выручку. Защелкал ее арбалет, и стена вокруг дрогнула. Я рванулась в открывшуюся брешь, и земля ушла из-под ног — я провалилась в яму к Атеру.

Я упала на колени, руками упершись во что-то мягкое, гладкое, холодное… — в тело, покрытое шелковой тканью знамени. Алхимик был завернут в него, как в плащаницу, и когда я приподняла его, легкого и небольшого, руки заскользили по той же ткани. Атер не шевелился, но какая-то работа Бездны велась в этом теле. Я чувствововала: если б не сдерживающая сила знамени Арденса, существо кинулось бы на меня, как любая голодная тварь. Дурная фантазия тут же нарисовала картинку, что в шелковистую ткань обернуто такое же черное, сотканное из тьмы создание, каким был Макта в воспоминаниях Нонуса, и молния ужаса прошила позвоночник сверху донизу. Руки ослабели, и я чуть не выронила тело Атера.

Края ямы чуть выдавались над моей головой, и за ними все было черно от крылатых теней. Но, укрывшись в плаще из такой же тьмы, я рванулась в самую их гущу.

Ткань знамени заскользила в руках, разворачиваясь и освобождая тело, так напоминающее тело куклы — твари Нонуса рвали у меня из рук жутковатую ношу. Я скакнула к предполагаемому выходу из главной камеры и опять оказалась в плену холодной, гладкой, черной тени. Шелковая ткань со свистом окончательно вырвалась из рук, но я вцепилась в Атера мертвой хваткой, и его не отдала. «Как жадничающий ребенок с куклой», — пришло неуместное сравнение.

— Ариста, прекрати. Это бессмысленно, — хлестко, жестко напомнил о себе Нонус. Я стиснула зубы:

— Прости. Я не успела объяснить тебе. Но времени уже нет!

Он искал ход к моим мыслям, чтобы успокоить, чтобы попробовать понять, быть может… Но времени действительно не было, и я решилась на подлый ход. Я скользнула в «здесь и сейчас» Нонуса, и общее море обратилось пропастью дикой головной боли сильнейшего мысленного резонанса. Черная стена единой крылатой тени дрогнула, и я как механическая кукла рванулась сквозь нее к среднему из трех ходов на поверхность. К счастью, он оказался узким. Тень ринулась следом, цепляясь когтями-крючьями за платье, но остановить мой бег уже не могла. На ходу подзывая всех кукол из окрестностей, я выскочила на поверхность. Тоннель открылся в церковном садике, граничащем с патенским кладбищем. Белая чаша купели была в пяти шагах впереди. А по тени Нонуса, вылетевшей из потайного хода вслед за мной, ударили ливнем арбалетных стрел неведомо откуда взявшиеся охотники.

«Похоже, Вако все-таки уговорил их действовать вместе против Нонуса…»

Солнце вставало. Атер, избавленный от обездвиживающего покрова, почувствовав его лучи, заворочался в моих руках. Еще не сила твари, но уже не сила смертного. Голос Бездны оказался по виду обыкновенным человеком в полуистлевшем старинном платье. Я почувствовала тень его еще сонных, рассеянных мыслей над нашим общим морем. И никаких противоестественных ужасов… На миг это даже вселило некое сомнение: верно ли я поступаю? Так ли плох этот несчастный, сотню лет запертый в подземелье?

«Тогда, сто лет назад, он хотел умереть, жаждал небытия, избавления от разочарования. Может и сейчас?..

Я потянулась к нему — холодному, все усиливающемуся ветру над морем.

«Атер… Можно все закончить, быстро, легко», — несмело позвала я, но ветер сейчас же обратился роем ос-льдинок:

— Кто сказал тебе, очередная кукла Нонуса, что я теперь хочу умирать? Где этот негодяй, этот мальчишка… -

Алхимик заворочался у меня в руках. Высушенный как мумия и все равно сильный. Его руки потянулись к моей шее — ожившие веревки, в это же время в мысленном море поднялась волна до небес — голод вампира-узника, и за ним вставало что-то совсем неохватное, громадное, равнодушное и непоколебимое как скала… Может, так мне явилась Бездна, Голосом которой был Атер? Я слепо сделала еще два шага вперед — и тут невидимая стена, купол защиты церкви, преградила путь. Я упала на колени, едва удерживая все более входящего в силу Атера. Алхимик забормотал что-то на древнем языке высоким визгливым голосом. Через слово в этой речи-заклинании повторялось «carere morte».

— Не смей! — это крикнул Нонус, посланный им вихрь разметал тучу ос-льдинок Атера, но та тут же собралась вновь:

— Это ты не смей… Мальчишка! Задумал рассеять великую силу Бездны в мире… Потерять такое сокровище! -

Две фигуры привиделись мне на мгновение над нашим морем: огромная темная и маленькая светлая, жестокий учитель и непокорный ученик. И большая фигура блекла, таяла, как облако, а меньшая наливалась золотистым светом — светом старой неубитой мечты:

— Пусть весь мир получит силу Бездны. Чтобы каждый в нем мог творить волшебство, не требуя за это у других их кровь и жизнь… учитель!

«Учитель», — за презрением и ехидцей в обращении Нонуса, я почувствовала горечь. Она ледяным ручьем яда влилась в наше море. А темная фигура растаяла, скала-Бездна исчезла. Небо над морем залил серебряный свет, жгучий, сильный, как пламя звезд. Победив Атера, Нонус решил расправиться и со мной.

— Ариста! — его ярость расперла голову изнутри, расцвела диковинным ярко-алым цветком перед глазами… Я выпустила Атера и зажала голову руками, не слыша собственного крика — его заглушал злой крик соседа по мыслям. Алхимик, спотыкаясь на неуверенных ногах, бросился бежать. Он выбежал за пределы защиты, но сейчас же угодил в руки охотников. Диос обездвижил его серебряным кинжалом в сердце. Нонус не успел ему помешать, тень его крылатых тварей таяла под ливнем серебряных болтов. Ненависть моего создателя была слабее ненависти охотников. Может быть, я смогла бы разбить их защиту, но я не двигалась с места, не поднимала взгляд, и мои куклы сражались на стороне Диоса и Вако.

«Нонус, ты потом согласишься со мной…»

Тот опять ударил — изнутри. Его ярость наполнила меня, клокоча и оглушая грозным ревом бешеного моря. Но еще что-то било внутри, как гулкий колокол. Сердце… Сосредоточившись на ритме его ударов, я послала очередную команду куклам. Мои звери кинулись к купели, расчищая охотникам дорогу. И те скоро швырнули в мраморную чашу с мозаичным солнцем на дне обездвиженного кинжалом Атера, расплескав едкую воду. Несколько моих птиц, посеченные брызгами, также рухнули в чашу и мгновенно истлели… вслед за Голосом Бездны. Только голова Атера с искаженным разинутым ртом на долю мгновения вынырнула, и тут же вновь ушла вглубь чаши и истаяла там.

«Нет, нет, что ты наделала! Нет!»

«Один удар сердца, два… десять… двенадцать… двадцать пять…»

Я еще держалась на обрыве. Тело колыхали волны ярости соседа по мыслям, но руки были нечеловечески цепки. Я стала статуей: руки можно было расколоть молотом на части, но нельзя было заставить разжать пальцы.

Во дворце Макты кокон тьмы на ступенях трона начал расслаиваться. Вот из него показалась безвольно обвисшая рука Ари, потом откинутая назад окровавленная голова на тощей кадыкастой шее. Две звезды сияли сквозь тьму — затянутые белым туманом глаза Макты. По зале пронесся протяжный болезненный крик Первого вампира, и черная фигура съежилась, выпустив еще живого Ари. Нонус бессильно уронил руки, до того воздетые в упоении странным ритуалом. Я чувствовала его жестокий жгучий взгляд не вовне — внутри себя.

«Сорок четыре, сорок пять… пятьдесят семь…»

— Атера больше нет! — кричал кто-то из охотников. — Голос Бездны умолк, значит, уйдет и Макта!

Преграды впереди больше не было. Защита церкви истаяла вместе с Атером. Из главных дверей выходили уцелевшие вампиры: Вако, Семель, Майя. Гедеон, старый враг, почтительно поклонился мне.

«Сто четыре… сто пять…»

Макта несся сквозь затянутый дымом пожарища дворец. Он уходил. Сейчас он бежал прочь от ненависти, оказавшейся сильнее его собственной, но он еще вернется. Через сто, двести… тысячу лет. Пока в мире будут рождаться его проводники, нареченные Голосом Бездны, он будет возвращаться за своим долгом. Первый вампир остановился только в колоннаде главного входа. Черная тень вампиров Алитера в страхе отхлынула к стенам, но Макта вдруг улыбнулся им.

— Дети мои, — тихо обратился он к вампирам. — Я совершил ошибку, дав вам заданием поиск вашей собственной погибели. И сейчас, исправляя ошибку, я даю вам… свободу. Заполняйте свою пустоту чужой жизнью, умножайте наше проклятие. Держите в страхе землю страха. А ваш владыка пусть станет преемником моим — теневым властителем ночной Карды… -

Светящийся белый туман все не уходил из его глаз. Странный туман, делающий взгляд вместилища Бездны ненависти удивительно человеческим. Просящим помощи, требующем справедливости. Не его ли искорки я видела в достопамятную ночь Бала Карды?

А Макта спустился по ступеням, на ходу накидывая крылатую тень. Она была не черной, как у всех carere morte, а прозрачной. Накрывшись ею полностью, он сделался невидим. Но я разбирала его путь, когда он шел через замолчавшую дворцовую площадь. Смертные не видели Первого вампира, но машинально расступались перед ним, стремясь уйти с пути средоточия Бездны ненависти. Потом взлетел, — на мгновение огромную крылатую тень позолотило солнце, — и Макта исчез.

«Двести девяносто шесть… двести девяносто семь…»

Опять волна ярости Нонуса накрыла с головой… Но она оказалась последней. Я долго тяжело выдохнула и попробовала подняться на ноги там, в саду у церкви святого Микаэля. Битвы этой ночи еще не все позади. Самая тяжелая впереди.

Я добралась до дворца Макты только к вечеру: многие улицы были перекрыты, приходилось объезжать их. К счастью, Нонус еще был там.

Днем прошел дождь, выгоревшее здание дворца мокро блестело. Пожар прошелся и по дворцовому саду до самого пруда, сожрал служебные пристройки, конюшни, каретный двор, королевскую кухню. С высоты полета птиц район дворца Макты теперь напоминал carere morte в чудовищном обличье, распахнувшего крылья. Площадь, еще утром переполненная народом, опустела. Оживленным стал район старого дворца Арденсов, где проходила коронация Асседи. История, сделав виток, вернулась к началу, вот только Макта оставил Арденсу-Пятому страшное наследство… В старом дворце были сейчас и Вако, и Диос — все, кто намеревался творить новую историю Терратиморэ. А мы с Нонусом остались на ее задворках, как и предрекал Гедеон.

Мы встретились в почерневшей тронной зале, но едва взглянули друг на друга и тут же закрыли глаза, обратившись к мысленному общению. Впрочем, реплики собеседника все равно задевали очень мало. Они снежными вихрями проносились по гладкой поверхности общего мысленного моря, покрывшегося толстой ледяной корой разочарования и неприятия.

— Что с Ари?

— Жив. Я… оставил его в покое. Что Семель?

— На коронацию она не пошла. Я слежу за ней, но все ходы предугадать не могу. Она может сейчас подслушивать нас, Нонус.

— Пусть. Ничего нового она не узнает.

Мы помолчали, даже в мыслях собираясь с духом. И новые снежные вихри заскользили уже жестче, острыми гранями мириадов снежинок прорезая лед:

— Ты обещала, ты четырнадцать лет обещала, что выполнишь мое задание полно и точно, не поставишь под сомнение ни одно указание. И не выполнила!

— Ты обещал, что твоя цель не повредит моей, и соврал. Ты первым нарушил свое же слово, Нонус.

— Я хотел дать миру светлую частицу Бездны, ты хотела дать исцеление тварям — чем мы мешали друг другу? — Нонус начинал распаляться. — Я ведь оставил бы тебе твоих болезных тварей: исцеляй, сколько хочешь! Но только это невозможно без утерянной жизни Макты, и потеря ее для мира — твоя вина. Вот с чем ты не можешь смириться!

— Ари привел бы в мир детей страха — и ничего более. Я уже впустила в мир детей Бездны ненависти, Нонус. Довольно! Я удивлена твоей слепоте: неужели ты не замечал, что творишь с Ари?! Если б ты показал мне эту часть себя раньше, я бы успела указать на единственную, но фатальную ошибку в остальном безупречного плана. Ты пал жертвой своего же молчания!

— А ты понимаешь ли, что натворила?! Атер был Голосом Бездны! Его чутьем на Бездну я пользовался, когда готовил зелье для Ари. Без помощи Голоса Бездны с этим теперь не справиться! Придется ждать следующего! -

Лед пошел трещинами, черная вода лизала их края. Но море не бурлило: мы оба постепенно успокаивались:

— Если ты так дорожил Атером, перевез бы его из церкви Микаэля…

— Тода ловушка знамени Арденса перестала бы работать. Нет, я не проиграл, Ариста. Асседи выбрал охотников, Диос почувствовал силу своей организации, пятерка отстранена от власти, к их новым планам я имею постоянный доступ через головку Семель. И Макта ушел в сон надолго. Есть время подготовиться к новой битве за владение силой Бездны. Но твоего предательства я все же не ожидал.

— Я по-прежнему поддерживаю твою цель, я лишь исправила твою ошибку. Я защищала твою мечту, Нонус, мечту, которая стала действительно дорога и мне! Разве это предательство? Ты сбился с дороги, может, это Бездна ненависти затуманила тебе разум, как мне когда-то… Но сейчас дорога вновь открыта, и мы еще достигнем наших целей, и твоей, и моей, вместе.

— А что она, твоя цель, Ариста? Хоть раз ты определяла ее ясно? Исцелить вампиров, сделать их обратно живыми людьми? Об этом нет даже сказок, такая это нелепица, — в тоне Нонуса, уязвленного моими замечаниями об ошибке, опять прорезалась сталь, шум волн стал грозным, как перед бурей. Напряглась и я:

— Значит, такая сказка будет! Признаться, я полагала, что ты разделяешь мою мечту, Нонус…

— Мне нравится твое стремление найти надежду для всех, но не твоя мечта. Я надеялся, однажды ты откажешься от этой иллюзии и просто разделишь мои планы. Ведь цель исцелить вампиров нелепа, Ариста. Ничего не вернуть назад, потому что жизнь Макты рассеяна в мире. Да и зачем спасать этот мир? Диос мечтает хоть на мгновение вернуть прежние времена, видимо, вслед за мужем, мечтаешь об этом и ты. Разочарую: я жил за полтораста лет до вас, и тот прежний мир был ничуть не лучше нынешнего. Несправедливости, лжи, глупости, жестокости было достаточно и без carere morte!

— Ты же мечтаешь о будущем идеальном мире, почему не помечтать и мне? — робко заикнулась я, но Нонуса было уже не остановить:

— И пытаешься воссоздать его через кукол в нелепых играх на улицах Карды? Ты тешишь себя иллюзией, Ариста! Ты раздариваешь себя понапрасну мертвым и оттого бесполезным людям. А ответ на вопрос, возможно ли исцеление для тварей, следует поискать в обыкновенном зеркале. Взгляни на себя! Можно ли вернуть твой облик к тому, что был до обращения? Наверное, можно улучшить цвет кожи, заново отрастить волосы, нарастить плоть на костях… но что делать с этими пустыми глазами? С этой зловещей и мудрой улыбкой? Как стереть все картинки лжи, несправедливости, глупости и жестокости из памяти? Это невозможно, а, значит, и вампиры обречены. В новом мире, — который сегодня ты не дала мне начать строить! — их, ослабевших, просто сметут красивые и сильные светлые создания Бездны — и это будет правильно!

— Детей любви или ненависти привести в мир — будет решать новый «Макта», и только он, Нонус. Твой Ари сегодня привел бы детей страха, лишь поэтому я остановила тебя. Знаешь, мне кажется, чтобы создать Бездну любви, на место Макты должен встать юный, добрый, чуткий к красоте живого человек. Тот, что один будет сильнее всей Бездны ненависти, — глухо, как ветер, заблудившийся в кронах высоких древних деревьев, шелестели мои волны. Нонус немного успокоился:

— Что ж, я буду искать такого. Что до твоей мечты — оставь эту иллюзию.

— Мы будем искать, Нонус.

— Нет, — море заклокотало оскорбленной гордостью, когда вампир вновь пережил игру, в которой проиграл мне, слабой женщине. — Нет «нас». Уходи, как хотела давно. Сдержи хоть это слово.

— Нонус…

— Нет! — И прозрачная стена расколола наше море надвое. Создатель полностью закрылся от меня. Волны моей печали напрасно бились об нее.

«Нонус!» — я раскрыла глаза, надеясь, что растоплю лед, если не в мыслях, так во взгляде вампира в реальности. Но напротив была лишь обгоревшая стена тронного зала. Нонус ушел. И, может быть, он ушел давно, еще в начале этого разговора…

…Перед тем, как отбыть из церкви, глава пятерки старших вампиров с благодарностью поцеловал мне руку.

— Спасибо за неожиданную помощь, леди Эмендо, — сказал Вако. — Для нас вы всегда будете желанной гостьей.

Я отдернула руку, но эта благодарность долго потом звенела в ушах… И когда выяснилось, что обиженный Нонус оставил меня, я вдруг решила принять приглашение Вако. Точка в истории Эреуса и Аристы была поставлена в церкви Микаэля, и я предчувствовала, что новый визит к пятерке старших вампиров без маски тихой помешанной также поставит точку в истории несостоявшейся мести Аристы за дочь.

За прошедшие сутки я трижды услышала, что тешу себя иллюзией, услышала от тех, к чьему мнению прислушивалась. И это слово: «иллюзия» теперь звенело в ушах. Снова и снова — ледяной колокольчик. Нет, я еще не отчаялась. Но я чувствовала, как шатка стала земля под ногами, как низко стелются на головой облака. Мир уменьшился до размеров театральной сцены, мне и моим куклам стало тесно в нем. Хотелось прорвать декорации и бежать… лететь… Но все силы ушли, и я не знала, искать ли в себе новую, дающую их, надежду, или ждать, чтобы ее в меня вдохнул кто-то извне.

День подходил к концу, когда я достигла знакомого убежища на Последней улице. Проголодавшиеся после ночного сражения с охотниками и дневного сражения с солнцем, вампиры пятерки собрались на роскошное пиршество. Гедеон лично встретил меня в первом подземном зале.

— Возьмите себе столько жизней, сколько захотите, леди Эмендо, — любезно сказал он. — Надеюсь, вы все-таки поделитесь с нами секретом тонкого управления марионетками?

Я вежливо улыбнулась и ничего не сказала. Желания поддерживать беседу не было ни малейшего. Я ждала момента, чтобы поставить точку… вот только плохо представляла себе этот момент.

— Нонус по-прежнему с вами, Ариста? Или после случившегося в церкви Микаэля он оставил вас?

— Обмен кровью связывает обменяшихся навсегда, но, — я не удержала грустный вздох, — можно закрыть собственные мысли и эмоции от другого, что Нонус со своей стороны сейчас и проделал.

— Жаль, — равнодушно сказал Вако. За недолгий день вампир похудел и осунулся, и то и дело нервным кратким движением поглаживал волосы. Он изо всех сил делал вид, что ничего не изменилось, хотя два из пяти мест за столом в зале совета теперь пустовало, и сразу после коронации Асседи закрыл оставшимся вампирам пятерки путь во дворец.

Вслед за Вако я прошла в трапезную. Здесь, как и вчера, играла негромкая и незатейливая обеденная музыка. Вампиры уже кушали, голова закружилась от запаха живой крови, льющейся рекой. Здесь были Майя, Семель и новый хозяин мира carere morte — Улисс Алитер со своим прислужником-вампиром. Я пригляделась к этому молодому человеку, с приятными, хотя немного суховатыми чертами лица, и скоро удивленно вздохнула. Алитеру прислуживал Эрвин, в прошлой моей жизни бывший секретарем Эреуса. Когда-то он помогал мне с похоронами Антеи.

Вампир-Эрвин разительно отличался от Эрвина-смертного. Совсем другое, похудевшее лицо с заострившимися чертами и жестко сжатыми губами. Где он был в эти пятнадцать лет, как существовал? Что подвигло его перейти со стороны охотников Диоса на сторону их злейших врагов — вампиров Алитера? В посветлевших прозрачно-голубых глазах вампира иногда мелькали какие-то тени… Может быть, тени убитых?

Он тоже узнал меня и вскочил, вежливо поклонился, а потом… вернулся к обеду. Подтянул за цепь на ноге жертву, до бессознательного состояния обескровленную женщину, к себе поближе и резанул кинжалом ее шею, приник к ране. Остальные гости Вако сегодня также убивали изощренно-жестоко и медленно: их внутренние, еще не отошедшие от вчерашней битвы чудовища требовали зрелища боли и долгой агонии. Предназначенные им в пищу люди, обнаженные, одурманенные чарами, вповалку сидели и лежали на полу в центре комнаты, за ногу прикованные к железному столбу в центре зала.

Я быстро перевела взгляд от кровавой сцены на гостевые диваны и вздрогнула: в стороне от вампирского пиршества, прижавшись друг к другу, сжавшись в пестрый комок нарядов, на диванчике сидели трое смертных, две девушки и юноша. Чары, если и были над ними прежде, рассеялись, но они почему-то не плакали от страха за свою участь на вампирском обеде, не молили о пощаде. Или они не предназначены в пищу?

— Кто эти люди? — спросила я Вако, указав на троицу на диване.

— Кандидаты на обращение, — совершенно спокойно отозвался Гедеон, а мое сердце в этот момент забилось сильно, как у живой, и ухнуло куда-то вниз живота.

«Этот момент… Может быть, он настал?»

— Как ярко сияют ваши глаза, леди Эмендо, — тут же молвил Вако, будто заметил искорку ненависти в них и решил ее пока пригасить. Звякнула цепь, он подтащил ко мне смертную из предназначенных в жертву, молодую женщину.

— Утолите голод, — прошептал Вако. И, прежде чем я запротестовала, перерезал горло смертной и толкнул ее мне в руки.

«Все равно умрет, и убийца не я… Почему бы не утолить голод без обязательных мук совести?» Но я отступила назад, и смертная повалилась лицом вниз, как кукла. Кровь выттекала из ее тела впустую на камень пола. Голова кружилась от сладкого запаха, я шумно сглатывала, но призрак железного вкуса во рту не уходил. Я отступила еще.

— Меня не нужно кормить, Гедеон, — ровно сказала я вампиру, не очень тщательно изображавшему удивление моим поступком. — Я возьму себе любую жизнь, но когда захочу.

Вако картинно развел руками:

— Как скажете, леди Эмендо.

Аккуратно подобрав юбки, я перешагнула через еще содрогающеся тело. С гордо поднятой головой дошла до пустого кресла, один раз оскользнувшись в крови, но не упала. Семель пьяно от пресыщения хихикнула, заметив мою неловкость и, поддразнивая, послала собственное ощущение насыщения: на миг приятно закололо кончики пальцев, будто замерзшее тело отогревалось в тепле. А потом чужое ощущение схлынуло, и я сильней чем прежде ощутила голодную пустоту в груди.

«Сегодня убью… или умру сама», — вдруг подумала я и почувствовала, что это будто резчик выписывает на камне, превращая предчувствие в пророчество и отсекая все иные мои пути и судьбы.

Скоро наступил перерыв между блюдами. Трупы оттащили к печи. Слуги пятерки вбежали в зал и, вылив на пол несколько ведер холодной воды, смыли кровь в канавки у стен. Смертных, будущую пищу в центре зала, они перегоняли с места на место, как скотину. Зал ненадолго стал чист, а свежий запах воды перекрыл липкий и сладкий — крови. Вампиры Вако, вальяжно расположившись в креслах у стен, сонно, как сытые кошки, наблюдали за приборкой. Эрвин, воспользовавшись перерывом, подошел ко мне.

— Я ожидал однажды увидеть вас среди высших вампиров, леди Эмендо, — сказал он, приблизившись и вежливо поцеловав мне руку.

— Что значит: высшие вампиры? Вампиры двора?

— Вампиры, близкие по силе моему владыке, — Эрвин бросил краткий почтительный взгляд в сторону скучающего Алитера. — Полагаю, вы готовите месть Диосу, леди Ариста? Если вам понадобится помощь в этом деле, буду рад.

— Я… Благодарю Эрвин, — я все-таки запнулась, не зная, как следует разговаривать с ним: как со знакомым или как с совершенно незнакомым мне carere morte, ибо я не узнавали ни его лицо, ни характер. Или милый добрый мальчик пятнадцать лет назад был лишь только очередной моей иллюзией?

— Почему ты служишь Алитеру, Эрвин? — наконец нашла я подходящий вопрос. Эрвин ничуть не удивился:

— Потому что владыка силен. Сильнее всех в Терратиморэ. Раньше, я думал, сила у охотников, но постепенно понял, что ошибаюсь.

— А как же… — я опять запнулась. «Как же Антея? Разве не ее смерть вынудила Эрвина перейти на сторону тварей?» — вертелось на языке, но доспрашивать я не стала. Этот незнакомый carere morte, вполне статься, давно забыл Антею.

— Когда то ваш супруг увлек меня рассказами о тварях, населивших наш край и о том, как хорошо мы заживем, когда уничтожим тварей… Но после смерти вашей дочери я понял, что бороться с ними бессмысленно: они везде. Они заняли дворец и забрали власть над Терратиморэ в свои руки, а охотники, как и все смертные, — лишь их игрушки, — медленно, скованно проговорил вдруг Эрвин, как ответ на мой несказанный вопрос. — Это их мир, и, чтобы выжить, придется стать одним из них. Сейчас, мой владыка говорит, приходит время carere morte открыто править землей страха, и я горячо поддержу его. Глупо скрываться, имея такую силу в мире слабых людей.

Я не сдержала усмешку:

— А кем были бы carere morte без людей? Эрвин, ты совсем забыл, кем был раньше?

Он как-то разочарованно замолчал… и скоро вовсе возвратился к своему владыке. Я видела, Эрвину хочется поспорить-повздорить, но вошедшее в его кровь еще в смертной жизни чувство такта сдерживает его. А совсем заскучавший Алитер разжал губы.

— Слышал, комнаты во дворце более не принадлежат вам, Ваше Величество? — с ядовитой вежливостью обратился он к Семель. — Известно ли вам, что мои подданные делали ставки, захочет новый Король принять вместе с медальоном старого и его вечную жену — переходящее от правителя правителю знамя, или нет? Я тоже ставил… и проиграл. Так что, вы собираетесь остаться в Карде или вернетесь в родовое имение в Патенсе?

Бывшая Королева ожгла его презрительным взглядом:

— Зачем бы это знать кардинским дикарям-вампирам? Боитесь, что я составлю вам конкуренцию на ночных улицах? Я не охочусь, как голодные собаки.

— Мои подданные — не дикари. Вы путаете их с безумными доходягами из низших сословий, обращенных по чьему-то недосмотру, но, во всяком случае, не по моему. Я же собираю вокруг себя новую аристократию Карды, — вкусно улыбнувшись, заметил Алитер, — Мои подданные — отпрыски знатнейших семейств Короны. Многие пробуют себя как кукловоды, а некоторые развивают такие способности carere morte, о которых неизвестно и вам, старшим. Вы полагаете, например, гнев толпам смертных у дворца внушили только ваши чары? Вовсе нет. Это сделали те же мои подданные, которые внушили доходягам-вампирам сражаться с Мактой, а потом и Нонусом. Весьма искусные умельцы.

— К чему ты завел этот разговор, Улисс? — Вако недовольно шевельнулся. — Допускаю, что молодые carere morte открывают некие новые грани вечности. Но в знании истории и политической кухни вы уступаете пятерке.

— Зачем ты пригласил меня сегодня Вако? — Алитер усмехнулся, опять напомнив старого волка-вожака. — Надеешься, что я и леди Лесная Старуха дополним оставшуюся тройку до привычной тебе пятерки? Что до меня… Известно ли тебе, что Макта объявил меня своим преемником, владыкой ночной Карды и всех ее carere morte? Что мне теперь до твоей пятерки, ушедшей в историю вместе с Мактой?

— После того, как Семель связала себя кровью с Нонусом и леди Эмендо, вливания свежей бессмертной крови со стороны нам более не требуется, — Вако фыркнул, впрочем, ничуть не уязвленный, и добавил, уже с легким нажимом угрозы в голосе: — Не злоупотребляй моим гостеприимством, Улисс. И угощайся!

Как раз в это время, закончив работу, слуги вышли. Еще не умолкло эхо их шагов, как снова заиграли музыканты. Теперь к ним присоединилась певица: чистый, но тихий голос, завораживающий тембр. Глаза нескольких смертных в центре залы, пришедших было в себя, вновь затуманились. Только одна девушка на диване кандидатов для обращения сохраняла ясный взгляд. Она хмурила рыжие, как ее волосы бровки, тонкие губы кривились, когда она взглядывала на вампиров. Она… сомневалась.

Вампиры один за другим покидали кресла и отправлялись за новой порцией живой крови к железному столбу. И вновь звенели о камень пола цепи, мягко скользили безвольные тела жертв, шелестела тонкими струйками взлетающая под потолок кровь из перерезанных артерий, и надо всем слезинками хрустальной люстры звенела изящная мелодия известной романтической баллады.

Семель порой кидала злые взгляды на Алитера, но Вако успокоил ее одним кратким, неслышным для остальных словом. Майя же не принимала участия в трапезе. Я видела, что она порывается подойти ко мне, но не решается. Вот она снова связалась со мной взглядом, я ободряюще улыбнулась ей… Но тут в центре залы показалась неожиданная фигура. Рыжеволосая девушка соскочила с диванчика, оттолкнула пытавшуюся удержать подругу, и бросилась к Вако.

— Пожалуйста, отпустите меня! — она заломила руки. — Я гляжу на ваш обед и понимаю, что не готова. Я недостойна вашей вечности, бессмертные! Отпустите! Я никому не укажу дорогу в ваше убежище, даю слово.

Вако встал: внушительная, грозная фигура судии. Девушка задрожала.

— Пожалуйста! — еще раз попросила она, повернувшись теперь к Семель.

— Из этого зала три хода: в нашу вечность, в наши слуги или в этот желоб, — Семель указала на канавку по периметру зала, в которой пенился красный ручеек. Королева презрительно кривила губы, когда говорила это — признак крайнего раздражения. — Слуг у нас довольно. Поэтому либо в вечность, леди Марсия Флагро, либо нам в пищу.

— Пожалуйста, отпустите! Я клянусь… — она осеклась. Тихо охнув, повалилась ничком. Алитер, не вставая из кресла, метнул кинжал ей в спину.

— Это было тягостно и пошло, — лениво бросил он. — Дешевый драматизм, как в пьесах Греди. Я не смог больше слушать.

Двое смертных на диване прижались друг к другу еще теснее. Ненадолго заглушив голос певицы, над залом разнесся безжалостный смех Королевы Семель.

Вскочившая из кресла слишком поздно, когда Алитер уже метнул кинжал, я была вынуждена опуститься обратно. Опять, как в редкие в бессмертной жизни моменты волнения, сильно забилось сердце, согревая кровь, а с ней и все тело, и без добавления чужой жизни.

«Момент… Этот ли момент? Или еще нет?»

— Кто-нибудь выпьет ее? — Семель брезгливо глянула на еще живую девушку с кинжалом в позвоночнике. — Никто? Тогда страже.

Она нашарила на столике рядом колокольчик и позвонила один раз. Двери во второй зал тут же распахнулись. Неслышные и быстрые как тени слуги-вампиры подняли леди Марсию Флагро и унесли в зал стражи. Я как во сне следила за ними.

«Зачем я пришла сюда? Чего ищу? Мести ли? Почему моя рука не поднимается ни на Семель, ни на Гедеона? Не потому ли, что я опять не хочу признавать этим свою вину — ту же вину? Убив — признав, останется убить следом и себя. А умирать мне еще рано… Или же у пятерки я просто ищу ответ на вопрос, приведший меня в carere morte? Но: «То исцеление, которого я жажду, просто невозможно в нашем темном мире», — сказал Нонус, и он, разумеется, прав. Нет никакой надежды для Терратиморэ, и не было никогда. Я жила в плену иллюзий — и в смертной жизни, и в бессмертной. Что же мне делать теперь?!»

— Гедеон, займись второй, — холодно приказала Королева. Вако вздохнул:

— Жаль, Митто нет. Я ленив для его штучек. -

Но он все-таки отбросил допитую жертву и вальяжно развалился в кресле, расслабленый сытый взор вампира остановился на светловолосой подруге Марсии Флагро. Та, не отрываясь, испуганно глядела на мертвое тело, упавшее за креслом Гедеона.

— Иди ко мне, красавица, — довольно похоже, хоть и не без пародийности, изобразив Алоиса, позвал ее Вако. — Прошепчи на ушко, что ты знаешь о вечности.

Девушка покорно поднялась и пошла к нему. Я безучастно провожала ее глазами.

«Сейчас родится еще одна тварь», — мысль без эмоциональной окраски, будто я смирилась. Это говорила моя усталость, мое разочарование, мое сомнение.

Гедеон усадил девушку на колени, к себе спиной, распустил шнуровку платья и сорочки. Быстро приласкал смертную, равнодушно помяв грудь и языком пощекотав шею, и, прошептав тривиальное: «Расслабься», спустил ей платье до пояса. В руке вампира сверкнул маленький, изящный, плоский, как лист бумаги кинжальчик.

«Что он будет делать?» -

Я вздрогнула от подзабытой, но не прошедшей боли. Кажется, даже привстала. А Гедеон вонзил кинжал девушке под левую лопатку, и тут же достал. Приник губами к ране и принялся пить кровь, одной рукой удерживая вздрагивающее тело, а другой не забывая ласкать грудь.

«Ни одной капли не попало на платье, — зачем-то отметила я, — Какова аккуратность! Останется совсем небольшой порез, который вновь закроет шнуровка платья. Как было с Антеей».

«Антея!» Это воспоминание вызвало настоящую судорогу боли, но вмиг окончательно пробудило от неуместной дремы.

«Точно также на Балу Карды Митто обратил Антею!» — Я вскочила. Привскочил и Эрвин, и по вытянувшемуся, еще более осунувшемуся лицу вампира я поняла: ему вспомнилось то же самое, что и мне, вопреки недавним гордым словам о превосходстве тварей.

— Я выбрала жертву, — дрожащей рукой я указала на девушку в объятиях вампира, закатывающую глаза то ли от слабости, то ли от неги. — Она!

— Это будущая вампирша, — жестко сообщила Семель. — Продолжай, Гедеон.

— Нет, Ваше Величество, я сделала выбор!

— Эта смертная уже отреклась и от смерти, и от жизни, — заметил Вако. Вампир насытился кровью обращаемой и теперь зажимал ей рану на спине пораненной ладонью. — Выбери другую, Ариста.

— Нет!

Алитер откинул голову и захохотал — неприятно, леденяще. А Майя… Майя вдруг подмигнула мне и шепнула что-то… Что?

«Может, ты поймешь, что обращает тварь человеком!»

Призвав крылатое сильное обличье, подруга кинулась на Вако. Вырвала смертную из рук вампира, толкнула ко мне. В это же время Эрвин скрутил Семель, бросившуюся на помощь Гедеону. Я приняла девушку в объятия, и дрожь прошла по спине от воспоминания-узнавания точно также когда-то прижимавшейся ко мне Антеи.

— Беги! — прорычала Майя, и я бросилась к выходу из зала. Алитер все также хохотал. Вако рванулся было за мной, но был остановлен бывшей Королевой, освободившейся от хватки Эрвина, но уже не глядящей в мою сторону.

— Пусть потешится, — четко, громко сказала Семель и холодно улыбнулась. — Все равно у нее ничего не выйдет. И мы все потешимся, глядя на нее…

«Быстрее, быстрее!» — я бежала сквозь анфиладу подземных залов, таща за собой слабую, засыпающую на ходу новообращенную вампиршу. Грязные скользкие ступени вверх и скрипучая дверь, распахивающаяся в тихий и прекрасный спящий мир. Прислонившись к стене хибары, я не меньше пяти минут глотала свежий, чистый, без проклятой примеси крови воздух и плакала от того, какой он вкусный. За эти же пять минут темные твари внизу забирали себе по целой жизни… но я, вновь не взявшая ни одной, чувствовала себя сейчас более сытой.

Надышавшись вдоволь, я обернулась к девушке. Та прислонилась к стене спиной, ее голова клонилась на грудь, веки закрывались. Я довольно резко развернула вялую новообращенную к себе спиной и принялась приводить ее наряд в порядок. Белокурая, курносая, со светлыми невыразительными глазами в обрамлении коротковатых ресниц — эта девушка была совсем не похожа на дочку, но со спины она показалась мне копией Антеи в ее последнюю ночь: то же худое тело с выступающими крылышками-лопатками, тот же тонкий, уже заживающий порез. Что же мне теперь делать с ней? Взять в ученицы? Смотреть, как она будет безуспешно укрощать свое чудовище и укрепляться дальше в мысли о грязном, темном, неисцелимом мире?

«Нет!» — какой-то внутренний бунт властно толкнул меня, заставил схватить несчастную новообращеную в охапку, потрясти как куклу, развернув теперь лицом к себе:

— Что ты наделала?! Зачем пошла на зов Вако?!

— Они же сказали: или в вечность, или в желоб! — всхлипнула девушка, и я перестала ее трясти. Да, сама виновата, Ариста. Нужно было забрать смертную чуть раньше!

— Если б вас можно было исцелять! — прошипела я сквозь зубы. Но девушка расслышала только последнее слово.

— А можно? — она робко и знакомо посмотрела на меня, и опять дрогнуло успокоившеся было сердце. Я недоверчиво вгляделась девушке в лицо, ища ложь, но лжи не было. Искреннее детское раскаяние воплощенной наивности. Совсем как Антея.

«Вот и момент, Ариста! Исполни свою клятву! Исцели ее или хотя бы попытайся. Узнай, есть ли еще в Терратиморэ место и время для чуда!» -

Лицо окаменело, чтобы случайно не выразить неуместные пока радость и надежду. Ведь впереди еще один бой.

— Как тебя зовут? — хрипло от нахлынувших вновь слез спросила я.

— Кора… Левис.

Я кивнула так решительно, будто это совершенно, в общем-то, не важное в ситуации имя было самым благоприятным знаком:

— Идем к церкви Микаэля, Кора.

— А кто вы? Вы же тоже вампир? Почему вы мне помогаете? — Но я торопливо засмеялась, прерывая поток ненужных вопросов:

— Владыка Алитер хорошо сказал: это тягостно, пошло и отдает дешевым драматизмом, как пьесы Греди. Идем в церковь, Кора. Молча.

Прежде я пробовала лечить новообращенных водой из Источника. Те поднимали меня на смех… Но они жаждали превращения в тварь, а эта девушка раскаивается в мимолетной ошибке, как раскаивалась дочь. Если сейчас отвести ее к купели? Вода из Источника Донума исцеляет дурные мысли», — говорила Антея, а что есть новорожденное проклятие новообращенных, как не дурная мысль? И пока она не воплотится в реальность в убийстве, она не сделает человека тварью, ведь так?! -

Странным огнем сейчас горели мои глаза, я видела это через кукол. Тем же огнем, что глаза Макты, когда он покидал Терратиморэ. И я поняла вдруг: Макта — не пустая оболочка Бездны ненависти. Даже в нем есть человеческая частица, что молит о помощи, Нонус ошибся. Так, может, он ошибся и в другом, и исцеление carere morte возможно?

Сначала мы шли, но скоро из-за липких взглядов жителей нижней Карды я взлетела, подхватив Кору. На земле потоки суетливых и излишне радостных мыслей и чувств так захватывали меня, что я шаталась, качаемая их волнами, но в полете все лишнее как всегда исчезло. Забылись пошлые глупости вроде: «этим я исполню свою клятву», «докажу Диосу», «докажу Нонусу», «докажу всем». Осталось упоение ночью и свободой и ощущение близкой цели впереди — гораздо более вдохновляющее, чем любые клятвы. Моей целью было просто… чудо.

Подлетая к церкви Микаэля, я послала вперед кукол-разведчиков, и скоро те принесли тревожные вести: церковь оккупировали охотники с Диосом во главе. Они ждали потомка Арденса, чтобы вместе установить новую защиту над зданием, полностью закрыв его от carere morte. Еще полчаса, и купель с Донумской водой будет отгорожена от нас невидимой, но крепчайшей на свете стеной. Зачем Диосу это? Почему сейчас? Может, растревоженный недавней встречей со мной, так он пытается лишить меня возможности исполнить свою клятву?

Мы опустились в лесочек за кардинским кладбищем. Я отправила стаю птиц кружить над церковью и слушать разговоры охотников, и скоро узнала, что их намерение оградить здание защитой от вампиров более чем серьзно. После стычки с пятеркой Вако они озаботились, как обезопасить от подобных инцидентов главный кардинский источник волшебной воды — такого действенного в войне с тварями оружия.

«Что же делать? Отнять пузырек воды у охотника? Но если этого количества окажется мало?.. Или утащить Кору в Донум, к самому источнику? Но удержит ли она голод на цепи в долгой дороге?..»

Нет, время для чуда пришло. Сейчас или никогда — это я чувствовала, несмотря на все вроде бы логические выкладки, порожденные страхом и сомнением. «Значит, нужно пробиваться к купели, а куклы отвлекут охотников…» — тут же, представив, как марионеток — мое продолжение, нашпигуют серебряными болтами, я содрогнулась. Может, просто послать к купели птицу с пузырьком в клюве?

«Но, опять хватит ли этого количества воды? А если охотники заметят твоего лазутчика и закроют церковь защитой знамени Арденса? Хм-м… тогда, может, мне просто отправить Кору к церкви, пусть умоется или окунется сама? Охотники еще и помогут ей, если она хорошо сыграет смертную дурочку…» -

Я тут же отбросила эту трусливую мысль. Нет. Ничего Кора не сыграет, без меня она к купели и подойти не решится. А если охотники признают в ней вампиршу? На миг — на одно ужасное мгновение настоящего внутреннего взрыва — сцена убийства Антеи встала перед глазами, и я почувствовала недостаток воздуха, хотя давно не дышала. Я прислонилась к близкому дереву плечом, и, поймав встревоженный взгляд Коры, едва смогла слабо улыбнуться.

— Вы — тот Избранный из сказки, да? — прошептала девушка. — Вернее, Избранная.

— Что значит: избранная?

— Моя бабушка говорит, все в мире стремится к равновесию. Не может быть, чтобы твари были единственной силой в Терратиморэ. Их сила должна уравновешиваться.

— На это есть охотники.

Кора мудро улыбнулась, неосознанно скопировав улыбку бабушки:

— Охотники — не та сила! Они ненависти служат, как и вампиры, они такие же, как твари. А эта сила должна служить другому… любви… Еще бабушка говорит, что ничто не остается без расплаты, и carere morte когда-нибудь ответят за свои дела. Но не охотникам, и не людям, а Избранному, он их судья.

— Да что за Избранный такой? — я рассмеялась, но ответ Коры заставил меня поперхнуться.

— Он пришел на землю вместе с Первым вампиром, — так верят в Карде. Это как отражение в зеркале, как отдача при выстреле пушки. Его не может не быть, раз есть carere morte. Избранный — это тот, кто может исцелять вампиров, — сказала она, и эти простые слова эхом отдались в голове, эхом моих же собственных недавних слов:

«Единственный, тот, что один будет сильнее всей Бездны ненависти».

— Что же ты не слушала бабушку, Кора? — хрипло прошептала я. Девушка опустила глаза.

— Я только сейчас поняла, когда вы пообещали исцелить меня. Подумала, что вы и есть Избранный… То есть, Избранная.

Значит, я уже «пообещала исцелить»! Скрывая досаду и замешательство, я деловито глянула на далекий белый клык церкви Микаэля. Нас и его разделяло широкое кардинское кладбище. Пожалуй, на этой территории могло бы спокойно разместиться несколько многолюдных селений. Настоящий город мертвых, непомерно разросшийся, главным образом, по вине carere morte. Столько смертей, а ответ вампиры будут держать перед единственным божественным Избранным? Что за нелепая сказка? Ее могла сочинить только Карда, вечная приспособленка, ждущая, чтобы решение опять приняли за нее. Придет Избранный и всех рассудит! Мне от горечи даже спазм сдавил горло. Но все-таки что-то было в этой сказке, трогающее струнки души, болезненное и в то же время вселяющее надежду. Избранный исцелит вампиров. Исцелит, а не победит, не изгонит, не уничтожит. Земля страха осознавала, что больна. А болезнь звучит все же лучше, чем смерть. В этом слове есть надежда.

Я будто почувствовала на себе чей-то взгляд, но вокруг никого не было. Это Нонуса заинтересовали мои дела. Он наблюдал за тем, что я творю на своей половинке общего мира через прозрачную стенку, но пока молчал.

«Вернулся!» — но сполна отдаться этой радости я не могла. За мою руку держалась новообращенная, держалась также, как когда-то дочь, и также как Антея с надеждой ловила мой взгляд. И я пока оставила Нонуса без внимания. -

— Нет, я не Избранная, Кора. Но, подумай, может быть, это ты? Исцеление края правильнее всего начинать с себя, — я усмехнулась и потянула девушку за собой. — Идем. У нас немного времени.

Птицы-соглядатаи уже доложили, что к церкви подъезжает карета с гербом Гесси, потомков Арденсов. Скоро купель окажется под куполом защиты от carere morte. И Диос то и дело с подозрением поглядывал в небо над кладбищем, где чертили круги черные птицы: конечно, типичный пейзаж, но вот настоящий он или подделка бывшей женушки, кукловодши? Что ж, придется действовать по первоначальному плану… И я послала на охотников стаю собак, а птиц отправила наперерез экипажу Гесси.

Первые серебряные болты пронзили шкуры моих тварей. Можно было отпустить поврежденных кукол вместе с их болью, но сегодня я была упряма и толстокожа. Я посылала оскалившихся кукол-собак на охотников снова и снова, и пронзенных стрелами, и лишившихся конечностей. В это же время мои вороны нагнали лошадей, везущих экипаж Гесси, на последнем повороте по пути к церкви. Они хлопали их крыльями по ушам, острыми клювами метили в глаза. Хлесткий удар кучера, решившего принудить животных понестись вскачь… но было уже поздно. Карету повело вбок, прочь с дороги.

Купель была близко. Я уже могла видеть ее своими собственными глазами, а не только глазами кукол. Но если мне созерцание толстых белых стен церкви и круглой чаши в саду близ нее дарило силы, то Коре, наоборот, каждый следующий шаг давался с все большим трудом. Она теряла уверенность. Монумент церкви подавлял, а ее шпиль представлялся новобращенной обвиняющим перстом. Скоро она заметила в стороне охотников, продолжающих сражение с куклами, и ее лицо посерело.

— Они не захотят нас пускать, — пробормотала она.

— Конечно, не захотят! Мы сами пройдем! -

Вдохновение, ожидание чуда несло меня над землей. Может быть, скоро я упаду, подавленная окончательным крахом своей странной надежды, и мир станет окончательно черным и пустым. Но если получится, все изменится бесповоротно, в мгновение ока. Повеет свежестью, предчувствием счастливого нового времени, наступление которого может быть еще очень далеко, но — возможно.

— Ариста, — прервал поток счастливых мыслей Нонус. — Подожди меня, я уже иду. Одной тебе опасно выходить против охотников.

Он был необычайно серьезен. Я пробралась к истоку его серьезности: она брала начала в рассказе Коры об Избранном.

— Тебя тронула эта легенда? Чем?

— Тронула кое-чем. Потом скажу. Ариста… — он замолчал совершенно, даже в мыслях. Потом вдруг весь заполнился тревогой за меня, так что меня даже шатнуло.

— Что, Нонус?

— Не выходи к охотникам без меня. Пожалуйста. Ты сейчас нетерпелива опасно для самой себя. -

Внушительней слов вампира были его чувства: тревога за меня и даже страх. Но я опять отвлеклась на Диоса. Тот приказал охотникам оцепить подходы к купели, а сам скрылся в церкви. Зачем он ушел? Не за знаменем ли?

— Нонус, может один глава охотников, без участия потомка Арденса, изменить защитное заклятие? — еще не задав вопрос до конца, я услышала его ответ: да…

Я дернулась вперед и рванула за собой Кору.

Я отозвала птиц от экипажа Асседи, направила на помощь псам. Вместе им удалось прорвать оцепление купели, но я вместо того, чтобы обрадоваться, вдруг растерялась. Я поняла, что действовала неверно. Зачем я начала с драки? Теперь обозленные охотники нипочем не подпустят нас к купели. Все-таки нужно было тихонько отправить птицу или мышь, или отпустить Кору одну…

А меж тем мы с девушкой уже бежали по саду. Можно было обратиться крылатой, преодолеть последний отрезок пути легко и быстро, но я осталась в человеческом облике. Смешная надежда на то, что к даме-вампирше охотники отнесутся благосклонней, чем к чудовищу. Очередная глупость.

Когда мы выбежали к купели, охотники заметили нас, несмотря на все усилия кукол. Оклик — пока только оклик: «Кто такие? Стоять!» — ударил в спину, но я не остановилась. Я послала на окликнувшего последних кукол… «Если не получится?» — пропасть под ногами, но я балансировала на тонкой нити, сияющей во тьме отраженным блеском огромного солнца «если получится» впереди. Вот и конец пути — идеально прозрачая вода в мраморной круглой ванне. Мозаичное солнце на дне было последней точкой долгой истории. Я подтянула Кору поближе к купели. Но девушка отвернулась от такой обыкновенной на вид, но страшной своим действием на carere morte воды.

— Я… не знаю! — прошептала она. — Я чувствую внутри что-то. Почувствовала впервые, еще когда не смогла удержать Марсию. Оно не уходит. Оно как дыра. Пустота. Очень сильная!

Липкие длинные холодные пальцы апатии охватили плечи. Я стряхнула их, дернувшись, и вода в чаше, над которой мы стояли, чуть колыхнулась от движения моей широкой юбки.

— Если бы все было так просто, думаю, в мире вовсе не было бы carere morte, Кора. Придется бороться с пустотой, которую ты сама в себя впустила.

Кора закрыла глаза, но из-под ресниц все-таки просочились две слезинки предательской слабости. С закрытыми глазами она опять показалась похожей на Антею. Тот последний краткий сон в ожидании чуда, который прервал отец…

— Стоять на месте! Кто вы? Зачем пришли? -

Отвлекшись на Кору, я пропустила момент, когда к нам подбежали охотники. Все мои собаки были обезглавлены, вороны изрублены. Десятеро охотников окружили чашу купели и нас с Корой, вставших на ее краю. И Диос, обойдя церковь, уже подходил к нам, в его руках была знакомая белая тряпица — частица знамени Лазара Арденса.

— Нам нужно немного воды, и все, — тихо, просительно сказала я ближайшему охотнику, направлявшему на меня арбалет. Тот не удостоил ответом, зато рассмеялся другой, рядом:

— Воды из источника Донума? Держи, тварь! — он достал их кармана пузырек, откупорил и плеснул мне на платье. Вода промочила ткань, но до кожи не достала. Несколько капель попало Коре на руку, которой девушка прикрывала лицо, и я с радостью отметила: ее кожа в этих местах даже не покраснела.

— Нам, действительно, нужна только вода…

— А зачем ты тогда напустила на нас своих тварей, ведьма? — крикнул тот же охотник под поощряющие возгласы коллег.

— Ариста, я уже почти здесь, тяни время, держись, — Нонус. Его твари летели вдоль улицы Виндекса, самой короткой дорогой к церкви. Я взглянула на Диоса. Этот охотник не рисковал приблизиться хотя бы настолько, чтобы различить выражение моих глаз. Наверное, нужно было вдохновенно врать, врать, врать, но вера в скорое чудо так захватила меня, что солгать я не могла. Любая ложь сгорела бы до пепла, еще не выйдя из горячих от возобновившегося дыхания уст. И я сказала правду:

— Эреус, умоляю! Я хочу попробовать исцелить ее водой из источника Донума. Всего один опыт! Если он не удастся, убьешь нас обоих, но дай мне хотя бы попытаться!

Его лицо исказилось, это было заметно даже на большом расстоянии:

— Нет! -

Этому ли человеку я под церковью Микаэля с приязнью пожала руку? Лицо Эреуса покраснело, он упрямо наклонял голову лбом вперед таким знакомым движением. Но сейчас он не собирался спорить со мной. Только биться, чтобы убить. Я разбередила его старый страх, что он напрасно убил родную дочь. А Эреус, как и я после смерти Антеи, рвался сражаться со своим страхом, а не бежать от него. Кто из нас окажется прав?

— Я не отдам тебе эту девочку, не надейся! — отчаянно закричала я.

— Оставь новообращенную и убирайся. Или будешь убита вместе с ней!

Как же он боялся, что я окажусь права. Ведь исцелением новообращенной вампирши я разрушу все, чем он жил, благодаря чему он жил после смерти Антеи. Мертвая душа, цепляющаяся на нелепую придуманную месть, полная тупой упрямой уверенности в своей тогдашней правоте: «Это был единственный выход, Ариста!» — эта давно мертвая душа не хотела уходить в окончательное небытие. Она была частицей кардинской Бездны ненависти прорастающей из людской лжи, сомнения и страха. Чем бороться с ней? Большей ненавистью, как Вако боролся с Мактой? -

Видение-воспоминание пылающего дворца Макты встало перед глазами. Пламя ширилось, лизало деревья сада, ползло по крышам пристроек. Удушливый дым застилал столицу — его струя в воздухе чувствовалась до сих пор даже здесь, у церкви Микаэля… Большей ненавистью можно победить, только в огне этой битвы сгорит весь мир. Но, кажется, я поняла, чем еще можно бороться с carere morte. И Карда нашла этот выход прежде меня, сочинив легенду об Избранном — легенду о прощении.

Я развернулась к Коре, обхватила ее за плечи:

— Дочка, слушай. Не бойся ничего, все получится, я уже знаю. Думай об Избранном, о котором рассказывала бабушка, и все получится… — мои слова потонули в реве Диоса: «Целься!» и в стрекоте взводимых арбалетов.

— Мамочка! — всхлипнула Кора и прижалась ко мне. Конечно, она обращалась к своей матери, но ее движение, дрожь тоненького тела, обвитые вокруг моего стана руки — все это принадлежало мне и только мне.

— Прыгай в воду, — быстро шепнула я. — Сейчас!

— Я боюсь!

Я тоже обняла ее и почувствовала, что обнимаю Антею. Ее мягкая гладкая кожа, ее мелодия сердца, ее родной запах волос. Что же делать? Выпустить крылья — и вверх или закрыть глаза — и вниз?

— Я буду рядом, — вышло неожиданно грубо: не человеческий язык — хриплое рычание львицы. Но разве только голосом ангела можно призывать чудо?

«Ариста, я уже здесь, не делай…

…глупостей?» -

Крик Нонуса, одновременно и в моих мыслях, и в саду близ церкви, громкий, страшный, больно резонирующий в голове, раздирающий на части. Но уже защелкали арбалеты охотников, выпуская стрелы, и я, укутавшись в черный плащ тени, укрыв в коконе крыльев девушку, шагнула в купель.

Тогда я совсем не думала о возможной боли и смерти, не боялась их. Эти первичные, природные, одинаковые для всех тварей страхи растворились в сияющем пламени огромного солнца-чуда впереди. Единственное, чего я боялась, от чего замирало сердце и немело тело — того, что исцеления не произойдет, и новообращенная останется carere morte. Какие слова утешения я найду для нее и для себя? О, уж лучше нам обеим сгореть дотла в прозрачной воде купели!

А эта вода уже обхватывала тело. Мгновенно промокшее платье сделалось второй кожей — горячей и текучей, бурлящей кипятком. Вода сомкнулась над головой, и я окунулась в жгучаю боль целиком. Она стала всем миром вокруг — огромным миром боли. Руки уже не чувствовали ничего, кроме нее, и я отпустила Кору. На миг мелькнуло ее лицо: чистое и ясное, я смотрела на него сквозь прозрачную воду, как сквозь бриллиант, делающий все еще прекраснее, чем оно есть. Но затем лицо девушки исказилось от страха, она взмахнула руками, как птица крыльями, и взмыла туда — в светлый мир людей. А я осталась в мире боли. Вода затекала в рот, нос и уши, выжигала глаза. Трепыхаясь, я извернулась так, что солнце на дне чаши оказалось прямо перед глазами — золотой диск, совсем как тот, что в небе. И я поняла, что чудо близко, что оно совершается… но этим сжигает меня. Тогда последний страх исчез. Тьма отступила перед моим светом — огоньком тающей свечи. Служа другим, сгораю сам — кредо свечи, и еще другое: смерти нет, есть только свет, свет, свет…

Я не помнила, как Нонус и исцеленная Кора тащили меня из купели. Не помнила как его куклы вступили в бой с охотниками и победили. Не помнила, как Эреус проверил кровь Коры своим серебряным кинжалом, и, убедившись в ее чистоте, рухнул на землю, как мертвый, погребенный под невидимыми обломками защиты охотника, отныне оставившей его навсегда. Я помнила лишь золотой солнечный диск, отпечатавшийся где-то внутри головы и клеймом на сердце. Вода выела мне глаза, но разрушить этот образ не смогла.

Океан боли простирался от края до края мира, а я билась в нем единственной рыбкой. Волны беззвучия качали меня, перебрасывали друг другу, как игрушку. Я забывала все, кроме океана боли и образа золотого диска в небе над ним. Лишившаяся зрения, слуха, всех видов чувствительности, я не могла уцепиться ни за одну из протянутых мне на помощь нитей. Я не могла услышать ничей зов, не могла отыскать свет маяка, не могла ощутить руку поддержки.

«Ариста, — это имя пришло не извне — изнутри, из моей все еще проклятой крови. Семель навеки отгородилась крепчайшей стеной, едва зацепив шлейф моей боли, а Нонус без раздумий согласился ее разделить, оставив открытым единственный путь ко мне — общий коридор наших мыслей: — Ариста…» -

Вздох. Фразу он не закончил. Но не было нужды, наши руки уже встретились. В безвремении и безмыслии океана боли я больше не была одна.

— Держись, не уплывай, — говорил Нонус, я слышала его в мыслях, но ни как-либо почувствовать, ни увидеть по-прежнему не могла. А океан боли начал… мелеть? Я ощущала качание волн слабее, потом оно стало рябью и совсем стихло. И боль вместе с ним. Я почему-то подумала, что мы уже летим, высоко поднявшись над океаном боли, потеряв внизу, в серых тучах, весь мир.

— Спи, Ариста, — даже в мыслях глухой, дрожащий от волнения голос. — Сейчас ты должна поспать.

— Ты только скажи, исцеление удалось?

— Да, — он снабдил это картинкой из своей памяти, тщательно вымарав из нее чье-то тело на краю купели. Я знала, что оно должно там быть, но его там не было. Мое тело. Нонус не хотел, чтобы я видела его.

— Спи! — и я как по приказу провалилась в сон. Тело отдыхало, а сознание раскололось — я бросила его в оставшихся кукол. Это был сон-триумф. Мои волки пели радостные гимны, пугая жителей северных селений, птицы выделывали сложные фигуры в небе, кувыркались, кружились. И снилось, будто вместе с Корой я вернула светлый облик и Антее, будто в чужом обличье ко мне возвращалась дочь, чтобы дать возможность исполнить свою клятву.

Страшно потом было возвращаться в свое тело: я боялась нового океана боли. Но Нонус не слушал возражений. Пользуясь возможностью общего мысленного контроля всех кукол, он методично брал одного моего зверя за другим и отсекал меня от них. Разбивал мои отражения, оставляя один путь — в первое свое тело. И, в конце концов, я вынуждена была в него вернуться.

Боли, которой я боялась, не было. Впрочем, тут не было ничего: темнота, беззвучие, бесчувствие. Я не знала, где нахожусь, не ощущала положение тела в пространстве. Я будто очнулась в тесной как гроб клетке, накрытой темным покрывалом.

— Знаешь, Ариста, ты ведь напрасно бросилась в купель с девушкой, — грустное и какое-то усталое мысленное замечание Нонуса пришло как будто откуда-то издалека. — Чтобы исцелить новообращенного, достаточно нескольких капель воды из источника Донума при условии, что новообращенный желает исцеления и не сомневается в его возможности. Это я знаю точно, провел несколько опытов, пока ты спала. Да, достаточно половины пузырька охотников и Крестного знамения в качестве ритуальной формулы. -

Мои мысли, эмоции, память опять легко слились с его, потекли одним потоком, наполняя огромную чашу общего «я». Снова заплескалось общее, неделимое море мыслей, в котором мои и его реплики были волнами, то мягко шелестящими, то грозно ревущими, то сливающимися, то сшибающимися друг с другом:

— Не напрасно. Она бы не прыгнула без меня. Нас бы просто расстреляли на краю купели, вот и все чудо. А если б я столкнула Кору в воду одну, ее испуг мог помешать исцелению. Она доверилась мне как Антея, я не могла обмануть ее доверие.

— Если б я узнал о возможности исцеления новообращенных раньше, до тебя! Но, веришь ли, сто сорок лет я и не догадывался, что к проблеме carere morte можно подойти со стороны новорожденных детей Макты!

— Просто тебя их проблема не коснулась.

«Значит, Антею можно было исцелить точно также, как Кору. Вернее, дочь и была исцелена, а потом убита. Слепые в своей жестокости охотники не понимали, что вгоняют кинжал в уже живое сердце. То, что я чувствовала с самого начала, наконец, было доказано, пусть страшной ценой». -

Погрузившись в горестные думы о бесконечных «если бы», я не заметила, как закрутила водоворот, черный-черный, концом достающий до самого дна моря мыслей — до безмыслия и апатии. Нонус слегка заволновался:

— Конечно, подобное исцеление удается не со всеми новобращенными, — уточнил он, резко перейдя на деловито-сухой тон. — Кто-то умирает от потери крови, кто-то поднимает целителя на смех и говорит, что мечтал о вечности carere morte всю смертную жизнь. Лучше всего было бы передать это дело охотникам, и за этим, думаю, дело не станет. Узнав о Коре, Бенедикт Гесси уже запретил во время исцеления новообращенных колоть их кинжалом в сердце одновременно с водой в лицо. Теперь сначала воду и молитву, потом проверка — царапина серебряным кинжалом, и уж тогда, если кровь новобращенного по-прежнему оставляет на серебре черный след проклятия, — кинжал в сердце. Еще Гесси хочет внести в клятву охотника пункт о высочайшей ценности человеческой жизни. Охотники решили сменить кнут на пряник. Наконец-то поняли, что их нынешние методы вызывают страх не столько у вампиров, сколько у людей, и лишь способствуют распространению проклятия по Терратиморэ! Я пытался втолковать им это пятнадцать лет, но меня не слушали, ведь я не мог предложить альтернативу их жестоким расправам. А она оказалась проста. Надежда… — я услышала отголосок его тяжелого вздоха, ветром пронесшийся над нашим морем, — надежда в деле изгнания Бездны ненависти оказывается, гораздо более действенное средство, чем страх. И она началась с той надежды, что ты, моя героическая Королева, подарила Коре Левис.

— Вот видишь: мой нелепый прыжок в купель был не так уж нелеп, раз запустил череду изменений по всей земле страха. Кстати, мне совсем не больно, все уже зажило? -

Спрашивая это, я тихонько приготовила крючок, чтобы зацепить образ того, как выгляжу сейчас. Он должен был неизбежно всплыть в памяти Нонуса после такого вопроса, но вампир оказался хорошо подготовлен. Я увидела только его руки, мельком. Страшные, красные и мокро блестящие, как сырое мясо. Они были начисто лишены кожи, на преплечьях язвы проели и мышцы, а на пальцах из-под переплетения сухожилий проглядывали кости.

— О-о… Я не знала, Нонус. Я почему-то совсем не чувствую твоей боли…

— Потому что она только моя. Чуть не поймала меня, хитрюга, но нет, себя ты больше не увидишь, Ариста. Не пробуй, ни через меня, ни через кукол. Поверь: не надо, просто не надо.

— Это тебе не надо нянчиться со мной! — неожиданно ярко вспылила я. — Зачем ты пугаешь меня, как ребенка?!

Зная о его ранах, я все равно ударила его, окунула в непонимание и обиду, жгучие и злые. А страх уже накатывал тяжелыми волнами, боронил водную гладь, колыхал песок на дне, мутил воду, превращая море мыслей в море безумия. Кто я теперь? Смогу ли когда-нибудь взглянуть на мир своими глазами, услышать его многоголосие своими ушами? Да и есть ли я еще? Существую ли? Почему я не чувствую ничего, совсем ничего?!

Нонус вдруг отгородился толстой прозрачной стеной, как и в прошлый раз разделил море общих мыслей. Он боится сказать лишнее? Опять хочет что-то утаить или… соврать?

— Ты сейчас… — опять долгий вздох. — Ариста, только выдержи и это! Ты сейчас живешь в моей памяти, в моих мыслях, наверное, даже больше, чем в своей прежней оболочке. Той Аристы больше нет, возврат к тому состоянию, какое было до твоего безумного купания, невозможен. Тебе придется учиться смотреть на мир глазами марионеток и действовать только через них. -

Он говорил, а наше море сковывало льдом. Почему-то я чувствовала равнодушие. Действовать и ощущать мир через марионеток? Но я этим и занималась в последние годы! Пробовала себя в разных образах, как актриса, только надевала не новое платье, а новую шкуру. Я по-прежнему смогу быть зоркой как мои птицы, юркой как мои мыши, сильной как мои волки, я по-прежнему смогу примерить любой человеческий образ — от старика до ребенка, побывать и грозным силачом, и гибкой танцовщицей. Почему же Нонус так грустен? Разве я потеряла что-то важное вместе с телом? Телом, давно забывшим вкус пищи, теплоту кожи, биение сердца?

Но я тут же вспомнила, как маленькая Антея училась плести косы, перебирая мои длинные черные волосы, как она прижималась ко мне в наше последнее утро, и тонкий лед на водной глади прорезала сеть трещин. Вспомнила свои ловкие руки, переделавшие за жизнь миллионы важных дел, вспомнила ласки тогда любимого мужа, вспомнила как Кора обнимала меня в последнюю ночь, и начала понимать, чего лишилась. Памяти тела. Реального, каждодневного подтверждения собственного существования. Теперь я стала духом… идеей… мыслью.

Потом я подумала о Нонусе. Зачем-то вспомнила его робкие объятия наутро после того, как впервые выпила человека до дна, вспомнила, как тогда кожей спины ощущала, как чуть вибрирует грудь вампира от его глухих, странных для самого себя искренних слов, как дрожит от волнения его голос. Вспомнила… и ощутила как свою его грусть, что больше эта сцена не повторится, он не сможет так обнять меня. Он был прежним, во плоти, с той же силой и чувствами, а я… я стала призраком, живущим в его памяти, питающимся от силы его эмоций.

— Оставим пока тему моего нового существования, — встрепенулась я, фальшь взятого мной деловито-радостного тона рябью исказила поверхность волн. — Я заметила, тебя заинтересовала нелепая сказка об Избранном. Почему? Ты веришь, что такой Избранный действительно может существовать?

— Опять ты засыпаешь меня вопросами, Ариста! — звонкий смех Нонуса обратился ласковым ветром, погладил горбы волн — моих смятенных мыслей. — Нет, в существование Избранного я, естественно, не верю. Но эта легенда мне действительно показалась очень важной.

— Почему?

— Потому что Карда вообще додумалась до нее! Странная легенда для такого края, как наш. Раньше я бы посмеялся, но сейчас, после близкого знакомства с тобой, вполне принимаю ее, — самоуверенность Нонуса поутихла, и над морем разлился полный штиль. — Ты так упрямо не желала идти дорогой мести, искала другой путь… И эта легенда о том же: о прощении.

— Я никого не простила. Ни Вако, ни Митто, ни Эреуса… ни себя.

— Но ты не объявила их личными врагами. Не стремилась уничтожить. Ты перенесла войну внутрь себя, превратила в войну с чудовищной сутью. Также должен был и я поступить с Атером, оставить алхимика в прошлом, но я оказался слаб… и глуп. Я, как все эти Вако, Митто, Гесси искал врага вовне и попал в тенета общей для Терратиморэ ловушки, созданной Бездной ненависти. А ты сумела подняться над ней! И эта сказка об Избранном оттуда же, из твоего, верхнего мира. В ней совсем нет страха перед проклятием Макты, нет ненависти, лишь жалость: вампиров следует лечить, а не убивать. Она может стать мощным оружием в будущем. Божественное милосердие Избранного легко выбьет оружие и из рук охотников, и из рук вампиров.

— Считаешь, ею следует заняться?

— Обязательно. И на этот раз не забывать про мир. Больше я не допущу такой ошибки: разыгрывать комбинацию с немногими фигурами. Не-ет, теперь я сначала приберу к рукам весь мир: все клетки и все фигуры и даже воздух вокруг них. Буду работать со всем краем, с народными настроениями, как Вако. Подожду, сколько нужно, чтобы легенда об Избранном также глубоко отложилась в народной памяти, как страх перед проклятием Макты, потом начну… И я добьюсь, чтобы детей ненависти Бездны сменили дети любви!

— Мне нравится эта цель. Я помогу тебе, — поддержала я его, но тут же затихла. Затаилась, грустя в подводных пещерах запутанных дум:

«Разумеется, помогу. Но что стану делать я сама, для себя? Или с исцелением Коры моя миссия в Терратиморэ завершена, остается помощь Нонусу? Наверное, нет.

Меня будто вырезали из мира. Лишь силуэт-напоминание остался на листе, а раскрашенный бумажный человечек сгорел. Нонус прав, теперь придется искать иные оболочки: кукол-зверей, птиц и мертвых людей. Мое тело будет разделено с духом. Но можно найти неожиданное приложение способностей кукловодши…»

Я понеслась тропами памяти в недалекое прошлое: увитые плющом деревья, тихая речка и мои колыбельки в густых кронах деревьев. И людской слух-страх: похоже, северные леса облюбовала сама Лесная Старуха… Я вспомнила пейзаж, открывающийся с макушки самой высокой сосны: угольно-черная проплешину лесного пожарища. Гм, а ведь та пустая, насыщенная золой мертвых земля — отличное место для логова! На ней можно вырастить и выстроить что угодно. И, кажется, я уже знала, каким будет логово странной северной вампирши-паучихи. Лесной Старухи, носящей за плечами котомку со всеми людскими страхами… Нет, не хижина и не пещера — лабиринт! Паутина стен живой изгороди, паутина подземных тоннелей под ним, где легко заблудиться, потерять себя, а, вновь найдя, вернуться домой с новым, незнакомым именем и лицом. Да, да, наведаться на столичное кладбище, забрать из могилы тело главного проектировщка сада у дворца Арденсов и, воспользовавшись его знаниями, выстроить свой лабиринт! Я же стану его многоликой и бесплотной богиней — владычицей мертвых, а моя новая вечность — бесконечным театром с еженощной сменой масок. А как выглядела настоящая я, однажды забуду даже я сама, и это странно, но ни страшно и ни печально. Наверное, для бессмертных это даже логичная ступень бытия: превращение в божество смертных.

— Лабиринт?! Зачем? — не выдержал Нонус. — Моя заскучавшая Королева захотела развлечься?

Я улыбнулась… не только в мыслях, я почувствовала эту улыбку у себя на губах, и это ощущение придало силы и решимости.

— Я теперь дух, воплощение идеи, мысли, слова, но — какого слова? Думаю, мне стоит попробовать себя в качестве нового страха Терратиморэ. Ты говоришь, старый страх перед проклятием Макты начинает сдавать позиции надежде, значит, самое время заменить его подделкой — мной! Через мертвых, которых в нашем краю давно больше, чем живых, я знаю все о людских страхах. Каждый, кто придет в мой Лабиринт, встретится со своим потаенным ужасом лицом к лицу, но я отпущу всех, кто сделает хоть шажок навстречу своему страху, а не от него. Чем меньше в Терратиморэ страха, тем сложнее удержаться в нашем мире Бездне ненависти. О, теперь я знаю, как воспользоваться открывшейся мне в памяти погибших внутренней, скрытой сетью жизни… Я создам у посетителей Лабиринта иллюзию моего всезнания, а когда они доверятся мне, вдоволь потешусь с их потаенными страхами! От меня никто не уйдет таким, каким пришел, все получат невидимую рану — кто-то глубокую, а кто-то только царапину. На живом теле раны заживают со шрамами, и на каменном лбу царапина остается навечно. И то, и другое — память. И то и другое еще даст о себе знать в новых поколениях.

— Значит, станешь новым олицетворением страха? Каким-нибудь Чудовищем Севера? — со стороны Нонуса на море наших мыслей наползла тяжелая туча плохих предчувствий, затемнила воду, превратив ее в бездонную пропасть. — Но… Ариста, тогда будь готова, что однажды за твоей головой явится какой-нибудь людской герой. И ты не сможешь противостоять ему, потому что, объявив себя воплощением страха, даже с такой благой целью, ты уже вписала себя в сказку о неизбежной победе над страхом. Ведь она также неизбежна, как рассвет.

— Пусть. Мы разберемся с этим. Я стану тем воздухом, которым будут дышать фигурки на твоей новой доске. Потому что только контролируя страх Терратиморэ ты сможешь контролировать все в нашем краю, Нонус. Так что, по рукам?

— Зачем тебе это, Ариста? Ты… ты будто сама стремишься на алтарь для жертвоприношения! -

Потемневшее море забурлило, заходили горбами его тревоги. Но я парировала легко:

— А каким еще может быть конец пути для carere morte, который не хочет становиться настоящим чудовищем? Не волнуйся раньше времени, Нонус, конец еще очень далек, у нас много работы впереди.

Нонус колебался еще минуту, напрочь закрывшись от меня, спрятавшись в темных тучах тревоги. Потом согласился:

— Я принимаю твою цель и помогу тебе. -

Я почувствовала хватку его рук, не болезненную, но сильную. Произнося эти слова, вампир машинально обнял меня крепче, уже предчувствуя, что из-за своей клятвы однажды меня потеряет. И я наконец-то почувствовала, что бессильно лежу на его обожженных руках. Наша кровь смешивалась, мясо слипалось, так что уже нельзя было разобрать, где он и где я. И плоть, которая потом нарастет на его и моих костях, будет общей. Проклятие Макты связало наши мысли, сделало их одним, но то, что происходило между нами сейчас, соединяло еще крепче. Сопереживание и понимание пути и цели другого. И смирение перед лицом неизбежных потерь. Мы готовились к долгой войне — и внутренней, и внешней, хоть, все же, пока не представляли масштабов той тьмы, с которой собирались бороться. А между тем до появления первого слабого лучика надежды — настоящего Избранного, оставалось целых сто лет… Пятерка была побеждена, но набирало силу еще худшее зло — Улисс Алитер, самопровозглашенный владыка вампиров, мечтающий об открытом господстве carere morte над смертными и стремящийся к большой войне с охотниками…

— Нужно только дождаться, когда чаша надежды в Терратиморэ перевесит чашу страха. Тогда… ты не представляешь, как тогда все станет легко! — прошептала я. — Также легко, как сейчас по коридорчикам страха расползается тень проклятия Макты, в будущем над темным миром carere morte разольется свет солнца надежды. В мире страха мы могли только проигрывать, но в мире надежды будем только побеждать! А потом… потом придет время и для твоих детей Бездны любви, Нонус. -

— Ты опять бредишь, Ариста. От невозможности почувствовать мир вокруг привычным зрением, слухом, осязанием, разум начинает цепляться за ерунду и на ее фундаменте строить воздушные замки фантазий, — он опять прижал меня к себе, теперь мягко, ласково. — Ничего, сейчас я верну тебе кукол, сможешь чувствовать все через них.

«О, наконец-то!» — я затрепетала от нетерпения, ожидая, когда же вновь откроются коридоры к моим мохнатым и пернатым тварям и я стрелами унесусь прочь из тесной, темной, каменно-бесчувственной тюрьмы тела по сотням направлений, впивая в себя сразу весь огромный мир. Но Нонус почему-то медлил.

— Ты поверишь, что я не хочу причинять тебе боль? — наконец, спросил он. — Ты мне доверяешь, Ариста?

— Я всегда доверяла тебе. И всегда буду доверять…

Наше море мыслей было удивительно ровным, спокойным. Над тихо шелестящими волнами разливалось золотистое сияние, только я пока не могла установить его источник. Это был не солнечный диск со дна купели: кажется, все небо стало сплошным листом золота.

— Только ли цель спасти мир связывает тебя со мной?

— Какие странные вопросы. Зачем они, Нонус?

— Ответь.

Я задумалась. Вопрос казался нелепым. Нет, не только цель. Сначала я почувствовала наше родство с Нонусом, услышала знакомую мелодию боли, узнала то же горячее желание не поддаваться унынию или мести. Он вел меня по темному пути carere morte, помогая обходить провалы, ведущие к безумию и превращению в чудовище. Я долго твердила себе, что на уважении и благодарности не прорастишь цветок влюбленности, но он пророс, когда я забыла о благодарности, и погрузилась в обиду за стаю птиц в ночь Бала Карды. Он начал распускать лепестки, когда я почувствовала загадку маски холодности своего нового любовника. И он расцвел, когда мне пришлось вступить с другом, спасшим меня от тоски, в связывающее крепче общего дела противостояние. Я по-прежнему помнила, что в ночь Бала Карды Нонус не помешал обращению дочери, но обидное «прошел мимо», растворилось полностью и навсегда, когда я увидела его обожженные той же водой руки, тащившие меня из купели.

— Я люблю тебя, Нонус. -

Я сказала это — замкнула первое звено цепи. Разумеется, это лишь начало. Время покажет, насколько крепкая любовь прорастет из моих слов, приведет она в мир мифических детей Бездны или нет. Но я была готова к новым оковам… и крыльям за спиной.

Золотое сияние все также разливалось над нашим общим морем. Не требующее ответов, не нуждающееся в обозначениях словами. Это сияние была любовь, моя и его, слитая и нераздельная. Она была небесным куполом, заключившим в себе наше море, и давшим ему границы и объем.

— Очень хорошо, — отозвался Нонус очень спокойно и ободряюще. — Помнишь, я клялся, что никогда не причиню тебе боль? -

Дрожь в его голосе вдруг подсказала, что боль сейчас будет. Много, много боли… Я замерла внутренне, готовясь к жестокому удару:

— Почему ты вспомнил это?

— Когда я клялся, я не подозревал обо всех последствиях. Ты достаточно отдохнула, Ариста? Потому что сейчас я верну тебе твою боль.

— Что?! — удивительно, но я испытала облегчение. И цветок любви расцвел еще ярче, золото купола неба сплавилось с золотом волн. — Я все это время не чувствовала боли от ожогов, потому что ты чувствовал ее вместо меня?!

— Я забрал ее себе, чтобы ты отдохнула. И чтобы услышать от тебя признание в любви… Оно нужно не мне, моя смелая Королева, оно нужно тебе. Запомни это золотое сияние над волнами! Потому что сейчас я буду вынужден вернуть тебе твою боль. Она изменит тебя, и сильно. Ты станешь совсем другой. Только помни о наших целях. И, повторюсь, не забывай золотое сияние над волнами! Если забудешь, я не смогу ничего изменить для тебя.

— Что… изменить?

— Прости, но эта мечта только моя. До встречи… в мире без страха.

Коридоры к куклам открылись — сотни дыр испещрили золотой купол. А море стало чернильно-черным и забурлило. Оно швыряло меня с волны на волну, то подбрасывало к потемневшему небу, то топило, придавливало к самому дну, забивая рот и глаза песком безумия и беспамятства. И я поняла, что идиллическая картина, сопровождавшая наш разговор с Нонусом, была лишь иллюзией. А вокруг все это время был тот же океан боли.

Я закричала — всей сотней звериных глоток, когда мой дух рванулся прочь из океана боли в спасительные коридоры к куклам. От боли это не избавило, но теперь я могла выкричать ее. Единая черная тень моих тварей накрыла север. Я неслась без цели, надеясь, что убегу от боли, но та не отступала. А когда силы иссякли, окопалась в черном выгоревшем лесу. Я возводила свой Лабиринт, тщетно надеясь, что боль не отыщет меня в нем, но она не уходила долго — месяцы, годы… десятилетия. А когда, наконец, я поняла, что больше не чувствую ее, я поняла, что не помню и не хочу помнить о себе ничего. Потерялась где-то в закоулках Лабиринта Ариста. Над севером Терратиморэ царила Либитина, владычица мертвых и богиня людских страхов.