Лики зла

Глава 18

Он устал и прекратил бороться с собой. Может быть, это и называется капитуляцией, но он не думал об этом. Сейчас он хотел только слиться с ней. Раствориться в ней.

В ванной было сыро и душно, и он предложил Ларк перебраться в спальню, что они и сделали. Натан щелкнул выключателем, и неяркий, мигающий свет флуоресцентной лампы осветил его комнату: ободранная кровать с пухлым матрасом и кучей неразобранного белья на нем, на полу сшитое его бабушкой лоскутное одеяло, которое всегда напоминало ему фотоснимок засеянных полей, сделанный с самолета.

Здесь все еще сохранялась жаркая духота дня. Некогда Натан держал здесь кондиционер, но он быстро забился пылью и вышел из строя, и поэтому давно уже покоился на самом дне оврага, который Натан засыпал мусором и камнями в процессе землеустройства своих владений.

Натан распахнул окно, и влажный, тяжелый, пахнущий сырой землей и свежей зеленью воздух хлынул в комнату. На улице было жарко, но все-таки по сравнению с духотой комнаты воздух показался им свежим и прохладным.

Снаружи донеслись ночные звуки: пение цикад, стрекотание кузнечиков и шелест листвы. Чтобы ставни случайно не захлопнулись, Натан закрепил их каким-то огрызком палки, который валялся на полу, потом включил настенный вентилятор.

— Вряд ли это можно назвать пятизвездочным номером, но все же, — сказал он, повернувшись к ней.

Вся сжавшись, Ларк стояла в дверях с таким видом, словно в любой момент могла передумать и выскользнуть наружу. Она настороженно оглядывала комнату. Там было не так уж много вещей, я красота их была более чем сомнительна: плафон лампы под потолком, полный дохлых насекомых, обои в мелкий цветочек, наклеенные не меньше чем тридцать лет тому назад, под которыми наверняка был еще один слой точно таких же обоев, пол из некрашеных досок, двуспальная кровать, в углу — полупустой шкаф, куча постельного белья. Вот, собственно, все. Небогато.

Вряд ли хозяин этой комнаты часто перелистывал страницы журнала “Домашний уют”.

Ларк перевела свой взгляд на Натана и улыбнулась, но, когда она заговорила, выражение ее лица стало строгим и серьезным.

— Мне нравится ваш дом, — сказала она.

— Что, действительно? — усомнился он. Теперь, когда он увидел свой дом ее глазами, ему стало стыдно за убогий вид собственного жилища, и он не мог понять, то ли она пошутила, то ли просто не хочет его расстраивать.

— Здесь чувствуется характер.

— Может быть, что это за характер? Разгильдяй, бездельник и неряха?!

— Нет-нет, — ответила она и засмеялась. “Слава богу, она смеется”, — подумал он.

— Если выразиться точнее, все это выглядит оригинально, — добавила она.

Слово “оригинально” всегда ассоциировалось у него со старухами, старыми девами и всем, что так или иначе могло быть связано с такими существами, — запахом нафталина, криво намазанной яркой губной помадой и кухонными ситцевыми передниками, напоминающими детские пеленки. Оригинально. Но чем больше он повторял про себя это слово, тем больше оно начинало нравиться ему. Он улыбнулся и шагнул ей навстречу. — Вот уж не думал, что кому-нибудь придет в голову назвать это так. Свинство — пожалуй. Оригинальность — вряд ли.

Ларк улыбнулась в ответ, и это тоже было очень хорошо.

Но она все еще стояла в дверях, не решаясь войти. Когда он подошел к ней ближе, то увидел мелкие капельки пота над ее верхней губой. Ларк растерянно развела руками и переступила с ноги на ногу. Она была взволнована. Она стеснялась. Натан никогда не любил и не ценил женского кокетства, но то, как сейчас держала себя Ларк, произвело на него куда более глубокое впечатление, чем уловки самой изощренной соблазнительницы. — Я всегда стеснялась раздеваться на глазах у посторонних, — сказала она и снова развела руками, а потом крепко прижала их к груди. — Даже при женщинах, даже до белья. Наверное, я родилась одетой. — Она коротко и нервно хохотнула. — Я стесняюсь своей фигуры, ведь она у меня скорее мальчишеская, чем женская.

Она еще раз взмахнула руками, словно регулировщик на перекрестке.

Ее признание заставило его еще острее почувствовать симпатию к ней.

Она склонила голову набок и, жестикулируя, снова что-то затараторила. Но Натан уже не слушал и не хотел понимать ее слов и, чтобы остановить лившийся из нее словесный поток, взял ее за руки. Она замолчала и уставилась на него.

— Ларк, — спросил он, — вы пробовали это до того, как с вами случилась беда?

— Нет, — ответила она.

Боже мой! Он посмотрел на потолок, заметил дохлых мотыльков в плафоне лампы, потом окинул взглядом обои в мелких цветочках. Это была ответственность, которую он не мог на себя взять.

— Ларк, я боюсь, что не подхожу для этого.

— Можете посоветовать кого-нибудь, кто подошел бы лучше?

Ему на ум тотчас же пришел этот помешанный Брет Жиллет. “Нет, только не это”, — подумал Натан.

Между тем Ларк приникла к нему, но не сладострастно и возбуждающе, а так, чтобы ему стало понятно, что она его больше не боится или, по крайней мере, боится гораздо меньше, чем раньше, и голосом, от которого у него по коже побежали мурашки, прошептала:

— Я знаю такого — это ты.

“Что ж, может быть, и я”, — подумал он.

Он вдруг почувствовал себя, словно подросток, который собирался в первый раз переспать с подружкой. И от этой встречи, от того, получится ли у него все как надо, зависит, будет ли у него — да и у нее тоже — в этом смысле все в порядке, или кто-то из них свихнется.

— Скажи мне, что я должна делать, — прошептала она.

Это было похоже на ставший действительностью сон старого эротомана.

— В этом деле главное правило — отсутствие правил. Но для начала неплохо было бы раздеться, — сказал он и, протянув руку, щелкнул выключателем. Свет погас.

— Так хорошо. Без света хорошо, — прошептала она.

Он повлек ее к кровати, стоящей в прямоугольнике лунного света, льющегося из окна. Они присели на край.

— Теперь обувь, — сказал он.

Она быстро скинула свои легкие туфельки, в то время как он, нагнувшись, тщательно и неспешно развязал шнурки тяжелых башмаков — сначала одного, потом другого, потом аккуратно поставил их рядом, словно вернувшись с поля после тяжелого рабочего дня, и положил на них свои почти чистые носки, вид которых напомнил ему, что он уже неделю как хотел собрать белье для стирки.

Некоторое время они молча сидели, в темноте глядя друг на друга.

— Теперь все остальное, — сказал он, быстро снял свою одежду и бросил ее на пол.

Она бросила свои вещи вслед за ним в одну кучу. Теперь она стояла перед ним в одном лифчике и трусах, но распущенные волосы окутывали ее, словно мантия из воздушной ткани, под которой в лунном свете белым мрамором просвечивала и искрилась ее кожа. Ее пышная грудь выпирала из белоснежных кружев.

Он застонал от мучительного, непреодолимого желания увидеть больше и, зайдя к ней за спину, расстегнул ее лифчик и снял его. Бюстгальтер полетел в общую кучу.

Натан взял ее за плечи и повернул к себе, и, завороженный увиденным, ахнул от невольного восхищения. Сначала он попробовал на ощупь нежный бархат ее торчащих врозь, набухающих сосков, потом провел кончиками пальцев по округлой поверхности груди.

Она стояла молча и, казалось, не дышала.

Он приподнял ее подбородок и поцеловал в губы, она с готовностью ответила, положив свои руки к нему на плечи. Его плоть стала наливаться и вдруг резко напряглась в тесных спортивных трусах.

Увлекая ее за собой, Натан повалился на матрас. Вентилятор в углу тихо жужжал, посылая легкий ветерок, который приятно холодил их разгоряченные тела. “Ну, теперь пришло время для самого главного, — подумал он, — сейчас она либо испугается и убежит, либо все будет нормально”. Он стащил с себя трусы и забросил их в угол комнаты, потом приподнялся и сел на край постели, и в лунном сиянии ее взгляду предстал его член, огромный, словно телеграфный столб, установленный еще его прадедом посреди зарослей кудрявой ржи.

Ее глаза заблестели.

Она протянула руку и кончиками пальцев провела по нему. Натан резко выдохнул сквозь сжатые зубы.

— Какой огромный и какой горячий. Удивительно, — сказала Ларк, — мягкий, как бархат, и твердый одновременно.

Натан вздрогнул, и она отдернула руку.

— Тебе больно? — спросила она.

— Это приятная боль, — пробормотал он, и пот заструился по его спине.

Она снова начала трогать и ласкать его член, словно невинное дитя, изучающее необыкновенный цветок. Похоже, она не подозревала, что играет с заряженным оружием. Натан боялся пошевельнуться, чтобы самому потрогать ее.

Убаюканный лаской, он начал уже забывать о том, что от него здесь ожидали роли ведущего, как вдруг она прервала свою игру, сняла трусики и легла на спину.

— Я готова, — сказала она.

Он окинул взглядом ее жертвенную позу, напряженно вытянутые ноги и плотно зажмуренные глаза.

— Не спеши. Должен тебе сказать, что в этом деле значительная часть удовольствия именно в подготовке. И ты далеко еще не готова.

— Правда? — спросила она и удивленно открыла глаза.

Ее тело несколько расслабилось.

— Правда, — ответил он, зачарованный невероятно прекрасным зрелищем ее обнаженного, прикрытого волнистыми волосами тела.

— Научи меня любить это, — попросила она. Конечно. Надо ее учить — последовательно, шаг за шагом, ничего не пропуская. Сначала то, потом это. Словно учишь кого-то, как надо обрабатывать землю — пахать и сеять.

— Самое главное, — мечтательно повторил он, — это подготовка. Тут важно все сделать правильно. Вот, например, если ты собрался сеять, но забыл вспахать землю, можешь сеять сколько хочешь, но все будет напрасно.

— Мне не нравится это сравнение, — ответила она. — Я не земля-кормилица, которая ждет, когда ее вспашут и засеют.

— Но представь себе, что это так.

— Тогда я бы ждала, пока настанет время. Пока придет мое время.

Облако закрыло луну, и в комнате потемнело.

Ларк приникла к его бедрам и щекой потерлась о кончик его члена. Он почувствовал, что вот-вот взорвется и что его оружие вот-вот выстрелит.

— Я готова, — прошептала она. — Теперь я по-настоящему готова.

— Подожди, — пробормотал он, вспомнив, что обещал поберечь ее, — я должен надеть презерватив.

Он отстранился от нее и несколько секунд, показавшихся им обоим вечностью, в темноте шарил в тумбочке, нашел и дрожащими руками натянул резинку. Он вернулся к ней, медленно погладил ее плечи, грудь, живот. Между бедрами у нее было жарко и влажно. Все его намерения учить ее медленно и постепенно полетели к черту — он никак не ожидал, что она может так быстро довести его до последнего момента, и, пока он окончательно не потерял самоконтроль, надо было успеть хоть что-нибудь.

— Ты действительно готова? — спросил он, и, когда из темноты раздался шепот “да”, он, как только мог медленно, вошел в нее.

Внезапно ее тело напряглось, словно не желая его принять.

— Расслабься, — сказал он.

— Не могу! — воскликнула она. — Не могу, не могу, не могу…

“Всему виной темнота, — догадался он, — темнота делает его похожим на насильника”. Натан протянул руку и зажег настольную лампу, стоявшую на тумбочке.

— Теперь открой глаза и смотри на меня, — сказал он.

Она заморгала, силясь разглядеть его в полумраке.

— Натан, — прошептала она, и он ощутил, как какое-то неведомое чувство, словно бутон фантастического цветка, раскрывается в его груди. “Что это, — подумал он, — неужели та самая любовь?”

Он почувствовал, что ее тело расслабляется под ним — мягко, легко и томительно. Он поцеловал ее и еще глубже вошел в нее, и на этот раз ее тело действительно приняло его.

Он оторвал свои губы от ее рта и посмотрел ей в глаза, словно спрашивая, хорошо ли ей. Она легонько кивнула — хорошо.

Ему захотелось снова поцеловать ее, но надо было, чтобы она постоянно могла видеть его лицо.

— Смотри на меня, — сказал он. — Не своди с меня глаз.

Она еще раз кивнула, глядя на него так, словно источник ее силы был в том, что она может видеть его.

— А теперь я буду двигаться, — предупредил он и, все так же не сводя глаз с ее лица, почти совсем вышел из нее, а потом медленно начал входить обратно.

Выражение ее лица резко изменилось — глаза расширились, ресницы затрепетали, а с губ сорвался страстный, восхищенный стон. Он снова вышел и снова вошел, одновременно лаская ее заветный бугорок, спрятавшийся под золотисто-курчавыми зарослями. Она стала коротко постанывать, время от времени вслух шепча его имя, но вдруг выгнулась дугой и без сил упала на матрас.

Он сделал еще несколько движений, дернулся и рухнул на нее сверху.