Мэг стояла под навесом перед входом в отель «Морепа». Холодный ветер, трепавший бордовую ткань навеса, тянувшегося от дверей до тротуара, продувал легкое пальто насквозь, и ее била дрожь. А может, она дрожала вовсе не от холода? На свисток привратника подъехало такси, и Мэг двинулась к машине. Она решила одна предстать перед семейством Понтье, не дожидаясь Паркера.
Имя Понтье обладало почти магической силой, это интриговало и немного пугало Мэг. Собираясь позвонить из номера на регистрационную стойку и сообщить, что уезжает, она совершенно не представляла, что сказать по поводу расчета за номер. Но менеджер, который подошел к телефону, заверил Мэг, что ее багаж будет доставлен на дом и она может ни о чем не беспокоиться.
Привратник проинструктировал таксиста, что тому следует доставить пассажирку в Понтье-Плейс. Мэг улыбнулась, привратнику, дала ему чаевые из своего скудного запаса наличности и села в машину.
В такси было тепло, но Мэг все равно слегка дрожала – вот и ответ на один из ее многочисленных вопросов. Что ж, для любого актера естественно и даже полезно испытывать некоторый страх перед сценой.
Такси влилось в поток городского транспорта и вскоре свернуло на широкую улицу, где разделительной линией служила широкая полоса зелени, расчерченная тропинками. Итак, дело сделано, она уже в пути – и без помощи Паркера Понтье. Паркер наверняка не придет в восторг, когда, вернувшись в отель, обнаружит, что ее нет. Ему, небось, еще не приходилось сталкиваться со случаями неповиновения.
– Так ему и надо, – пробормотала Мэг. По милости Паркера она чувствовала себя так, словно влезла в чужую шкуру, а в данный момент Мэг, как никогда, нуждалась в уверенности.
Сцепив холодные пальцы на коленях, она стала смотреть в окно. Такси с умеренной скоростью ехало по широкой улице с трехрядным движением. Мэг наклонилась вперед и спросила у таксиста:
– Почему посреди улицы идут железнодорожные рельсы?
– Это рельсы трамвая «Сент-Чарлз», – ответил таксист таким тоном, словно это все объясняло.
Как раз в это время такси остановилось на перекрестке у светофора, и мимо него с лязгом прогрохотал трамвай. Он тоже остановился у светофора, издав при этом звук, весьма напоминающий визг рассерженного попугая.
«Дети были бы счастливы прокатиться на таком трамвае», – подумала Мэг, испытав при этой мысли легкие угрызения совести. Она очень скучала по своим детям. До сих пор Мэг всего дважды расставалась с Тедди и Элен: в первый раз, когда лежала в больнице после рождения Саманты, а во второй – прошлым летом, когда отправила их в летний лагерь. Первым и последним случаем, когда они с Тедом провели отпуск вдвоем, был их медовый месяц. А в последние два года перед смертью Тед вообще отказывался ехать в отпуск, заявляя, что слишком загружен работой.
Эти три дня показались Мэг целой вечностью. Загорелся зеленый свет, и такси и трамвай одновременно тронулись с места.
Мэг прикидывала, скоро ли ей удастся освободиться от Понтье. Миссис Феннистон, конечно, очень милая женщина, а для Мэг – просто спасительница, но даже святому придется не по вкусу, если ему повесят на шею чужих детей больше чем на три дня. Так что Мэг по мере возможности утешит мать Жюля, примет участие в церемонии похорон и поскорее уедет, чтобы никогда больше не встречаться с семейством Понтье.
Внимание Мэг привлекло внушительное трехэтажное кирпичное здание, царственно возвышающееся за узорчатой чугунной оградой. Черные ставни подчеркивали высоту окон, акцентировали внимание на строгих и изящных пропорциях всего здания и как бы направляли взгляд вверх, туда, где вздымался сияющий купол и колокольня.
– Какое величественное здание! Что это?
– Академия Святого сердца, – бросил через плечо водитель. Затем повернулся вполоборота и пояснил: – Те, у кого водятся деньжата, помещают сюда своих девочек.
– Так это школа для девочек? Таксист кивнул.
«В Лас-Вегасе точно не найдется ни одной школы, хотя бы отдаленно напоминающей эту!» – подумала Мэг. Она оглянулась и еще раз посмотрела на школу через заднее стекло такси. Пожалуй, Элен здание покажется слишком чинным, да и сорванец в юбке вроде нее сюда и не впишется, но вот Саманте эта школа определенно подошла бы. Мэг отчетливо представила себе, как хорошенькая Саманта неторопливо вышагивает в форменном платье по широким каменным ступеням. Мэг замотала головой: какие только мысли ей лезут в голову!
– Насколько я понимаю, вы не здешняя, – заметил таксист.
– Да, я приехала из Лас-Вегаса, – ответила Мэг, с восхищением разглядывая другое, не менее величественное здание из полированного серого гранита, занимающее почти целый квартал.
– Из Вегаса, говорите? Вы там тоже играете? Я-то сам люблю игральные автоматы, но в нашем городе с этим делом паршиво.
– Правда?
Мэг, выросшая в Лас-Вегасе, не понимала, почему муниципальные власти какого-то города не могут с пользой для себя выкачивать деньги из такой дойной коровы, как игорный бизнес. Впрочем, это не единственное, чего она была не в состоянии постичь: к примеру, как Тед ухитрился настолько запустить свои дела, что ей теперь угрожает банкротство.
У них была небольшая, но уютная квартирка с тремя спальнями, однако Теду она всегда казалась недостаточно хорошей. Мэг была вполне довольна жизнью, ей нравилось жить на тихой улице и ходить в гости к соседкам, пока дети играют со своими друзьями. Однако Тед стыдился их образа жизни и предпочитал встречаться с клиентами в ресторанах, а не в крошечной гостиной дома, захламленного игрушками.
Дела его фирмы по оказанию финансовых услуг шли весьма неплохо, но Тед мечтал о большем, о чем-то поистине масштабном, и эта мечта со временем превратилась в одержимость. Пытаясь заработать крупные деньги, он неудачно инвестировал средства и влез в долги, скрыв это от Мэг.
– Это все политика и жадность, – философски промолвил таксист, качая головой. – Богатые богатеют, а бедные беднеют, их просто надувают.
О бедных, которые становятся еще беднее, Мэг распространяться не хотелось: слишком уж близко эта тема касалась ее собственных жизненных обстоятельств. Она спросила, далеко ли еще до Понтье-Плейс. Они ехали уже так долго, что ее всерьез беспокоил вопрос платы за проезд.
– Чуть дальше Наполеона, но не доезжая Джефферсона, – загадочно ответил таксист.
– Как это понимать? Таксист усмехнулся.
– Извиняюсь, я забыл, что вы…
– … не здешняя, – закончила за него Мэг.
– Остался один квартал, – пояснил он, сбавляя скорость.
Мэг посмотрела вперед и увидела на правой стороне улицы три одинаково внушительных здания. Интересно, которое из них Понтье-Плейс? По другую сторону улицы протянулся длинный особняк с широкими верандами и круглыми подъездными аллеями. Он занимал целый квартал.
– Это что, еще одна школа?
Таксист улыбнулся с таким видом, как будто пассажирка очень остроумно пошутила, затем сделал разворот на сто восемьдесят градусов и выехал на противоположную сторону улицы. Не успела Мэг сообразить, что происходит, такси проехало между двумя кирпичными столбиками, отмечающими въезд на подъездную аллею.
– Вот мы и прибыли, – сказал таксист.
– Так это… – Мэг сглотнула, – это и есть Понтье-Плейс?
– Во всяком случае, вчера был. И сегодня остался. И если верить тому, что говорят об этой семье, то останется им и завтра.
Водитель кивнул, затормозил перед входом и выключил счетчик. Мэг полезла в сумочку и все еще рылась в ней, когда дверца с ее стороны открылась. Она подняла голову и увидела пожилого негра в белом двубортном пиджаке и серых брюках. Негр протягивал ей руку, затянутую в белую перчатку. Мэг покосилась на таксиста, затем снова посмотрела на негра и в конце концов решила, что сначала выйдет из такси, а уж потом расплатится. Выжидательная поза человека в белом пиджаке встревожила Мэг. Она вдруг поняла, что он ждет, когда она позволит ему взять все заботы на себя.
Опершись на руку теперь уже улыбающегося негра, Мэг вышла из машины.
– Мне нужно расплатиться с таксистом.
– Проходите в дом, миссис Понтье, я обо всем позабочусь.
– О, я не… – Мэг немного смутилась, – зовите меня Мэг, пожалуйста.
Негр кивнул:
– Очень хорошо, миссис Мэг. Меня зовут Хортон.
Как поняла Мэг, работа Хортона в том и заключалась, чтобы обо всем позаботиться. Мэг стала подниматься по широким ступеням, ведущим к дверям самого большого дома, какой она когда-либо имела честь посетить.
Имела честь?
Мэг поежилась, потерла руки, потом спрятала их в карманы пальто. Кто бы в этом доме ни жил, он с первого взгляда на нее поймет: Жюль не мог всерьез думать о том, чтобы жениться на ней. Даже сиротский приют, где Мэг провела первые годы своей жизни, и тот был гораздо меньше, чем Понтье-Плейс.
Двойные французские двери распахнулись. Мэг, поднявшаяся только до середины лестницы, остановилась и посмотрела, кто вышел ей навстречу. После знакомства с Хортоном она не удивилась бы, обнаружив в дверях присевшую в реверансе горничную в униформе. Однако ее встречала не горничная. Мэг уперлась взглядом прямо в не предвещающие ничего хорошего темные глаза Паркера Понтье.
Выходя из дверей, Паркер меньше всего рассчитывал встретить на ступенях фамильного особняка вдовушку Жюля. Он уже стоически вытерпел соболезнования одной двоюродной бабки, одной кузины, друга детства покойного, Кинки де Ласаля и доктора Прежана. Вся эта компания собралась сейчас в Большой гостиной. Именно поэтому Паркер с нетерпением ждал момента, чтобы под благовидным предлогом забрать из отеля «Морепа» овдовевшую миссис Понтье и удрать из дома. Теперь, когда вдовушка явилась сюда сама, он оказался в ловушке. Паркер недовольно нахмурился.
– Похоже, вы не очень-то рады видеть меня? Проигнорировав замечание Мэг, Паркер посмотрел мимо нее на Хортона. Расплатившись с таксистом, пожилой негр медленно двинулся к лестнице. Хортон никогда не торопился.
Паркер обратился к Мэг:
– Не сомневаюсь, именно поэтому вы и решили взять такси.
Какая досада! Паркер подумал, что, к сожалению, эта женщина вызывает у него не только досаду. Да, она упрямая, но и мужественная. И умная. И привлекательная. Мэг слегка наклонилась вперед, и, даже скрытая под пальто, ее великолепная фигура снова привлекла его внимание. Темные глаза Мэг сверкнули: она посмотрела на Паркера с вызовом, словно подзадоривая его и дальше разглядывать ее. Обуздав свое воображение и овладев собой, Паркер сообразил, что стоит в дверях, загораживая проход.
Хортон к тому времени уже поднялся по лестнице и терпеливо ждал, однако вежливое выражение его лица таило в себе легкий намек на недовольство. В присутствии Хортона, служившего в семье много лет и выполнявшего обязанности дворецкого, эконома и суррогатного отца, даже Жюль следил за своими манерами.
Под бдительным взглядом Хортона Паркер отодвинулся и открыл дверь шире.
– Добро пожаловать в дом Жюля, – сказал он, чувствуя, как слова застревают в горле, однако заслужил от Хортона одобрительный кивок.
Мэг посмотрела на него широко раскрытыми глазами с некоторой опаской, но все же прошла впереди него в вестибюль.
– Вы могли бы дождаться меня, – тихо заметил Паркер. Мэг метнула на него взгляд, свидетельствующий о том, что она в состоянии за себя постоять.
– Не в моих привычках дожидаться человека, оскорбляющего меня.
Паркер вскинул брови. Да, она действительно способна за себя постоять.
– Позвольте принять у вас пальто, миссис Мэг!
Она улыбнулась и стала снимать пальто, которое явно не могло защитить ее от ветра даже в этот не слишком холодный декабрьский день.
– Я сам. – Паркер подхватил пальто, когда оно соскользнуло с ее плеч.
Он представил себе, как вслед за пальто снимает с Мэг всю остальную одежду, но тут же усилием воли отогнал опасную картину, нарисованную воображением.
Вместо того чтобы поблагодарить Паркера, Мэг с искренней теплотой улыбнулась Хортону. Тот кивнул, забрал у Паркера пальто и отошел в сторону. Паркер отметил, что она одарила дворецкого совсем другой улыбкой, чем та, которая досталась ему. В улыбке, обращенной к нему, таился вызов, Мэг словно говорила: «Вы меня не поймаете на фальши, и, кстати, вы мне тоже не очень-то нравитесь».
Паркера кольнула уязвленная гордость. Вот если бы Мэг улыбнулась и ему такой же улыбкой – теплой, искренней, в которой мужчине хочется утонуть.
– Ну что, может, заключим перемирие? – мягко спросил он.
Мэг посмотрела на него, потом огляделась:
– Я над этим подумаю.
Паркер отметил, что, на этот раз ее голос прозвучал не так резко, и улыбнулся:
– Ладно.
Мэг прошла из вестибюля бокового входа в центральную ротонду.
– Это не дом, а настоящий музей!
Паркер поднялся по трем широким ступеням, ведущим из входной зоны в центр первого этажа дома – в ротонду, откуда можно было двигаться в любом направлении и попасть во все главные комнаты первого этажа.
Паркер, пожалуй, мог бы согласиться, что дом напоминает музей, но поскольку вырос в этом доме и не раз играл в прятки или в войну, лавируя между позолоченными стульями с зеленой бархатной обивкой, письменным столом девятнадцатого века и старинным глобусом – это если упомянуть лишь немногие из предметов антиквариата, захламляющих центральную ротонду, – он как-то не очень задумывался о его убранстве. И о том, какое впечатление дом производит на человека со стороны. Но глаза Мэг расширились еще больше, и Паркер осознал так ясно, словно она сказала ему об этом, что его новая родственница почти ничего не знала о том, какую жизнь вел тот, за кого она вышла замуж.
Жюль наверняка рассказал ей о Понтье-Плейс. Самому Паркеру куда больше нравился другой семейный особняк, Шугэ-Бридж, расположенный в сельской местности, а не этот претенциозный, созданный в соответствии со вкусами Тинси дворец, где все было сделано напоказ.
Даже при том, что Жюль протестовал против ограничений, которые накладывала на него жизнь в Понтье-Плейс, сбегал из дома в номер-люкс, который постоянно снимал в отеле «Морепа», что он пытался по мере возможности не появляться на семейных сборищах, проходивших в этом доме, любимой женщине он обязательно рассказал бы о Понтье-Плейс.
С точки зрения самого Жюля, в его жизни смешались любовь и ненависть, и ни в чем это не проявлялось так ясно, как в отношениях с родственниками.
Если учесть обстоятельства смерти их отца (он утонул, когда перевернулась яхта, на которой он катался с очередной любовницей) и то, что Тинси потакала каждой прихоти Жюля и цеплялась за него еще сильнее, Паркер бы очень удивился, если бы семья не наложила жесткие ограничения на поступки Жюля или его реакции. Радуясь, что ему как второму ребенку родители уделяют гораздо меньше внимания, Паркер имел возможность наблюдать, как старший брат все больше уступает собственной растерянности и враждебности по отношению к родственникам – враждебности, которая по силе могла сравниться только с его, казалось, непреодолимой потребностью в них же.
Хортон унес пальто Мэг, обращаясь с ним так бережно, словно оно было сшито из шелка или меха горностая, а не из дешевой полусинтетики.
Мэг посмотрела мимо Паркера на свое удаляющееся пальто с таким видом, как будто от нее уводят единственного на всем белом свете друга. Этот печальный взгляд озадачил Паркера, и он подумал, что, возможно, стоит быть с ней поласковее Она явно чувствует себя не в своей тарелке, а ведь они еще и шагу не сделали в Большую гостиную.
Губы Мэг слегка приоткрылись, она разжала пальцы и легонько провела рукой по спинке одного из позолоченных стульев. Паркеру понравилось, как она неосознанно поглаживает тонкими пальцами ткань, словно пытаясь понять на ощупь ее природу.
Паркер помнил свои ощущения, когда в отеле Мэг накрыла его руку своей. Она предложила ему утешение, а он оттолкнул ее. Глядя, как Мэг поглаживает стул, Паркер вдруг представил, как ее руки скользят по его телу, двигаются вверх по лодыжкам, по бедрам и обхватывают ту часть его тела, которая наливалась желанием при одной только мысли о прикосновении этой женщины.
Наверное, он сошел с ума! Мало того, что он совсем не знает ее, того, что он все-таки знает, достаточно, чтобы ей не доверять.
Но в движениях рук Мэг Паркер угадывал нежность, и это вселяло в него надежду. И возбуждало. Даже слишком. Нужно немедленно прекратить думать о вдове Жюля в таком ключе! Чтобы хоть чем-то отвлечься, Паркер стал восстанавливать в памяти историю этого конкретного стула.
Его мать несколько недель распространялась о своей замечательной находке. Стул идеально подходил к письменному столу в стиле короля Георга, и Тинси была очень довольна собой, когда ей удалось откопать его в одном из захолустных антикварных магазинчиков в Чарлстоне. После той удачной покупки она целых пять недель обходилась без услуг доктора Прежана. Паркеру тогда было семнадцать, но и сейчас, в свои тридцать пять, он прекрасно помнил тот период, когда жизнь его матери напоминала катание на американских горках.
– Какой красивый стул, – промолвила Мэг, гладя закругленный край спинки.
– Скажите это Тинси, – Паркер сам удивился, что его голос прозвучал почти спокойно, – и вы навек обретете в ней друга.
– Вы что, так и зовете свою мать? То есть, я хочу сказать, в лицо?
Мэг убрала руку со стула. Паркеру хотелось, чтобы она продолжала гладить бархат обивки, но, поймав себя на этой мысли, он нахмурился: для его же блага лучше, чтобы Мэг не возобновляла это чувственное движение.
– Ее все зовут Тинси, – отрывисто бросил Паркер.
– Ну и пусть, а я не собираюсь.
– Как хотите. – Паркер указал на двойной арочный проход. – Все уже собрались в Большой гостиной, может, пройдем к ним? Они хотят выразить вам свои соболезнования.
– Все?
Паркер уловил в ее голосе тревогу и с удивлением обнаружил в себе сочувственный отклик.
– Не волнуйтесь, собрались в основном родственники. Вы ведь вышли за моего брата, миссис Понтье, – Паркер подчеркнул голосом последнее слово, – разве вам не интересно побольше узнать о жизни, которую он вел? В конце концов, теперь это и ваша жизнь.
Говоря, Паркер подходил все ближе, и сейчас он почти навис над Мэг. Ее вздымающаяся роскошная грудь, даже скрытая довольно скромным жакетом, вызывала у Паркера мысли, на которые он не имел права.
– Уф… – пробормотал он.
Мэг закрыла глаза. Паркер приподнял ее голову за подбородок.
– Посмотрите на меня. – Он дождался, пока она откроет глаза, и заглянул в их голубую глубину. – Не знаю, в какую игру вы играете, но Жюль был моим братом…
Мэг резко отстранилась от него.
– Похоже, вы не слишком хорошо знали своего брата?
– Почему вы так решили? – спросил Паркер, отдавая, однако, должное ее проницательности.
Его скорбь была порождена скорее чувством вины, нежели искренним ощущением потери. Они никогда не были близки, в сущности, не имели ничего общего, кроме семьи, удерживающей своих членов вместе, прежде всего как деловых партнеров. Но даже в том, что касается бизнеса, братья спорили по любому вопросу.
Паркер снова вспомнил, как за несколько часов до своего отъезда в Вегас Жюль угрожал, что пойдет на все, лишь бы заблокировать предложения брата по расширению семейной сахарной империи. Жюль не только не поддерживал планы расширения, он пытался заставить Паркера принять предложение мультинациональной корпорации о выкупе фирмы, голосование по которому должно было состояться на этой неделе. Из-за смерти Жюля собрание, конечно, будет отложено.
Помнится, тогда, в пылу спора, Паркер заявил, что фирму продадут только через его труп. Но вышло так, что сейчас в морге лежит не его труп, а Жюля.
Мэг ткнула его пальцем в грудь.
– Я почти уверена, что вы пытались запугать его точно так же, как сейчас запугиваете меня. Я угадала?
Паркер не ответил, он лихорадочно размышлял, обдумывая угрозы Жюля. Может, поступить на юридический факультет университета Тулейна[1] ему помогли не столько способности, сколько влияние семьи, пусть так, но науку, которую там преподавали, он усвоил неплохо. А после двух браков Жюль прекрасно уяснил довольно специфические правила, действующие в семейной корпорации Понтье и касающиеся долей акций, принадлежащих супругам. Паркер перехватил ее руку.
– Вы вышли за Жюля не по любви, верно?
– Я н-не знаю, на что вы намекаете.
Паркер прищурился. Будь она чиста, куда естественнее прозвучал бы полный негодования ответ типа: «Конечно, я любила его и до сих пор люблю».
– Вы заключили какую-то сделку. Признавайтесь, где и когда Жюль вас нанял. Кувыркаясь между простынями в постели в номере отеля «Ранчо Мустанг»?
Паркер не успел и глазом моргнуть, как Мэг вырвала у него руку и залепила ему звонкую пощечину, причем не один раз, а дважды.
– О-о, Паркер, это ты? – тонкий голос предшествовал тихому шороху шагов по мраморному полу.
Паркер оглянулся, держась одной рукой за пылающую щеку.
– Ти-инси, – протянул он, – позволь тебе представить… – Паркер пригвоздил вдову и соучастницу своего брата к месту взглядом, который говорил, что она еще ответит за свой поступок, – новобрачную Жюля.