Лорд зверей

План был такой: они входят по одному и задолго до меня. Незаметно занимают позиции вокруг старого дуба в центре леса. Редвир трижды — именно так, трижды — дал мне точные указания, как дойти. Его трясло от тревоги. Я его успокаивала, хоть сама совсем не была спокойна. Особенно сейчас, когда стояла, лицом к лесу, рядом с Шеарой, Соркой, Лорелин и Тессой, и всматривалась в серую полутьму.

Был полдень, а небо тяжело нависало пепельным пологом — к скорому снегу. Волк мрачнел, опустив голову: я уходила без него. Мы знали, что ни один волк не может идти со мной. Гримлоки сразу учуют их и поймут, что где-то рядом зверо-фейри.

Я выдохнула, срываясь на неровный вдох:

— Ну вот, пора. — Погладила Волка по шее. — Я скоро вернусь, — сказала ему, и сама надеялась, что не лгу.

Тесса перехватила мою руку, когда я шагнула вперёд, и крепко обняла:

— Эгоистично просить тебя об этом, но во имя Богини Эльски — молю, верни мне Саралин и вернись целой.

Я обняла её в ответ; её рыдания я скорее ощутила грудью, чем услышала. Когда мы разнялись, Сорка тоже крепко прижала меня к себе и прошептала почти неслышное:

— Спасибо.

Когда я протянула руки Шеаре и Лорелин — на случай, если это и правда прощание, — они обняли меня обе сразу.

— Я гадала на снегу на восточной Сестре — там, где первый свет зари целует камень. Растопила снег в чаше, из которой ты пила за ужином. — Она склонилась к моему уху. — Там опасность. Там верная смерть. Но я вижу, как из леса возвращаются яркие огни. Пусть будет с тобой Эльска.

Я отстранилась и посмотрела на всех четверых — тревога, надежда и страх легли на их лица строгими тенями.

Многие женщины клана ещё косились на меня или обходили стороной. Но эти четверо дали мне больше, чем гостеприимство и доброту. Они дали мне чувство, что я — своя. Я собрала мужество — больше видимость, чем истинную стойкость.

— Я использую все дары, которые дали боги, чтобы вернуть детей.

— Да прибудет с тобой Эльска, — повторила благословение Тесса.

Я улыбнулась так уверенно, как смогла, и резко кивнула:

— Будет.

Не мешкая ни мгновения, я развернулась и шагнула в Вайкенский лес. Стоило миновать первый поворот тропы — и подруг уже не видно, — как меня накрыла вязкая тяжесть этого места.

Дело было не только в зиме — не в голых сучьях, тянущихся, как кривые руки, и не в их бряцании на порывах ветра. Не в том, что переплетение ветвей от дерева к дереву почти поглотило скудный дневной свет. Здесь была магия — тёмная магия.

За месяцы в Пограничье я повидала немало тёмных фейри с даром. Само рождение не делает дар злым. Всё решает природа того, кто его носит: направит ли он силу туда, куда велят боги, или в мрачные, нечестивые замыслы.

Я быстро поняла, что мой отец ошибался насчёт тёмных фейри. Он проповедовал — своим детям, придворным, стражам, всему народу, — что всякий тёмный фейри — враг. Гнусный род, к которому и относиться надо как к злодеям.

Я быстро поняла, что он ошибался. Боги не творили «благословенную» и «проклятую» расу. Они родились от разных богов: одни получили дары света и исцеления, другие — дары силы, разрушения и подчинения.

Викс, древний бог земной тверди, и его Мизра — благословенная смертная спутница — породили детей, ставших прародителями тёмных фейри. По учёным текстам Мородона эти дети — демоны огня, земли, тени и зверя. Огненные — это призрачные-фейри, многие из них владеют огнём, как король Голлайя. Теневые и звериные демоны — сами знаете кто. Земных же фейри сын Викса, Дагдал, проклял и изгнал из мира живых.

Я шла всё глубже, перешагнула особенно корявый корень, торчащий из земли, и подумала о своём даре сиренскин. Он позволяет мне соблазнить врага — и уничтожить. По всем признакам мне бы стоило быть тёмной фейри. Но я — нет. Меня поцеловали редкой магией — столь редкой, что ни у кого из моих её нет; она известна лишь по книгам учёных. И то — книги ошибались: мой дар не только убивает, он ещё и дарит наслаждение. Я думала о богине Немии, покровительнице морей: зачем она дала мне такой дар?

Зачем — и чему я предназначена?

В тот миг, когда я спрашивала себя об этом, пульс магии согрел мне кровь. Будто сама Немия заговорила во мне, велела призвать силу, чтобы показать, для чего я рождена.

Чем ближе к центру Вайкенского леса, тем темнее становилось. Ни одно животное не издавало звука — будто всё живое бежало отсюда. Я поняла, почему наяды и дриады оставили эти места. Это проклятый лес — и причины я могла не гадать. Само присутствие гримлоков отравляет воздух. Я не видела и не слышала их, но чувствовала мерзость на каждом порыве ветра. Если их здесь нет сейчас — значит, они близко.

По наитию я начала напевать старую балладу. Бабушка пела мне её, когда мы с ней загорали на берегу Немианского моря. Она была единственным светом в моей жизни — рядом с Дрэйдином, — но умерла, когда я была совсем мала. Я помню немногое — её мягкую улыбку, ласковые руки и эту песню, что она пела мне и сёстрам на белом песке; и всё же казалось, что пела она её только мне.

«Глубины моря шепчут, манят к себе,

Зовут назад — к Немии, владычице и госпоже».

Порыв ветра загремел голыми ветвями, когда я вышла на поляну. Редвир сказал: раз я здесь — уже почти пришла. Надо лишь идти дальше по вытоптанной тропе — звериной, что опустела, когда зверьё бежало из этих гнусных чащ. Она выведет к старому дубу.

Я пела дальше, чувствуя, как кожа уже начала светиться — пробуждалась сиренскин-сила, может, и от мелодии, и от близости опасности.

«Волны зовут домой, из чужих берегов,

Поют печальный напев — детям, ушедшим вдаль».

Я шла по тропе, густо присыпанной опавшим магвортом; его тёмно-пурпурные листья чернили землю. Повернув, я вышла на ещё одну поляну — шире прежней. И ахнула.

Старый чёрный дуб был чудовищем. Толстые ветви — шириной в трёх зверо-фейри — выгибались в стороны и опускались к земле, как паучьи ноги. Некоторые были столь тяжелы и могучи, что уходили в почву, а потом снова, вынырнув, тянулись к небу. Ствол — громадный, шишковатый, толще дома, что Тайлок построил со своей семьёй.

Ни одно дерево не росло рядом. Потому и получалась поляна: он заставил остальных отступить; скорее всего, его корни — и над землёй, и глубоко под нею — высосали все соки на широком круге.

Но мороз пробежал у меня по спине не от этого. А от неестественных чёрных нитей, тянущихся паутиной из середины ствола — сочащихся из круглого уплотнения. Жгуты оплетали каждую ветвь, как удавки, медленно душа старое дерево.

Я подошла ближе к сердцу нароста — там, где темнота была гуще, — и почувствовала мерцание чёрной магии. Меня передёрнуло.

Я не видела ни Редвира, ни четверых других — где-то неподалёку они уже заняли круг вокруг дерева. Но я знала: они здесь. А вот другое присутствие кольнуло кожу, подняло по ней мурашки.

Заставив себя оставаться спокойной, я прошлась полукругом перед дубом, продолжая песню так, словно мне нечего бояться.

«Госпожа глубин велит скалд-фейри блюсти

Все клятвы и обеты — иначе познают её гнев».

Движение на краю зрения привлекло внимание справа. Я всмотрелась в тёмный кустарник — и увидела две красные точки глаз. Они смотрели на меня, не мигая. Сердце пустилось вскачь, но я сохранила ленивую походку, мерно петляя перед деревом. Пока я тянула песню, призывая сиренскин, моё сияние уже било в полную силу. Я не смотрела вниз, но знала: мои знаки светились на коже тончайшими узорами молочно-белого. Ровный гул силы согревал меня изнутри. Я подошла к последним строкам — тем, что бабушка пела только мне, когда сёстры и брат уже разбредались, заскучав от её «глупых песен».

«Есть у вашего рода сокровище одно:

Века ищете — да не находите.

Когда прибудет к вашим берегам — знайте:

Она свет и тьма, сплетённые воедино».

Я остановилась. Гримлок вышел дальше, в самую середину поляны. Он выглядел сильнее и страшнее тех, что нападали на нас. И больше того — от него тянуло тяжестью так, что у меня перехватило дыхание.

«Её дар сиренскин спасёт ваш род,

Лишь не унизьте её грязной ложью…» — голос вибрировал магией. — «Иначе начнутся ваши тёмные века.»

Бабушка всегда плакала на этих строках; теперь я понимала — у неё было прозрение. Она не просто развлекала одинокую внучку, чужую среди своих. Она предупреждала: однажды меня вынудят отвернуться от «своих», и я стану защищать тех фейри, что и есть мои.

Дыша ровно, я наблюдала, как тварь выходит на поляну. Мрак, тянущийся за ним, густо наполнял пространство.

Он был выше других, с красными глазами, полными расчёта. Как и прочие, слепок из фейри: длинные дриадьи уши, вместо волос — спутанные ветки и наросты грибов, шесть чёрных рогов. Кожа серо-зелёная, ближе к зелени, чешуйчатая, как у змеи. Пальцы — вдвое длиннее обычных, сухие, костлявые, с игольчатыми чёрными когтями.

На нём не было ничего. На тех, кто нападал, тоже, но тогда я видела только крылья, когти и зубы, уносящие детей. Теперь заметила: ростом он не уступал Редвиру, только куда тоще. Редвир полагал, что они «устроены» иначе, чем прочие фейри, — скорее чудовища, чем мыжчины. Ошибся: грудь широкая, крылья — как у лунного фейри, высокие, широкие, радужно-чёрные. И между ног — тяжёлый, длинный член.

— Что ты здесь делаешь, женщина-фейри? — голос звучал на удивление мелодично, хотя от него исходила тёмная сила.

Неужто сам хозяин, что пожирает светлых ради мощи?

Сердце стукнуло в горло. Я не рассчитывала, что придётся очаровывать его.

— Я ищу друзей, — ответила уклончиво. Рано говорить, чего хочу на самом деле. Он уже был зацеплен, но не до конца — я не была уверена.

— Я стану твоим другом. — Он вдохнул, шагнул ближе; от него пахло сырой землёй, грибницей и чем-то чёрным, немым, земным.

— Я — принцесса, — сказала прямо и отметила, как вспыхнуло нетерпение в его лице. — Дружу только с теми, у кого сила — настоящая.

— Я перворождённый сын своего отца. — Он задрал острый подбородок, глядя сверху вниз настороженно и снисходительно. — Я — сильный земной фейри.

Значит, не чародей, а старший и сильнейший из гримлоков. Его кровь — почти как кровь отца.

— Перворождённый? Вас много, подобных тебе?

— Братья не столь совершенны, как я, — холодно бросил он.

— Только братья? Ни одной сестры?

— От самок нет пользы.

— Совсем никакой? — спросила я с мягким намёком.

— Разве что одна, — он снова втянул воздух. — От тебя пахнет морем.

— Я — скалд-фейри.

— Далеко от дома, — он раздвинул губы, сверкнув двумя рядами бритвенных зубов.

— Да. — По коже побежали мурашки. — Меня зовут Джессамин.

— Джессамин, — прошипел он, и ветер подхватил шёпот в ветвях. — А я — Селестос.

— Приятно встретить столь сильного тёмного фейри, как ты, Селестос.

Ложь шла легко — гладкой лентой.

— Не слышал такого имени.

— Потому что я — единственный. Селестос — имя падшего бога. Как и моего отца.

Сердце споткнулось.

— Твой отец — бог?

Этого не может быть. Ни один бог не создаст такую мерзость. Он не ответил, только двинулся вперёд, и хитрая искра в глазах зафиксировалась.

— Ты пришла в чащу тёмных и поёшь своей богине. И хотя эти узоры на твоей… — его взгляд задержался на моих открытых руках, медленно скользнул вниз, к щиколоткам, затем вернулся к лицу и шее, — …мягкой коже меня занимают, я не верю, что ты здесь без цели. Назови её. Ты нарушила границу и, скорее всего, явилась с дурным умыслом в мой лес.

Он встал перед стволом, заслоняя то, что скрывалось внутри. Сейчас или никогда.

— Ты не похож ни на одно существо, которое я знала, — произнесла с восхищением, вплетая силу в голос и расстёгивая крючок у горла. — Ты так могуч и так не похож на прочих тёмных, каких я встречала.

Я одним движением сбросила плащ. Сияние моей кожи залило поляну. Его глаза распахнулись; отблеск лёг на чешуйчатое зелёное тело. Член на глазах наливался; он обхватил его ладонью, не отрывая от меня зачарованного взгляда. Сам орган был ярче по цвету, чем остальная кожа, — от этого меня чуть не свело. Он не из этого мира; сшит из неестественных кусков.

— Какая ты яркая драгоценность, — пропел он мутнеющим голосом. — Ты пришла отдаться мне. — Это прозвучало как констатация; рука уже медленно работала по жёсткой плоти.

Он уже уверовал, что я его хочу. Так действует сиренскин: стоит мне раскрыться — и жертва попадает в сладкий бред уверенности. Селестос был там целиком.

В прошлый раз цель моего отца не показывала возбуждения так явно — и одежду не снимала. Но это — созданное из сырой тьмы — не знало приличий и не скрывало похоти. Это даже помогало: я видела, что сила крепко его держит.

Клыки и когти у меня уже выпустились, но убивать я не собиралась. Мне нужно было склонить его волю к своей. Так я ещё не делала: с дриад-оленем провалилась. Значит, испытание — на гримлоке.

— Не затем я пришла, — сказала наконец, — чтобы отдаться тебе. — Я провела ладонями по бёдрам и бокам, заставляя его взгляд идти за движением.

Он глухо рыкнул и ускорил руку:

— Но ты отдашься.

— Может быть, — кокетливо ответила я, пропустив пальцы по распущенным волосам и прикрыв грудь — для вида, будто смущаюсь.

Он втянул воздух сквозь пиленые зубы и двинулся ближе — всё ещё не выпуская член из ладони.

— Отдашься, скалд-фейри-принцесса. Или я заставлю.

Он почти упёрся в меня.

— Стой, — бросила я и вскинула ладонь. Жар его груди уже ощутимо грел кожу.

Он застыл. Лицо перекосила растерянность: он не понимал, почему подчинился. И не нужно было.

По краям поляны вспыхнули новые пары красных глаз. Щёлканье, лёгкий шум крыльев — прочие гримлоки медленно выползали из тени.

Надо было действовать быстро.

— Я отдамся тебе, — пропела я, откидывая волосы на правое плечо, чтобы он вдоволь насмотрелся на грудь, где узор сияния скручивался изящной спиралью. — Но сначала ты сделаешь мне подарок.

— Говори, — зарычал он; тело дрожало от сдерживаемой похоти и злости. — Сейчас.

— В этом дереве — тайна. — Я указала за его плечо. — Я хочу увидеть, что прячется внутри. — Голос налился силой, как натянутая и хлещущая цепь.

— Зачем? — огрызнулся он, всё ещё тяжело дыша и растягивая ладонью распухшую плоть.

Щебет и шипящий перешёптывательный шорох братьев крепли — они выходили из тени, загипнотизированные зрелищем.

— Я люблю тайны, — прошептала я, впуская ещё больше магии в каждый слог и удерживая его нечеловеческий взгляд.

Эхо моего голоса прокатилось по ветвям древнего дуба.

Тайны, тайны, тайны.

Вдруг вибрация шла не от меня — от самого дерева, будто оно отзывалось своей силой и становилось рядом со мной в этой схватке.

Прочие гримлоки взвизгнули, явственно чувствуя дрожь моей магии, и не решились подойти ближе.

Сила зазвенела жарче, чем когда-либо, расправляя во мне уверенность. Я никогда ещё не ощущала такого пламени — по жилам, по плоти, до самых костей. Зловещий ветер прошил поляну, электризуя воздух и поднимая пряди моих волос.

— Покажи мне свою тайну, Селестос, — прошептала я, голос — чистое вожделение и соблазн. — И тогда я встану на колени и позволю тебе оседлать меня. — Я склонила голову к другому плечу, и волосы скатились, открывая вторую грудь. — Этого ты хочешь, да?

Он моргнул, сбитый с толку, тяжело дыша от досады.

— Я могу взять тебя сейчас, — оскалился он, но в голосе дрогнула неуверенность. — Я сын своего отца. Я беру, что хочу.

— Нет, Селестос. Не можешь. Я — особая драгоценность. Твоей магии меня не пробить. Попробуй.

Мне почудилось движение в чаще, за краем поляны, — и меж стволов, где притаились гримлоки. Мои соплеменники. Но я не посмотрела туда, не отводя взгляда с Селестоса.

Он разжал пальцы; его член торчал непристойно туго. Он вскинул руки ко мне — и застыл, ладони замерли на полпути к моему горлу. Я потянулась к истоку, откуда бьёт моя сила, — и выплеснула белое сияние, вибрирующее изнутри.

Он глухо застонал, отшатнулся на шаг; руки тряслись, оставаясь неподвижными в воздухе.

— Ты не возьмёшь у меня то, чего я не дарю. — Я провела ладонями от бёдер по талии, по груди и вниз по животу. — Хочешь меня — подари мне то, о чём я прошу.

Дрожащий, в поту, он глянул через плечо на дуб:

— Ты желаешь только увидеть, что внутри.

— Ты откроешь дверь, — в голос легла вязкая нота внушения, — и дашь мне увидеть, какие тайны там. Ты сделаешь это сейчас.

— Тогда иди! — взревел он и зашагал через поляну, перешагивая узловатые корни, — встал перед чёрной вязкой массой. — Смотри, какая власть у меня, скалд-фейри, — прошипел. — А потом ты встанешь передо мной на колени.

Он поднял обе ладони к потусторонней порче, что пожирала дуб, и зашептал на языке, которого я не знала. Чёрный нарост задрожал и закапал чаще, потёк наружу липким, отвратительным чавканьем, отползая от сердцевины ствола.

Богиня небесная!

Когда чёрная плёнка истончилась и сползла, в темноте выдолбленного ствола повернулись к свету несколько пар испуганных глаз, бледные лица. Первой я узнала Бес.

Глава 27. РЕДВИР

Ко всем чёртовым преисподням.

Я выпущу этому куску дерьма кишки — от горла до самого паха.

Я уже почти сорвался из засады, но Безалиэль вцепился мне в руку. Мудрое решение — оставаться рядом со мной именно на такой случай. Лейфкин, Хаслек и Бром сидели в ветвях вокруг поляны и ждали моего приказа.

Я был натянут, как тетива, — видел, как Джессамин стоит прямо за этим ублюдком Селестосом, пока тот плёл свою магию у дерева. Я не шелохнулся, выжидая — правы ли были наяды из колодца.

Внезапно Джессамин ахнула, глядя в гигантскую дуплистую пасть ствола, где уже не было чёрной слизи.

— Бес! — крикнула она.

Я взревел так, что оглох лес, — и вылетел вместе с Безалиэлем. Остальные — тоже: грохот рычания и рёва накрыл гримлоков.

Я метнулся между Джессамин и Селестосом, рубанул клинком ему по горлу. Он ушёл ловко — подпрыгнул, взвился, перелетел за мою спину. Я крутанулся. Он приземлился с шипением, лицом ко мне.

Лес разрезал визг, как у баньши: Лейфкин пронзил одного из големов насквозь. Повсюду — только хрипы и рыки, мелькание лезвий и когтей.

Я прыгнул на Селестоса. На этот раз он не успел. Мои когти зацепили плечо. Он рявкнул и полоснул в ответ, но я нырнул вовремя.

Он вскочил, сел в оборону. Я покачал головой:

— Это тебе не поможет, — сказал я ему очень спокойно. — Я выпущу тебе кишки и с удовольствием посмотрю, как ты истекаешь кровью.

Он прищурился, выставил игольчатые когти, готовясь выколоть мне глаза. Я рванул — и тут же присел, рассёк верх бедра, а он вонзил мне в левое плечо три когтя.

Он взвыл — уже более похоже на своих хилых братцев. Я скользнул взглядом по поляне: большинство уже валялось мёртвым, Лейфкин с Бромом загоняли одного из последних между собой.

Селестос прижал ладонь к глубокой ране на бедре; по ноге стекала чёрная кровь.

— Ты порезал меня! — заорал, словно не верил.

— Не горюй, маленький голем. Я промахнулся. — Я крутанул рукоятью, присел, готовясь ко второму заходу. — Хотел отрубить тебе хер.

Не знаю, что задело его сильнее — «маленький голем» или перспектива потерять самое дорогое, — но он взвился и бросился, протягиваясь когтями к моему лицу.

— Отлично, — прорычал я, бросив клинки и распахнув ладони.

Пока он тянулся за моими глазами, я перехватил его запястья и вместе с ним рухнул на землю, прижав сверху. Отпустить нельзя — иначе его ножевидные когти окажутся у меня в горле, — поэтому я бил его тем, чем мог. Лбом.

Раз — два — три. Я уже отводил голову для четвёртого, ухмыляясь крови, хлынувшей из ноздрей и вскрытого лба, — он косил красными глазами, — как вдруг закричала Джессамин.

Через поляну она держала Саралин на руках; Бес вцепилась ей в талию. Рядом — ещё трое детей и жена Тайлока, Фарла. На миг меня оглушило, что она жива, — она сжимала ладони своих ребятишек.

С неба налетели ещё четыре голема, ещё один выбежал из леса и сшиб Хаслека до того, как тот добрался до женщин. Один из гримлоков взвизгнул и нырнул к сыну Тайлока, крылья у него, видно, были сломаны, — Фарла вскрикнула, шагнула вперёд, дёрнула — и саданула его.

— Нет!

Голем развернулся и полоснул её по шее.

— Мамочка! — завопила дочь, падая на мать.

Лейфкин и Бром рванули через поляну, и тут сверху спикировали ещё двое. Я должен был помочь — оставил полубезсознательного Селестоса, перелетел через груды трупов и понёсся к ним. Ещё один рухнул с неба, воя, как призрак из подземного мира.

— Откуда они, мать их, лезут! — заорал Лейфкин, срубил одному голову и развернулся на следующего.

Я краем глаза убедился, что Джессамин с детьми отбежали в сторону: она оттащила дочь Тайлока от матери, распластанной на корнях. И снова повернулся к врагам, сыплющимся, как мошкара. Казалось, они чувствуют, что братья в беде, — и слетаются, словно единый улей.

Мне вспомнились слова Лорелин: два голоса. Значит, они слышат своего хозяина, и он ведёт их.

Если мы перебьём всех, останется один — тот, кто их создал. И этот ублюдок должен сдохнуть.

Мы сомкнулись стеной, как на войне, загоняя их к центру, не оставляя выхода. Я взмыл, выдрал одному глотку и вместе с ним грохнулся наземь. Мы быстро резали их, когда дети завизжали, заплакали, а Джессамин крикнула:

— Нет! Нет!

Я обернулся — и только успел увидеть, как Селестос хватает её за талию: у неё прижата к груди Саралин. Он посмотрел прямо на меня и оскалился — сделал шаг назад и ушёл под землю. С ними.

***

ДЖЕССАМИН

Селестос произнёс древнее слово, сжав меня сзади. В тот же миг земля разверзлась — открылась гигантская чёрная пасть, вода в ней была неправдоподобно тёмной и живой, переливалась через края. Селестос прыгнул в неё со мной и с Саралин в захвате. Ледяная вода проглотила нас целиком; он держал меня за талию одной рукой, а другой грёб всё глубже — в бездну.

Во имя богов, мы падали в сам ад.

Как скалд-фейри, я всегда могла задерживать дыхание дольше, но Саралин — младенец. Я прикрыла ей рот и нос, всем сердцем надеясь, что этот подземный проток, открытый древней магией, выведет к воздуху. Она перебирала ножками, глаза были широко раскрыты от ужаса — и это было последнее, что я ясно увидела, пока мы неслись вниз по этому подземному руслу. Куда он тащит нас? В преисподнюю, в чрево посмертного мира?

Тусклый свет вверху тускнел и гас.

Я много лет не молилась нашей богине — с той поры, как родители сказали мне, что богиня дала мне дар разрушать и убивать. Я злилась на Немию за тело, которое семья и придворные считали пошлым и годным лишь для одного — соблазнять, как блудница, и убивать.

Я отвернулась от Немии. Но сейчас, в этой чёрной бездне, зная, что Саралин гибнет, я открыла сердце — и молилась.

Немия, умоляю, помоги нам выжить. Помоги мне найти путь.

И когда свет вверху почти исчез, я услышала в голове голос — властный, ясный, как полдень.

Я дала тебе всё, что нужно. Пользуйся! Не будь трусихой. Прими свой дар. Спаси ребёнка. Спаси себя!

Саралин дернулась у меня на руках — и обмякла.

Нет. Она не должна умереть. Я не позволю.

Селестос всё ещё держал меня за талию, позволяя нашим телам падать в эту водяную пасть, открытую тёмной магией. Моё плечо стало уплывать в сторону — тогда он перехватил меня за руку, и мы уходили дальше — во мрак.

Я прижала лоб к её крошечному лбу: Только не умирай, Саралин.

Потом убрала ладонь с её носа и губ, рванула вниз — когтями — и рассекла Селестосу щёку. Из горла у него пошёл булькающий вопль, он отпустил мою руку.

Этого мига хватило. Я — силой скалд-фейри — врезала ему стопой в голову и оттолкнулась, рванула вверх, работая перепончатой ступнёй и черпая воду свободной перепончатой ладонью. Лёгкие сжались, подводили; младенец был неподвижен, беззвучен — а я стрелой летела к поверхности, выжимая из себя всё.

Не умирай, Саралин, родная. Пожалуйста, маленькая любовь, не умирай.

Я плыла быстрее, чем когда-либо. Серый свет леса всё ближе. Кто-то перегнулся через край и тянулся в чёрную воду в отчаянии. Глухие крики; один голос я узнала наверняка — Редвир. Две крепкие руки, знакомые до боли, потянулись вниз. Он выдернул меня ещё до того, как я прорвала гладь, и уложил поперёк своих колен.

— Саралин, — прохрипела я, захлёбываясь.

Тельце у неё было синеватым, губы — лиловыми.

— Прошу, — всхлипывала я, когда Безалиэль выхватил её из моих дрожащих рук.

Он мигом завернул её в мой плащ — плащ уже был у него — и прошептал:

— Держись, девочка моя.

И рванул с места. За ним — Хаслек и Лейфкин, каждый с ребёнком на руках. Бром прижал к груди Бес и ещё одного — и помчался следом.

Редвир прижал меня к себе — я была голая, дрожала от ледяной глубины и смертельного провала. Я обхватила его за шею, уткнулась лицом под его челюсть, а он поднял меня и сорвался в бег с поляны. Я слышала только удары сапог зверо-фейри, хруст снега — и как быстро стучит сердце моего мужчины, пока он несёт меня к клану.

Глава 28. РЕДВИР

— Всё ещё спит?

Безалиэль вошёл в мой шатёр; я даже не обернулся — весь был прикован к Джессамин. Она заснула после лечебного отвара Шеары. Волк лежал сбоку — точь-в-точь как в тот день, когда он привёл её в мой охотничий лагерь.

Когда мы вернулись, её колотило так, что зуб на зуб не попадал; кожа — белее снега, губы синие, как у Саралин. Даже под шкурами, в жарко натопленном шатре, дрожь не отпускала, взгляд мутнел — словно она балансировала на краю смерти. Лишь когда Шеара примчалась с настоем, что приготовила Лорелин, озноб отступил, и она провалилась в сон.

Лорелин бросилась к Саралин — помочь; новостей у меня всё ещё не было.

Услышав голос Безалиэля, я вскочил и повернулся к нему — готовый к худшему. Но блеск влаги в глазах и улыбка сказали то, чего я жаждал услышать.

— Она выкарабкалась.

Мы сошлись посередине и обнялись, как братья. Он хлопнул меня по спине, я ответил тем же.

— Слава богам, — выдохнул Безалиэль. — Благодаря твоей женщине. — Он отстранился и посмотрел прямо в глаза — взгляд острый и до боли открытый. — Если бы не Джессамин, моя девочка умерла бы. Ледяная вода замедлила кровь и сердце, даже потребность в воздухе. — Он распахнул глаза от изумления. — Лорелин сказала: такое иногда спасает тех, кто иначе бы утонул.

— Викс милостив, — я сжал его за загривок. — Нам повезло.

— И впрямь.

Он тяжело выдохнул, выпустил меня и посмотрел на Джессамин; лоб у него стянула тревога.

— Она в порядке? Боюсь, я был весь в своих страхах… Не знал, что с ней…

— Всё хорошо, — заверил я, вернувшись к Джессамин и устроившись на табурете у нашей постели.

Нашей постели. Там, где ей самое место. Медно-рыжие волосы рассыпались по подушке, щёки порозовели, дыхание ровное и тихое. Живая. Тёплая.

— Я не знаю, как отблагодарить её за Саралин. За всех детей.

— Тело Фарлы забрали?

Безалиэль остался стоять, скрестив руки.

— Да. Бром вернулся на место боя, как только доставил детей. Женщины накрыли её саваном.

Я коротко кивнул.

— Остальные дети как?

— Лорелин сказала: все в порядке, едва Саралин пришла в себя. Бес болтает без умолку с той минуты, как очутилась дома.

— Она знает, кто второй призрачный-ребёнок?

Найти в тайнике старого дуба и наших малышей, и семью Тайлока, и ещё одного дитя призрачных-фейри стало для всех потрясением.

— Его зовут Гершал. Он из Белладама, и это всё, что известно. Бес говорит, он почти не говорит. Похоже, сидел в том дереве дольше всех — в темноте, один. Гримлоки приносили им насекомых и сырых грызунов. Они голодали, потому что почти ничего не брали, — он поморщился.

— Держали их живыми для хозяина. Кто бы он ни был. — Я сжал кулак на колене. — И берут они не только светлых и не только детей, но и женщин. Может, дело в том, что их легче одолеть и утащить.

Мы получили ответов меньше, чем вопросов. Мы перебили полчище гримлоков, но тот паскудник Селестос ушёл. И страшнее всего — Джессамин оцарапала его так, что любому фейри это стало бы приговором, — она сказала мне по дороге из Вайкенского леса, — а он жив.

С какой чёрной магией мы столкнулись? И кто тот властитель мерзости, что жрёт невинных?

— Как Халлизель? — спросил я.

Он усмехнулся:

— Здорова как никогда. До сих пор пилит меня, что я не пустил её в лес вместе с Джессамин.

— Вполне верю. — Я улыбнулся, потом добавил: — Здорова настолько, чтобы отправиться в долгий перелёт?

Он кивнул, посерьёзнев:

— Нам нужно говорить с принцем Торвином.

Безалиэль понял меня с полуслова.

— И чем скорее, тем лучше. Наяды из колодца сказали: чудовище, что всё это затевает, сидит глубоко под горой Гудрун. Раз зло расползается уже сюда, там наверняка видели больше.

— Король Хальвар. Слухи о том, что он не в себе, ходят давно. Если это, то самое безумие, что мы видели воина короля Голла и тех Меер-волков, напавших на их лагерь, — значит, источник один: этот тёмный колдун.

Я кивнул. Голл признавался мне: одного из его людей поразило не обычной хворью — словно в него селился чёрный демон, чёрная магия. Я почти не сомневался: колдун, что создает гримлоков, — причина та же.

— Я не любитель сплетен, но на это поставил бы многое: у теневого короля с головой неладно. Значит, Тор, Валлон и прочие знают о владыке чёрной магии и похищениях куда больше, чем признавались.

Рык поднялся сам — из глубины. Мысль, что принц с Валлоном могли умолчать о том, что спасло бы нас от Селестоса и его долбаных големов, будила во мне зверя. Пара слов для теневого принца у меня найдётся.

— Я пошлю Халлизель к Гадлизелю немедля и назначу встречу.

— Правильно.

Объяснять «почему» и «где» незачем. Каждую зиму тени летят над Гаста Вейл — высоко, но видны. Они знают, где мы становимся. Уверен: стоит Халлизель сказать, что мы перебили их добычу, — они явятся без промедления.

Шевеление на постели притянуло мой взгляд. Джессамин повернула голову ко мне, распахнула ресницы.

— Почему ты рычишь? — голос сиплый, от тишины.

Волк тявкнул, лизнул ей руку. Она пошевелила пальцами и слабо потрепала его по морде.

Я мгновенно переместился, сел прямо на шкуры рядом, провёл ладонью по её щеке:

— Как ты?

— Лучше. — Улыбнулась. — Но почему ты сердишься? Ты меня своим рычанием разбудил.

— Теперь я знаю, как привлекать твоё внимание, — хмыкнул я.

Её губы изогнулись:

— Ты всегда его имеешь, Ред.

Я наклонился, коснулся лбом её лба, заглянул в любимую глубину — и выдохнул. Живая.

Безалиэль деликатно покашлял:

— Мой лорд, можно обратиться к Джессамин?

Я почти забыл о нём. Неохотно отстранился, поднялся, уступая место. Он опустился на одно колено у ложа и склонил голову:

— Миледи, я в долгу у вас за жизнь моей дочери. За то, что вы рисковали своей.

— Нет, Безалиэль, — она слабо улыбнулась, тело ещё держало слабость. — Я лишь сделала то, что велело сердце.

Грудь сжало; любовь к ней раздалась ещё шире. Её сердце велело спасать детей моего клана. Значит, её сердце — с нами. Она — моя, и я — её. И клан — наш.

Подгонять Безалиэля не пришлось: он уловил, что мне нужно побыть с ней наедине.

— Отдыхайте, миледи. Моя пара тоже желает вас поблагодарить. Как окрепнете. — Он поднялся, улыбнулся мне, кивнул и вышел.

Я стянул просторную рубаху, скинул сапоги. Её взгляд скользил за каждым движением, улыбка тепло косилась. Жар шевельнулся в груди, когда она повела глазами ниже, а я стащил штаны.

— Даже не думай, — сказал я, приподняв покрывало и устраиваясь рядом, бережно притягивая её к себе. — Я просто хочу чувствовать тебя. И согреть.

— Я знаю способы, как меня согреть, — она обвила меня рукой за талию, устроилась лбом под моим подбородком.

Я выдохнул — чистое, бездонное облегчение.

— Не сегодня, искусительница.

Пальцы у неё прошлись по моему животу, обвели линии рун на груди:

— Как дети?

— Живы и потихоньку приходят в себя. — Я сделал паузу. — Благодаря тебе.

Она промолчала, а у меня было много чего сказать.

— Ты оказалась права. Твой план сработал, но я всё ещё в ярости.

— Не похож на разъяренного.

— Потому что держу тебя в руках. Но когда этот… — я выдохнул, рычание вновь поднялось из горла, — когда тварь по имени Селестос потащила тебя с собой, я был готов рвануть за вами, в любое пекло, и вытащить тебя обратно.

Она провела ладонью по моей груди, унимая зверя внутри. Как всегда, от её мягкого касания я оттаял.

— Куда он тебя вёл? — спросил я; вместо гнева поднялся страх.

— Не знаю. Но думаю — к своему хозяину. — Она глубоко выдохнула. — Сначала говорил со мной на демонском языке. Но ещё и на каком-то, которого я никогда не слышала. Я всегда гордилась тем, сколько языков узнаю на слух, но этот…

— Мы называем его Годжин. Но я никогда не слышал, чтобы его произносили вот так.

— Что это? Откуда?

— Древний язык. Считается, что им говорили сами боги.

Она приподнялась на локте, нахмурилась:

— Но как ты мог его знать?

— На самом деле мы знаем лишь несколько слов. Теневые фейри — провидцы богов — записали их из видений о древних. В видениях они понимают язык силой своей магии. Я узнал одно из слов, которое произнёс гримлок. Потому и уверен: говорил он на Годжине.

— Лорелин знает этот язык?

— Насколько мне известно, языка не знает никто. У нас только обрывки. На древних камнях в разных местах Нортгалла есть старые руны. Некоторые провидцы считают, что это и есть письмена Годжина.

— Но Лорелин может узнать те слова, что мы слышали от Селестоса.

Я проворчал при одном его имени:

— Может. Спросим.

Она дернулась, будто собираясь встать.

— Куда это ты? — спросил я.

— К Лорелин.

Я тут же притянул её обратно:

— Ты остаёшься и отдыхаешь.

Она повозилась, нахмурилась:

— Кажется, я уже часами «отдыхаю».

— Мало, упрямица. Ты едва не утопила себя! И, кстати, сейчас ещё глубокая ночь. Все валятся с ног после пережитого. Спи и набирайся сил.

С тяжёлым вздохом она смирилась, больше не пытаясь выскользнуть из моих рук.

— Вот это мне нравится, — сказал я, — послушная женщина.

Она больно щипнула меня за бок.

— Ай! — я дёрнулся и перехватил её запястье.

Она сверкнула глазами:

— Я не твоя «послушная женщина».

Я осклабился — добился, чего хотел: искра вспыхнула, значит, ей и правда лучше.

— Обычно ты очень послушная, когда у тебя во рту мой язык. Или мой член.

Щёки у неё налились жаром, но бровь изогнулась — тот самый надменный изгиб, от которого мне хочется творить с ней непотребства.

— Когда я в твоей постели — да, выполняю команды. Исключительно ради собственного удовольствия. Но я не «твоя», чтобы мной помыкали.

Я улыбнулся шире, поймал её руку и поцеловал ладонь:

— Нет, не моя, любовь моя. — Я задержал взгляд и приоткрыл рот, коснувшись её кожи языком — короткий глоток её вкуса. — Ты — госпожа моего сердца. Прикажи — и я сделаю, не задавая вопросов.

Её лицо смягчилось, губы снова улыбнулись:

— О, Редвир…

Она уронила голову мне на грудь.

Вскоре мы оба спали без задних ног.

Глава 29. ДЖЕССАМИН

— Слово, которое он произнёс, прежде чем разверзлась земля, звучало как «Ваха-дул», — сказала я Лорелин, сидя на лавке у очага. Чёрный чугунный треножник — такой же, как у нас в шатре. Волк растянулся у моих ног и положил лапу на мой башмачок.

Мы собрались в шатре Безалиэля: Тесса держала Саралин у груди; Лейфкин и Дейн, почти оправившийся, тоже были с нами. Бром стоял рядом с Дейном, скрестив руки и хмурясь. Я уже поняла: при множестве сильных воинов у Редвира именно Лейфкин, Дейн и Бром — те, кому он с Безалиэлем доверяют тонкие вещи и сведения.

— «Ваха-дур», — поправила Лорелин и прокатила вибрирующее «р».

— Да! — оживилась я. — Именно так он и сказал.

— Знаешь, что это значит? — спросил Редвир, усевшийся рядом.

— Когда я была юной, до клана Ванглоса, моим наставником была провидица богов. Многому меня научила. В том числе — словам Годжина, записанным другими провидцами, — лицо Лорелин стало строго-серьёзным. — Да, я знаю, что значит «Ваха-дур». В буквальном смысле — «кровью бога». Провидцы утверждают: это зов-призыв, дарованный богом, властвующим над тьмой мира. — Она с трудом сглотнула: — Самым страшным, извращённым богом преисподней — Сомдалом.

Я нахмурилась: из всех богов подземного мира был известен лишь один — Мавгар. Холодный, мрачный, но всё же милостивый.

— Это бог тёмных фейри? — спросила я, поглаживая спину Волка — он дремал.

Редвир свёл брови:

— Сомдалу не молятся. Он держит души в глубочайших ямах адов и терзает их бесконечно. Он владыка злейших, самых гнусных духов. Его знают только как того, кого следует страшиться. Потому ты и не слышала о нём.

— Прекрасно, — фыркнул Лейфкин. — Значит, это дерьмо по имени Селестос брало силу у самого поганого бога, какого только знают тёмные.

Я передёрнула плечами: вспомнилось, как он тащил меня в ту бездну — кто знает, куда и ради чего. Редвир обвил меня рукой за талию и притянул ближе на низкую лавку.

— Это объясняет многое, — добавила я. — Когда Селестос вышел на поляну с древним дубом, вместе с ним пришло тяжёлое, давящее ощущение. Не могу объяснить иначе — от него исходила тёмная магия.

— Я тоже почувствовал, — серьёзно сказал Безалиэль.

— И я, — кивнул Редвир.

— Ага, — буркнул Бром.

Зазвенело колокольчиком и затрепетали крошечные крылья — прилетела Халлизель. Волк шевельнул ухом, приподнял голову и тут же положил обратно, смежив глаза.

Спрайт отсутствовала несколько дней после той вылазки. Она стрелой пронеслась через шатёр к Тессе и Саралин; малышка уже сладко прижималась к матери.

— Халлизель, — сказал Безалиэль (кроме Тессы и младенца она слушает только его), — ты передала послание?

Синекожая кроха повернула к нам свои круглые чёрные глаза, когтистые лапки вцепились в одеяльце на ножках Саралин. Спрайт буквально дышала ребёнком, жила им. По словам Редвира, Безалиэлю пришлось немало убеждать и уламывать её, чтобы оторвать от малышки и отправить к принцу Торвину в Сольгавийские горы.

— Да, — пропела она колокольчиком. — Я передала.

— Принцу Торвину? Или его жрецу Валлону?

Она захлопала глазами-пуговками и покачала головой; пучок голубых перышек на шее взъерошился:

— Я не нашла его.

Безалиэль тяжело выдохнул:

— Кому ты сказала?

— Сестре моей леди, — повернулась она к Тессе.

— Марга? — Тесса оживилась. — Как она?

Халлизель вскарабкалась по одеялу и уселась на животик у Саралин, довольно урча:

— Да, миледи. Ваша сестра здорова. Такая красивая и добрая. Накормила меня, дала мягкую подушку поспать — и я полетела.

— Халлизель, — прорычал Безалиэль, — почему ты не сказала принцу или его жрецу, как я просил?

— Потому что Марга сказала: они не скоро вернутся. Так она сказала, — пропела спрайт и снова уткнулась в уже спящую Саралин. — Принц и его жрецы охотятся на гримлоков.

— Плохо охотятся, — фыркнул Лейфкин. — Иначе сидели бы в Вайкенском лесу — там, где мы их перебили.

— Возможно, — трезво добавил Редвир, — мы перебили не всех. Орда могла быть не одна. Их может быть гораздо больше.

В шатре воцарилась тишина; потрескивал огонь. Мы молчали каждый со своими мыслями, пока Редвир не поднялся, потянув и меня.

— Сейчас делать больше нечего. Трупы в лесу сожжены. Шеара хочет попытаться спасти старый дуб — дать ему особые подкормки, чтобы противостоять чёрному заклятью, пробившему ствол. Дейн, завтра поведёшь с ней отряд.

Лейфкин усмехнулся и толкнул его локтем. Дейн отпихнул и свирепо глянул.

— Кроме того, держим караулы на границе лагеря у тропы в Вайкенский лес. В дозорах — максимум внимания. — Он перевёл взгляд на Безалиэля. — Объясни стражам: опасность могла не исчезнуть.

— Разумеется, мой лорд, — Безалиэль поднялся; следом — остальные. Мы двинулись к выходу.

Я улыбнулась Тессе:

— Спокойной ночи.

— Приходи завтра, — попросила она.

— Приду, — пообещала я.

Тесса не хотела и шага делать из шатра, не выпускала Саралин из рук, разве что дать Безалиэлю подержать. В туалет — тут же в горшок, потому что страшилась: стоит выйти — и драгоценную девочку вырвут у неё из объятий.

Тесса — целительница клана, но сейчас её место заняли Лорелин и Шеара. Потому что это рана не тела — сердца. Ей нужна будет только забота, время и любовь.

Мы вышли. Я прошла к открытому пространству у их шатра — рядом с нашим, на южной окраине стоянки. Остальные разошлись по своим делам.

Я повернулась лицом к закату и холмам за Гаста Вейл. Розово-золотой отсвет стлался по снегу и по дальним буграм. Редвир подошёл сзади, обнял меня за плечи и притянул к себе.

— Что тебя тревожит?

Я сжала его крепкие запястья — хотелось держаться за него. Мне нужна была его опора спиной. В мире творится что-то страшное, неуловимая, но растущая угроза. Сердце будто в синяках и пустоте от всего увиденного и пережитого. И это ещё не конец.

— Тесса, — сказала я и долго смотрела на меркнущий свет на дальних холмах, мечтая, чтобы зима поскорее сошла — и мы вернулись в Ванглосу.

— Дай ей время, — прошептал он, крепче прижимая меня.

— Когда вернутся твои люди от клана Болгар?

Он отправил Хаслека и ещё двоих к зимнему стану Болгар — предупредить о гримлоках. Мы надеялись, что нарвались и перебили единственную орду, но Селестос ускользнул. Да и кто сказал, что в Нортгалле не бродят другие стаи этих големов?

Редвир велел новому вождю Болгара — не его деду, умершему несколько лет назад, а молодому зверо-фейри по имени Бервайн — передать дальше. В лихую пору между кланами существует цепочка оповещения. Все получат весть быстро и станут настороже.

— Завтра. Или послезавтра.

— Мы свернём лагерь пораньше и поедем домой?

Он коснулся губами макушки:

— Дом… Как сладко это звучит у тебя на устах, моё сердце.

Я улыбнулась:

— И мне нравится.

Он поцеловал висок:

— Как только увидим, что снег на тех холмах тронулся, выступим к Йол Тундре. Я послал весть Бервейну. Остальные кланы, вероятно, тоже прибудут раньше.

— Мне кажется, Тессе будет легче, когда мы вернёмся в Ванглосу.

— Несомненно. А пока её будет утешать подруга-светлая фейри, которая скоро официально войдёт в наш клан. Когда мы свяжемся под священным деревом.

— Хм. — Я повернулась в его руках, положила ладони ему на плечи — как же я любила мощь его фигуры. Рядом с ним я чувствовала себя и в безопасности, и желанной. — Не припомню, чтобы звериный лорд официально просил меня стать женой.

Он улыбнулся легко и завораживающе; клыки чётко обозначились. Его ладони обхватили мою талию, пальцы легли широко на спину:

— Согласишься ли стать моей единственной раз и навсегда — перед лицом клана, Джессамин?

Я улыбнулась:

— Скажу тебе в конце зимы. Мы так и условились, верно?

Его руки спустились к моим бёдрам и сжали их; в золотых глазах плясало: он знает, что ответ будет «да».

— Верно.

Я прижалась щекой к его груди, обняла крепче:

— Чем займёмся, пока зима тянется?

— Я что-нибудь придумаю, — он в последний раз поцеловал меня в макушку, взял за руку и повёл обратно в наш шатёр.

Глава 30. РЕДВИР

Зима пролетела быстро. Больше ни малейшей угрозы: ни следа големов и той мрази по имени Селестос. Единственное, что будоражило лагерь, — как Дейн ухаживал за Шеарой: каждый день сопровождал её в лес — спасали старый дуб.

Я в Вайкенский лес с той злополучной встречи с гримлоками не входил. После того, как земля проглотила Джессамин и я решил, что потерял её навсегда, нога моя туда не ступала. Но Дейн докладывал: дерево действительно идёт на поправку. Чёрные, словно грибница, нити, опутавшие каждую ветвь, погибли от настоя Шеары. Дупло, пробитое чёрной магией, они забили плодородной землёй с нашего зимнего огорода — места под овощи стало меньше, однако никто не возражал. Многие предлагали помощь, но Шеара взвалила заботу на себя — с одним помощником.

У зверо-фейри связь с природой не в одну сторону — возможно, этого другие фейри не понимают. Она даёт нам, мы стараемся платить тем же. Старый дуб в Вайкенском лесу укрывал детей нашего клана и невинных из нашего мира. В ответ мы обязаны попытаться спасти его.

Как и было решено, едва Безалиэль сообщил о первом подтаивании в долине Гаста Вейл, мы быстро свернули лагерь и караваном потянулись на юг, к Йол Тундре. Никогда бы не подумал, что сухие золотисто-бурые стебли, торчащие из пятен снега, покажутся мне такой желанной картиной.

Зима наконец сдала. К тому моменту, как добрались до тундры, снег держался лишь на дальних вершинах. Весна ещё не настала, но стало мягче — мы сменили меховые штаны на кожаные юбки.

Я шёл рядом с Волком; он нёс Джессамин. Когда я поднимал взгляд, она отвечала мне улыбкой — всё ещё кутаясь в плащ, — но у глаз залёг напряжённый прищур. Понятно: ей предстоит сразу встретиться со всеми кланами зверо-фейри. Это и для наших-то порой испытание.

Последние месяцы зимы мы провели, по сути, в шатре. И хоть мы не отказывали себе в плотских радостях, больше всего я ценил её смех и её компанию. Часто ели в шатре наедине — если не считать Волка, — и делились историями о прошлом, светлыми и тёмными.

Я понял, что её брат Дрэйдин стал бы и моим братом: фейри чести. А она заставляла меня раз за разом рассказывать, как я нашёл Волка щенком — загнанного баргасом в угол и почти обречённого стать его добычей; разумеется, я прикончил баргаса, а Волк с тех пор — мой спутник. Теперь мы оберегаем друг друга, хотя он, похоже, куда ревностнее оберегает её, чем меня. За это я только благодарен.

Когда я показал ей шкуру того самого баргаса, она торжественно постелила её у своей стороны постели — «коврик для утренних и вечерних ног». Даже пару раз топнула и шепнула проклятие; Волк в ответ одобрительно залаял.

Эти месяцы были чистым блаженством. Потому я видел на её лице тревожные складки: наш маленький рай как будто подходил к концу. Я возмещу это, когда привезу её в Ванглосу.

Празднества зимнего сбора нередко выходят шумными и малоцеремонными — мужчины зверо-фейри стараются произвести впечатление на женщин. И хотя Джессамин не из наших и уже не «свободна», я легко мог представить, сколько молодых дурней попытаются поймать её взгляд.

У неё ни хвоста, ни рогов, зато она красивее любой — кожа светла, как утренний лёд, волосы, цвета весенних красных ягод, притягивают взгляд, особенно когда она носит их распущенными, как сейчас, — ветер играет ими. Я был готов объявить всем кланам: она моя пара. Взял я её укусом или нет — сути это не меняет: её даровами мне боги. И я объясню это каждому, кто решит спорить.

Мы спустились с холма к тундре — там уже стояли несколько кланов, суетясь на ежегодной стоянке. Мы всегда вставали у подножия самой большой скалы-останца. Между ней и другой, западной, текла ручьём вода — ветер здесь слабел, а ночами, когда крепчал холод, это спасало.

Когда мы подошли к нашему месту, нас узнали, помахали, стали сходиться — наш строй тянулся длинной лентой: Ванглоса — самый многочисленный клан — и прятался в тени останца.

К нам быстро двинулся Бервейн — высокий, как сосна, — по бокам с ним шли молодые воины. Рыжеватые волосы спадали до пояса, четыре чёрных рога закручивались выше, чем у большинства, тёмно-коричневый хвост бил по воздуху. Кто не знает — решит, что он зол и опасен; а я помню его ещё учеником Болгара: он просто серьёзен.

— Не бойся, — шепнул я Джессамин, остановившись. Снял её с Волка. — Выглядит злым, но он всегда так выглядит.

— Своевременно, — выдохнула она, держась за мои руки на своей талии. — А то я уже хотела предложить вернуться в Гаста Вейл.

Я усмехнулся:

— Нет, сердце моё. Это последняя остановка перед Ванглосой. И ты знаешь, что это значит.

Её взгляд на миг задержался на моих клыках — и у меня тут же отозвалось в паху.

— Знаю, — тихо сказала она. И улыбнулась — но робко, не так уверенно, как обычно.

Чтобы успокоить, я взял её за руку и повёл навстречу. Безалиэль, Лейфкин, Дейн и Бром сомкнули фланги.

Среди зверо-фейри клан Ванглоса — старейший и, если можно так сказать, первый по чести. Болгар — второй; Бервейн хотя и молод, но вождь лихой, уважаемый всеми. В беде остальные кланы слушают нас двоих. Я знал: про големов он захочет говорить с глазу на глаз.

Он шёл в центре своего отряда и смотрел только на Джессамин; суровость на лице сменилась изумлением, когда он увидел, как я держу её за руку. Лорды зверо-фейри редко показывают чувства публично — ни к тем, на кого заявили, ни к парам. Но я намеренно оставил её ладонь в своей: чтобы всем было ясно — она моя. С ней должны обходиться с почтением.

— Приветствую, лорд Редвир, — поднял бровь Бервейн.

— И тебя. Ваши благополучно перезимовали?

— Да. Слышал тревожные вести, что ваши — не очень.

Рядом шевельнулся Безалиэль. Тесса с младенцем держались неподалёку; я помнил, как легко задеть её рану. Хотя ей стало лучше, особенно после сборов в дорогу, рана еще свежа.

— Теперь у нас всё благополучно, — заверил я.

Его взгляд снова скользнул вправо — по моей паре:

— До меня дошло, что в вашем клане появилась новая участница. — Он помедлил. — Не представишь ли?

Значит, слухи уже поползли. И хорошо: так проще сказать правду.

— Это моя пара, Джессамин Гленмир, дочь короля Дариана из Мородона.

Его красные глаза расширились; воины переглянулись. Они знали, что среди нас есть светлая-фейри и, вероятно, что она греет мою постель, но происхождения не знали — и что я объявил её своей парой — тоже. Официально я заявлю об этом скоро, но все уже сейчас должны понимать: она моя. И обидеть её — обидеть меня.

— Не думал, что мы ищем союза с королевством на Немианском море, — осторожно произнёс он.

— И не ищем, — ответил я. — Её отец не знает, где она.

— И знать не должен, — поспешно добавила она.

Глаза Бервейна лишь слегка сузились:

— Вы не хотите, чтобы ваш отец знал, что вы водитесь со зверо-фейри, миледи?

По крайней мере, «миледи» он сказал. Во мне, впрочем, ворохнулось рычание — кулак сам просился в его красивую физиономию.

— Я с радостью сообщу отцу, — высоко вскинув подбородок, ответила она, — что мой супруг — лорд Редвир из Ванглосы. Когда буду готова. Но не раньше, чем мы вернёмся в Ванглосу и наш клан усядется в Мирланде. Отец бывает вспыльчив, когда слышит неприятные вести.

— То есть, — без агрессии, но твёрдо уточнил Бервейн, — для твоего народа этот союз нерадостен.

Мой гнев улёгся, потому что вспыхнул её — щёки заалели.

— Народ моего рождения — в каком-то смысле — от меня отказался, — сказала она.

Все воины уставились на неё. А я только крепче сжал её ладонь: говори, я с тобой.

— Они угрожали мне, пытались заставить творить злое: использовать мою магию для мерзких дел. Меня принимали не как ребёнка богов— не как благословение. Потому их «примут» и «не примут» меня больше не касается. — Голос её был ровен, хотя я чувствовал в ней глухой жар. — Я выбрала свой народ. — Она посмотрела на меня; зелёные глаза вспыхнули. — И боги послали мне пару куда лучшую, чем выбрал бы отец. Что подумает моя семья или Мородон — мне всё равно. Мой дом больше не там.

Клянусь богами, я едва не затащил её в первый попавшийся шатёр, чтобы взять — крепко и всерьёз. Такая она была — моя Джессамин: яростная. По лёгкой складке у губ Бервейна я понял — он её принял. Хотя многим здесь она придётся не по сердцу. Я и не планировал задерживаться на зимнем сборе: наш клан прожил трудную, израненную зиму. Как только получится — уйдём домой.

— Добро пожаловать на пир кланов и на наше солнцеворотное празднество, леди Джессамин, — сказал он.

Он взял её свободную руку обеими своими и слегка потянул вперёд, вынуждая выпустить меня, наклонился к её пальцам — почётный знак. Теперь и остальные примут её, даже если не одобряют мой выбор. А если верят мне, то и понимают: выбирать мне, по сути, не из чего. Боги уже всё решили. Одной брачной ночи хватило, чтобы убедиться.

— Благодарю, лорд Бервейн, — отвечала она как истинная наследница светлых-фейри. Я не мог быть горделивее.

— Нам есть о чём поговорить, — сказал я, — но сперва мы расположимся.

— Разумеется. А клан Скел привёз бочек эля — хватит на всех. Празднуем уже сегодня.

За моей спиной поплыли смехи и радостный гомон.

— Сегодня, — кивнул я, и, обернувшись, крикнул: — Становимся лагерем!

Глава 31. ДЖЕССАМИН

— Готова? — спросила Шеара, просунув голову в полог.

Одета — да. Готова — нет. Скорее, напугана. Смелость, с которой я держалась перед вождём Болгара, была злостью: он сунул мне под нос, будто я стыжусь Редвира и хочу уберечь семью от «позора». Гнев дал слова.

А теперь я стою в новом платье, что сшила для меня Сорка, и должна выйти к лордам зверо-фейри, их жёнам и всему собранию. Редвира позвали на совет с вождями до начала праздника: им не терпелось выслушать подробности нападения гримлоков. Я не могла просить его остаться рядом только потому, что мне страшно идти одной.

— О, Шеара, слава богам, — я кинулась к ней и втянула в наш шатёр.

Она была хороша в коротком платье из некрашеной оленьей кожи, с тонкой вышивкой — стебли и цветы по подолу и рукавам.

Шеара рассмеялась, но, оглядев меня, округлила глаза:

— Благословенная богиня… Ты великолепна.

— И ты тоже.

Я опустила взгляд на кремовую кожу, вылощенную до мягкой замши: по вырезу корсажа — крошечные алые цветы. Талия притянута, линия бёдер подчёркнута, подол чуть выше колена. На ногах — высокие сапоги, которые Сорка сшила ещё перед уходом из Ванглосы.

— Никогда не видела, чтобы Сорка так работала, — сказала Шеара. — Будто душу вложила.

Я вспыхнула и кивнула:

— Сказала, хочет сделать для меня что-то особенное — «за Бес». Я пыталась возразить, что это не только моя заслуга, но она настояла.

Шеара улыбнулась, хвост у неё радостно мотнул в сторону:

— Ты сделала больше, чем думаешь. И да, я знаю, как тебе боязно из-за первого пиршества. Потому мы пришли — проводить.

— Мы?

Она взяла меня за руку и вытащила наружу. Снаружи ждал Дейн, глядя туда, где уже били барабаны.

— Ну что, красавицы, по местам? — повернулся он к нам.

— Не готова, — призналась я. — Но пошли уже.

Они оба засмеялись, и мы втроём двинулись. В лагере стояла тишина: все собрались у подножия ржаво-красного останца, что прикрывал стоянку от ветров тундры.

В небе протянулся протяжный вой, и ему ответили другие: волки бежали ночным простором стаей, радостно воя на луну. Сегодня из-за низких серых туч виден был лишь тонкий серп.

У костров я насчитала шесть очагов — расставлены строго симметрично. Чуть поодаль тянулась длинная каменная площадка, приподнятая над остальным — там сидели лорды кланов, их спутницы и воины. Судя по гладким, отполированным веками кромкам, эти столешни стояли здесь испокон.

Вдоль площадки и вокруг костров — длинные столы, скамьи для тех, кто не пляшет. Но взгляд сразу унесло к танцу: две шеренги женщин зверо-фейри двигались в унисон. На них — очень короткие юбки, едва до середины бедра, и подобие корсетов, закрывающих грудь и верх корпуса, оставляя живот открытым. Волосы распущены, лишь по одной косе поверх головы — она охватывает рога.

Их пляска под барабаны и звонкие свирели (играл Боуден и музыканты из других кланов) была радостной, дерзкой и соблазнительной. Бёдра плыли змеиными дугами в противоход плечам, босые ступни чертили малые круги. Развернувшись спиной к помосту, танцовщицы дружно издали переливчатый клич — почти боевой, — и, покачивая бёдрами, синхронно вели хвостами.

— Что это? — шепнула я Шеаре.

— Первая из многих плясок батхи.

— Не знаю такого слова. Батха. — Меня это задело: я горжусь знанием языка тёмных фейри.

— Точного перевода нет. Это — свободные, «не связанные». Они незамужние и ищут пары.

В животе неприятно заныло: передо мной — пляска красоты, женской силы, и она здесь — в чести. А меня семья годами заставляла чувствовать себя вульгарной только за то, что я есть.

— Да, — шепнул Дейн, — но не все ищут пару. Некоторые — просто согреться с кем-нибудь на солнцеворот.

Шеара шлёпнула его по предплечью:

— Ещё раз так посмотришь — поищу себе другого греть меха.

Он мгновенно зарычал:

— Если хочешь ослепну, женщина. Но выпущу кишки любому, кто к тебе полезет — сегодня и всегда.

Он утянул её в сторону, чтобы поцеловать, а я пошла одна. Пляска держала почти всех, но я видела, что Редвир смотрит только на меня, пока я поднималась по каменным ступеням на помост. Он сидел на самом краю, что и было «главой» стола; рядом — пустое место. На противоположном конце — Бервейн.

Бервейн держался вежливо и ровно, но Тесса предупреждала: громких приветствий ждать не стоит. В первый год её здесь многие сторонились; во второй — было лишь чуть легче. Это её третий сбор с Ванглосой, и, хотя она родила ребёнка — у зверо-фейри редкая радость — к шуму празднеств она так и не прилюбилась.

Она сказала Безалиэлю, что хочет отдохнуть в шатре после дороги. Он уговаривал хотя бы заглянуть на недолго, и я видела, как они уходят вдвоём. Я хотела попроситься остаться с ней, но это выглядело бы как трусость. А я так не хочу являться будущей женой лорда Ванглосы.

Я собрала себя и прошла по помосту. Взгляды — закономерны. Редвир уже ясно сказал Бервейну и его воинам, что я — его пара, а я — чужая. И не просто светлая-фейри: я скалд-фейри, народ, живущий дальше всех от них. Многие здесь, вероятно, вообще никогда не видели скалд-фейри за своим столом.

Редвир поднялся навстречу; к тому времени, как я дошла, сердце грохотало. С другого бока сидел Безалиэль — слава богам. Он тоже встал. Я с облегчением опустилась между ними и улыбнулась Тессе: Саралин спала у неё на груди в перевязи. Значит, Безалиэль всё-таки уговорил её прийти.

Напротив, из большого кубка, будто из чёрного стекла с вырезанным цветком, пил зверо-фейри и внимательно меня изучал.

— Представишь? — спросил он Редвира.

— Конечно, — Редвир под столом сжал мою руку — знак, что он рядом. — Это моя пара, Джессамин Гленмир. — Свободной рукой он кивнул на лорда напротив: — Джессамин, это Валгар, лорд клана Стол. Они держат земли вдоль реки Блюевал на востоке.

— Здравствуйте, лорд Валгар.

Если его удивило, что я обращаюсь к нему «лорд», он виду не подал. Он был ростом под стать самым крупным из их породы, но рогов — два, и закручивались они ниже, прижимаясь к черепу. В седых волосах, распущенных до плеч, тонкие косы у висков. Глаза — пронзительно-янтарные; рунические знаки спускались со лба вдоль скул и горла. Два рога — но знаков богов на нём было много: воевал и заслужил.

— Вы — дочь короля вашего народа? — коротко спросил он.

— Да, — ровно ответила я, бросив взгляд на женщину по его правую руку: чёрные волосы с белыми прядями, бронзовая кожа почти без следов возраста, бледно-золотые глаза — красива и настороженна.

— Странно видеть вас так далеко от дома. Так далеко от своих.

У Редвира низко, вибрирующе прорезалось рычание, но я сжала его руку. К счастью, он промолчал: мне не хотелось, чтобы он ссорился со всеми, кому не по душе моё присутствие. Что-то я должна отстоять сама.

— Понимаю, почему вам так кажется.

Я оглядела круги костров: смех, кружки с элем, пляска батхи закончилась; по одежде и причёскам было нетрудно отличить кланы. У Сорки и её гильдии особый крой — я бы узнала его из тысячи, у других — своя манера шить, свои бусы и металл. Ванглоса свободно смешалась со всеми — простота и товарищество, чего никогда не бывает при дворе моего отца.

— Скажите, лорд Валгар, — я вернулась взглядом к собеседнику. — Что вы видите там, если смотреть вот так, из-за стола?

Он нахмурился, сидя спиной к кострам и толпе. Женщина рядом — должно быть, его пара — оглянулась. Неохотно, он тоже посмотрел назад.

Когда повернулся ко мне, произнёс:

— Зверо-фейри. Пьют и болтают.

Мой взгляд зацепился за Бес: она плясала с молодым зверо-фейри — ровесником, высокий, ещё сухощавый, рога не такие длинные и тяжёлые, как у взрослых. Он держал её за руки, водил кружком, сгибая колени в такт барабанам. На фоне взрослых, что двигались парой так же, их пляска казалась неловкой — зато лица сияли радостью. Сорка стояла неподалёку и улыбалась.

Чуть поодаль, на толстом бревне у костра, сидели дети Талока и мальчик призрачных-фейри, Гершал. Лейфкин присел рядом; перед ними — грубая деревянная доска, он показывал на клетки и объяснял. Учил их играть в «королей и кости» — я видела, как в неё резались завсегдатаи в угловой кабинке таверны Халдека.

Пара Валгара — скорее всего, жена — заговорила мягко, ровно:

— Я вижу кланы, что празднуют вместе. Старые друзья встречаются. Появляются новые. Любовники находят друг друга.

Я невольно улыбнулась:

— Да, миледи. Всё сразу. А я вижу…

Я уставилась туда, где Бром, откинув голову, громко смеялся, а двое мужчин, которых я прежде не видела, размашисто жестикулировали, перебивая друг друга рассказами.

— Я вижу, — повторила я, — единый народ, который не просто держится вместе, чтобы выжить, но собирается на братство и праздник — чтобы жить полно. — Я встретила взгляд Валгара; лицо у него стало задумчивым. — Такого я не видела никогда. Ни при дворе моего отца, ни в городках, куда мы изредка наведывались. Это сокровище, и я знаю ему цену.

Его жена улыбнулась, у глаз легли тёплые лучики.

— Я далеко от места, где родилась, лорд Валгар. Но это никогда не было домом. — Я посмотрела на Редвира, и живот вздрогнул от того, как он смотрит — с яростной нежностью. — Дом я нашла с лордом Редвиром и кланом Ванглоса в Мирланде.

Я почувствовала, как на мне задержались другие взгляды — дальше по столу. Обострённые чувства зверо-фейри помогают им не только охотиться и чуять опасность — и подслушивать тоже. Я не возражала: пусть слышат. Я хотела, чтобы другие кланы знали, что я сказала и что чувствую. Пока не услышала шёпот:

— На ней нет его метки.

Я взглянула на пару по другую сторону от жены Валгара — оба тут же отвели глаза; у женщины на лице кривилась усмешка. Я видала похуже при дворе отца. Но всё-таки укололо. Будто я недотягиваю до пары Редвира — в глазах его народа.

— А что король призрачных? — спросил Валгар у Редвира, резко переведя разговор. То ли чтобы снять напряжение, то ли просто из вежливости — я только порадовалась.

Редвир метнул в сторону стола взгляд-кинжал тем, кто шептался слишком громко и демонстративно нас игнорировал.

— Что именно? — спросил он, накалывая на вилку ломти жаркого.

— Говорят, он правит и Лумерией, и Нортгаллом. Что убивает своих.

— Убивает тех, кто творит измену, — холодно отрезал Редвир.

Те самые «глухие» моментально навострили уши.

— Вы уверены? — спросил мужчина рядом с женой Валгара.

— Уверен, — голос Редвира всё ещё звенел злостью.

— Нам сказали, он зарезал родного брата, — бросил кто-то дальше. — Разорвал голыми руками, а потом поджёг своей магией.

— Сводного, — поправил Редвир и отправил в рот мясо. — И да, он его так и прикончил.

— За что такая смерть? — не отставал тот же голос. — Чем он предал Голлайю?

Ответил Безалиэль:

— Похитил его пару, королеву, с чёрным умыслом. Так что да, — голос у него стал глухим, раздражённым, — король убил того, кто должен был охранять его женщину, а не губить. И обратил в пепел.

— Я бы сделал то же, — прорычал Редвир, откинулся на спинку и отпил эля, глядя поверх кубка вниз по столу.

Не думаю, что кланы ненавидят меня настолько, чтобы перейти к худшему, но предупреждение Редвира пробрало до дрожи. Приятной.

Я не знала этой истории о короле Голле и его королеве, но после встречи с ним не удивилась. С ним не играют. Как и с Редвиром.

— Я пойду, — сказала Тесса, глянув на Безалиэля. — Саралин устала.

— Я провожу, — предложила я.

Я и крошки не съела, но была только рада улизнуть из-за стола. Моё присутствие брало Редвира на раз — а ему нужен был вечер среди вождей. Этот пир — всего раз в год, время скреплять дружбу между кланами.

Я поднялась, но Редвир перехватил мою руку:

— Можешь остаться, — сказал негромко, привычно обвив мне лодыжку хвостом.

Я улыбнулась, сжала его пальцы:

— Дорога вымотала. Проведу Тессу — и сразу в постель. — Я наклонилась к его уху: — Буду ждать.

Он прижал мою ладонь к губам и поцеловал у запястья, глядя в глаза:

— Разбужу, как вернусь.

Я кивнула Валгару и его жене. Даже улыбнулась тем, кто сидел дальше: у кого-то — раздражение, у кого-то — приветливость, у кого-то — растерянность, у кого-то — каменная маска.

Я догнала Тессу уже у подножия идущих вниз ступеней: она была почти у последнего костра.

— Спасибо, — сказала я. — Ты подарила мне повод уйти пораньше.

— Честно говоря, с тобой они держались вполне вежливо.

Мы обе рассмеялись и, миновав последний костёр, свернули между двумя шатрами — к нашей стороне лагеря.

— Это у вас «вежливо»? Не хочу видеть «грубо».

Тесса тоже рассмеялась — впервые с той ночи, когда мы вернули Саралин и Бес:

— В мой первый год здесь ни одного тёплого слова я не услышала ни от кого из других кланов. Я доказала свою силу как лекарка — наш клан встал за меня. На второй год было легче. С тобой они не так открыто грубы только потому, что ты — пара Редвира. Он — уважаемый лорд.

— Жаль, что тебе пришлось через это пройти. Но я выдержу исподлобья и шёпот. Двор моего отца был куда ядовитее. Тем более, что травили меня зачастую свои же — родители; придворные лишь брали тон.

Тесса нахмурилась, прижимая спящую Саралин.

— Родители — так?

Я пожала плечом; та боль отстояла уже далеко. Расстояние делает своё.

Хотя не прошел и год с тех пор, как я ушла, казалось — вечность. Будто вчера я стояла в отцовском кабинете, как кобыла на торге, пока его послы разглядывали меня. Брата едва похоронили, когда он велел подать меня, одеть в лучшее — заставил повернуться кругом, чтобы тем удобнее гляделось. Его мерзкие слова всё ещё звенели в ушах: Стоит дорого. Магия — на вес золота. Тело — для деторождения; любой муж получит от неё не одного наследника. Хочу только высшие ставки.

Недолго и ждать пришлось: у ворот явился высший покупатель — лорд Гаэл из Мевии — и меня продали, прежде чем я его увидела.

— Теперь это неважно, — сказала я, когда смех и голоса пира стихли за спиной. — Я там, где должна быть.

Может, Редвир и прав — боги знают лучше. Не погибни брат — отец не так распоясался бы, не продал бы меня лорду Гаэлу. А я бы не бежала, не дошла бы сюда — к тёмному лорду, которого люблю.

Осознание ударило прямо в сердце — так сильно, что я ахнула.

— Ты в порядке? — Тесса перехватила меня за локоть, решив, что я споткнулась.

— Да, — выговорила я, всё ещё слабовато, пока мы шли вдоль каменного борта останца. — Хочу уже в Ванглосу.

— Я тоже, — вздохнула она, останавливаясь у своего шатра. — С другими кланами станет легче. Обещаю.

Я обняла её, бережно — чтобы не придавить и не разбудить Саралин. И Халлизель, которая с тех пор, как мы покинули Гаста Вейл, не отлетала от ребёнка ни на шаг.

— Знаю. Спокойной ночи.

Она скрылась в пологе, а я пошла дальше. Не думала о том, понравилась ли я кланам. Меня внезапно давило совсем другое: я точно знала, что люблю Редвира.

Я остановилась у нашего шатра и вскинула взгляд к тонкому серпу луны; облака гнал ветер.

Я выдохнула и почти позвала его мысленно: возвращайся быстрее. Я скажу, что во мне рвётся наружу, и потребую метку — не надо ждать Ванглосу. Я абсолютно уверена: боги свели нас. И — дальше этого — он мне предназначен не только как пара. Как любовь.

Тихий скулящий звук выдернул меня из мыслей. Где-то справа — как у раненого волка. Когда стон повторился, я пошла на звук.

— Мишка? Это ты?

Волк убежал с ночной стаей, я заметила. Но днём Мишка держался ближе к лагерю.

Жалобный звук донёсся снова — у затемнённой ниши в каменной стене. Облака разошлись, и я увидела Мишку — она лежала на боку.

— Мишка! — Я бросилась, опустилась рядом, провела ладонью по шерсти. — Что с тобой, девочка?

Глаза полуприкрыты. Света мало, но видно — дышит часто. Я провела рукой вдоль бока — нащупала тонкий длинный предмет, торчащий из крупа. Выдернула и подняла к лунному свету. Дротик с голубыми оперениями, древко — из серебристого металла. Ни у одних зверо-фейри я такого оружия не видела. Скорее уж…

Чья-то рука обхватила меня поперёк груди, прижав руки к бокам; другой ладонью зажали рот и нос мокрым платком — ударил резкий лекарский запах.

Я дёрнулась, пытаясь высвободиться; меня держали мёртвой хваткой. Я вдохнула — и слабость разлилась по конечностям.

— Смотри на её руки, — сказал спереди незнакомый мужской голос. — Когти ядовитые.

— Отходит, — отозвался тот, кто держал, голос твёрдый. — Ещё чуть-чуть.

Я пыталась брыкаться, но он был слишком силён, а тело становилось ватным.

— Пошла, — буркнул у самого уха рявкнувший голос — на языке Высших фейри, общем для светлых.

Перед тем как провалиться, я услышала хлопанье крыльев — лунных-фейри — и почувствовала, как меня поднимают и уносят в небо.

Глава 32. РЕДВИР

После трапезы мы с Валгаром развернули сиденья к празднеству; его жена ушла общаться с прочими парами вождей. К нам подсел и Бервин. Остальные вожди держались стола — пили, бахвалились охотничьими подвигами, соревновались языками.

Хорошо было видеть, как наши кланы веселятся, но мысли мои были далеко. У Джессамин. Мне стоило немалых усилий не пойти следом к нашему шатру — проверить, всё ли в порядке. Эти грубые псы за столом так и просились под кулак, а она улыбалась, будто ей всё нипочём. Или делала вид. Я хотел убедиться сам — обнять её, сказать, что она всегда будет рядом, что бы там ни шептали.

Я ждал неласковых слов, но не был готов, насколько сильно они будут меня жечь изнутри.

— Думаешь, големы ушли навсегда? — спросил Бервин.

Вот почему я не ушёл раньше. Знал: он и Валгар — самые толковые — захотят подробностей. И им это по праву.

— Нет, — ответил честно. — Один ушёл.

Я не собирался смаковать, как этот сраный гримлок Селестос словом на Годжине разверз в земле водяную пасть и нырнул в неё с Джессамин и младенцем.

— И я уверен, — продолжил я, — что его хозяин, кто бы он ни был, наваяет новых выкормышей.

— Кто он, этот хозяин? — в голосе Валгара скреблась ярость.

— Не знаем. Тот, что сбежал, называл его богом.

— Проклятые преисподни, — Бервин осушил глоток эля. — Если на нас божество спустило этих тварей — нам всем конец.

— Не драматизируй, щенок.

Он зарычал на «щенка», но рассуждал он сейчас как мальчишка.

— Будь нашим врагом бог, мы бы не положили его прислужников, — сказал я. — У богов — божественные слуги, а эти были плоть и кровь. Пусть и с чёрной кровью.

— Чёрной, — пробурчал Валгар. — Значит, чёрная магия.

— Ага. — Я кивнул. — Думаю, хозяин големов сидит в Сольгавийских горах. На Гудрун — так сказали наяды. Но я не стал выкладывать всё: решит ещё Бервин собрать рать и сунуться туда.

— Земли теневых, — сказал Бервин. — И что они делают?

— Охотятся так же, как и мы. Я держу с ними связь.

— А их король знает, что у них под боком чудовище, что с чёрной магии режет наших? — прорычал Валгар.

— Принц Торвин знает. Я говорил с ним лично.

Валгар довольно хмыкнул:

— Пусть шевелятся быстрее.

— Сейчас важнее защитить своих, — сказал я обоим. — Я послал Халлизель: принц с жрецами должны явиться ко мне, как только получат весть. Халлизель оставила сообщение жене их старшего жреца, Валлона. Пара Безалиэля — её сестра. Уверяю: как только прочтут — прилетят.

— Добро, — Бервин прикончил кубок. — Понадобятся воины — скажи.

Мы помолчали, глядя, как наш народ пляшет и дурачится. Смех, танцы; пары одна за другой уносились к своим шатрам. Я снова едва не сорвался к нашему — залезть в шкуры рядом с Джессамин, — но долг к клану сегодня на первом месте, я остался. Было ещё то, чем я считал нужным поделиться.

— Предупреди своих и об остальных фейри.

Валгар повернул ко мне голову:

— О чём ты?

— Волк привёл Джессамин ко мне — к охотничьему стану под Ванглосой. Она замерзала насмерть в лесу.

— Что ей было там делать? — перебил Бервин, не дав мне дойти до сути.

— Бежала от своих. Лунные фейри — посланцы того, кому её продали — гнали её по следу.

Оба зарычали. Нас считают самыми дикими среди тёмных, но у нас строгий закон: женщин беречь. Что бы она ни натворила — мы не травим их, как дичь.

— А она не сделала ничего, — сказал я. — Только пошла против воли отца — на браке с ублюдком, которому нужна была её магия. — Я повернулся к ним. — Но это, к слову. Я к тому, как вышло, что мы шли вдвоём по знакомой мне тропе. Там есть пещера — я ночевал в ней сотни раз. Джессамин отошла — и на неё напал дриад-олень.

— Зачем она ему?

— Не знаю. Он был заражён. Когда мы встретили гримлоков, от них смердело тем же, чем несло от того дриада. Этот колдун, что лепит големов, умеет заражать и иных существ. Так что будьте настороже.

Опять повисла пауза. И тут Бервин выдал неожиданное:

— Доходит молва, будто твоя скалд-фейри пустила в ход магию и вытащила детей.

Я ухмыльнулся и отпил:

— Так и есть. Без неё все они были бы трупами.

— Она не такая, как я ждал от светлой принцессы, — сказал Валгар.

— В каком смысле?

— Она… искренняя. И в ней есть жёсткость.

— Она и правда такая, — с гордостью согласился я. — И ещё больше.

— И, похоже, без ума от твоей страшной морды, — ухмыльнулся Бервин.

— Без ума, — кивнул я.

— И не только от морды, — намекнул Валгар.

Я зарычал, бросив обоим взгляд-предупреждение; те расхохотались.

— Валгар! — крикнул кто-то из вождей за спиной. — Иди расскажи про того баргу прошлым летом!

— Пожалуй, стоит быть вежливыми, — поднялся Бервин с кубком. — Да и эль кончился.

Мы почти одновременно вздохнули и вернулись к столу — в десятый раз рассказывать одни и те же байки. Нелегко было заставить себя остаться, но я не пожалел.

К концу ночи улыбчивых лиц стало много. И когда одна из пар вождей спросила про мальчика призрачных и двоих теневых детей на пиру, первым ответил Бервин: мол, их тоже утащили вместе с Бес и Саралин. И добавил, что спасла их Джессамин. Когда многие удивлённо обернулись на меня — и беседа перетекла дальше, — я незаметно поднял кубок в сторону Беревина.

Огонь начал выгорать, народ расходился по шатрам. Мы с Бервином распрощались с сидельцами и пошли прочь. На востоке уже тянулась тонкая золотая полоска рассвета.

— Кончилось лучше, чем начиналось, — сказал я, лавируя меж шатров и выходя к тропе у скальной стены. — Хотя я надеялся дольше посидеть с Джессамин.

— Привыкнут, — отозвался он.

— Удивлён, что ты её так легко принял, — признался я.

— В этом прелесть молодого вождя: у меня в голове не застряли ваши древние предрассудки.

Я хмыкнул:

— Стариком меня записал?

— Повезло тебе, старик, что успел понять: Джессамин — твоя пара. А то я бы вышел с тобой в круг. — Он усмехнулся, шутя; а я всё равно рыкнул.

И тут я услышал скулящий голос волка. В следующее мгновение к нам метнулся Волк.

— Что такое, мальчик?

Он жалобно тявкнул, выбив копытцами передних лап по земле, и рванул назад. Мы с Бервином переглянулись и бегом за ним — и встали как вкопанные: в каменной нише лежала Мишка — неподвижная.

Я рухнул на колени, проверил пульс, поднёс ладонь к носу:

— Жива.

— Что случилось? — Бервин осматривал её вместе со мной, выискивая рану.

— Хрен его знает.

Он перетянулся через меня, что-то схватил с земли. Серебряный дротик с голубым оперением. Поднёс к носу, понюхал; лицо окаменело, когда я взял дротик в руки.

Запах — чужой и знакомый одновременно. Запах чужака в наших землях. И металл — из тех, что куют светлые.

— Зачем им приходить сюда и травить Мишку? — спросил Бервин.

У меня сжалось нутро. Я сорвался с места и рванул к нашему шатру. Я знал, зачем они пришли. Знал, почему заглушили любого волка рядом.

— Джессамин! — крикнул я, отдёргивая полог. Из меня будто вынули душу.

Очаг холоден, шкуры не тронуты, ложе пусто. Из горла вырвался яростный рёв; я уже двигался — к оружию. Сдёрнул жилет, затянул пояс, надел меч с ножнами на бедро.

— Что случилось?! — влетел Безалиэль; рядом — Бервин. Вслед — Лейфкин и Дейн.

— Её забрали, — мой голос стал больше зверинным, чем фейри.

— Кто?

— Куда?

— Тот ублюдок из Мевии.

Я перекинул через плечо вторые ножны.

— Стой, — сказал Бервин. — Нужен план. В Мевию так не войти: там стража на страже, до неё не доберёшься.

— Увидишь, я войду, — прорычал я. — Он забрал мою пару. — Я развернулся — весь в железе, когти зудят, просятся в плоть. — Сегодня он сдохнет.

Глава 33. ДЖЕССАМИН

Не знаю, как долго я была без сознания, но вот о том, кто меня похитил, гадать не пришлось. Я очнулась в кресле, с руками и ногами, затянутыми верёвками к ножкам.

Меня чуть не вывернуло, когда я увидела Гаэла, вольно развалившегося на золотистом шезлонге напротив. Он улыбался и прихлёбывал вино. Я свела колени, насколько позволяли путы.

— Рад снова видеть вас, миледи, — пропел он своим липким, слащавым голоском, от которого у меня всегда сводило зубы.

Точно так же сюсюкали послы при дворе моего отца.

Мы были в какой-то гостиной без окон: одну стену занимали книги, на другой — портреты лунных фейри с непроницаемыми лицами — все в сине-серебряных цветах рода Гаэла. У двери, по стойке «смирно», застыли двое его стражей — с теми же синими крыльями.

— Ты и впрямь извалялась в своей зверолюдной жизни, да? — Его взгляд лениво скользнул по моему платью и сапогам; губа презрительно дёрнулась.

Сам он выглядел образцово: шёлк, парча, серебряные пуговицы, тёмные волосы, приглаженные до сатинового блеска. Снаружи — благородный светлый лорд. Внутри — ни капли благородства. Желудок свело.

— Я думал, мне достанется покладистая благородная дочь Мородона, — он повертел бокал, — а твой отец продал мне непослушную шлюху, которой охотнее раздвинуть ноги для демона, чем стать Леди Мевии.

— Да, — сказала я наконец, голос дрожал. — Я женщина лорда Редвира. Для меня честь стоять рядом с ним. Рядом с тобой я не стану никогда.

— Приятно слышать, что голос ты не потеряла. Я уж было опасался, что Селуин переборщил с усыпляющим — передоз убил бы тебя. Но ты крепкая девочка, да? — Его змеиный взгляд вновь облезал меня. — А теперь мы пересмотрим условия нашей помолвки.

— Ты не понял, что я сказала? Никакой свадьбы не будет, — прошипела я.

— О, в этом не сомневайся. Я не стану позориться, выводя тебя к своему народу как Леди Мевии. Ты убила шанс остаться в знати и приличном обществе. Но пользы принести ещё можешь.

— Нет. — Он хотел только моего дара. Всегда хотел. — Не будет.

— Речь пойдёт не о свадьбе, Джессамин, а о связывающем обряде, — его вкрадчивость исчезла, голос стал холодным, как сталь. — И о новом контракте, что привяжет тебя ко мне.

— Я не подпишу.

— Я уже купил тебя у твоего отца. А раз он отрёкся от тебя после побега, ослушницы, я вправе делать с тобой всё, что захочу.

Он поднял лист пергамента и небрежно помахал им.

— Здесь чёрным по белому: ты — моя собственность.

Я и не удивилась, но глаза всё равно защипало. Собственные родители отдали меня на растерзание этому злобному чудовищу.

— А это, — он взял другой лист своей здоровой рукой и помахал им в воздухе, — список тех, кого ты для меня убьёшь.

На том месте, где король Голлайя отсёк ему три пальца, у него был стальной протез-перчатка. Эту историю знали все. Раньше мне было его жаль — за унижение, за увечье, — пока я не увидела его сама и не услышала, что именно он хочет со мной делать. Он мечтал, что наши дети унаследуют мои силы, а я стану его оружием, чтобы вернуть Лумерию светлым.

— Нет, — прошипела я, дрожа от страха и ярости. — Я не буду убивать для тебя.

— Знаешь, я думал отдать тебя на потеху стражам — по очереди, пока не утихнет твоя спесь, — он провёл по мне голодным взглядом, — но они к тебе даже прикоснуться не захотели. Пришлось доплатить Селуину мешок монет, чтобы он сам тебя выследил и притащил. Все боятся, что ты прибьёшь их своей магией.

Я молчала, глядя на него с ненавистью, от которой жгло душу.

— Терпение моё кончилось, — он откинулся, ледяные глаза сузились. — Вместо того чтобы тратить время на пытки, я — как честный лорд — предложу тебе выбор. Первый вариант: ты живёшь во дворце в довольстве и роскоши — в обмен на беспрекословное послушание любой моей команде. — Он подался вперёд, улыбка стала угрожающей. — Или ты сгоришь на костре.

— Я не стану убивать по твоему приказу, — повторила я ровно, хоть голос и дрогнул.

— Тогда умрёшь. Мне ни к чему ядовитая ведьма, которая не служит. Тем более перепачканная тёмным. — Он фыркнул. — Ещё и «зверо-фейри».

Он резко поднялся; я дёрнулась — решила, ударит. Он рассмеялся моему страху.

— По всему городу твоё имя проклинают. «Светлая шлюха», что предпочла врага собственному лорду.

Я сглотнула.

— Да-да. Уже на каждом углу шепчутся, как принцесса Джессамин Гленмир бежала в Пограничье вместо брака по воле отца, как поселилась среди кланов зверо-фейри и трахается с их королём — как последняя потаскуха. — Он пригладил серебряную вышивку на тунике. — Даже сбежав из дворца, ты далеко не уйдёшь: горожане забросают камнями за предательство своих.

— Я никого не предавала. Кроме тебя.

Он подошёл и сжал мой подбородок в стальных пальцах, задрав голову до боли.

— И за это ты станешь моей ведьмой — чтобы повиноваться. Или умрёшь.

Ухмылка стала шире, взгляд потемнел. На миг я почти ожидала увидеть чёрные полосы в его глазах — как у того дриада или у Селестоса. Но нет: зло в нём было только его собственное.

— Ты выставила меня посмешищем, сука. — Он сдавил сильнее. — Радуйся, что вообще даю выбор.

— Как и король Голлайя тебя выставил, да? Потому ты так мечтаешь его убить?

Он ударил тыльной стороной протеза. Щёку обожгло, дыхание сбилось.

— У тебя час на раздумья, — процедил он. — Миледи.

У двери он остановился рядом с Селуином и вторым стражем:

— С поста не сходить ни под каким предлогом. Дверь держать на замке, никого не впускать. И учтите: если дадите ей задействовать магию — станете трупами раньше, чем вас найдут.

— Так точно, милорд, — отозвался Селуин. Я узнала голос: он шептал мне в ухо в тундре перед тем, как я отключилась.

Они вышли; щёлкнул тяжёлый замок.

Мысли тут же рванули к Редвиру и нашим — в тундре. Он, должно быть, сходит с ума. Лишь бы не подумал, будто я ушла сама — что сбежала после ужина из-за тех слов за столом. Он должен знать, что значит для меня. Я бы его не оставила.

Я дёргалась, пробуя путы — тщетно: мне обмотали запястья по нескольку раз и привязали к ножкам. Не освободиться. То же — на щиколотках. Я уронила голову, уставилась на красные цветы по вырезу платья — того самого, что Сорка шила специально для меня. Первая слеза скатилась сама.

Понимая, что впереди у меня только смерть, я молила, чтобы с Мишкой было всё в порядке. И чтобы Редвир знал: я не ушла бы, не сказав ему. Я не ушла бы вовсе. Впервые я молилась тёмному богу — Виксу, которого зверо-фейри чтут превыше прочих. Вдруг Викс услышит — и отведёт меня от ведьминого костра.

***

Меня везут в овощной телеге, босую, в платье, что сшила для меня Сорка. Полагаю, Гаэл специально велел не переодевать — чтобы город видел на мне одежду тёмных фейри, среди которых я жила, и счёл меня предательницей. А мне было легче: со мной оставалась частица единственного дома, что у меня когда-либо был, — подарок от единственной семьи, которую я знала.

Две ломовые лошади тащат телегу с холма, от дворца лорда Гаэла, к городской площади. Сам он едет верхом на своём пелласийском жеребце; его стража — впереди и сзади. Рыжеволосого я узнаю: тот самый, что зачитывал обвинение в Хелламире. Видимо, сегодня говорить будет он же — обо мне.

Замечаю: вся стража — лунные фейри, крылья разного окраса, по родовым линиям, а вот толпа, что орёт по обочинам, в основном древесные фейри. Несколько лунных аристократов смотрят из экипажей и с коней, позади бешеной черни.

— Предательница! — орёт мужчина.

— Шлюха! — визжит другой.

— Сжечь ведьму!

Кто-то бросает в меня гнилой овощ — попадает в грудь. Я вздрагиваю, когда следующий бьёт в висок, ещё один шлёпается в шею и сползает. Куски мерзкой гнили липнут к коже и волосам; толпа швыряет ещё и ещё.

Я держу взгляд прямо, хотя он плывёт от непролитых слёз. Я моргаю — не дам им увидеть мою боль. Впереди вырастает каменный помост в центре площади. Слишком похож на тот, что в Хелламире, где мы спасли лунную провидицу Аэлвин.

Колёса стучат: с грязи — на булыжник площади. Мевия — зажиточный город: лавки, пекарни, мясные — ряд за рядом, все на засове. Меж цивилизованными фасадами и визжащей толпой, требующей моей смерти, — тошнотворный контраст.

Когда мы приближаемся к помосту, на котором уже готов для меня костёр, на меня накатывает волна покоя. Будто это случается не со мной, а с кем-то другим. Тело расслаблено, ум тих — Селуин мягко снимает меня с телеги и, словно во сне, ведёт по ступеням.

Я не рвусь и не дерусь. Иду на свою участь с поднятой головой. На последней ступени отстраняюсь от Селуина и сама вступаю на костёр, разворачиваюсь к вопящей толпе. Обхватываю спиной столб, прежде чем Селуин привязывает к нему мои и без того связанные руки. Он замирает, нахмурившись, — и я говорю:

— Я прощаю тебя, Селуин. Ты лишь исполняешь приказ.

Он дёргается, гримаса смягчается — то ли стыд, то ли раскаяние. Потом отворачивается и шагает к краю помоста, где толпа всё ещё изрыгает ругань. Гаэл спешивается и поднимается. Чернь расступается. Он вскидывает руку — здоровую — и шум стихает. Но говорит не он, а рыжеволосый стражник.

— Благие жители Мевии! Наконец-то схвачена принцесса Мородона, и мы привели её сюда — предать правосудию! — Толпа ревёт. Он ждёт и ведёт дальше: — Она обещала руку нашему достойному лорду Мевии. Получив её выкуп, сбежала на северные пустоши, присвоив золото, добытое предательством.

Крики вновь. Он лжёт, конечно: выкуп получил мой отец, не я. Я бежала спасать жизнь, когда поняла, кому меня отдают, — и когда собственная мать отвернулась от моих просьб.

— Потом она совершила худшее! — он делает драматическую паузу. — Сошлась с одним из демонов-фейри.

Гул отвращения, «блудница», «шлюха». Я держу взгляд над толпой, дальше дороги, за серебристую ленту Блюевала, блеснувшего на солнце, к холмам за ним — к Пограничью.

— И мало того — сошлась с низшим из них. С лордом зверо-фейри!

Проклятия летят злее. Я прикусываю дрожащую губу, слёзы, которых я не дала себе, всё же катятся. Не из-за их слов — из-за того, что я больше не увижу моего Редвира. Я умру, так и не сказав ему, что люблю, что хочу быть его женой и спутницей до конца наших дней.

— Видите, как она рыдает, — давит рыжий. — Раскаивается в злодеяниях.

Вперёд выходит лорд Гаэл, лицом к толпе, но бросает взгляд на меня через плечо.

— Даже теперь, после всего, что ты натворила, — говорит он приторно-тяжёлым голосом лжестрадания, — даже после кражи моего золота, после твоего блудодеяния с врагом, — я прощу тебя… если ты при всех, на коленях, поклянешься мне в верности. Будешь использовать свою магию, чтобы защищать нас. Чтобы избавить нас от гнёта короля Голлайи и королевы Уны.

На деле он требует одного: чтобы я стала его убийцей — марионеткой, что убивает по его слову. Он облекает это в формулировки так, чтоб моя отказная фраза для толпы звучала как отказ защищать город. Он их оплёл ложью. Кто знает, сколько баек он наплёл, чтобы стравить их с королём Голлаей и его королевой.

Я держу его взгляд.

— Нет. Я не стану убийцей для тебя.

Оправдываться бессмысленно. Он их заговорил.

— Так тому и быть, — кивает он Селуину.

Мой палач подходит к краю помоста, снимает факел с держателя и возвращается. Его взгляд на миг встречается с моим, он медлит — и поджигает хворост у основания костра. Отшатывается. Толпа взрывается.

— Сжечь!

Порыв ветра раздувает пламя; жар цепляется за босые ступни. Я насильно отгоняю мысль о боли.

Отсекая ненависть, что фонтанирует снизу, я снова смотрю за реку, к холмам. Движение по эту сторону воды цепляет глаз. По дороге несутся фейри. Зверо-фейри. И волки.

А впереди, всё быстрее и быстрее, — лорд-зверь. Сердце подпрыгивает. На нём кожаная юбка, грудь обнажена, руны черны на бронзовой коже. Длинные ноги режут землю, в обеих руках — чёрностальные клинки, золотые глаза горят. Он — сама кара. И свирепая любовь.

Я улыбаюсь, слёзы текут, чёрный дым застилает взгляд, но я не отвожу глаз от того, кто держит моё сердце и душу.

— Редвир.

Глава 34. РЕДВИР

Мне разорвало душу, когда я увидел её на эшафоте — дым лижет вверх от факела у подножия костра. Ярость взвыла во мне выше самого пламени, что пыталось пожрать мою деву.

Слава богам, я успел. Еле-еле — но успел.

Когда толпа наконец сообразила, что мы несёмся по главной улице к площади, и завизжала, бросившись врассыпную, было поздно. Мы уже были у них на спинах.

Я велел своим: резать только тех горожан, кто встанет нам на пути, остальных — пропустить. Но лунных стражников Мевии — всех до одного — в землю. А Гаэл умрёт от моей руки.

Несколько лунных уже выдёргивали клинки, загораживая дорогу. Что ж, бой они получат. Но сперва — Джессамин.

Вскочив по каменным ступеням, я перепрыгнул через линию стражи и рухнул прямо в огненное кольцо вокруг неё. Не колеблясь, шагнул в пламя и заслонил её собой.

— Редвир, — сорвалось у неё, голос треснул.

Одним движением перерезав путы, я подхватил её на руки — и спрыгнул за сцену. Звать не пришлось. Волк уже нёсся к нам, фыркая в её волосы. Хотелось держать её, убедиться, что цела, — но пока нет. Ещё нет. Но после сегодняшнего я, мать его, сделаю так, чтобы она была в безопасности всегда.

Лишь мазнул щекой по её щеке — и забросил её на спину Волку.

— Беги! Туда, куда я велел!

Волк сорвался в галоп к реке; она вцепилась в шерсть, оглядываясь на меня.

Звон скрещённых клинков позвал по имени. Я снова вскочил на помост — десять лунных сомкнули круг вокруг одного, в дорогих тряпках. Это он.

— Гаэл! — рявкнул я.

Он дёрнул головой, встретился со мной глазами — и в них мелькнул страх. Правильно. Я пошёл на него. Один из его стражников прыгнул вперёд и полоснул мне по груди.

Я перехватил его запястье и заломил назад до хруста.

— Аа! — взвыл он, выронив меч.

Мой клинок вошёл ему в горло, алый фонтан плеснул — он рухнул. А я уже вновь смотрел на Гаэла.

Тот поджал губы, вскинулся — и рванул в небо: крылья отчаянно били.

— Трусливый ублюдок, — буркнул я, вынимая длинный метательный клинок с бедра.

Прицелился — и пустил. Сталь прошила крыло, продырявив перепонку. Его закрутило, и он рухнул.

Прорываясь сквозь свалку, я спрыгнул с помоста и помчал туда, где он упал за домами. Влетев в переулок, увидел, как он заворачивает за угол. Я — за ним. Но за поворотом пусто.

Летать он больше не мог, значит, я дал волю звериной чуйке. От него смердело сладким парфюмом и мыльной флорой — след вёл прямо через чёрный ход в пивную.

Склад с бочками и мешками ячменя. Запах тянул в зал. Догадываться не пришлось — он прятался за стойкой.

— Вылезай, Гаэл. Или вытащу за шиворот.

Он вдруг вскочил, метнул в меня кинжал — и сорвался к двери. Я отбил лезвие и прыгнул, сбив его на пол.

— Так ты и хочешь сдохнуть, мой лорд? — я прижал его одной рукой за горло. — Бегством и прятками? Ишь, распускаешь хвост, как большой кот, а сам — мышонок.

Он бился, лягался, пытался сорвать мою ладонь — тщетно.

— Забирай её, — прохрипел он.

Я ослабил хватку.

— Что ты сказал?

Он, видно, не уловил предупреждения в голосе — продолжил блеять:

— Забирай. Джессамин. Для меня она ничего не значит. Хочешь наделать от неё щенков — пожалуйста. Крепкая, для выведения годится. Я ещё и денег отсыплю. Только отпусти.

— Ничего не значит? — у меня пальцы зудели вонзить когти ему в кадык.

— Ровным счётом.

Я навис, оскалив клыки. Он вытаращил глаза. Я зарычал гортанно, зверино:

— А для меня она — всё. — Хватка сжалась; глаза у него полезли. — Она тебе не кобыла для случки, сукин ты сын. Она — моя пара данная богами. Моё сердце. Моя душа.

Едва слышный шаг за спиной — и я катнулся в сторону. Клинок рыжего стража вонзился в пол, едва не задев Гаэла, который тут же пополз к двери, мотая перебитым крылом.

Я подхватил стол и метнул в рыжего. Тот вскрикнул, грохнулся, стол привалил его боком. Я навалился всем весом, прижал. Хвостом подтянул к руке его меч — и вогнал ему в брюхо, насквозь, до досок.

Не мешкая, помчался за Гаэлом. Он уже, прихрамывая, ковылял назад, к схватке.

— Стража! — завопил он. — Сюда!

Я шёл за ним неторопливо. Он вывалился из переулка, захлёбываясь:

— Стра… жа… — сделал ещё пару шагов — и остолбенел.

Звона почти не было. Я знал — почему. Вышел на площадь — и увидел пустоту: ни горожан, ни «храброй» мевийской стражи. Те лежали все — мёртвые. А наши — зверо-фейри Ванглосы, и Бервейн с Валгаром и их дружинами — стояли над ними: в крови врагов, целые и злые. Ни один из наших не пал.

Тяжело дыша, с чёрностальными клинками в руках, они смотрели на Гаэла. Безалиэль, Лейфкин, Дейн, Бром, Хаслек — каждый, кто шёл со мной. Волки — полукольцом. Последний недобиток остался один.

— Видишь, лорд Гаэл, что бывает, — сказал я, — когда берёшь у зверо-фейри то, что не твоё.

Он медленно повернулся ко мне, побелев.

— Не буди зверя, что живёт в нас, — я повысил голос, чтобы слышали из-за дверей и ставен. — Сделаете нас врагом — сдохнете.

Сказать больше было нечего. Два широких шага — и, выдернув меч из ножен на груди, я одним рубящим ударом снес ему голову. Сталь чиркнула о плиту. Безалиэль вышел мне навстречу, держа в руке мешок из-под зерна. Я опустил в мешок ещё дымящуюся голову лунного «лорда» Мевии.

— Тела им спалить? — спросил он.

— Нет. Это их грязь, не меньше, чем его. Они шли за ним — пусть разгребают сами. Может, дойдёт.

— Дойдёт — что? — Бервейн с Валгаром подошли ближе.

Бервейн оглядывал фасады — он ещё ни разу не бывал в люмерийском городе, не знал, чего ждать от здешнего люда.

— Что, следуя за злым, становишься соучастником, — кивнул я на валяющихся мевийцев. — Это их общая кровь. — Показал на мешок у Безалиэля в кулаке.

— Вряд ли они скоро рискнут перечить зверо-лорду, — хмыкнул Бервейн.

Я перевёл взгляд по всем нашим, стоявшим звеном по площади.

— Спасибо вам всем за…

Голос предал меня. Сердце сбилось, стоило в полную силу подумать о Джессамин — насколько близко я был к тому, чтобы её потерять.

— Мы рады, что были рядом, — сказал Валгар и положил ладонь мне на плечо. — Надо известить короля Голлайю.

Я кивнул.

— Я пошлю к нему спрайта, — добавил Валгар. — А ты ступай за своей парой.

— Благодарю.

— Встретимся у Йол Тундры, — сказал Безалиэль. — Я с Бромом, Лейфкином и Дейном займусь… доставкой. — Он сжал мешок.

— Я вернусь не скоро. Пара дней — точно.

Безалиэль усмехнулся. Бервейн тоже, буркнув:

— Иного мы от тебя и не ждали.

Я развернулся и лёгкой рысью пошёл по главной дороге из Мевии — к Пограничью. Мне было что сказать — и что сделать с Джессамин. То, что я должен был сделать давным-давно.

Глава 35. ДЖЕССАМИН

— Рад снова тебя видеть, — сказал Халдек, стоя в моей старой комнатке, что примыкает к конюшне за таверной. — Я за тебя переживал в тот день, когда ты сбежала.

— Знаю. Прости, что так и не объяснила про свою семью.

— Пустяки. Я и так понял — ты от кого-то уходишь. Просто не догадывался, что у меня на кухне жарит лепёшки принцесса.

Он хохотнул, и я засмеялась вместе с ним. Быть здесь, видеть Халдека — оказалось удивительно тёплым чувством. Слишком долго это место было моим убежищем.

— Спасибо тебе за это, — я приподняла сложенные в руках ночную рубашку, шерстяное платье и чулки. — И за сапоги.

Разумеется, всё из его «сундука находок». Над таверной у Халдека две комнатки рядом с его собственной; он сдаёт их путешественникам. За годы кое-кто оставлял вещи. Он никогда ничего не выбрасывал — поговаривал, что «когда-нибудь кому-нибудь пригодится». И был прав.

Я даже помнила это платье: его забыли в одной из комнат пара призрачных-фейри, прожившая у нас неделю. Они не вернулись, платье выстирали и отправили в сундук.

— Сапоги, может, великоваты, но других не нашлось.

— Я очень благодарна. Пусть даже великоваты.

— Ладно, — Халдек провёл шрамистой — от ножей и печей — ладонью по толстой шее. — Поешь непременно. К утру сварю тебе добрую кашу.

— Не знаю, как тебя благодарить, Халдек.

Он заморгал, смущённо глянув на Волка, растянувшегося у чугунной печки, которая как раз жарко натапливала комнату.

— С ним-то рядом ты уж точно будешь в безопасности.

— Буду, — заверила я.

Он кивнул напоследок, протиснулся в низкую дверь — его рога едва не задели притолоку, — и прикрыл за собой. Я повернула засов. Волк приоткрыл сонные глаза, проверил, всё ли со мной в порядке, и снова их сомкнул.

Я оглядела комнатку, когда-то бывшую моим убежищем. Халдек прибрался: металлическая купель прислонена у дальней стены, постель аккуратно застелена — а я ушла, не притронувшись к простыням.

Постель я заправляла лишь в выходные дни. Обычно с рассветом мы уже чистили овощи и ставили хлеб — у Халдека так. Кроме этого, он ничего не тронул.

Положив вещи на кровать, я подошла к столу — там лежала тетрадь с моими каракулями рецептов. Я пролистала страницы и улыбнулась: снова в руках. Хотелось поскорее показать её Шеаре. Помимо рагу и овощных пирогов, у меня были записи хлебов со специями и травами.

Я распахнула узкий шкаф у кровати — запасное платье и зимний плащ были на месте. Погладила пальцами плотный шерстяной отворот.

— Эх, будь ты на мне в тот день…

Меня передёрнуло от воспоминания, как я бросилась в лес и почти замёрзла насмерть. Пока меня не нашёл Волк. А потом — Редвир.

Вздохнув, я стащила купель к печке. Вместе с одеждой Халдек принёс два ведра тёплой воды. Для полной ванны мало, но более чем достаточно, чтобы хорошенько отмыться.

— О, мой лавандовый, — сказала я вслух, распахивая ящик стола.

Да, мыло и масла были там. Масла я сама варила прошлым летом, мыло купила у древесной-фейри, что ездила по Пограничью с товаром. Взяв ароматное брусок и флакончики, я стянула с себя сшитое Соркой платье.

Воды в купели было неглубоко, но блаженство — настоящее. Я успела вымыться и промыть волосы до того, как вода остыла. Насухо вытершись, надела простую белую ночную рубашку — пахло халдековским щёлоком. Всё вокруг говорило о безопасности и принадлежности. Я скучала по этому месту сильнее, чем думала.

Но по Редвиру и клану — ещё сильнее. Расчёсывая волосы, села у печки, чтобы они подсохли. Гладя Волка по голове, вспомнила сегодняшний день — ту самую минуту, когда я решила, что умру, прежде чем увидела, как Редвир несётся к Мевии с поля между городом и рекой.

— Он ведь придёт за мной, правда? — спросила я Волка.

Он даже глаз не открыл, лишь глубже дышал, пока я проводила ладонью от его лба по спине.

Халдек не знал, что я появлюсь. Я коротко объяснила, что случилось, и что Волк привёл меня прямо сюда. Он только сказал: «Меер-волки — не обычные звери. Они куда сообразительней, чем тебе кажется. Хозяин велел — он и привёл».

А потом начал рыться для меня в одежде и еде.

О, еда.

Поднявшись, я села на кровать и взяла поднос с тумбы. Улыбнулась тому, что он мне положил: два пирожка с мясом и сухофруктами — мои любимые. Он часто печёт их зимой — на сахаре и специях, с сушеными ягодами лета. Ещё три ломтика жёлтого сыра и щедрая ложка варенья из красных ягод. Маленький чайник и чашка.

Я уселась и наелась досыта, отметив, что непременно сделаю такие же пироги для клана. Халдек научил меня хитрости: вытаскивать из печи чуть раньше, смазывать верх маслом, посыпать щепоткой сахара — и допекать. Получается сытно и чудесно в зимний вечер. Я глянула в окно — и снова подумала, где же Редвир.

Волк вдруг фыркнул и поднял голову. Я вздрогнула — чашка звякнула о блюдце, — вскочила и подошла к окну. Волк заскулил у двери. И в ту же секунду я увидела в лунном свете ту самую фигуру, идущую к сараю.

Оттеснив Волка бедром, я распахнула. Миг — и Редвир подхватил меня на руки, приподнял над полом. Он пнул дверь, захлопнул её и, разворачивая нас, прижал меня спиной к створке, ртом уткнулся в шею.

— Богами клянусь, как же ты пахнешь… до чёрта сладко.

— Ты не ранен? — я обвила его за плечи, подняв ногу, чтобы сцепиться у него на талии.

— Только сердцем, любовь. — Он провёл ртом по горлу, цапнул зубами по линии челюсти.

От него тянуло прохладной водой, волосы влажные.

— Ты упал в реку?

— Я прыгнул. — Он накрыл мой рот и вошёл языком глубоко, припечатал меня всем телом к двери, насаживая на себя.

Я застонала ему в губы, тёрлась влагалищем о его твёрдый член, упёршийся между моих ног.

— Зачем ты так? — выдохнула я в его рот. — Замёрзнешь.

— Милая, я горю. — Что-то щёлкнуло — и его кожаная юбка пропала.

Я застонала громче, вжимаясь в него, когда он просунул руку между нами и разорвал моё платье по шву. Я накинула вторую ногу на его бёдро.

— Да, — прошептала я, опуская руку и хватая его толстый член.

Он втянул воздух сквозь зубы, сжал кулак в моих волосах, оттянул голову назад, а я провела головкой по распахнутому входу — она уже текла для него.

Одним глубоким толчком он вошёл в меня до упора. Я всхлипнула, рот распахнулся, веки полузакрылись. Его глаза горели золотом и звериной яростью.

Его член распух ещё сильнее, крепко запирая нас, а я извивалась под ним.

— Я молилась Виксу, чтобы он спас меня, — призналась я.

— Тебя спас не Викс, — его голос катился низко, опасно. — Я спас тебя. — Он вытащился наполовину и снова врезался в меня. — Ты моя, Джессамин. — Затем он открыл рот и вонзил клыки в плечо у основания моей шеи.

Я взорвалась оргазмом мгновенно; конвульсии пробежали по телу, он вцепился мне в зад и когтями щипнул кожу, поднимая меня выше, чтобы вбить глубже и сильнее. Он зарычал, грудь его дрожала у моей кожи, когда он яростно трахал меня.

— Да, любовь моя, — кричала я и стонала. — Трахай меня так. Так, будто никогда не отдашь.

Он застонал, заревел ещё громче, в последний раз мощно вбил, член запульсировал и излил семя, пока он сосал кровавую ранку от укуса.

Его узел оформился быстро, скрепив нас вместе, и он продолжал кончать внутри меня. Мозг мой поплыл от интенсивного слияния и раскрутившего сознание оргазма. Я завалила голову назад к дверному полотнищу, а он лизал отметину, низко урча в горле. Через мгновение он поднял меня, всё ещё находясь во мне, и сел на кровать. Мои ноги всё ещё были обвиты вокруг его пояса, я оперла их о матрас и отодвинулась, чтобы посмотреть на него.

Лицо его всё ещё горело страстью, но уже было насыщено. Разорванное платье висело на мне как мантия, моё обнажённое тело прижималось к его.

Он ещё на мгновение уставился мне в глаза, тяжело дыша, затем спросил:

— Ты в порядке?

Я рассмеялась, моя пизда сжала его член; он дернулся и крепче сжал мои бёдра, где держал меня.

— Перестань! — рявкнул он.

— Я в порядке? — переспросила я, всё ещё смеясь. — Ты только что оттрахал меня до полусмерти. Я в полном порядке.

Его рот скривился в той сладкой улыбке, от которой хотелось поцеловать его. — Я хотел спросить, не поранилась ли ты раньше… но не смог сдержаться.

— И ты не спросил меня, хочу ли я твою метку, — добавила я.

Его брови нахмурились от беспокойства.

— Я в полном порядке, — прошептала я, прикоснувшись губами к его и проведя языком по одному из его клыков. — И я хотела твою метку давно. — Я целовала его, задыхаясь от стояка, даже несмотря на то, что узел удерживал нас, лишая свободы движения. — На самом деле я собиралась потребовать её у тебя прошлой ночью, когда ты вернёшься с пира.

Он наклонился вперёд, лоб ко лбу. — Кровь Викса, Джессамин. Когда я нашёл Мишку раненой, а тебя не было в нашем шатре…

— Она в порядке? — быстро спросила я.

— В порядке. Она цела.

— Маленькая милость, — прошептала я, медленно крутя тазом, желая повторить. — Полагаю, никакой пощады для Гаэла и его людей не было.

— Никакой, — отрезал он, переворачивая меня на кровать и опираясь на предплечья. — Надеюсь, ты не хотела пощады для них.

— Не хотела. Мне жаль только мевийцев. Он их вел — и они сбились с пути.

— Мы известим Голла, ему придётся убирать этот бардак. Он же король. — Он поднялся во мне, узел постепенно смягчался.

— А лорд Редвир из Ванглосы? Он всё ещё хочет жениться на своей скалд-фейри под священным деревом? — спросила я.

Его глаза сжались от стона, он вытащил член до головки, раздвинув мои ноги шире своими толстыми бёдрами, и вошёл обратно. У меня перехватило дыхание.

— В первую полную луну весны, — прошептал он губами у моих. — А сейчас я буду трахать тебя медленно и нежно, а не так грубо, как только что.

— Мне нравится, когда ты груб, — призналась я. — Мне нравится зверь. Я люблю его, на самом деле.

Его взгляд согрелся от ласки. — Я зверь, но могу быть мягким. — Он ещё раз коснулся губами моих. — Дай мне показать.

— Покажи, мой лорд, — поддразнила я.

Он положил ладонь на заьылок, лицо его стало серьёзным, тяжёлым. — Я люблю тебя, Джессамин.

А потом он показал.

Эпилог. РЕДВИР

— Вон там, — Безалиэль указал на перелесок, где на ветках только-только проклёвывалась свежая зелень.

В тени стояли принц Торвин и его жрец Валлон, а с ними — миниатюрная светловолосая древесная фейри. Я узнал её: уже бывала у сестры.

— Это она, — возбуждённо сказала Джессамин, рядом — Тесса.

— Да! — Тесса сорвалась с места, Саралин за спиной в переноске.

Саралин росла не по дням; девочка уже тяжеловата для плеч Тессы, но та упрямилась, и вовсе не мешало это ей мчаться навстречу сестре.

Марга что-то бросила Валлону и выскочила из-под ветвей. Я заметил, как Валлон смотрит в небо, когда его пара шагнула на свет. Над нами было пусто — стало быть, жрец нервничал: ждал удара сверху. Гримлоков.

— Какая же она большая! — выдохнула Марга, подхватывая извивающуюся Саралин из переноски.

— Правда? — сияла Тесса. — Марга, это Джессамин, наша Леди Ванглосы.

Я не удержал улыбки: титул моей пары и жены звучал теперь свободно. Мы с Безалиэлем двинулись рядом с женщинами к двум теневым фейри, всё ещё стоявшим под деревьями.

— Рада снова тебя видеть, — сказала Марга, вспомнив, как Джессамин подавала Валлону и его спутнице в таверне Халдека несколько месяцев назад. — Счастлива, что у моей сестры в клане появилась подруга.

— И я рада, — ответила Джессамин. — Мне повезло. Тесса так деликатно помогает мне вжиться в клан.

— Моё сердце этому радуется, — сказала Марга, и мы подошли к навесу ветвей, под которым ждали принц и жрец.

— Ты должен мне извинение, — пробормотал Безалиэль вполголоса.

— За что ещё?

— Клялся, что «никогда такого не будет». А я, между прочим, пару дней назад представлял вас клану как лорда и леди Ванглосы. Самое время извиниться.

Я вздохнул:

— Прости, что ты самодовольный всезнайка, и оказался прав насчёт Джессамин.

— Сойдёт, — фыркнул он, и мы, наконец, вышли под полог деревьев.

— Долго же вы, — бросил я принцу, остановившись перед ними.

— Мы были заняты, — ответил за него Валлон, красные глаза настороженно бегали по краю неба. — Ваше послание получили поздно. А вы рано снялись с зимовки. Путь затянулся.

Его быстрый взгляд на Маргу объяснял остальное: на встречу взяли и её. Любопытно.

— Мы нашли ваших гримлоков, — мрачно сказал Безалиэль; вся лёгкость из голоса ушла. — Они похитили мою дочь. И ещё одну из нашего клана.

Марга, державшая Саралин, побледнела:

— Боги… — Она метнулась глазами к Тессе. — Она не ранена?

— Нам повезло, — ответил я. — И Джессамин выманила их своей магией.

Принц Торвин, до того холодный, насупился и впервые заговорил сам:

— Как ей это удалось?

Я взглянул на Джессамин — решать ей, что говорить.

— Я скалд-фейри с особым даром, — начала она и коротко пересказала без кровавых деталей, что случилось, но упомянула: Фарла, жена Талока, погибла, защищая детей.

— Какая беда… — Марга обняла сестру за талию.

— Дети Талока всё ещё у вас? — спросил Валлон.

— Да, — я кивнул в сторону нашего стана: в правом поле они играли с клановой малышнёй, волки на стороже. Сын и дочь Талока выделялись маленькими крыльями, сложенными за спиной. — Они могут остаться у нас, если им не место в Гадлизеле.

Мы все знали: Талока отлучили за брак с древесной фейри. Я скосил взгляд на Маргу, размышляя, как жрецу удалось получить разрешение короля. Или он вовсе никого не спрашивал.

— Мы заберём их в Гадлизель, — сказал принц.

— Твой отец позволит? — Я хотел понять, что творится в Гадлизеле: оттуда давно не было вестей ни от самого короля, ни от его послов.

Принц Торвин встретил мой взгляд всё тем же безмятежным лицом:

— Они будут желанны в нашем городе.

— Они ведь сироты, — добавил Валлон.

— Ага, — буркнул Безалиэль. — Можно и приврать, откуда они.

Валлон с принцем обменялись понятливым взглядом — именно так и собирались поступить.

— Есть ещё одно, — вмешалась Джессамин. — Среди гримлоков, их вёл тот, кто назвал себя Селестосом. Сказал, что мастер дал имя в честь древнего бога.

Лицо принца, прежде пустое, посуровело.