Лорена

1

Последний час доктор Янси ехал среди тумана, который поднимался с реки и окутывал дорогу. Теперь, когда вечер убывал и близилась ночь, туман быстро устремился вверх. К северу над песчаной равниной, поросшей соснами, на холодном ноябрьском небе отчетливо виднелись звезды.

Размахивая хлыстом над головой старого мерина, тянувшего двуколку, врач плантации лучшей погоды и не ожидал. Ведь в Джорджии тянулось запоздалое бабье лето, поэтому дождь и туман обернулись благом. Скверные дороги и вышедшие из берегов реки задержали солдат армии северян в пределах захваченной ими Атланты. Как только погода улучшится, они непременно снова двинутся вперед. Неужели следующий удар они нанесут в юго-восточном направлении и выйдут к Саванне[2]? Или же сначала они обезопасят свой фланг, продвигаясь через Брод Индейцев к Мейкону, затем по дороге, ведущей к Переправе Брандта, за которой уже начинается плантация Селби Холл?

Янси знал, что строить такие предположения бессмысленно. Из-за разноречивых слухов он даже не мог хотя бы приблизительно определить, кто берет верх — твердолобые, не сомневавшиеся, что Худ, взяв в свои руки командование, разобьет северян Шермана, или те, кто готовились надеть траурные повязки и в душе уже капитулировали. Он мог лишь молить Бога, чтобы удача Селби, всю войну витавшая, словно черный ангел, над мансардами Большого Дома, помогла выдержать и грядущий тяжелый удар Марса… Щелкнув хлыстом более резко, он мысленно вернулся к подвластным ему делам, таким как вызов к роженице из арендованной фермы, отнявший у него весь день.

По всем правилам логики, вызовы к роженицам от арендаторов Селби в эти дни должны были стать редким явлением. Почти все мужья надели униформы: жены занялись мужской работой в поле и на хлопкоочистительном заводе. Муж Нэн Пурди служил в войсках Конфедерации с самого начала войны, однако Нэн рожала каждый год столь же регулярно, что и коровы в хлевах Селби. Доктор Янси подумал, что семейство Пурди достойно занять почетное место в «Календаре фермера». Сержанту Бену Пурди после каждых десяти лунных месяцев требовалось лишь одно увольнение, чтобы обеспечить себе бессмертие. В семействе Пурди никогда не переведутся мужчины, которые будут обрабатывать его сорок акров, везти телеги с хлопком к Селби для ежегодного распределения прибылей.

Клан Пурди найдет способ выжить, несмотря на то, чем закончится грядущая зима, сулившая неудачи. Однако про своих людей Янси пока такого сказать не мог — хотя, когда его двуколка свернула на подъездную дорогу, белое строение Селби Холла и зеленый участок, прилегавший к нему, казались столь же вечными, как и время.

У ворот стояли часовые. На кострах в кедровой роще готовили поздний ужин. Значит отряд кавалерии капитана Брэдфилда Селби еще не получил приказа снова влиться в состав бригады. Если не считать данного обстоятельства, ничто не говорило о том, что дыхание войны коснулось этого уголка Юга. По обе стороны подъездной дороги в звездном свете купались ровно подстриженные бархатные лужайки. Иначе и быть не могло — раз хлопок уже собрали, рук хватило и для подобных хлопот. Вдоль подъездной дороги двойной ряд дубов аккуратно подрезали: сегодня этот безупречный строй деревьев больше, чем какая-либо другая черта, давал знать о вечном чуде Селби Холла. «Здесь, — подумал Янси, — настоящая обитель покоя. Разве постороннему наблюдателю придет в голову, что этот покой только внешний, что он обманчив?»

Именно сам большой особняк, словно афинский храм, возвышавшийся на рукотворном холме, окруженном розовыми садами и самшитом, и являл собой эту странную обособленность и отчужденность. Отдельным миром казались готовые блоки рабочих строений, смутные очертания хлопкоочистительного завода и склада. То же можно было сказать про пять тысяч акров еще зеленевших борозд, олицетворявших смысл бытия Селби Холла: яркий свет, лившийся через застекленные двери Большого Дома, не мог рассеять иллюзию, будто это какой-то великолепный, полузабытый склеп… Скотный двор был предусмотрительно отгорожен от английских садов защитной полосой кедров. Она расходилась только в одном месте, где дорога общего пользования ответвлялась от изящно изгибавшейся подъездной аллеи. Во дворе конюшни Янси отдал вожжи конюху, который вышел ему навстречу, услышав скрип колес.

Врач плантации собирался сразу же направиться в Большой Дом. Опустив уставшие ноги с двуколки, Янси заметил, что его сапоги стали красными от глины во дворе Пурди и, передумав, направился к прямоугольной полосе света в конторе надсмотрщика. С перепачканными в глине сапогами в Селби Холле делать нечего. К тому же ему очень не терпелось узнать, вернулся ли Люк Джексон, уехавший с поручением в Декейтер.

В конторе Люка не оказалось, хотя над его столом горела висячая лампа. Молодой негр Саладин, совсем недавно произведенный в бухгалтеры плантации, корпел над гроссбухом. Его красивый профиль цвета черного дерева резко выделялся на фоне выбеленной кирпичной стены конторы. Янси снова передумал и, не входя в контору Люка Джексона, пошел к себе. Саладин числился среди его давних друзей, но сегодня у него не было настроения общаться с ним.

На его памяти ни один раб в Селби столь быстро не поднимался так высоко. Янси до сих пор помнил, какая буря негодования прошлой весной разразилась в Округе Крей, когда Лорена Селби, даже не посоветовавшись с отсутствовавшим мужем, пристроила этого негра в конторе надсмотрщика… Несколько лет до этого в округе снисходительно похихикивали, когда старый судья Селби, известный диковинными идеями, сделал Саладина одним из своих протеже, а позднее преподнес его своей невестке в качестве свадебного подарка. В то время в Джорджии не ощущалось недостатка в белых бухгалтерах. Никому даже в голову не могло прийти, что однажды черный, как уголь, раб займется изучением бухгалтерских книг Селби лишь благодаря одному обстоятельству — надсмотрщик оказался слишком занят и неграмотен, чтобы справиться с подобным делом.

Доктор Янси решил не ломать голову над неопределившимся статусом Саладина и вошел в свою лечебницу. Это небольшое здание, обшитое вагонкой, располагалось между конторой Люка Джексона и хижинами. Поскольку в его прямые обязанности входила забота о здоровье трехсот полевых рабочих, врач плантации решил, что будет удобнее, если перевязочная и кабинет будут располагаться в пристройке. Здесь он мог оставаться на ночь на случай, если в хижинах кто-то неожиданно захворал или возникала угроза эпидемии. Здесь он хранил бренди, служившее ему утешением после наступления темноты уже столько лет, что он сбился с точного счета. Здесь хранились также книги и памфлеты, которые показались бы еретическими, если бы он выставил их на всеобщее обозрение в строгих комнатах Селби Холла…

После того, как врач полностью переоделся, отражение в зеркале говорило о том, что его допустят на званый вечер Лорены. Янси немного перекусил на кухне Пурди, и его уже не волновало то обстоятельство, что он опоздал на ужин. В расписании дня Янси еда никогда не занимала важного места. Особенно если под рукой все еще можно было найти бренди и хорошие гаванские сигары.

Врач опорожнил первую рюмку бренди, пока завязывал широкий галстук. Готовясь к вечерней прогулке к хижинам, он взял сигару и, чиркнув шведской спичкой, в мыслях благословил Квентина Роули. Сейчас только брат Лорены мог доставить в Селби сигары, как и шелковое платье, которое она собиралась надеть сегодня вечером. Их, преодолев блокаду, привез один из контрабандистов, которого Квент нанял в Уилмингтоне. Такие предметы роскоши в это время считались дурным вкусом, ведь враг уже вторгся на землю Джорджии: спартанское пренебрежение к вещам, делавшим жизнь сносной, считалось обязательным среди твердолобых. Некоторым хватило ума отправить свою звонкую монету за рубеж.

Янси подумал, что Лорена выше подобного лицемерия. Со дня первого выхода одиннадцати штатов из Союза она отдала все, что смогла, делу Конфедерации. Сегодня ее муж проводил дома последний вечер, и она заслужила званый ужин. К тому же Лорена могла не обращать внимания на сплетни соседей и без страха сделать своего раба помощником надсмотрщика. Благодаря ее управлению во время отсутствия Брэда Селби, триста рабов и их потомство сегодня вечером спали в своих жилищах столь же спокойно, будто здесь все еще правил судья. Кто из землевладельцев в Округе Крей мог таким похвастать?

Хижины рабов располагались тремя полумесяцами в лощине позади скотного двора — они все сияли после побелки, новая кровельная дранка защищала крыши от осенних дождей. Двери и окна были закрыты на задвижки — необходимая предосторожность во время безлунных ночей, когда кругом сновали призраки. Натренированное ухо Янси не могло уловить никаких кошмарных звуков за дверями. Если не считать храпа уставших работников, других звуков, кроме хныканья новорожденного в хижине Большого Джодди, не было слышно. А пение жены Джодди уже начинало успокаивать ребенка.

Янси был бдительным пастырем: удостоверившись, что его паства находилась в безопасном загоне, он вернулся той же прочно утрамбованной дорогой, не завершив обхода. Сейчас все спали — даже жена Большого Джодди и ее последний отпрыск. У двери главного надсмотрщика Аякса слышался мощный храп, от которого, казалось, вот-вот запляшет крыша. Аякс сегодня заслужил отдых. Он был единственным главным надсмотрщиком в Селби, обладавшим привилегией носить свернутую вокруг шеи плеть, пока расхаживал целый день между рядами хлопка. То же можно сказать о плотниках-близнецах Касторе и Поллуксе, названных так по капризу старого судьи. На протяжении этих трудных военных лет они творили чудеса изобретательности, стараясь содержать Селби в порядке. То же относилось к гиганту из Мозамбика Прому (сокращенное имя от Прометея). Он стал лучшим сортировщиком хлопка в этих краях и лучшим после самого Аякса подборщиком и прессукладчиком на хлопкоочистительном заводе.

«Лорена, — думал Янси, — сделала все возможное, чтобы дать этим трем сотням работников нормальное существование, а также пообещала им, что смогла, и на завтрашний день». Возвращаясь к лужайкам, он снова взглянул на север. Смотря поверх множества крыш, он разглядел дорогу в том месте, где она шла вдоль берега реки к пастбищу, граничившему с плантацией Гринтри. Ноябрьские звезды служили вечными маяками над неспокойной рекой. Трудно поверить, что захваченная после упорных боев Атланта лежит всего в каких-то тридцати милях за пастбищем. Или что завоеватели, стоявшие теперь за укреплениями города, лишь ждали приказа командования стереть с лица земли все, что составляло Селби.

Поднявшись на южный портик Селби Холла, Янси обнаружил, как трудно смириться с тем, что это уже настоящая угроза.

С этой стороны дом выходил на английские сады, начинавшиеся за бархатно-зеленым ковром лужайки. Вдали у Лебединого озера виднелся бельведер. За ним девственный сосновый лес скрывал дорогу на повороте в сторону Мейкона. Янси знал, что гордые деревья сохранены преднамеренно, чтобы все заметили веху в богатой истории этой местности. Они занимали первоначальную четверть владений Селби. Еще в то время, когда Джорджия была необжитым местом, первый Селби валил здесь лес, чтобы поставить хижину.

В те дни эта земля также стала полем битвы. Пока здесь утверждалось первое поколение, кругом бушевали сражения с индейцами. Некоторые из более старых хозяйственных построек, ставшие реликтами, хранили следы пуль, хотя большинство набегов краснокожих миновало рождавшуюся плантацию. С самого начала Селби вели искусную торговлю — покупали землю у воюющих сторон, но не примыкали ни к одной из них.

Лорена впитала гениальное умение Селби отлично вести хозяйство, ее учителем был старый судья. Лорена первым делом хранила преданность этой земле, оставленной ее мужу судьей. Неужели она столь же успешно переживет и грядущую бурю?

Даже сейчас врач плантации не жаждал идти на званый вечер, он закурил вторую сигару и уселся на верхнюю ступеньку портика. Прислонившись спиной к колонне, он хмуро смотрел на происходившую в столовой сцену, напоминавшую пьесу без слов. «Вряд ли эта сцена нуждается в словах», — подумал Янси, рассматривая семь человек, сидевших вокруг овального стола. Собственно, он был рад тому, что застекленные двери заглушали голоса. Поскольку он на подобных ужинах не менее сотни раз сидел справа от Лорены, то мог по памяти воспроизвести большинство слов, которые обычно говорились в таких случаях.

Старый полковник Гамильтон в этот вечер сидел на стуле, который обычно любил занимать, — он представлял собой полную достоинства карикатуру на офицера, ушедшего в запас и облачившегося в гражданскую одежду. Пустой рукав сюртука составлял часть этого героического фасада — гордое свидетельство того, что Гамильтон потерял руку при Шило[3]. Рядом с ним сидел один из лейтенантов Брэда; второй расположился напротив него по другую сторону обеденного стола. На молодых людях сверкали безупречные униформы, оба были как военные с фамильных портретов. Они оба ушли на фронт вместе со своими слугами, а потом приглушенными голосами проклинали Ричмонд и приказ мистера Дэвиса, запрещавшего пользоваться на поле боя такой роскошью. Крестоносцы Округа Крей являлись элитным войском, снаряженным на деньги Селби. Сегодня они шли в бой в домотканых одеждах. Но в запасе у них имелись парадные туники для торжественных событий вроде этого.

Брэдфилд Селби вальяжно восседал на месте хозяина, застывшая улыбка не сходила с его лица. Янси знал, что сюртук мужа Лорены скроен в Лондоне; отличная ткань сизого цвета и позолоченные иероглифы на высоком воротнике эффектно оттеняли его байроновскую внешность. Зритель на портике еще раз подумал, что Брэд так красив, что не может быть создан из плоти и крови: эти классические черты лица, словно на римской монете, казались высеченными на веки вечные. С этого расстояния оставались незаметны наметившиеся мешки под глазами — предательские полумесяцы, которые ясно говорили о разгульных похождениях, какие только набоб плантации мог втиснуть в тридцать лет своей жизни. К тому же посторонний наблюдатель не угадал бы, что хозяин Селби, а таковым он был лишь номинально, пьян в стельку: Брэд держался хорошо, хотя и принял изрядное количество спиртного.

Квентин Роули сидел слева от своей сестры. Его вечерний сюртук тускло-черного цвета оживляла льняная ирландская рубашка с оборками и рубиновые запонки. Он казался стройным в сравнении с воинственными мужами. Когда он смотрел в их сторону, его губы искривлялись в снисходительной улыбке. Квентин чувствовал себя совершенно непринужденно и забылся в притворном флирте с супругой полковника. Клара отвечала ему с такой напускной скромностью, будто была еще совсем девочкой, хотя на вид ей можно было дать все ее пятьдесят.

И наконец, Янси решил обратить внимание на хозяйку. Одного взгляда на Лорену было достаточно, чтобы убедиться, что ее гости держат себя в руках и стычка Квента с Брэдом еще впереди. Сегодня вечером хозяйка Селби, правившая здесь не только номинально, выглядела как никогда прелестной и как никогда уверенной в себе. «Чарлстонские манеры дают себя знать, — подумал врач плантации. — Они помогли ей выдержать пять лет брака. Они помогут ей достойно провести сегодняшнюю вечеринку».

Ужин почти закончился. Пока Янси наблюдал, Лорена и Клара Гамильтон встали со своих мест, вздымая волны шелка кринолинами: когда обе покидали стол, казалось, будто они плывут, а не идут. Квентин Роули отбросил в сторону салфетку и поспешил раскрыть перед ними дверь в фойе. Но Брэд тоже вскочил, держа в руке рюмку. Гулким баритоном он произнес тост, отчего зазвенели подвески канделябра. Эхо его голоса долетело до портика.

— Друзья мои, вручаю в ваши руки Конфедерацию. А также ее красивых женщин, среди которых моя жена является достойным примером.

Гамильтон тоже поднял рюмку. Как и остальные адъютанты, он был в парадной форме и вытянулся по стойке смирно:

— За Конфедерацию и ее дам!

Квент и не собирался дотрагиваться до своего напитка. А Лорена, вернувшись к столу, взяла свою рюмку и высоко подняла ее. Этим она тоже бросила вызов обычаю: в Округе Крей большинство дам выслушивали комплименты, опустив глаза.

— За наших бравых солдат и за сыновей, которые сберегут будущее, ради которого сейчас умирают их отцы.

Янси тихо посмеивался, пока осушались рюмки. Он заметил, что слова Лорены сильно удивили Брэда. Всем было хорошо известно, что Селби Холл все еще не обрел наследника. Что означал тост жены — вызов или предзнаменование? Осторожно спускаясь с портика, врач плантации отмахнулся от этого назойливого вопроса.

Он задержался у застекленной двери, чтобы бросить последний взгляд. Дамы уже пересекли круглое фойе, они, словно нагруженный шелком караван торговых судов, выплыли из тени знаменитой винтовой лестницы в двойную гостиную, сумрачность которой рассеивали несколько стоявших ламп. В столовой четыре воина уже собирались приступить к портвейну и бренди. Если смотреть с этого угла, то сцена напоминала музейную диораму — праздновали время, которое больше никогда не вернется. Может, это была сцена из мелодрамы или одна из живых картин, столь дорогих сердцу сентиментального драматурга? Или заключительная сцена, после которой зрители рыдают всю дорогу до самого дома?

Поведение Квента Роули стало понятно наблюдателю с портика. Отказавшись выпить за тост Брэда, он неспешно подошел к пианино, стоявшему в отгороженной части гостиной, и натренированными пальцами пробежал по клавишам. Музыка, заполнившая Большой Дом, звучала зловеще и приятно. Узнав тему Шопена, Янси понял, что циничный брат Лорены выбрал ее не без умысла. Это была третья часть Второй сонаты си-бемоль минор — похоронный марш усопших.

Может, сказывалась пародия на Шопена или всего лишь осенняя сырость начинала проникать в его кости, но Янси решил принять новую порцию бренди, а уж потом явиться перед гостями Лорены. Вернувшись в свою пристройку, где на столе лежал открытый дневник, он беспристрастно начал в нем писать:

«14 ноября 1864 года.

Вернулся с фермы Пурди в 9 часов вечера после того, как принял роды пятого сына Нэн Пурди, здоровяка весом в десять фунтов. У матери и ребенка отличное самочувствие.

Когда я приближался к Селби, густой туман начал подниматься над дорогой.

В хижинах все спокойно».

Врач плантации еще раз опрокинул рюмку. Спиртное стало необходимым лекарством в эти дни. Он постоянно думал о Лорене Селби и оценивал грозившую ей здесь катастрофу. После этой порции бренди смирение уже начинало вытеснять отчаяние. Пребывая в таком настроении, врач мирился с тем, что ему перевалило за шестьдесят и он ничего, кроме совета, не сможет предложить Лорене. От такой мудрости старика она заранее откажется.

«Нет никаких известий от Люка, отправленного на разведку дорог вокруг Декейтера. Вряд ли это имеет значение. Даже без всякой разведки я могу точно сказать, какие вести он привезет.

Если судить по поведению собравшихся на вечеринке гостей, можно подумать, будто противник все еще не покинул Вашингтон. Что это показывает — храбрость или глупость, а может быть и то и другое?»

2

Рина решила, что ее вечеринка удалась, несмотря на дурные знамения. (В имени «Рина» домашние рабы видели самое лучшее, и Лорена привыкла к этому сокращению). Даже Брэд вел себя хорошо, если учесть, сколько он выпил.

Ее немного расстроило появление Дяди Дока, как она с детства величала Янси, хотя тот и не приходился ей родственником. Поскольку она наперед знала настроение врача, ее не обеспокоил его неожиданный уход после тостов, которыми завершился ужин. Однако она обрадовалась, что больше никто не заметил его присутствия на портике. По-видимому, Дядя Док устал притворяться и слишком любил ее, чтобы обременять своей скукой. Он зайдет потом, когда под влиянием достаточного количества бренди ноги сами принесут его сюда.

Она также поняла зловещую музыкальную шутку брата: похоронный марш Шопена предназначался исключительно для ее ушей. Правда, супруга полковника сделала вид, что в паузах светского разговора подпевает этой мелодии, но у Клары Гамильтон не было слуха. Рина тряхнула головой, отмахиваясь от скрытого смысла этой шутки. Квент изо всех сил старался выполнить трудный пассаж и сделал вид, что ничего не замечает: ему было достаточно, что смысл кое до кого дошел.

Рина сдерживала свое недовольство и продолжала беседу с Кларой Гамильтон. Между ними шел разговор, уместный для гостиной в паузе между ужином и возвращением напыщенных джентльменов, раскрасневшихся от слишком большой дозы спиртного. В других случаях ей удавалось неплохо сыграть свою роль — сегодня вечером ей это оказалось не по силам. Устала она или нет, ей хотелось, чтобы Дядя Док пришел раньше остальных, хотя она и понимала, что тогда он, скорее всего, начал бы ругать ее за отказ покинуть Селби.

В конце концов, у него на это были все основания: она давно могла бы последовать его совету. Теперь, когда урожай лежал в Селби Холле, его хозяйка заслужила право отправиться на юг, хотя бы в Мейкон, и пересидеть там нынешний военный конфликт. Но пока она не собиралась трогаться с места. Гамильтоны, Рэндольфы и Бюэллы упрямо цеплялись за свои дома и надежды, чем Селби хуже их.

Длившаяся более трех лет война не причинила плантации ущерба: благодаря контрабандистам Квента, проникавшим сквозь блокаду, в бухгалтерских книгах плантации все еще значилась прибыль. Помимо культового тезиса, гласившего, что положение обязывает и что необходимо проявить храбрость под обстрелом, она не смогла воспротивиться побуждению разыграть удачу Селби до конца. Сейчас, когда Рина принимала мужа-воина, получившего увольнение, она вполне могла найти оправдание этой длительной и опасной игре. Вызов, который она бросила в лицо Брэда Селби, был продуман: ее тост заключал в себе призыв, чтобы он в эту последнюю перед отъездом ночь дал ей сына, которого у них до сих пор не было. Она не пожалела о своей дерзости.

Когда угроза солдат армии Севера станет неминуемой, она встретит это известие стойко. Пока Брэд спал под крышей Селби, она ни за что не признается в том, что их брак балансирует на грани пропасти. Или что сам Селби Холл, ставший центром ее мира, завтра может превратиться в руины.

В столовой звучали громкие мужские голоса. На фоне этой напыщенной полифонии Квент начал играть венский вальс. Клара Гамильтон на цыпочках танцевала с воображаемым партнером. Рина знала — торжественный пируэт ее гостьи предвещает, что та отправится наверх, где начнет перебирать свой и так идеальный шиньон до последнего локона. Признав, что должна следовать примеру Клары, Рина удержалась от этого побуждения. На этот раз манерами можно было пожертвовать ради воспоминаний.

Ее брак начался на высокой романтической ноте. Где она впервые свернула с пути истинного?

Как ни странно, когда она встретилась с Брэдфилдом Селби, играли тот же вальс. Тогда в Чарлстоне состоялся ее первый выход в свет в одном из знатных домов на Баттери. Брэд был в униформе первого полка драгунов Джорджии, когда пригласил ее на танец. «Хотя в стране войны нет, — пояснил он, — уже сформированы добровольческие полки южан в ответ на быстро наступавшее безвыходное положение». В ту ночь, когда его руки под вздохи скрипок обнимали ее во время танца, война казалась далекой угрозой. Давно у нее не было красивого и такого веселого партнера. В Чарлстоне за ним утвердилась слава завидного жениха — дебютантка не могла желать лучшего.

Это был брак по любви с первого дня — и хотя кое-кто из ее друзей называл его союзом противоположностей, все согласились, что она сделала блестящий выбор. И дело не в том, что в умении вести себя Роули ни в чем не уступали Селби из Джорджии. Предки Рины были старейшими поселенцами в Северной и Южной Каролине. Как и многие шотландцы, они приехали сюда в конце 1600-х годов, чтобы принять участие в основании города Стюарт-Таун. Когда рейды индейцев заставили их вернуться в Чарлстон, они отличились в торговле. Лорена Роули происходила из рода успешных торговцев. Округ, где она родилась, являлся неотъемлемой частью Юга в той же степени, что и глиноземные акры Брэда.

Несмотря на происхождение, алхимия Эроса сделала свое дело в ту весну. Она чувствовала, что умрет, если Брэд Селби не сделает ей предложение. Однако когда отзвучал последний звук кадрили в том сезоне и предложение руки последовало, она обнаружила, что воспринимает его почти спокойно. В конце концов, она ведь была одной из Роули — ей полагалось воспринимать это как должное.

Даже тогда она знала, что Брэда привлекает ее сдержанность. В тот год в Чарлстоне можно было найти и более красивых девушек, но мало кто мог сравниться с живостью его характера и никто не мог превзойти ее по образованию или сообразительности. Неужели какая-то внутренняя слабость, неизвестная даже ему самому, тянула Брэда к ее сильным сторонам? К ее невозмутимой уверенности в том, что она сможет соперничать с ним не только по уму? Лорена помнила, как Брэд удивился, узнав, что она окончила духовную семинарию для молодых леди в городе Роли. Такое образование для женщин значило гораздо больше, чем его собственный пергаментный диплом Университета Виргинии. Как многие джентльмены Юга, Брэд Селби считал, что женщины, включая и жен, соединяют в себе качества королев и слуг. Они заслуживали, чтобы их лелеяли и… использовали, если в том возникала необходимость. Брэду было внове обнаружить, что у его невесты есть голова на плечах.

Лорена не сомневалась, что вначале он полюбил ее, полюбил по-своему. Может, несмотря на все свое насмешливое поведение, он все еще и теперь любит ее. Как ни странно, свадебное путешествие в Лондон и на континент оказалось утомительным. Она не осмеливалась задаться вопросом, почему так произошло.

Впервые приехав в Селби Холл, она приняла большую цепь с ключами от дома — это была часть ритуала, утвердившая ее в качестве хозяйки плантации. Отец Брэда, старый судья, все еще проживал по месту службы и твердо выполнял свои обязательства, хотя его здоровье сдавало. С первого дня свекор сделал все, чтобы невестка была здесь желанной, ввел ее в новый круг обязанностей. Благодаря его доброжелательной твердости Лорена обнаружила, что способна хорошо адаптироваться к новой обстановке. Но оцепенение не отпускало ее до самого прибытия Дяди Дока из Чарлстона. Судья оказался другом, а не доверенным лицом. Она могла открыть сердце только перед мужчиной из собственной страны.

Во время ухаживания она рассказала Дяде Доку, что любит Брэда. Она твердила, что тот является верным рыцарем, Лохинваром[4] с Запада (в Чарлстоне часть Джорджии, принадлежавшая Брэду, считалась чем-то вроде границы). Еще тогда она почувствовала опасения, которые ее слишком осторожный ментор не решился облечь в слова. Теперь она поняла, что Янси видел не только эффектную оболочку жениха, но и его суть хвастливого, не достигшего зрелости мальчишки, который так и не поймет, что настоящий брак требует взаимных уступок.

После того как Рина вернулась из свадебного путешествия, Дядя Док ради нее отказался от врачебной практики в одной из Каролин[5] и стал доктором плантации в Селби. Ей не терпелось разобраться в своих невысказанных сомнениях. В день его приезда она ворвалась в лечебницу еще до того, как он успел распаковать сумку. Она не пыталась скрыть слезы, когда прижалась лицом к знакомому плечу, прикрытому истертой одеждой. Она настояла на том, чтобы он обошел вместе с ней новые владения, прежде чем открыто высказать все, что у нее накопилось на душе. Даже первый вопрос она задала не без запинки:

— Как ты думаешь, у меня здесь все хорошо получается?

— Лорена, даже лучше, чем тебе кажется, — ответил этот флегматичный человек, подняв брови, что напомнило ей о прежнем доме, и расплылся в улыбке, которую наполовину скрыла борода. — Надеюсь, встретив меня, ты проливала слезы радости.

— Тебя не проведешь.

— Девочка, хочешь мне рассказать обо всем?

Она справилась с трусливым желанием промолчать.

— Похоже, я наконец-то стала взрослой. Не могу же я вечно утомлять тебя своими невзгодами.

— Не взрослей слишком быстро. Хотя бы до тех пор, пока не решишь, что ты хочешь получить от этих Селби.

— Что я хочу, Дядя Док? И почему я хочу этого? Ответь на эти вопросы, и ты вылечишь здесь своего первого пациента.

— Упрямых невест за день не вылечишь, — ответил он. — Сначала самое важное. Я понимаю так, что ты не равнодушна к Джорджии.

— Я люблю ее. В Селби я с самого начала почувствовала себя как дома. Судья был сама доброта…

Если Янси и заметил, что она не упоминала имени мужа, то не не подал и виду.

— Ты предпочитаешь этот огромный особняк дому своей тети в Чарлстоне?

— Да, Дядя Док. Правда. Мне впервые удалось забыть, что я сирота, удалось почувствовать, что я впервые нахожусь так близко к живой природе. Кажется, что даже сама земля живет и дышит.

— Это богатая земля, если о ней заботиться, — заметил он. — Мне говорят, что судье Селби можно доверять. Понравится ли тебе здесь так же, когда наступит зима и мороз убьет все, что зелено?

— Селби переживет мороз и будет готовиться к весне.

— Так оно и будет. Все равно, что женщина, носящая в чреве дитя.

— У меня скоро будет ребенок?

— Думаю, тебе лучше знать. Я не был рядом с тобой во время медового месяца.

Рина почувствовала, что краснеет, но заставила себя ответить недрогнувшим голосом:

— Я молюсь, чтобы у меня родился сын. Только этого мне не хватает, чтобы почувствовать, что мое место здесь.

— Каждая невеста желает сына, — сказал Дядя Док. — По крайней мере, если она хочет оправдать обручальное кольцо. Конечно, одного желания мало. Сына еще надо суметь получить.

— И что же это должно означать?

— Только то, что миру для продолжения рода нужны разные женщины. Счастливые любят своих мужей по-настоящему. Любят настолько, что способны отдать нечто большее, чем только себя, когда ложатся в постель. Таких женщин ждут лишь радостные заботы — полный дом детей. Между прочим, большинство из них бедны, как церковные мыши.

— Бедны, но они достигли своего. Ты это хотел сказать?

— Чтобы добиться своего, надо платить определенную цену. Мой опыт говорит, что большинство из этих матерей умирают молодыми — от перенапряжения. Или, точнее, они умирают оттого, что слишком многим жертвуют.

— А остальные?

— Остальные из другой породы. Им дети нужны исключительно ради себя. Чтобы те заняли место мужа, которого жена перестала любить или даже стала ненавидеть.

Эти слова ранили ее в самую душу, но эта боль, как ни странно, была приятной. Впервые она ясно увидела, где у нее дела идут не так.

— Надеюсь, что я понимаю тебя, Дядя Док.

— Слишком не спеши, юная барышня, — сказал он, по-деревенски растягивая слова, чтобы те прозвучали не столь больно. — Ты ведь все еще невеста.

— Да, но дела принимают не совсем хороший оборот… — она густо покраснела, сообразив, что ей стало известно после этого разговора, и не знала, то ли плакать, то ли смеяться. — Ты старый дьявол. Подбиваешь меня на такие разговоры, хочешь, чтобы я потеряла скромность.

— Давай выкладывай все начистоту, — сказал он. — На этот раз не скрывай ничего.

— Разве замужество меняет женщину? Не приведет ли это все к боли и… отвращению?

— Только ты можешь в этом разобраться, — ответил он.

— Но я чувствую себя так, будто меня используют, — воскликнула она. — А я пока еще ничем не жертвую.

— Многие жены так себя чувствуют, — ответил он. — Другие быстрее набираются ума-разума. Разве ты не слышала, что любовь как раз такова, какой ее сделает женщина, а не мужчина?

Вспомнив поведение Брэда в большой хозяйской спальне наверху, когда он неожиданно, дико набрасывался на нее, после чего она оставалась беспомощной и испытывала невыразимый ужас, Рина закрыла глаза.

— Скажи, что ты имеешь в виду. Я теперь в состоянии слушать.

— Начнем вот с чего, Лорена. Тебе доводилось бывать в домах, где люди дают понять, что ты нежеланна. Разве это не типичное явление для множества браков после того, как супруги оказались в спальне?

— Может быть. — Она не выдержала его пристального взгляда.

— Есть другие дома — ты еще не постучала в дверь, но тебя уже ждут, желают, и ты знаешь об этом. Ты чувствуешь, как счастье просачивается сквозь стены. Зная, что люди за ними счастливы, ты тоже счастлива.

— Значит, ты хочешь сказать, что я виновата?

— Я хочу сказать, что женщина должна планировать брак. И в некотором роде заслужить его. В Селби тебе еще предстоит его заслужить. Сейчас ты молода и напугана: накопилось много всего. Дальше все пойдет легче. Разве ты не спускала петли, когда впервые училась вязать?

— И не раз.

— Отправляясь в это свадебное путешествие, ты была самой умелой рукодельницей в Чарлстоне. Выйти замуж — все равно, что вязать: требуется практика. Конечно, есть и разница. Вязание следует по одним и тем же установленным правилам, какой бы пряжей ты не пользовалась. Но никто не изобрел верный шаблон, по которому пойдет брак.

— Разве практика не ведет к совершенству?

— И да и нет. Однако будь я на твоем месте, я бы стал вязать только в том случае, если бы у меня для этого появилось настроение. Теперь, когда ты устроилась на новом месте, думаю, ты больше не совершишь ошибок.

— Спасибо за доверие, — сказала она. — Я уже сейчас могу им немного воспользоваться.

— Доверие тебе не помешает, девочка, когда оно действительно понадобится. Что-то в твоей головке делает тебя непохожей на остальных представительниц слабого пола: поверь мне, я знавал разных женщин. Раз нет более приятного слова, я назову это силой воли.

Тогда она рассмеялась, пораженная тем, что может скрывать свои чувства за веселостью.

— Это плохо?

— Нет, если пользоваться ею умеренно, — ответил он. — И не выказывать ее своему мужу. Не сходить ли нам в Большой Дом? — переменил он тему разговора. — Посмотрим, что у них там в чулане.

— Ты имеешь в виду подвал, разве не так?

— Естественно, девочка. Ради чего же я последовал за тобой сюда? Мы вышли замуж за самый лучший винный погребок в Джорджии.

После своей исповеди Дяде Доку Рина почувствовала, что к ней вернулась часть былой уверенности. Настроение у нее значительно улучшилось, когда она догадалась, что судья Эндрю Селби, который начал с того, что признал ее невесткой, видно, сейчас смотрел на нее, как на хранительницу его владений и их будущего.

Брэд, как и подобало сыну и наследнику, заглядывал по установленному обычаю на хлопкоочистительный завод и на поля. Не без скуки и с нескрываемым презрением он ездил на аукционы, где покупатели из Мобила торговались из-за хлопка, которым едва успели засеять землю. Осенью он глядел через плечо бухгалтера, когда подводились итоги года и на счета Селби шли фантастические прибыли. Невестка скоро выяснила, что Брэд плохо соображает в делах и не способен вести скучные, но важные споры о цене. Это приводит к сокращению прибылей.

Рина сама всегда прекрасно разбиралась в цифрах и искренне интересовалась экономикой плантации, стечением факторов, приведших к возникновению Селби Холла, и пыталась сохранить его прежнее великолепие. Она догадывалась, что судья Селби в течение всей жизни создавал это чудо. Но он умирал, хотя до самых похорон не признавал, что силы его ушли и дни его сочтены. Он не видел, в чьи руки можно передать все бразды правления.

Сначала она и не мечтала, что судья станет готовить ее для роли преемника. В первый год жизни на плантации она полагала, что дружеские и подробные наставления свекра идут от доброго сердца и он хочет помочь ей легче вписаться в здешнюю обстановку. Когда он начал приглашать ее на бартерные сделки с брокерами, давать ей просматривать бухгалтерские книги плантации вплоть до счета за ремонт гостевого крыла и списка новых негров, купленных им на рынке Нового Орлеана, Рина убедилась в серьезности его намерений. Судья Селби обнаружил, что у невестки на плечах голова прирожденного управляющего. Между ними уже не было секрета, что сын судьи — человек никчемный.

Скоро Селби Холл перейдет в наследство Брэду: это стало очевидно сразу после того, как Рина прибыла сюда невестой. Если молодая жена подарит Брэду наследника, род продолжится. Для этого было необходимо, чтобы дела плантации шли по заведенному порядку. В районе, охваченном кризисом, правлению Короля Хлопка ничто не угрожало: бесспорную способность Селби поставлять в тюках хлопок лучшего качества следовало сохранить при любых обстоятельствах. За два года до того, как первый снаряд упал на Самтер[6], Лорена взяла на себя большую часть обязанностей, которые обычно полагалось выполнять мужу. Когда необъявленная война стала объявленной, она держала все в своих руках.

С помощью судьи она постигала тайны всего хозяйства. Исследовала все механизмы мельницы — начиная от большой каменной дамбы на реке до огромного черпакового колеса, которое намалывало зерна в таком количестве, что им можно было накормить каждого работника Селби, а также негров в Гринтри и Гамильтон Хандред. Во время уборки она изучала механизмы хлопкоочистительной машины и понимала каждую стадию отделения семян от хлопка. По мере того как Рина ознакомилась с работой плотницкой мастерской и кузницы, пекарни и коптильни, она поняла, что это огромное владение функционирует самостоятельно и что оно самодостаточно, если не считать импорта таких необходимых вещей, как литое железо и медикаменты на аптечные полки Дяди Дока. Или такие предметы роскоши, как изданные в Лондоне книги судьи в переплетах из телячьей кожи, или парижские украшения, отчего жизнь казалась красивой и богатой.

Одев под юбку высокие сапоги, чтобы защититься от гремучих змей, заползавших в борозды, Рина от рассвета до заката ходила по полям за надсмотрщиками, отдававшими приказания монотонными голосами. Она запоминала все в сложной последовательности выращивания хлопка: вспашку, засев, обрезание зеленой поросли, удаление травы и сорняков. Она наблюдала за разметкой поля, за появлением блестящих цветков странной формы, за ростом семенных коробочек. Смотрела, как они лопаются, обнажая свое снежно-белое содержимое, следила за сбором, очисткой от семян и укладкой хлопка в спрессованные тюки.

Не раз во время уборки Лорена шокировала судью тем, что трудилась рядом с его работниками — до тех пор, пока могла срывать падающее каскадами белое богатство также умело, как они, и набивать драгоценным грузом джутовый мешок, тянувшийся позади. Она знала, что этот каторжный труд можно точно измерить, лишь испытав на собственной шкуре, что такое каждый день честно работать на поле.

Она посещала хижины, пока не узнала и не запомнила каждую негритянку и ее отпрыска по имени. В лечебнице она помогала Дяде Доку принимать роды. Она читала молитвы по умиравшим и усопшим, освоила тысячи других способов оказания помощи, обеспечивая на деле рабам Селби вполне сносную жизнь, а также такие удовольствия, как обильная еда и крыша над головой… Судья оказался строгим и справедливым надсмотрщиком. Требуя беспрекословного повиновения, он всегда уважал свою землю и людей, которые ее обрабатывали, будь они черными или белыми. Уважение стало первым принципом и в ее собственном своде правил.

Что же до Брэда, то он обращал мало внимания на такие абстрактные вещи, как прибыль или убыток. Или на необходимость серьезно подумать о надежном будущем, когда Юг откололся, решив фактически освободиться от тирании северян и стать отдельным государством. Всецело поглощенный своими делами, куда входила объездка, тренировка и уход за скаковыми лошадьми, прославившими имя Селби, он, похоже, не ведал о том, как отец трудится ради него и как жена всеми силами включилась в этот труд. В эти последние жаркие месяцы перед войной Брэд редко бывал дома. Поскольку он мастерски объезжал и тренировал скаковых лошадей, спрос на его услуги никогда не уменьшался. Когда открывался сезон скачек, он путешествовал с конюшней Селби, чтобы глазом знатока взглянуть на тренеров и жокеев.

Если эта деятельность оставляла ему мало времени на молодую жену, тем хуже. Как муж, он мог утверждать, что его совесть чиста. Он чуть ли не настаивал, чтобы жена сопровождала его в этих поездках, и страшно, но недолго дулся, когда та отказывалась. Во время первого выхода Джорджии из Союза и присоединения к Южной Каролине он произносил тосты и совершал круги победителя в Новом Орлеане. Когда умер его отец (это случилось через неделю после того, как войска Севера получили блестящий отпор в Вирджинии), он как раз этим и занимался.

С тех пор Рина управляла Селби не только фактически, но и номинально.

Брэд лишь для приличия возразил, когда она настояла на том, чтобы он подписал соглашение с синдикатом судовладельцев Квента. Этот флот, проникавший сквозь блокаду, располагал капитанами в каждом порту от Мобила до Кейп-Фиер, в соглашении точно оговаривалось, что флот доставит хлопок Селби в Нассау и английский Мидленд в обмен на равный дележ прибыли… С начала войны это был единственный вклад Брэда в дело. Он никак не мог понять, как Рина сумела удержать его рабов на земле, причем ни один из них не бежал по дороге свободы, или как она могла поддерживать Селби в столь прекрасном состоянии в трудное военное время.

В действительности она была рада тому, что он воспринял ее способности как нечто само собой разумеющееся, как и свое не прекращавшееся благополучие. Она особо гордилась, что его плантация, как и ее собственный дух, до сих пор находится на подъеме, в то время как петля Союза не на шутку затягивалась. Работа поглотила ее целиком, избавив от необходимости задумываться о будущем. Только одного не хватало: Селби Холл оставался без наследника, а в браке они жили уже шестой год…

Сегодня вечером, сидя на диване с притворной беспечностью в новом розовом кружевном платье, которое Квент специально привез ей из Парижа, Рина наблюдала, как пальцы брата бегают по клавишам. В детстве они с Квентом никогда не были близки. Потребовалось столкновение деловых интересов, чтобы им пришлось вспомнить о своем родстве и вытекающих из этого преимуществах.

Правда, иногда они ссорились. Как и Дядя Док, Квент набросился на нее за то, что она отказалась найти убежище в Южной Джорджии или во Флориде. Еще суровее он ругал ее за упрямую веру в плантацию и в Брэда. Именно Квент считал, что ей следует предоставить Брэда его судьбе, поскольку война явно проиграна. Брат не понимал, что она с радостью вложила одно состояние в брачные узы, потерявшие теперь ценность, а другое — в виде говядины и муки отправила в штаб Конфедерации. Она также не смела сказать брату о необходимости произвести на свет сына, которого требовал Брэд. Квент был софистом и холостяком. Брат никогда не поймет, что эта потребность в ребенке стала самой крепкой цепью, привязавшей ее к мужу, только это удерживало их брак на плаву.

Освободившись от старых печальных дум, Рина подошла к пианино.

— Я иду в контору надсмотрщика, — сообщила она. — Если Брэд спросит, передай ему.

Играя трудный аккорд, Квент не оторвал глаз от клавиатуры.

— Когда ты научишься не путать работу с удовольствием?

— Не сегодня… если ты настаиваешь на поездке в Мейкон. Я хочу, чтобы ты сегодня произвел наш окончательный расчет.

Брат перестал играть.

— Ты же не собираешься загнать Люка Джексона в угол раньше Брэда? Как раз вовремя могу спросить, привез ли уже Люк верные сведения об Атланте?

— Разумеется, ты хочешь этим вопросом о верных сведениях сказать, что Брэд не готов смотреть правде в глаза?

— Мы вместе с Брэдом учились в Университете. Даже тогда он не допускал, чтобы правда мешала его развлечениям. И сегодня он не изменился.

— Я обиделась бы на тебя, если бы у меня было время.

Квент улыбнулся и стал играть длинное траурное арпеджио.

— Лорена, я отпускаю тебя, каковы бы ни были мотивы твоего ухода. Только не оставляй гостей слишком долго одних.

— Я вернусь через пять минут, — ответила она. — Честное слово.

На портике ее плечи обнял холодный ноябрь, но она не стала возвращаться за палантином, который оставила на диванчике. Свежий ночной воздух тут же взбодрил ее, как и запахи, доносившиеся из промокшего от дождя сада. Зная, что совершает языческий ритуал, и убедившись, что никто за ней не наблюдает, она опустилась на одно колено на тропинке и пальцами коснулась земли в клумбе цветов.

Как ни странно, этот ритуал тут же успокоил ее. Рина сейчас призналась, что она и земля Джорджии едины, что она и впредь будет служить этой земле до конца. Хотя Рина до сих пор оставалась бесплодной, этот красный глинозем принес еще один богатый урожай… Неужели есть хоть зерно правды в классической легенде о том, что мать земли Деметра может возродить всех тех, кто нуждается?

Брэд уедет завтра: он сообщил об этом за ужином. За последнюю ночь в Селби они все еще могли бы наверстать пять бездетных лет.

В рабочем кабинете Люка Джексона лампа ярко горела, освещая бухгалтерские книги. Рина взошла на крыльцо, понимая, что не сможет вернуться к Квенту, не предъявив ему доказательства, что ее ночная прогулка была оправданной. Когда позади источника света кто-то зашевелился, она, испугавшись, подалась чуть назад, потеряв на мгновение свое спокойствие, обретенное с таким трудом. Затем, убедившись, что это Саладин, она переступила через порог.

— Сал, мне жаль, что тебе приходится работать так поздно.

— Мадам, мастер Люк велел мне сегодня закончить все. Он говорил, что эти отчеты вам нужны к отъезду мастера Квентина. — Голос молодого негра звучал твердо: только пропуск отдельных звуков в словах выдавал его происхождение. Было трудно поверить, что до начала войны он работал в поле. Раздумывая над тем, правильно ли она поступила, так быстро повысив Саладина, Рина понимала, что у нее не оставалось выбора. Несмотря на цвет кожи, люди с хорошими мозгами в Селби ценились выше всего. Армия в Округе Крей забрала всех мужчин. Сал стоил трех Люков Джексонов, когда дело шло о подготовке отчетов; он неутомимо задавал темп и на поле, и на хлопкоочистительном заводе. В отличие от него надсмотрщик напоминал терпеливого барана-вожака, державшего в подчинении работников, не внушая им личную преданность. Способности Люка были ограничены. Всякий раз хозяйка Селби убеждалась, что умственным возможностям Сала нет предела.

Сделав себе такое признание, она почувствовала некоторое недовольство и услышала, как из могил поднимаются голоса ее предков. Видно, белый человек рожден для того, чтобы заправлять экономикой плантации. Он создан для того, чтобы отдавать распоряжения, проявлять щедрость и, в конце концов, на свой манер играть роль бога. Она бросила вызов этому древнему принципу, когда допустила Сала, пусть даже в условиях военного времени, к своей бухгалтерии. Захочет ли он после войны снова взяться за мотыгу? Простят ли ему в округе то, что он явно на равной ноге общался, хотя и короткое время, с ее надсмотрщиком?

Рина задала этот вопрос в уме и склонилась над гроссбухами, а раб находился у нее под рукой. Ее немного беспокоило то, что в его присутствии она не чувствовала ни малейшего напряжения.

— Все эти книги нам сегодня понадобятся в Большом Доме, — холодно сказала она. — Мистер Роули скоро возвращается в Уилмингтон. Он должен сверить наши транспортные накладные со своими собственными.

Город Уилмингтон, находившийся в штате Северная Каролина, был одним из портов сторонников Конфедерации, который оставался открытым во время блокады. Судоходный синдикат Квента перенес свои конторы туда и бизнес по-прежнему процветал. Но Саладин, как и она, знал, что хлопок, уложенный в тюки в Джорджии, больше не найдет выхода из Уилмингтона. Армия Шермана перерезала железные дороги, соединявшие Округ Крей с востоком через Атланту.

— Как мы отправим хлопок, мисс Рина?

— Мы не будем отправлять, — ответила она. — Я только жду случая, когда положение улучшится. Но мистер Роули должен точно знать, что у нас лежит на складе.

— Мадам, разве он не может продать его контрабандистам?

От последнего слова обоим стало неловко. Всем было известно, что брокеры северян, выступая впереди армий Союза, были готовы при молчаливом согласии начальников военной полиции запереть на висячие замки склады с хлопком в районах боевых действий. Хлопок, отмеченный таким своеобразным знаком, можно было продавать по цене, диктуемой армией, а затем перепродать его по истинной стоимости… Рина ответила не сразу. Видно, Саладин легко раскусил хитрости белых людей.

— Даже если подобные контракты не были бы запрещены законом Джорджии, — ответила она, — капитан Селби не разрешил бы делать это. Янки всегда будут нашими врагами. Мы никогда не сможем заключать сделки с ними. Если учесть, как они поступили с Югом.

Бывший раб робко опустил глаза, но его голос странным образом не выдавал робости.

— Мисс Рина, мы ведь раньше продавали Северу хлопок! Разве нельзя снова продать, раз война почти закончилась?

— Сал, сделки с контрабандистами совсем иное дело.

— Извините меня, мадам. Наверно, я это сказал, не подумав.

Рина отвернулась, озадаченная логикой этого вопроса. Она знала, что между собой негры только и говорили о том дне, когда обещанная им свобода станет действительностью. Саладин намеревался жениться на одной из ее домашних рабынь, красивой девчонке по имени Флорри, когда такие союзы станут законными. Рина уже почти согласилась на этот брак. Без Сала и его огромного влияния на работников она так и не смогла бы собрать весь урожай. Сейчас было трудно возразить ему прежними обветшалыми аргументами.

— Враг нас еще не победил, — машинально сказала она. — Мой муж убежден, что мы их выбьем из Джорджии.

— Возможно, так оно и случится, мисс Рина. Но с янки это будет нелегко.

Она покинула контору надсмотрщика с достоинством, и ее уход нельзя было назвать бегством. Только перейдя лужайку, она призналась, что оставила Сала, не дав ему ни одного честного ответа: любой ее ответ не мог бы обмануть даже ребенка. «Если за рабами останется последнее слово, — говорила она себе, — то твое дело точно проиграно». Поднимаясь по ступеням портика, Рина немного помедлила, прежде чем перешагнуть из реального мира в притворный.

В гостиной звучал звонкий смех Клары. Офицеры Брэда вышли из столовой и теперь нависли над диванчиком, почтительно заигрывая с женой полковника. Квент играл Моцарта — веселую пародию на армейский патруль, в которую все время врывался звук нелепой дроби барабанов. Эту очередную насмешку он предназначал только для ее ушей. Подпевая без слов одному отрывку этой мелодии и кутаясь в чарлстонские манеры, словно в накидку, Рина влетела в дом, чтобы снова быть вместе с гостями.

3

Брэд Селби глубоко вдохнул пары бренди и залпом проглотил остатки ароматного напитка. Во главе стола старый Гамильтон описывал тактику, которую он применил, чтобы застигнуть врасплох и почти уничтожить генерала Гранта во время Питсбургского десанта, будто стратегия той битвы без правил родилась исключительно в его голове. Брэд мог бы дословно повторить эти разглагольствования. Делая вид, что слушает, он чуть прикрыл веки. Не то чтобы он устал. В действительности он бодрствовал и дошел до той серединной точки опьянения, когда следующий шаг может обернуться соблазнительным приключением, но Брэд пока еще не решил, каким он будет.

Он был уверен, что войска выдвинутся завтра, но приказов из бригады еще не получал. Последняя ночь в собственном доме должна кончится либо дракой, либо весельем, и выбор оставался только за ним. Как бы он ни решил, Рина не имела права жаловаться. Поменявшись местами с полковником, он сейчас смотрел в окна портика. Брэд заметил, как она вышла из дома и направилась к конторе надсмотрщика. Иногда он не сомневался, что интерес Рины к бухгалтерским книгам превзошел естественную преданность мужу. Или в том, что его жена, считавшая, что важнее ее больше никого нет, забыла о том, что он в десятке боев рисковал сложить голову ради нее.

За время этих вынужденных отлучек он дал ей слишком много власти в управлении Селби, опираясь на здравую теорию, что неразумно держать ее на коротком поводке. Он был готов признать, что для женщины она справлялась весьма неплохо. Но он ни за что не станет благодарить ее за то, что она всего лишь переняла методы его отца. И уж ни в коем случае он не согласится с ее предположением, что она навсегда взяла в свои руки бразды правления.

До сих пор status quo[7] давал хорошие результаты, и Брэд не возражал. Он не обращал внимания на дошедшие до полка слухи, что жена фактически платит зарплату работающим в поле рабам и завела черного бухгалтера… Люк Джексон заверил его, что парень знает свое место. Брэд вряд ли мог винить Рину за то, что она воспользовалась самыми доступными средствами, чтобы удержать рабов на земле и собрать урожай. Однако все радикально изменится, когда Шермана вышвырнут из Джорджии и этим безумным разговорам о свободе навсегда будет положен конец.

Между тем ничего страшного не произойдет, если напомнить жене, кто здесь настоящий хозяин.

С каких это пор она решила, что может управлять плантацией столь же хорошо, как и он. Или что в хозяйственных делах она принимает даже лучшие решения, чем он? Занятый более интересными делами, он полагал, что на плантации все пойдет само собой и урожай принесет достаточно денег, чтобы хватило на развлечения молодости. Конечно, то обстоятельство, что Рина взяла все в свои руки, лишь побочное явление войны. Когда война завершится победой, он скажет ей, что все понимает, и, если она искренне раскается, простит ее. Сегодня он лишь преподаст ей предварительный урок, чтобы обиднее уколоть ее.

Дай бог, чтобы эти запоздалые военные приказы находились в пути; ему не терпелось начать новый поход. При этой мысли сердце у него забилось быстрее. Война и Брэд Селби с самого начала стали хорошими приятелями: он получал полное удовлетворение от любого служебного поручения, несмотря на проявленное упорство противника, отказывавшегося капитулировать после поражений. Поскольку завтрашний день означал новое прощание, Рина явно будет ждать его у себя после вечеринки. В такое время проявление страсти мужем-воином — неписаный закон, но Брэд не подчинялся никаким законам, которые противоречили бы его настроению в данный момент. Сегодня, несмотря на бурное красноречие в конце ужина, он не испытывал позыва снова овладеть женой. В данный момент он был больше настроен ненавидеть, чем любить.

Он считал, что когда-то любил Рину, особенно во время бурного ухаживания в Чарлстоне. Лорена казалась очаровательным миниатюрным существом, она была стройна как чистокровная кобылка и так же горяча, несмотря на сдержанность, если вывести ее из терпения. Лорена Роули была лучше, чем тоник, который он употреблял во время каникул в Каролине. Она приносила ощущение разнообразия после пышнотелых красоток, терявших сознание в его руках, от случая к случаю вторгавшихся в его спальню и уверенных, что он изберет одну из них в качестве хозяйки Селби.

Естественно, даже чистокровная кобылка должна реагировать на неприятности семейной жизни. Во время свадебного путешествия он брал свою жену, когда ему того хотелось, как бы невзначай или грубо, в зависимости от того, как повелевало настроение. И это тоже являлось частью свода его правил поведения: как же еще доказать, что он муж, владелец, а она лишь хрупкий сосуд? Когда она не оправдывала его ожиданий, он не обращал внимания на ее слабость. Послушание — вот все, что мужчина в действительности хотел от хорошо воспитанной жены, и, в конце концов, сына, который продолжит его род. Ожидая, пока Рина подчинится этим разумным требованиям, он охотно предавался развлечениям на стороне.

Как только оба устроились на плантации, он, не теряя времени, возобновил связь с одной любовницей в Новом Орлеане. Вторую женщину для развлечений он держал в Мобиле; бывая в Атланте, он всегда выбирал лучших девочек у мадам Жули. Вполне естественно во время охоты на лис или когда скверная погода не позволяла выехать из Селби, он плодил свою долю отпрысков с негритянками, следуя традиционному droit du seigneur[8] — обычаю, уважаемому с древних времен. Право же, не стоило прекращать такую приятную рутину лишь потому, что по брачному тотализатору ему досталась столь холодная жена.

Отдавая Рине должное, он видел, что ее обуревает глубокое чувство стыда из-за неспособности обеспечить Селби наследником. Во время нынешнего увольнения, он старался исправить это упущение. Не он виноват, что жена, которой очень хотелось зачать, оказалась бесплодной.

Слава богу, он нашел другие способы, как поддержать себя в хорошей форме, забыть раздражавшее его обстоятельство, что у них с Риной нет детей. Мало кто из офицеров его ранга мог бы сравниться с ним в храбрости. Он завоевал боевые почести в армии Северной Виргинии, у ручья Антиетам и при Геттисберге. Во время полуостровной кампании он во главе сотни отчаянных ребят совершил бросок через Чикахомини, чтобы создать угрозу штабу неприятеля. Как отмечалось в официальном рапорте, этот рейд убедил генерала Маклеллана, что его позиции непригодны для обороны, и принудил противника к отступлению… Брэд Селби столь высоко ценил самого себя (эту оценку его отец когда-то назвал монументальной), что упорно не признавал поражений ни в любви, ни на войне. Почему он должен сейчас поступиться своей гордостью и принять вызов, брошенный Риной за ужином? Он придумает, как более приятно завершить этот вечер.

Гулкий голос полковника Гамильтона перешел в откровенный, сильный храп. Герой Шило заснул на своем стуле, его борода плавно вздымалась, словно иглы ленивого дикобраза. Едва хозяин наклонился, чтобы забрать только что открытую бутылку, как Гамильтон вдруг взмахнул рукой, словно во сне пережил мгновение былой славы. Осторожно встав из-за стола, Брэд Селби зажал бутылку под мышкой и выскользнул из комнаты.

Выйдя на портик, он старался держаться подальше от ряда застекленных дверей, которые вели в первую половину длинной двойной гостиной.

Вечеринка Рины шла полным ходом: об этом свидетельствовали звонкие голоса. Осторожно заглянув внутрь и увидев, что Янси наконец-то присоединился к другим, Брэд не обнаружил желания оказаться среди них. Чего стоил один Квент Роули! А Квент и Дядя Док вместе составляли пару противников, на которых он больше не мог спокойно смотреть — по крайней мере, без двух дуэльных пистолетов и сознания, что он обладает полной свободой убрать их с дороги.

Ночной воздух ударил ему немного в голову. Остановившись в тени, он покачивался и поддерживал себя, облокотясь о ближайшую колонну. Он видел, что Янси говорит без умолку с Кэлом Ламбертом, тыча в лейтенанта пальцем, чтобы довести свои слова до его сознания. Когда врач плантации принимал в своей лечебнице непомерное количество бренди, он уже не мог держать язык за зубами. Сейчас он доказывал при помощи своей сумасшедшей логики, что Англия никогда не признает Конфедеративные Штаты Америки и что обещанное вмешательство мексиканского императора Максимилиана тоже плод фантазии — короче, эта освободительная война окончательно проиграна… Надо признать, в штабе все судачили, что Шерман безнадежно растянул линии снабжения во время взятия Атланты. Вторгшихся можно было бы раскромсать, стоило только прорвать эту линию. С учетом бездарности Гранта, проявленной в Виргинии, такого поражения было бы более чем достаточно, чтобы чаша весов качнулась в другую сторону.

На мгновение Брэду очень захотелось крикнуть, чтобы этот человек, подошедший к грани предательства, заткнулся. Этот парень был близкой родней Рины, и только по этой причине его терпели в Селби. Однако лояльность жены к прошлому должна иметь свои границы. Когда он вернется домой навсегда, то отправит старого идиота восвояси… «Сегодня, — угрюмо подумал он про себя, — Янси вполне может выиграть словесную дуэль у Ламберта».

Нетвердой походкой он спустился с портика, остановился у последней из застекленных дверей. Если не считать того места, где горела одинокая лампа, вторая половина гостиной погрузилась во мрак. Раздвижные двери, отделявшие ее от этой половины, были закрыты. «Еще один результат правления Рины», — подумал он: считалось непатриотичным напрасно жечь свечи в военное время, даже если фитили в ламповом стекле были пропущены через сало Селби… В дни судьи Большой Дом на вечеринках сиял, словно утреннее солнце. Если бы приказания отдавал сын судьи, сейчас каждая комната светилась бы точно так же.

В дальней стене отворилась дверь в кабинет судьи: вторая лампа в консоли, прикрепленной над П-образной полкой, осветила высокие книжные шкафы. После отъезда Брэда Рина сделала эту комнату своим личным пристанищем: здесь она хранила собственные записи о делах плантации. «Ей было бы поделом, — подумал Брэд, — если бы он вернул себе это святилище отца и устроился бы здесь до утра с тем, что осталось в бутылке». Поколения Селби спали внизу, не снимая сапог, когда винтовая лестница в фойе оказывалась слишком опасной для восхождения. Сегодня вечером хозяин дома последует этому обычаю.

Брэд уже собрался пересечь затемненную гостиную, как застыл от удивления, когда в кабинете загорелась еще одна лампа. Флорида, одна из домашних рабынь, мелькнула в дверях со свечей в руках: поскольку свет горел позади нее, рельефно очерченная пышная фигура девушки являла собой приятное зрелище. Он и прежде замечал, как Флорри с наигранной скромностью занималась своими обязанностями, соблазнительно покачивая бедрами, что было весьма интересно, поскольку она делала это без всякой задней мысли. Он продолжал наблюдать за ней, не выдавая своего присутствия. Брэд уже не первый раз мысленно легко раздевал ее, будто очищал кукурузу от шелухи.

Брэд подумал, что ей лет шестнадцать, самое большее семнадцать. Поддавшись знакомому тайному чувству, он приблизился к двери, чтобы поближе рассмотреть эту оставленную без внимания красоту и застыл со злым взглядом, когда заметил, что Флорри не одна. Видно, она вошла в кабинет, чтобы осветить дорогу своему спутнику с бухгалтерскими книгами, который сразу опустил на стол первую стопку из рук.

Даже в сумрачном свете Брэд узнал в этом человеке Саладина, раба, которого Рина перевела в контору надзирателя. Сейчас Брэд не мог поверить, что тот осмелился войти в Большой Дом. Пристально наблюдая за этой парочкой, Брэд заметил, что Флорри явно напряглась от тревоги: девушка знала, что Саладин переступил границы, ведь только домашним рабам разрешалось входить и выходить из дома судьи.

Это нарушение приобрело дополнительный смысл, когда он вспомнил еще одну новость: только вчера Люк Джексон говорил, что Сал откровенно поведал ему о своем намерении жениться на Флорри, когда армии Союза выполнят обещание Линкольна об эмансипации. Брак между неграми в Селби был неслыханным делом, если не считать тех немногих рабов, которым даровали свободу. Даже если Рина хотела сделать исключение, ей надо было посоветоваться с ним, настоящим владельцем Флорри. «Флорри, — подумал Брэд, — все еще остается его собственностью, и он волен поступить с ней как пожелает».

Оба раба еще не почувствовали его присутствия. Когда он заговорил, его голос прозвучал, словно удар плети:

— Парень, что это значит?

Флорри обернулась так резко, что едва удержалась на ногах. То же произошло с помощником Люка Джексона. Стоявшие рядом при ярком свете ламп кабинета, они являли собой резкий контраст. Девушка была светлой квартеронкой, цвет ее гладкой кожи напоминал кофе с молоком. В каждой черте Саладина сохранились следы Африки — он был грациозен, как пантера, к тому же, наверное, из лучших представителей своей нации. Брэд спокойно сделал это сравнение и пожал плечами, соглашаясь с реальностью. Быть может, потом он размножит их ради сохранения потомства.

— Отвечай, черт бы тебя побрал! — заорал он. — Что раб с плантации делает в моем доме?

Чернокожий, наконец, заговорил твердым голосом, не опустив головы:

— Я больше не раб с плантации, мастер Брэд…

— Ты хочешь сказать, что я лгу?

— Нет, сэр. Не хочу…

— Я хорошо знаю своих работников, — протянул Брэд. — Выйди на середину, парень. Давай-ка, взглянем на тебя.

Сал тут же повиновался приказу: Брэд с удовольствием заметил, что его руки судорожно вцепились в оставшиеся бухгалтерские книги. Флорри, закатив глаза, прижалась к стене гостиной. Наслаждаясь страхом, который он вселил в обоих, хозяин Селби забрал из ее руки свечу, зажег свечи на каминной полке, достал трость, которая лежала под скрещенными ружьями его отца. Когда Брэд заговорил снова, он легко коснулся щеки Саладина свинцовым наконечником трости.

— Как тебя зовут?

Этот вопрос, конечно, был излишен и Брэд задал его, улыбаясь. Он видел, что негр догадался о его цели — получить от него ожидаемый ответ.

— Я Сал мисс Рины, капитан. Мастер судья преподнес меня ей в качестве свадебного подарка.

Трость опустилась на щеку Сала. Это был проверенный удар, достаточно сильный, чтобы остался рубец, но не выступила кровь.

— Не рассказывай мне того, что я и так знаю. Я же задал тебе вопрос — чем ты сейчас занимаешься здесь?

Сал принял удар, не дрогнув. Брэд внимательно наблюдал за ним, готовясь ударить сильнее, если заметит хоть малейшее недовольство в глазах чернокожего.

— Мисс Рине понадобились ее книги, капитан. Я принес их. Она не против…

Трость снова опустилась, и на второй щеке появился рубец.

— Я против, Сал. Ты запомнишь это в следующий раз?

— Запомню, капитан.

— Я вижу, что запомнишь. А теперь вон отсюда!

Приказ прозвучал, словно удар грома. Когда Сал опустил голову в знак повиновения, Брэд бросил трость.

— Возьми книги, Флорри, — приказал он. — Положи их на письменный стол кабинета. Я взгляну на них позднее.

Квартеронка выхватила оставшиеся книги из рук Сала: при этом она бросила на него умоляющий взгляд, в котором читались и любовь, и страх. Брэд продолжал пристально наблюдать за ними. Видно, Сал надеялся, что ему позволят уйти вместе с Флорри; когда негр не выказал желания уходить, пальцы Брэда начали поигрывать с кобурой, висевшей на ремне. Он пожалел, что оставил револьвер наверху. Он стрелял в рабов и раньше, чтобы укрепить дисциплину, стараясь лишь ранить, а не убить их. Здесь так было заведено, и Сал знал это не хуже его.

— Я же велел тебе, парень, убираться отсюда. У тебя плохо со слухом?

— Нет, сэр. Я ухожу.

Эти небрежно произнесенные слова прозвучали почти как пародия, но Сал, наконец-то, прошел в застекленные двери. Он остановился в них и, посмотрев на Брэда, слился с ночью. На мгновение Брэд подумал, не вернуть ли его, чтобы учинить порку, которую тот явно заслуживал: после такого оскорбления Сал легко отделался. Затем он передумал и опустился в кресло лицом к открытой двери кабинета.

Сал уж точно ошивается поблизости в темноте. Найдется способ наказать его как следует за то, что тот возомнил, будто у него в голове есть мозги. Или за то, что в этих мозгах затаилось побуждение, хотя и смутное, способное нанести вред хозяину.

В кабинете Флорри уже раскладывала на столе последние бухгалтерские книги. Она слишком тщательно выполняла это незначительное поручение, стараясь не показать свой страх. Лицо Брэда расслабилось при этом зрелище: теперь, когда хозяин дома решил, как поступить дальше, он почувствовал себя на десять лет моложе.

— Флорри, принеси мне сигару, — приказал он. — В шкафу лежит коробка.

Он заговорил ласковым голосом, когда его рот перестал дергаться от злости, улыбка, искривившая его красивые губы, стала благосклонной. Девушка вышла из кабинета, неся в одной дрожавшей руке гаванскую сигару, а в ладони другой протянула шведскую спичку. Он взял сигару, кивнув в знак благодарности, понюхал ее, затем запихнул в рот.

— Разве мистер Селби не научил тебя, как зажигать спичку?

— Мастер Брэд, я боюсь спичек.

— Они не причинят тебе вреда, — ласково успокоил он.

— Не надо, мастер Брэд!..

Он посмотрел в ее пустые глаза и заметил в них страх. Никто из них не заговорил, пока она неловко возилась со спичкой, наконец, зажгла ее и поднесла к концу сигары. Брэд взял ее за запястье, чтобы пламя не дрожало, глубоко затянулся и не спускал с нее глаз, как охотник, собирающийся прикончить раненую лань.

— Когда ты освободишься от работы? — спросил он.

— Сейчас, сэр. Я уже собиралась уходить.

— Ты спишь в хижине?

— Нет, сэр. Сейчас я живу внутри.

— В комнате за кухней?

Флорри кивнула, у нее от страха выкатились глаза.

— Иди туда и жди. Я приду к тебе.

— Мастер Брэд, это ваша последняя ночь в Селби. Разве мисс Рина?..

— Ты видела, с чем ушел раб с плантации, — мягко сказал он. — Хочешь получить то же самое?

Она ушла, чуть волоча ноги, как раненая лань. «Это сравнение, — подумал Брэд, — сейчас ей очень идет». Налив себе еще бренди, он унес рюмку и бутылку в кабинет — он знал, что Сал из темного сада наблюдал за его разговором с Флорри, и остался доволен этим.

Ярко освещенный кабинет судьи пришелся ему не по вкусу, он погасил лампу на столе и уселся на длинном диване, набитом лошадиным волосом. Солдату всегда приятно знать, что между боями найдется, где отдохнуть. Покончив с Флорри, он проведет остаток ночи здесь. Он ляжет, не снимая сапог, и будет готов отправиться в путь сразу после того, как получит приказ.

4

Сал стоял в тени самшитов и в беспомощном оцепенении наблюдал горящими глазами за кабинетом. Он видел, как Флорри вышла из Большого Дома и начала огибать западное крыло. Он не слышал слов, наблюдая за сидящим в кресле капитаном Селби, но их смысл и так был понятен, как и неохотное согласие напуганной Флорри. Только когда она оказалась вне опасного радиуса света с портика, он вышел ей навстречу.

— Флорри, погоди!..

Она бросилась в его объятия и излила свой ужас в слезах.

— Сал, я хочу умереть. Я хочу умереть и рассыпаться на маленькие кусочки!

— Он ведь знал, что я буду смотреть, разве не так?

— Сал, лучше бы ты этого не делал.

— Слушай меня, — сказал он. — Когда он постучит, поверни ключ в замке и оставь его в таком положении.

— Сал, в комнате черной девушки нет замков.

— Бог мне свидетель, я его когда-нибудь убью!

Когда эти слова слетели с его уст, он не поверил, что произнес их. Однако после того как он сказал их, как ни странно, ему стало легче: он даже улыбнулся, видя, что Флорри затаила дыхание.

— Не говори так, Сал! Мастер Брэд выпорет тебя…

— Время, когда Мастер Брэд может пороть, подходит к концу, — сказал он. — Он сейчас не имеет права обижать тебя.

— У него есть все права. Разве я не его собственность?

— Рабство осталось в прошлом…

— Только не на плантации Селби…

Сал отошел от нее и прошелся среди затемненных деревьев самшита, сжимая кулаки в бессильной злобе.

— Иди, скажи об этом мисс Рине, — посоветовал он. — Она остановит его.

— Сал, ты ничего не понимаешь. Мисс Рина тоже принадлежит ему. Белая кожа, черная кожа — какое это имеет значение?

Сал заговорил не сразу. Она сказала правду, но он мог возразить на это своей правдой.

— Да, он владеет ею… сейчас, — тихо сказал он. — Не забудь, что Селби тоже принадлежит ему. Но он не заработал Селби. Эту плантацию держит мисс Рина. И если она не будет заботиться о плантации, то все здесь завтра погибнет.

— Забудь о завтрашнем дне, — упрямо возразила Флорри. — Важно то, что происходит сегодня. Сегодня я сделаю, как велит мастер Брэд, и мисс Рина тоже сделает, как он скажет. Она точно такая же.

— Флорри права, — заметил новый голос. — Жизнь научила ее мудрости. Не спорь с ней.

Сал обернулся и облегченно вздохнул, когда в темноте увидел светлую фигуру врача плантации.

— Доктор Янси, что вы слышали? — хриплым голосом спросил он.

— Достаточно. Сал, лучше возвращайся к себе. И оставайся там до тех пор, пока капитан Селби не уедет.

Сал бросил взгляд на Флорри, которая кивнула, соглашаясь со словами врача, и заметил, что она почти обрела прежнее спокойствие.

— Доктор, это несправедливо. Вы это знаете.

— Кто говорит о справедливости? Это закон.

— Я хочу жить сам по себе, а не как собственность белого человека. Сколько мне еще придется ждать?

— Сал, судя по тому, как идут дела, — не очень долго. А сейчас надо помнить лишь об одном: достичь мира гораздо труднее, чем выиграть войну.

Янси повернулся сперва к одному негру, потом к другому, указывая пальцем на каждого. Сал слышал, как он читал такие нотации в своей лечебнице, давая слабительное и советуя, когда отнимать ребенка от груди. Так же он успокаивал Большого Джодди, пока вправлял тому руку, сломанную во время столкновения с Брэдом Селби.

— Разве мы не имеем права сопротивляться?

— До тех пор, пока закон на его стороне, не имеете права. Посмотри на Флорри. Она это понимает.

— Разве она должна ждать его, как он ей приказал?

— Да, Сал. Вероятно, такой приказ он отдает в последний раз.

Флорри уже направилась к крылу дома, где находилась кухня. Янси взял руку Сала, собиравшегося остановить ее. Это движение привело Сала в чувство.

— Доктор, наверно, вы правы, — сказал он, смирившись с неизбежным. — Мы сейчас бессильны.

Сал ушел бы, ему ни минуты больше не хотелось смотреть на сверкавший Большой Дом, ибо тот зримо напоминал о его позоре, но Янси еще не закончил свое нравоучение.

— Сал, давай посмотрим на это вот как. Ты здесь сила, реальная сила и останешься таковой навсегда. А такая сила означает ответственность.

— Вам виднее, доктор.

Это правда, негры слушались Сала, когда он проповедовал терпение. После того, как мисс Рина сделала его кассиром, негры оставались в своих хижинах и никуда не бежали. Сал знал, дело не только в том, что она, нарушая обычай, платила им зарплату. Он тоже поддался подобным уговорам и стал живым подтверждением того, что на Юге есть белые, не считавшие негров животными.

— Завтра они будут слушать внимательнее, — сказал Янси. — После того, как ты станешь свободным. Тогда мисс Рине действительно понадобится помощь, чтобы держать рабочую силу в послушании. Только подумай, что она сделала для тебя. Разве ты не можешь отблагодарить ее за это?

Сал мог лишь склонить голову, слыша столь мудрые слова. Мисс Рина в буквальном смысле слова превратила его из раба в человека: не ее вина, что он пока не может сбросить свое ярмо. Это правда, ей отчаянно понадобится помощь, когда наступит мир. Для подготовки земли к первому послевоенному урожаю потребуется огромное количество рук. Люку Джексону не удастся набрать столько людей, хотя он и умел руководить ими на поле. К тому же надсмотрщик не справится с бухгалтерскими книгами и не сможет найти способ, как закончить год с прибылью. Сал вышел из своих раздумий, поняв, что в них не осталось места для Брэда Селби. «Проблема капитана должна разрешиться, — убеждал он себя, — сама по себе, когда обещанная свобода станет действительностью».

— Доктор Янси, я буду вести себя тихо, — пообещал он.

— Тогда я буду спать со спокойной совестью, — ответил врач плантации. — Иди в свою хижину и не шевелись, пока не прозвучит утренний колокол.

Врач пошарил в кармане и вытащил одну из своих круглых коробочек с пилюлями — в хижинах она воспринималась почти таким же символом власти, как надсмотрщик Аякс, никогда не пускавший в ход свою длинную плеть. Или волшебные бусы, спрятанные в скважине над дверью хижины, куда приверженцы Библии ни за что не догадаются заглянуть… Сал сдержал слезы, которые застилали ему глаза. Какой толк думать о плетях и волшебных бусах, когда он стоял на пороге другого, лучшего, мира?

— Проглоти вот это, — сказал Янси. — И ты будешь крепко спать.

— Доктор, я буду спать и без пилюль.

Однако, закрыв дверь хижины, он обнаружил, что легче дать слово, чем сдержать его. Десятки раз он вздрагивал, слыша шаги на улице, и обнаружил, что во время тревожного сна мечтал о возвращении Флорри. Однажды, совсем забывшись во сне, он вообразил, будто своими руками схватил капитана Селби за горло. Он улыбнулся и основательно встряхнул обмякшее тело капитана, чтобы убедиться, что тот мертв.

Пока сновидения шли своим чередом, он погрузился в настоящий сон, гордясь тем, что отказался принять лекарство доктора. Сегодня лишь во сне он мог отомстить за Флорри. «Настоящая расплата наступит, — горячо убеждал он себя, — еще до того, как жизнь Брэда Селби придет к естественному завершению».

5

Когда доктор Янси с большим опозданием явился к Большому Дому, веселье достигло кульминации: только натренированное ухо уловило бы фальшь в бахвальстве мужчин или тембре женского смеха. То обстоятельство, что полковник Гамильтон продолжал храпеть над рюмкой своего бренди, оставалось незамеченным, как и отсутствие Брэда… Теперь, загасив свою последнюю сигару и наблюдая, как Сал, пожав плечами, уходит, врач плантации почувствовал, что вечеринка Рины наконец-то близится к концу.

Все дело в интонациях, в паузах после остроумных ответов: даже с портика он смог во всем отлично разобраться. Гости Рины реагировали так, как и должны, понимая, что ночные свечи оплывают, запас веселья и комплиментов иссякает. Уверяя себя в том, что он уже внес свой вклад, Дядя Док осторожно обошел освещенную часть дома и направился к опустевшей половине двойной гостиной.

Он точно знал, где в этот час надо искать хозяина Селби. Дело не в том, что такая встреча доставляла ему удовольствие, но Брэд заслужил несколько словесных пощечин.

Столкновение хозяина и раба, свидетелем которого он только что стал, завершилось легкой победой хозяина. Брэд применил все виды оружия; он использовал их с вызывающей легкостью. Позднее наступит очередь более жестких столкновений. Никто не осмелился бы предсказать их исход. Никто не мог предвидеть, как Лорена, оказавшись между двух воюющих сторон, могла бы избежать неприятных последствий.

Наблюдая за ее затянувшейся дуэлью с Брэдом, Янси старался оставаться беспристрастным судьей. Сегодня вечером он мог сказать себе, что Лорена заслуживала победы, хотя столкновение обернулось против нее с самого начала и обещало явно мрачные перспективы. Лорена проявила себя земной женщиной, созидающей изобилие. Брэд оказался пережитком прошлого, от его прикосновения погибало все. Представляя лишь чрезвычайно малую часть Юга и его культуры, он и подобные ему стали теми гнилыми яблоками, которые портили всю бочку.

В том, что их брак оставался без наследника, проявилась определенная справедливость. Бесплодие все же было свойственно породе мужчин вроде Брэда, несмотря на то, что они с завидным постоянством плодили отпрысков в негритянских хижинах… Одна бесспорная истина оставалась в силе: Лорена сможет оправдать брачный союз, лишь родив наследника Селби. Казалось весьма вероятным, что после завтрашнего ухода Брэда она останется неоплодотворенной. Еще более вероятным казалось то, что Селби в конце года будет лежать в дымящихся развалинах. Как хозяйка плантации сумеет выжить без работы, державшей ее на плаву, без ребенка, способного заменить любовь мужа?

Когда Янси открыл дверь кабинета, Брэд лежал на диване. Судя по всем внешним признакам, от избытка бренди он погрузился в нирвану; однако он тут же занял сидячее положение, услышав шаги у двери. С открытыми глазами он казался почти трезвым. Складывалось впечатление, что перед вами джентльмен с Юга с безупречными от рождения манерами, человек, способный крепко выпить и на рассвете, распевая песни, отправиться в путь, готовый охотиться на лисиц или убивать янки.

— В следующий раз, — сказал Брэд, — проявите вежливость и сперва постучите.

Янси удобно устроился на вращающемся кресле за столом.

— Знакомство с бухгалтерскими книгами, наверно, оказалось для вас тяжким делом?

Хозяин Селби кулаками протер глаза и прогнал сон.

— Янси, не дерзите. Смотрите, как бы не перегнуть палку.

— Познакомьтесь с этими цифрами еще раз, — сказал врач плантации. — И вы увидите, что прибыли отмечены черными чернилами в положенных местах. На вашем месте я восхищался бы таким чудом.

— Я все еще не понимаю, откуда у нас взялась прибыль.

— Хвалите жену за это и контрабандистов вашего шурина. Разве не пора признать, что Лорена отличный управляющий?

— Охотно признаю, — ответил Брэд. Он поднялся с дивана и поправил полы красиво скроенной туники. — Не скрою, это меня вполне устраивает.

— Лорена не первая жена, которая успешно занимается делами мужа, пока тот носит униформу.

— Она управляла плантацией еще за два года до Самтера.

— Вините в этом капризы вашего отца, ведь вы чаще всего бывали в отъездах.

— Вы снова завели эту старую песню?

— Возможно и так, но в другой тональности, — ответил Янси мягким тоном, резко контрастировавшим с его словами. — Конечно, я не виню вас в том, что вы транжирили наследство отца так, как считали нужным. По крайней мере в то время, пока еще можно было охотиться на лисиц и драться на дуэлях, а креолки ждали вас в Новом Орлеане. Вы мастер в таких делах. Лорена охотно давала вам деньги после того, как умер судья. В браке заключались сделки и похуже.

— Только не говорите мне, что я должен пойти Рине навстречу, — ответил Брэд. — Это еще одна мелодия, которая мне уже надоела.

— Это ваша последняя ночь здесь, — заметил Дядя Док. — Разве вы не могли остаться трезвым?

— Я трезв, черт подери!

— Вы достаточно трезвы, чтобы понять, что горе убьет вашу жену, если вы сегодня к полуночи не придете к ней.

— Старый греховодник, к чему вы клоните?

— Мне надо вам подробно объяснить?

— Янси, идите к черту. Разве я виноват в том, что Рину оплодотворить труднее, чем норовистую кобылу?

Мгновение оба напряженно смотрели друг на друга: снова Дядя Док признал, что заранее проиграл спор.

— Вы прекрасно жили во время этой войны, — сказал он. — А что если удача отвернется от вас? Разве вы не были бы счастливее, если бы появился наследник?

— Конечно, был бы. Больше всего в этой жизни я хочу сына. Разве я виноват, что Рина не может ожеребиться?

— Может быть виноваты. Как и во время прежних увольнений, вы и на сей раз не обращаете на нее внимания.

— Вы хотите сказать мне в лицо, что я ублюдок? — заорал Брэд.

Дядя Док сдержался.

— Нет, Брэд. В Селби ублюдки либо очень черного, либо очень желтого цвета кожи. Вы, к сожалению, законнорожденный.

— Что вы этим хотите сказать?

— Ничего. Просто хотелось проявить остроумие, но мне это не удалось из-за отсутствия слушателей. Что же касается Рины, она хорошо подготовлена к вдовству. Она спокойно переживет вашу смерть, если нам посчастливится увидеть вас мертвым.

— Янси, это уже слишком…

— Вполне достаточно, — согласился Янси. Он поднял голову, увидев, как у двойной двери, разделяющей обе гостиные, появился силуэт. — Идет ваш надсмотрщик. Его отругайте ради разнообразия.

Оба умолкли, пока Люк Джексон закрыл двери и, прихрамывая, направился к кабинету. Надсмотрщик плантации был высокого роста с лошадиным лицом землистого цвета. Выражение этого лица не было насмешливым, а вопреки сельской традиции оставалось мрачным. Хромота, появившаяся в результате чуть не закончившейся фатально встречи с возбудившимся быком, похоже, стала неотъемлемой частью его неуклюжего облика. Люк мог позволить себе обойтись без принятых манер и только кивнуть гостям, проходя через дом. Не успел он заговорить, как Янси понял, что у него плохие новости.

Брэд вышел в гостиную и вместо приветствия сердито уставился на надсмотрщика.

— Джексон, где ты скрывался? У меня к тебе масса вопросов.

— Извините, капитан. Я выполнял поручения доктора Янси.

Акцент, с каким эти слова были произнесены, сразу выдал его. Несмотря на льняное пальто и широкополую шляпу плантатора, было ясно, что Люк Джексон — деревенщина из дальнего края. В данном случае перед ними стоял неотесанный белый арендатор из горной местности Теннеси, которому необходимо время, чтобы поставить крест на собственных предрассудках, но он тем не менее упорно цеплялся за них.

— С каких это пор ты работаешь на доктора Янси?

— Миссис Селби велела мне.

— Не миссис Селби, а я отдаю приказания, когда бываю дома. Понятно?

— Да, капитан, — ответил Люк. — Только доктору понадобился хинин из Декейтера. Раз уж я отправился в такую даль, то решил хорошо оглядеться вокруг.

По лицу Брэда было видно — назревает гроза, но Дядя Док заметил, что тот держит себя в руках. Он подавил горькую улыбку. Раб с плантации, ступивший на ковер хозяина, должен подвергнуться безжалостной порке. Порка негра являлась естественным способом излить гнев. Но ни один джентльмен с Юга не позволит выйти из себя в присутствии надсмотрщика. Белых рангом ниже нельзя было ни пороть, ни гневить.

— Разве ты не знаешь, что дорога в Декейтер закрыта для гражданских лиц?

— Может и так, капитан, но сегодня я там не увидел ни следа от наших военных. Только вокруг Атланты поднималось много пыли, и везде сновали солдаты армии северян.

— Враг не выслал патрули из Атланты. Он не осмелился на это.

— Капитан, враг сегодня выслал патрули, — сказал Люк с тем же бычьим спокойствием.

— Джексон, я не стану утверждать, что ты врешь. Я лишь скажу, что ты ошибаешься.

— Разве здесь кто-нибудь рассказывал хоть об одном нашем патруле? — спросил Янси.

— А это, извините, военная тайна, — ответил Брэд.

— Какое это имеет значение. Мы все знаем, что пройдет немного времени и Шерман предпримет очередное наступление. Раз генерал послал своих верховых в Декейтер, то он к этому уже готов.

— Янси, с каких это пор вы стали стратегом?

— Брэд, даже гражданскому лицу видно, что нас бьют. Почему бы ни признать это?

— Если бы вы не были родственником Рины, я вызвал бы вас за это на дуэль.

— Как вам будет угодно, — ответил Дядя Док. — Я верю фактам. Приятно услышать правдивые вести после ваших разглагольствований.

Брэд сжал руки в кулаки: Янси приготовился к удару. Вместо этого Брэд презрительно взглянул на него и хлопнул себя по бедру. Этот жест был предназначен Квентину Роули, который только что вошел из другой комнаты. Как всегда, Квент выглядел немного замкнутым и втайне радующимся, будто внутренне улыбаясь шутке, которую решил оставить при себе.

— Сделайте одолжение, Квент, — обратился к нему Брэд. — Скажите своему Дяде Доку, что он стал трусом.

Брат Лорены уселся в лучшем кресле гостиной. Когда Квент заговорил, то казалось, будто он думает вслух и почти не обращает внимания на беспокойные расхаживания Брэда.

— Иногда не мешает испытать чуточку старомодного страха, — ответил он. — Что до меня, то завтра к утру думаю быть уже в Мейконе. Надеюсь, мне удастся убедить сестру поехать со мной.

— Только не говорите мне, что верите этим сплетням старых женщин!

— Это не сплетни, Брэд. Вы сами лучше знаете, если только не потеряли связь с собственной армией.

— Я получаю регулярные донесения.

— Когда вы получили последнее из них?

— Я не могу ответить на этот вопрос. Генералу Худу требуется время для перегруппировки…

— Не беспокойтесь. К утру вы получите приказ, и ручаюсь за то, что он вам не понравится.

Услышав произнесенное спокойным голосом утверждение, Брэд стал расхаживать медленнее. Он был наслышан о связях Квента по обе стороны фронта и знал, что его сведения точны.

— Значит, вы полагаете, что Шерман рискнет дать сражение?

— Я уверен. И в этом не будет почти никакого риска — после избиения, которому нас подвергли у Атланты.

— Какова цель противника?

— Саванна.

— Дорогой, Саванна находится на побережье!

— Не учите меня географии, — сухо ответил Квент. — Я полагаю, что они дойдут до нее без большой битвы.

— Ни одна армия на земле не сможет пересечь Джорджию и остаться целой.

— Эта сможет и останется целой. В тот день, когда Худ сдал Атланту, Юг проиграл войну.

— Джорджия восстанет и уничтожит их.

— Ошибаетесь, Брэд, — сказал Квент. — Они уничтожат Джорджию. На этот раз вы стоите перед лицом новой войны. Такой, которая не имеет ничего общего с рыцарским духом и еще меньше похожа на кавалерийские атаки. К Новому году эта война положит конец сопротивлению в глубине Юга. И могу спорить, что к весне Виргиния капитулирует.

— Думайте, как вам угодно, — хриплым голосом ответил Брэд. — Не мое дело убеждать твердолобых. Но не говорите о капитуляции в моем присутствии.

Холодные глаза Квента не моргнули.

— Пойдите, разбудите полковника Гамильтона боевым кличем. Он будет вне себя от радости.

— Старик Гамильтон — дурак. Меня его мнение не интересует.

— Это ваше первое разумное замечание, — заметил Квент. — Когда я уходил, он еще храпел после ужина в своем кресле. Полковника вряд ли можно винить: он, наверно, отведал первый приличный ужин после того, как от него сбежали рабы. — Квент вздохнул и налил бренди. — Полковнику сегодня везет больше, чем большинству из нас. Он окончательно потерял связь с действительностью. Прямо сейчас, могу спорить, Гамильтон видит сны о том, как потерял руку у Шило, и о двух сыновьях, которых он отдал Ли в качестве пушечного мяса…

— Сэр, в моем присутствии никому не позволено критиковать генерала Ли. Даже брату моей жены.

— Я никого не критикую, включая наших генералов. И я, не моргнув глазом, позволю вам погибнуть, обороняя Селби. Но я не хочу, чтобы Лорена пострадала только потому, что вы обречены и прокляты.

— Рина — моя жена. Если я обречен, то мы обречены вместе.

— Благородное чувство, — сказал Квент. — Будем надеяться, что она не откликнется на него, и мы с ней отправимся на Юг.

— Лорена никуда не поедет, — сказал Янси. — Я сделал все, чтобы отговорить ее от такого шага.

Брэд с опозданием вспомнил о присутствии Люка и указал большим пальцем на дверь.

— Джексон, тебе лучше оставить нас. Это вроде как семейное дело.

— Зачем Люку уходить? — спросил Квент. — С тех пор как вы стали кавалеристом, он, не покладая рук, работал на Селби. Люк имеет право слышать, о чем мы говорим.

— Спасибо, мистер Роули, — сказал надсмотрщик, уже отступая к двери, явно не желая быть свидетелем ссоры хозяев. Он задержался, лишь когда Квент обратился непосредственно к нему.

— Сколько у тебя хлопка на складе?

— Почти тысяча тюков.

— Первого сорта?

— Сэр, мы здесь выращиваем только такой хлопок.

— У меня есть веские причины узнать это, — сказал Квент. Теперь он смотрел прямо на Брэда. — Мои агенты в Лондоне тоже считают его первосортным. Как вы знаете, мы можем отправлять хлопок прямиком только из Уилмингтона. Если действовать расторопно, то я мог бы еще успеть заключить сделку.

Янси заметил, что глаза Брэда неожиданно заблестели. Капитану кавалерии ужасно не хватало звонкой монеты, а Квентин всегда рассчитывался золотом.

— Что вы задумали? — резко спросил он.

— У меня есть друг в Атланте…

— У вас кругом друзья.

— Не стану отрицать это, — ответил Квент, старательно растягивая слова. — Этот друг тоже торгует хлопком. Он не совсем входит в штаб Шермана, но неплохо знаком с ним и называет его дядей Билли. Если дать ему полную свободу действий, то он успеет продать тысячу тюков до того, как их разворуют эти лодыри.

— Проклятье, сэр! Я не хочу иметь дела с янки.

— Некоторые из моих лучших друзей — янки. Хлопок Селби через Нассау уже достиг ткацких фабрик Новой Англии. Какой смысл возражать против еще одной сделки?

— И слышать не хочу.

— Даже ради Лорены? Каждый год этой бесполезной войны она вкладывает доходы плантации в никому не нужные облигации Конфедерации…

— Еще только не хватало, чтобы Селби Холл пошел на…

— Эта сделка принесет звонкую монету. Наличные будут лежать в Лондоне. У вас хватит для посева нового урожая.

— Когда Ричмонд выкупит наши облигации, у нас появится целое состояние.

Квент выпил свое бренди.

— Тогда поступайте, как вам заблагорассудится. Не сомневаюсь, что вы уцелеете. Такие люди, как вы, всегда выживают, независимо от того, что они говорят.

Спор прекратился, когда из двойной гостиной вошла Рина. Быстро обернувшись назад, она закрыла двери, взглянула на четверых мужчин с той особой улыбкой, какую берегла для подобных встреч. Брэд, дувшийся в кресле, тут же вскочил на ноги.

— Квент, я поступлю по-своему, — заявил он. — И вот что я вам еще скажу. Жена поддержит меня.

Рина медленно шла по ковру: в тишине был слышен шелест ее шелкового платья.

— Извините, джентльмены. Я помешала вашей беседе?

— Лорена, как раз наоборот, — сказал ее брат. — Это тебя прямо касается. Я думал, как избавиться от твоего хлопка…

— Если речь идет о контрабандной торговле, то я решительно против.

— Подумай хорошенько, прежде чем сказать последнее слово, — предупредил Квент. — Сделка совершенно законна, если она будет осуществлена на уровне штаба. Охрана военной полиции у твоих ворот могла бы спасти Селби от грабителей…

Рина одарила мужа сверкающей улыбкой.

— Мои ворота уже охраняются… нашей кавалерией. Лучшей защиты мне не нужно.

— Ты моя сестра, — сказал Квент. — Нельзя же все время валять дурака.

— Я леди, ставшая фермером, мне надо работать, — ответила Рина. — Война — это по части Брэда, и он, кажется, не очень волнуется. — Она улыбнулась надсмотрщику. — Люк, ты привез хорошие новости?

Люк Джексон с трудом сглотнул под пристальным взглядом Брэда.

— Мадам, Янси вам все расскажет. Я только что отчитался перед ним. Извините меня, я совершенно измотался: от Декейтера долгий путь.

Надсмотрщик вышел; глядя на его печальное лошадиное лицо, можно было решить, будто он раздумывает над тем, как избавиться от невыносимого бремени.

Рина смотрела ему вслед с совершенно невозмутимым спокойствием. «Ты уже знаешь, какие новости привез Люк, — подумал Дядя Док. — Если ты сейчас разыгрываешь спектакль, то только ради такой дубины, как твой муж». Вслух он осторожно сказал:

— Похоже, противник уже вышел из Атланты. Брэд утверждает, что ситуация находится под контролем.

Капитан кавалерии тут же заговорил и его звонкий голос звучал искренне.

— Моя дорогая, Округ Крей в безопасности. Если хоть один патруль осмелится пересечь Брод Индейцев, мы его тут же уничтожим.

— Брэд, это все, что я хотела узнать. — Посторонний наблюдатель мог бы поклясться, что Рина полностью доверяет своему мужу-воину. — В таком случае в Селби все будут спать, не видя кошмаров. Клара и полковник уезжают. Твои адъютанты проводят их до Форкса. Не хочешь попрощаться с ними?

— Отличная мысль, — согласился Брэд. — Я заодно проверю свои заставы. Соблюдая вежливость, он угрюмо кивнул всем мужчинам по очереди. Было видно, что он с радостью ухватился за этот повод, чтобы убежать от ужасающей новости Люка. — Квент, надеюсь, вы проиграли спор, — сказал он. — Какой муж мог бы требовать от жены большей верности или преданности?

Брэд ушел, нисколько не убавив щегольства и высокомерия.

— Лорена, вот это уход, — сказал Квент. — Сам мистер Бут на сцене вряд ли проделал бы это лучше.

— Не надо упрекать Брэда, — сказала Рина. — Селби — заповедник феодализма. Как владелец, проживающий на плантации, он должен сохранить кое-какие иллюзии. — Она обратилась к Янси: — А теперь говори, какие вести привез Люк. Сегодня это важнее.

Она слушала молча, пока врач плантации пересказал сообщение надсмотрщика. Когда Янси закончил, она на мгновение откинулась в кресле и закрыла глаза. Теперь врач заметил, как она устала.

— Дядя Док, это зловещие новости. Хочешь напугать меня?

— Нет, моя дорогая. Это всего лишь факты. Авангард войск Союза может появиться здесь уже к утру. Поверь моему слову, тогда на нас обрушится синяя лавина.

— Здесь произойдет сражение?

— Сомневаюсь. Случись, что Брэд столкнется с ними, если задержится здесь слишком долго, у него не будет иного выхода, как драпать.

— Наконец-то противник нанесет нам визит. Думаю, это справедливое вознаграждение за то, что я делала вид, будто его вовсе нет.

— Называй это, как хочешь, — заключил Квент, — но настала пора уносить ноги.

— Тебе уж точно пора.

— Не можешь же ты вечно танцевать под дудку Брэда.

— В этом году ты повторяешь это не один десяток раз, а часы в Селби идут вперед.

— Завтра одна пуля может все остановить.

— Я не боюсь пуль. Ты ведь только что сказал, что сражения не будет.

— Чем же тогда тебя можно испугать?

— Не думаю, что генерал Шерман тронет гражданских лиц, — сказала Рина. — Я также не верю, что он тот двуглавый дракон, каким его воображают. К тому же главная дорога идет через Переправу Брандта. Отсюда это в пяти милях к северу. Они могут нас и совсем не заметить.

— Я уже собрал свои вещи, — сказал Квент. — Завтра я уезжаю утренним поездом из Мейкона. Открой свои глаза, и поедем вместе.

— Куда ты направляешься на этот раз?

— Пожалуй, в Лондон. Большая часть моей наличности там.

— Брэд возил меня в Лондон во время свадебного путешествия. Кроме дождя я там ничего не видела.

— Тогда проведем зиму во Франции. Обратимся к парижскому адвокату, который оформит твой развод. Я оплачу по счету и позднее помогу тебе найти настоящего мужа.

— Я уже замужем, — ответила Рина.

— За Селби?

— За Селби, Квент. И за Брэдом тоже, хотя он и не хочет в этом признаться.

— Ты же не можешь жить на поле боя.

— Этот дом стал полем боя еще до того, как началась война. Я найду способ, как укрыться.

Слушая этот разговор и понимая, что эта барышня от своих слов не отступится, Янси вопрошающе взглянул на Квента. Тот пожал плечами, и видно было, что он вот-вот признает свое поражение.

— В твоих словах что-то есть, — сказал врач торопливо. — Но твой брат прав. Ты можешь с честью выйти из боя.

Рина двинулась в сторону портика, чтобы раскрыть одну из застекленных дверей. Какое-то время она всматривалась в ночь, будто ожидая, что тишина опровергнет предсказание Квента.

— Дядя Док, ты видел, как сжигают остатки растений?

— Я сам сжигал их. А что?

— Скажи Квенту, как это происходит. Он вырос в городе и, вероятно, ничего об этом не знает.

— Вся грядка накрывается дровами, — объяснял Янси. — Затем с углов подносится огонь. Земля подогревается, и сорняки гибнут. Затем ее разрыхляют мотыгой и окучивают. Новые растения восходят свежими и зелеными.

— Как раз это и произойдет в Джорджии. — Рина повернулась к брату. — Мы снова начнем сеять, когда погаснет костер.

— Полезная метафора, — ответил Квент. — Не думаю, что она применима к Югу. Война оставляет после себя особую сорную траву. Она хорошо растет на выжженной земле.

— А я говорю, что мы вырастим урожай на земле Селби.

— Без работников, которые тянут плуги?

— Наши рабы станут трудиться как получившие свободу невольники.

— Ты можешь вообразить, что старый Гамильтон станет платить зарплату новому свободному негру? Или Рэндольфы? Или Бюэллы?

— Даже им придется, если кто-то подаст пример. Когда они увидят, что только так можно уцелеть…

— Как Селби может подать пример с таким владельцем, как Брэд?

— Я позабочусь о Брэде, когда придет время, — ответила Рина. — Однако нет сомнений: этой плантацией должна заниматься я. Я никому не могу передать эту работу. Я также не могу уклониться от нее, сбежав отсюда.

— И что же ты здесь будешь делать?

— Много чего. Чтобы поддерживать Селби в надлежащем состоянии, надо работать постоянно, целый день. Еще предстоит очистить хлопок…

— В то время как на складе нет свободного места?

— Мы как-нибудь найдем место. Когда уложим последний тюк, придется подумать о будущем урожае. Брэд потребует, чтобы семена лежали в земле к тому времени, когда он уволится из армии.

— К черту Брэда и то, что он потребует! Лорена, это место должно принадлежать тебе. Наверно, только так можно решить твои проблемы. — Квент встал. Янси видел, что брат Лорены затягивает спор лишь для того, чтобы обрести равновесие духа. — Давай я соберу деньги, чтобы уплатить ему за эту землю. На это много не понадобится, когда округ займут войска.

— Брэд скорее умрет, чем продаст свою землю.

— Кому какое дело до его чувств? Его можно заставить продать ее. Чем он собирается оплачивать налоги, когда снимет с себя униформу?

— Возможно, он не снимет ее, — сказала Рина. — Если это наступление против нас продолжится, он говорит, что объединит силы с Мексикой.

Наконец зазвучал голос Янси:

— Квент, можешь уезжать со спокойной совестью. Я не могу убедить ее переехать в безопасное место. Думаешь, тебе удастся?

— Дядя Док, обещай, что ты останешься.

— Я уеду только вместе с Лореной, — ответил Янси. — Но не раньше.

— Береги ее, а то тебе придется иметь дело со мной.

— Квент, мы с Дядей Доком сумеем защитить друг друга, — сказала Рина.

Она подставила щеку для поцелуя, затем проводила брата к двери, ведущей к западному портику и конюшне. Янси заметил, что гостя выпроводили твердо, но соблюдая все приличия.

— Возьми желтый кабриолет, — посоветовала она. — Он едет быстрее всех. Аякс отвезет тебя до Мейкона.

— Я поеду один, — ответил брат. — К тому же я уже взял этот кабриолет. Мои сумки уложили в него еще до ужина.

— Видишь, дорогой! Ты давно решил бросить меня на произвол судьбы.

— Лорена, поступай, как знаешь. Желаю тебе удачи.

— Квент, мне повезет гораздо больше, чем тебе, — ответила она, улыбнувшись. — У меня есть место и работа. Ты годишься лишь для того, чтобы добывать деньги.

— По крайней мере, я не спускаю их на рыцарей без доспехов, — ответил он. — Это мой последний укол перед новой встречей. Я вернусь в тот день, когда мистер Дэвис признает, что война закончилась.

— Ты найдешь меня здесь, — пообещала Рина. — Можешь твердо рассчитывать на это.

Дядя Док молчал, пока не затворилась боковая дверь. Он подумал, что его уход весьма типичен: эти Квентины Роули с Юга всегда будут на шаг опережать историю, аккуратно избегая поражений, ибо они успевали угадать, чем закончится следующая глава до того, как ее напишут. А вот не менее сообразительные Лорены рождены, чтобы храбро встречать трудности. Сегодня он уважал бы Рину гораздо меньше, согласись она бежать вместе с братом.

— Каков наш следующий шаг? — спросил он, устраиваясь в своем любимом кресле у камина и жалея о том, что сердце старика не бьется вровень с его уверенным гулким голосом. Его попытка изобразить льющую через край жизнерадостность не обманула Лорену. Он не поднял головы, когда она встала за его спиной, оперлась обеими руками о спинку кресла и уставилась на языки пламени.

— Дядя Док, ты хорошо умеешь молиться?

— Так себе. Я не очень надеюсь на то, что мои молитвы вознаградятся. Кстати, приятно снова открыть, что Бог существует.

— Попробуй вот эту молитву. Помолись, чтобы армия Союза прошла мимо Селби.

— И сожгла бы владения Гамильтонов?

— Отнюдь. Говоря о сжигании сорной травы, я не шутила. Но если нас пожалеют, разве это не станет поворотом судьбы?

— Боюсь, что на этот раз все поворачивается против тебя. Квент говорит, что Округ Крей нанесен на карту противника подробно до последнего курятника. Эта плантация более трех лет снабжала армию Конфедерации. По-видимому, ее внесли в черный список.

— Что же тогда? Я делаю глупость, оставаясь здесь?

— Скажем иначе, девочка. Ты сможешь выйти из игры даже после того, как она будет сыграна. Здесь ты стала пленницей собственного успеха.

Успокаивая врача, Рина положила руку ему на плечо.

— Разве большинство женщин не цепляются за родной дом до последнего вздоха?

— Селби — это родной дом или символ?

— Символы тоже важны. Мало кому из нас достается родной дом или муж, о которых мы мечтаем. Ты согласен, что Селби удачная замена родному дому?

— Какое место во всем этом занимает твой капитан кавалерии?

— Я все еще остаюсь женой Брэда. Я намерена подарить ему сына. Вот для чего я создана.

— Не стану отрицать, это веская причина.

Воцарилась тишина, которую нарушило лишь шипение выпавшего в камине сучка из соснового полена.

— Я надеялась забеременеть еще до окончания его увольнения, — призналась Рина. — Эта нескромная мысль тебе нравится?

— Нет ничего естественнее, — ответил Янси. — Признаюсь, с такой замечательной надеждой можно отправиться на боковую. Если только можно спать, когда армия противника приближается к Селби. Позови меня, если я тебе понадоблюсь. Я вряд ли сомкну глаза.

Он не шелохнулся, пока Рина гасила свечи в гостиной. Он также не стал ей помогать, когда она взяла свечу с кронштейна, открыла раздвижные двери и начала подниматься по лестнице из благородной тропической древесины. Улисс, старый дворецкий, задувал свечи во второй гостиной. Он удостоил хозяйку Селби поклоном, когда та исчезла из виду.

«Гости ушли, — подумал врач плантации, — пир окончен». Он взял собственную свечу, пока в больших комнатах нижнего этажа еще не стало совсем темно. Врач начал обычный полуночной обход — старик, у которого за плечами осталось больше половины жизни, не мог отказать себе в таком удовольствии. Ему хотелось спать, но в то же время не было охоты добираться до своего дивана.

Сегодня он совершал обход особенно тщательно, проверяя задвижки на каждом окне, цепочки на тяжелой двери из красного дерева, которая вела на южный портик. Улисс уже давно сгреб в кучу тлеющие угольки, но все еще ходил от камина к камину, проверяя дымоходы, и закончил свой обход в просторной, сверкавшей медью кухне. Здесь открытые очаги были заставлены подогревателями тарелок. Готовился завтрак, который старшая повариха Пенелопа подаст через час после восхода солнца. Высокие часы «Терри» — подарок благодарного владельца ткацкой фабрики из Массачусетса — громко тикали в гордом одиночестве. Сверив их со своими часами и обнаружив одинаковые показания с точностью до минуты, Дядя Док едва заметно улыбнулся. Он вспомнил вызов, который Рина бросила своему брату. Война прошлась по опустошенному Югу, но часы Селби продолжали отсчитывать время.

Как странно, что эти часы подарил янки.

6

Рина отпустила Мамочку Джо, когда та раздела ее лишь наполовину. Пыхтение старой рабыни сначала успокаивало ее. Теперь, подчиняясь какому-то непонятному побуждению, она сама завершила подготовку ко сну.

Ее халат покоился на вешалке, юбка с кринолином находилась в специальном шкафу. Лорена сняла лифчик, высокий узкий корсет. Следы от каждого из этих предметов одежды остались заметны на ее теле из-за того, что шнуровка была затянута до отказа. Ее тело прикрывала лишь сорочка, она сбросила прекрасно сшитые льняные панталоны и осторожно спустила чулки. Лорена лишь на мгновение задержалась у стоявшего в туалетной нише большого зеркала в подвижной раме и сбросила на пол сорочку. Она еще раз убедилась, что нет такой женщины, фигура которой могла бы вызвать у нее чувство зависти.

Надо признать, ее удивительно стройная фигура терялась в пышных платьях, вошедших в моду, в оборках, делавших женщину похожей на плывущее судно. Ее груди не были большими, но отличались поразительной упругостью. Ее молочно-белая кожа поражала гладкостью, фигура мило сужалась в талии, затем расширялась в бедрах. А ноги любой скульптор назвал бы совершенными. Это была красота борзой, лишенная всяких соблазнов одалиски… Разве подобные тела созданы для любви? Откуда ей было знать, как надо любить, если она ничего другого не знала, как уступать похоти мужа?

Рина взяла с туалетного столика флакон с духами. Это был подарок с «Албемарла», флагмана флота контрабандистов Квента, прорывавшего блокаду, французские духи с сильным ароматом мускуса. Недовольно прикрыв глаза, она коснулась пробкой мочек ушей.

Не рискуя еще раз взглянуть на себя в зеркало, она почувствовала, что страшно краснеет. В такие мгновения она была готова верить, что недобрые глаза следят за ней, хотя шторы на балконе, ведущем на верхний этаж портика, были опущены, и только одна лампа горела у ее постели. Ее глаза дрогнули при виде этого внушительного памятника Эросу. Не поставить ли на тумбочку еще одну лампу? Она предпочитала совершать брачный ритуал в темноте: Брэд же настаивал на том, чтобы горел ночник. Казалось, он почти наслаждался тем, какой властью обладает над ней.

Дядя Док говорил, будто некоторые женщины беременеют благодаря своей развратной природе, и плодородие является побочным продуктом наслаждения, которое те доставляют своим мужьям. Как бы она ни старалась, ритуал Венеры не приносил ей радости: она хотела лишь подарить Селби наследника… Как всегда, эти плодородные акры представлялись ей не пространством, а живым человеком. Однажды Брэд взбешенный в горячке спора, обвинил ее в том, что она вышла замуж за плантацию Селби. Она любила эту землю, а не ее хозяина. Сегодня Лорена могла признаться в том, что это обвинение соответствует действительности. Она хотела возродить Селби вместе с Брэдом, а не самого Брэда.

Ее муж — в этом она теперь могла признаться откровенно — не поддавался изменению. Не она виновата в том, что у нее ничего не получалось, но он все же мог подарить ей ребенка. Тогда появился бы очередной наследник Селби, зачатый без любви.

Домашние рабы Селби знали много странных народных преданий из своего незатейливого прошлого. Только сегодня вечером Мамочка Джо шепнула, что сейчас наступило самое лучшее время «сделать малыша». Теперь, повторяя вслух эту грубую фразу, Рина наслаждалась ее вульгарностью. Думая об этом, она чуть не возжелала Брэда. Но даже в это мгновение она понимала, что ее желание возбудила не изголодавшаяся плоть. Брэд являлся лишь слепой мужской силой, способной помочь ей реализовать свои потенциальные возможности.

Погруженная в мысли, убаюканная теплым помещением, она совсем забыла о своей наготе. Снова увидев себя в зеркале, она с пылающими щеками вернулась к постели и взяла ночную рубашку из чистого шелка. Этот предмет одежды, спрятанный целомудренно в коробке, украшенной вышивкой, привезли из Японии на одном из кораблей ее отца. Складки ткани с шелестом легли ей на плечи, и Рина заметила, что рубашка, словно вторая кожа, обхватила ее грудь и бедра.

В другую ночь она избрала бы более скромный предмет одежды. В этом украшении медового месяца чувствовалось что-то непристойное. Конечно, именно это делало женщин привлекательными, хотя ее классные подруги в Роли шептались, что настоящие женщины вообще не имеют ночных рубашек. «Сегодня он взберется по этой лестнице, — сердито сказала она про себя. — Он обязан это сделать».

Часы, стоявшие на ее туалетном столике, уже показывали за полночь. Чтобы как-то отвлечься, Рина наклонилась к дорожной сумке, лежавшей открытой рядом с кроватью, и начала складывать в нее одежду, которая понадобится Брэду во время очередного похода. Она быстро управилась с этим. Принадлежности кавалериста в эти дни не занимали много места — на седле должны были уместиться дополнительные нагрудные патронташи.

Рина не имела ясного представления о том, чем занимается ее муж на войне. Она также не испытывала ужаса, какой охватывал большинство жен, когда мужья снова отправлялись в свои части. В Брэде было нечто несовместимое со смертью, железная воля помогала ему выйти невредимым из каждой битвы. Какие бы ошибки он ни совершал, храбрость его не покидала: об этом говорили медали на тунике его парадной униформы.

Квент часто беседовал с офицерами-однополчанами Брэда: большинство из них шептали, что капитан Селби идет на риск ради самого риска. У ручья Чикамауга под ним пали три коня. Во время рейда после отступления от Геттисберга он провел роту добровольцев через авангард генерала Мэда и вернулся. Вместе с ним уцелели еще три человека, но он мог доложить, что боевое задание выполнено. Рина отлично понимала такие истории. Брэд родился солдатом. Во время первой битвы он обрел свое настоящее призвание.

Закрыв складную дорожную сумку, Рина достала из шкафа полевую униформу, чтобы бросить на нее последний взгляд, хотя и знала, что та вычищена. Она застегивалась не на позолоченные пуговицы, а на деревянные крючки, но двойные полоски на плечах были начищены до блеска. Она аккуратно свернула униформу и положила ее на дорожную сумку, где Брэд без труда найдет ее при дневном свете. После этого она почувствовала, что горячие слезы капают ей на руки. Как чудовищно, что она так холодно провожает его, но он выполнит свою последнюю функцию в ее жизни, если подарит ей сына.

«Подобные размышления, — убеждала она себя, — столь же опасны, сколь неподобающи. Она ни в коем случае не должна проявлять недовольства тем, что Брэд опаздывает — нельзя упрекать его, если он все же явится к ней». На столе стоял графин с бренди, рядом с ним всего одна рюмка. Сколько бы Брэд ни пропустил внизу, он любил выпить последнюю порцию перед сном. Рина за столом редко пробовала что-нибудь крепче, чем глоток вина. Сейчас она налила себе полную рюмку коричневато-желтого напитка и залпом осушила ее. Она видела, что так часто делает Янси.

После некоторого жжения наступило чудесное ощущение. Она обнаружила, что еще способна преодолеть две выстланные ковром ступеньки, ведущие к брачному ложу, и опустилась на него. Устроившись, словно восточная султанша, в огромном гнезде из подушек, налила себе еще одну рюмку. Рина ждала мгновенной реакции. На этот раз, однако, она оказалась более ощутимой.

Скоро Рина невольно задремала: веки закрылись столь же предсказуемо, что и глаза фарфоровой куклы. Она один раз вскочила, услышав скрип половицы за окном на балконе.

На мгновение ей показалось, что противник уже захватил Селби. Затем, оторванная от действительности теплой оболочкой спиртного, она уснула, ничуть не беспокоясь оттого, что спит одна.

Лорена проснулась, услышав, что за окном идет дождь. У нее ныли руки и ноги от леденящего утреннего холода. Огонь на решетке камина погас. В одной шелковой рубашке, дрожа всем телом, она прошла к шезлонгу и надела стеганый халат, оставленный там Мамочкой Джо.

На столике рядом с постелью горела лампа, а стрелки часов приближались к четырем часам. Когда она раздвинула шторы, ночь еще окутывала всю землю, но за облаками уже занимался красноватый блеск, предвещавший рассвет.

Мысли Рины путались, и она не знала, что делать дальше, но спохватилась и, пошарив в шкафу Брэда, нашла хлыст. На балконе снова скрипнула половица, на этот раз под ее ногами. Рина направилась к лестнице, ведущей вниз на портик… Еще не совсем проснувшись, она выбрала этот путь инстинктивно. Рина знала, что должна загнать мужа в угол: если бы она застала его в фойе, тот, глядя нагло ей в глаза, нашел бы оправдание своему отсутствию.

Его храп она услышала, еще не открыв дверь кабинета. Как она и ожидала, Брэд спал в одежде на диване, набитом конским волосом. Рядом с ним стояла пустая бутылка. Над головой Брэда горел свет. В облике мужа проглядывало нечто животное; это впечатление усиливали расстегнутая туника и подол рубашки, который он не потрудился заправить в брюки. Рина не раз находила мужа в таком положении. Раньше она вызывала Улисса, чтобы тот помог перенести его в постель, затем спала, как могла, устроившись в нише для одевания. Сегодня у нее не было сил на подобную любезность: она знала, что до самой смерти будет избегать прикосновений Брэда.

Рина сжала хлыст крепче. Сделав шаг к дивану, она подняла его, готовясь нанести удар, но тут рука Дяди Дока схватила ее за запястье.

— Девочка, я же говорил тебе, что у меня чуткий сон.

Рина потрясла головой, словно женщина, проснувшаяся от жуткого сна и уставилась на свою руку, сжимавшую хлыст. Янси спокойно забрал у нее хлыст и отложил в сторону.

— Сейчас ты даже этим его не разбудишь, — сказал он. — Принести дробовик?

Трясясь как в лихорадке, но уже не от холода, Рина прижалась лицом к его плечу.

— Как я здесь оказалась? Я чувствую себя так, будто ходила во сне.

— Представь, Лорена, но это недалеко от истины.

— Что я хотела сделать?

— Устроить порку, — ответил он. — Видит бог, Брэд здорово истязал твой дух все эти годы. Все же лучше дать ему отлежаться. Если судить по этой пустой бутылке, Брэд отключился до утра. Он все равно не узнал бы, кто его выпорол и за что.

Не зная, кого она ненавидит больше — лежавшего на диване или себя, — Рина горько расплакалась.

— Никогда прежде мне не было так стыдно, как сейчас, — рыдая, сказала она.

— Готов согласиться, — сказал Янси. — Разве я только что не говорил, что он заслуживает плети?

— Ожидая его прихода, я выпила две рюмки бренди. Но не в этом дело.

Янси вывел ее из кабинета. Оба молчали. В окне четко отражался странный красный блеск. Наконец Рина проснулась совсем и недоуменно переглянулась с Янси, когда оба услышали непрекращающийся тихий плач, — такой звук мог раздаваться лишь в хижинах. Уже не первый раз ее работники, напуганные явлениями, выходившими за пределы их понимания, с мольбой взывали к давно забытым богам.

— Что это — лесной пожар?

— Противник поджег Атланту, — пояснил врач плантации.

— Атланту?

— Местные пожары начались два дня назад, — сказал он. — Сегодня пламенем объят весь город. Мы получили это известие час назад.

Рина высвободила руку и побежала к восточному портику. Стоя на влажной лужайке, она увидела, что небо пульсирует от чудовищного рукотворного полярного сияния с центром на северо-западе. Хотя пожар бушевал далеко, не оставалось сомнений, почему он возник и что предвещает.

Плач, приглушенный закрытыми дверями хижин, не прекращался. Только несколько молодых негров рискнули выйти, чтобы поглазеть; большинство рабов, повинуясь необходимости прятаться от того, что им было непонятно, заперлись в хижинах. Она знала, что они от страха будут ежиться в хижинах до тех пор, пока колокол не возвестит подъем… Задаваясь вопросом, будут ли рабы повиноваться завтра наглому зову колокола, Рина уже знала ответ: даже сейчас они подчинятся заведенному порядку, конец которому положило это пылающее знамение. Здесь буквами, понятными любому, было начертано, что такое свобода, но рабы плантации Селби все еще ждали распоряжений хозяйки. Осознание этого факта отдавало горьким вкусом тоника. Она спросила Янси:

— Значит, армия Союза двинулась вперед?

— Иначе это истолковать нельзя. С сентября Атланта служила им бивуаком, и теперь солдаты уничтожили ее.

Рина посмотрела на подъездную дорогу и на костры часовых, очертившие лагерь кавалеристов.

— Наверное, войску Брэда нельзя задерживаться здесь до утра?

— Они еще не получили приказа выдвигаться. Я только что узнал это от лейтенанта Ламберта.

Лорена неожиданно обнаружила, что сотрясается от смеха. Надо же было такому случиться, чтобы как раз в этот момент, когда уничтожалась столица Джорджии, Брэд Селби мог так храпеть.

— Конечно, нам следует хоть немного отдохнуть, — сказала она. — Надо готовиться к тому, что завтра сюда хлынут беженцы.

— Я распорядился организовать солдатскую столовую, — сообщил он. — Улисс и Пенелопа расположат ее у ворот. Догадываюсь, что весь округ побежит впереди войск янки…

— Дядя Док, я рада, что ты подумал об этом. Спасибо тебе. Как только станет светло, я приду туда.

Рина усталым движением руки отбросила волосы со лба. Теперь, когда ее отношения с мужем достигли роковой черты, теперь, когда угроза противника была столь же осязаема, что и пожар у горизонта, она чувствовала себя удивительно спокойной, и ей так хотелось спать, что трудно было устоять на ногах.

— Я пойду поспать, пока еще могу. Даже если бы нам и удалось разбудить Брэда, вряд ли он смог бы сейчас спасти Атланту, — сказала она, полностью разочаровавшись в своем муже.

Оказавшись снова в своей комнате, она, шатаясь, добралась до постели и натянула на себя одеяло. Она так устала, что даже не закрыла дверь, ведущую на лестничную площадку. Она больше ничего не слышала, кроме довольного храпа Брэда, она узнала этот вулканический гул, который сотрясал весь дом…

Заснуть сразу Лорена не смогла и долго плакала в темной комнате. Затем, прямо перед рассветом, она вдруг ощутила, что безвыходное положение может распутаться, почувствовала, словно спала с горла душившая ее петля. Решение появилось само собой из глубин мозга, где знание рождается раньше, чем слово. Будто ей на ухо шептал голос язычника, уверявшего, что не существует непреодолимых трудностей, даже когда надвигается армия противника и старые ценности приходится выбрасывать за борт.

Лорена лишь один раз проснулась и поняла, что льет сильный дождь. На одно мгновение она широко раскрыла глаза и ужаснулась хитрости, которую другая, прямолинейная, Лорена так дерзко предложила ей во сне. Вспомнив вдруг семейную легенду о том, что один из ее предков был пиратом, она невольно улыбнулась и снова заснула.

Дядя Док тоже улыбнется, если она осмелится доверить ему это безрассудное, неокрепшее решение. То обстоятельство, что это решение вообще пришло ей в голову хотя бы и во сне, доказывало лишь одно — ее дела приняли новый отчаянный оборот.

7

С восходом солнца дождь прекратился. Освежающий бриз разогнал облака, и они совсем исчезли с первыми проблесками света. Майор 2-го кавалерийского батальона Дэниел Кэролл вместе со штабными остановил коней на склоне над бродом Индейской реки. Он почувствовал, что устанавливается хорошая погода для битвы, предполагая, что южане без боя не отдадут эту стратегически важную переправу. Пока адъютант расправлял на седле полевую карту, он взял бинокль и начал изучать местность в южном направлении. Хотя его внимание сосредоточилось на этом занятии, он заметил, что курившаяся земля Джорджии, покрытая зеленью, была очень красивой. «Такая земля, — подумал он, — слишком щедра и не следует наносить ей вред боевыми действиями».

— Вышлем разведчиков, майор?

— Подождем. Держите батальон в укрытии, пока не станет светло.

В конце концов, сам Кэролл спешился, чтобы пройти среди желтых сосен и ближе взглянуть на реку и дорогу на дальнем берегу. Это был высокий, широкоплечий мужчина лет под тридцать, немного угловатый и загорелый, что придавало ему своеобразную красоту. Симпатичную внешность портил лишь напряженный взгляд, побочное явление военного ремесла, в котором именно от осторожности зависит, что будет впереди — жизнь или смерть. Он с удовольствием начал разминать длинные ноги, стоило им только коснуться пружинистого дерна. Затем, словно осторожный кот, спрятался за одной из сосен. После трех лет войны он освоил искусство передвигаться незаметно и бесшумно.

Сегодняшняя вылазка батальона была обычной разведкой, далеко вперед от основных сил Союза. Цель вылазки — проверить способность противника к сопротивлению на дорогах вокруг Переправы Брандта, единственно важного поселения в Округе Крей, если не считать самой Атланты, столицы округа. В разведывательных донесениях говорилось, что большая часть подразделений Конфедерации отступила с главными силами армии Худа, но Кэролл научился самостоятельно проверять подобные сведения. Твердо укрепившись на северном берегу реки, он наотрез отказался подвергать своих людей ненужному риску.

Имея позади себя четыре роты закаленных бойцов, он не сомневался, что встретит беспорядочное сопротивление противника на выгодных для себя условиях. Проще всего было бы взять под контроль брод и захватить узел дорог позади него. Он научился относиться серьезно даже к предрешенной победе.

Кэролл пробирался сквозь папоротник, вспомнив без всякого повода игру «Охота на индейцев», которой увлекался ребенком в Аллеганских горах, и остановился у самого края леса. Здесь сосновый лес сменялся лугом, мягко простиравшимся до мутной красной реки внизу. Близкое расстояние давало возможность проверить первые впечатления. С того места, где он находился, можно было остановить продвижение даже очень многочисленного противника. Брод Индейцев недаром получил такое название. В засушливую погоду всадники могли легко проскакать от одного берега до другого. Но из-за сильных дождей этим утром волны с плеском набегали на берега реки. Брод можно будет перейти, но самые глубокие места придется форсировать вплавь.

В таких условиях переправа южан под огнем противника была бы равнозначна самоубийству. Кэролл решил отсидеться под прикрытием леса и не открывать огонь до тех пор, пока не удостоверится, что его прибытие осталось незамеченным.

— Майор, мы твердо сидим?

Он улыбнулся своему молодому адъютанту. Несмотря на то, что Джеку Келлеру только что исполнилось двадцать лет, этот мальчик начинал проявлять себя отличным тактиком.

— Лейтенант, как вы бы стали действовать в этом положении?

— Раздал бы пайки, сэр, и немного выждал бы. Еще рано переправляться вплавь.

— Слишком рано, — согласился Кэролл. — Если между этим местом и Мейконом расположилась кавалерия, она непременно ищет нас. Мы поиграем в прятки, пока это еще возможно.

Приказ завтракать в седлах был выполнен молча. Второй пенсильванский кавалерийский полк состоял из ветеранов, а батальон Кэролла считался первоклассным: даже новобранцы, закаленные в недавних боях после Чикамауги, стали частью этой сплоченной оси войны. Жуя холодную булочку с беконом и в то же время изучая карту, майор обнаружил, что его бдительность не ослабла, несмотря на долгий путь из Атланты. Ему было приятно снова двинуться в путь, ощутить, что шлагбаум снова открыт.

Завершив свою спартанскую трапезу глотком рома, Кэролл почувствовал, как расширяются его ноздри, уловившие знакомый аромат: это был запах жареной рыбы, который долетал сюда с берега реки. Он заметил стоявшую там хижину и решил не проверять, кто в ней обитает: наблюдатель из лагеря Конфедерации вряд ли стал бы столь открыто заявлять о своем присутствии. Он убедился в правильности своего заключения, когда из хижины вышел негр с собакой и направился к запруде, находившейся выше по течению реки.

Видно, это было жилище раба с плантации, которому поручали ловить рыбу неводом и поставлять ее на кухню своему хозяину. Для ведения хозяйства на плантациях Джорджии было обычным делом давать такие поручения неграм. Дороги к северу от Атланты уже были запружены беженцами. А здесь, в этой идиллической утренней тишине, было немыслимо представить, что смерть в виде пятисот карабинов войск Союза затаилась в засаде, подготовленной самой природой.

Кэролл глубоко вдыхал этот запах, вызывавший ностальгию, и вспоминал склоны холмов Пенсильвании, которые называл своим домом. Там, в горной стране, были луга, запруды, а долина изобиловала хорошей пахотной землей, пока среди борозд не поднялись буровые вышки отца. Землям Кэроллов, конечно, еще только суждено почувствовать тяжесть ног марширующих солдат… Однако он не мог поверить, что эта последняя кампания в Джорджии примет скверный оборот, ведь сопротивление можно было бы подавить другими, не столь решительными, мерами. Это было бы вполне оправдано, тогда удалось бы сократить уже бессмысленную войну хоть на один день.

Майор армии Союза вздохнул при этих провидческих размышлениях, наверно, нет ничего странного в том, что мальчик с фермы, ставший адвокатом, мыслит абстрактными категориями. По крайней мере, он мог убедить себя в том, что надел военную униформу, когда в нем проснулся дух честного крестоносца. До сих пор он ничем не опозорил свой отличительный знак.

Было приятно вспомнить, что сегодняшние приказы не призывали к сожжению всех амбаров дотла. Он планировал захватить Переправу Брандта к полудню, как только выиграет ожидаемое сражение у брода. После этого ему предстояло захватить владения под названием Гринтри, куда входил этот луг, и затем Гамильтон Хандред, вторую плантацию вдоль дороги на Мейкон. Если он уложится в график, то доберется до третьей плантации, называемой Селби Холл, еще до захода солнца. Она и станет его бивуаком.

Гамильтон Хандред и Селби Холл. Он произнес эти названия вслух, чтобы почувствовать их экзотическое звучание. Каждое из них казалось миром, сошедшим с этикеток, коллекционируемых в детстве. Будут ли их владельцы столь же странными — и столь же враждебными?

Часть его войска займется охраной Переправы Брандта; другие подразделения возьмут под контроль дорогу. Селби Холл станет местом его личного штаба. Когда четыре кавалерийские роты будут развернуты в этом крае, опасность возмездия противника сведется к минимуму. Маловероятно, что Худ снова предпочтет сражение, а если оно и произойдет, то будет далеко на севере.

Ему были даны четкие указания, как поступать во время оккупации Округа Крей. Первая задача состояла в том, чтобы патрулировать дороги, пока войско Союза не двинется по ним: противником как таковым сейчас считались гражданские лица, а также мужчины в повстанческой униформе. С первыми надлежало обращаться так, как того требовала военная галантность, но любое сопротивление следовало немедленно подавлять, не исключая сравнивания с землей целых владений, что должно было служить примерным наказанием. Осуществление карательных мер оставлялось на усмотрение всех старших офицеров. Исключалась всякая жалость в случаях актов насилия. Только так можно было довести до ума, что на этот раз поражение должно стать окончательным.

Нет сомнений, некоторые жители Джорджии будут оказывать сопротивление такому обхождению, до конца отказываясь признавать поражение. Одни начнут притворяться, что подчиняются, и нанесут удар, когда армия пойдет дальше. Другие побегут в Мексику, поддаваясь иллюзии, что серые призраки могут мобилизоваться по ту сторону Рио-Гранде… «Много уроков еще предстоит усвоить, — думал майор Дэниел Кэролл. — Но после этого долгого взаимного истребления Северу и Югу придется научиться соблюдать один закон и разговаривать на одном языке».

— На это уйдет время, — вслух произнес он. — Понадобятся время и терпение.

Лейтенант Келлер, все еще изучавший карту, поднял голову и посмотрел на него с некоторым удивлением.

— Майор, как вы сказали?

— Не обращайте на меня внимания, — ответил Дэн Кэролл. — Я размышлял вслух.

8

В четырех милях к югу Брэд Селби проснулся, когда утром прозвучал сигнал горна. Почувствовав руку адъютанта на своем плече, он очнулся от тяжелого сна. Так сильно, как у него сегодня, голова не болела даже у самого Нерона, но прошлую ночь было приятно вспомнить, несмотря на ту цену, которую сейчас приходилось платить.

— Приказы, капитан. Мы их только что получили.

Брэд широко улыбнулся лейтенанту. Он заметил и тревожный взгляд Кэла Ламберта, и уже надетую полевую униформу. Это означало, что они, наконец, отправляются в путь и закончены все прощания. До тех пор, пока у Брода Индейцев стояли солдаты Севера, которых можно убивать, никакое развлечение для Брэда не могло сравниться с уничтожением янки.

На нем идеально сидели старые с заплатами габардиновые бриджи для верховой езды; туника, словно гибкая броня, обтягивала упругое тело; его облик был нов и значителен. Вот-вот он сможет снова дать наглому захватчику понять, что Конфедерация никогда не проиграет бой на собственной территории. Благодаря тому, что его голову заняли на время патриотические мысли, он почувствовал себя вполне бодрым: головную боль как рукой сняло.

Брэд напевал без слов, натягивая совершенно новые сапоги, взятые у полковника армии Союза, которого он сразил у Ресаки. Мелодия потихоньку обрела слова, и вскоре он уже громко пел. Это была сентиментальная баллада, ставшая одной из самых любимых на этой войне. Она вызывала в памяти сотни бивуаков, хороших товарищей, с которыми он пил у костра, давала уверенность в том, что все враги появляются для того, чтобы с ними сражаться и побеждать их:

«Лорена». От этой сентиментальной песни у его людей на глаза наворачивались слезы, пока они напевали ее бесконечные куплеты, располагаясь в зимних квартирах во время передышек между победами. Удивительно, что его жене при крещении дали то же самое имя. Он едва мог представить женщину, которая была бы столь далека от этого плода воображения, созревшего в солдатских мечтаниях… Но, как ни странно, Рине тоже нравилась эта песня.

Слова угасли на его устах, когда отворилась дверь холла. На пороге стояла Лорена в рабочей одежде. Выглядела она скромно, по-домашнему, как это бывало, когда она выходила в поле. Мужская шляпа из грубо вязаной соломы почти скрывала ее темные волосы. Похоже, она заметила его присутствие только тогда, когда подошла к шкафу с верхней одеждой, чтобы взять накидку.

— Я думала, что ты уже в пути, — сказала она, кутаясь в накидку.

— Почему ты встала в такой ранний час и оделась, словно няня-негритянка?

— Ты и раньше видел меня в этой одежде, — ответила она таким холодным тоном, будто обращалась к незнакомому человеку. Брэд от негодования стиснул зубы. Он и раньше сталкивался с подобными капризами жены, но быстро справлялся с ними.

— Ты не могла дождаться моего отъезда, а затем разыгрывать из себя работника на поле? — От недовольства он забыл, почему задержался здесь. Надеясь смягчить неприятные новости, он через силу обратился к ней ласковым голосом. — Но не это сегодня главное. После донесения, которое я только что получил из Атланты, в самом деле, было бы лучше, если бы ты облачилась в наряд белой нищенки…

— Я получила то же донесение, Брэд. Похоже, чуть раньше, чем ты.

— Как это тебе удалось?

— Посмотри в окно, если хочешь получить ответ, — ответила она. — Весь округ пришел в движение. Мы организовали полевую кухню у ворот. С самого рассвета мы кормим всех, кто идет в нашем направлении.

— Это было так уж необходимо?

Лорена пошла к двери и на ее лице снова появилось это странное отрешенное выражение. Он понял, что дело не просто в истерике из-за того, что он не пришел к ней в прошлую ночь.

— Я вряд ли могла поступить иначе, — ответила она. — Теперь мне пора вернуться туда.

Брэд преградил ей дорогу: эти неожиданные выходки доводили его до белого каления. Как это похоже на Рину — играть щедрую хозяйку в такое время. Его адъютант сообщил об огромном потоке повозок на дороге, но он его почти не слышал. Гражданским лицам свойственно заражать друг друга паникой при первом выстреле. Одни только слухи о передвижениях войск могут так напугать их, что целый год потом придется жить без урожая. Он был уверен, что большинство из этих упрямых неотесанных фермеров завтра вернутся домой после того, как он выиграет сражение у брода. Однако осторожность требовала, чтобы Рина на время покинула Селби.

— Послушай меня, пожалуйста, — сказал он строго. — Это зашло слишком далеко.

— Что? Вы еще не выступали. А дороги уже забиты. Теперь, когда рассвело, беженцев прибавится.

— Моя дорогая, выбрось из головы этот скот в обличье людей. Мы вывезем тебя отсюда, обогнав эту панически бегущую толпу. Если понадобится, я пошлю самого Кэла Ламберта сопроводить тебя.

Рина не возражала, пока он говорил все это. Она уже почти вышла, когда его голос, каким отдают команды на плацу, догнал и остановил ее:

— Подожди, Рина, это приказ!

— Отдавай свои приказы на поле боя, — ответила она. — Здесь ты попусту тратишь слова и время.

— Даю тебе пять минут, чтобы собрать вещи. После этого ты покинешь Селби.

— Как это возможно? Сейчас?

— В округ вторглись войска противника. У тебя нет иного выхода.

— Вчера ты говорил, что сотрешь противника в порошок, если он перейдет границы округа.

— Так оно и будет, моя дорогая, — терпеливо ответил он. — К сожалению, для этого потребуется время. Я не хочу, чтобы ты осталась здесь, когда главные действующие лица бегут. Квент сможет составить тебе компанию до Мейкона…

— Квент уехал в полночь, — остановила она его. — Я отказалась поехать с ним. С какой стати мне менять свое решение сегодня утром?

— Потому, что я твой муж. Потому, что я буду опасаться за твою безопасность, если ты останешься.

— Клара Гамильтон никуда не уезжает, — возразила Рина. — Мэри Бюэлл остается одна в Гринтри со своими рабами. Только представь, как все начнут сплетничать, если я сбегу.

— Кого интересует, что скажут эти старые курицы? Я не могу бросить свою жену беззащитной.

— Брэд, никто не станет упрекать тебя. Наши друзья знают, что мое место в Селби точно так же, как твое место в армии.

Оба стояли в дверях, сверля друг друга глазами. Напряжение схлестнувшихся темпераментов искрилось в тишине, словно яркие молнии. Отведя взгляд, Брэд понял, что она победила и не сдвинется с места.

— Я больше не могу ждать, — крикнул он.

— Брэд, тебе нет необходимости ждать. Мне ничто не угрожает. Я остаюсь здесь и обещаю, что сохраню Селби. Когда сражения закончатся, ты найдешь и меня, и Селби.

— Какой толк от бесплодной жены? Или от земли, когда у ее владельцев нет наследника?

— Возможно, я вовсе не так бесплодна, как тебе кажется.

Брэд метался по комнате, пока кричал на нее. Он запихивал сигары в дорожную сумку, выбежал в портик, чтобы бросить свое снаряжение в руки ординарца. Услышав ее последние слова, он снова обернулся к ней.

— Рина, ты беременна?

— Я больше не стану отвечать на вопросы. Извини, у ворот требуется мое присутствие.

— Будем надеяться, что я понял тебя, — сказал он. — После возвращения я повторю мой вопрос.

Брэд хотел поцеловать ее, но она отстранилась. Лорена сделала это не от страха, а лишь из-за отвращения, которое она не сумела бы выразить словами столь понятно, как в этом поцелуе. Брэд пожал плечами и напустил на себя важный вид.

— Я немедленно ухожу, поскольку ты говоришь загадками, — холодно заметил он. — И оставляю тебя здесь, раз ты на этом настаиваешь. Пожелаешь мне успехов в кампании?

— Скажи мне одну вещь, прежде чем ты уйдешь, — заговорила она. — Если у нас будет сын, мы сможем начать новую жизнь вместе?

— Если бы я знал, что у Селби появится наследник, то с радостью погиб бы от пули, — ответил он. — Но ты еще не вдова. А если я останусь без наследника, то умру не скоро.

— Родословная Селби продолжится, — сказал она. — Я сама об этом позабочусь.

— А что если янки переправятся через реку? Они и это место опустошат.

— Мы с Дядей Доком заживем среди развалин и отстроим все заново, когда это станет возможно.

— Рина, в стойкости тебе не откажешь, — признал он без большой охоты. — В этом я не сомневаюсь. Возможно, ты даже храбра. Или все дело в гордости?

— Разве это так важно, если я сохраню то, что принадлежит тебе, и дам тебе то, что ты желаешь? Брэд, занимайся своей войной. И позволь мне делать свое дело.

Они взглянули друг на друга, как два обессиленных борца, которые оба не могут нанести последний удар. Затем пронзительно заиграл горн. Брэд взял головной убор и вышел. «Рина настоящая леди и не могла громко выпалить, что забеременела, — твердил он себе. — После рождения мальчика ее долг перед Селби будет погашен, и он найдет способ, как справиться с этими чарлстонскими манерами жены. Как только он убьет своего последнего янки, времени будет предостаточно, чтобы рассчитаться с ней за ее холодность».

Спустя двадцать минут он уже выезжал на коне и во главе своей колонны. Кэл Ламберт ехал справа от него. Два сержанта следовали за ним, каждый держал на пике ротный флажок, бодро развевавшийся от утреннего бриза. Его войско двигалось парадным строем, но это впечатление смазывали голоса смеющихся всадников. Как всегда, они пели во весь голос, казалось, будто слова вырываются из одного пылающего горла.

Брэд всегда шел на войну с музыкой, с того времени, когда он служил у генерала Стюарта. Мелодия на двух банджо непременно сопровождала хор. Играли два негра, которые когда-то выступали в гостинице Атланты. Он купил обоих, чтобы развлекать гостей плантации. Наделил их статусом ординарцев, когда формировал роту Крестоносцев Округа Крей… Сегодня он с удовольствием обнаружил, что может петь вместе со всеми столь же весело, как любой младший офицер. Он подумал, что Дюси и Краун никогда не играли так здорово.

9

Майор Дэн Кэролл, обозревая реку в бинокль, не мог поверить своим ушам, когда услышал звуки, долетавшие до сосен, которые скрывали южный берег. Последний час он не выходил из своего укрытия, ожидая противника. Теперь противник решил музыкой объявить о своем прибытии. Дэн повернул своего коня и углубился в чащу. Джек Келлер сделал то же самое. За темной сияющей рекой вспорхнула стая перепелов, которую вспугнуло приближение незримых всадников. Если не считать ритмично поющего хора в сопровождении двух банджо, других признаков жизни не наблюдалось.

— Что скажешь, Джек? Это солдаты? Или рабочие, отправляющиеся в поле?

— Никак нет, сэр, — ответил Келлер. — Идет капитан Селби и Крестоносцы Округа Крей. Это знаменитая рота. Они всегда сражаются под музыку.

— Я о них ничего не знаю.

— А я уже дважды имел с ними дело, — пояснил Келлер. — Первый раз на пересечении дорог близ Геттисберга за день до отступления генерала Ли. Битва была проиграна, но они об этом ничего не слышали. Мы снова встретились у Чикамауга. Озорники Селби пробились через целый корпус пехоты. По тому, как они орали, можно было подумать, что они собираются доскакать до самого Нашвилла.

— Они напоминают воюющих придурков.

— Майор, так оно и есть. Они из тех дураков, которые полны решимости убивать. Если это действительно они, то я предлагаю предупредить нашу резервную линию. Остановить их сегодня будет трудно.

— Вряд ли они намереваются пересечь этот брод. Любой разумный командир окопался бы на противоположном берегу. Они там смогли бы задать нам жару.

— Это не похоже на капитана Селби. Он находит удовольствие в открытом бою.

Оба умолкли, когда среди сосен показался на пике флажок величиной с носовой платок. За ним последовал другой, флажки весело развевались, пока оба всадника скакали вперед. Знаменосцы скакали вплотную, обходя с фланга трех офицеров, ехавших строем в таком классически точном порядке, будто готовились к большому параду. Кэролл подавил удивленный возглас, когда на открытом пространстве вдруг показалась вся рота, скакавшая галопом и все еще голосившая свою песню.

— Да, это войско Селби, — сказал его адъютант. — Это его знамена.

— Капитан тот, что на чалом коне?

— Должно быть, сэр. У Чикамауги я не рассмотрел его из-за пыли.

Кэролл в бинокль разглядывал командира кавалерии, пока тот направлялся к броду. Брэд Селби и в самом деле, был красивым бравым воином. Вытащив саблю из ножен, капитан ехал чуть позади знаменосцев и рассекал воздух то слева, то справа умелыми резкими движениями, будто он уже схлестнулся с противником. В этом карикатурном фокуснике чувствовалось что-то неестественное, но он все же представлял угрозу, несмотря на свою щегольскую внешность.

Дэну на этой войне приходилось скрещивать сабли с другими представителями рода Селби. Он убедился, что те храбры, как львы, и, отступая, представляют даже большую опасность, чем наступая. «Вот, — подумал он, — еще одна живая легенда. Этот противник будет сражаться с полным знанием дела так же изящно, как на рыцарских турнирах при всех доспехах бились его предки».

— Ну и ну! Он действительно собирается переправиться через брод.

— Похоже на то, сэр, — шепотом ответил ужаснувшийся Келлер.

Пока оба разговаривали, чалый конь вошел в мелководье, высоко поднимая брызги. Знаменосцы уже плыли на своих конях, оказавшихся в более глубоких местах реки. Всадники роты натянули уздечки и, не замедляя темпа, следовали за своим капитаном. Твердо решив преодолеть нелегкую переправу, все перестали петь. Однако банджо продолжали играть свою мелодию. Несмотря на три сотни качавшихся в воде всадников, на инструменты не попало ни капли воды.

Через мгновение мелодия достигла ушей Дэна. Он не удивился, обнаружив, что невольно подпевает слова. Возникла довольно комичная ситуация.

Кто-то говорил, что «Лорена» повстанцев, как и «Боевой гимн» Севера придали смысл этой братоубийственной войне. Дэн сам впервые услышал эту мелодию во время битвы при Шенандоа, в которой обе стороны оспаривали победу. Снежная буря, налетевшая неожиданно и бушевавшая два дня, сделала сражение невозможным. Во время перемирия противоборствующие стороны хоронили убитых, обмениваясь обычными оскорблениями и табаком. Когда наступала ночь, было легче нести ночное дежурство под звуки этой песни. Сентиментальные слова, как и сама мелодия, воспевали глицинии, лунный свет, трели пересмешника. Воскрешая прошлое, они обещали еще более радужное будущее, когда прежнее вожделенное изобилие вернется на опустошенную родную землю.

В то время Дэн Кэролл был еще рекрутом: боевые действия в Долине стали его первой кампанией. Слушая голоса этих храбрых бойцов, он тогда молил Бога о том, чтобы снегопад никогда не прекращался…

— Майор, открыть огонь?

Дэн виновато вздрогнул и вернулся к действительности. Всадники противника плыли посреди течения, умело управляя конями. Чалый боевой конь нашел опору под ногами. Капитан Селби, приподнявшийся до этого над седлом, чтобы облегчить коню ход, опять сидел крепко в седле и нацелился саблей на луг, развертывая свое войско в боевой порядок. По обе стороны от него появились флажки, звезды на них сверкали своими перекрещивавшимися лучами на кроваво-красном фоне земли. Будто по сигналу, до берега долетел крик повстанцев. Этот презренный крик, словно струя воды, пробежал по спине Кэролла.

— Не стреляйте, Джек, — сказал он. — И старайтесь громко не смеяться. Пока все развивается как в комической опере.

— Сэр, это будет длиться недолго.

Стратегия кавалеристов Конфедерации (если она заслуживала такого термина) была видна как на ладони. Не обращая внимания на обычные меры предосторожности, Крестоносцы Округа Крей бросились в брод, не замедляя стремительного темпа, надеясь достичь северного берега благодаря превосходному искусству верховой езды. Даже не выставив передового отряда, чтобы обезопасить себя от неожиданностей, они сейчас собирались занять позицию за бродом, которую будут защищать до последнего всадника, в лучших традициях побежденной стороны. Эта была школьная теория сражения, основанная скорее на смелости, нежели на тактике. Кэролл мог бы аплодировать смелости, но знаменосцы уже приблизились на расстояние выстрела.

Если бы он пожелал, то мог бы напасть на роту Селби, пока та качалась на конях посреди реки. Однако такой шаг раскрыл бы местоположение его значительно превосходящих сил. Какие бы ни были вражеские потери в этом случае, некоторым из всадников противника удалось бы спастись, а Кэрролл хотел, чтобы сегодня конфедераты до конца испили чашу поражения. Когда же противник достигнет северного берега, то он окажется в классической ловушке, так как у него на флангах будет хорошо скрытая кавалерия Союза.

— Сэр, не пора ли?

— Не торопитесь, Джек. Мы не станем раскрывать карты.

Все еще сохраняя парадный строй, две трети коней конфедератов добрались до суши. Когда из воды появились последние всадники, боевые флажки поднялись выше, а капитан, рисуя саблей сверкающие дуги, подавал роте сигналы. Двое черных, как смоль, музыкантов все еще перебирали струны, извлекая сладко-печальную мелодию. Они прекратили играть, когда капитан подал сигнал замолчать.

— Всем остановиться!

— Всем остановиться! — Голоса сержантов, рявкнувших эту команду, показались странно тихими на огромном лугу. Эхо, отдавшееся среди сосен, словно издевалось над блеском вытащенных из ножен сабель.

— Приготовиться к бою!

Селби и его офицеры (двое молодых лейтенантов, угрюмые взгляды которых придавали им возмужалый вид) медленно направились к сосновой роще. Позади них всадники беспечно покачивались в седлах, выстроившись, как на параде, в непрерывную линию напротив дул войск Союза. «Триста неподвижных целей, — подумал Кэролл, — проще не бывает». Его охватила знакомая волна сострадания. Прежде чем она схлынула, он подумал, не предупредить ли их, крикнув, что огня не будет, если конфедераты сложат оружие. Такое предложение, конечно, могло бы оказаться бесполезным. Он сам попадал в не менее жестокую засаду у Севен-Пайнс и еще раз у Фредериксберга — сегодня пора вернуть долг.

— Пора, сэр?

— Пора, Джек.

Дэн поднял руку в перчатке и ждал, пока не убедился, что обратил на себя внимание сержанта. Когда перчатка с крагами опустилась, из пятисот карабинов раздался первый залп.

С такого удобного расстояния залп поразил больше мишеней, чем одну из четырех. Второй залп оказался не менее опустошительным, ибо он почти накрыл первый. Противник закачался под градом пуль, но сохранил строй. Фланги вместо того, чтобы тут же разойтись, сблизились, превратив неподвижную цель в летящий клин конской плоти. Офицеры, развернув коней с тем же удивительным хладнокровием, в мгновение ока образовали острие клина.

— Огонь!

Кэролл не понял, кто первым отдал этот приказ — он или Селби. Он только видел, что кони голубых и серых поддались общему порыву, и им потребовалось мгновение, чтобы вступить в смертельно опасный контакт. Боевые кличи слились и заглушили топот коней. Искушенные в такого рода сражениях, противоборствующие стороны обменялись беглым огнем прежде, чем схлестнулись вплотную. Но из-за первых двух опустошительных залпов исход этой битвы был уже предрешен. Битва в буквальном смысле закончилась, так и не начавшись.

Двести всадников конфедератов оказались выбитыми из седел еще до первого соприкосновения стальных клинков. Теперь осталось девяносто всадников против пятисот — отчаянная попытка стаи волков компенсировать безнадежное положение контрударом.

Джек Келлер руководил плотным охватом противника, а Дэн наблюдал за этим с командного пункта. Он видел, что командир конфедератов, оставшись целым и невредимым, бросился в гущу рукопашного боя и срезал первых всадников Союза, бросившихся на него. Уже стало ясно, что Селби завоевал славу неуязвимого: такая неуязвимость объяснялась более глубокими причинами, нежели удача. «Этот вожак, — подумал Кэролл, — ведет других навстречу смерти. Каждый карабин войск Союза уничтожал всадников врага, но берег эту великолепную цель до последнего момента…»

На подобные раздумья не оставалось времени. Поднявшись на стремена и издав собственный боевой клич, Дэн Кэролл выскочил из засады и устремился к лугу, чтобы завершить начатое его войском.

Противник, охваченный стальным кольцом, сужавшимся после каждого обмена ударами, был близок к гибели. Кэролл понял это еще до того, как успел присоединиться к Келлеру, который стоял по периметру боя и выкрикивал точные приказы, ведшие к полному разгрому неприятеля. Он вовремя увидел, как серый клин, став меньше, но, не потеряв силу, бросился на смертельное окружение. Это было наступление ва-банк, когда сломанные в столкновении ноги лошадей не принимались в расчет.

Револьвер Кэролла, наведенный на голову Селби, дал осечку. Еще мгновение, и он уже обменивался ударами с одним из лейтенантов конфедератов — молодым человеком с сумасшедшим обезьяним лицом, который дрался словно танцующий дервиш, пока Дэн, отлично владевший саблей, не разоружил его.

Эта короткая дуэль стала финалом сражения. Джек Келлер, прикончивший только что второго адъютанта Селби, напал на противника Дэна сзади и сбросил с коня, прибегая к помощи сапог и ругани. Кавалерия синих уже перестраивалась, подчиняясь ряду громких команд занять боевую позицию.

Дэн заметил, что Крестоносцы Округа Крей были разбиты почти до последнего всадника. Пережившие залпы из засады, бились, как терьеры, отказываясь сдаваться даже под дулом оружия. Сначала показалось, что Келлеру удалось вышибить из седла последнего уцелевшего противника… К северу, где луг сливался с сосновым лесом, отряд синих тщетно преследовал единственного всадника, вырвавшегося из окружения.

Около двадцати всадников вытянулись в пунктирную линию. Дэн видел, что капитан Селби скачет далеко впереди, отстреливаясь и все еще выкрикивая зов мятежников.

Всадники 2-го Пенсильванского кавалерийского батальона приступили к беглому подсчету убитых. Они привыкли к ужасным последствиям сражений. Во время молниеносного нападения они потеряли всего девять человек — все они пали в рукопашном бою. Более двух десятков было ранено. Наименее пострадавших из них отправили к перекрестку дорог ждать подхода медицинских повозок, которые всегда сопровождали пехоту. Два батальонных хирурга делали все возможное на месте, чтобы спасти раненых.

Убитые конфедераты лежали опрокинутыми рядами — после тщательного подсчета их оказалось более двухсот семидесяти. Как и опасался Кэролл, раненых почти не было. Враг дорого отдал свои жизни. Он делал все, чтобы не уронить свою честь.

Лейтенант Кэл Ламберт, единственный пленник, которого взяли без единой царапины, плакал от злости и умолял, чтобы его расстреляли на месте. Когда гнев лейтенанта улегся, Кэролл обнаружил, что тот вполне готов отвечать на вопросы. Он сообщил, что всадникам было поручено прикрыть отступление из Округа Крей последнего крупного подразделения пехоты. Потери южан были ужасающими, однако пленник отказывался винить в этом капитана Селби — или хотя бы признать, что капитан почти наивно пренебрегал тактикой. Кэролл догадался, что на месте капитана Ламберт тоже бросился бы форсировать брод.

— Лейтенант, вы всегда предпочитаете идти на такой риск? — спросил он. — Неужели все дело в гордости? Или вы действительно считаете, что один южанин стоит десяти наших бойцов?

Молодой человек выдавил улыбку. Смирившись с тем, что выжил и полностью внес свою лепту в эту войну, он вел себя как образцовый пленник. — Разве капитан Селби сегодня не доказал этого?

— По крайней мере, он избежал плена, — ответил Дэн.

— Он никогда не попадет в плен. И он никогда не сдастся.

— Лейтенант, можно узнать, почему вы так считаете? Он — один из тех оставшихся бессмертных, о которых мы читаем в книгах?

— Как вы сказали, сэр?

— Такие люди встречались везде, у всех народов со времен Римской империи. Солдаты, которые не умирают, но исчезают.

Голубые глаза Ламберта сверкнули жестко, как мрамор.

— Нет другого такого кавалерийского офицера. Большинство из ваших генералов подтвердят это.

— Я видел его в бою, — тихо сказал Кэролл. — Я вполне согласен с вами.

— Тогда я буду вам признателен, если вы не станете присваивать ему причудливые ярлыки. Кто вы такой? Проповедник в униформе?

— Нет, мой друг. Я всего лишь юрист из Филадельфии и страстно люблю доказывать истину. Почему ваш капитан продолжал сражаться, если знал, что окружен? Где он сейчас найдет убежище, вырвавшись из окружения?

— Если вы хотите узнать мое мнение, майор, — ответил Ламберт, — то он к ночи прибудет в штаб Худа. Даже если ему придется загнать своего чалого жеребца до смерти.

Дэн кивнул. Капитан Селби будет жить ради новых битв. Теперь он вынужден направиться на север, пробиваться через авангард Союза. Частью официальной версии сегодняшнего сражения станет то, как он расскажет об этом самоубийственном промахе, а не горькая правда о том, что он вел себя как дурак, попавший в окружение. Кэролл хотел донести эту истину до сознания пленного, но сдержался. Сегодня молодой Ламберт и так достаточно наказан.

— На моей карте значится плантация, которая называется Селби Холл, — сказал он. — Ваш капитан случайно не оттуда?

Пронзив Кэролла пристальным взглядом жестких голубых глаз, Ламберт ответил твердо:

— Майор, я назвал вам мое имя и мой полк. Даже юрист из Филадельфии не должен требовать большего.

Дэн коснулся руки юноши.

— Не подумайте, что я досадую из-за того, что капитану удалось бежать, — сказал он. — Я не стану в отместку сжигать его родной дом, если вас волнует именно это.

— Значит, вы занимаетесь поджогами по приказу? Майор, я вас правильно понял?

Кэролл напрягся и подал знак охранникам пленного. Он уже начинал жалеть, что задал свой последний вопрос.

— Нет необходимости обсуждать мои приказы, — сказал он. — Но вот что я вам скажу, Ламберт. Вам чертовски повезло, что ваша военная карьера закончилась сегодня утром.

— Вряд ли повезло, если я попаду в тюрьму Севера.

— Это я вам тоже обещаю, но пленным вы останетесь ненадолго.

Он резко отдал честь, когда стройный молодой человек ушел окруженный охраной. Второй пенсильванский кавалерийский батальон был готов форсировать брод, оставив своих убитых лежать рядом со сраженными кавалеристами противника до прибытия похоронных нарядов. Путь к Переправе Брандта был свободен: у Кэролла не было оснований волноваться. Селби Холл был отмечен на его карте как привал на сегодняшнюю ночь. Только прирожденный романтик поверил бы в стечение обстоятельств.

За эту кампанию Дэн видел десяток домов на плантациях. Занятый более срочными делами, он проезжал мимо них, бросив лишь любопытный взгляд. Почему ему с таким опасным нетерпением хотелось взглянуть на владение Селби? Или спросить себя, мог ли подобный визит дать ключ к пониманию характера безумного героя, который столь дорогой ценой срывал себе лавры.

10

Весь долгий день Рина работала вместе с Янси в импровизированной столовой на дороге около ворот. С рассвета до середины дня шли беженцы с севера страны. Большинство вынужденных эмигрантов теснились в фермерских повозках. Другие, продавшие Конфедерации последнего осла, устало брели по пыльным дорогам. Пешеходы с радостью принимали пищу Селби. Все, почти без исключения, предпочитали есть, не задерживаясь в пути.

До сих пор никто из этих людей не видел ни одного живого солдата Союза. Языки пламени, взвившиеся над Атлантой вчера вечером, возвестили о том, что генерал Шерман снова двинулся вперед, значит, сообразительному жителю Джорджии следует двигаться еще быстрее. Все это утро из уст людей, шедших в колонне среди пыли, передавались слухи. У Переправы Брандта видели стотысячную армию. На отдаленных фермах семьи умирали от голода в постелях. В Округе Гранта, что лежал к северу от Индейской реки, совсем не осталось зерна…

Рина слушала все эти сказки краем уха. Наконец, наступил вечер, и колонна поредела до мелкого потока людей, затем вообще никого не осталось. После ее исчезновения над землей, словно ореол, витала лишь дымка. Сейчас, когда даже пыль осела, Рина увидела, что на дороге к северу тоже никого нет. Пустая дорога почему-то казалась менее зловещей, чем забитая народом. Отсутствие признаков жизни говорило о том, что чудовище, поглощавшее все, притаилось где-то совсем рядом.

— Лучше иди домой, пока еще есть силы передвигаться, — посоветовал Дядя Док.

Рина сняла шляпу плантатора и начала медленно обмахивать себя. Оставшись одна, она испытывала глубокое облегчение: не было затравленных глаз, смотревших на нее поверх столов на козлах, которые она использовала для раздачи пищи.

— Я не устала, правда, — ответила она. — Я просто работала так быстро, что подумать было некогда. А теперь, когда дорога опустела, я не понимаю, хочется ли мне думать. Что это все значит?

— Только то, что фермерский край может быстро опустеть, если все заберут свои кровати и бросятся бежать.

— Говорили, что Гринтри сожгли. Что у брода расстреляли тысячу человек. Что в Гамильтон Хандред полным-полно синих. Но никто не видел дыма или хотя бы одной вражеской униформы.

— Возможно, они шли по Северной дороге, а не по главной, где застава. Даже сто тысяч человек не найдут кратчайший путь через такие широкие просторы.

— Дядя Док, ты ведь знаешь, они придут сюда еще до наступления темноты. Я тоже это знаю. К чему тогда было велеть Салу закопать серебро и бренди?

— Девочка, Сал закопал не все спиртное. В это время дня я принимаю свою первую рюмку. Пойдем со мной и дождемся наших посетителей с комфортом.

Было так легко подчиниться движению его руки, коснувшейся ее локтя, отвернуться от опустевшего раздаточного стола и от затихшей дороги, найти укрытие от солнца под деревьями подъездной дороги. Полевая повозка ждала за воротами, Сал держал в руках вожжи: он церемонно поклонился, приглашая ее сесть. Сал весь день трудился вместе с подобранной им группой полевых рабочих — заслуживающими доверия людьми, которые будут держать языки за зубами. Они закопали последние серебряные сервизы в канаве между овощеводческим хозяйством и оранжереей и накрыли тайник дерном так ловко, что никакой мародер не мог бы вынюхать его.

Сал трудился больше других, однако после работы выглядел опрятно в своей белой льняной одежде. Подчеркивая свою власть, молодой негр постоянно следил за тем, чтобы одежда выделяла его среди других рабов, даже среди домашних слуг.

— Сал, боюсь, что пришлось долго копать.

— Пустяки, мисс Рина. Работа закончена, и мы все еще и переписали.

— Каждый предмет лежит в сумке из замши и в джутовой таре, — сказал Янси.

— Серебро не очень потускнеет, мадам, — добавил Сал. — Если только не пойдут сильные дожди.

— А как дела с наличными?

— Они в надежном месте в стенах конторы Мастера Люка. Кастор проделал отличную работу.

Повозка ровно поднималась по наклонной подъездной дороге, все молчали и испытывали какую-то странную раскованность. Рина все еще удивлялась тому, что так быстро смирилась с неизбежным. На покрытой гравием круговой дороге перед домом Сал спрыгнул, чтобы подать ей руку и помочь выйти из повозки.

Благодаря капризам осени, день в Джорджии выдался теплым и солнечным. В приунывшем цветнике, которым гордились в Селби, все еще стояли ряды хризантем, георгин и клумбы гладиолусов, напоминая об ушедшем лете. Проходя по английскому саду, Рина не могла поверить, что можно уничтожить такую красоту. Она уже начала думать о том, что надо бы снять с поля работника и упаковать луковицы каладиума в торфяном мху, пока еще не грянула настоящая зима… На фоне зеленого остролиста сверкнуло красное крыло кардинала. Ее глаза следили за полетом птицы. И в ее душе наступил привычный покой, венчавший конец дня.

Несмотря на погоду, Лорена всегда завершала рабочий день такой прогулкой, если погода благоприятствовала. Потом она пила чай на портике, а Дядя Док наслаждался ароматом первой рюмки бурбона и предавался мечтаниям, которые навевала эта пора дня. «Сегодняшний день будет похож на все остальные. Если войска противника и пришли в наши края, то они начнут рыскать в поисках продовольствия в других местах, а не в этом красивом саду», — надеялась она.

Вот и сегодня на портике Улисс восседал за чайным столом. Он поставил ее стул на то место, где солнце пригревало каменные плиты. До нее доносился приглушенный обычный шум плантации. На западе рьяно косили на сено оставшуюся траву. Жужжание токарного станка в плотницкой мастерской говорило о том, что Кастор и Поллукс вытачивали стропила для крыши новой хижины. Даже певучий голос Пенелопы у крыльца кухни, звавший кур на ужин, вписывался в эту пасторальную симфонию. Все это свидетельствовало о том, что здесь ничего не изменилось, что дорога за ее воротами, забитая днем беженцами, принадлежала другой планете.

Рина поднялась по истертой кирпичной дорожке, держа срезанные георгины. Поставив их в пустую вазу на столе и делая вид, что чай, который она налила, был лучшего китайского сорта улунг, а не американский лавр, она улыбнулась дремавшему Дяде Доку и спросила:

— Я правильно поступила, доверив Салу спрятать золото? Я подумала, что он справится с такой задачей.

Янси кивнул, не отрывая глаз от рюмки.

— Вот именно, он из тех помощников, которые платят доверием за доверие.

— Наверно, мы напрасно это сделали. Я просто не могу представить, что на нас надвигается целая армия.

— После тех часов, которые ты провела у ворот?

— Дядя Док, мы уже сидим здесь целую вечность и думаем о лучших временах. Почему бы нам ни продолжить это занятие и не помечтать наяву?

— Вот тебе и ответ, — сказал Янси, он указал пальцем в сторону северного пастбища, холмистого зеленого пространства, которое постепенно спускалось к дороге у реки. Рина без особого любопытства взглянула в ту сторону. Рано утром Брэд ускакал по той дороге. Помня прощальный зов его медных горнов, она не очень испугалась, услышав за росшими полумесяцем ивами звуки чужого горна. Он прозвучал едва слышно и далеко. Янси, обладавший острым слухом, раньше Рины уловил эхо этого звука.

— Может, это Брэд возвращается, — предположила она.

— Слушай внимательно. Этот горн трубит другим языком.

— Языком янки?

— Лорена, у брода сегодня утром произошел бой. Один из рабов Бюэлла видел его со стороны рыбных запруд.

— Почему ты мне не сказал об этом?

— Ты и так была занята.

— А Брэд?..

— Не беспокойся, он отделался без единой царапины. Но его войско было уничтожено почти до последнего всадника. Скоро ты узнаешь, почему так случилось.

Горн заиграл снова — на этот раз ближе. В то же мгновение Рина услышала стук колес повозки на подъездной дороге. Появился Сал и посмотрел на них полными испуга глазами.

— Кавалерия Союза, мисс Рина! Приближается через луг!

— Ты сам это видел?

— Мадам, Джодди сказал мне об этом. Он колол дрова — он точно видел их. — Язык Сала запинался, и его грамматика стала хромать. — Они едут медленно. Делают вид, будто с ними здесь некому драться…

Горн заиграл опять, и ему звонко ответили с запада. На этот раз можно было точно определить реакцию плантации. Когда наглые звуки утихли, тишина, словно тисками, охватила Селби. Рина услышала какофонию звуков. Тишину нарушил топот бегущих ног, крик подхваченного на руки ребенка… наконец, показалось, будто завопил дух, предвещая смерть, и у всех от ужаса окоченели языки. Рина знала, что в этот час женщины в хижинах готовят ужин: работники, кроме разнорабочих, отдыхают у себя… На подъездной дороге пони рванулся вперед, когда Сал щелкнул кнутом; его сообразительная голова догадалась о желании Рины.

— Сал не позволит рабам сбежать, — быстро заметила она. Теперь, когда противник был почти виден, она обнаружила, что обрела прежнее спокойствие. Рина ожидала, что о прибытии врага возвестят выстрелы, лошади, скачущие прямо через ее лужайки. Все что угодно, только не эта перекличка горнов — и неожиданный поступок раба в полевой повозке, решившего взять ответственность в свои руки.

Люк Джексон выбежал, прихрамывая, со скотного двора и тут же воскресил гнев, о котором она забыла. Он задыхался от бега.

— Проклятые янки, мисс Селби!.. Валят наши ограды, не спрашивая разрешения и не извиняясь!..

— Лорена, лучше иди в дом, — посоветовал Дядя Док.

— Это мой дом, — твердо ответила она. — Гостей я встречаю на своем портике.

Тут она увидела своего первого северянина — покрытого пылью лейтенанта, который ехал так, будто лошадь являлась продолжением его поджарой фигуры. Он приближался легким галопом. За ним вольным строем следовал отряд. Через мгновение они взяли под контроль подъездную дорогу и каждый угол дома. Второй отряд, ведомый линейным сержантом, остановился между домом и хижинами. Рина увидела, как со стороны луга показались другие всадники и взяли под охрану двери амбара и подъезды к хлопкоочистительному заводу.

Из хижин не показалось ни одной головы, пока не завершилась осада. Рина догадалась, что это заслуга Сала, который быстро справился со своей задачей… Лейтенант осадил лошадь у портика и спрыгнул с седла. Несмотря на свой воинственный вид, это был еще совсем мальчик. Когда он обратился к Янси, его улыбка казалась почти дружелюбной:

— Тут остались мужчины, сэр?

— Лейтенант, мы здесь одни, — ответил Дядя Док. Рина затаила дыхание. Самообладание Дяди Дока привело ее в восторг.

— Не возражаете, если мы проверим?

Руководствуясь непонятным инстинктом, который полностью вывел ее из транса, Рина шагнула вперед и взглянула на человека в синей униформе. Мгновение назад, если бы потребовалось, она своим телом встала бы на пути этих захватчиков. После того, как этот молодой человек спросил разрешения войти, демонстрируя безукоризненные манеры, ему нельзя было отказать.

— Входите, лейтенант, — твердо сказала она. — Нам нечего скрывать.

«Ничего, кроме серебра, сохранившегося со времен королевы Анны, — мысленно добавила она. — Ничего, кроме небольшой суммы звонкой монеты, которая спасет моих работников от голода… и тысячи тюков хлопка, которым сейчас не найти покупателя». Она вспомнила бухгалтерские книги на своем столе, где перечислялись ее выплаты Конфедерации: если верить слухам, эти списки сами по себе могли приговорить плантацию Селби к сожжению… Однако этот мальчик в униформе не походил на поджигателя амбаров. Как и два настороженных сержанта, последовавшие за ним в фойе, монотонно говоря меж собой и растягивая слова так, что она едва понимала их.

— Что они хотят от нас? — шепотом спросила она.

— Надеюсь, ничего такого, чего у нас нет, — ответил Дядя Док, избегая ее взгляда.

На ступенях портика Люк Джексон замычал, как бык, когда капрал стал проверять, не спрятано ли на его теле оружие. Теперь лужайки заполнило множество всадников, причем все они передвигались в четком строю. То там, то здесь конь наступал на клумбы с цветами. Рина на мгновение закрыла глаза, когда услышала звонкий хруст, что означало только одно — оранжерея погибла… В доме слышался лишь топот быстрых шагов.

Похоже, обыск быстро закончился. Тотчас на балконе верхнего этажа появился лейтенант, за ним вышли его сержанты.

— Все чисто, майор. Нам можно где-нибудь пристроиться?

Словно в ответ на этот громкий вопрос, от синей массы отделился всадник и выехал на покрытый гравием круг около подъездной дороги. Рине не надо было смотреть на знаки отличия на его плечах, чтобы угадать, что это командир вражеского войска: даже с этого расстояния он казался таким высоким, будто доставал до неба.

Она знала, что подобная иллюзия возникает от ауры, окружавшей этих чужаков. Хотя Рина твердила, что должна ненавидеть этого майора, она не испытывала к нему никакой ненависти. Наблюдая, как тот спешивается, она даже не смогла притвориться холодной. Вместо этого она ощутила неодолимое желание пойти ему навстречу. Протянуть руку и коснуться его просто ради того, чтобы убедиться, что он настоящий.

— Майор Дэниел Кэролл, миссис Селби, — спокойно представился неприятель. — Второй пенсильванский кавалерийский батальон. С вашего позволения, я должен забрать ваш дом.

Рина смотрела на него ничего не понимающим взглядом и обрадовалась, когда его внимание отвлек адъютант, подбежавший с картой в планшете. Ее сильно поразило то обстоятельство, что он говорит на ее языке, правда немного резковато. Еще хуже оказалось то, что он знал, как ее зовут. Селби, видно, значилось на карте, которую он изучал… Ее до глубины души потрясло возникшее желание приблизиться к нему и взять его руку в свою.

Она быстро заговорила, подавив свое желание.

— Тем не менее Селби Холл вынужден отказать гостям в ночлеге, — ответила она. — Майор Кэролл, я не стану делать вид, что вы желанный гость. Но я приглашаю вас в гости.

Янки оторвал глаза от карты. Рина впервые заметила, что этот худой, обожженный солнцем человек красив, что его непринужденное поведение является не притворством, а попыткой установить между ними взаимопонимание.

— Я ценю вашу любезность, миссис Селби, — ответил он. — Будем надеяться, что мои люди и я заслужим ее.

— Чего именно вы хотите от нас?

— Мне приказано воспользоваться этой плантацией в качестве временного командного пункта, — ответил он в столь же обезоруживающей манере. — Мы не ожидаем новых стычек. Ничто не пострадает, пока я командую, при условии, что вы не станете препятствовать нам выполнять свои обязанности. Как видите, нам понадобится довольно большое пространство для бивуака. У нас есть палатки и свой рацион. Мы просим у вас лишь фураж.

— Доктор Янси покажет вам дорогу, — распорядилась она. — Мистер Джексон, мой управляющий, позаботится о лошадях.

Ощущение чего-то фантастического углублялось, пока она отдавала эти распоряжения с такой торжественностью, будто майор был желанным гостем. Кэролл поблагодарил за эту любезность, тогда Дядя Док сделал движение, похожее на поклон. Люк Джексон одарил гостя злым взглядом, но все же подчинился ее приказанию. Пройдя немного вперед, он молча указал на ближайший сарай с сеном.

— Еще раз благодарю, миссис Селби, — сказал майор. Он указал на своего адъютанта, стоявшего на балконе. — Это лейтенант Келлер. Мы расположимся здесь, если вы не возражаете.

— Комнаты вам приготовят через полчаса, — сказала она. — А как ваши остальные офицеры?

— Они останутся вместе со своими людьми.

— Мы ужинаем в семь, — сообщила она. — Этот час устраивает вас?

Если это приглашение и удивило Кэролла, то он не подал виду.

— До семи у нас будет достаточно времени, миссис Селби, — ответил майор. Он исчез, прежде чем она успела прийти в себя от слов, которые только что слетели с ее губ.

Квартет капитанов, спешившихся синхронно, поспешил в сопровождении Янси и управляющего за своим командиром, когда тот скрылся в сарае с сеном. Батальон, умело управляемый сержантами, прошел мимо дома взводами за своими офицерами. Рина все еще не могла сдвинуться с портика, когда последний кавалерист исчез среди рабочих зданий.

— Миссис Селби, можно расположить наши карты в вашей гостиной?

Лейтенант Келлер спустился с балкона и стоял рядом с ней; на нижней ступеньке застыл ординарец с планшетом и ждал дальнейших указаний. Рина согласно кивнула и отошла в сторону. Ординарец вошел в дом с видом человека, который накопил опыт размещения десятка штабов в подобной обстановке; молодой лейтенант отвесил церемонный поклон и последовал за ним.

Рина обнаружила, что способна оставаться в фойе и наблюдать за их работой. К ней вернулось некоторое спокойствие, когда она увидела, что вражеский штаб будет размещен с минимальными для нее неудобствами. Лейтенант взял со стола севрскую вазу и отнес ее к книжному шкафу так осторожно, будто это была священная реликвия. Было видно, что майор говорил серьезно, обещая не наносить вреда… Неужели возможно, что этот мужчина не людоед, как она представляла, а джентльмен, облаченный в синий мундир?

«Майор знает мое имя, — подумала она. — Он знает, что это Селби Холл. Кто его прислал сюда — дьявол или Бог?»

11

Янси остановился, шагнув на мостик, расположенный над оградой, способной выдержать напор свиней, и отделявшей скотный двор от пастбищ. Эти пастбища должны были оставаться под паром до весны. За один час эти шестьдесят акров расцвели новым урожаем — геометрически правильно расставленными брезентовыми палатками, сосредоточенными вокруг пустого пространства для приготовления пищи. По мере того, как тени удлинялись, некоторые полевые кухни от накала обрели вишнево-красный цвет. Запах жареной ветчины, исходивший из палаток, явно говорил о том, что 2-й Пенсильванский кавалерийский батальон обживается на новом месте.

В дальнем углу пастбища в разделенном пополам загоне расположились лошади и конюхи, последние были заняты тем, что выгружали сено из стоявших у ворот телег с высокими бортами для перевозки хлопка. Кругом ходили офицеры, инспектируя постельные принадлежности под брезентом. Пока Янси наблюдал, один из них начал задавать Люку Джексону вопросы. Врач плантации вздохнул с облегчением, когда надсмотрщик стал отвечать вполне любезно…

Пока войска неприятеля устраивались, никаких происшествий не случилось. Вероятность, что Люк окажет сопротивление, была незначительна. Теперь он понял, что в него стрелять не будут и у захватчиков пока нет планов сравнять Селби с землей.

Внимательно наблюдая за всем, Янси сделал вывод, что это обычная оккупация и она не предвещает ничего зловещего. Сегодня в рядах неприятеля царило почти радостное настроение, и он догадывался, отчего. Сражение у брода оказалось решающим: Округ Крей теперь стал побежденной провинцией… Кэролл сам об этом говорил. Селби избрали местом расположения его штаба из-за географического положения. Ничто не говорило о том, что майор собирался уничтожить плантацию. Тем не менее стало ясно, что их судьба оказалась в руках майора, который всячески демонстрировал свои добрые намерения.

Совершая обход плантации, майор был поражен чудесами, которые здесь творила Лорена. Он искренне хвалил образцовые жилища рабов и заботу о благосостоянии рабочих плантации. Быть может, потом его интерес удастся обернуть на пользу Селби. Фуражиры генерала Шермана уж точно будут держаться подальше, пока здесь находится этот батальон. Кто станет их защищать, когда батальон двинется дальше?

Видя, что майор вот-вот подойдет к нему, Янси снова скрыл свои эмоции под маской.

— Лейтенант Келлер только что забрал ваши вещи, — сообщил врач. — Миссис Селби выделила вам южные апартаменты в гостевом крыле.

Майор вместе с Янси шли по тропинке, извивавшейся среди овощеводческого хозяйства площадью в пять акров. Оба молчали, но в этом молчании не ощущалось напряженности.

— Миссис Селби оказалась более чем щедрой, — заметил Кэролл. — Должен признаться, это ставит меня в тупик.

— Она родом с Юга, а вам посчастливилось быть ее гостем.

— Почему она пригласила меня на ужин?

— Это часть гостеприимства.

— Вы хотите сказать, что она пригласила меня по собственному желанию?

— Перестаньте, майор, — сказал Янси, — неужели вы так недогадливы?

Кэролл улыбнулся:

— Этот трюк известен жителям Новой Англии — отвечать вопросом на вопрос. Мне в голову не приходило, что в Джорджии к нему тоже прибегают.

Янси принял вызов.

— Вы хотите узнать, хочет ли она угодить вам? Ответ будет утвердительным.

Оба остановились в конце розового сада и заинтересованно смотрели на великолепный южный портик, возвышавшийся перед их взорами. Теперь, когда день угасал и Улисс шествовал по комнатам нижнего этажа, зажигая канделябры, Селби Холл, похоже, приобретал новые черты. Сегодня вечером ярко горели все подсвечники. Янси кивнул, выражая молчаливое одобрение: будь он на месте Лорены, он устроил бы самый великолепный спектакль.

Кэролл заговорил тихо, не спуская глаз с Большого Дома.

— Простите мое неоригинальное замечание, но это красивое зрелище. Такое впечатление, будто здесь сохранился римский храм.

— Храм, переживший свое время?

— Это сказали вы, а не я. Когда я сказал миссис Селби, что мы повредим только ее цветочные клумбы, я говорил правду. Разве она не поверила мне?

— Это означает, что нас пощадят?

— Да, до тех пор, пока здесь командую я.

— Полагаю, что это и так разумеется, поскольку вы используете нашу плантацию в качестве бивуака, — сухо заметил Янси. — А что потом?

— «Потом» на войне ненадежное слово, доктор.

— Можно, я рискну задать единственный важный вопрос?

— Задавайте, — спокойно ответил Кэролл. — Вы получите честный ответ.

— Я слышал, что ваши начальники военной полиции могут защитить имущество, если захотят того. Для этого требуется лишь вывеска на воротном столбе…

— Это верно. Такие вывески существуют.

— Может ли человек вашего положения оставить в Селби одну такую вывеску? И солдата, который следил бы за ее выполнением?

Майор и глазом не моргнул.

— Доктор, вы преувеличиваете мое значение.

— Как это понимать?

— Начальники военной полиции прикомандированы к корпусам.

— Вы ведь можете внести такое предложение.

— Это входит в мои обязанности. В мои обязанности также входит уничтожение имущества, если на то есть причины.

Янси почувствовал, что настроение у него ухудшается. Он мыслил достаточно трезво и понимал, что поход Шермана преследовал несколько целей. Любители поживиться чужим добром, какие водятся в любой армии, были подобны голодным воронам. На высшем уровне офицеры получили приказы стереть с лица земли сооружения, служившие Конфедерации, — очаги партизанского движения, склады армейских подрядчиков, плантации, которые позднее могли стать источниками снабжения противника. Видно, Селби входила в список подобных владений, если только этот загадочный янки не доложит обратное… И так было ясно, что он остановился здесь, преследуя не одну цель. Судьба Селби решится в другом месте, но он все же сможет повлиять на вердикт.

— Доктор, вы простите меня за то, что я говорю так откровенно?

Янси быстро взял себя в руки.

— Ваша откровенность для меня честь, — ответил он. — Сегодня я больше не буду задавать трудных вопросов. Не хотите выпить со мной перед ужином? Составьте мне компанию.

— С удовольствием, когда я приведу себя в порядок. — Кэролл снова казался отрешенным после недавней вспышки откровенности. — Может, вы позволите мне предложить вам виски. В седельном вьюке у меня найдется пенсильванское ржаное.

— Гостям разрешается пить только наше спиртное. В Селби это железный закон.

Кэролл улыбнулся:

— Вы уж точно давно припрятали свое хорошее виски.

— Только бренди, майор. Но не бурбон.

— Уверяю вас, у бурбона есть свои положительные стороны. Но я предпочитаю наше ржаное виски, выдержанное в дубовой бочке.

— Возможно, после войны нам удастся сравнить оба сорта виски.

— Случались и более странные вещи, — ответил Кэролл. Он шел впереди к Большому Дому так непринужденно, будто все время жил здесь.

Гостевое крыло находилось со стороны длинной галереи, которая соединялась с гостиной, прилегавшей к кабинету хозяина. Проводив Кэролла к его апартаментам, Янси поспешил разыскать Лорену.

Врач обнаружил, что в столовой никого нет. Он улыбнулся, заметив вазу с орнаментом посреди стола, второй лучший фарфоровый сервиз и винные рюмки. Он заметил, что оловянный обеденный сервиз расставили так аккуратно, будто у судьи лучшего серебра не было. Его брови снова приподнялись, когда он увидел на буфете две бутылки иоганнисбергера[9], уже перелитые в графины. Большая бутыль шампанского «поммери»[10] стояла наготове в ведерке и уже покрылась пузырьками после погружения в ледяную воду родника. Он знал, что это последнее шампанское в винном погребе… Видно, Лорена готовилась встретить врага с шиком.

Аромат привел Янси на кухню, в духовке он обнаружил пару фазанов, фаршированных канадским рисом по секретному рецепту Пенелопы. Рядом лежал лук в белом соусе и засахаренный сладкий картофель: видно, даже в положении осады часы в Селби не останавливались. Улисс точил ножи в кладовой, а Флорри стояла на коленях перед духовкой и поливала птиц их собственным жирным соком. Врач плантации внимательно оглядел домашних рабов Лорены, затем объявил, что майор Кэролл будет готов к назначенному часу. Он не заметил ни тени недовольства. Было видно, что домашние рабы лояльно отнеслись к прибытию врага, их преданность хозяйке Селби осталась непоколебимой.

— Где миссис Селби?

— На хлопкоочистительном заводе, доктор Янси, — откликнулся Улисс. — Рина просила вас не беспокоиться. Она скоро вернется.

Дядя Док улыбнулся, несмотря на тяжелые раздумья. Теперь, когда Лорена примирилась с присутствием войск Союза на ее земле, можно было ожидать, что она, следуя привычке, посетит склад. Она вряд ли могла одеться к ужину, не проверив, в сохранности ли ее драгоценный хлопок.

Янси застал ее на тюке в тени погрузочной платформы: Рина задумчиво опустила голову, а ее пальцы ухватились за клок хлопка, который торчал из джутовой упаковки.

— Не раздумывай слишком долго, — сказал он. — До прихода нашего гостя осталось полчаса.

Хозяйка Селби покраснела, но не подняла глаз.

— Ты все показал ему?

— Мы обошли твои владения от края до края.

— Скажи мне, что он говорил. И ничего не пропускай.

— Майор убедил меня, что он джентльмен и философ, — сказал Янси. — Конечно, он не нашего круга, но понимает нас достаточно хорошо. В целом я бы сказал, что сюда могли бы заявиться гораздо худшие завоеватели.

— Он оставит нас в покое?

— Это зависит от двух факторов — от приказов, которые он получит от своего корпусного командира, и — от тебя.

— Что я могу?..

— Сперва взвесим, какие донесения он может отослать. Он завершает инвентаризацию ресурсов Селби. Если у него сложится впечатление, что мы еще можем оказаться полезными Конфедерации, то его долг — сжечь плантацию. Или точнее, рекомендовать корпусу пойти на такой шаг.

— Тогда у нас нет никаких шансов.

— Возможно, что они все еще есть. А это, моя дорогая, зависит от второго фактора, о котором я только что упомянул.

— Ты намекаешь на то, что я пробудила его лучшие чувства? Как солдат Союза, он смотрит на меня только с одной точки зрения.

Янси сел на тюк с хлопком: он осторожно подбирал слова и смотрел на профиль Лорены.

— Лорена, ты сделала довольно поспешное заключение. Не забывай, что этот человек из сельскохозяйственной Пенсильвании: мне рассказывали, что больше нигде нет такой плодородной земли. Конечно, он восхищен тем, чего ты здесь добилась, твоей заботой о полях, тем, что ты обращаешься с рабами как с людьми, а не как с собственностью…

— Записи в книгах сохранились. Он обязательно обнаружит, что мы поставляли генералу Худу…

— Мы уже ничем не можем помочь генералу Худу, и его дело проиграно. Разве это не меняет наше положение?

— Дядя Док, все будет не так просто. Как может майор Кэролл пренебречь своими принципами или приказами?

— Давай забудем о приказах и взглянем немного на эти принципы. Я уже назвал его философом. Хочешь узнать его биографию?

— Если ты настаиваешь, — ответила Рина. — Должна признаться, мне казалось, что у тебя сложится более мрачное впечатление.

— Так и было бы, если бы Кэролл оказался закоренелым военным, который действует по приказу. Он закончил колледж Принстона в Нью-Джерси и готовился к адвокатуре в Филадельфии. Когда началась война, он уже стал удачливым юристом. По-моему, выбор им этой профессии говорит о многом. Стоило ему захотеть, и он мог бы вообще не работать. Он из богатой семьи…

— Майор Кэролл тебе и о своей родословной рассказал?

— Он об этом не говорил. Но даже я наслышан о семействе Кэроллов из Пенсильвании. Они взялись за добычу нефти в 1859 году, но до этого освоили добычу железной руды. Сегодня им принадлежит речной флот. Угольные шахты и ткацкие фабрики Питсбурга…

— Какая нам от этого польза? Мы ведь враги.

— Может, мы перестанем быть врагами, если ты станешь искусно защищать свои интересы.

— Какой смысл имеет слово «искусно» в лексиконе циника?

— Сама догадайся, — ответил Янси. Он все еще упорно избегал ее взгляда. — Кэролл опытный человек, а не какой-нибудь свихнувшийся аболиционист[11]. Он смотрит на вещи всесторонне. Я советую тебе сдаться ему на милость. Поклянись, что это муж вынудил тебя снабжать квартирмейстеров Худа, если он потребует бухгалтерские книги.

— Я не стану врать даже ради спасения Селби.

— Очень хорошо, если хочешь, оставайся благородной. Тверди, что триста негров, работающих на плантации, и их семьи без твоей помощи умрут с голоду. Говори, что из них выйдут хорошие вольноотпущенные, если он не лишит их средств к существованию. Я думаю, что он согласится.

— А если не согласится. Что тогда?

Янси отвечал:

— Ты хорошо помнишь историю древних времен? Например, Пунические войны?

— Довольно хорошо.

— Тебе известна судьба Ганнибала, генерала из Карфагена?

— Того, кто завоевал Рим?

— Он не совсем завоевал его. Такова моя точка зрения. Ганнибал подошел к самым воротам во главе лучшей армии в мире и готовился подвергнуть город разграблению. Однако на следующий день он пошел дальше. История не оставила нам достоверного объяснения того, почему так случилось. Поэты твердят, что женщина заставила его изменить первоначальное решение.

— Ты считаешь, что я могу так очаровать майора Кэролла, что он пощадит нас?

— Можно попробовать, — ровным голосом ответил Янси.

— Он пойдет дальше. Следом за ним придут другие. Что помешает им уничтожить все?

— Я слышал кое о чем, но точно не знаю, пока сам Кэролл не подтвердит это. Если он на столбе твоих ворот оставит предупреждение начальника военной полиции, в котором всем войскам Союза будет предписано не беспокоить нас, мы легко отделаемся.

Пристально наблюдая за Лореной, Янси заметил, как та в задумчивости распрямила плечи, и понял, что его слова достигли цели.

— Ты точно знаешь, что он предпримет такой шаг?

— Настоящие приказы спускаются сверху. Но могу спорить, что начальство Кэролла прислушивается к его советам. Он из тех, с кем считаются.

Лорена задумчиво кивнула.

— Ты мне поможешь?

— Разумеется, девочка.

Когда Лорена встала на ноги, огонь в ее глазах поведал ему то, что он хотел узнать.

— Нам пора переодеться к ужину, — сказала она. — В Селби не принято, чтобы гости ждали.

12

Разглядывая свое чисто выбритое лицо в зеркале ванной, Дэн Кэролл пришел к выводу, что выдержит экзамен. Конечно, его туника повидала всякое, но ее сшил лучший портной Филадельфии. Сегодня он мог лишь пожалеть, что она сохранила такой ярко-синий цвет. Однако он остался доволен тем, как туника сидела на нем, и сапогами, которые сверкали, словно отполированное зеркало.

Вернувшись в спальню, Дэн Кэролл отпустил ординарца и широко раскрыл ставни. Оставшись, наконец, один в этом потрясающем доме после того, как задачи сегодняшнего дня были выполнены и совесть его была спокойна, он глубоко вдохнул свежий ноябрьский воздух и высунулся из окна, чтобы обозреть огромные сады. Он вновь потерял ощущение времени и почувствовал, что близится роковой час его судьбы…

По сумеречной бархатной лужайке плыл силуэт: белый мотылек в сопровождении темной тени. Он узнал хозяйку и врача плантации, идущих вместе, увлекшись беседой. Дэн вздохнул и торопливо закрыл ставни. Догадываясь о теме их серьезного разговора, он пожалел, что у него нет своего доверенного лица.

Джек Келлер подошел бы для этой роли, но его адъютант уехал с дневными донесениями. Кэролл только что сообщил мажордому, что он будет единственным гостем. Зная, что доктору Янси еще потребуется время, чтобы переодеться, он растянулся на шезлонге, стоявшем между окнами спальни, и предался мечтаниям. Редко бывало, чтобы боевые задачи завершались столь же успешно, как начинались. Эта оставалась до сих пор блестящим исключением. Кульминацией победы у реки стал прием в этом доме. Даже в самых смелых мечтаниях он не мог бы себе представить столь блестящий особняк, как Селби Холл, или такую хозяйку.

Кэролл неплохо знал Юг, но в основе этих знаний лежало чтение книг или суждения, которые мало отличались от предрассудков. Правда, во время кампании он многое видел сам, но это были мимолетные впечатления, не позволявшие составить целостную картину. Он также встречал немало южан, которые от Виргинии до Нового Орлеана пели нестройную симфонию поражения. Стоя рядом с командующим в звании генерала на приеме, устроенном в Нашвиле, чтобы подсластить побежденным горечь поражения, он увидел десяток дам, которые настойчиво твердили о непоколебимой вере в Союз… Было ясно, что хозяйка Селби выкована из более прочного металла.

До сих пор она хранила безупречное самообладание. Удастся ли найти способ, как разбить эту скорлупу и достучаться до скрывавшейся под ней женщины? Если бы они смогли встретиться и поговорить как равные, поймет ли он лучше ее страну?

Улыбнувшись собственному нетерпению, Дэн начал расхаживать по роскошному жилищу, осматривая персидские ковры, бархатные портьеры темно-бордового цвета на каждом окне, картину над мраморной каминной полкой. Он узнал в ней, тихо присвистнув, работу художника Ромнея[12]. Ванную, из которой он только что вышел, по великолепию можно было сравнить с Помпеями. На мраморном столе в гардеробной было столько бутылочек и мазей, что их хватило бы на дюжину Бруммелей[13]. Над царской постелью возвышались четыре рифленых столбика, увенчанные классическими бантами — символами любви и балдахином, который усеяли, словно звезды, золотистые пчелы Франции. Однако в этом глубоко укоренившемся комфорте не было ничего вызывающего. Он принадлежал Селби Холлу так же, как и английские самшитовые рощи и подъездная дорога длиной в четверть мили, над которой аркой нависали ветви многовековых дубов.

Признание того факта, что строительство этой империи было полито обильным потом черных рабов, нисколько не умаляло ее красоту, созданную многими поколениями. Возможно, Лорена Селби и была цветком той культуры, которую он, Дэн Кэролл, поклялся полностью искоренить. Но от этого привлекательность Лорены нисколько не убавилась.

Дэн потряс головой, думая над этой загадкой, и перешел из гостевых апартаментов в галерею, чтобы познакомиться с рядом увековеченных в картинах предков. Портреты шли по порядку, начиная с первого Селби, нога которого ступила на землю Нового Света — мужчины из Джорджии в пышном парике, чей напыщенный вид и сердитый взгляд говорили о том, что он любил пить трехпенсовое вино, столь же недвусмысленно, будто заключение врача было приложено к портрету. Более поздние Селби не были столь полными, но этот дерзкий взгляд не исчез. Как-никак они все же завоевывали целинные земли с королевским патентом на руках. Естественно, они считали, что полное владение землей, как и движимым имуществом, обрабатывавшим ее, им обеспечено.

На предпоследнем портрете был изображен мужчина в мантии судьи. На его колене лежала открытая книга, а его рука безмятежно покоилась на глобусе. Снежно-белая грива прикрывала благородное чело; глаза смотрели тепло, хотя нос придавал ощущение холодности. «Вот человек, — подумал Кэролл, — который впитал все знания своей профессии». Судья Эндрю Селби не вписывался в эту галерею денежных мешков, охотившихся верхом на лис — своим величием он поднимался над остальными. Не возникало ли такое впечатление потому, что его лицо излучало больше ума, чем гордости?

Последний портрет — высокий, щедро одаренный природой мужчина в униформе Конфедерации — вернул роду Селби доминирующую черту. Кэролл тут же узнал в нем своего утреннего противника. Руки Брэдфилда Селби в перчатках с крагами сомкнулись на эфесе сабли; художник нарисовал его в профиль на фоне грозового неба. Возможно, из-за декораций он сам казался больше декорацией, нежели мужчиной. Именно этот портрет предвещал конец рода столь отчетливо, что это ясно видел даже случайный гость. Особенно если этот гость встречался на поле боя с другими «брэдами селби».

Во всей этой длинной галерее не оказалось ни единого женского лица. Дэн из этого сделал вывод, что в Селби Холле лишь мужская линия считалась достойной портретов. Он отмахнулся от этой мысли и прошел в двойную гостиную.

Врач плантации, сидевший у камина, встал со своего места.

— В это время, я пропускаю вторую рюмку, — сказал он. — Иногда третью, если приходят скверные новости с фронта. Майор, надеюсь, что наш бурбон придется вам по вкусу.

Выбрав кресло напротив врача, Дэн взял предложенную рюмку. В камине, разделявшем их, с треском горели сучки легкой древесины. Это было превосходное виски, и с первым глотком он почувствовал, как спадает накопившееся за день напряжение. Если бы он сидел у отцовского очага из необтесанного камня, смакуя пунш после целого дня охоты в горах, он не чувствовал бы себя более безмятежно. Казалось, будто отворилась незримая дверь, пропуская его в Селби Холл, но не к его секретам.

Его принимали как гостя из другого мира и захватчика, которому оказывают формальное гостеприимство до тех пор, пока он не проявит себя врагом. Главные вопросы оставались без ответов. Он будет добиваться ясности при встрече с хозяйкой за ужином.

Думая о Лорене, он скорее почувствовал, нежели увидел, как она вошла. Сначала на лестнице послышался шелест платья, затем ее голос, пока она совещалась с дворецким. Она тихо поздоровалась из фойе, и оба мужчины встали. Когда она на мгновение задержалась под арочным входом, разделявшим две гостиные, Дэн замер от удивления. Казалось, будто неожиданно ожил еще один портрет, смелыми заключительными мазками завершая галерею Селби.

Сегодня вечером на ней было платье из зеленого, как арбуз, шелка с глубоким вырезом и приколотыми к груди бриллиантами в виде солнца с расходившимися лучами. Другие драгоценные камни украшали ее запястья и волосы, собранные в высокий шиньон, который удачно обнажал ее молочно-белую шею и плечи. Когда они встретились на портике, ему показалось, что Лорена Селби поразительно красивая женщина. Здесь, в домашней обстановке, пока теплый свет свечей падал на темные волосы хозяйки дома, от ее красоты у него захватило дух.

Он видел, что Лорена заметила, какое впечатление произвела на него. Еще мгновение и ее черные глаза тут же оценили его с ног до головы. Она прошла вперед и протянула руку. Этот жест наложил печать формальности на его присутствие. Когда их пальцы соприкоснулись, майор чуть наклонился, чтобы поцеловать ей руку, но та выскользнула прежде, чем ему удалось осуществить свое намерение.

— Джентльмены, мы можем приступить к трапезе, когда вы пожелаете, — объявила она. — Улисс уже сообщил, что ужин готов.

Через час Кэролл, разомлевший от великолепной еды и вина, и Лорена вели словесную дуэль по всем направлениям, а врач выступал в роли хладнокровного судьи. Майору еще только предстояло выиграть спор, хотя он считал, что уже добился своего. Он не испытывал к ней недобрых чувств, поскольку она отважно сражалась на своей территории. Пока он не подвергал сомнению ее власть на этой плантации, она имела все основания играть главную роль.

По мере того, как войска Союза продвигались из штата в штат, он спорил на одни и те же темы и с другими леди с Юга. Сегодня ему еще раз напомнили, что не Юг, а Север начал военные действия. Желая сохранить свои «особые порядки», Юг всего лишь дал отпор агрессии. Понятное дело, армия, у которой больше пушек, должна одержать окончательную победу. Хозяйка была готова признать за северянами почти полную победу, если бы не гениальные действия генерала Ли в Виргинии… Она все еще настаивала на том, что эта война бесполезна, что умные люди должны были встретиться на условной границе, разделявшей две воюющие стороны, и договориться.

Что же касается рабов, то это дело Юга. Несмотря на прокламации из Вашингтона, Юг должен решить эту проблему самостоятельно, по собственному мнению. Здесь, в Селби, она могла доказать с помощью бухгалтерских книг то, что рабы на плантации жили лучше, чем многие заводские рабочие Новой Англии. Затем рабам можно будет дать образование — и в конце концов освободить их от рабства. Просвещенные южане всегда верили, что все закончится свободой. Если проявить терпение, то этого можно достичь без кровопролития, не посеяв зубы дракона, которые будут терзать землю юга целый век…

— Ответьте мне на один вопрос, миссис Селби. Если это было бы в вашей власти, когда бы вы освободили своих негров?

— В тот момент, когда они смогли бы воспользоваться свободой.

— Завтра? Через пятьдесят лет? Или никогда?

— Я раскрою два секрета, — ответила Рина. — Даже при жизни судьи Селби рабов, которые могли бы воспользоваться свободой, учили читать, писать и считать. С тех пор, как я управляю делами, им платят зарплату. Таким образом, я решила надежно удерживать их на земле до тех пор, пока не прояснится, что делать в будущем.

— Значит, вы здесь управляете всеми делами?

— Полностью с тех пор, как мой муж пошел воевать.

— Он освободил бы их?

— Наверное. Я надеюсь на это.

— Извините, но я не могу в это поверить.

— Как вы можете судить о капитане Селби, если вы не знаете его?

— Я встретился с ним сегодня у Брода Индейцев. Должно быть, вы знаете об этом. Я уже был наслышан о капитане Селби. Я не собираюсь говорить плохо об отсутствующих, но именно из-за таких людей, как Селби, эта война стала неизбежной.

Рина сжала губы, но ее голос не дрогнул:

— Майор, я не стану опровергать такую оценку.

— Рабство и права штатов, с точки зрения воинственного человека, являются синонимами. Когда в Джорджии снова наступит мир, такие люди сделают все возможное, чтобы удержать негров в рабстве.

— Это их право.

Дэн улыбнулся и посмотрел на бокал, который Улисс только что наполнил шампанским. Эту дуэль он решил выиграть, несмотря ни на что.

— Ответьте мне еще на один вопрос, миссис Селби. Из-за чего началась эта гражданская война? В чем главная причина раздора?

— Право жить по своим правилам, — ответила Рина. — В Джорджии мы не пользуемся выражением «гражданская война». Для нас это война между штатами.

— Вот именно. Мистер Линкольн давно говорил, что он не стал бы трогать рабство, если бы ему удалось сохранить Союз. Однако, раз началась стрельба, войну нельзя закончить честно, не освободив наших рабов…

— Наших негров, майор. Они не ваши.

— Тогда мы вместе отвечаем за них, — спокойно добавил он. — Оставим пока рабство в стороне. Самое важное, чтобы выжили эти Соединенные Штаты. Когда мы перестанем стрелять, они впервые станут по-настоящему соединенными. Эта война докажет миру, что мы государство, и одно целое — сильнее его составляющих частей. — Майор умолк, когда Янси, сидевший на другом конце стола, начал ему аплодировать. — Я не собирался произносить ура-патриотическую речь, — заметил он. — Однако я рад, что доктор согласен со мной.

— Наша хозяйка тоже, — добавил Янси. — Только при вас она в этом не признается.

— Мы все можем сойтись на том, что эта война бессмысленна, — сказал Дэн. — Разве нам нельзя заключить сепаратный мир между собой?

— Вряд ли, — ответила Лорена, — если вы намереваетесь сжечь нашу плантацию.

Это была констатация создавшейся ситуации, а не вопрос. В наступившей тишине казалось, что смысл ее слов расходится, словно круги на воде после брошенного камня. Впервые Дэн уловил в голосе Лорены Селби нотку, похожую на мольбу. Хотя ее глаза смотрели пристально, в них, похоже, светилась просьба рассеять ее сомнения. Сожалея всем сердцем, что не может дать ответ, он решил предать свои мысли гласности.

— Вот что я вам сейчас скажу, — начал он. — Мой адъютант везет командующему корпусом полное донесение о том, что я здесь увидел. Я пишу, что мы не встретили сопротивления и не ожидаем такового. Я добавил, что, по моей оценке, ваши нынешние запасы никогда не попадут в руки противника. Но я уже говорил доктору Янси, что не мне принимать окончательное решение. Командующий корпусом вполне может не согласиться с моими оценками. — Он натянуто улыбнулся, чтобы смягчить скрытое в его словах недоброе знамение. — Вот таково сейчас положение дел. Жаль, что мне не дано выразить большего оптимизма, но я не стану вводить вас в заблуждение ложными надеждами. К сожалению, должен сказать о том, что вы завтра и так услышите. Плантации двух ваших соседей сегодня днем были сожжены: Гринтри и Гамильтон Хандред. Может, это послужит примерным наказанием для этого края.

Было заметно, как побледнела хозяйка при этих словах, но Дэн не пожалел о своей откровенности. Он умышленно не упомянул о том, что обитатели домов обеих плантаций заперли двери и окна на засовы и предприняли отчаянную попытку отбросить его людей ружейным огнем. Естественно, уничтожение этих плантаций стало необходимым предостережением для других. Как он мог обещать, что с Селби Холлом обойдутся лучше после того, как его донесения достигнут штаба?

— Я вижу, приказы вашего командования ничего хорошего не предвещают, — заключила Рина. — Можно надеяться, что вы получите добро действовать по собственному усмотрению?

— Ответ на этот вопрос мы получим завтра, миссис Селби. А пока вы поверите мне, если я скажу, что вы заслуживаете того, чтобы выжить?

— Майор Кэролл, я намерена выжить, невзирая на то, как вы распорядитесь судьбой плантации.

— Позвольте мне еще добавить, что я надеюсь стать вашим другом в мирное время, независимо от того, какие приказы получу завтра.

— Как мы можем стать друзьями, если находимся во враждебных лагерях?

— Эти лагеря не могут вечно оставаться враждебными. Если наша история имеет какое-либо значение, тогда следует позаботиться о будущем друг друга.

— Посмотрите на этот дом, — сказала Рина. — Его построили обитатели Джорджии и сохранили обитатели Джорджии. Другие обитатели Джорджии позаботятся о том, чтобы он здесь стоял и в следующем столетии. Ваша помощь нам не понадобится.

— Вот здесь, миссис Селби, вы ошибаетесь. Я посвятил свою жизнь тому, чтобы доказать это.

— Не слишком ли это трудная задача, майор?

— Возможно, она трудная в это безотрадное время. К счастью, у меня есть, чем подтвердить свои слова. Так случилось, что я являюсь одним из трех самых богатых людей в своем штате. Жителю Пенсильвании это говорит о многом. — Он улыбнулся хозяйке дома: это замечание в данной ситуации не говорило о самомнении. — Моей заслуги нет в том, что мой дед добыл эти богатства, а отец приумножил. По воле судьбы оба дяди погибли на этой войне и оставили меня единственным наследником…

— Извините меня, майор Кэролл, — прервала его Рина, — но какое это имеет отношение к Джорджии?

— Полагаю, самое серьезное. Поскольку я получил эти деньги случайно, я намерен их вложить в выгодное дело.

— Боюсь, что я вас не понимаю.

— С тех пор, как началась эта кампания, я ищу место, где можно было бы пустить корни. Сегодня я выбрал Округ Крей. Я так решил после боя у Брода Индейцев.

Тут заговорил сидевший в конце стола Янси.

— Значит ли это, что вы займетесь фермерским хозяйством по соседству с нами?

— Я начну скупать земли, как только это станет возможным.

— Вы думаете, что этот округ примет вас? — спросила Рина.

— Я постараюсь стать достойным этого, миссис Селби. Вы оказали бы мне услугу, если бы поручились за меня.

Пока он говорил, Рина встала, ее глаза горели.

— Сожжете ли вы нашу плантацию или пойдете дальше, я не стану ручаться за вас. Мой муж мне этого никогда не разрешит. Моя совесть тоже.

— Время лечит многие раны, — сказал Дэн. Он заметил, что Рина собирается уйти, и поспешил открыть перед ней дверь. Так было легче задержать ее на мгновение.

— Некоторые раны никогда не заживут.

— Даже такие, как ваши предрассудки?

— Я поверю вашему намерению стать здесь землевладельцем, если увижу, что оно осуществляется.

— Это я смогу вам доказать весной, если к тому времени закончится война.

— Мой долг сообщить вам, что вы умрете от одиночества.

— Можно умереть и от худшего, миссис Селби, если вы останетесь моим противником.

Оба стояли в дверях и смотрели друг другу в глаза. Из-за того, что юбка Рины распустилась широким колоколом, она не могла пройти, не коснувшись его, а если Дэн верно догадался, отчего пылает лицо хозяйки дома, то она ни за что не решится на такой контакт. Он не сдвинулся с места. В этот момент он не сдержался и решил удержать инициативу в своих руках.

— Я вам еще кое-что обещаю, — сказал он. — Вернувшись сюда, я позабочусь о том, чтобы все тюки с вашего склада нашли покупателя.

— Как вы сможете сделать это, если вам приказано сжечь этот склад?

— Тогда я помогу вам вырастить новый урожай. Вы мне не верите?

— Нет, майор, — ответила она. — Как ни странно, в голосе Рины не чувствовалось враждебности, хотя огонь в ее глазах все еще тлел. — Думаю, вы тешите меня несбыточными надеждами.

— Я говорю лишь правду.

— Может, разговор о решении командования является лишь хитростью, чтобы держать меня в мучительной неизвестности? Разве вы сами не можете решить, уничтожить ли нас или оставить в покое?

— Нет, миссис Селби. Поверьте мне, я здесь лишь посредник. Но завтра я стану вашим другом.

— Очень хорошо, майор. Я оставлю за вами последнее слово. И я напомню вам об этом обещании в более подходящее время.

Черные глаза еще раз обожгли Дэна Кэролла, но ее пальцы были холодны, как лед, когда сомкнулись на его руке, заставив его повернуть ручку двери и уступить ей дорогу. Когда Лорена ушла, он повернулся к врачу плантации. Верно, она оставила последнее слово за ним, но он не мог поверить, что одержал над ней победу.

— Сначала она твердит, что мы не можем стать друзьями, — сказал он. — Затем подбивает меня доказать дружеские намерения. К чему она клонит?

Янси рассмеялся, передавая ему портвейн.

— Никогда не спрашивайте леди о том, что она имеет в виду, — сказал он. — Особенно если она с Юга. Все равно ничего не узнаете.

13

«Вчера ты подготовила почву, — думала Рина про себя. — Вчера ты изучала противника. В целом ты справилась хорошо. Сегодня вечером я потребую, чтобы он сдержал свое обещание».

Ей спалось плохо. Она дважды вставала, не сомневаясь, что слышит потрескивание огня, но из лагеря Союза не доносилось ни звука, если не считать топота сапог часовых. С утра она снова вскочила, услышав, что горн трубит подъем, и сначала испугалась, подумав, что батальон уходит. Когда она увидела, что люди Кэролла, позавтракав у костров, и не думали сниматься с места, она почувствовала, как у нее дрогнуло сердце. Селби дали хотя и короткую, но отсрочку: пока эти люди в синих униформах живут лагерем на ее лугу, ее тюки с хлопком не начнут пылать.

Весь день Рина заставляла себя заниматься обычными делами. Вместе с Салом она прошлась по хижинам, чтобы точно удостовериться, что никто не сбежал. Она заметила, что люди майора стараются держаться подальше от негров, пока те работают. Никаких происшествий не случилось, и Рина почти не замечала напряженности: даже Люк угрюмо признал, что работа на плантации продолжается с точностью часового механизма. За это она могла благословить Саладина, поддерживавшего образцовый порядок…

Снова наступил вечер. Оккупация ее земель продолжалась уже двадцать четыре часа, но из обрывков разговоров, которые ей удалось расслышать, она не верила, что завтра все закончится. Она могла лишь молиться, чтобы 2-й Пенсильванский кавалерийский батальон ушел так же, как и пришел, и не оставил после себя обуглившихся развалин.

Она чинно еще раз пригласила майора Кэролла на ужин, но тот прислал свои извинения по поводу того, что не сможет прийти. Лейтенант Келлер скоро должен вернуться с приказами из корпуса: тем временем он отведает солдатской пищи и примет донесения от патрулей. Рина отлично поняла намек. Для нее наступил переломный момент: скоро враг объявит о своем решении. Помня последнюю встречу в дверях столовой с этим самым врагом — и о том, что прочитала в его глазах, — она была уверена, что в ее руках еще остались козыри.

Рина ужинала на подносе в своей комнате, ей показалось неразумным слишком рано спускаться вниз. После этого она принарядилась, надев бордовое китайское платье из парчи, рельефно подчеркивавшее ее фигуру. Сегодня она тщательно спрятала свои драгоценности вместе с обручальным кольцом в потайном стенном сейфе. Спустившись, наконец, вниз по лестнице, она обрадовалась, что Улисс экономит свечи. Сумерки лучше подходили к ее настроению, не говоря уже о неминуемой встрече с майором Дэном Кэроллом.

В ближайшей из двух гостиных лампа бросала теплый круг света на стол, где майор разложил карты. Большинство карт находилось в планшетах, шинель майора была аккуратно сложена на спинке стула. Все говорило о том, что он где-то рядом и создавало ощущение, будто эта комната принадлежит ему. Быстро войдя в круг света лампы, она удивилась тому, что не испытала отвращения к этой комнате.

Зная, что в любую минуту может вернуться ординарец майора, она без колебаний отогнула клапан полевой сумки. Внутри лежали десятки плакатов: благодаря описаниям Дяди Дока она сразу узнала их. Они были напечатаны на толстой бумаге, украшены рельефной большой государственной печатью Соединенных Штатов, внизу стояли факсимильные подписи военного министра и начальника военной полиции штаба генерала Шермана. Над ними оставались три пустые строчки. Рина решила, что они предназначены для имени того, чье имущество надлежит сохранить, описания этого имущества и, наконец, подписи офицера, подтверждавшего это.

В Джорджии сегодня таким плакатам не было цены. Дядя Док все четко объяснил: если прибить его к воротам и поставить рядом капрала, этот кусок бумаги обезопасит будущее плантации Селби. Пальцы Рины дрожали, когда она вытащила один плакат из полевой сумки и спрятала его под подушкой дивана. Едва она успела сесть, как на портике послышались шаги. Рина узнала шаркающую походку Люка Джексона еще до того, как тот появился в дверях, и облегченно вздохнула. Еще не подошло время для встречи с майором Кэроллом.

— Входи, Люк, — позвала она. — Я здесь одна.

Надсмотрщик уехал днем по особому поручению, она ожидала возвращения надсмотрщика еще до наступления темноты, догадываясь о причине его опоздания. Он был желанным гостем, даже если приносил плохие вести.

— Люк, как далеко ты сумел добраться?

— До самой главной дороги, миссис Селби. — Джексон осторожно вошел в гостиную, обошел стол с картами, сердито глядя, будто на нем появилось гнездо гадюк. — Армия северян все еще валит через переправу.

— Значит, ты добрался до Гринтри?

— Да, мадам. Я также завернул в Гамильтон Хандред.

— Это правда, что обе плантации сгорели дотла?

— В Гринтри не осталось ни одной целой стены: все сгорело. Мисс Бюэлл переселилась в одну из хижин своих рабов.

— А Гамильтоны?

— Они переселились в один из табачных амбаров полковника.

— Надеюсь, ты пригласил сюда обе семьи.

— Миссис Селби, они не придут сюда после того, как вы разделили трапезу с майором Кэроллом.

Рина горько улыбнулась: на свое предложение приютить их — другой реакции она и не ожидала.

— Что ты еще узнал?

— Плантация Варнеллей все еще стоит на месте. Вряд ли мне надо объяснять причину.

— Ты намекаешь, что офицеров янки можно подкупить?

— Все Варнелли неуязвимы, мадам. У них кошельки туго набиты звонкой монетой. Они «белая шваль», и всем это известно. Теперь те же разговоры ведутся о Селби.

— Здесь мы никого не подкупали.

— Тогда почему у нас еще стоит крыша над головой?

— Во-первых, потому что этот дом стал штабом майора Кэролла. Во-вторых, потому что он лично сочувствует побежденным. По крайней мере, он так утверждает, однако я все же думаю иначе.

Землистое лицо Люка побледнело.

— Мы обойдемся без его сочувствия.

— Я хочу спасти плантацию своего мужа и сохранить рабочих. Если мне удастся добиться этого, пригласив майора армии Союза на ужин, то сплетни ничего не стоят.

— Миссис Селби, почему вы думаете, что он пощадит нас? Разве он не сжег плантации Бюэллов и Гамильтонов?

Не дрогнув, Рина посмотрела в полные вызова глаза надсмотрщика.

— В данный момент, — твердо начала она, — я не могу ответить на этот вопрос. Могу лишь надеяться, что я точно оценила намерения майора. Пока я их не узнаю, прошу тебя, Люк, держать язык за зубами.

Надсмотрщик в безмолвном гневе крутил свою шляпу.

— Постараюсь, мадам. Но мне это дастся нелегко.

— Если Селби исчезнет, ты останешься без работы. Ты подумал об этом?

— Возможно, но я не хочу сохранить работу такой ценой.

— Ты останешься, Люк, и оставь свое мнение при себе. Думаю, ты мне многим обязан.

— Я вам многим обязан, миссис Селби, но я не могу взять свои слова назад.

Сказав это, Люк ушел, все еще вертя свою шляпу: Рина знала, что он больше не заговорит. Глядя ему вслед, она заметила Дядю Дока, который прислонился к дверям и наблюдал за ней со знакомой улыбкой на устах. Он достал сигару. Встретив его взгляд, она откинула голову назад.

— Что скажешь? Ты меня тоже презираешь?

— Надеюсь, ты сама знаешь ответ.

— Что еще я могла предпринять, чтобы спасти Селби?

— Ты все сделала правильно, — ответил он. — Не обращай внимания на слухи. Главное то, что тебе подсказывает сердце.

— Дядя Док, я хочу спасти свой дом. Все остальное не имеет значения.

Янси выбросил сигару и вошел в гостиную.

— Хочешь обсудить наш план действия?

Янси не шевельнулся, когда она приподняла подушку на диване и достала плакат. Выражение его лица не изменилось, пока он не прочитал его до последнего слова.

— Откуда ты достала это?

— Из полевой сумки майора. Откуда еще?

Янси почти спешно вернул плакат на прежнее место.

— Что дальше?

— Если я правильно понимаю тебя, на плакате не хватает лишь подписи майора?

— Верно, если ему на то сверху будут даны полномочия.

— А что если майор подпишет его без полномочий? Разве он тогда не будет иметь силы?

— Вполне возможно, — ответил Янси. — Но он ведь еще не подписал его.

— Он подпишет, — сказала Лорена. — Пожалуйста, предоставь это мне и не задавай вопросов.

Некоторое время врач плантации внимательно смотрел на нее, затем на его губах появилась улыбка.

— С удовольствием, девочка, — наконец сказал он. — Что ж, предоставляю тебе свободу действия.

Смотря вслед врачу, который пересек фойе и начал подниматься по лестнице неторопливой походкой старика, Рина подавила желание вернуть его назад. Когда он ушел, она последовала за ним, но только до первой лестничной площадки, где спряталась в тени.

Через десять минут она услышала, как раскрылись двери фойе. Казалось, это была целая вечность.

Подсматривая меж столбиков перил, она могла разглядеть лишь голову Дэна Кэролла, который спешил к своему рабочему столу в сопровождении батальонных посыльных. Она услышала, как заскрипел стул, и, подавшись вперед, заметила четкую тень майора на стене. Сейчас она могла лишь прятаться в тени лестничной площадки и ждать своего часа.

В течение следующей половины часа, судя по тяжелому топоту сапог, майор был занят отправлением и получением донесений. Поток входивших в дом и выходивших курьеров, стук копыт на подъездной дороге, казалось, никогда не прекратятся. Только когда, наконец, в фойе и на портике воцарилась тишина, она прекратила тщетное подслушивание и поднялась со ступеньки на лестничной площадке. В следующее мгновение она стояла под аркой фойе и не знала, каков будет ее первый шаг.

Майор, все еще складывающий записки в полевую сумку, похоже, не догадывался о ее присутствии. Рина почувствовала, что его занятость работой не предвещает ничего хорошего. Она, исходя из своей отчаянной стратегии, надеялась, что Кэролл вдруг поднимет голову и продолжит спор, который они не завершили вчера в столовой.

— Я вам помешала?

Кэролл тут же встал.

— Никак нет, миссис Селби. Я уже собирался послать за вами.

— Правда, что вы завтра уходите?

Тут он едва заметно улыбнулся, не отрывая глаз от полевой сумки.

— Я надеялся, что это останется военным секретом.

— Я невольно услышала…

— Мы отправляемся в путь после подъема, чтобы присоединиться к нашей бригаде. Необходимость охранять фланги отпала.

Уговаривая себя задать следующий неизбежный вопрос, Рина почувствовала, что у нее на сердце становится тяжело.

— Вы получили указания относительно плантации Селби?

— Из корпуса только что пришли приказы. Мне даны полномочия решить этот вопрос по собственному усмотрению.

Страх подгонял Рину вперед, но она заставила себя вцепиться в арку фойе, когда он открыл клапан полевой сумки, достал такой же плакат, какой она недавно стащила, и предложил ей взглянуть на него.

— Это специальное извещение нашего начальника военной полиции, — пояснил он. — Такие плакаты были распечатаны для этой кампании по приказу генерала. Вам приходилось видеть их?

— Доктор Янси рассказывал о них, — ответила она. — Я не совсем поняла, для чего они предназначены.

Она совершенно овладела своим голосом, произнося эту наглую ложь. Кэролл не сумел бы догадаться, что ей потребовалось напряжение всех сил, чтобы сдержать слезы, когда он расписался на этом драгоценном квадратном куске бумаги, затем печатными буквами написал ее имя и название плантации — Селби Холл — в отведенном для этого месте сверху.

— Предназначение этого извещения самоочевидно, — сказал он тем же беспристрастным голосом. — После моей подписи плакат стал официальным документом. Уходя, мы прикрепим его к вашим воротам и поставим часового, чтобы приказ соблюдался. Разумеется, это означает, что ваша плантация останется нетронутой до самого конца войны. Любой, кто посмеет стащить из вашего сарая хотя бы курицу, ответит перед военным трибуналом. — Он бросил плакат в кучу с картами и улыбнулся. — Миссис Селби, не удивляйтесь так. Вчера вечером я вам обещал поступить именно так, если командир корпуса предоставит мне такие полномочия. Разве это доказательство не убедило вас?

Она рассмеялась, наконец, сквозь слезы и не пыталась сдержать их. Опустившись на ближайший стул, она закрыла лицо руками. Облегчение, словно бальзам, пролилось на ее душу, когда она впервые осознала, что этот офицер армии Союза искренне желает защитить ее. В то же время она чувствовала, что, как ни удивительно, проиграла. Она не осмелилась взглянуть в лицо Кэролла, когда тот подошел к ней, держа стакан в руках.

— Выпейте это, — сказал он. — Вы испытывали страшное напряжение. Я не хотел продлевать ваши мучения.

От виски у нее просветлело в голове, но тело не могло избавиться от тяжести. Сцена, которую она так тщательно планировала, похоже, уже закончилась: как актриса, лишившись кульминационного момента, она могла лишь беспомощно стоять за кулисами. Затем сквозь туман этого разочарования она услышала, что Дэн Кэролл произносит ее имя. Какая-то нотка в его голосе говорила, что игра еще не совсем окончена.

— Миссис Селби… Лорена…

— Да, майор?

— Можно мне сейчас называть вас Лореной, раз я доказал, что являюсь вашим другом?

Наконец, она подняла голову и внимательно посмотрела на янки, слезы исчезли, будто их и вовсе не было. Он все еще стоял над ней, неловко протянув одну руку. Она догадалась, что этим жестом он собирался скрепить узы, которые сейчас, по его мнению, возникли между ними. Инстинкт предупреждал ее, что было бы рискованно пожать ему руку. Правда, их пальцы на мгновение соприкоснулись, когда вчера она встречала его в качестве гостя на ужине. Пожатие рук сейчас имело бы совершенно другое значение.

— Как мы можем стать друзьями, майор?

— Если никто не сделает первый шаг, — ответил он, — то почти нет оснований надеяться, что у нашей страны появится будущее.

— Разве вы не понимаете, что мне приходится быть вашим врагом? И я не могу принять вашу защиту в качестве подарка?

— Почему нет, если защита предлагается по доброй воле?

Лорена подошла к дивану, нашла свой экземпляр плаката и положила его на стол с картами. Кэролл не сдвинулся с места с того момента, как она отказалась пожать ему руку.

— Как видите, — сказала она, — это дубликат. Я украла его, пока вас не было.

— Для чего?

— Конечно, чтобы убедить вас подписать его. При первом удобном случае.

— Каким образом вы намеревались это сделать?

— Если ничего не помогло бы, майор Кэролл, я собиралась предложить себя.

Когда прозвучали эти слова, она удивилась, что смогла произнести их так спокойно. Наступил ужасный миг, и она испугалась, что он не понял значение этих слов. Едва заметная улыбка, игравшая на его губах, страшно разозлила Лорену прежде, чем она успела заговорить.

— Вы понимаете, что вы говорите? — спросил он.

— Отлично понимаю. Я все еще намерена заплатить за эту подпись ради того, чтобы сохранить уважение к себе.

Рина почувствовала, как ее недовольство угасает, когда сообразила, что наконец-то шокировала его. Оба молчали, она не сомневалась, что майор выйдет из комнаты, оставив за ней последнее слово. Когда он снова взглянул на нее, в его глазах читалось нечто такое, что говорило — инициатива перешла к ней.

— Разве мне нельзя защитить вас из дружеских чувств? — спросил он.

— Янки, мне не нужна ваша дружба.

— К друзьям нельзя относиться пренебрежительно. Даже тогда, когда они носят вражескую униформу.

— Я все же хочу вернуть свой долг тем способом, который, как мне говорили, называется традиционным.

— Лорена, вы странная женщина.

— Не забывайте о приличиях, — предупредила она. — Для вас я миссис Селби.

— Даже сейчас?

— Сейчас даже больше, чем прежде. — Ее глаза загорелись. Она безрассудно пыталась закрепить свое преимущество. — И не делайте вид, что вы не желаете меня. Я поняла это еще вчера в то мгновение, когда мы встретились.

— Конечно, я желаю вас, — признался он. — Какой бы мужчина не желал?

— Тогда договорились?

— Вернемся к нашей встрече, — ответил он. — Она очень важна для нас обоих. Я возжелал вас, когда увидел, что вы стоите на портике, как королева. Но я желал вас совсем не по тем причинам…

— Какое значение сегодня имеют причины?

— Для меня они имеют большое значение. Вчера я был готов возненавидеть вас. Я считал вас еще одним тунеядцем на этой земле, пережитком феодальных времен. Я даже подумал, что можно отомстить Югу, взяв вас на собственных условиях…

— Почему же вы передумали?

— Из-за Селби. Из-за того, чего вы здесь добились.

— Значит, вы одобряете то, как я веду дела?

— Я подумал, что должен оказать честь вашим достижениям, — ответил он. — Вот почему я обещал вам защиту. Возможно, вы посчитаете, что так я загладил свою вину.

— Ваши мотивы делают вам честь, — ответила она. — Я принимаю ваши слова за чистую монету. Большего я и не ожидала от янки.

— Вы обязательно должны использовать это слово в качестве проклятия?

— Майор, сказать вам, что я ожидала? Я считала вас зверем из мрака, чудовищем в униформе, которого я должна обязательно любой ценой ублажить. Мое мнение не изменилось, невзирая на все ваши красивые слова.

— Если бы я был тем, за кого вы меня принимаете, — спокойно ответил он, — то взял бы вас давно и не стал бы подписывать этот плакат.

— И почему вы этого не сделали?

Он приблизился к ней на шаг, и оба серьезно посмотрели друг на друга.

— Только по одной причине, — ответил он. — Чтобы доказать, что я могу вести себя как человек. Разве в это так трудно поверить?

— Майор, я сделала вам предложение. Раз вы уходите рано утром, настало время принять его.

Лорена не шевельнулась, когда он, сделав один большой шаг, оказался рядом с ней. Когда он обнял ее, она хранила спокойствие, хотя и съежилась от первого соприкосновения с синей униформой. Затем, не ощущая, что сдается, она обняла его, подчиняясь неодолимой силе. Через мгновение она ответила на его поцелуй столь же страстно.

Ее сознание все еще восставало против такой капитуляции. Затем, когда умышленно вызванный Лореной накал страстей в душе Кэролла нашел страстный отклик в ее сердце, она перестала думать. Не стало ни прошлого, ни настоящего, ни будущего, пока звучала эта безумная музыка. Она жадно впилась в его уста.

— Вот видите, мы ведь не враги, — наконец, сказал он, отпуская ее. — Мы ими никогда не были.

Ее мысли плыли в безграничном море и тщетно пытались найти опору. Она тонула в бездонных глубинах и не желала больше дышать.

— Что вы со мной сделали? — спросила она.

— Напомнил, что вы женщина. Разве это открытие вас не радует?

Топот бегущих ног на портике и гомон голосов тут же вернули ее к действительности.

Отстранившись от Кэролла, Рина отодвинула портьеру. Она увидела, как из задней двери выскочил Дядя Док и направился к лужайке, он был в рубашке и со всех ног бежал в противоположную от Большого Дома сторону. Тут она почувствовала запах дыма и услышала рев пламени за скотным двором.

— Склад горит! — из ее горла вырвался крик. Она не узнала свой хриплый голос.

Полураздетый сержант с перепачканным сажей лицом взбежал по ступеням портика и встал перед Кэроллом по стойке смирно.

— Майор, пожалуйста, пройдите к скотному двору.

— Аллен, что случилось?

— Сперва загорелся хлопкоочистительный завод. Затем плотницкий навес. Они сгорели как свеча…

— Кони в безопасности?

— Да, майор.

— Возвращайтесь на свой пост. Я сейчас приду.

Пока шел этот разговор, Рина отшатнулась от окна и опустилась на стул. Она все еще не хотела верить в то, что слышала и видела. И все же, когда Кэролл встал рядом с ней, она почувствовала странное смирение, будто это тоже стало частью ее судьбы, от которой было не уйти.

— Разве ваши люди не подчиняются приказу? — спросила она. — Или же они получили его с опозданием?

— Лорена, произошел несчастный случай.

— Несчастный случай?

— Огонь вспыхнул на хлопкоочистительном заводе и переметнулся на склад. Наверно, ваш хлопок погибнет. Аллен думает, что мы можем спасти амбары.

— Вы это называете несчастным случаем?

— Да. Пожалуйста, поверьте мне.

Лорена подошла к столу с картами, двумя руками схватила казенный плакат, разорвала его в клочья и швырнула их в лицо Кэролла.

— Могли бы, хотя бы до утра подождать, прежде чем поджигать, — сказала она, подняла обе сжатые в кулаки руки, собираясь ударить его. Он продолжал стоять с тем же невозмутимым спокойствием.

— Вы ведь так не думаете. Вы не можете…

— Какой выбор вы мне оставили? — спросила она.

Рина повернулась, когда, словно дуновение ветра, влетел Янси. Оба рукава его рубашки обуглились и, похоже, у него обгорели брови. Однако он вел себя достаточно спокойно, несмотря на тяжелое дыхание.

— Все в порядке, майор, — сказал он. — Мы справились с пожаром.

Дэн Кэролл со столь же непоколебимым спокойствием взглянул на Янси. Даже сейчас он выглядел как человек, который встречал и более неприятные ситуации и справлялся с ними.

— Пожалуйста, расскажите миссис Селби о том, что случилось, — сказал он. — Я нужен там, на месте пожара.

Врач плантации налил себе выпить и не думал говорить. Рина снова стала глядеть на языки пламени. Они горели ярко, но она понимала, что огонь отступает. Склад и хлопкоочистительный завод находились на безопасном расстоянии друг от друга; стоял спокойный вечер, и почти не было опасности, что огонь может распространиться… Она уже видела, как с десяток кавалеристов армии Союза выстраиваются с ведрами в руках у колодца скотного двора, и почувствовала, что ее омывает горячая волна стыда за то, что она обвинила майора. Разорванный в клочья плакат лежал у ее ног. Она нагнулась, чтобы собрать их и отдернула руку, видя испытывающий взгляд Янси.

— Лорена, он пообещал тебе то, что ты хочешь?

— Мне так показалось.

— Подумай о следующем. Пожар возник случайно. Один из часовых уснул на крыльце хлопкоочистительного завода. В руках он держал зажженную трубку.

Рина прикрыла руками глаза, хотя и не хотела плакать: она уже выплакала все слезы.

— Значит, я еще раз недооценила майора?

— Никто не станет винить тебя за это.

— Я извинюсь перед ним, когда он вернется, — оцепенело пообещала она.

— Думаю, на твоем месте я поступил бы так же. — Янси вышел на портик и стал всматриваться в темноту. — Селби будет в безопасности, когда потушат огонь, — сказал он. — Дэн Кэролл не из тех, кто забывает о своих обещаниях.

Оба умолкли, когда на лужайке появился Люк Джексон. Надсмотрщик почернел от дыма, но принес обнадеживающую новость. Пожар заканчивался сам собой, причем очагом возгорания был хлопкоочистительный завод. Большому Дому с самого начала не грозила ни малейшая опасность; амбарам и хижинам, если не считать нескольких мест, куда упали тлеющие угли, пожар не причинил никакого вреда.

Люк неохотно признал, что военные Союза вместе с рабами плантации тушили пожар. Некоторые из них получили ожоги: в лечебнице требовалась помощь Янси.

— Вам удалось спасти хлопок? — спросила Рина.

— Всего лишь десяток тюков, мадам.

— Скажи майору, что я иду, — велел Янси. Он положил руку на плечо Рины, когда надсмотрщик, прихрамывая, направился к амбарам. — Слишком не горюй, — утешил он. — Тяжело смотреть, когда целое состояние превращается в дым, но могло быть и хуже. Если бы подул северный бриз, дом тоже сгорел бы.

— Какая польза от Селби без хлопка?

— Впереди новые урожаи.

— Мне едва хватит денег, чтобы накормить рабочих в следующем месяце. К Новому году у нас не останется ни цента.

— Только не говори, что тебя испугал сгоревший склад. Подумай о Гринтри и Гамильтон Хандред. У тебя есть хотя бы крыша над головой и защита до конца войны.

Рина задумчиво кивнула, все еще не поднимая головы. Она неподвижно сидела на диване. Теперь, когда Янси собрался уходить, она стряхнула с себя душившее ее оцепенение.

— Если майор найдет свободную минуту, — сказала она, — мне хотелось бы поговорить с ним здесь.

— Думаю, что он догадывается об этом, — серьезно ответил Дядя Док. — Но я ему все равно передам.

Рина продолжала сидеть на углу дивана, пока Кэролл пересекал портик. Она держала спину прямо, словно аршин проглотила, расположение ее юбок и сложенных рук сделали бы честь дамскому журналу Годея[14].

— Майор, входите, пожалуйста.

Кэролл заговорил не сразу, но она, не поворачиваясь, поняла, что он подошел к рабочему столу.

— Полагаю, надсмотрщик сообщил вам, что случилось.

— Я знаю все. Простите меня за глупое поведение?

— Не извиняйтесь. Ваше подозрение было вполне обосновано.

Не осмеливаясь взглянуть на него прямо, пока он усаживался за столом, она заметила, что майор раздет до пояса и лишь пончо прикрывает его голые плечи. Видно, он тоже вместе с остальными тушил пожар. Без туники и эполетов он выглядел гораздо моложе.

— У меня здесь остались кое-какие незавершенные дела, — пояснил он. — Это займет немного времени.

Услышав, как перо скользит по бумаге, она осмелилась поднять глаза. Кэролл расправил на столе еще один плакат начальника военной полиции. Рина заметила, что он написал на нем свое имя, а вверху печатными буквами аккуратно вывел название плантации — Селби Холл. Она не шевельнулась, когда он поднялся и положил плакат на диван рядом с ней.

— Пожалуйста, только не рвите этот экземпляр, — сказал он. — У меня ограниченные запасы.

— Спасибо, Дэниел, — тихо произнесла она.

— Лорена, я обещал вернуться сюда, — сказал он. — Когда это произойдет, я вам еще раз протяну свою руку. Возможно, вы сочтете возможным взять ее.

Только низкий тембр голоса выдавал его чувства, пока он шел через гостиную к арке, ведущей в галерею и гостевое крыло. Рина безумными глазами смотрела ему вслед.

— У вас так принято прощаться? — спросила она.

— Разве пока этого недостаточно?

Кэролл обернулся, встав под аркой, и взглянул на нее. Лорена впервые поняла, как сильно обидела его.

— Дэниел, этот пожар, наверное, стал дурной приметой, — сказала она. — Даже притом, что тут нет вашей вины.

— Теперь вы хотя бы поверили, что я сдержу свое слово.

— Разумеется. Мне предстоит сдержать свое.

Ее голос вовремя задержал его в тенистой галерее.

— Лорена, я думаю, нам следует расстаться друзьями.

— Возможно, мы никогда не станем друзьями. Но мы все еще можем стать любовниками.

При этих словах она вскочила и стремительно бросилась в его объятия. На этот раз, когда его уста устремились к ее губам, она жадно подставила их. Они больше не говорили, он взял ее на руки и унес под арку.

14

Лорена встала на рассвете, за полчаса до того, как горны войск Союза протрубили подъем.

Дэн Кэролл крепко спал, когда она вышла из спальни. Она нежно прошептала прощальные слова: уже вряд ли имело значение то, что он не знал об ее уходе. Причину он поймет, когда проснется.

В этот час внизу не было слышно ни звука. Она незаметно спустилась по лестнице. Только Матушка Джо будет знать, где она провела ночь. Вернувшись в свою комнату, она долго рассматривала лицо в зеркале, размышляя, под какой маской ей днем предстать перед всеми. Подошло бы серьезное идеально строгое лицо, но она уже никогда не станет прежней.

В объятиях Дэна Кэролла она поняла, что такое упоение. Трагедия Лорены заключалась в том, что она пережила это слишком поздно, и чтобы испытать такое чувство, ей пришлось броситься в объятия врага. Но она не жалела о ночи, отданной любовной страсти. Даже если должна будет хранить свои переживания в памяти, даже если она не сможет никому рассказать о них, эта ночь оправдала себя.

Когда в лагере войск Союза протрубили горны, она поднялась под самую крышу Большого Дома и вышла на «вдовью дорожку», которую здесь построили по распоряжению судьи. С этой доступной ветрам высоты она могла обозревать свои владения до соснового леса, который сливался с горизонтом на севере, и до поворота дороги близ реки. Эта земля купалась в лучах восходящего солнца и казалась девственной. Только когда рассвело яркое утро, она разглядела за склоном холма обугленные руины Гринтри и разрушенные стены Гамильтон Хандред.

Пока она наблюдала, 2-й Пенсильванский кавалерийский батальон тронулся в путь. Впереди лихо развевались флаги. Всадники ехали четкой колонной по четыре в ряд, и синим потоком потекли через ворота. Не успела она как следует рассмотреть кавалеристов, как они скрылись за спуском к речному берегу. С этого расстояния нельзя было разглядеть лица. Она лишь знала, что Дэниел находится среди них и, что она с ним, возможно, уже никогда больше не встретится.

Далеко у горизонта облако пыли все еще отмечало путь войск Союза, которые ползли по земле Джорджии, словно сонный, все пожирающий питон. Они уже казались угрозой из другого мира. Селби Холл снова принадлежал ей и, когда придет весна, она сумеет вырастить новый урожай.

Лорена знала, что настанет время, и восторг прошлой ночи принесет свои плоды столь же неизбежно, что и сама земля. Это уже перестало быть только набожным мечтанием.