Лоренс, любовь моя

Глава 11

— Господи боже мой! — воскликнула мать, когда я закончила свои излияния. Она оперлась локтями на обеденный стол и закрыла лицо руками.

Мне стало жаль маму. Было ужасно видеть, как гордая, несгибаемая женщина может вот так запросто сломаться. Я прижалась щекой к ее затылку:

— Не плачь, мамочка, дорогая! Не расстраивайся ты так! Знаю, что ослушалась тебя, прокравшись в комнату сэра Джеймса. Но что-то будто тянуло меня туда, прямо-таки заставило меня сделать это. Я была не в силах противостоять.

Мама подняла голову, и я увидела, что слез нет и в помине, только все лицо перекошено, губы сжаты и она кусает их, как будто пытается изо всех сил сдержаться. Даже в такой момент она не могла позволить себе расслабиться и заплакать.

— Зачем называешь его сэр Джеймс? Почему не дедушка? — Горечь потоком лилась вместе со словами.

Я отшатнулась от нее, вся теплота и жалость по отношению к этой женщине испарились без следа.

— Ладно. Ну, навестила я своего дедушку, и что в этом такого? Вот что действительно хотелось бы знать, почему так долго все скрывали от меня этот факт?

— Так было лучше… — резко ответила мать. — И даже теперь я не собираюсь выкладывать тебе всю правду.

— Но ты должна! — возмутилась я. — Я имею право знать!

— А я имею право молчать, если захочу.

Я постаралась успокоиться:

— Уверена, что все это до сих пор ранит тебя, мама, а я не хочу добавить новой боли. Но ведь моим отцом действительно был Хьюго Халбертсон, не так ли? Дедушка рассказал мне. И я видела фото — мы просто одно лицо.

— Так и было, — буркнула мать.

— Теперь я начинаю понимать, почему ты никогда не любила меня! — набросилась я на нее. — Я твой ребенок, но и его тоже, мы — как две капли воды, а ты его ненавидела. Это же очевидно!

Она глянула на меня, встала, подошла к окну и принялась разглядывать проклятое озеро, такое тихое и безмятежное в этот день.

— Да. Бог знает, как ты похожа на него. Но ты сильнее. Он был слабак, тщеславный и жестокий. Ты ни то ни другое. Ты можешь быть такой милой. Но ты не позволяешь руководить собой, не поддаешься влиянию. И в этом ты в корне отличаешься от него. Он всегда попадал под влияние дурных людей. Даже в Кембридже он попал в руки худшей из женщин. Выбирал друзей из самых ненадежных студентов. Может, это все деньги, у него было их слишком много в те времена. Мать избаловала его. Но его поведение отвратило от него даже ее — как и меня потом, а из твоего деда ее высочество всегда веревки вила. Что бы он ни чувствовал по отношению к сыну, для сэра Джеймса это был отрезанный ломоть — и ты, когда родилась, тоже, — потому что таково было желание ее высочества.

— Мама, — мягко проговорила я, — прошу тебя, иди сюда, сядь и расскажи мне все. Облегчи свою душу. Давай не будем враждовать только из-за того, что я напоминаю тебе бедного папочку.

Она резко развернулась, ее прямо-таки трясло от едва сдерживаемых эмоций.

— Бедный папочка! Жалеешь его, а ведь не знаешь, что он со мной сделал!

— Вот и расскажи! — повторила я. — Как я могу любить его? Ничего подобного, уверяю тебя, мама. Это всего лишь любопытство и естественное желание любой девчонки знать все о своих родителях. Ты единственный человек на земле, которого я хочу понимать и любить, но ты же не позволяешь мне, мама!

Она снова отвернулась. Я наблюдала за тем, как она в сомнении грызла костяшки пальцев.

— Ладно, все равно все выплыло наружу, и не знаю даже, к чему теперь это приведет, — решилась она наконец. — Только оставь меня в покое, не вытягивай ты из меня прошлое. Двадцать лет я пыталась забыть обо всем — с тех самых пор, как ты родилась.

Я отогнала от себя поднявшую было голову симпатию.

— Извини меня, мама, но было бы правильней рассказать мне все. Я должна это знать, — проговорила я со всем упорством, на которое только была способна. И в тот же момент, как наяву, услышала слова Лоренса Бракнелла, сказанные им в гостиной Хенсонов: «Ты изменилась… Я с трудом узнаю тебя…»

Я и сама себя с трудом узнавала. Я всегда была упрямой, но никогда — бессердечной. Череда событий, произошедших в Большой Сторожке, мистика, тени ужаса и смерти — все это разрушило мою наивность и молодость.

Теперь настал черед матери.

— Твой дружок, Лоренс Бракнелл, не особо обрадуется всему этому, ты так не думаешь? Будет опасаться, что сэр Джеймс признает тебя публично и перепишет завещание.

Да, именно на это и намекал мне сэр Джеймс. В тот момент я ничего не соображала и не осознала всю важность происходящего, но теперь стало очевидным, какие это может вызвать последствия и сколько бед принести. Лоренс был внучатым племянником и, как ожидалось, наследником. Я была внучкой — но незаконной. Бедному милому старику нельзя было позволить изменить завещание! Одна мысль об этом наполняла меня ужасом.

— Остается только молить Бога, чтобы дед умер, так и не послав за адвокатами, — с жаром заметила я. — Не хочу лишать Лоренса Бракнелла ни единого пенни…

— Слишком щедро с твоей стороны, Вера, — раздался голос с порога.

Мы с матерью одновременно обернулись и увидели Лоренса Бракнелла собственной персоной. Мне подумалось, что говорит он с легким сердцем, но выглядит что-то больно хмуро. Он продолжал:

— Извините, но, кажется, я подслушивал. Я слышал твои слова, Вера, и уверяю тебя, что бы ни решил прадядюшка Джеймс по поводу своих денег, я приму это без колебаний. Но не слишком ли мы забегаем вперед?

Растерянная, смущенная, полыхая, я едва смогла выдавить из себя пару слов:

— И я так думаю… Я не знаю… это фантастика какая-то.

— Кстати, рад был услышать, что ты не хочешь отбирать у меня ни пенни, — добавил он. — Но давайте не будем обсуждать это теперь. Я вот о чем подумал. Миссис Роуланд, — обратился он к моей матери, — наверное, пришло время рассказать Вере все как есть. Как только я вошел, Рейчел заявила мне, что звонит доктору Вайбурну. Дяде Джеймсу явно стало хуже. Вера, зачем ты пошла туда и так расстроила старика?

Задавая вопрос, он смотрел на меня в упор. Я слышала, как учащенно забилось мое сердце, стоило только мне встретиться с ним взглядом, но гордо подняла голову:

— Я не собиралась делать этого. Но так или иначе, я оказалась в его комнате, и он попросил меня остаться, а когда рассмотрел поближе, тут же узнал. Я так похожа на отца. Дедушка рассказал мне, что именно он утонул в Горьком озере.

— О боже! — Лишившись последних сил, моя мать рухнула на стул, закрыв лицо руками, как будто дух борьбы внезапно покинул ее. Я обняла ее за плечи, и в этот раз она не отстранилась от меня. Мы с Лоренсом снова встретились взглядами, и в этом сияющем глубоком взоре я прочла жалость и доброту, и это дало мне ключ к пониманию его характера. Он не был ни жестоким, ни бессердечным, как я думала раньше. Он был добрым и благородным, именно таким, каким описывали его Хенсоны.

— Бедная миссис Роуланд. — Сердце мое перевернулось от того, как он обратился к моей матери. Но та вскочила на ноги и стремглав бросилась из комнаты, и я знала, что она побежала к себе поплакать.

Я сделала попытку кинуться за ней, но Лоренс остановил меня:

— Погоди. Пусть поплачет. Знаешь, все это так долго камнем лежало у нее на сердце, а ведь она не из тех, кто выставляет свои чувства напоказ. Она прячет их от кого бы то ни было, сама ведь знаешь. Ей лучше выплакаться.

— Да, — из моей груди вырвался тяжелый вздох, — знаю.

У меня было ужасное ощущение, что я, как и моя мать, могу разреветься, но этого не случилось. Я отвела глаза от Лоренса и посмотрела на Горькое озеро, от которого у меня всегда мурашки по спине бежали и которое теперь я откровенно ненавидела. Его воды сомкнулись над головой моего несчастного отца и забрали его жизнь. Моего отца!

Снова раздался голос Лоренса:

— Пойди сюда, сядь. Возьми сигарету. Ты ведь начала курить, правда?

Я уселась у камина, не замечая ничего вокруг. Лоренс прикурил сигарету и сунул ее мне между губ.

— Хватит трястись. Лучший способ бороться с шоком — спокойствие. Быть спокойной и вести себя как обычно.

Я согласно кивнула, но руки у меня продолжали дрожать, когда я вынула сигарету изо рта.

— Я уже говорила тебе там, в Камберлендском поместье, и повторяю сейчас — в этом доме всегда творилось что-то зловещее, недоброе. Но я и представить себе не могла, что это касается меня.

— Ты ведь еще не до конца осознала все это, правда, Вера?

— Да. — Я закашлялась. — Не до конца. Я знаю только, что мой отец… — Я остановилась, пытаясь прочистить горло, и Лоренс вмешался:

— Не чувствуй себя слишком несчастной из-за того, что произошло там, — махнул он головой в сторону озера. — Никто так никогда и не сумел доказать, что Хью сделал это специально. Ходило немало пересудов, и даже разразился скандал, но вердикт постановил: «несчастный случай».

Я с мольбой уставилась на Лоренса:

— Все равно ужасно! Может, расскажешь мне об этом? Или я так и буду теряться в догадках?

— Дядя Джеймс постарался на славу, теперь от тебя не так-то легко скрыть правду, — коротко рассмеялся Лоренс, поднялся и начал мерить шагами нашу комнатку, по сравнению с которой он был просто великаном. — Я не вправе рассказывать тебе об этом, Вера, — сказал он. — Это должна сделать твоя мать.

— Но я лучше бы от тебя это услышала, — взмолилась я.

Он остановился в опасной близи от меня и окинул оценивающим взглядом:

— Ты доверяешь мне, так ведь?

— Да, — пошептала я. В этот момент близости щеки мои горели тем же огнем, который обжигал мое сердце.

И все же я никак не могла выбросить из головы ту первую ночь, когда я только что вернулась в Большую Сторожку и услышала разговор Рейчел Форрестер с Лоренсом Бракнеллом. Тогда мне показалось, что и он отвечал ей, как любовник.

Она ясно дала понять, что между ними что-то есть. И это вновь всколыхнуло мои подозрения по отношению к рыжеволосой сиделке с ее животной, я бы даже сказала, скорпионьей красотой, которая по уши втрескалась в Лоренса и с которым она слишком часто проводила время.

Но я не взяла обратно свой ответ на его вопрос. Я действительно в душе доверяла ему.

— Боюсь, что лично я не вправе удовлетворить твое любопытство. Это дело абсолютно не касается меня.

— Касается… нет, правда… — начала я, запинаясь.

— Нет, и я уже говорил тебе, Вера, это жизнь твоей матери. Именно она должна давать объяснения.

Я вскочила на ноги:

— Мама никогда ничего мне не расскажет! Вы все ведете себя со мной как с неразумным ребенком, которому не стоит давать шанса когда-нибудь повзрослеть. Если так и будет продолжаться, мне придется узнать об этом у дедушки… — Я остановилась с полным ощущением того, что снова выставляю себя на посмешище.

— Твой дед — очень больной человек, Вера.

— Я знаю, а эта сиделка не улучшает его состояние… — Я закусила губу, уверенная, что только настраиваю против себя Лоренса. Но к моему глубочайшему удивлению, он произнес:

— Не стоит делать поспешных выводов, даже по отношению к Рейчел, или ко мне, или к кому бы то ни было.

— А что ты хочешь, чтобы я делала? В трех соснах блуждала? Именно так я себя и чувствую!

И тут я почувствовала, как рука Лоренса легла на мое плечо. Даже через платье я ощущала жар, исходящий от нее. Мысли путались, и я была уверена только в одном — как безнадежно и бесповоротно люблю этого человека.

— Потерпи, бедная маленькая Вера! — сказал он, но я сбросила его руку со своего плеча.

— Мне не нужна твоя жалость! — вспыхнула я, но он лишь улыбнулся в ответ. Его забавляли мои детские выходки. Откуда ему было знать, что я просто пытаюсь скрыть свои истинные чувства. Мне хотелось броситься в его объятия и признаться, что ничто не имеет для меня значения, лишь бы он был рядом и я иногда, хоть изредка, могла слышать его голос и видеть его.

И тут я вспомнила, что сказала мне мать как раз перед самым его появлением: «Твой дружок, Лоренс Бракнелл, не особо обрадуется всему этому… Будет опасаться, что сэр Джеймс признает тебя публично и переделает завещание».

Как обычно, не подумав, я дико взглянула на Лоренса и выпалила:

— Мама расстраивается главным образом из-за того, что теперь дедушка может признать меня и что ты… — Я замолчала, ошарашенная своей бестактностью.

Но Лоренс быстро сообразил, что за слова чуть не сорвались у меня с языка. Лицо его ожесточилось, доброжелательность как рукой сняло. Он снова превратился в высокомерного Лоренса, с которым невозможно было нормально общаться и который пугал меня даже в те минуты, когда был особенно очарователен.

— Не думаю, что нам стоит обсуждать эту сторону вопроса, Вера, — отрезал он, — и если хочешь знать, меня это мало волнует. Мой прадядушка должен поступить с тобой по справедливости.

Он развернулся и направился к выходу. Меня вдруг охватил животный страх, что Лоренс уходит не просто из этой комнаты, а от меня…

— Лоренс, постой! Погоди, скажи, что мы останемся друзьями, что ты не возненавидишь меня только потому, что… — И я снова беспомощно замолчала.

Он повернулся ко мне, и легкая улыбка коснулась его губ, хотя я и не была точно уверена, что ее вызвало. Может, простая любезность, а может, жалость — или вообще, безразличие. Я не знаю. Что угодно, подумала я, только не безразличие!

— Мне так жаль, что я вообще зашла в комнату деда. Так жаль! — выпалила я и отвернулась от Лоренса, очень уж не хотелось, чтобы он увидел, как горькие слезы застилают мне глаза. Ничего не различая вокруг, я затушила окурок в пепельнице на столе мамы.

— Да ладно тебе, Вера, не впадай в другую крайность, — холодно произнес Лоренс. — Уверен, все обернется как нельзя лучше и тебе не придется сожалеть о сделанном. Не сомневаюсь, ты доставишь прадядюшке много счастливых минут. Тебя прятали от него только потому, что так хотела тетя Грейс. Она была безжалостной женщиной, а дядя был игрушкой в ее руках вплоть до самой ее смерти. Но он любил своего сына. Насколько я помню, они оба с ума по нему сходили, и от этого им было еще больнее узнать про его дурные наклонности и беспринципное поведение. Вы с ним и вправду как две капли воды. Я подумал об этом сразу же, как только увидел тебя.

— Так ты все это время знал?

— Да, знал, — признался он, но слишком уж тихо и, как мне показалось, без особой радости.

— Так почему же ты не сказал мне прямо, что я — дочь Хьюго Халбертсона?

— Потому что я не имел права. Я поклялся твоей матери. Но были и другие причины… — Последние слова дались ему с большим трудом.

— Я уже по горло сыта всеми этими тайнами! Попрошу мать — пусть упакует вещи и заберет меня отсюда, лучше уж нам уехать из Большой Сторожки!

— Не делай этого, Вера, — поспешно вставил Лоренс. — Теперь достаточно причин, чтобы ты осталась в замке. Ты можешь понадобиться своему деду.

Но не тебе, подумала я. Наверное, ты теперь меня ненавидишь. О! Я должна быть уверена в том, что дедушка не изменит завещание. Лоренс должен остаться для него на первом месте.

— Мне пора, Вера, — сказал он. — Мы вскоре снова увидимся и поговорим. И помни — ты нужна ему.

Я кивнула. Сама чувствовала, что это так.

— Пойдешь наверх к дедушке?

Он вздрогнул, потом рассмеялся:

— Так странно слышать это слово из твоих уст.

— Ты возненавидишь меня, если он слишком сильно привяжется ко мне, так ведь, Лоренс? — начала я, охваченная дикими, неуправляемыми эмоциями.

Теперь он схватил меня за запястья и как следует тряхнул:

— Хватит инсинуаций! Мы с тобой станем заклятыми врагами, если я еще хоть раз услышу от тебя нечто подобное.

И тут, к своему ужасу, я наклонилась и поцеловала его руку.

— Прости меня, я с ума схожу. Все слишком невероятно. О Лоренс, прошу тебя, останься моим другом!

Повисла тишина. Он отшатнулся от меня, и я видела, как на его лице отразилось огромное удивление. Он перевел взгляд на руку, которой только что коснулись мои губы. Я видела, как румянец разливается под загорелой кожей.

— Почему ты сделала это? — хрипло прошептал он.

Я чувствовала себя растерянно и ужасно глупо, так что даже не могла найтись с ответом. Не стоит и говорить, как я хотела, чтобы этого никогда не произошло, чтобы я не выдала себя с головой вот так, запросто. Но к моему удивлению, в ответ он взял мою руку и поцеловал меня в ладонь.

— Мне следовало сделать это первому, — сказал он, — но все равно спасибо. Ты такая милая, Вера. Даже слишком.

Он развернулся и быстро вышел из комнаты, и я услышала, как хлопнула большая зеленая дверь, отделяющая нашу половину от всего остального дома.

Я едва могла дышать, так быстро билось мое сердце. Он поцеловал мне руку в ответ на мой жест и назвал меня милой… слишком милой. Что бы это значило? Да ничего конечно же… Просто порыв благородства — постараться загладить мой неуместный поступок, не дать мне почувствовать себя дурой.

Я побежала в мамину спальню. Она вовсе не рыдала, уткнувшись в подушки, а тихо сидела у окна в своем любимом кресле-качалке и шила, как это частенько бывало, когда я заходила к ней. И лицо ее тоже, как обычно, ничего не выражало, не было и намека на то, в каком состоянии она только что выбежала из комнаты. Мама полностью обрела над собой контроль. Она посмотрела на меня так, будто была удивлена тому, что я вся горю, но никак не прокомментировала это, а только сказала:

— Садись, Вера. Сюда на кровать. Думаю, что все же надо тебе кое-что рассказать. Я передумала. Наверное, время пришло. Пора тебе узнать кое-что о своем отце.