Лоренс, любовь моя

Глава 4

Я была молода, да еще так устала, что уснула, как только мама поцеловала меня и закрыла за собой дверь, но чуть позже проснулась от внезапно охватившего меня страха. Сердце мое часто билось, и я вскочила с кровати, трясясь от холода, сразу же охватившего мои голые плечи. Я нашла теплую пижаму, натянула ее и выглянула в окно. Поднялся ветер. Облака быстро бежали по небу, то и дело закрывая луну своими темными боками, деревья гнулись и скрипели. Слышно было, как где-то вдалеке воет собака.

Я вспомнила все, что случилось со мной со времени моего отъезда из Брюсселя, и снова задрожала, но на этот раз не от холода, а оттого, что пала духом. Мне так хотелось вернуться домой в Большую Сторожку, но дом мой оказался враждебным, и я чувствовала себя здесь неуютно, если не сказать больше — мне было просто не по себе. Из окна моей спальни было прекрасно видно озеро, и я наблюдала, как холодный лунный свет временами освещал его зеркальную поверхность. Была в этом какая-то неземная жестокая красота, казалось, озеро предупреждало меня о чем-то, и атмосфера обреченности насквозь пронзила все мое существо.

Я опустила шторы и, трясясь, обратила свой взор в комнату, но теперь уже чувствовала, что заснуть не удастся. Часы пробили полночь. Наверняка все крепко спали, и я решила совершить ночную прогулку по старому дому. У меня был карманный фонарик, и я зажгла его, чтобы в темноте найти выключатели. Что-то не хотелось бродить во мраке.

Небольшая лестница вела прямо из кухни на галерею, и я тихонько поднялась по ней.

Свет зажигать не пришлось, потому что в руках двух бронзовых нимф у подножия лестницы горели лампы. Наверное, даже в этот поздний час кто-то не спал.

Я уже повернула было назад, потому что маме вряд ли пришлось бы по вкусу, если бы меня застали бродящей по дому в одной пижаме, но тут снизу до меня донесся женский голос, и я остановилась. Кто-то говорил по телефону, и я вспомнила, что он всегда стоял на зеленом итальянском мраморном столике у камина.

Внимание мое привлекло не столько то, что говорила эта женщина, сколько имя, которое она произнесла:

— Привет, Лоренс. Я весь день ждала, что ты позвонишь мне. Нам надо увидеться, и я все думала, вернулся ты или нет.

Лоренс. Конечно же Лоренс Бракнелл, кто же еще? И кому это надо увидеться с ним? Теперь я не ушла бы ни за какие деньги. Я вся обратилась в слух.

Женщина продолжала болтать. У нее был пронзительный голос, и он мне не понравился, сама не знаю почему. Он мог бы принадлежать человеку, который хочет навязать собеседнику свое мнение и заставить его сделать то, что ему хочется.

— Да, знаю, что поздно. Но старикан сегодня был просто невыносим. Все твердил, что ему лучше и он хочет встать, но это же бред. Потом ему стало так плохо, что мне пришлось вызвать доктора Вайбурна. Он выписал снотворное посильнее. Теперь все в порядке.

Я решила, что это сиделка сэра Джеймса. Тем временем она продолжила:

— Я так скучала по тебе, Лори!

Я вся вспыхнула. Почему это она скучала по Лоренсу Бракнеллу? И что за интимный тон? Она же не была… они не были… Я перестала строить догадки и снова прислушалась.

— Не будь таким циником, Лори! Ты же знаешь, что это так и что я готова на все ради тебя… — Минутная пауза. — Конечно, безопасно, все спят!

Все, кроме меня, подумала я и закусила губу. В конце концов, я же совершенно не знаю этого Лоренса Бракнелла, да и встретилась с ним только вчера. Я верила в историю Ромео и Джульетты, в любовь с первого взгляда. Я верила и в то, что по уши влюбилась в очаровательного Лоренса Бракнелла, но какое право я имела чувствовать себя уязвленной, если у него и в самом деле отношения с сиделкой сэра Джеймса? Кроме того, нечего делать опрометчивые выводы. Может, он не так уж и увлечен ею. Это она сказала, что скучает, но я не слышала его ответ, по-детски утешала себя я. Беседа снова привлекла мое внимание, теперь явно говорили обо мне:

— О, так ты встретил ее в поезде? И что ты о ней думаешь?

О-о!!! Если бы только я могла слышать ответ! Но я лишь услышала, как женщина нехорошо рассмеялась и заметила:

— Не сомневаюсь в этом!

В чем? С ума можно сойти от такого разговора! Говорят, те, кто подслушивает, редко слышат о себе хорошее. Мне не стоит оставаться здесь ни минутой дольше! Я должна бежать отсюда и наплевать на Лоренса Бракнелла.

Но я всегда была такой любопытной в том, что касалось людей и их отношений, да и самой жизни в целом! Может, это из-за того, что никто ничего не хотел мне рассказывать. Теперь мое любопытство заставило меня тихонько прокрасться по толстым коврам и заглянуть в освещенный холл.

Именно так я и увидела ее впервые. По белой униформе я поняла, что это и в самом деле сиделка сэра Джеймса. Она показалась мне очень высокой, даже слишком высокой для женщины. Возраст я определить не могла, но она была примерно одних лет с моей бывшей тренершей в спортзале, мисс Феллоуз, которой было двадцать пять. Но сиделка была абсолютно не похожа на накаченную мисс Феллоуз. Несмотря на свой рост, Рейчел Форрестер была сама женственность, стройная, грациозная и безумно красивая. Просто потрясающая. Волосы цвета меди, будто только что с полотна Тициана, густые локоны спадали вниз красивыми волнами; кожа белоснежная, как это часто бывает у рыжих. Я не знала, какого цвета ее глаза, но когда она проворковала: «Спокойной ночи, Лори…» — и тряхнула головой, я мельком увидела ее лицо: маленький носик с аккуратными ноздрями и полные, чувственные розовые губы, которые, без сомнения, все мужчины находили обворожительными, хотя, на мой взгляд, они были какими-то отталкивающими. Как только женщина положила трубку, я попятилась в тень, прокралась по лестнице и скрылась в своей комнате.

Лежа в кровати, я чувствовала, как колотится в груди сердце, и никак не могла отогнать от себя мысли о том, что услышала. Я все думала, что он мог говорить ей в ответ.

Что же было между этими двумя? Должны были быть какие-то интимные отношения, а то как бы сиделка смогла звонить ему в такой поздний час?

Вот дурочка, я могла только поздравить себя с тем, что это не он звонил ей! Именно она набрала его номер.

Меня так и распирало от желания рассказать матери то, что я услышала, но я не решилась. Как бы не растеряться при первой встрече с сиделкой сэра Джеймса!

Но на следующий день я так и не встретилась с ней. Мама объяснила мне, что у мисс Форрестер выходной и сегодня ее очередь присматривать за сэром Джеймсом. Это бывает раз в неделю.

— Куда она ездит? — спросила я за завтраком.

Мама удивленно посмотрела на меня:

— Зачем тебе это, Верунчик?

— Просто так спросила.

Она критически осмотрела меня:

— Ты хорошо спала? Что-то у тебя усталый вид.

— Мне не очень хорошо спалось.

— Ну, ничего, просто это первая ночь на незнакомой кровати. Почистишь серебро? Я приготовлю все, что тебе понадобится, и вернусь к обеду, — сказала она.

— А мне можно увидеться с бедным сэром Джеймсом?.. — начала я, но мама резко оборвала меня:

— Ни в коем случае! Он не в состоянии никого принимать. Если тебе что-то будет нужно, это подождет до моего возвращения. Не беспокой меня, пожалуйста, и не поднимайся наверх!

Я кивнула и принялась за чай. Я поймала себя на мысли, что прекрасная рыжеволосая мисс Форрестер вполне может провести свой выходной в компании мистера Бракнелла.

Но мне наплевать, гордо подумала я.

Итак, я принялась за фамильное серебро. На кухонном столе красовалась целая куча приборов времен короля Георга, и еще больше пылилось на полках посудных шкафов.

День выдался на редкость сырой. Озеро, которое вчера казалось зловещим и жестоким, приобрело более мягкие очертания из-за непрекращающегося дождя. Казалось, сама природа плакала, я припомнила, что такая погода постоянно стоит в Озерном крае. Что бы ни менялось вокруг, климат остается прежним.

Наверное, слушать странные разговоры — моя судьба, потому что после двух часов работы над серебром я услышала, как моя мать беседует с Элис Тисдейл, которая ежедневно приходила делать уборку. Когда старушка появилась этим утром, она тепло поприветствовала меня. Маленькая женщина, похожая на печеное яблоко, прижала меня к своей круглой груди, посмотрела на меня своими яркими глазами и сказала:

— Ну и выросла, прямо барышня! Здорово видеть вас снова, мисс Вера.

Мама тут же вмешалась:

— Не стоит называть ее мисс Вера, Элис. И не стоит ей думать, что она превратилась в барышню.

Я удивилась. Не знала, что у моей мамы социалистические наклонности.

Элис разразилась дребезжащим смехом и ответила:

— Ну… ведь она получила образование, вот как?

Мама пробормотала, не глядя на меня:

— Я этого никогда не хотела.

— О чем это вы? — потребовала я. — И кто это сказал, что я хочу быть барышней?

Старая Элис снова хихикнула. Мама удалилась и на этом все и кончилось. Еще одна тайна: почему мне дали светское образование, если моя мать не хотела этого?

Я услышала, как мать довольно резко говорит с Элис.

— Собираюсь послать за доктором Вайбурном. Мне кажется, что сэр Джеймс слишком тяжело дышит.

— Ну, я так и сказала вчера сиделке. Заметила, что сэр Джеймс задыхается, когда убиралась рядом с кроватью, но, как только сказала ей это, она велела мне заткнуться и заниматься своим делом. Не хочет он видеть доктора, выдала эта медичка, скажите пожалуйста! И за ним не послали.

Я обомлела и еле сдержалась, чтобы не выбежать и не рассказать матери, что слышала, как мисс Форрестер говорила Лоренсу Бракнеллу по телефону, что она посылала за доктором и тот выписал сильнодействующие лекарства.

Во всяком случае, доктор Вайбурн явился перед ленчем, после того как мама позвонила ему. Я видела его впервые. Он уже давно сменил старого бородатого семейного терапевта, который, бывало, объезжал своих пациентов на древнем «фордике», с маленьким черным портфелем в руках. Он и меня пару раз лечил, когда я еще была маленькой девочкой.

Доктор Вайбурн был молод и не отставал от моды, носил очки в роговой оправе и разъезжал на «лендровере». У него было очень много пациентов в Озерном крае. Мама сказала, что он только недавно женился и проживает в Восдейл-Хэд.

За ленчем я поинтересовалась у нее:

— Так, значит, сэр Джеймс действительно так плох?

— Не слишком. Но доктор Вайбурн не велел давать ему более сильные лекарства. Сомневаюсь, что сестра Форрестер разбирается в этом. Мне бы хотелось, чтобы у него была другая сиделка, но она нравится доктору.

— Разве она не должна была послать за ним вчера? — схитрила я.

— Да, это надо было сделать, — припечатала мама.

Я ела свой ленч и не переставала удивляться, почему мисс Форрестер сказала Лоренсу Бракнеллу, что доктор был у пациента и выписал ему новый рецепт. Все это было так странно!

Я спросила маму, не прогуляется ли она со мной после ленча, но она улыбнулась мне, потрепала по плечу и сказала, что у нее нет на это времени. Так что прогуляться я побрела одна.

Меня словно магнитом тянуло к Горькому озеру, берега которого во времена моего детства были для меня заповедной территорией.

Хмурое утро совершенно неожиданно переросло в сияющий золотой день, солнце превратило широкую полосу воды в искрящееся зеркало, в котором отражалось бирюзовое небо. Но ветер пронизывал насквозь, и я порадовалась, что надела перчатки и теплое школьное пальто.

Я постояла у кромки воды, наблюдая за тем, как над озером кружат две цапли. Но они так и не сели на воду и вскоре скрылись из виду.

Внезапно появилась небольшая колли и бросилась с лаем ко мне. Я люблю животных и остановилась, чтобы погладить ее, но собака с рычанием попятилась от меня. Я не могла скрыть разочарование. Так же трудно было подружиться хоть с кем-то в своем собственном доме, и даже животные избегали меня. Вслед за собакой появился пожилой мужчина в вельветовом костюме, старомодных кожаных гетрах и твидовой кепке. Его лицо показалось мне смутно знакомым, и тут я вспомнила, что и в самом деле знаю его. Это был Хатчинс, лесничий сэра Джеймса, просто он состарился за те двенадцать лет, которые я его не видела. Он подозвал собаку к себе:

— Закрой пасть, Джесси. Сидеть, девочка, сидеть…

Сучка немедленно повиновалась, но угроза так и светилась в ее золотистых глазах.

— Вы ведь Хатчинс? — поинтересовалась я.

— Это я.

— Здравствуйте! Я Вера Роуланд. Окончила школу, и вот я дома. Вы помните меня?

Лесничий дотронулся до кепки и посмотрел на меня из-под косматых бровей. Надо сказать, что он всегда был замкнутым, и его неулыбчивое лицо не помогло разрядить атмосферу. Но он довольно мило заговорил со мной с резким камберлендским акцентом.

— Ну, теперь я вижу, что это точно юный Верунчик… — Селяне всегда так называли меня вслед за мамой. — Но ты здорово выросла!

— А вы совсем не изменились, — соврала я, чтобы польстить старику. — Пожалуй, я не очень-то пришлась по душе Джесси.

Хатчинс сухо заметил, что он специально обучал собаку не подходить к чужим. Она отпугивает браконьеров. Просто ее мягкая шелковистая шерсть и золотистые глаза ввели меня в заблуждение, клыки-то у нее острые.

Хатчинс задержался ненадолго, мы постояли на прохладном мартовском солнце и поболтали. Он рассказал мне, что больше не разводит птиц, как в прежние времена, потому что никто не приезжает в Большую Сторожку поохотиться. Раньше, бывало, ходили и на диких уток. В общем, мистер Хатчинс дал мне понять, что все здесь поросло быльем из-за того, что не чувствуется хозяйской руки. Даже уток теперь не было, они все улетели.

— Теперь все не так, как раньше, — пожаловался он. — Ничто не живет в этих водах… — кивнул он на озеро, — оно будто и впрямь отравленное.

— Что с ним не так, Хатчинс? Вода ведь на самом деле не ядовитая?

Лесничий наклонился и потрепал колли, потом покачал головой:

— Ну, в Сторожке много чего странного произошло, даже после твоего отъезда, девочка моя. Много чего.

Я подумала, что, может, мне удастся вытянуть из него хоть что-то, и спросила:

— Но почему озеро считают проклятым?

Старик оглянулся направо, потом налево и прошептал:

— Может, не стоит мне говорить тебе об этом.

— О, Хатчинс, скажи мне, ну пожалуйста! — воскликнула я.

— Самоубийство, — произнес он замогильным голосом, глядя на меня почти злобно, — кое-кто утопил себя там… — Он ткнул пальцем в сторону озера и надтреснуто рассмеялся.

Я невольно вздрогнула. Взгляд мой был прикован к сверкающей водной глади, которая в этот солнечный день имела вполне невинный вид, но я-то знала, как быстро она могла преображаться и делаться зловещей. Так вот что это! Кто-то погиб в этих тихих водах. Как ужасно! Я почувствовала необъяснимую жалость к тому человеку, который закончил свои дни в Горьком озере.

— Это был он или она, Хатчинс? — поинтересовалась я. — И когда это случилось?

Но он не собирался удовлетворять мое любопытство. Лесничий, видимо, и так счел, что сказал слишком много, поэтому пробормотал что-то невразумительное и поспешил откланяться. Его прекрасная неприветливая колли побежала за ним.

О, подумалось мне, почему у меня нет даже собаки, которая могла бы везде ходить со мной и любила бы меня! Почему у меня нет вообще никого, кто любил бы меня? Думаю, что даже моя мать не может дать мне любви. Мне кажется, она не слишком рада моему возвращению.

Я почувствовала, что замерзла, стоя и болтая с Хатчинсом на холодном сыром ветру. В полном унынии я продолжила свою прогулку, но теперь мне совершенно не хотелось приближаться к озеру. И все же я думала, что обязательно спрошу у матери о самоубийстве, хоть она наверняка рассердится. Я ведь даже не знаю, нашли тело или нет. Ужасающая мысль неожиданно пришла мне в голову: что, если оно все еще там, лежит на дне, скрытое этими злополучными водами? Какой кошмар! Мне вдруг остро захотелось, чтобы окна моей спальни не выходили на озеро: его чудесный вид больше совершенно не привлекал меня.

Я прошла еще пару миль, пока не устала, а свежий горный воздух не разогнал призраки прошлого, которые поселил в моей душе этот старик.

Потом я повернула к дому, и так случилось, что я подошла к воротам Большой Сторожки как раз в тот момент, когда к ним подъехала машина. Я сразу же узнала ее — это была колымага, поджидавшая Лоренса Бракнелла на платформе в Сискейле. Теперь я увидела, что это «остин».

У меня сердце остановилось, когда высокий красивый молодой человек, о котором я думала не переставая, выбрался из кабины. Мне захотелось убежать, но я была слишком близко к нему, и это было бы просто грубо, так что я произнесла, запинаясь:

— Д-добрый д-день, мистер Бра-Бракнелл!

Вид у него был не столь элегантный, как в нашу первую встречу в поезде: сегодня на нем были плисовые бриджи и крупной вязки свитер с треугольным вырезом, волосы растрепаны; но все же он показался мне еще прекраснее, чем тогда. Я стояла и молча страдала под взглядом его пронзительных ясных глаз. Потом он холодно улыбнулся и проговорил:

— О, привет. Хороший денек.

— Хороший, — согласилась я.

— Боюсь, я несколько поспешно покинул вчера поезд, даже не успел попрощаться.

Я воспряла духом. Неужели он извиняется? Да, точно! Может, он все же не столь недружелюбно настроен по отношению ко мне? Но я постаралась скрыть от него свои эмоции и не показать виду, просто сказала, затаив дыхание, что это абсолютно не важно, я и не думала, что он будет ждать меня, чтобы сказать «до свидания».

Он вытащил из кармана пачку сигарет и спички и остался поболтать со мной немного.

— Гуляли?

— Да.

— Здесь красиво. Хотя мне не слишком нравится это место.

— Нет? Как можно не любить его? Здесь просто великолепно! — воскликнула я.

Он бросил взгляд в сторону озера. Мне показалось, что тень пробежала по его лицу, и я осталась довольна тем, что теперь знаю причину. Может, ему не по себе, потому что кто-то утонул тут много лет назад. И я, не подумав, ляпнула:

— Похоже, озеро никого не прельщает из-за того, что здесь произошло самоубийство, правда ведь?

Если я ожидала услышать комментарии из уст героя моих грез, то жестоко ошиблась, потому что он застыл на месте, как только услышал это. Он уставился на меня так, будто я выдала что-то совершенно неприличное, потом разразился сердитой тирадой:

— На твоем месте я не стал бы этого говорить. Извини, но я тороплюсь. У меня не так много времени, просто хотел повидать своего прадядюшку.

Я совсем пала духом и готова была линчевать себя за то, что повторила слова лесничего. На глаза навернулись слезы, и я почувствовала, как щеки вспыхнули от стыда за то, что я, без всякого сомнения, так прокололась.

Идиотка! Не могла придержать язык за зубами! Снова расстроила его, надо же! И еще в тот самый момент, когда он так мило беседовал с тобой!

Но какое мне дело? Какое дело мне до кого бы то ни было здесь, кроме мамы? И я скорее побежала, чем пошла в наши комнаты. Мама сидела у камина в гостиной и штопала чулки. Я никак не могла привыкнуть к этой квартире и начать считать ее своим родным домом. Она так отличалась от тех, о которых мне рассказывали школьные подруги. Я раздраженно бросила пальто на софу.

Мама взглянула на меня и сделала замечание по поводу цвета моего лица:

— Ветер пронизывающий, но тебе явно пошел на пользу. Если хочешь, можешь попозже помочь мне погладить белье. Элис сидит с сэром Джеймсом.

— Ладно, — довольно резко ответила я, а потом меня словно прорвало. — В чем здесь дело? Все такие странные, говорят о чем-то, но никогда не доводят мысль до конца! Это начинает меня раздражать!

Мама бросила чулок и сердито глянула на меня:

— И что это значит, Верунчик? Чем это все странные? Ты с кем говорила?

— Я встретила старого Хатчинса около озера, потом мистера Бракнелла. И беседовала с обоими.

Казалось, маму напугало это, но она снова принялась за чулок.

— На твоем месте я не стала бы ни с кем сплетничать и слушать болтовню. У нас с тобой своя жизнь, а что происходит вокруг — не наше дело.

— Почему?

Мама поморщилась:

— В самом деле, Верунчик…

— Я уже сыта этим по горло! — взбесилась я. сердясь на нее и на себя тоже. — С тех пор как я здесь, все делают странные замечания насчет того и сего, будто что-то и впрямь не так, и никто не хочет, чтобы я узнала, что именно.

Я увидела, что теперь мама встревожилась не на шутку, и испытала злобное удовлетворение, потому что это было хоть что-то — я смогла наконец пробиться через стену равнодушия. Она была для меня такой же загадкой, как и все остальные.

Я продолжила в том же духе. В католической школе частенько повторяли мне, что я бываю слишком прямолинейна и резка, но я ненавидела разводить политес и не собиралась допускать, чтобы со мной обращались как с малым дитем, которому не положено ничего знать.

— Если что-то не так, мама, почему бы не сказать мне об этом прямо? Я уже достаточно взрослая.

После минутного колебания она ответила мне:

— Да нечего тут рассказывать, Верунчик, и ты же знаешь, что с самого твоего приезда я просила тебя, чтобы ты не вынюхивала ничего и не собирала досужие сплетни.

— Может, мне вообще ни с кем не разговаривать? Что это за жизнь, если я ни с кем не могу подружиться?! — закричала я.

Мама снова отбросила свое занятие и закусила нижнюю губу.

— О, Верунчик. — Она совсем не была так раздосадована моим поведением, как я ожидала; даже напротив, была полна раскаяния, как будто я имела полное право на подобную вспышку. — Боюсь, тебе тут слишком одиноко, но мы постараемся найти для тебя подружку твоего возраста! Не знаю как, но сделаем это. В округе живет много молодых людей.

— Мне понравилась беседа с мистером Бракнеллом, он был так мил со мной! — Меня прямо распирало от детского тщеславия. — Он необыкновенный красавчик, правда, мама?

Ответ прозвучал достаточно старомодно.

— Красив тот, кто поступает красиво, — сказала она и рассмеялась.

Я села рядом с ней, протянула руки к огню и почувствовала себя гораздо лучше.

— А он сделал что-то некрасивое?

Теперь мама предостерегающе подняла вверх палец, но она улыбалась и от этого казалась молодой и очень привлекательной.

— Не пытайся разузнать так много обо всех окружающих.

И тут я допустила самую большую ошибку, на которую только была способна:

— Мама, скажи, а кто совершил самоубийство на Горьком озере?

С тем же успехом я могла бы бросить бомбу в эту уютную, освещенную огнем гостиную. Мама вскочила на ноги и побелела как полотно. Мне показалось, что она вот-вот рухнет в обморок.

— Мама, с тобой все в порядке?! — воскликнула я.

Она словно дар речи потеряла. Губы шевелились, но не было слышно ни звука. Я подумала, что она или действительно свалится, или скажет что-то ужасное. Потом она пропищала:

— Кто сказал тебе об этом?

— Лесничий.

Она стиснула зубы и сжала кулаки.

— Старый осел, грязный сплетник!

— Ну… а кто… это был… — завела я свое.

— Замолчи, пожалуйста! Это не тема для разговора! Слышишь меня, Верунчик? Ни теперь, ни в будущем, никогда! Ты поняла? — И с этими словами она вышла из комнаты и хлопнула дверью.

Между нами выросла новая стена. Поймем ли мы когда-нибудь друг друга?