Ловцы душ

12

Все смешалось, завертелось, и в этой мешанине боли, страха, запоздалого ужаса вспыхивали и гасли незнакомые лица, улыбались и злобно скалились, кривились от презрения и зависти, смотрели грустно и с сожалением, а затем растворялись, уходили из памяти. Кто я? Что со мной? Красное марево залило глаза, громко пульсировала кровь в висках - бум, бум, каждый стук, как удар молота. Мне хотелось закричать, выплеснуть нестерпимую муку - тело будто разобрали на части, разорвали живую плоть. Казалось, все кости сломаны, каждый вздох приносил невероятные страдания. Как сквозь вату, я слышала голоса, и не могла понять, кто и что говорит. Постепенно стали различимы слова, их смысл стал доходить до меня.

- Дыхание самостоятельное! Есть пульс! Давление...

Новая волна боли захлестнула меня, из горла вырвался хриплый стон. Какая-то женщина непрерывно говорила, говорила, и я цеплялась за ее голос, чтобы не потерять сознание.

- Все будет хорошо, все будет просто замечательно! Ты только дыши, дыши! Капельницу! Кислород! Катетер!

Легкий укол в запястье я почти не почувствовала, но от него приятным холодом потекла по вене блаженная нега. Боль отступила, перед глазами заплясали радужные блики, и я смогла, наконец, вздохнуть спокойно. Меня тормошили, напяливали что-то на шею, сковывали руки и ноги, а я безразлично прислушивалась к своим ощущениям. Наконец, хлопнула дверь, завизжала сирена и легкая тряска подсказала: едем.

А я устала терпеть. Проваливалась в сон и возвращалась. В памяти всплыли кадры: яркий свет в лицо, оглушительный скрежет тормозов и удар.

Вначале не было больно. Медленно сложилась пополам машина, руль вошел в грудную клетку, а ноги зажал в тиски влетевший в салон двигатель. Подушка безопасности не сработала - я забыла ее заправить...

В нос ударил запах бензина и горячего металла. Лобовое стекло рассыпалось хрустальной крошкой - она была повсюду, осколки быстро окрашивались красным. Меня затрясло так, что казалось, что и машина дрожит вместе со мной.

И тут пришла боль.

Раньше я думала, что мне бывало больно. Теперь поняла, что это была легкая прелюдия к настоящей пытке. Я закричала - долго, протяжно. А вдохнуть уже не смогла.

Помню, увидела себя со стороны - с перекошенным ртом, неестественно вывернутыми руками. Увидела глаза, застывшие от ужаса. Но мне не было больно. Было легко. Так легко, что я взлетела над дымящимся капотом, свободная от всех переживаний и привязанностей, от огорчений и радостей, от страхов и ожиданий.

Кто-то тихо позвал меня по имени... Как же оно звучит? О, да, вспомнила.

- Анна!

Я обернулась и увидела маму. Она стояла на дороге. В легком платье и на голове - платок.

- Как же так? Ты же умерла? - изумилась я.

Она кивнула.

Я поняла, что сильно соскучилась. Что я безумно долгое время была без нее, без теплых рук, ласковых глаз, без ее улыбки.

- Мамочка!

И побежала к ней, маленькая, в ситцевом сарафане, моем любимом - с желтыми ромашками.

Она подхватила меня на руки.

- Доченька... Девочка моя...

Я прижалась к родному плечу, обняла крепко, вдохнула знакомый запах и расплакалась.

- Ну. Не плачь, все уже прошло, - мягко проговорила мама. - Мы уйдем далеко-далеко, и там будет очень хорошо. Там тебя никто не обидит.

Она пошла по дороге, приговаривая что-то теплое, нежное.

Я смотрела на искореженную машину, к которой подъезжали машины с мигалками...

Издалека, нарастая, зазвучала музыка. Хитовый мотив заставил двигаться в такт, поводя плечами.

- Анна, ну что, успела?

Я посмотрела на парня, принесшего мне бокал.

- А как же! - весело ответила ему. - Все классно получилось, он и сам не понял, как выболтал мне про свой контракт с "Челси".

- Ну ты сильна! - восхищенно протянул... да, кажется, Вадим. - А в суд не подаст?

- О чем ты? - я помахала перед его носом диктофоном. - Все записано. Кстати, забросишь на студию? Тебе же монтировать еще?

Он кивнул.

- А ты?

- А я еще потусуюсь. Может, еще чего нарою, публика солидная.

- Хорошо. А поедешь потом как?

- Ой, да ладно, впервой, что ли? - рассмеялась я. - Подумаешь, пара коктейлей! Не волнуйся, у меня автопилот в порядке.

- Смотри, как знаешь. А то довезу, - он призывно прижался к моему бедру, затянутому в тонкий чулок.

- Не дорос еще до такой чести, - я шутливо оттолкнула его. - Вот станешь замом главного - тогда подумаю.

- А почему не главным? - огрызнулся он.

- А главной буду я, - расхохоталась ему в лицо и легко оттолкнула.

Он осклабился, но ничего не сказал, взял кассету и смылся.

Я, приплясывая на месте, потягивала горьковато-кислый напиток, присматриваясь к тусовке.

- Вы позволите? - На бедро легла горячая рука.

Обернулась, бегло оценила взглядом. Молод, хорош собой, жгучий брюнет с белоснежной голливудской улыбкой. Под тонкой рубашкой угадываются тугие мускулы, на запястье дорогие часы, в ухе - золотая серьга. Или чей-то альфонсик, или сынок олигарха. Ну что ж, на вечер сойдет.

Я улыбнулась ему.

- Позвольте угостить вас коктейлем?

Соблазнительный взгляд и игриво выгнутая бровь сообщили ему о моем согласии. Он подвинул поближе стул, сел вплотную ко мне, и горячо зашептал в ухо дежурные глупости...

- Девушка! Девушка, откройте глаза!

Кто-то настойчиво лез в мой покой. Я раздраженно поморщилась.

- Вы меня слышите? Слышите?

Похоже, нужно ответить, иначе она просверлит мне голову своим криком. Я слабо шевельнула губами, но вместо слов прозвучал стон.

- Жива. Ну что там?

- Подъезжаем.

- Хорошо. Алло, приемное? Реанимационную бригаду к центральному. Травма. Внутреннее кровотечение, множественные переломы, черепно-мозговая. Нет, в сознании. Дыхание самостоятельное. Пульс нитевидный. Давление шестьдесят на сорок.

Машина остановилась. Меня снова дернуло, в лицо пахнуло холодом. Вернулась дрожь, отозвалась болью во всем теле. Я громко застонала. Тряска, грохот дверей, быстрые шаги по кафельному полу, короткие отрывистые фразы, мелькание огней, суета...

Еще уколы. Снова холод по вене. И блаженство...

Долгий сон, снова боль - и уколы, дарящие эйфорию. Тошнота, во рту сухо.

- Пить...

Губ коснулась свежесть, я жадно втянула ее - с привкусом лекарств, самую каплю с сырой ткани. Хорошо...

Проснулась ночью. Гудящая голова и скованность во всем теле. Темно... Но я смогла открыть глаза. Размытые контуры больничной палаты, белые стены, приборы с мерцающими огоньками. Рука затекла, больно, пальцы ледяные. Стон.

- Сейчас-сейчас.

Пожилой врач тут же подскочил, вгляделся в мое лицо, посветил фонариком в глаза. Я сморщилась.

- Руку...

Он догадался, подвинул. Фух, слава богу.

- Как вас зовут? - пытливо поинтересовался он.

- Анна, - смогла выдавить я. - Что... со мной?

- Теперь уже все в порядке, - улыбнулся он, отчего вокруг глаз собрались морщинки. - Теперь сто лет проживешь, в рубашке родилась.

От этих слов почему-то защипало в носу, глаза затуманились и по щекам потекли ручейки. Я всхлипнула, и, как ни странно, стало легче.

- Ну-ну, не надо плакать, - он заботливо вытер мои щеки бинтом. - Все уже позади. Самого страшного не случилось, будешь бегать еще лучше, чем раньше. На свадьбу-то пригласишь?

Я разрыдалась.

Он вздохнул, жестом позвал медсестру, та вошла со шприцом в руке. Через минуту веки отяжелели, напряжение отпустило, и, засыпая, я подумала, что нужно позвонить ему. Кому ему? Не знаю. Откуда-то издалека донеслись слова:

- Марин, выйди, скажи Татьяне, пусть идет домой, поспит. Жива ее крестница, пришла в себя, теперь можно не волноваться. Она и так, бедная, трое суток тут.

- Хорошо, Владимир Петрович. А она родственница, что ли?

- Нет, даже не знакомая. Видишь, как человек относится к работе? С того света вытащила девчонку. Если бы не она...

И все погрузилось в вязкую теплую темноту.