Лучшая месть

Глава 4

Она не узнала его.

Другого Сент-Джон и не ожидал, но все же не удивился бы, если бы она каким-то образом это сделала. Это чувство предупредило его о необходимости оставаться настороже в городе, пробуждающем давние воспоминания.

Но Сент-Джон узнал ее сразу. Она не сильно изменилась, хотя прошло двадцать лет с тех пор, как он в последний раз видел ее, и тогда ей было всего десять. У нее были те же светлые, солнечного оттенка волосы, которые в детстве завивались на затылке, а теперь были коротко подстрижены, что ей очень шло. Это делало ее шею еще более стройной и обнажало хрупкий затылок, вызывая у мужчины желание…

Сент-Джон резко оборвал нелепую мысль. Эту дорогу он не мог даже искать на карте, не говоря уже о том, чтобы путешествовать по ней. Ведь перед ним стояла Джесса – девушка, которая была ему почти сестрой.

Но Сент-Джон был не в силах оторвать взгляд от этих больших прекрасных глаз цвета реки и почти таких же изменчивых – зеленых при одном освещении и карих при другом. В них по-прежнему светились ум и доброта, которые удержали над водой голову тонущего мальчика. Тогда он доверял ей, как никому другому, и она никогда не подводила его. Сент-Джону не казалось странным, что он доверял девочке почти на пять лет моложе его и чувствовал благодарность, что может доверять хоть кому-то.

У него невольно сжалось горло. Вызывало беспокойство сознание, что он способен чувствовать… что бы то ни было. Сент-Джон считал себя неуязвимым даже для самых тяжелых воспоминаний, такую плотную и высокую стену он воздвиг вокруг них.

Нужно сделать ее еще выше и плотнее, подумал Сент-Джон. Строить эту стену было невероятно сложно, но добавить кирпичи не составит труда – это не отвлекло бы его от цели, ради которой он сюда приехал.

– Странно.

Это пробормотал мужчина, прислонившийся к дверному косяку позади Джессы. Сент-Джон бросил на него взгляд – он заметил его, как замечал все, в тот момент, когда увидел движение в офисе за магазином. Но теперь Сент-Джон узнал его: это был дядя Джессы – часто нелепый, но неожиданно проницательный дядя Лэрри. Он поседел и отяжелел, но искорки еще поблескивали в золотисто-зеленых глазах – глазах Джессы, – а улыбка по-прежнему была такой обреченной, что заставляла задуматься о том, что он видит и не относится ли его взгляд к иному миру.

Сент-Джон снова оборвал свои мысли – на такую чепуху у него не было времени, не говоря уже о желании. От гнева на себя его голос стал более хриплым, чем обычно.

– Не пойдет, – сказал он, указывая на скромный плакат в окне офиса.

Джесса слегка отпрянула, и Сент-Джон напомнил себе, что это не «Редстоун», где все привыкли к его стилю и мирились с ним, потому что он делал свою работу и облегчал их существование. Но за пределами фирмы это озадачивало людей.

Кроме Лэрри. Сент-Джон ощущал на себе взгляд старика. Он не был уверен в его чувствах, но это не была озадаченность.

«И не твоя проблема», – сказал он себе.

– Что не пойдет? – спросила Джесса.

– Плакат. Не кампания.

Она нахмурилась:

– Знаю. Я только начала.

Джесса без труда понимала его, заметил Сент-Джон. Но она была смышленой и разумной не по годам. Это он хорошо помнил.

– Начинайте правильно, – сказал он.

– Кто вы – один из этих макиавеллиевских[2] типов, стоящих за троном? Потому что в спичрайтеры вы не годитесь.

Иногда его сравнивали с Макиавелли. Но на сей раз это его не позабавило.

И тогда Лэрри пошевелился, словно приняв решение. Он обратился к Джессе, не сводя глаз с Сент-Джона.

– Я пойду по своим делам, малышка.

Сент-Джон слышал Лэрри, в свою очередь не отрывая взгляд от Джессы, и видел, как она кивнула. Что бы Джесса ни чувствовала, она не боялась его. Он отметил это с некоторым интересом, так как его боялась добрая половина «Редстоуна». Сент-Джон знал это, знал, что был частью легенды «Редстоуна» и что сотрудники ломают головы над тем, как и когда он встретился с Джошем и почему он такой, какой есть. Сент-Джон даже знал о пари, которое они однажды заключили. Только самые храбрые отважились в нем участвовать, потому что задача была непосильная – надо было рассмешить его.

Это не удалось никому. Поэтому Сент-Джон объявил себя победителем, потребовал выигрыш, и учрежденная Джошем стипендия летной школе стала чуть выше.

Конечно, Джесса не знала, кто он, не знала, что многие серьезные люди остерегаются его и что ей следует делать то же самое.

Не знала она и того, что почти заставила его усмехнуться, что много лет ни у кого не получалось.

– Я загляну к твоей матери по дороге, – добавил Лэрри.

– Спасибо, дядя Лэрри. У нее была трудная неделя.

Сент-Джон помнил Наоми Хилл, помнил ее мягкость по отношению к людям, доброту к нему, помнил, как она обожала мужа и дочь, следя при этом, чтобы они не свернули с правильного пути. Тогда он впервые осознал, что мягкость не всегда означает слабость – открытие, которое выставляло его собственную мать в весьма печальном свете.

Сент-Джон понимал, что сейчас Наоми переживает тяжкое горе, и был слегка удивлен, что это находит у него отклик. Странно, подумал он. Такого раньше не случалось. Должно быть, все дело в проклятых воспоминаниях – она была ласкова с ним, хотя большинство матерей велели бы угрюмому, мрачному мальчишке держаться подальше от их дочерей.

Лэрри все еще наблюдал за ним, подойдя к двери офиса.

– Законченные фразы часто переоценивают, но иногда они полезны, – сказал он, проходя мимо него.

Было бы глупо недооценивать Лэрри Хилла, сказал себе Сент-Джон. Несмотря на свою эксцентричность, этот человек был проницателен. Как и его племянница.

Слова Лэрри эхом звучали в его голове, когда он наблюдал, как старик выходит через заднюю дверь, чтобы, как догадывался Сент-Джон, направиться к большому старому дому через складской и парковочный участок магазина. На мгновение он задумался, каково жить одному в доме, который десятилетиями делил с другим человеком.

Сент-Джон заставил себя прервать размышления и вернуться к настоящему.

Конечно, он мог говорить законченными фразами. Это было бы не сложнее, чем вспомнить другой язык, которым он владел ранее. Но он был здесь не для того, чтобы создавать удобства окружающим, а чтобы остановить дьявола.

– Хотите быть мэром или нет?

Джесса несколько секунд изучала его, прежде чем ответить:

– Откровенно говоря, нет.

Сент-Джон умудрился не поднять от удивления брови, но прищурил глаза.

– Я хочу, – решительно добавила Джесса, – остановить человека, которого… которому не доверяю.

Сент-Джон ощутил спазм в животе из-за ее колебания и слова, которое она в итоге выбрала. Он навел справки и знал, что доверие было основным товаром Элберта Олдена здесь, в Сидаре. Его фасад столпа общества был тщательно сконструирован и практически неуязвим.

– Почему?

Вопрос вырвался прежде, чем Сент-Джон смог удержать его. Это было необычно – он никогда не вел себя так необдуманно.

Но Джесса Хилл всегда могла заставить его говорить. В те времена, когда он не разговаривал ни с кем потому, что самый простой вопрос мог показаться ему опасным, десятилетняя девочка, которую он встретил однажды у реки и которая стала его спасением, только она одна вызывала у него доверие. И он рассказывал ей о том, о чем никому не мог даже заикнуться.

– Кто вы? – спросила Джесса – судя по ее тону и выражению лица, она сообразила, что немного запоздала с вопросом.

– Сент-Джон, – ответил он, зная, что ее интересует не имя. Она хотела знать, почему абсолютно постороннего человека так заботят выборы в маленьком городишке.

У него не было готового ответа, и это потрясло его. Он, Сент-Джон, мастер планирования и мыслей наперед, не предвидел такой возможности. Неужели он настолько расслабился, настолько отдалился от тех дней, когда только способность всегда быть настороже могла спасти его?

Именно эта его способность, никогда не теряя бдительности, уметь мгновенно оценить обстановку и принять единственно правильное решение делала его полезным – по словам Джоша, бесценным – для «Редстоуна».

– А имя у вас есть или только фамилия? – спросила Джесса.

– Нет.

Она приподняла бровь, ожидая продолжения.

– Нет, во всяком случае, которое я бы использовал, – добавил он с усилием, в котором не хотел признаваться себе.

– О’кей, мистер Нет-имени-которое-я-бы-использовал Сент-Джон, повторяю: кто вы? И почему вас заботит, кто станет мэром Сидара? Мы всего лишь пятнышко на радаре округа.

– Есть причины, – ответил Сент-Джон.

– Я не могу позволить себе… консультанта или кто вы там.

– Никакого гонорара. – Он увидел подозрение в ее глазах. – До выигрыша, – добавил Сент-Джон. Сумму надо обсудить позже, подумал он.

– А если я проиграю?

– Никакого гонорара.

– Откуда мне знать, что вы не подставное лицо, работающее на Олдена? – спросила Джесса, обнаруживая большее терпение к его лаконичным ответам, чем кто-либо за пределами «Редстоуна».

Она всегда была терпеливой, подумал Сент-Джон. И сильной, как и ее мать. Он никогда не забывал, как впервые стал свидетелем ее гнева, когда на полянке у излучины реки показал ей новые ушибы. Она пришла в ярость и была готова сражаться за него. Он никогда не признавался ей, кто в этом повинен, хотя знал, что она догадывалась даже тогда. Ее догадка была логична – все знали, что его матери не хватит смелости прихлопнуть даже муху.

Но она нашла в себе мужество положить этому конец…

Сент-Джон отогнал эти мысли. Он сердился на себя – ему следовало об этом подумать и подготовить правдоподобный ответ.

– Ниоткуда, – сказал он наконец. – Но слушайте. И побеждайте.

«У этого парня, – подумала Джесса, – больше энергии, чем когда-либо было у меня». И смекалки тоже, как сказал бы ее отец.

Хотя она не получила ответа на большинство своих вопросов, нельзя было отрицать, что этот человек знает свое дело. За полтора часа, которые они провели в офисе, он выдвинул больше идей, чем она за неделю с тех пор, как нехотя согласилась на этот цирк.

Используя объявления в Интернете и местном еженедельнике, Джесса, вероятно, смогла бы заявить о себе. Но ей никогда бы не пришло в голову предложить интервью на радиостанции в соседнем Ривер-Милле – большом городе в двадцати милях по дороге. Радиостанция имела солидную аудиторию в Сидаре, а бесплатное интервью было куда лучше, чем платить за кучу объявлений. Она бы не додумалась до идеи спонсирования поездки на чемпионат по декатлону команды местной средней школы или предоставления специального призового кубка за победу на окружном родео в ее любимых гонках в бочках.

Сент-Джон указал, что все это не припишут только ее предвыборной кампании – она ведь участвовала в декатлоне и родео, учась в сидарской школе.

– Откуда вы знаете? – спросила Джесса.

– Домашняя работа, – ответил Сент-Джон.

Он сам это выяснил, поняла Джесса. Это привело к тому же вопросу: зачем? Но она не стала переспрашивать, зная, что получит тот же, ничего не объясняющий ответ.

Джесса посмотрела на конверт, прислоненный к каталогу оборудования на столе, расчищенном ею для работы. Выбор стола в офисе был вынужденным. За неделю она настолько погрязла в этой дурацкой кампании, что не знала, как ей удастся одновременно присматривать за мамой. Слава богу, дядя Лэрри стал приходить чаще.

Эмблема, которую придумал Сент-Джон за двадцать секунд и изобразил несколькими штрихами ручки, была броской и эффектной. И Джессе пришлось признать, что добавленный им слоган о необходимости держать Сидар в хороших руках был куда лучше простого «Голосуйте за меня» в различных вариантах.

– Чем вы занимаетесь, когда не вмешиваетесь в кампании по выборам мэра в провинциальных городишках?

– Я… способствую.

– Не сомневаюсь, – криво усмехнулась Джесса, думая, что это звучит, напротив, весьма сомнительно. Не то чтобы она имела что-нибудь против, лишь бы это помогло победить Олдена. А в этом Сент-Джон был, по-видимому, достаточно хорош. Но ее интересовало, кому именно он «способствовал». Не следует ли ей это выяснить? Что, если она позволила странной привлекательности этого человека повлиять на ее суждения?

– …Этот снимок.

Оторвавшись от своих мыслей, Джесса увидела, что он указывает на фотографию в рамке на противоположной стене за письменным столом ее отца. Она не помнила день, когда снимок был сделан – ей едва исполнилось пять лет, – но это, несомненно, был ее фотопортрет. Длинные светлые волосы были перехвачены сзади лентой; она с восхищением смотрела на человека, который держал ее за руку, когда они стояли перед кафе «Стэнтонс» на Бродвее – это пышное наименование носила двухполосная дорога в Сидаре, ставшая еще более тесной, чем двадцать пять лет назад.

Как всегда, изображение ее отца, такого высокого и сильного на этой фотографии, вызвало комок в горле и слезы на глазах.

– Родство. Используйте это.

Джесса быстро заморгала, затем, когда смысл сказанного дошел до нее, повернулась к нему:

– Что?

– Флаерс. Это фото.

Они заговорили о флаерсе для избирательной кампании. Вернее, говорила Джесса, а Сент-Джон произносил «да» или «нет».

– Я не хочу использовать своего отца, – сказала она, поднявшись и снова начав ходить по комнате. Что-то в этом человеке нервировало ее – это чувство было непривычным. А когда он прикасался к ней, невольно или намеренно, чтобы указать на что-то, чувство усиливалось.

– Не использовать. Напомнить.

– Все знают, кем был мой отец. Им не нужна фотография для напоминания.

– Тысяча слов[3], – сказал он.

Джесса не удержалась от улыбки.

– Интересно, что вы знаете о тысяче слов? – осведомилась она.

На мгновение уголки его рта дернулись. Была ли это тень улыбки или гримасы, Джесса не смогла понять. Но она не сомневалась, что ей удалось задеть его за живое. И это вызвало у нее ощущение мимолетной победы.

– Глупо не знать, – кратко произнес Сент-Джон.

– Для манипуляций?

– Политика, – отрезал он. С этим Джесса не могла спорить – что такое политика, если не манипуляции? По крайней мере, Олден и люди его сорта практиковали их даже на уровне маленького городка.

– Мой отец этим не занимался, – сказала она, вернувшись от двери к столу. – Он просто говорил с людьми – они знали его и знали, что он защищает их интересы.

– Благие намерения.

– И дорога в ад. Да, знаю. И мой отец тоже это знал.

Джесса подошла к отцовскому столу, глядя на большой календарь, служивший ему блокнотом. Он был все еще открыт на январе – месяце, когда отец умер, – и несколько каракулей иногда были единственным письменным свидетельством торговой сделки. Это было все, в чем нуждался Джесс Хилл. Жители Сидара знали это и доверяли ему настолько, что избирали мэром шесть сроков подряд.

Вначале Джесса говорила себе, что ей нужны эти записки, так как не все сделки были завершены. Но теперь она понимала, что не может выбросить эти каракули, сделанные знакомым любимым почерком.

– Отец не только намеревался, – тихо сказала Джесса. – Он делал и добивался результатов.

– Да. И вы тоже.

– Если я выиграю.

– Используйте фото.

Она сердито повернулась к нему:

– И как это поможет мне победить Олдена, завоевывающего симпатии горожан, играя на смерти первой жены и сына?

На мгновение лицо Сент-Джона окаменело.

– Меня тошнит при мысли о том, что он займет место моего отца, – продолжала Джесса. – Дело не только в уловках с целью вызвать сочувствие, но все эти разговоры о «благе детей», в то время как он…

Она внезапно оборвала фразу, поняв, что сболтнула лишнее в разговоре с человеком, который, как ни странно, внушал ей доверие, но все же был всего лишь незнакомцем. И хотя, несмотря на его странные манеры, ей было уютно и спокойно с ним, не следовало говорить ему о своих недоказанных и, похоже, недоказуемых подозрениях.

– В то время как что?

Его голос был мягким и спокойным, но в нем чувствовалось напряжение, насторожившее ее еще сильнее.

– Ничего, что я могла бы предъявить против человека, которого все считают верхом совершенства.

– Все? А вы?

– Я меньшинство в единственном числе.

– В единственном?

Джесса пожала плечами, желая оставить эту тему.

– О’кей, может быть, еще полдюжины не поддались его чарам. Но это по-прежнему крепкая кирпичная стена.

– Используйте фото.

– Нет.

– Он причина.

– Того, что я это делаю? Да. Никто не убедил бы меня баллотироваться, если бы не отец. Но я не собираюсь использовать его или его… смерть, чтобы увеличить свои шансы.

Джесса понимала, что снова говорит слишком много. Но его раздражающая сжатая манера выражать свои мысли просто вынуждала ее говорить больше, чем она хотела бы.

Ей внезапно пришло в голову, что это великолепный способ вытягивать из собеседника информацию и Сент-Джон, несомненно, умеет им пользоваться.

– Фактор.

– Знаю. Некоторые будут голосовать за меня только по этой причине. Но я не хочу его эксплуатировать. Я ясно дала это понять тем, кто просил меня баллотироваться, объяснив, что им придется подыскать кого-нибудь еще, если они хотят этого.

– Если хотят? – Интонация не была вопросительной, но Джесса знала, что это вопрос.

– Я буду действовать против Олдена. Так же активно, как теперь.

Какое-то время Сент-Джон молчал, потом медленно кивнул:

– Будете.

И снова это не был вопрос – только на сей раз это походило на благословение. Оно согрело ее, что было нелепо, потому что она едва знала этого человека.

Чувство было приятным и немного тревожным одновременно.