Лунный принц

Глава 7. Сандра

Вокруг меня разлетались алые занавески, перемежёвываешь с золотой бахромой, прозрачными, сухо звенящими бусинами, нанизанными на ниточку. Я отодвигала их рукой в стороны, они отходили с сухим стуком, но всё было лишь затем, чтобы снова оказаться в окружении точно такой же прозрачной ткани, разлетающейся в сторону под дыханием сквозняка. Чем-то ткань напоминала языки пламени или стилизацию ручейков крови.

Мне не было страшно. Я знала, что впереди меня ждёт нечто столь же запретное, как и приятное.

Я не чувствовала, что иду босиком, но видела босые ноги. Ногти покрывал тёмный красный лак, почти в тон разлетающимся вокруг меня занавескам. На запястьях звенели браслеты, а вокруг обнажённых щиколоток и бёдер разлетались такие же алые лоскуты юбок.

Странная юбка, состоящая из множества разрезов или набегающих друг на друга лоскутов. Она была длинной, до самых щиколоток и совершенно свободной. Грудь крест-накрест перехватывала ткань, а в остальном я чувствовала себя нагой и совершенно свободной. Ткань того, что было на мне надето, скорее подчёркивало, пробуждая воображение, чем скрывало моё тело.

Я знала, что иду к кому-то, кто прячется в одной из комнат за бесчисленными занавесками.

Впереди была небольшая чаша бассейна, окружённая свечами в китайском стиле – маленькие, плавающие в чаше разноцветные кусочки воска. Огоньки отражались от мраморной плитки и дробились по воде, засыпанной розовыми лепестками. Крыши не было – куполом служило небо с тысячью острых звёзд. И сверху залетал ветерок, заставляющий мои свободно разбросанные по плечам волосы трепетать, как и юбки, горячим огненным факелом обвивающие мои ноги.

Я знала, что красива. Ослепительно хороша. Что всё окружающее меня лишь рама, а картина в этой раме я. И вся трепетала от ощущения власти и силы, что давала мне это красота. И в тоже время меня сжигало страстное томление. Я нетерпеливо озиралась по сторонам, в ожидании того, к кому спешила на свидание.

Мужские руки обняли меня сзади, прижимая к сильному, горячему, обнажённому телу. Они проскользнули под моими руками, сжимая тонкую талию, прижимая к себе с такой силой, что я чувствовала сильным мышцы и вздыбленную, как у жеребца, плоть – восставший символ мужества сладострастно упирался в ягодицы, возбуждая меня ещё сильнее, хотя это и казалось невозможным и я застонала от наслаждения и нетерпения – мне не хотелось долгих прелюдий – я хотела, чтобы он взял меня как можно скорее, глубоко, сильно и страстно, заполнил темную пустоту, алчущую внутри меня, агрессивно и беспощадно, не позволяя сдаться в плен или отступить.

С талии руки переместились выше, накрывая возбуждённые и чувствительные холмики моих грудей, лаская их мягкими, круговыми движениями. На своей шее я ощутила касание горячих губ. Язык вычертил влажную дорожку над яремной веной. И от всего этого было так хорошо, что я расслабленно млела.

И руки, и губы, ласкали меня вместе с ветром, тёплым и таким же алчущим, но всего это было мало – слишком мало. Это лишь возбуждало, не удовлетворяя.

В нетерпении я накрыла ладонью жилистую руку и потянула её вниз, чему незнакомец охотно подчинился. Выгнувшись, я потянулась к его губам за поцелуем и наши губы соединились в тот же момент, когда его рука коснулась моего изнывающего от нетерпения лона, нескромного и алчущего прикосновения – любого. Меня пронзила острая вспышка наслаждения.

Не желая больше сдерживаться, я извернулась в его руках, скользя ладонями по гладкому, словно умасленного какими-то экзотическими кремами или маслами, телу. Прижаться к гладкой, словно на барабан, плотно натянутой на мускулы, коже, было чистым кайфом. Я касалась её ладонями, щеками, и губами млея от экстаза и чувствуя, как с каждым касанием всё сильнее наливается кровью низ живота, томительно ноет. Я забросила ноги ему на спину, и он легко принял вес моего тела на себя, подхватывая и поддерживая. Он легко вошёл в меня, но…

Я ничего не почувствовала. Потому что, чёрт всё подери, это был сон. И в этот пикантный момент он решил с треском развеяться и пришлось проснуться, злой, разочарованной и неудовлетворённой.

Естественно, никаких занавесок, никакого бассейна и свечей. Я была одна в своей спальне. И никакого звездного неба тоже не фига не было. Какое небо? Надо мной бог знает сколько футов земли.

Что говорится, крутой облом. Очень крутой. Даже жестокий. Прям смешно.

Простыни я все сбила. Они были влажными, да и я сама – тоже. Неужели неутомимый семейный темперамент, неугасимый и неуёмный в своих сексуальных аппетитах, что до сих пор спал во мне мёртвым сном, решил дать о себе знать? Вот ведь не было напасти? Только этого мне и не хватает. Хотя, чему тут удивляться? Я живу в окружении похоти, где все спят со всеми не таясь, без всякого стыда и так с утра до вечера. Удивляться остаётся тому, что до сих пор ничего подобного со мной не случалось

Если бы в моей комнате было окно, я бы его открыла, чтобы вдохнуть полной грудью воздух и хоть немного успокоиться, но в этой проклятой жизни у меня даже долбаного окна не было.

Зато был кондиционер. Дёрнув за рычаг, я впустила в комнату облако холодного воздуха, а потом, потянувшись к пачке сигарет, закурила – единственный порок, что я себе позволяла. Алкоголь внушал мне отвращение – у меня перед глазами был пример тому, чем всё это заканчивается. Моя упившаяся до смерти мамочка была отличной демонстрацией того, как жить не надо.

Она ведь тоже не родилась шлюхой и стервой. В раннем детстве, кажущемся сейчас бескрайне далёким, я иногда вспоминаю, как она играла с нами, проявляя нечто, похожее на нормальную родительскую любовь. Странно, что пока Виола была жива, я этого совсем не помнила. А потом от неё ничего не осталось – красивая самка, интересующаяся только кайфом и сексом.

Не хочу. Не хочу превращаться в нечто подобное. Наверное, это фамильное сумасшествие – склонность к риску, эротомания, тяга к запретным удовольствиям. Но никто из нас не удержался на грани. Никто.

Ненавижу! Ненавижу то, что меня окружает и то, что есть во мне. А что есть во мне? До сих пор только ненависть, глухая, как стена, ко всему, а к тому, к чему я не испытывала ненависти, я чувствовала глубокое отвращение и презрение. И сама я не исключение.

Меня тошнило от самой себя, я старалась не признаваться в этом себе даже наедине с собой, но лгать себе – трусость. У моего ночного визитёра вполне было имя, и я явно представляла себе лицо того, с кем так жарко начала и, слава богу, закончила разочаровывающим пшиком.

Мне снился Ливиан. Мой родной… ну, ладно, не родной, сводный брат. Признать этот факт приходилось, но принимать его я была совершенно не готова. Можно, было, конечно, возненавидеть Ливиана. Ненавидеть – это вообще легко. Но, положа руку на сердце, его вины в происходящем не было. Ну да, он бросал на меня тяжёлые, огненные взгляды, но, когда не был пьян или под кайфом, держался более, чем прилично.

Должно быть, меня вывел из себя наш разговор. И близость его тела, хотя ничего ведь не было, кроме пары намёков.

Всё дело в одиночестве. Ведь, если подумать, я совсем одна. Мне не за что цепляться, не за что держаться и не для кого жить. А вокруг, как болото, бесконечный порок. Сотни мужчин, пускающие на меня слюни, как псы с голодухи на куропатку. Отец держал их на коротком поводке, а мне разрешалось убивать в любом порядке и как захочу, быстро или медленно, любого, кто посягнёт, мать твою «на мою честь». После того, как я в двенадцать лет показательно отрезала яйца одному не в меру горячему воздыхателю, досаждать мне стали меньше.

В двенадцать лет я была жёстче, чем сейчас. Сейчас я бы так не поступила. Наверное.

Я была чем-то ценным, вроде приза, хранящегося до особенного случая. Моя девственность была предметом торга и определённого фетиша. Даже и не знаю, как отец отнесётся к тому, если я вдруг лишусь такой ценной ценности. Это ему можно родного сына шпарить. А мне полагается быть пай-девочкой.

И в чём-то он прав. Стоит спустить одну собаку, как ломанётся вся стая. А там… вдруг со временем превратишься в Виолу?

Мужчинам прощается многое, женщинам, наоборот, многое не прощается. И я не хочу сетовать за феминизм и искать справедливости. Я хочу избавить от наваждения – влечения к Ливиану. Мне это не подходит. А как это сделать? Не встречаться не получится. Хотя, по возможности, буду его избегать.

Может быть, если лишиться девственности и понять, что реальность ничего общего с моими снами не имеет, как оно реально на самом деле всегда и бывает, это наваждением меня отпустит? Попробовать имеет смысл. Мне и самой, как гусенице в коконе, тесно в этой клетке. Как говорила Синтия – секс это всего лишь одно из естественных потребностей организма, не стоит не стыдиться его, ни ставить на пьедестал.

Но, как ни крути, всё не так просто. С другой стороны – мой отец содержатель «Астории» и там всегда можно найти смазливого мальчика, способного справиться с деликатной проблемой без лишних вопросов, искусно и обстоятельно. Мерзко ли это? Может быть. Но я не позволю мучить себя нереализованным фантазиям и назойливый снам. Не существует нерешаемых проблем.

После смерти Виолы я старалась не завтракать в нашем милом семейном кругу. Но чтобы выйти, приходилось проходить через ту небольшую комнату, что заменяла нам гостиную. А пройти невидимкой и без неприятностей доводилось редко.

И в этот раз, как и в другие, не удалось.

Рэй с Энджелом, оба без рубашек, то ли целовались, то ли делились кровью друг с другом, но выглядела это… выглядело это, как будто два красивых мужика просто страстно целуются и обжимаются друг с другом. И всё бы ничего, но когда один из них твой отец, а другой – твой брат, а ты, в общем-то не вуайеристка, то это бе-е-е.

Рэй, приподнявшись над Энджелом, бросил в мою сторону тяжёлый взгляд.

– Ты куда? – строгим голосом вопросил он, как почётный отец семейства, застукавший гуляющую дочь за поздним возвращением домой.

Губы у обоих были в крови. И на телах ещё зияли не зажившие раны. На полу красным маслянисто поблескивал острый кинжал. Развлекались мальчики.

Добро пожаловать в психушку. Будет весело.

– В школу, папочка, – сладким голосом пропела я. – Ты ведь не возражаешь?

– На самом деле – нет. Это просто был повод заговорить.

– Окей. Хотя зачем тебе со мной говорить сейчас, ума не приложу.

– Хочу сообщить, что твоя драгоценная Синтия выжила.

– Так во что вы тут празднуете? – пожала я плечами. – И, к слову, она не моя драгоценная. Это ты на ней женат. Я так понимаю, Энджел сегодня в школу снова не идет?

– Ты пойдёшь в школу? – весело поинтересовался Рэй.

Его, видимо, это забавляло. А меня нет. Мне было ужасно тошно. Когда единственный человек, которого ты любишь, позволяет отламывать себе последние крылья и ещё радостно это приветствует…

– Конечно, нет.

Голос у Энджела был ленивый. Нет, не так. Он был под таким кайфом, что едва ворочал языком. Будь он обычным человеком, наркотики бы его уже прикончили.

После смерти Виолы, когда Энджел ни с кем не трахался – а делал он это почти постоянно, он пил, когда не пил – кололся, а если не кололся – то снова трахался. Десерт – вечера в обществе Рэя и Ливиана, всегда готовых проявить фантазию в накручивании кишок на люстру.

Милый братец был совершенно невменяем. Он нарывался на драки, приключения, и неприятности. То, как он порою себя вёл с людьми… он иногда был хуже Рэя. С учётом того, что Энджел был единственным человеком, к кому я вообще была в этой жизни привязана…

В общем, я до сих пор с собой не покончила только из чистого упрямства. Эта мысль приходила на ум всё чаще и чаще, я гнала её, как слабость, но она возвращалась, будто кто-то нашептывал мне: «Если не сделаешь это сейчас, станешь такими, как они – твой отец, твой брат – все твои братья. Жалкими подстилками для всей желающих, истерично вскрывающими чужие глотки и возможно, от этого тоже получающие нездоровое удовольствие. У них всё завязано на сексе. И это только дело времени. Ты станешь такой же».

Я гнала от себя их, как тень. Но они упрямо возвращались. И я рисковала, нарушая правила на мотоцикле или ввязываясь в самую гущу драки во время бандитских разборок. Но меня всегда прикрывали, к тому же выучка была соответствующая – я каждый раз выходила сухой из воды. Почти с сожалением.

Такое поведение неженственно, я знаю. Но я как-то и не чувствую себя маленькой, хрупкой и беззащитной.

– Сандра? – окликнул меня Рэй, отбрасывая от себя руку Энджела, старательно тянущего его назад, вернуться к себе. Видимо, с тем, чтобы продолжить их развлечения, чем мы они не были. – Ты в порядке?

– Обалдеть! Вопрос на миллион! В порядке ли я? После того, как попыталась стать ведьмой, продала душу дьяволу, попыталась воскресить свою сучку-мать, которая так неудачно последний раз кайфанула, а потом наблюдала за пожаром, думая, что другая сучка-твоя жена, наконец-то сгорит? После того, как каждый день наблюдаю за тем, как мой брат-близнец загоняет себя в могилу, а ты радостно ему помогаешь? Находясь во всем этом бедламе с утра и до вечера без надежды когда-нибудь выбраться и жить нормальной жизнью среди нормальных людей, потому что, хочу я того или нет, но я не нормальна? В порядке ли я? – всплеснула я руками. – Конечно. Не вопрос. Я в полном порядке. И мои оценки тому яркое свидетельство.

– А что с твоими оценками?

– Спаси, что спросил, папочка. Ты не поверишь, но я круглая отличница и одна из лучших учениц в школе.

– Это странно, конечно, но… я верю.

– Благодарю. Ты – супер-папа. Ты разрешаешь мне учиться и ходить иногда на занятия, а мог бы и запретить. Ведь ещё столько глоток у конкурентов не перерезано.

– Что с ней сегодня такое? – нахмурившись, спросил Рэй у Энджела.

Тот пожал плечами, играя мышцами:

– А я почём знаю? Может, приснилось что-то не то? – с усмешкой протянул он, глядя на меня своими вытягивающими душу, порочными глазами.

– Да пошёл ты! Пошли вы оба! Два чокнутых урода! Чтоб вы оба сдохли!

– И тебе хорошего дня, сестрёнка.

Показав ему фак, я вышла, хлопнув дверью.

Настроение у меня было отвратное. Вот просто хуже не бывает.

Я лишь сильнее утвердилась в своём решении проститься сегодня с моей опостылевшей невинностью. Я знала, что Энджел в своём нормальном состоянии этого бы не одобрил. Но мой брат словно умер, а этому зомби на его месте на всех и всё было плевать.

Он бросил меня. Бросил и пошёл в разнос. Я понимала, что стояла за ним почти то же разрушительное чувство самоуничтожение, что, как ржавчина, разъедало и мою душу. Понимала, что он держится от меня подальше не только потому, что злится, а потому, что не хочет тянуть меня за собой. Но мы – близнецы. Мы чувствуем друг друга даже на расстоянии.

Интересно, что чувствует Рэй теперь, когда его близнец мёртв? Надеюсь, ему тошно. Должно быть тошно.