Любимое блюдо

Натянув спортивные штаны и застегнув белый топ, я снова взглянула на новый предмет. Ткань, соприкасавшаяся с моей кожей, после стольких дней расхаживания голышом, ощущалась странно. Одежда заставляла меня чувствовать себя человеком, и как человек, я не могла смириться с тем, кем я стала. Если бы я продолжила оставаться голой как животное, все было бы намного, намного проще. Но он больше не собирался облегчать мне жизнь.

Посмотрев на книгу еще несколько раз, я подняла ее с пола и вернулась в свой угол. Угол был единственным местом, где мне было комфортно, потому что я знала: если я буду там, то есть шанс, что он откроет дверь и придет за мной.

Я покраснела, узнав название книги, которую когда-то уже читала, правда в другом месте и в другое время. Тогда, у меня был перелом позвоночника, и я знала, что содержание этого произведения расшевелит меня, как знала и сейчас, что если не начну читать, то никогда не смогу добиться отпущения грехов у своего похитителя.

У меня не заняло много времени, чтобы обнаружить, что над текстом поработали маркером. Желтым цветом оказалось выделено слово «Хозяин». В следующей главе оно тоже было выделено. Я пролистала книгу и обнаружила сотни ярко-желтых прямоугольников. Он, наверное, не спал всю ночь. Или работал над этим проектом днями, зачеркивая по нескольку слов за раз.

Это была самая реалистичная история, которую я когда-либо читала, и теперь она стала правдой. Правдой моей жизни. Читая которую, я снова ощутила боль, но не позволила себе показать этого. Я знала, что он, вероятно, наблюдал за мной, и не хотела, чтобы меня снова за это наказали. Я провела в плохой камере две недели. Или даже больше, так что я не собиралась держаться за какие-то свои прежние принципы.

Издание казалось настолько тонким, что его содержание можно было прочитать за пару часов, если не выделять слова и не отвлекаться на мастурбацию. Через несколько минут после ее прочтения, я услышала, что с обратной стороны двери был введен код, а потом на пороге появился он. Мой похититель пришел без еды, хотя я была голодной, и у меня на протяжении минуты зашкаливал пульс от одной лишь мысли, что он пришел, чтобы забрать меня в другую комнату.

Мужчина подошел ко мне и остановился в нескольких шагах от моего угла. Я протянула руки к пуговицам на своей белой рубашке. Он покачал головой, и я опустила руки вниз.

Он начал выходить из камеры. Какого черта ему еще было нужно?

― Пожалуйста... не оставляй меня здесь.

Обычно он поворачивался, по крайней мере, чтобы посмотреть на меня, но на этот раз мужчина меня просто проигнорировал. Вместо этого, он начал набирать комбинацию на клавиатуре. Мне никогда отсюда не выбраться.

И вот тогда я поняла, чего он от меня хотел. Это было очевидно любому разумному человеку.

Было время, когда мне было бы трудно, едва ли не невозможно произнести эти слова, но я была в отчаянии и не лгала, когда говорила, что стану тем, кем он только захочет меня видеть.

― Хозяин, пожалуйста.

Он уже открывал дверь, когда замер и позволил ей снова закрыться. А затем обернулся ко мне и лениво улыбнулся. Да. Это было именно тем, чего он хотел. Я выберусь отсюда.

Адреналин заполнил мои вены. Чего бы это ни стоило, я выберусь отсюда.

Мужчина медленно пересек помещение и расстегнул на мне рубашку.

***

...она наклонилась к нему, когда он снял с нее топ и обхватил груди, болезненно сжимая соски. Раньше она бы закричала от подобной грубости. Теперь же девушка была просто рада тому, что к ней прикоснулись, даже если это приносило ей боль. Мужчина обхватил сосок губами, успокаивая, закружив языком вокруг плоти, которой только что причинил боль, и у нее перехватило дыхание.

Девушка обхватила своего мучителя за плечи, когда он начал стягивать с ее тела спортивные штаны. Она больше никогда не захочет носить подобную одежду. Он толкнул ее на колени, и она на ощупь нашла ширинку. А затем принялась сосать, отчаянно желая ему угодить, чтобы он простил ей ее прошлые прегрешения.

Мужчина пропустил сквозь пальцы пряди ее волос, толкнулся глубже, а потом отстранился.

― Я сделала что-то не так?

В место ответа, он заставил ее встать на четвереньки на бетонный пол, после чего вынудил девушку раздвинуть ноги. Она слышала, как мужчина отбросил в сторону свою одежду, а потом опустился на колени позади нее.

Пальцами он нащупал ее клитор и помассировал его. Девушка качнулась назад, в попытке прижаться к нему сильнее. Прошло столько времени с тех пор, как он прикасался к ней вот так. Она была готова на все, чтобы убедиться, что он больше не покинет ее на такой долгий срок. Девушка захныкала, и из ее горла вырвался стон.

― Прошу... да... ― застонала она.

Он продолжал свои действия, пока она не кончила и не закричала, рыдая от облегчения, что он, наконец, снова прикоснулся к ней. А затем она обернулась и увидела, что он чем-то поливает ее из тюбика.

Смазка.

Девушка начала отползать от него обратно в свой угол.

― Нет, Хозяин, пожалуйста.

Похититель пожал плечами, а потом поднялся на ноги и просто направился к двери. Он всегда отстранялся, и никогда ничего не делал без ее согласия, даже если это выглядело, как жестокая шутка. Пленница запаниковала.

― Не оставляй меня здесь. Я этого больше не вынесу. Не смогу. Я здесь уже две недели, умоляю.

Мужчина развернулся к ней и поднял тюбик со смазкой, вопросительно глядя на нее.

Девушка кивнула и вернулась в то положение, в которое он ее поставил. Она все еще не была уверена, что это подарит ей спасительный билет из камеры, тем более что она продолжала ему сопротивляться.

Ей было тяжело расслабиться, когда мужчина подошел вплотную. Но он поглаживал ее по спине снова и снова, пока кончики его пальцев скользили по нежной коже.

― Ш-ш-ш-ш, ― уговаривал он. ― Ш-ш-ш-ш.

Она начала успокаиваться. Он неделями отказывался говорить с ней, и хотя это была не совсем речь, это было общение. Это был звук. Девушка начала плакать из-за той маленькой крошки, которую он ей дал, и расслабилась еще сильнее.

Похититель протолкнул в ее запретный проход один смазанный палец, а другой рукой продолжил поглаживать девушку по пояснице. Она не сопротивлялась, но закричала, когда он вошел в нее, из-за чего мужчина решил действовать медленнее, менее напористо.

Девушка даже за это ощущала к нему благодарность. Этого было мало, но было уже хоть что-то. Он продолжил скользить в ней одним пальцем, пока ее тело не привыкло к вторжению, и не утихла жгучая боль. А затем он повторил процесс уже двумя пальцами, в то время как ее страх поднялся на новый уровень.

― Ш-ш-ш-ш, ― снова начал успокаивать ее мужчина, когда девушка в очередной раз заплакала, свободной рукой поглаживая ее по спине.

После того, как ее тело привыкло к его пальцам, он вытащил их и медленно вошел в нее членом. Она зашипела, но вскоре боль утихла, и он побудил ее начать двигаться. Медленно, девушка насаживалась на него сама, пока мужчина хрипел позади нее. А потом он снова прижал пальцы к ее клитору, чтобы довести девушку до второго оргазма.

Она кончила, и это было похоже на разряд электричества, который прошел сквозь ее позвоночник. Мужчина вышел из нее и прижал к себе, поглаживая пальцами по волосам и целуя в макушку, пока девушка плакала. Больше от облегчения, чем от чего-либо еще...

Глава 6

Он не отвел меня в хорошую комнату. Вместо этого, он привел меня в другую камеру, в которой я никогда раньше не была. Когда мужчина снял с моих глаз повязку, то у меня отвисла челюсть.

Там оказалось слишком много вещей, на которые можно было поглазеть. Со стены свисали цепи, а с металлического стола манжеты. Повсюду лежали хлысты, трости и другие различные орудия пыток, названия которых я даже не знала. У стены располагалась гигантская круглая кровать с красным бархатным одеялом, рядом с которой висела еще одна пара цепей. В центре комнаты стоял черный кожаный диван, а рядом с ним находилась коробка, переполненная большим количеством секс-игрушек, чем я когда-либо видела за пределами секс-шопа.

Я понимала, что уже слишком поздно. Я согласилась. Назвала его Хозяином и приняла то, что теперь он несет за меня ответственность, а не я сама. Была ли до этого момента у меня свобода? Я не уверена.

Вероятно, похититель мог запереть меня в той камере навсегда. Но что было хуже? Камера? Или пытки, которые ожидали меня в новой комнате?

Осознание того, что та пустая камера была хуже, лишь доказывали то, насколько сильно он сломал меня. В этой комнате он не оставил бы меня одну. Здесь, он должен был находиться вместе со мной. Меня должно было тошнить от этой мысли. Это должно было заставить меня кричать от ужаса, но все, что я чувствовала, было облегчением.

Я не была уверена, увижу ли когда-нибудь хорошую спальню снова, но это было лучше, чем последние две недели состоящие из ничего. Я обернулась, чтобы посмотреть, как он оценил мою реакцию. Дверь в эту новую камеру, оборудованную по той же технологии, что и остальные, была открыта.

Он всегда предоставлял мне выбор. Или, возможно, то, что он давал мне, было принуждением, завернутым в красивую упаковку, которую он преподносил мне как нечто, что я делала по собственной воле. Я провела много времени, анализируя его, и хотя знала, что он, очевидно, в некотором смысле сумасшедший, в его действиях всегда была логика. Он верил в то, что предоставляя мне выбор своим извращенным способом, не был плохим парнем.

Либо он не осознавал, что это шантаж, либо ему было просто все равно. Он не применял физического насилия. До сих пор. Хотя кнуты ассоциировались у меня с чем-то очень жестоким. Но теперь я знала его лучше, чем он думал.

Он верил, что сможет скрыть от меня свою душу, если будет все время молчать, но его действия рассказали мне все, что мне нужно было знать. Он хотел, чтобы я умоляла его о хлысте. И я обязательно это сделаю. Я сделаю все, что он захочет. Распахнув дверь шире, он отошел в сторону, и мы начали наше маленькое представление.

Сбежать? Или остаться и подчиниться ему? Выбор был очевиден. Бежать было некуда. Он никогда не принудил бы меня остаться в этой комнате. Он просто вернул бы меня в ту пустую камеру, и начал бы игнорировать как запертого в клетке щенка.

В его взгляде сквозил вызов, но я постаралась задушить внутри себя отвращение, чтобы в очередной раз не столкнуться с позором и унижением, которые поджидали меня в той дерьмовой камере. Последнее заключение продлилось две недели, без перерыва за хорошее поведение, без ответа на мои требования или хитроумные уловки. В следующий раз недель будет три?

Или он устанет от моего постоянного неповиновения и закроет меня там навсегда?

Я не приблизилась к двери. Я выдержала его взгляд и произнесла:

― Я сделаю все, что ты захочешь.

Сквозь джинсы, которые были на нем, я видела признак его возбуждения. Он был настолько красив без рубашки, что я едва могла это выносить.

Тем не менее, он не сдвинулся с места. Я подошла к двери и закрыла ее, а затем запаниковала, потому что собственноручно заперла себя в садистской камере пыток со своим похитителем. Со своим похитителем, которому я доверяла, и который еще ни разу не причинил мне вреда, во всяком случае, физически.

Выбор сделан. Я повернулась и двинулась к нему все еще голая. Он не заставил меня одеться, и я была этому рада. Лучше я буду голой, чем буду носить одежду, которая ассоциируется у меня с наказанием.

Я наблюдала за ним, ожидая его следующего шага. Он изучал меня в течение нескольких минут, будто его мозг создавал каталог всех моих действий и реакций на каком-то жестком диске.

Он протянул мне руку, и я шагнула вперед, ухватившись за нее, в попытке перестать дрожать. Мужчина улыбнулся той бездушной улыбкой, от которой мне одновременно было и тепло, и казалось, будто я умираю. По моему телу распространился румянец от хищного блеска в его глазах.

***

…он усадил ее на кровать и заставил опуститься на колени спиной к себе. Мягкий теплый бархат, ласкал ее кожу. Девушка услышала его отдаляющиеся шаги по бетонному полу и закрыла глаза, не желая видеть, за чем он пошел. Она не знала, что окажется хуже: инструменты для пыток или удовольствия.

Когда он вернулся, то нежно коснулся рукой ее подбородка, поворачивая лицом к себе, от чего девушка открыла глаза. Она заметила что-то мягкое и почти человеческое в его взгляде и решила за это ухватиться. Мужчина наклонил ее голову, чтобы она смогла увидеть, что в его руке свободно лежит плеть.

Ее взгляд снова переместился к его лицу, и все страхи о холодной камере вернулись назад. В его глазах сквозил вопрос. Он ударил бы ее, только если бы она согласилась. Пытка «по доброй воле» разозлила девушку, но ее гнев почти полностью затмило ощущение его руки на лице.

В другой комнате он был нежен. Он представлял собой нечто невероятно ужасное, доброе и обнадеживающее. Она все еще пыталась игнорировать те нежные чувства, которые испытывала от его прикосновений, и того, как он с беспокойством смотрел на нее, пока натягивал на себя джинсы.

Ее взгляд снова переместился к плетке, и девушка кивнула. После чего мужчина встал у нее за спиной. Она напряглась, услышав, как тишину комнаты рассек полет плети. Звук был оглушительным. А потом наступила резкая, жгучая боль. У нее перехватило дыхание, и глаза застелили слезы.

― Пожалуйста...

Он остановился.

― Нет, не останавливайся.

Ей бы и хотелось забрать свои слова обратно, но все дальнейшие мольбы застряли у нее в горле, когда она расслабилась и позволила плетке снова опуститься на свою плоть.

Как могла она позволить ему сделать из себя кого-то настолько мерзкого? Кого-то, кто жаждал любых ощущений, даже если это была боль. Прошло всего несколько мгновений, а она уже дала ему возможность нанести серию ударов. Когда она достигла порога полной капитуляции, а боль превратилась во что-то терпимое и почти... приятное?

Тело предало девушку, принимая эти новые ощущения и отреагировав на них возбуждением.

А затем мужчина остановился, и у нее появилось время перевести дыхание, прежде чем он вернулся с хлыстом. Она думала, что все закончено, но он только разогревал ее для большего. Девушка прочитала достаточно, чтобы понимать, что ничего приятного в этом не будет.

Кнут хлестанул в нескольких футах от нее, и она подпрыгнула, обнаружив, что больше не может стоять на коленях. Мужчина позволил девушке лечь на живот и провел рукой по спине и округлостям ее попки. А потом коса из кожи опустилась на ее плоть, оставив после себя настолько жалящую боль, что на глазах выступили слезы.

Когда мужчина ударил ее еще раз, она закричала, но больше не решилась о чем-то просить. Она позволила ему делать с собой все, что он хотел, лишь бы не возвращаться в пустую камеру.

Мужчина продолжил, и девушка обнаружила, что ее затапливает эндорфинами, унося все дальше и дальше по волнам удовольствия. По щекам пленницы покатились слезы, но это было не от боли.

Это стало освобождением, отпущением грехов. Окончательная капитуляция перед своим врагом. Полное принятие того мира, который он создал, и что теперь она его творение, а уже не та личность, которой была.

В конце концов, девушка ощутила на спине что-то теплое и густое. Он заставил ее истекать кровью. А потом на своих открытых ранах она ощутила его язык. Мужчина отстранился, и девушка забеспокоилась, что он еще не закончил. Она подумала о том, что он решил провести ее через все круги ада, дабы красотка доказала ему свою преданность.

Когда он вернулся, у него были небольшой тазик с водой, тряпки, бинты и мазь. Мужчина обработал ее раны, а потом перевернул к себе и нежно поцеловал в губы.

Он снова вытащил повязку для глаз, и девушка дернулась назад.

Ее голос дрогнул:

― Ты отведешь меня обратно в камеру?

Если бы он отвел ее туда после этого и оставил там гнить...

Мужчина отрицательно покачал головой. Так что она подползла к нему, чтобы он смог завязать ей глаза полоской ткани...

***

Когда повязка была снята, я снова оказалась в хорошей комнате.

― Спасибо, спасибо, спасибо.

Я не могла перестать это повторять. Но теперь это было бессмысленное унылое нытье. Я развернулась в его объятиях и прижалась поцелуем к впадинке у его горла.

После чего мужчина меня покинул. Когда он вернулся, я расположилась на кровати на подушках в ожидании, когда откроется дверь. Он вкатил тележку, на которой были жареная курица, початки кукурузы со свежей зеленой фасолью, салат из капусты, рулеты, зелень и холодный чай.

Он сел напротив и принялся меня кормить. Впервые за долгое время. Я позволяла ему каждый раз поглаживать себя по груди, когда он наклонялся вперед. Я больше не рассматривала это как возможность получить еду. Теперь его действия были наградой.

Все, что не приводило к одиночной камере, было наградой. Менее чем за шесть недель, он превратил меня в это. Я ненавидела ту часть себя, которая была настолько слаба, что не могла продержаться до того момента, когда начинала желать продать свою душу, лишь бы он прикоснулся ко мне или не оставил в одиночестве.

Разве нормальная женщина не была бы рада, если бы ее оставили в покое? Что со мной было не так, если я думала, что пребывание в камере без него ― хуже, чем то, что он мог со мной сделать? Даже гораздо хуже, чем стать его игрушкой для траха.

Я убедила бы себя в обратном, если бы он был таким же уродливым снаружи, каким был внутри, но это было не так. Он выглядел невероятно красивым... скульптурой, Богом, от которого я не могла оторвать глаз. Я видела, как смягчилось выражение его лица, пока он продолжал сжимать в руке хлыст. Я сделала бы все на свете, лишь бы он посмотрел на меня так еще раз, насколько бы безумно это не звучало.

Но больше ничего не имело значение, так как теперь мы оба были сумасшедшими. Как один сумасшедший может судить другого сумасшедшего? Он был садистом, который сделал из меня идеального мазохиста. Или, возможно, это уже было внутри меня, ожидая момента, когда появится возможность продемонстрировать себя в деле.

Я снова мысленно вернулась к своему первому парню и тому, как отреагировала на вынужденный оргазм, и как сильно я отличалась от окружающих.

Он прекратил меня кормить.

― Ты выбрал меня, потому что знал, что я буду реагировать именно так?

Он просто улыбнулся.

― У тебя есть деньги, внешние данные, и мне очевидно, что ты умен, ― продолжила я. Я опустила часть про безумие, потому что пообещала себе, что останусь в хорошей комнате. Но у меня не было уверенности в том, что этот разговор не приведет к более длительной изоляции. Тем не менее, я продолжила на него давить. ― Ты можешь заполучить кого угодно. Ты мог бы соблазнить меня, и я бы охотно играла в твои игры.

Мужчина нахмурился, и я сразу поняла, как глупо это прозвучало. В какой-то мере, он уже соблазнил меня. Ему не нужна была иллюзия контроля, он хотел его по факту. А это было чем-то совершенно другим. Независимо от того, как смотрели на него женщины, то в чем нуждался этот мужчина, он мог получить только таким образом.

Он опрокинул меня на спину, и я замерла в этом положении. Тонкие ранки от хлыста полыхнули огнем, но я не сдвинулась с места. Мой похититель еще не закончил со мной, а просто сделал перерыв, чтобы меня накормить. Теперь же он нуждался в чистом холсте без отметин.

Мужчина выкатил из комнаты тележку. Я знала, что он вернется за мной, и что бы он ни принес с собой, я подчинюсь этому, потому что не готова вернуться в ту пустую камеру. Мне нужно было быть в окружении вещей, которые развлекали меня или хотя бы отвлекали мое внимание.

Я хотела забыться, танцуя в студии, читая книги или принимая горячие ванны с пеной. Хотела запомнить каждое возможное ощущение, если была вероятность, что у меня это отнимут. Все это было продолжением его, и поэтому ощущалось так, словно это он прикасался ко мне.

Через несколько мгновений мужчина появился с длинной красной свечой, спичками, вибратором и двумя чашами. Он наполнил одну из них водой, а потом подошел, чтобы аккуратно разложить все на столе.

***

...он пододвинул один из стульев к подножью кровати и подтянул девушку к краю так, чтобы ее ноги свисали с постели. Она затаила дыхание, когда похититель поджег свечу и наклонил над ее животом. Изо рта жертвы вырывались шипящие звуки до тех пор, пока воск по капле падал на нежную кожу. Жжение прекращалось лишь после того, как парафин остывал и принимал твердую форму.

Она дернулась, будто смещение могло помочь избежать боли, пока первые несколько капель воска превращались в длинные полоски. Мужчина покачал головой и соскреб воск с ее тела, стряхнув его в пиалу. После чего надавил девушке рукой на живот.

Ее голос прозвучал чуть громче шепота:

― Ты хочешь, чтобы я лежала спокойно?

Кивок.

Он убрал руку и позволил еще одной капле воска скатиться по свече. Мужчина держал ее настолько близко к коже девушке, что та могла ощутить жар от пламени еще до того, как капля приземлилась на кожу. По щеке жертвы скатилась слеза, но пленница не пошевелилась. Из нее лишь вырвался прерывистый вздох, когда похититель принялся повторять свои действия.

Снова и снова. Она закрыла глаза, сосредоточившись на дыхании, плача, но не издавая ни звука, потому что это могло заставить ее дернуться. Маленькие капли горячего воска приземлялись рядом друг с другом, будто создавали рисунок на ее коже, но это происходило так медленно, что она не могла его себе представить. Когда мужчина задул пламя свечи, девушка выдохнула.

Она услышала жужжание, а потом он впихнул в нее вибратор. Ее внутренние мышцы сжались, когда игрушка начала пульсировать внутри. Девушка продолжила оставаться неподвижной, боясь ослушаться своего мучителя, пока тот не схватил ее за бедра и не вынудил начать двигаться, чтобы подстроиться под колебания.

Боль была забыта, а потом он зажег еще одну спичку и принялся капать воском на соски девушки, пока продолжал заставлять ее двигаться. Он довел пленницу до такого исступления, что она едва не перестала мыслить рационально, но все же поняла, чего добивался этот мужчина.

Он хотел, чтобы она кончила в то время, когда причиняет ей боль. Эта идея, как отталкивала, так и возбуждала, пока ее тело толкалось и впитывало боль от горячего воска. Девушка закричала, широко раскрыв глаза, когда ее накрыл оргазм. Незнакомец потушил свечу и положил ее на маленький столик, а затем протолкнул вибратор поглубже внутрь, удерживая его на месте, заставив свою жертву кончить еще раз.

Он указал на ее живот, и она посмотрела вниз. Там, где он хотел, чтобы она оставалась неподвижной, девушка увидела написанное воском слово: «Моя».

Она кивнула:

― Да, Хозяин. Я твоя.

Признание вслух, что она сдалась, было лишь еще одним шагом к тому, что пленница принадлежала своему Хозяину. Мужчина осторожно собрал с ее тела кусочки воска и окунул мочалку в миску с водой. Вода показалась ей прохладной, когда он принялся осторожно протирать ее кожу.

Он убрал ткань с ее живота, а затем прошелся языком по дорожкам оставленным водой. Девушка увидела, как мужчина встал и снова направился в ванную. Она все еще оставалась в той позе с широко разведенными в стороны ногами, как он ее оставил, пока вибратор доводил ее до очередного оргазма.

А потом мужчина вернулся и вытащил из нее игрушку.

― Пожалуйста... нет... Мне нужно... ― начала бормотать девушка.

Она была так близко. Поленница закрыла рот и отвернулась от своего похитителя. Он уже заставил ее кончить несколько раз за этот день. Что с ней было не так, если она нуждалась в большем? Ей было все равно, насколько сильно она в этом нуждалась, потому что умолять об удовольствии девушка не собиралась.

Ее тело дернулось от новых ощущений, после чего она посмотрела вниз и увидела мужчину, который уселся в кресло с бритвенным станком в одной руке и с миской воды в другой, начав брить ее. Ее плоть ощущалась такой чувствительной. Девушка едва сдерживалась, пока лезвие мягко скользило по ее коже так близко от клитора.

Когда ее киска лишилась всех волос, мужчина провел клочком ткани по чувствительной плоти. Она приподнялась, чтобы осмотреть себя, но с ее губ сорвался лишь стон. Мучитель снова отжал ткань, заставив капли прохладной воды стекать по ее щели.

После чего незнакомец принялся настойчиво слизывать капли воды, погружаясь языком внутрь и кружа по клитору. Мужчина удерживал ее за ягодицы руками, прижимая к себе, будто она была изысканным угощением, которым он не мог насытиться.

Девушка в очередной раз кончила, простонав:

― Хозяин, ― потому что это было единственное его имя, которое она знала.

Он навалился на нее сверху, вдавив в матрас.

Девушка закричала.

― Пожалуйста, ― она не хотела возвращаться в камеру, но то, как он собирался ее трахнуть, пока ее спина все еще болела и кровоточила, было за гранью. ― Прошу, позволь мне быть сверху, ― ей было страшно отказывать ему.

Мужчина замер с обеспокоенным выражением лица, будто его поймали на том, что он забыл о ее спине.

― Ш-ш-ш-ш, ― выдохнул он и перевернулся, чтобы она оказалась сверху.

― Спасибо, ― прошептала девушка и уселась на него, после чего он смог войти в нее...

***

Мужчина подошел к шкафу, а затем бросил мне черные джинсы и футболку с надписью «Укуси меня» написанную ярко-красными буквами. В этот момент я пожалела, что он этого не сделал. Я оделась и уселась на постель, не уверенная в том, что мне делать или что сказать.

― Хозяин?

Он обернулся.

― Когда ты порол меня по заду... это было... наказанием?

Он медленно покачал головой, пока с вожделением смотрел на меня. Я с трудом сглотнула. Так я и думала. Наказанием была камера, когда порка в открытую заявляла о том, что ему действительно нравилось. Что доставляло ему удовольствие.

― Прости меня за то, что я сделала в тот день, ― тихо произнесла я. И мне не нужно было что-то уточнять.

Как можно извиниться за покушение на убийство? Или это была самооборона? У меня больше не было никакой уверенности. Я помнила лишь о том, что попыталась убить его; что попыталась провернуть это с ним, а он пощадил меня.

Единственное физическое насилие, которое я испытала от его рук, я одобрила сама. Это была сделка, обмен, чтобы не возвращаться в камеру и заслужить его хорошее отношение. Я начала чувствовать себя в безопасности рядом с ним. Он перешел из разряда моего мучителя, в разряд мучителя и защитника, хотя защита мне была нужна только от него самого.

Мужчина едва заметно кивнул в ответ на мои извинения.

― Ты все еще сердишься на меня?

Мой мучитель выглядел сконфуженным, и мне пришло в голову, что он не злился. Вероятно, мужчина ожидал, что я в какой-то момент наброшусь на него. И это было естественным развитием событий между похитителем и жертвой, где я идеально сыграла свою роль.

Скорее всего, он с нетерпением ждал момента, когда сможет доказать мне тщетность моих попыток сбежать. Чтобы сломать меня еще сильнее. Нет, у него не было причин злиться. Это был еще один шанс продемонстрировать мне свое превосходство. Камера была наказанием за неповиновение, просто и понятно. Остальное же все я воспринимала неправильно.

Он взял расческу с туалетного столика, и я вздрогнула, на мгновение подумав, что мужчина может избить меня ей не из-за гнева, а из-за какой-то садистской необходимости, которую он позволил мне увидеть. Но вместо этого он сел позади меня, прижав свои бедра к моим, и принялся расчесывать мои волосы. Медленными, нежными движениями. Я закрыла глаза и расслабилась.

Когда мужчина закончил, то поцеловал меня и вышел из комнаты. А через несколько минут вернулся, протянул мне блокнот и снова ушел.

Глава 7

Я не стала его тут же открывать. Учитывая то, что последняя книга, которую он оставил специально для меня, имела некие указания, я не была уверена, что хотела знать содержание. Так что я оставила его на столе и пошла в балетную студию, чтобы посмотреться в зеркало.

Стащив футболку через голову, я осторожно отклеила пластырь. Я не могла не проверить, насколько ужасными были раны от кнута. Хотя какое это имело значение? Даже если они были не глубокими, он мог добавить новых. Я не знала, успеют ли они зажить до того, как он сделает это снова.

Я дождалась, пока все бинты будут сняты, прежде чем осмелилась взглянуть на свои повреждения. Приподняв волосы, я посмотрела через плечо на собственное отражение. Все выглядело не так уж и плохо. На бинтах оказалось совсем немного крови, что тоже было хорошим знаком.

Похоже, он остановился, как только повредил кожу. К тому же мужчина проявил осторожность, нанося удары только по верхней части спины и плеч, чтобы не оставить шрамов.

Я посмотрела туда, где, как знала, находились камеры, и задалась вопросом, не возникнут ли у меня проблемы из-за того, что сняла бинты, на которые он потратил столько времени. Но если мой похититель собирался проделать это снова, я решила, что ранам нужен воздух, чтобы они затянулись побыстрее. Так что я выбросила бинты в мусорную корзину в углу помещения.

В очередной раз посмотрев в зеркало, я уставилась на свой живот и на красные следы от воска. Я провела пальцами по временной метке, которая гласила «моя», желая, чтобы она осталась навсегда. После чего отбросила подальше эту мысль и скривилась, когда к ней прикоснулась.

Я смирилась с тем, что он никогда меня не отпустит. Он потратил слишком много времени и денег на все это. Я даже не могла себе представить, сколько месяцев он преследовал меня, чтобы узнать, что мне нравится, а что нет. Если бы этот мужчина не забрал меня именно таким способом, как он это сделал, то я бы пришла к выводу, что он ― обычный парень, который пытается впечатлить меня своими подарками. Но я знала, как смешно это звучит.

Он был хищником, а я была его добычей. Независимо от того, как сильно я стала зависеть от него и жаждать его, я не забуду этого. То, что он делал и продолжал делать со мной, было неправильно, но постоянная борьба с этим, основанная на моральной стойкости, была слишком эмоционально изнурительной для меня. Смирение казалось более простым выходом.

Если я хотела сохранить хоть какую-то часть своего разума нетронутой, я должна была повиноваться. Сколько еще раз я смогу вынести заточение в плохой камере и пережить это, прежде чем окончательно сойду с ума и стану лишь оболочкой вместо человека? Хорошая комната рассказала мне все, что я должна была знать. Мне посчастливилось получить подарок, который он мне преподносил. Похититель предлагал мне сохранить чувство собственного достоинства, чтобы не впасть в безумие.

Он не должен был предоставлять мне хорошую спальню, студию, ванную и всю ту роскошь, которая находилась в этой комнате. Здесь не должно было быть окна, и он не должен был кормить меня лучшими блюдами, которые я только пробовала. Он не должен был доставлять мне никакого удовольствия. Я пыталась держаться за реальность, в которой все его действия оставались за гранью нормального, но мне становилось все сложнее видеть их в подобном свете, потому что вся моя нынешняя жизнь была сужена до него и тех вещей, которые он мог заставить меня почувствовать.

В прошлый раз я не успела изучить все книги или компакт-диски. За то короткое время, что я находилась в этой комнате и до того, как попыталась убить его, большую часть своего времени я проводила в студии, принимала ванны с пеной или примеряла одежду. Я просмотрела компакт-диски, обнаружив широкий спектр композиций, которые мне нравились: классика, рок, джаз, кое-какая национальная музыка.

Я не была поклонником зарубежных исполнителей, так что задалась вопросом, нравились ли они ему. И мне стало настолько любопытно, что я запихнула компакт-диск с восточной музыкой в CD-плейер. Она оказалась ритмичной, зажигательной и такой непохожей на то, что я слышала раньше. Ее пульсирующие ритмичные барабанные дроби, казалось, будто проходили сквозь меня.

В этой комнате не было ни телевизора, ни DVD-плеера, ни компьютера. Не было ни фильмов, ни новостей, ни рекламы, ни Интернета. У меня не было никакой связи с внешним миром. Никаких лиц, кроме его, даже на экране. Никаких голосов, кроме звука моего голоса в звенящей тишине.

Я присмотрелась к книгам. Я уже была знакома с полками, которые находились на уровне моих глаз. Они содержали много моих любимых книг, но теперь я решила изучить их более внимательно. В нижнем левом ряду, ближе всего к комоду, почти как бы скрываясь, расположился большой раздел эротики. Около пятидесяти изданий. Все они были одной тематики. Сексуальные извращения. Большинство из них об отношениях Хозяин/раб. Некоторые из них оказались мне знакомы.

«История O», например, была классикой, которую я бы просто не стала перечитывать, учитывая мои текущие обстоятельства. Я даже представить себе не могла, как много из книжных сцен мы собирались воплотить в жизнь. И не была уверена, что хотела бы об этом узнать.

Одно дело, когда это написано на бумаге и представляет собой вымысел, и совсем другое, когда происходит в реальности. Тем не менее, книги все еще стояли на полках, взывая ко мне и соблазняя прочитать, чтобы узнать их эротические тайны.

Я больше не была подростком, хихикающим с фонариком в руках и читающим что-то грязное и запретное. Я была взрослой женщиной, которая жила этим кошмаром, пока какая-то темная часть меня желала оказаться на свободе, но какой у меня был выбор, кроме как погрузиться еще глубже?

Мой взгляд вернулся к столу, к обыкновенному черному блокноту на кольцах, который мог бы использовать студент колледжа. Я знала, что он не был пуст. Он не был простым ежедневником, в который я могла бы записать то, что со мной произошло.

Нет, в блокноте находилась информация. Она была первым откровенным посланием мне, и я боялась узнать его содержание. После нескольких недель прибывания в состоянии, когда мне приходилось считывать невидимые простому глазу сигналы, я боялась убедиться в том, чего он хотел на самом деле.

Боялась увидеть подтверждение тому, как много я уже узнала о нем и как много мне еще предстояло. Но я больше не могла игнорировать ситуацию. Что бы ни было внутри, мне нужно было прочитать это, чтобы подготовиться к тому, что будет дальше.

Я схватила блокнот и достала бутылку воды из мини-холодильника, прежде чем улеглась животом на кровать.

Внутри не оказалось упоминаний о том, почему он похитил меня или как долго планировал удерживать. Хотя, ответ на второй вопрос я знала и так: вечно, или пока я ему не наскучу. Я боялась того, что случится, когда я надоем своему похитителю. Но, несмотря ни на что, я была уверена, что это произойдет весьма не скоро, судя по его маниакальному и дотошному поведению до сих пор. Человек, который планировал в течение нескольких месяцев заполучить рабыню, не мог так быстро наиграться с ней.

Вместо объяснений, в блокноте были прописаны правила и наказания. Некоторые из них, я уже испытала на собственной шкуре, но увидеть их написанными черным по белому, только подтвердило мои подозрения, что у меня больше не будет возможности оправдать себя тем, что я ослушалась его, потому что не знала о последствиях.

Теперь я знала точно, что повиновение позволит мне заполучить его благосклонность и остаться в хорошей комнате, которую я сейчас занимала. Именно это я и планировала делать... и все же, всегда присутствовал страх, что он может отправить меня в плохую камеру просто из прихоти. Но на белоснежных страницах было написано, что он не сделает этого, пока я пытаюсь подчиняться и верю в то, что он сдержит свое слово.

Если я чему и научилась за недели своего плена, так это тому, что за повиновением следовала награда, а за непослушанием ― наказание. Он никогда не набрасывался на меня в гневе. Он всегда все контролировал: и меня, и себя самого. Это заставило меня поверить ему, и что, в конце концов, если я буду следовать правилам, то он не навредит и не убьет меня.

Мастурбация оказалась первым пунктом из его списка. Кончать мне теперь разрешалось только с его помощью и никак иначе. Следующей шла эротика. Мой похититель хотел, чтобы я читала ее, по крайней мере, по одной книге в неделю, но прикасаться к себе мне категорически запрещалось. Если бы я это сделала, то была бы наказана.

Единственный взгляд, брошенный на слова, подтвердил, что наказание осталось прежним. Отправление в плохую камеру за любое нарушение. Где за каждый проступок моя изоляция будет становиться все дольше. И тут не было никакой таблицы, которая соизмеряла бы степень наказания с тяжестью преступления.

Я ожидала, что за попытку убийства, он посадит меня в камеру на более долгий срок, чем если бы я попыталась сбежать. Или того, что попытка побега предполагает под собой более длительное наказание, чем если бы я отказалась выполнять какую-нибудь незначительную его прихоть. Но все они приравнивались к одному.

За отказ следовало такое же наказание, как и за попытку лишить его жизни. В следующий раз это будут три недели, а потом четыре. В конце концов, я могу просто сгинуть в той камере, если не буду ему повиноваться.

В некотором смысле иногда он даровал мне свободу, когда я этого хотела. Все, что мне нужно было для этого сделать ― это отказать ему, и больше бы он меня не тронул. У меня не было бы ничего, кроме безвкусной еды, но я бы избежала прикосновений своего похитителя.

Я знала, что никогда не приму это предложение, потому что свобода, которую он мне предлагал, была именно тем, что я всегда ненавидела. Мой разум был слишком живым и нуждался в стимуляции, чтобы оказаться запертым в клетке навечно.

Крайняя степень наказаний гарантировала то, что я не буду бунтовать. Я уже решила, что сделаю все, что он захочет без лишних вопросов, потому что не желала возвращаться в камеру и больше никогда не хотела снова видеть куриный суп с лапшой и сухари.

У меня не было сомнений, что он претворит свои правила в жизнь. И даже если ожидание покажется ему слишком долгим, он не сократит мое наказание. Он просто убьет меня или возьмет другую рабыню еще до того, как нарушит собственные правила.

У него уже могли быть другие рабы, а я об этом даже не знала. Это объяснило бы ту легкость, с которой он сопротивлялся мне, игнорируя свои такие завышенные сексуальные аппетиты, пока я отбывала наказание.

Весь его дом, похожий на крепость, мог бы быть лагерем для рабов. Эта мысль пробудила во мне раскаленную добела ревность.

Я знала, что подобная реакция была неуместной. Я не должна была ревновать, что кто-то другой назовет его Хозяином и раздвинет для него ноги. Мне должно было быть жаль тех, кого он мог похитить.

Двадцать страниц рукописного текста ― это все, что потребовалось, чтобы рассказать мне о моей дальнейшей жизни. И их нельзя было истолковать неверно. Если он заставит меня кончить, это будет наградой. Если он меня выпорет, это тоже будет наградой.

Любое внимание или физический контакт были наградой, независимо от того, при каких обстоятельствах они могли произойти. Отчасти, видеть, что эти слова написаны так просто и безэмоционально, было жутко. Но я уже все это знала. Я тянулась к нему, когда хлыст жалил мою кожу, и испытывала благодарность, что у меня было хоть что-то, вместо пустоты. Я текла от его нежных прикосновений, когда он промывал и перевязывал раны, которые нанес мне.

Теперь я была перед ним беззащитна. Больше не было разделения на правильное и неправильное.

Так что я обнаружила, что оставшаяся часть записной книжки содержала описание ежедневных ритуалов и слов, которые он хотел, чтобы я произносила. Мужчина собирался всерьез взяться за мое обучение.

В тот вечер он в очередной раз принес мне ужин, а затем слегка прикоснулся кончиками пальцев к моей щеке. Мужчина задрал на мне рубашку, чтобы осмотреть мою кожу.

Я напряглась, задаваясь вопросом, считалось ли снятие бинтов непослушанием, и заработаю ли я три недели в карцере за что-то настолько простое и незначительное. Меня затрясло от ужаса, что я упущу возможность доказать ему, что могу быть покорной.

― Ш-ш-ш, ― мужчина оставил поцелуй на моей спине, а затем вышел из спальни. Я заплакала от облегчения.

Следующим утром к семи тридцати все мои тревоги испарились. Он планировал объявиться в девять. Я просмотрела список, который он оставил для меня в блокноте и начала подготовку. Я не пропустила ни одного пункта, потому что знала, что он будет наблюдать за мной через мониторы, сидя в своей темной комнате.

Приняв ванну с маслами, которые выбрал мой похититель, я воспользовалась косметикой, которую подобрал он, и уложила волосы так, как нравилось ему. В девять часов я была на месте, как он и велел, пахнущая жасмином и ожиданием.

***

...дверь открылась, и мужчина вошел в комнату уже полностью обнаженным, из-за чего его эрекция свободно покачивалась, пока он двигался. Девушка без одежды стояла на коленях с широко расставленными ногами, прижав ладони тыльной стороной к своим бедрам в жесте покорности.

Черта была проведена, и теперь все стало реальным. Раньше, она находила небольшое утешение в том, что отстранялась. Хваталась за какой-то крошечный кусочек своего внутреннего «я», за надежду на побег или спасение.

Неделями красотка думала лишь о том, как бы пустить ему пыль в глаза, чтобы он позволил ей жить, пока она придумывает план побега. Теперь же она принадлежала своему похитителю. Улыбка на его лице подсказала ей, что он тоже это понял. Его терпение окупилось.

Мужчина остановился напротив нее. Она подняла руки, чтобы сжать его зад и потянуть на себя так, будто все, чего девушка хотела, чтобы он заполнил ее любым способом. Она обхватила его член губами и жадно принялась сосать, пока он поглаживал ее по волосам.

Внезапно, мужчина отстранился и она захныкала.

― Я сделала что-то не так?

В ответ похититель достал повязку. На мгновение она забыла, как дышать. Все, о чем девушка могла думать, так это о том, что она что-то упустила. Сказала или сделала что-то не так. Неужели она его чем-то расстроила?

― Нет... пожалуйста...

Пленница отползала от своего мучителя до тех пор, пока не уперлась спиной в кровать. Ее действия заставили его выгнуть бровь, но мужчина, как греческая статуя замер на месте с черным куском ткани в руке. Она неохотно двинулась обратно, пока из ее глаз лились слезы. А потом все потемнело, и он, завязав ей глаза, вывел девушку из комнаты.

Она чуть не упала в обморок, когда ее босые ступни коснулись твердого бетонного пола. Похититель снял повязку, и пленница рухнула вниз. Это была не плохая камера. Это была та самая комната, в которой он ее порол ― темница.

― Благодарю тебя, Хозяин, ― прошептала она.

Он прошел через всю комнату к мини-холодильнику и вернулся с бутылкой прохладной воды. Мужчина открутил крышку и протянул бутылку пленнице. Она пила и не могла остановиться до тех пор, пока не осушила ее почти наполовину. После чего мужчина сел на пол и забрал бутылку обратно.

Девушка была не уверена, привиделось ли ей беспокойство, промелькнувшее в его взгляде. Возможно, она видела то, что ей хотелось видеть. Она признала, что принадлежала ему, но это не означало, что она не знала, каким он был монстром. Он ничего не чувствовал. Все выглядело так, будто похититель просто ждал объяснений.

Она была в курсе, что он умен и в состоянии проявить великодушие. В какой-то степени так и было. И все же девушка не представляла себе, что могла бы бояться его еще сильнее, даже если бы он ежедневно ее избивал или отрезал от нее по кусочку. Он должен был узнать, как сильно он ее сломал.

― Я испугалась, что сделала что-то не так, и ты отведешь меня обратно в плохую камеру, ― тихо призналась она.

Его взгляд ожесточился, и она снова увидела ту же пустоту, которая забрала с собой всю нежность, что и в их первый день. Он не собирался отводить ее обратно, а она открыла свой глупый рот и, возможно, дала ему повод сделать это сейчас. Все о чем могла думать пленница ― три недели.

Девушка чуть не сошла с ума через неделю и думала, что умрет через две. Она не смогла бы застрять в той камере еще на три. Она нашла бы способ покончить с собой, если бы он отвел ее туда.

― Нет, Хозяин, пожалуйста. Прости меня. Если я тебя чем-то расстроила... пожалуйста-пожалуйста, не отводи меня туда, ― она погладила его член... в попытке умаслить.

Пленница наклонилась, чтобы заменить руку ртом, но он оттолкнул ее от себя и вышел из комнаты, захлопнув за собой дверь.

Через несколько минут мужчина вернулся и бросил перед ней на пол блокнот, тыча пальцем в страницу. Он указывал на абзац, который был написан с явным остервенением. В нем говорилось о наказании:

«Ты будешь наказана только тогда, когда умышленно ослушаешься меня. Пока ты пытаешься подчиняться моим желаниям, ты будешь в безопасности».

Слова «умышленно ослушаешься» и «пытаешься» были жирно подчеркнуты. Она смахнула со щек слезы и увидела перед собой его протянутую руку. Девушка приняла ее и последовала за ним к кровати. Мужчина поставил ее на колени лицом к стене, толкая вниз так, чтобы ее предплечья уперлись в темный бархат, а задница приподнялась кверху.

Она напряглась, когда увидела смазку. В последний раз он был терпеливым и добился своей цели ― доставил ей изысканное удовольствие. Однако, на этот раз, мужчина не собирался начинать с малого. Он смазал свой член, а затем, будто могли быть какие-либо сомнения, вымыл руки в небольшой раковине, рядом с которой находился шкаф с орудиями для порки.

Похититель навалился на жертву, и она постаралась расслабиться. Он заполнял ее медленно, дюйм за дюймом, но она все равно закричала от боли. Мужчина замер и позволил ей приспособиться к размеру, прежде чем начал совершать толчки.

Он приподнял верхнюю часть тела пленницы, чтобы она максимально откинулась назад, и одной рукой обхватил ее за грудь, в то время как другую руку разместил между девичьих ног, проталкивая пальцы в ее киску в том же ритме, с каким таранил ее задницу.

Когда его пальцы покрыло соками от ее возбуждения, мужчина вытащил их из влагалища и запихнул девушке в рот. Она облизала их так, словно сама этого хотела, и приняла все, что он предлагал, но мужчина снова протолкнул их в ее киску, а затем погрузил обратно в ее рот. Он снова и снова повторял это действие, будто кормил девушку, пока она стонала с его пальцами во рту.

Он навалился на нее, когда кончил, а затем позволил ей распластаться на кровати, потому что ее ноги тряслись как желе. Девушка дрожала, но лежала в ожидании, потому что знала, что он с ней еще не закончил.

Его пальцы, которыми мужчина продолжал толкаться в нее, в сочетании с членом, что все еще находился у нее в попке, почти довели ее до оргазма. Но она так и не кончила.

Он вышел из нее, схватил за лодыжки и перевернул на спину. Когда девушка посмотрела на своего похитителя, он указал на что-то позади нее. Со стены свисали цепи. Она закусила губу и кивнула. Ей никогда не нравилось быть ограниченной, но он не спрашивал ее разрешения. Он спрашивал, знала ли она свое место и готова ли была добровольно согласиться на то, что он закует ее в цепи, или ему придется снова посадить ее в камеру на некоторое время, чтобы у нее была возможность об этом подумать.

Металл обхватил ее запястья, а затем и лодыжки. До этого момента, она даже не догадывалась, что для ног тоже имелись оковы. Они располагались под кроватью, и были вмонтированы в пол, чтобы не мозолить глаза. Натяжение цепей выставило все ее прелести напоказ.

Похититель протолкнул в ее киску длинный толстый вибратор и установил на нем самый медленный режим; достаточно, чтобы заставить ее пульсировать и хныкать, но недостаточно, чтобы она кончила. Мужчина пересек комнату и принялся рыться в маленьком шкафу до тех пор, пока не нашел то, что искал ― профессиональную фотокамеру.

Он кружил вокруг кровати, пока фотографировал ее, но ей было все равно. Ее это не волновало. Она зашла слишком далеко и просто хотела кончить. И хотя в глубине души девушка боялась, что он разошлет фото ее знакомым или сольет их в интернет, она продолжала инстинктивно подставлять ему свою киску в попытке подстроиться под вибратор, будто это могло бы ей позволить испытать оргазм быстрее или сделало бы его более мощным.

Он истратил все кадры, а затем положил камеру на пол. Рукой мужчина сжал конец вибратора и начал трахать ее им так сильно, что у девушки перехватило дыхание. Свободной рукой он схватил ее за горло, равнодушно взглянув на свою жертву.

― Хозяин... ― ее голос звучал, как мольба, но она молила не о свободе. Она молила об освобождении.

Он перестал сжимать ее шею, и на мгновение ей показалось, будто он и правда решил, что она просила его остановиться.

― Пожалуйста, не останавливайся. Я хочу кончить... умоляю.

Ее крики были бессмысленными; похититель не планировал освобождать свою жертву или оставлять ее в покое. Вместо этого, мужчина установил на вибраторе максимальную скорость и развязал ей одну руку, которую положил на пышную грудь, побуждая приласкать себя. После того, как он вставил в фотоаппарат новую пленку, в комнате опять начал раздаваться звук срабатывающего затвора.

Вскрикнув, она кончила и расплылась как засвеченный кадр. Мужчина приблизился и поцеловал девушку в лоб, а затем оставил ее одну в комнате. Он даже не потрудился вытащить вибратор, который все еще пульсировал внутри нее, приближая к очередному оргазму.

К тому моменту, когда похититель вернулся, жертва кончила еще пять раз и была настолько мокрой, что вибратор мог бы выскользнуть из нее сам, если бы она не удерживала его на месте свободной рукой.

Мужчина вытащил игрушку и отключил ее. С нее стекали соки девушки. Он поднес вибратор к ее губам и толкнулся им между ними, заставив жертву облизывать его, пока тот не станет идеально чистым...

***

Когда он привел меня обратно в хорошую комнату, я поняла, почему его так долго не было. Он оставил меня там, таращиться на стены, пока отправился готовить сюрприз. Разумеется, у него имелась личная фотостудия, потому что теперь комната была увешана фотографиями. Которые сделал он.

Я старалась не смотреть, но почему-то оказалась не в состоянии отвернуться. Приблизившись к одной из стен, я провела пальцами по фото. На ней мои ноги были широко разведены, будто я сопротивлялась натяжению цепей, в то время, пока из меня торчал вибратор, а блестящая влага скатывалась по моим бедрам, хотя выражение моего лица являло собой нечто между удовольствием и болью.

Глава 8

Дни перетекали в недели, а затем в месяцы. Наступила осень. С деревьев начали опадать листья, приближая нас к зиме, пока я все продолжала отмечать дни в календаре.

Пять месяцев.

Первый день, когда я ждала его на коленях, и который стал точкой отсчета, казалось, был целую вечность назад. После этого для меня все изменилось. Я до сих пор могла связно мыслить, но все мои мысли кружились вокруг того, как угодить ему. Как заставить его улыбнуться мне. Как добиться того, чтобы он смотрел на меня с нежностью.

Фотографии, висящие на стенах, будто насмехались надо мной. На протяжении прошедших месяцев было добавлено еще несколько новых, а в моей студии они даже заменили картины Дега (прим. пер.: Эдга́р Дега́ ― французский живописец, один из виднейших и оригинальнейших представителей импрессионистского движения). Что-то изменилось во мне на этих фотографиях. Первая фотосессия, которую он сделал, все еще иногда меня расстраивала, потому что в ней проскальзывала какая-то смесь удовольствия и боли.

Он не позволял мне забыть, кем я была и кем стала в его руках. Мой мучитель хотел, чтобы я видела все так, как это видел он.

К июлю фотографии изменились, словно на них была больше не я. На них удовольствие затмевало боль, даже когда на моей спине проявлялись следы от ударов плетью, и в тех случаях, когда они начинали кровоточить. Что бы он ни делал, это больше не имело значения. Я сама хотела всего этого.

Мне стоило отвергнуть все то, что он мне предлагал. Головой я понимала, что это было бы правильно. Именно так вели себя жертвы. Это было тем, что я смогла бы поведать миру и доказать, что меня не сломали, хотя, выбрав этот путь, я испытала бы куда больше боли. Но его милосердие меня разрушило, заставив стать его до такой степени, что я сама желала принадлежать ему.

Если бы я не изменилась и не превратилась в маленькое послушное домашнее животное, которым он и хотел меня видеть, то попыталась бы сбежать от него, спрятаться, накричать или заплакать. Иногда я все равно кричала и плакала, но только тогда, когда меня настигал сильнейший оргазм, и я не могла сделать ничего, кроме как открыть перед ним свою душу.

В плохой камере, я не была уже несколько месяцев. Больше я туда не возвращалась. Несколько раз я была достаточно близка к этому, когда мужчина собирался сделать со мной что-то новое и пугающее, но, в конечном счете, я выполняла все, чего он хотел.

Спустя некоторое время меня перестала пугать та камера, и я больше не воспринимала ее, как наказание. Вместо этого, я начала бояться того, что разочарую его. Меня волновало только то, как он смотрел на меня.

В хорошей комнате теплая пульсация между моих ног была почти постоянной. Не имело значения, чем я занималась. Танцевала, мылась, красила ногти. Потому что, что бы я ни делала, мои мысли никогда не переставали крутиться вокруг него и того, как он прикасался ко мне в последний раз. Если я была его навязчивой идеей, то он стал точно такой же для меня.

Иногда, мне казалось, что когда он заканчивал играть со мной и запирал меня в спальне на оставшуюся часть дня, то отправлялся к друзьям, чтобы посмеяться и поговорить. Возможно, он не думал обо мне вообще. Или просто смотрел телевизор и не запаривался на мой счет, пока о моем исчезновении не начинали крутить ролик, что, без сомнения, происходило все реже и реже.

Я воспринимала его, как кого-то вроде Патрика Бэйтмана из «Американского психопата». Который вел двойную жизнь. С одной стороны все привилегии и кремово-белые визитки с идеальными шрифтами, с другой ― кровь и темнота. Монстр и человек.

Я обнаружила, что хотела монстра, потому что он был честным настолько, что большинство с такими людьми даже не сталкивались, всегда довольствуясь теми, кто прятался за своими социальными масками и визитными карточками.

Наступил октябрь. В настоящий момент я думала лишь о своем похитителе, а не о том, что пропущу Хэллоуин. Костюмы, вечеринки, прогулки с друзьями. Друзья, о которых я забыла, будто они умерли. Я больше не помнила их лица, когда закрывала глаза… теперь я видела только его. Его темную красоту, на которую было почти больно смотреть.

Мои страхи настолько переплелись с возбуждением, что теперь я жаждала всего, что он делал. Я даже могла бы остаться здесь навсегда. Я этого хотела. Моя семья и друзья, моя карьера и коллеги, все они стали для меня просто тенью.

У меня имелось четкое представление о том, как проходило полицейское расследование: поиски по горячим следам и паника скорбящих по поводу моего исчезновения. Обо мне крутили ролики по национальным новостям ― трагическая судьба молодой женщины, у которой было светлое будущее и преданные поклонники. Они выдвигали предположения, что меня похитил сумасшедший фанатик или кто-то, кто меня ненавидел.

Так к какой категории относился мой Хозяин? К первой? Или ко второй? Теперь я наверняка этого не узнаю. Я уже давно потеряла всякую надежду, что он когда-нибудь заговорит со мной.

Но ему и не нужно было использовать речь. Ее заменяли каждое прикосновение, ласка, удар хлыста, розги или трости. Все они были общением, приватным разговором, в который никто не мог вмешаться. Раньше в моей жизни были только слова, пустые, бессмысленные слова, которые бездумно вылетали из моего рта. Слова просто ради слов, чтобы я чувствовала себя менее одинокой в этом мире. Но я была одна.

Абсолютно одна.

А потом он взял и похитил меня, заполнив мой мир так, что даже без слов я не чувствовала себя одинокой. Мы были настолько крепко связаны, что потерять его означало лишиться самой жизни. Он стал для меня всем. Мы общались на первобытном уровне осязания. Доминирование и подчинение. Хозяин и рабыня. Больше ничего и не требовалось.

Я проснулась утром на Хэллоуин со странным ощущением потери. Я подумала, что это из-за того, как много мне предстояло пропустить в этом году. Или потому что мы приблизились к праздникам, и, внезапно, время приобрело более четкую форму, пока я впервые должна была пропустить Хэллоуин, День Благодарения, Рождество и Новый год, но это было не так.

Мой будильник, как и всегда, сработал в семь тридцать утра. Я случайно оглянулась и увидела широко распахнутую дверь.

Даже описать невозможно ту панику, которая меня накрыла. Что, черт возьми, это означало? Я не испытывала ничего подобного со дня, когда очнулась после похищения в тишине с завязанными глазами и до того момента, как увидела его лицо или почувствовала его руки на своем теле.

Обычно он оставлял мне инструкции на следующий день вместе с ужином. Я должна была догадаться, что что-то не так, когда он этого не сделал. Конечно, должна была. Но возможно, мне помешало то грызущее чувство, которое во мне поселилось.

Я приняла ванну с жасминовым маслом и приготовилась. В девять часов я стояла на коленях в нескольких футах от двери в ожидании его. А затем я подняла взгляд и заметила ключи. На столике рядом с дверью лежала связка с ключами от машины.

Если я их возьму, откроется ли дверь гаража? Смогу ли я нажать на маленькую кнопку и услышу ли я звуковой сигнал, который укажет мне на определенный автомобиль? Смогу ли я уехать?

Вот так я должна была думать. Но вместо этого, в моей голове крутились другие вопросы: Это проверка? Он больше меня не хочет? Он что, бросает меня? Как он может меня бросить? Я же сделала все, что он хотел. Как я могу ничего для него не значить после того, как он потратил столько времени на мое обучение?

Я не любила его, а он не любил меня. Но я была его. Принадлежала только ему. Это должно было что-то значить. Я была зависима от того, как он прикасался ко мне, от того контраста удовольствия и боли, которыми он меня одаривал. Насилие и нежность. Я не могла этим насытиться.

Мне было все равно, как я до этого докатилась. Единственное, что имело значение, что я все еще была здесь и никуда не хотела уезжать. Я стала его добровольной рабыней, о чем свидетельствовал тот факт, что я лишь на мгновение взглянула на ключи, прежде чем снова уставилась в пол и продолжила ждать.

Девять тридцать, десять. Десять тридцать, но я так и не сдвинулась с места. Я проголодалась. В мини-холодильнике имелись вода и закуски, но я не двигалась. Не хотела. Не желала, чтобы он обнаружил меня не там, где я должна была быть.

Наконец, незадолго до полудня, в комнату вошел он. Я не рискнула заглянуть ему в глаза, продолжив таращиться на пол, как он и обучал меня, несмотря на свое отчаянное желание посмотреть на лицо мужчины, чтобы понять в каком он настроении.

Мой похититель остановился прямо передо мной так, чтобы я могла видеть только его ноги. Мне захотелось прикоснуться к нему, но я сдержалась. У меня возникло отчаянное желание извиниться за все свои действия, которые могли бы его расстроить, но я этого не сделала. Я просто оставалась там, где была, в ожидании его прикосновения, любого прикосновения, пока в помещении были слышны только лишь мои прерывистые вдохи.

Долго ждать мне не пришлось. Мужчина схватил меня за подбородок и заставил заглянуть ему в глаза. Он был зол, и я не знала, почему. В конце концов, я не выдержала.

― Хозяин, умоляю, если я сделала что-то, что тебя расстроило, ты должен знать ― я не хотела.

Видела ли я когда-нибудь его сердитым? По-настоящему злым? Нет, я не смогла припомнить ни одного подобного случая за все то время, что провела здесь. Он всегда был сдержанным. Таким спокойным и организованным. Все и всегда шло по его плану, несмотря на мое неповиновение.

Теперь же, заметив, как сильно мужчина разозлился на меня, заставило все мои старые страхи вернуться. Не те страхи, которые смешивались с возбуждением, пока я задыхалась и выгибалась под ним. Эти были чем-то более примитивным.

Он слетел с катушек? Сломался так же, как и я? Что, черт возьми, произошло? Мужчина отвернулся от меня и замер, начав делать глубокие вдохи.

На нем были только джинсы, так что я заметила, как напряглись мышцы на его спине, пока он пытался себя сдержать. От чего? Чтобы не убить меня? Или, чтобы не покалечить?

Он много раз хлестал меня кнутом. У меня даже имелось несколько отметин, которые, я знала, останутся со мной навсегда или до тех пор, пока он позволит мне жить, но он никогда не прикасался ко мне в гневе. Только в моменты сильного возбуждения.

В конце концов, он взял себя в руки. Мужчина подошел к шкафу и через несколько мгновений вернулся, бросив мне пару синих джинсов и бледно-розовую футболку... а также босоножки на серебряной танкетке с застежками, которые крепились вокруг лодыжек.

Я обулась. Был ли хоть один день, когда он опоздал бы ко мне на встречу? Действительно ли я наскучила ему сейчас? Раньше я боялась того, что этот день однажды наступит, просыпаясь от подобных снов в холодном поту. Я боялась того дня, когда надоем ему. Боялась того дня, когда он убьет меня. Теперь же, я не могла справиться с собственными эмоциями. Я просто не хотела, чтобы все закончилось.

Как могло произойти, учитывая наши обстоятельства, что он устал от меня раньше, чем от него устала я? Мужчина бросил мне ключи от машины и вышел из комнаты. Он выглядел настроенным серьезно. Тысяча мыслей круговоротом проносились у меня в голове, но я не могла отличить одну от другой.

Я продолжила сидеть молча, лелея крошечную надежду на то, что это очередная уловка, тест, который я все еще могу пройти. Мой мозг отказывался признавать, что уйти отсюда, означало расстаться с ним навсегда.

Несколько мгновений спустя он снова появился в дверях с раздраженным выражением на лице. Мужчина вошел в комнату, схватил меня за руку и вывел за дверь, таща меня через весь дом.

Повязка больше не закрывала мои глаза и не делила комнаты на бездушные части чего-то большого и целого. Теперь, увидев все это сразу, дом изнутри показался мне еще более впечатляющим, чем я когда-либо себе представляла. И все же... здесь находился только он.

Никаких слуг. Он дал им выходной, чтобы иметь возможность избавиться от меня? Или они приходили через день? На мгновение мне пришла в голову безумная мысль, что мы единственные выжившие на планете.

Вероятно, слуги держались в тени. Знали ли они, чем он занимался? Было ли им не все равно? Я отчаянно цеплялась за надежду, что он не захочет меня убивать. Более того, я надеялась, что все дело было в том, что один из его слуг что-то заподозрил, и он заставит меня уехать, чтобы меня не нашли. Но это не имело никакого смысла. Зачем ему отпускать меня на волю? Чтобы скрыть улики, не должен ли он сначала убить меня?

Я слегка споткнулась и подвернула лодыжку. Дурацкие босоножки на платформе. Эта обувь была не предназначена для женщин с худыми лодыжками. Я вскрикнула, и мужчина обернулся. По его лицу проскользнула легкая тень беспокойства, но он быстро ее замаскировал и вернулся к своему занятию ― выдворению меня из своего дома.

Мы были в холле, в нескольких шагах от парадной двери. Казалось, у него имелось четкое намерение выбросить меня на газон и отставить под дождем на произвол судьбы, если я окажусь достаточно глупой и не воспользуюсь ключами от машины, чтобы уехать. Ключи уже находились у меня в руке. А я не могла вспомнить, как они там оказались.

Когда мы подошли к двери, я запаниковала и сильно ударила его локтем по ребрам. Уверена, это было больно, но не боль заставила мужчину отпустить меня. Его потрясло то, что во мне все еще имелось достаточно огня, чтобы даже в такой ситуации противиться его желаниям.

Я отступила от него, но он схватил меня за руку. Я не колебалась ни секунды. Сжав ключи свободной рукой, я замахнулась и воткнула их мужчине в предплечье. Я ожидала, что он закричит, но он этого не сделал. Вместо этого он отпустил меня и прижал руку к телу как раненое животное.

Я почувствовала, как внутри меня начала подниматься волна жалости и почти навязчивое желание оказать ему первую помощь даже при том, что я не переносила вида крови.

Он посмотрел на меня так, словно был шокирован моим предательством, будто после всего произошедшего у него имелось на это право. Я была единственной кого предали. Это меня вышвыривали на улицу без объяснения причины. Я развернулась и побежала по коридору.

Дом напоминал замок. Каменная кладка, шикарные украшения, тканные гобелены на стенах. Я бежала к концу коридора, пока не добралась до открытой двери. Называть помещение обычной комнатой или каморкой стало бы большим преуменьшением. Это был скорее домашний кинотеатр. Где на гигантском экране в конце комнаты транслировали канал CNN.

Я остановись, чтобы минутку посмотреть, задаваясь вопросом, была ли я старой новостью или они все еще упоминали обо мне. Мне было интересно, покажут ли мою фотографию на экране, в то время как я стала совершенно другим человеком. Я изменилась. Мое секундное отвлечение позволило мужчине догнать меня.

Сильные руки сжали меня как тиски, и на одну безумную секунду я откинулась назад, чтобы впитать ощущение от его объятий, даже если на самом деле они таковыми не были. Я почувствовала его горячее дыхание, когда он наклонился ко мне.

― Пожалуйста, не заставляй меня уходить. Какую бы ошибку я не совершила, этого больше не повторится. Только не прогоняй меня.

Я знала, как жалко это прозвучало, но не смогла удержать свой рот закрытым. Казалось, что внутри меня все еще была какая-то частичка, которая знала, что все это неправильно, и что я должна использовать возможность, которую он мне предоставил, и вырваться на свободу, но я больше не хотела делать выбор.

Он продолжил меня удерживать, и все вокруг замерло, планета прекратила свое вращение, пока он решал оставить меня или заставить уйти.

― Пожалуйста, ― прошептала я.

Мужчина развернул меня лицом к себе, а затем наши взгляды встретились. И я не смогла понять, что в них отражалось. После стольких месяцев, когда его глаза и тело были моими единственными ориентирами, я не смогла ничего в них прочесть. Мой похититель толкнул меня на диван и вышел из комнаты.

Я оцепенев сидела на диване с ключами от своей свободы в руках. Я снова начала его бояться. На самом деле бояться. Я не боялась его на протяжении нескольких месяцев. За покорностью всегда следовала награда. Этому меня научила плохая камера, и я больше не совершала подобных ошибок.

Казалось бы, что данная ситуация сама по себе должна была держать меня в постоянном страхе, но это было не так. После того дня, когда он совершенно ясно дал мне понять, что все, чего он от меня ожидает ― это усердие, он доказывал мне это снова и снова несколько месяцев подряд. И я начала доверять ему больше, чем когда-либо и кому-либо. Потому что даже если он и был чудовищем, то придерживался собственных правил. И он был моим чудовищем.

Он был по-своему стабилен, надежен, предсказуем и полностью контролировал ситуацию. Но сейчас, сидя на диване на грани панической атаки, я знала, что все изменилось. Он наконец-то повел себя так, как должен был вести себя психопат, и от этого было действительно страшно.

В этом состоянии ему не нужно было прикладывать усилия, чтобы убить меня, и я не собиралась бежать, а скорее предпочла бы умереть, нежели оказаться на свободе. Представляете?

Я звонко расхохоталась, почти складываясь пополам рядом с продолжающейся программой по CNN. Какой клинический случай должен был случиться в психиатрии, чтобы кто-то предпочел смерть вместо свободы? Смерть вместо рабства? Да, это вполне логично. Смерть вместо того, чтобы стать свободным ― нет.

Тем не менее, я все еще сидела здесь. Я задалась вопросом, была ли я в шоке. Будто я только что осознала, в какой опасности находилась.

Но это не было правдой.

Я знала об этом и раньше, но он заставил меня позабыть обо всем. Я забыла, потому что попала под воздействие взгляда его бездонных глаз и того, как мощно все ощущалось рядом с ним.

Мужчина вернулся через несколько минут, и я напряглась. Он остановился в дверях, держа в руках красный кожаный блокнот. Мой дневник. Я не хотела читать его сейчас. Я просто делала в нем записи, но никогда их не перечитывала.

В начале, после похищения, это был способ оставаться в здравом уме, и задокументировать все то, что он со мной делал, чтобы однажды, когда я окажусь на свободе, у меня была возможность все вспомнить и заставить его заплатить. Теперь же я не желала к этому возвращаться и все перечитывать. Я хотела продолжать двигаться вперед, писать новые записи в дневнике, и никогда не оглядываться на то, что было раньше.

Мой надзиратель смотрел прямо на меня. Он был в таком раздрае, что я буквально могла ощущать исходящие от него волны. Будто мужчина не хотел отпускать меня, но по какой-то причине был едва ли не вынужден это сделать. Он сожалел?

Нет, не сожалел.

Почему он не мог просто поговорить со мной сейчас? Если он все равно собирался меня отпустить, то к чему было продолжать эти игры разума?

В конце концов, мой похититель швырнул мне дневник и сел в соседнее кресло. Из-за него он меня выгонял? Неужели я написала на этих страницах что-то настолько непростительное, что вместо того, чтобы запереть меня в плохой камере, он решил избавиться от меня окончательно? Я сжала в руках толстый переплет блокнота из мягкой кожи и открыла его.

Но это был не мой дневник. Этот принадлежал ему.

Глава 9

Август 26-ое:

Сегодня я нашел кое-что красивое и решил сломать это. Я хочу увидеть, как она разлетится на части в моих руках и падет к моим ногам. Ее имя ― Эмили Варгас. Она яркая, образованная и потрясающая. Красноречивая. Ей обязательно захочется поговорить со мной.

Я был на съезде в Нэшвилле, на одном из тех скучных собраний, где все рассуждали о благе компании и всех ее акционеров — сук и нытиков. Я действительно уже не мог во второй раз слушать это дерьмо о бизнесе, но он достался мне от отца. У меня его гребаная фамилия, но то, что никто не знает меня в лицо, меня вполне устраивает. Я предпочитаю уединение.

Даже прислуга приходит ко мне домой только раз в неделю. Они уже давно в курсе, что я — особенный. Отшельник, так что, как только у меня сформировался план, я понял, что смогу воплотить его в жизнь. Мне ненавистны большие скопления людей, потому что на них мне приходится брать с собой переводчика, словно я какой-то иностранец. Обычно я просто сижу на подобных сборищах как статуя в ожидании, когда все закончится.

За меня всегда говорит Уолтер. На самом деле, многие считают, что именно он владеет компанией, потому что всегда говорит только он. Большинство из них не знают о моем недостатке. Мне кажется, некоторые люди на этих собраниях думают, что я его телохранитель. Если бы я был каким-то бледным тощим ребенком, то я не уверен, как именно мы бы объясняли им мое присутствие.

Но, чтобы не пришлось объяснять, это будет делать Уолтер. Он единственный человек, кому я доверяю, кто никогда не подставит меня и сохранит все мои секреты; хотя свою новую тайну я не доверю даже ему.

После того, как встреча закончилась, я побродил по отелю и сел в баре. Ко мне подошла женщина и заговорила со мной. В каком-то смысле она выглядела привлекательно: ноги, длинной в целую милю, и ложбинка между грудей, в которую хотелось зарыться лицом. Незнакомка подарила мне улыбку. Я улыбнулся в ответ. Все выглядело примерно так, как и должно было происходить у обычных людей.

— Привет, как тебя зовут? Я — Вероника.

Боже, даже ее имя источало секс. Вот и настал тот самый момент. Я всего на всего улыбка. Так что я отвернулся обратно к бару.

Бармен знал меня, и что мне нравится, поэтому прямо передо мной появился бокал с виски. Я опрокинул напиток и ударил бокалом по стойке, чтобы бармен налил еще. Он знал, что я буду доволен, если он просто продолжит наливать мне.

— Боже, ты такой осел! — произнесла красотка, а затем поднялась с места.

Ее задница восхитительно покачивалась, пока она уходила все дальше. Именно тогда у меня в голове всплыла фантазия, о которой я всегда грезил. Я хотел пойти за ней, прижать к стене и банально оттрахать. Я хотел забыть все это социальное дерьмо. И ту чушь, почему ты не можешь этого сделать.

А потом я увидела ее — Эмили. К барной стойке подошла она.

— Сэм, можно мне Мартини?

Бармен улыбнулся и налил ей выпить. Она положила стопку брошюр рядом с собой, и когда на мгновение отвернулась, я стащил одну из них и сунул в карман пиджака. В брошюре содержался график ее выступлений. Она выпила напиток, но так и не попыталась заговорить со мной.

Я не знал, радоваться этому или нет. С чего я вообще решил, что она захочет со мной разговаривать? Я ведь мог оказаться кем-то вроде фанатичного сталкера, а она, очевидно, нуждалась в личном пространстве.

В течение следующих двадцати минут я слушал ее мелодичный голос, пока она флиртовала с барменом, а он подшучивал в ответ. Это был сексуальный танец, который считался социально приемлемым для исполнения на людях, и слегка напоминал упрощенную версию оргии Древнего Рима.

Когда она ушла, я изучил брошюру. Казалось, будто я слетел с катушек, потому что принял решение похитить ее. Я так чертовски устал быть один, платить проституткам или искать женщин, которые знают язык жестов. В конце концов, они все жалеют меня, даже шлюхи. У меня куча денег, но это ни черта не значит, потому что я не могу поддерживать отношения с кем бы то ни было без того, чтобы ко мне не относились, как к умственно отсталому из-за моей неспособности говорить.

Уж лучше страх, чем жалость.

***

Я почувствовала онемение. Я весьма смутно помнила тот бар и самого бармена. Я и правда считала, что мужчина рядом со мной мог оказаться фанатиком или тем, кого бросила жена и, по какой-то причине, он винил в этом меня.

Иногда женщины, чьи отношения были далеки от идеальных, чем-то вдохновлялись в одной из моих книг, поднимали свою самооценку и бросали своих парней, мужей или кого-то еще. Меня часто в этом обвиняли.

Я уставилась на мужчину, желая хоть что-нибудь ему «сказать». Возможно, он знал обо мне меньше, чем думал, иначе он бы уже давно мог бы поговорить со мной. Ведь я знала язык жестов благодаря своей сестре.

Разумеется, я могла понять, почему он не знал об этом. Когда Кэти умерла, родители были так огорчены, что через несколько месяцев, буквально стерли о ней все воспоминания. Словно ее никогда и не существовало. Им было слишком тяжело.

В то время, мне казалось это жестоким, но вспоминать о ней было слишком больно. Я уже собиралась рассказать ему о сестре, когда мужчина снова указал на дневник и на страницы с загнутыми уголками. Те, которые содержали все объяснения, которых я ждала месяцами, и, наконец, перестала верить, что когда-либо получу.

Теперь я не была уверена, что язык жестов смог бы помочь, потому что мне тоже стало его жаль. Возможно, из-за этого он даже мог бы убить меня. Он так долго был главным, что теперь, когда мужчина признался в своей уязвимости, его самоконтроль затрещал по швам. Края уже были надорванными. Все пошло наперекосяк. Поэтому, я обратила все свое внимание на дневник с загнутыми уголками страниц.

Январь 30-ое:

Я знаю, что окончательно рехнулся. Я назначил Уолтера временно исполняющим мои обязанности. Я почти не появляюсь дома. Я следую за ней, в соответствии с ее рабочим графиком.

Я понимаю, что это неправильно. И я знаю, что именно неправильно в том, чем я занимаюсь, но меня это не волнует.

Когда ты являешься частью общества, в котором положено вести себя определенным образом, ты не можешь выйти за рамки. А если ты это сделал и при этом ничего не почувствовал, то все еще хуже, чем ты думал. Так что я пытаюсь определить, был ли я вообще когда-нибудь частью этого общества.

Еще до того, как у меня появился дом, построенный на краю «вселенной», даже тогда я не был частью общества. Я всегда был за бортом. У меня есть лишь небольшая группа людей, с которыми я могу говорить на языке жестов, а не просто тупо таращиться на них.

И сейчас, черт меня возьми, я занимаюсь самобичеванием. Или, возможно, оправдываю себя. Нет, головой я понимаю, что это неправильно. Я не идиот, я получил лучшее образование из всех возможных, но мне на это плевать. И знаю, что мне все сойдет с рук.

Во время своего пребывания дома, я переделал несколько комнат, которые смог бы использовать после похищения. Я сделал в них звукоизоляцию, потому что не знал, как долго она будет звать на помощь, и хотя слуги приходят ко мне крайне редко, я должен был себя обезопасить. Все эти комнаты выглядят как лаборатории, за исключением комнаты с мониторами. Все прошло нормально. На каждой двери теперь имеется соответствующая табличка.

Персонал знает, что раньше я работал над анализом потребительских товаров, и они думают, что это хороший знак того, что я вернулся к этому занятию. Я слышал, как они разговаривали между собой. Иногда я улавливал фразы о том, что я перестал выходить из дома и прекратил работать. А чем в их представлении я должен был заниматься?

Как только электрики установят в комнатах систему безопасности, я избавлюсь от всего лабораторного дерьма и перенесу туда все, что нужно. Будет только одна комната, которую я оставлю пустой.

Вероятно, это лучшее, что я смог придумать. Я подумывал о том, чтобы использовать наркотики для того, чтобы заставить ее подчиняться, но это оставило бы некий бумажный след. И что-то могло пойти не так, какой-то непредвиденный побочный эффект или аллергическая реакция, и тогда я либо позволил бы ей умереть, либо рискнул бы и попался. К тому же, иметь на руках наркоманку, весьма сомнительное удовольствие.

И хотя у меня нет никаких моральных терзаний по поводу того пути, который я выбрал, я не считаю себя человеком настолько склонным к насилию, чтобы забрать чью-то жизнь. Мне не свойственна жестокость, если не брать в расчет парочку сексуальных фантазий. Я не хочу причинять ей физический вред, а просто хочу ее.

Я думаю, что никогда не поздно сделать одну их тех жалких попыток опять завести отношения. Но в итоге мы придем к тому же самому — жалости. На этот раз я хочу, чтобы гребаная женщина знала, что я не беспомощен только потому, что я не могу с ней поговорить. На самом деле, я даже пришел к выводу, что мне не придется причинять ей боль. Я узнал ее слабое место.

Я еще никогда не встречал человека, который бы так упивался социальным взаимодействием, как это делает она. Если лишить ее всего, то она подчинится.

Я наблюдал за ней на тех конференциях, на которых она выступала, стараясь держаться в тени, чтобы девушка не заметила меня и не поняла, что в толпе постоянно меняющихся лиц всегда мелькает одно и то же. Она порхала вокруг, и теперь я понимаю, откуда произошел термин «Социальная бабочка» (прим. пер.: «Социальная бабочка» — это очень коммуникабельный человек, который имеет множество знакомых в разных кругах и пытается дружить со всеми). У нее оказался самый мелодичный смех, который я только слышал, и несколько раз я почти почувствовал себя виноватым.

Но потом я закрываю глаза и представляю под собой ее обнаженное тело, осознавая, что хоть раз в моей гребаной жизни у меня будет абсолютная власть над женщиной. Над кем-то, кто не сможет отвергнуть меня и не станет меня жалеть, после чего чувство вины испаряется.

***

Я не могла остановить слезы, которые стекали по моему лицу от того, насколько легкомысленно он относился ко всему этому. Как запросто он рассказывал о том, что планировал сломать меня, будто кто-то упомянул, что они ели на ужин. Крайнее высокомерие и полное отсутствие раскаяния.

Я снова взглянула на мужчину, желая посмотреть, почувствовал ли он хоть что-нибудь вообще после того, как его тайна была раскрыта. Но все, что я увидела — равнодушие и возникшую сегодня нетерпеливость. Это был день, когда он отпускал меня. Я знала, что он не разрешит мне остаться, потому что он позволил мне взглянуть на свой мир, и я зашла слишком далеко.

Я до сих пор не понимала, зачем он это сделал, но если этот мужчина позволил мне увидеть человека за занавесом, то лишь потому, что покончил со мной навсегда.

Май 3-е:

Всего пара недель, и она снова будет в Атланте. Я не могу поверить, что действительно собираюсь это сделать. Несколько месяцев я думал, что так и не решусь на этот шаг. Это была обыкновенная фантазия, как и множество других. Я просто сделал эту более реальной.

Но, потратив на нее возмутительную сумму, я клянусь Богом, что украду ее. Мне известно, что там, откуда она родом, люди чрезвычайно горделивые, так что я должен как можно скорее довезти ее до дома. Чем короче будет расстояние, которое мне придется ее перевозить, тем лучше.

Я исследовал различные наркотики и нашел один, который продержит ее в отключке около четырех часов. Поездка домой, если исключить какие-либо проблемы, займет только два. Если повезет, я не попаду в пробку. Не хочу, чтобы она проснулась связанной в машине. Это полностью разрушит эффект и подарит ей пусть и небольшой, но шанс на побег.

Я же хочу, чтобы она с самого начала поняла, что шансов на спасение нет. Хотя, как только я переведу ее в роскошный люкс, то буду ждать того, что в какой-то момент она на меня набросится. Мне кажется, что будет лучше как можно быстрее погасить ее мятежный дух и позволить ей увидеть бессмысленность своих поступков.

Я не видел ее с марта. Вместо этого, я изучал ее прошлое, узнавал все, что мог. Я хочу, чтобы в ее комнате было все, что ей нравится.

С одной стороны, я хочу сломать ее настолько сильно, чтобы она исполняла все мои желания без единого вопроса. Но с другой стороны, я хочу, чтобы она меня выбрала. Я жажду, чтобы она была благодарной и готовой. Я жажду контроля, но не хочу, чтобы она вопила от ужаса, пока я ее трахаю.

Я знаю, что мир классифицировал бы меня как монстра, но меня возбуждает контроль, а не женщина, кричащая или умоляющая меня не насиловать ее. Я не против легкого испуга, просто хочу, чтобы это был ее выбор. Если она не выберет меня, я просто оставлю ее в камере до тех пор, пока она не передумает. Я чертовски долго ждал этого момента. Если Эмили думает, что сможет пересилить мое терпение, то она сошла с ума.

Май 15-ое:

Все прошло не так гладко, как я планировал. Когда ей стало нехорошо, я помог девушке выйти на улицу. Не думаю, что она вообще меня видела. А потом она упала в обморок прямо мне в руки. Жертва оказалась у меня в машине еще до того, как кто-то заметил ее отсутствие. Я не останавливался, чтобы обездвижить ее на протяжении тридцати минут, пока не миновал шоссе.

А затем я вырулил на безлюдную дорогу. Там, я связал ей руки и ноги, завязал глаза, а потом уложил на заднее сиденье и накрыл одеялом. Я знал, что безопаснее положить ее в багажник, но возможность того, что она умрет от отравления угарным газом, особенно вперемешку с наркотиками, которые уже циркулировали в ее крови, меня не прельщала.

Я посадил ее в камеру до того, как она пришла в себя, и решил сначала понаблюдать за ней через монитор. Когда действие наркотика закончилось, а она не проснулась, я слегка забеспокоился. Мне потребовалось некоторое время, чтобы понять, что она все-таки очнулась. Она просто не кричала и не двигалась.

Она была умна, экономя свои силы, в ожидании, возможно, единственного шанса на побег, попутно прокручивая в памяти свои действия и то, что привело ее ко мне. Я принес ей поесть. Я не планировал прикасаться к ней в первый же день, и я знал, что должен был быть более сдержанным, чтобы не навредить ей.

Я не хотел причинять ей боль. Я желал сделать все как можно лучше. Но лучше должен был стать я сам. И я об этом не пожалел. Я сел на пол рядом с ней, протянул руку и погладил ее по гладкой щеке. Еще никогда я не ощущал столь нежной кожи.

Я знал, что она была напугана. Она, вероятно, подумала, что я причиню ей вред, но неожиданно, мне захотелось о ней позаботиться, ведь она была живым человеком. Я думал о ней месяцами, как о некой собственности, которую приобрел, но не мог отрицать ее горячее рваное дыхание или ее нежные щеки, или то, как она тянулась ко мне, даже если сама этого не понимала.

В конце концов, мне удалось прекратить к ней прикасаться и начать кормить супом. Я был удивлен, что она все еще не начала оказывать сопротивление. Я обнаружил, что моя рука соприкоснулась с ее грудью и жертва дернулась. Это заставило меня разозлиться. Дело не в том, что красотка отстранилась, но я ожидал чего-то другого. Я уже собирался уходить, когда меня остановил ее голос. Мягкая, отчаянная мольба, которая заставила мои штаны натянуться.

Я вернулся и решил протестировать ее, чтобы посмотреть, как далеко она сможет зайти ради еды. Я понимал, что она все еще была слегка под кайфом, голодная, уставшая и напуганная. Я собирался устроить ей проверку сейчас, а потом подождать неделю, как и планировал.

Доедая суп, она тянулась за моим прикосновением, издавая мягкие стоны, которые, я уверен, она даже не замечала. У меня возникла мысль переселить ее в люкс немедленно. Плюнуть на план и просто отвести ее в хорошую комнату с душем и другими удобствами. Но это не привело бы к тому, чего я добивался.

Обладать ей, такой напуганной, пытающейся угодить мне, ради пищи... Я не могу отрицать того, как это на меня подействовало. Эта неделя будет тяжелой. Но я готов признаться в своих желаниях. Она не просто мне нужна. Я даже не хочу, чтобы она просто меня не жалела. Я хочу ее страха, отчаяния, полного и абсолютного подчинения. И я готов дождаться этого момента.

Она спросила меня, почему я делаю это с ней, и на этот раз я был рад, что не могу говорить. Мое молчание поможет ей сформироваться, мои руки станут моим голосом, и, в конце концов, она перестанет чувствовать разницу, ей станет все равно. Сломить ее будет лучшим, что я когда-либо делал.

Май 18-ое:

Она действовала так, как я и ожидал, когда запустила свой суп в стену, словно обиженный ребенок. Мне кажется, что она все еще думает, что я собираюсь убить ее, и хочет, чтобы я потерял контроль и делал это по-быстрому. Это единственное объяснение, которое я могу придумать в оправдание ее выходке.

Я изучил все книги по психологии поведения человека, которые смог достать за эти долгие месяцы. Хотя я совершенно уверен, что их авторы не хотели бы, чтобы эти знания использовались бы подобным образом.

Сначала я изучал их, чтобы попытаться лучше понять свою жертву, так как она получила степень по психологии. Затем я решил использовать их, чтобы подготовить ее, потому что нет ничего более коварного, чем пытать кого-то таким образом, чтобы он точно знал, что ты делаешь, но понимал, что он не может избежать этого.

И хотя, я не приветствую физическое насилие, мне все равно показалось, что я повел себя, как садист. Я убрал весь беспорядок, который она сотворила, а потом оставил ее в одиночестве. Она испортила свою еду, значит, она ее больше не получит. Как только она узнает, что истерики бесполезны и никак на меня не влияют, она перестанет это делать.

***

Было странно и тревожно, видеть эти события его глазами. Еще более странно было увидеть подтверждение того, что мы поняли друг друга с самого начала. Конечно, я не подозревала, что он немой. Вероятно, я должна была об этом догадаться, но он был так расчетлив во всем остальном, что делал, что с чего бы мне думать о том, что у него есть какой-то недостаток? Особенно такой редкий?

К тому же немота чаще всего идет в комплекте с глухотой, как у моей сестры. А он определенно глухим не был. Мужчина много раз поворачивался на звук моего голоса. Он не просто читал по моим губам.

Кроме того, я оказалась права во всем насчет него, а он был прав насчет меня. Общение без слов привело нас обоих туда, где мы должны были просто инстинктивно понимать друг друга. Я стерла еще одну слезу, когда она скользнула по моей щеке и посмотрела на него.

— Пожалуйста, не заставляй меня уходить, — заговорила я и отложила дневник в сторону, чтобы одновременно повторять свои слова на языке жестов.

Он широко распахнул глаза. Мой похититель действительно не догадывался о том, что я знала язык глухонемых. Каковы на это были шансы, верно? Жизнь странная штука, но на то она и жизнь. Я должна была догадаться, что он немой, особенно, учитываю историю своей семьи.

Почему этот вопрос не был одним из тех, которые я задавала в те дни, когда была достаточно храброй, чтобы о чем-то спрашивать? Оглядываясь назад, я понимаю, что это даже к лучшему, что я этого не сделала.

Мы оба жили в мире, где люди умели говорить руками, и все же, мы даже об этом не догадывались.

Я привыкла видеть его всемогущим и всезнающим. Мне казалось, что он знает каждую деталь моей жизни, но на практике все было не так. Я поняла, что большую часть информации, он, вероятно, получил от посещения моих семинаров. Я много говорила о своей личной жизни на конференциях. Вероятно, даже больше, чем следовало бы. Но я никогда не говорила о своей сестре.

Он долго смотрел на меня, прежде чем показал: «Читай».

Я перешла к следующей странице с загнутым уголком. Я думала, что если сделаю то, что он сказал, не оказывая сопротивления, то мужчина поймет, что я чего-то стою.

Эта мысль меня расстроила. Единственное, что удерживало меня от полного краха, это догадка, что он решил отпустить меня потому, что пытался поступить правильно. Поэтому я продолжила читать.

Июнь 16-ое:

Насколько бы волнительно не было видеть, как она повинуется и преподносит мне свое тело словно подарок, я знал, что это неправда. Пока еще нет. Она все еще хотела сбежать. Увидев комнаты, которые я для нее подготовил, девушка поняла, кем она была.

Когда ты отдаешь кому-то свое тело в обмен на какие-то смешные вещи, вроде материальных благ, то становишься шлюхой, и пути назад уже нет. Прошлой ночью, наблюдая за ней по монитору, я видел, как в ее голове крутились колесики, пока она планировала напасть на меня, и изучала все предметы в комнате, на которые до этого не обращала внимания.

Попытка была провальной. И дело не в том, что она плохо старалась, у нее просто не было шансов, так как еще до того, как я вошел в комнату, я уже знал, что девушка поджидала меня у двери со своим оружием. В тот момент, когда все обернулось против нее, она снова стала испуганным маленьким кроликом, которого я похитил в тот первый день, и который пытался от меня спрятаться.

Я не уверен, что на моем лице удержалась привычная маска, поскольку это так сильно меня тронуло. Мне понравилась ее покорность, но в то же время, мне бы хотелось увидеть ее страхи. Я протянул ей руку и удивился, как быстро она за нее ухватилась. В ее взгляде сквозили смирение и покорность. Но я уже знал, что мне придется снова посадить девушку в камеру, и лишь после этого она станет моей навсегда.

Я вывел жертву на улицу и показал ей окрестности, а затем решил, что позволю ей попытаться сбежать. Я знал, что если бы был обычным, слегка обиженным мужчиной, то к этому моменту ее слезы повлияли бы на меня так, что я бы сдался. Ее беспрекословное послушание скрутило бы мои кишки или заставило бы меня ощутить чувство вины, но ничего подобного не было. У меня был лишь отголосок тех чувств и то лишь потому, что еще с детства мне пытались внушить, что такое хорошо, а что такое плохо.

Я уверен, что даже если бы у меня был голос, я все равно бы это сделал. Я не понимал этого, пока не увидел, как она уходит от меня, осознавая, что не сможет далеко уйти. Она была моей добычей, и это пробудило во мне инстинкт хищника, который я слишком долго в себе подавлял.

Когда она отошла достаточно далеко, я поднялся на ноги и начал ее преследовать. Мы будто были связаны какой-то невидимой нитью, потому что я заметил, что она почувствовала меня у себя за спиной задолго до того, как услышала мои шаги. Она перешла на бег, и это напомнило мне игру в догонялки. Для нее это был шанс на побег и выживание, но для меня это было просто развлечение.

После того, как я удостоверился, что она меня услышала, девушка напряглась и, за несколько мгновений до того, как я смог дотянуться до нее и повалить на землю, остановилась и повернулась ко мне, подняв руки в жесте капитуляции. Если во мне была эта темная потребность получить над ней абсолютную власть, то у нее была почти такая же патологическая потребность мне это дать.

Я никогда не предполагал, что она будет такой внушаемой. Ужас перед возможностью испытать боль, довел ее до такой крайности, что она перестала бороться. В каком-то смысле, ее страх перед неизбежной болью, пересилил ужас перед смертью. Потому что еще ни разу не навредив ей, я заставил девушку поверить, что если она будет мне повиноваться, то я не стану этого делать. И я не собирался разубеждать ее в этом.

Я работал над тем, чтобы девушка поняла это с самого начала. Что она в безопасности, если будет покорной. Я просто не ожидал такого фанатичного подчинения в тот момент, когда свобода оказалась настолько реальной и доступной, лишь потому, что она очутилась за стенами дома на свежем воздухе.

Мне захотелось повалить ее на траву и тут же трахнуть, но я учил ее воспринимать секс в качестве награды, и поэтому понимал, что подобное действие испортит все, чего я успел достигнуть до этого момента. Стиснув зубы, я повернулся, чтобы отвести ее обратно в дом. Я уже решил, что на этот раз это будут две недели, и я не был уверен, как мне удастся сдерживать себя, чтобы не прикоснуться к ней.

Июнь 30-ое:

Я подумал заставить ее дождаться 4-го июля, прежде чем вернуть в хорошую комнату. Такое искушение. Вероятно, все дело в иронии ситуации. Вернуть ее туда в День Независимости. Я уверен, что после этого она приравняет эту спальню к свободе.

В прошлый раз, когда я запер ее в камере, я понял, что хочу причинить ей боль. Но я не хочу делать это в гневе. Мне нужно, чтобы она сама нуждалась в том, чтобы ей причинили боль. У меня было много времени все это обдумать, пока я выжидал время. Все закончилось тем, что я оборудовал еще одну комнату под игровую.

Я не думал, что все выйдет именно так, но чем больше я мечтал о ней, тем глубже погружался в фантазии, где смогу ее выпороть. И на самом деле, чем еще я должен был заниматься в мучительные недели ожидания? Задумка с темницей казалась именно тем, что нужно.

Думаю, все заключалось в желании проучить ее. Я не принес ей тампонов или прокладок, так что в итоге, ей пришлось ходить голой, и кто бы мог винить ее в этом? Полагаю, истекать кровью голой было лучше, учитывая, что я не собирался давать ей ничего, чтобы устранить этот беспорядок. Но я продолжал наблюдать за ней через монитор, желая наказать за то, что мне приходится ждать. Я не мог взять ее, не испортив весь свой прогресс.

В какой-то момент она заговорила со мной. Пленница запаниковала из-за того, что может забеременеть, и я убью ее за это. Я понятия не имею, почему она так подумала, но Эмили — умная девочка, так что по выражению моего лица, сразу поняла, что я не могу иметь детей. Я просто никогда их не хотел, и вазэктомия помогла избавиться от проблемы. Все, что ей нужно было знать, что я — бесплоден, и ей не стоит об этом беспокоиться.

Она снова попросила меня поговорить с ней, пообещав, что сделает все, что я захочу. Это вывело меня из себя. Я знал, что это правда. Но мне было нужно, чтобы она подчинилась, зная, что я могу никогда не заговорить с ней. Потому что я не могу. Я здесь не для того, чтобы угодить ей, это она здесь, чтобы угодить мне. Даже если бы я мог говорить, не думаю, что стал бы. Здесь нет никаких компромиссов.

Она подчинится или будет наказана. Если достаточно настойчиво применять депривацию, то страх заставит ее угождать мне, и в дальнейшем, мне не придется ее перевоспитывать или травмировать сильнее, чем это необходимо.

В тот день, когда я направился к выходу, пленница умоляла меня не оставлять ее в одиночестве и отвести в хорошую комнату. Всю следующую неделю, я дрочил, вспоминая отчаяние в ее голосе и то, как дрожали ее губы, пока она говорила со мной.

После того, как у нее закончились месячные, она все еще продолжила ходить обнаженной. К этому моменту, она решила соблазнить меня, так что я был рад, что у нее в запасе имелась еще одна неделя изоляции. Я хотел избавиться от всех возможных проявлений своеволия, которые в ней были.

В какой-то момент она настолько обнаглела, что улеглась на пол и принялась мастурбировать, зная, что я могу это видеть. Я дрочил, наблюдая за ней через монитор, и даже успел кончить прежде, чем это сделала она, чтобы получить возможность поймать ее с поличным и все еще контролировать себя. Потому что она произвела на меня неизгладимое впечатление, но это не имеет значения. Она не будет держать меня за яйца, как другие женщины. Она моя. Девушка научится этому и хорошенько это усвоит.

Я сверлил ее взглядом до тех пор, пока она не остановилась, а затем вышел из комнаты. Настало время для книги. Я хотел, чтобы она поняла, что я — ее хозяин, но я не знал, как лучше донести до нее эту информацию. Если бы я оставил ей записку, то она бы догадалась о моем недостатке или, по крайней мере, задумалась об этом. Так что я решил донести до нее эту правду настолько жутким способом, насколько это было возможно.

Пока пленница отбывала свое наказание, а я обустраивал темницу, я начал выделять слово «хозяин» каждый раз, когда оно появлялось в эротическом романе из ее комнаты. Я зачарованно наблюдал, как она несколько раз прошла мимо книги, прежде чем, наконец, взяла ее в руки. Она думала, что это какая-то уловка. Я видел через мониторы, как страшно ей было сделать неправильный выбор, потому что она не знала, чего я от нее хочу.

Она действительно оказалась чем-то большим, чем я когда-либо мог надеяться заполучить. Изначально, решение похитить ее было основано на том, что девушка показалась мне чертовски привлекательной. И только теперь я смог узнать, насколько совершенной и удивительной она была на самом деле.

Даже изучив все методы психологического воздействия, я не думал, что смогу воспитать такую послушную рабыню. Войдя в ее камеру, я в ожидании уставился на девушку. В первую очередь, я был слегка разочарован тем, что она не обратилась ко мне подобающим образом. Но когда я развернулся, чтобы уйти, она произнесла заветные слова:

— Хозяин, пожалуйста.

Правильные слова все же сорвались с ее губ. Она почти заработала билет на свободу. Урок усвоен. Я решил трахнуть ее в попку, и если бы она согласилась на это без возражений, то я бы отвел ее в хорошую комнату.

Я был предельно осторожен. Я не хотел навредить ей. Вероятно, это должно было стать самым травмирующим событием из тех, что я планировал сделать, и я прекрасно это понимал. Но если бы она мне это позволила, то стала бы полностью моей.

Все оказалось даже лучше, чем я себе представлял, так что, когда мы закончили, я так и остался лежать рядом с девушкой. Я остался на месте, чтобы она поняла ― если она будет подчиняться мне, то я продолжу прикасаться к ней, позволю кончать и буду дарить ей свои объятия. Девушке просто нужно отдать мне всю себя и принять свою участь. Спасения нет, и ей придется с этим смириться. Она либо сгниет в пустой камере, либо все же подчинится мне.

***

Я прекратила читать. Там было еще много чего написано, но я больше не хотела читать, по крайней мере, не о том дне.

Я не смогла бы вынести его реакцию на порку или его возбуждение от моего страха и беспомощности. Я просмотрела остальные страницы с загнутыми уголками в поисках одной вещи — почему он решил меня отпустить.

Но этого там не было. Даже в последней записи говорилось только о нашем последнем совместно проведенном времени. Не было никаких признаков, что он устал от меня, и не было никакого намека, что он сожалел. И вот тогда я посмотрела на него. Я ожидала, что он будет настаивать, чтобы я продолжила читать, но я не хотела больше это видеть. Я видела достаточно.

— Ты сожалеешь, что сделал это со мной?

Он пожал плечами.

— Почему ты меня отпускаешь? Ты реально позволишь мне уйти?

«Да. Ты свободна. Я отпускаю тебя, потому что закончил с тобой».

Так просто. Он закончил со мной. Мужчина похитил меня, сделал своей игрушкой, своей собственностью, и, как и любую игрушку, которая надоела своему хозяину, решил выкинуть меня на помойку.

Мне хотелось упасть на колени и начать умолять его не делать этого, но скучающее выражение на лице мужчины подсказало мне, что это бесполезно. Он снова вложил мне в руку ключи.

«Дверь гаража открыта, и, если ты нажмешь на кнопку, то сможешь понять, какая это машина. Моргнут фары. Тебе не составит труда найти дорогу домой».

— Это бессмысленно. Да, возможно ты со мной закончил, но почему ты так легко отпускаешь меня с чем-то, что может привести к тебе? Тебя не волнует, что я могу обратиться в полицию?

Возможно, мне не стоило этого говорить. В конце концов, упоминание о полиции, могло обеспечить меня ямой в земле вместо свободы.

Мужчина снова пожал плечами.

«В любом случае, меня это не волнует. Верни себе свою жизнь обратно, Эмили».

Чтобы произнести мое имя, ему потребовалось больше времени, чем я думала. Имя, которое теперь казалось мне таким далеким. Я не могла поверить в то, что не хотела уходить. Мне казалось, что в дневнике будет объяснение тому, что сейчас происходило, но там этого не было.

— Разве я тебе не понравилась? Я сделала что-то не так?

Я знала, даже когда произносила эти слова, что нормальный человек ухватится бы за свою свободу и не стал бы задавать вопросов, но я находилась с ним так долго, что стала от него зависимой. Он даровал мне такую безопасность, какую я никогда не ощущала ранее, и мне было не важно, что та проявлялась в извращенной форме.

«Ты была покорной. И ты не сделала ничего плохого. Ты превзошла все мои ожидания. Но сейчас, ты должна уйти».

— Могу я забрать с собой несколько вещей?

Сувениры. Насколько все было хреново, если мне требовались напоминания о моем заключении?

Он кивнул головой.

Я взяла не много. Несколько CD-дисков с восточной музыкой — меня успокаивали звуки барабанов ― пару свечей, несколько любимых нарядов и дневник, страницы которого уже были исписаны. Полностью. И это была весьма странная поэзия.

Я всегда думала, что когда испишу последнюю страницу дневника, то он купит мне новый, а не отпустит меня на свободу.

Я не думала, что эти два события были чем-то большим, нежели совпадением. Но все это напоминало мне о том, будто я дописала последнюю страницу своей книги, и у меня закончились листы, так что я решила освободиться от литературного плена. Я отнесла вещи в гараж и загрузила их в машину.

Не знаю, почему я перестала умолять своего похитителя не прогонять меня. Думаю, какая-то часть меня просто знала, что я не смогу остаться. Он возвращал мне мою жизнь, и отказываться от подобного подарка было просто немыслимым.

Я повиновалась ему настолько долго, что сейчас, получив приказ, у меня сработал инстинкт его выполнить, независимо от того, как сильно я этого не хотела. Не из-за страха наказания, а из-за желания угодить ему, завоевать и сохранить его благосклонность.

Из всех вещей, что он заставлял меня делать, эту выполнить оказалось сложнее всего. Я действительно сошла с ума. Ни один нормальный человек не испугался бы возможности обрести свободу. Но я смогу это пережить, когда снова увижусь со своей семьей и друзьями.

Глава 10

Ему не нужно было выводить меня из дома силой, потому что я и так знала, что он это сделает, и никакая истерика тут не поможет. Я принадлежала ему полностью, и теперь он показывал мне это, избавляясь от меня, как и от любой другой своей собственности, которая стала ему неинтересной.

Машина, которую он мне подарил, оказалась серебристым «Мерседесом», и это на самом деле было подарком, потому что какова была вероятность того, что я верну ее? Я закинула почти все, кроме дисков и дневника, в багажник, поверх запаски. Маленькая лопата звякнула, когда на нее приземлился журнал.

Мне потребовалась почти целая вечность, чтобы выбраться с подъездной дорожки. Казалось, она действительно была бесконечной. Часть меня задавалась вопросом, было ли все это очередной хитроумной уловкой, чтобы заставить меня вернуться, но, в конечном счете, я увидела насколько решительно он был настроен, и у него не было ни единой причины в очередной раз указывать мне на мою беспомощность. Я знала это; чувствовала это нутром и принимала. Мне не требовалось дополнительных подтверждений.

В машине не было системы спутниковой навигации, что показалось мне весьма странным. Я вырвала страницу из красного кожаного дневника, и начала записывать направление своего движения, оставляя себе дорожку из хлебных крошек, чтобы не заблудиться.

После нескольких удачно выбранных наугад поворотов, я выехала на более оживленную дорогу. По крайней мере, я снова оказалась среди цивилизации и могла попросить о помощи, если бы мне это было нужно. Хотя я не была уверена, что хотела бы быть узнанной, как «тот самый эксперт по вопросам личностного роста, который пропал без вести». Так что я продолжила ехать, пока не добралась до шоссе.

Когда я, наконец, оставила позади грунтовую дорогу, то обнаружила, что была всего в тридцати милях от своей квартиры. Не где-то на границе другого штата, а на обычной пригородной автомагистрали. Все это время мне казалось, что я находилась за тысячи миль от дома в каком-то отдаленном месте. Осознание того, что я была всего в тридцати милях все это гребаное время, заставило меня снова возжелать свободу, от которой, как я думала, уже отказалась.

Я включила один из дисков с восточной музыкой. Она совершенно не успокоила меня, а лишь подогрела желание развернуть машину, но я этого не сделала. Внутри меня все еще оставалась крошечная частичка, которая вопила, что хочет быть свободной. В какой-то момент, я поняла, что больше не могу выносить звуки барабанов.

Я вытащила диск из магнитолы, но воспротивилась желанию сломать его, ведь частично была убеждена, что возможно, однажды, захочу послушать его снова, когда раны не будут настолько свежи. Я включила радио и вспомнила, что сегодня Хэллоуин.

Я ожидала, что этот праздник заставит меня почувствовать себя свободной. Вместо этого, проезжая через пригород, я оказалась сбита с толку тем, что увидела. Декорации. Дети, бегающие в костюмах по освещенным улочкам. Я поняла, что до ужаса боюсь тех ночных существ, которых они будут изображать в течение еще нескольких часов.

Я не могла отправиться прямиком к себе в дом. Я его снимала, так что очень сомневалась, что кто-то оплачивал аренду почти шесть месяцев, которые я отсутствовала. Когда я въехала на Магнолию-стрит, радио перестало быть для меня фоновым шумом.

«Вчера состоялась панихида по эксперту личностного роста ― Эмили Варгас, поскольку у полиции до сих пор нет никакой информации о таинственном исчезновении девушки. Когда за комментариями обратились к ее семье, они заявили о том, что необходимо закрыть дело и больше ничего не предпринимать...»

Я едва не съехала с дороги. Они меня вычеркнули. Так же, как мою сестру. Какая нормальная семья уже через полгода поисков закопает пустой гроб, лишь бы получить успокоение?

Наверняка, большинство выждало бы год или даже два. Я понимала, как тяжело им далась потеря Кэти, но сама я воспринимала все так, будто от меня отказались и выкинули на улицу.

Я проехала мимо родительского дома и направилась на кладбище. Я осматривала семейные захоронения до тех пор, пока не нашла свою могилу. Все это выглядело почти нереально, но расстроило меня даже больше, чем я предполагала. Я ощущала себя преданной собственной семьей, которая повела себя слишком эгоистично, когда не подумала, как себя буду чувствовать я после всего, что испытала. Как они собирались объяснить мне это, если бы я однажды вернулась?

На могиле все еще лежали свежие цветы, поверх огромной кучи земли. Какая-то сумасшедшая часть меня потребовала откопать гроб, если он вообще там был. Но если его не было, то мне стало даже страшно представить, что именно они там закопали.

Я попыталась представить своих родственников и друзей в черном, пока они оплакивали мою предполагаемую смерть, думая, что родители больше не могли выносить неизвестность.

А затем, я увидела надпись на надгробии:

«Эмили Варгас ― преданная подруга, любимая дочь, вдохновляющий лидер».

Моя смерть наступила за день до моих похорон.

Черт возьми!

Я пинком снесла верхушку насыпи. Кто, черт возьми, дал им право так запросто похоронить меня? Их что, напрягало мое исчезновение?

Я не понимала, почему они это сделали. Возможно, они не смогли выдержать затянувшуюся неизвестность, но это заставило переключиться мой внутренний тумблер, отвечающий за ярость. Это было что-то, о чем я уже позабыла. Я даже не догадывалась, что могу так сильно разозлиться, ведь я не ощущала ничего подобного очень долго.

Я отпихнула венки с цветами как можно дальше и упала на колени, вонзившись пальцами в землю и зарываясь в нее так, будто это могло помочь мне попасть внутрь. Так стоило делать тем, кто похоронен заживо. Возможно, я должна была лежать внутри, а не находиться здесь, под открытым небом со щебечущими птичками и всем таким в каком-то смысле невинным и ярким.

Однажды, я видела фильм о человеке, которого похоронили заживо, каким-то невероятным образом вылезший из гроба и выбравшийся на поверхность. Тот ящик был из сосны, а если учесть еще и то, сколько весила земля, задача казалась абсолютно невозможной. Даже выкопать гроб было весьма тяжелой работой, что уж говорить о том, чтобы из него выбраться.

Несмотря на то, что мой прогресс выглядел незначительным, я продолжала копать. Мне было все равно, насколько бесполезной выглядела моя затея, я просто должна была туда попасть. Я вспомнила о походном наборе и достала из багажника автомобиля лопатку, мысленно поблагодарив Хозяина, который был вынужден подготовиться на все случаи жизни.

Пока я копала походной лопаткой, я волновалась, что объявится полиция. Наверняка, в Хэллоуин они следили за кладбищем более пристально. Но сейчас было двенадцать часов дня, а вандалы не выходят до тех пор, пока не стемнеет. Я подумала о маленьких хулиганах, которые наткнутся на мою разрытую могилу и начнут рассказывать истории о призраках.

Я, наконец-то, добралась до гроба. У меня был сиюминутный страх, что я открою его и увижу там свое тело, будто я и правда умерла и по какой-то причине еще не знала об этом. Но когда я открыла крышку, там не было тела, только мои вещи. Старые пуанты, журналы, фотографии. Вещи, которые стали мной из-за отсутствия тела, которое можно было положить в землю.