Люблю тебя врагам назло

Глава 1

Ярослав

Меня зовут Ярослав, и я живу в детском доме.

Семнадцать лет назад моя мама родила меня и тут же написала отказную. Я был ей не нужен.

Я слышал, что младенцы много кричат. Может, поэтому она меня оставила? Не смогла выдержать моего ора? В таком случае она поторопилась с выводами. Очень скоро я понял, что плакать и звать на помощь бесполезно. Никто не придет. Никто не поможет.

Лет в семь я часто рассматривал себя в зеркало, пытаясь докопаться до сути: почему все же мама меня бросила? С чего взяла, что я "некачественный"? Может, из-за того, что ноги у меня были кривоваты? Или на лице было слишком много веснушек? Хотя, наверное, они появились позже. Во всем остальном я был самый обычный, как все детдомовцы. Не лучше и не хуже. Выбритый под машинку череп, зеленые глаза, две руки, две ноги.

Уже позже я понял, что мать оставила меня не из-за изъянов во внешности. Оказалось, что она была наркоманкой и через пару лет после моего рождения повесилась. Мать не могла справиться со своей никчемной жизнью, так зачем же породила еще одну? Почему не сделала аборт?

Вот, например, котят, которые никому не нужны, топят. Я считаю, это гуманно. Так почему же никто не проявит гуманности к человеческим детенышам, которые обречены на жизнь без любви?

Я бракованный товар. Государственный иждивенец. Человек без детства. Беспризорник.

О том, что мир жесток и несправедлив, я узнал очень рано. Ночная нянечка нещадно лупила тех, кто писал ночью в кровать. Иди попробуй в темноте доберись до туалета и найди свой горшок. Было очень страшно, да и писать хотелось нестерпимо. Но я все же шел, шлепал босыми ногами по полу в ночи, упрашивая свой мочевой пузырь немного потерпеть. Уж очень не хотелось получать от нянечки по жопе.

Но мне не повезло. Даже в ту ночь, когда моя кровать была сухой, нянечка все равно огрела меня лопаткой. Для профилактики.

Я быстро понял простую истину: для того, чтобы жить, нужно вертеться. Доверять в этом мире никому нельзя. Каждый ищет выгоду только для себя, всех волнует исключительно своя задница. Выживает сильнейший. И если хочешь уцелеть, не стесняйся бить первым.

За всю свою жизнь я сменил несколько детских домов. Меня удивило, что порядки везде были примерно одинаковые: дедовщина, уважение к физической силе и пренебрежительное отношение к дисциплине.

Когда первый раз приходишь в новый коллектив, нужно действовать быстро: вычисляешь, кто среди них главный, подходишь к нему и даешь в морду. Нужно постараться вырубить придурка, тогда твоя жизнь будет менее говеной. У тебя будет авторитет, и тебя не загнобят на пустом месте.

А если главный вырубит тебя, то, считай, не повезло. Будешь выполнять унизительные поручения и спать в шкафу.

У меня было по-всякому, и так, и эдак. В последнем месте пребывания я нахожусь уже шесть лет и неплохо устроился. По роже почти не получаю, если только от своих, и за дело. Сейчас я уже старший, поэтому ко мне никто не лезет. Боятся.

Первый раз нос мне сломали лет в восемь. Это было не так уж больно. Не больнее, чем ломать руку или получать сотрясение мозга. В последующие годы мой нос хрустел еще раза три. Очевидно, кость не всегда срасталась правильно, поэтому теперь я похож на бойца ММА. Но мне плевать, в интернате не так уж много зеркал, так что видеть свою кривоносую рожу мне приходится нечасто.

Жизнь в детском доме заставляет принимать правила игры, даже если они тебе не очень нравятся. Не скажу, что я получал особое удовольствие от того, что макал Никиту Сидорова головой в унитаз. Или что мне было приятно толпой пинать лежащего на земле Олега Иванова. Но я рассуждал примерно так: меня макали, и я макаю, меня пинали, и я пинаю. Согласен, примитивно и жестоко. Ну а как иначе?

Курить я начал в девять. Не так уж и рано по меркам детдома. Тогда все вокруг курили, и я не стал исключением. В моем неразвитом мозгу просто не возникло мысли, что можно делать что-то по-другому, не как все. Отличаться было невыгодно. Тот, кто не был в стаде, был врагом. А врагов надо бить. Нещадно.

Мой первый сексуальный опыт случился в тринадцать. Опять же не самый ранний возраст для воспитанника сиротских учреждений. Ее звали Авдеева Полина. Она была на пару лет старше и много понимала в этом.

Признаться честно, мне не понравилось спать с ней. От Полины исходил какой-то приторный, то ли цветочный, то ли медовый запах, и когда она наваливалась на меня всем телом, я начинал задыхаться. Уж не знаю, что это были за духи, но настоящие цветы так омерзительно никогда не пахнут. В этом я уверен.

Полина всегда очень густо красилась, и мне с трудом удавалось разглядеть ее саму за тоннами пудры и теней. А когда ее волосы цвета выжженный блонд касались моей шеи, мне и вовсе делалось неприятно, потому что они были очень сухие и кололись, точно солома.

Я тогда сильно разочаровался в сексе и недоумевал, чего с ним все так носятся. В жизни были вещи куда приятнее. Сникерс, например. Или холодное пиво в жару.

Конечно, повзрослев, я немного поднаторел в этом деле, и иной раз мне правда случалось получать кратковременное удовольствие. Но я все равно считал секс вещью переоцененной и излишне распиаренной.

Моего лучшего друга зовут Сева, и его судьба еще более дерьмовая, чем моя. Когда Севе было двенадцать, его усыновила супружеская пара, которая не имела своих детей.

Надо сказать, что подростки на рынке усыновления — товар второго сорта. Все стремятся взять к себе в семью новорожденного отказника или хотя бы малыша до трех лет. Их можно понять. Ведь маленького ребенка гораздо легче изначально воспитать под себя, чем переделывать уже частично сформировавшегося подростка.

Но Севе повезло. У него была неимоверно милая мордашка: синие глаза, пепельные волосы и правильные черты лица. По меркам детдома Сева был настоящим красавцем. А у красавцев всегда больше шансов понравиться взрослым.

Однако семейная идиллия Севы продолжалась недолго. Спустя семь месяцев после усыновления его сдали обратно в детдом. Видимо, супружеская пара поняла, что приобрела товар с брачком и поспешила вернуть его в магазин.

Когда я спрашивал друга о том, каково это, жить в семье, он отвечал, что непривычно. Ему было в диковинку есть не по расписанию, быть одному в своей комнате и осознавать, что кому-то есть до него дело.

Севу выперли за то, что он украл у приемных родителей пятьсот рублей. Поначалу я недоумевал, почему он так лажанулся, ведь нам с самого детства внушали, что быть усыновленным — это наша самая большая мечта.

Но потом я понял, что двенадцать лет детдомовской жизни в жесткой социальной изоляции, в условиях выживания, в отсутствии любви нельзя просто взять и смыть в унитаз. Сева, как и все воспитанники детдома, был жестоким волчонком, не способным ни принимать, ни дарить любовь. Он не доверял взрослым. А с чего ему было им доверять? Его всю жизнь бросали. Он был ненужным, нежеланным.

И вот, оказавшись в семье, Сева не верил в то, что он в безопасности, что он дома. Друг, как и я, просто не знал, что такое "дом". Ему нужны были доказательства родительской любви. И он добивался их довольно изощренными способами: спорил, не приходил домой, напивался, дрался, воровал. Сева словно хотел услышать: "Мы любим тебя, несмотря ни на что. Несмотря на то, что ты жалкий, плохой, девиантный". Это была проверка. Севе просто нужно было убедиться в том, что он им и вправду нужен. Такой, как есть.

Но мир устроен так, что такой, как есть, ты никому не нужен. Никто не хочет любить агрессивного, озлобленного и дикого подростка. Именно поэтому приемные родители Севы и вернули его обратно. Они сказали, что те пятьсот рублей стали для них последней каплей.

Их сложно винить. Эти люди ведь сами не росли в детдоме. Откуда им было знать, что беспризорник и "домашний" ребенок — это как небо и земля, совершенно разные. Им просто хотелось любить, но они не были готовы к тому, что свою любовь придется доказывать.

Если честно, я, как настоящая сволочь, радовался, что Севку сдали обратно. Потому что я по нему скучал. Он был единственным в мире человеком, к которому я испытывал что-то отдаленно напоминающее привязанность.

Нам с Севкой было весело вместе. На уроках мы сидели за одной партой и плевались в девчонок мелкими бумажными шарикам из корпуса ручки. Придумывали прозвища "воспиталкам", а по вечерам рубились в онлайн-игры в компьютерном классе.

По моему рассказу у вас, наверное, сложилось впечатление, что я полный отморозок и совершенно потерян для этого общества. Это, конечно, так, но не совсем.

Как ни странно, с самого раннего возраста мне хорошо давалась математика. Цифры я любил гораздо больше людей. С ними было все ясно как день. Цифры подчинялись простым и понятным законам. Вообще у меня была склонность ко всем точным наукам. Алгебра, физика, геометрия — в этих предметах я плавал как рыба в воде.

Меня постоянно отправляли на всякие олимпиады, и я занимал там призовые места. Один раз даже вышел на российский тур, и мне удалось повидать Москву.

Москва — это, конечно, нечто. Мне кажется, этот город соответствует мне по духу. Он не стремится быть приветливым и милым. Он суровый и требовательный. Но если ты пройдешь все его проверки, то сможешь выплыть к вершине.

Короче говоря, математика была единственным пунктом в моей никчемной биографии, который выгодно отличал меня от остальных детдомовцев. А еще она была основной причиной, по которой руководство детдома закрывало глаза на мое порой вызывающее поведение.

Вот и все, что, пожалуй, стоит знать о семнадцати годах моей бестолковой жизни. Наверное, следующие семнадцать лет прошли бы в таком же ключе, если бы ни одно событие, которое в корне поменяло привычный мне мир, развернув его на триста шестьдесят градусов.

Алиса

Меня зовут Алиса, и я хочу изменить этот мир к лучшему.

Я считаю, что каждый из нас может и должен делать что-то хорошее. Час состоит из минут, рубль из копеек, а счастливый мир из маленьких добрых дел.

Наверное, в этом и состоит смысл жизни. Нужно стремиться к тому, чтобы после твоей смерти мир был чуть добрее, красивее и справедливее, чем до твоего рождения.

Мать Тереза, Далай-Лама, Нельсон Мандела, Ганди — эти люди верили в важность добрых поступков. Они делали все, что в их силах, чтобы улучшить мир вокруг них. И их вера в правое дело принесла свои плоды.

Когда я была ребенком, то стремилась всем "причинить" помощь. Мне казалось, что помогать — это самое благородное дело на свете. Я сыпала благодеяниями направо и налево, иногда забывая спросить людей о том, нуждаются они в моем содействии или нет. Мне казалось, что это само собой разумеющееся. Помощь нужна всем: бездомным животным, пенсионерам, уборщицам, одноклассникам, учителям. Я готова была делиться едой, временем, умениями и советами.

Последние, кстати, сослужили мне плохую службу. Оказалось, что непрошенный совет вызывает у людей неприязнь и даже агрессию. "Но я же всего лишь хотела помочь!" — удивленно говорила я, когда сталкивалась с раздраженными лицами.

С возрастом я поняла, что навязчивость в любом ее проявлении отталкивает людей. Мой настрой стал более спокойным, душевные порывы не такими бурными, но от своих идей я не отказалась.

Я состою практически во всех волонтерских организациях в нашем городе: мы собираем деньги на лечение больных детей, навещаем пожилых людей в домах престарелых, кормим бездомных животных и ездим с обучающими мастер-классами в детские дома.

От всего этого я чувствую себя по-настоящему счастливой и нужной.

К сожалению, никто в моей семье не разделяет моих взглядов. Ни мать, ни отец, ни даже сестры. Глядя на своих родственников, я порой думаю о том, что меня подменили в роддоме, настолько непохожа я на них.

Нет, чисто внешнее сходство, конечно, отрицать было сложно. Каштановые волосы, светло-карие глаза, пухлые губы — мы с сестрами были копиями отца и между собой были очень похожи.

Только вот самая старшая, Белла, была высокой и тощей, словно модель. Этим она отличалась от меня и Венеры. У меня с сестрами была небольшая разница в возрасте: Белле двадцать два, Венере двадцать, ну а мне семнадцать.

Но, несмотря на это, мы никогда не были действительно близки. У Венеры и Беллы было много общего: они вместе гуляли по магазинам, читали глянцевые журналы, ходили на маникюр дважды в месяц, а по выходным тусовались в лучших клубах нашего города.

Мне же это все не было интересно. Я не красила ногти, да и вообще красилась очень мало. Глянцевым журналам я предпочитала книги. Причем желательно библиотечные, потому что они хранили историю.

Мне нравилось представлять людей, которое читали эти книги до меня. Это могла быть пятиклассница, которая только что поссорилась с лучшей подругой и ищет в книге утешение. Или молодой студент, который впервые в жизни влюбился, и книга помогает ему подыскать нужные слова для описания чувств к той самой.

Читая, я воображала, как пятиклассница и студент пробегали по этим строкам до меня. О чем они думали? Коснулись ли слова их души? Запомнились ли они им?

А еще мне нравилось нюхать книги. Они пахли лучше, чем самые дорогие духи Беллы. Для меня книги были живыми. Не знаю, к счастью или к сожалению, но именно книги были моими лучшими друзьями. Они казались мне гораздо умнее сверстников, ведь, читая, можно было найти ответы даже на самые непростые вопросы.

Но не подумайте ничего такого! Я очень люблю людей! И моя любовь к ним ничуть не меньше от того, что с ними мне обычно скучнее, чем с книгами. Все люди в душе добры и по-своему красивы. Просто иную красоту надо разглядеть. Я это знаю точно.

Родители у меня — очень обеспеченные люди. Мы живем в большом красивом доме элитного коттеджного поселка. А еще у нас есть чудесный садик, за которым мы ухаживаем с мамой вдвоем.

Белла и Венера не любят копаться в саду, от этого их маникюр портится. Мама тоже работает только в перчатках. А вот мне нравится земля. Люблю, как она пахнет, и какова она на ощупь. Земля — это жизнь. Из нее произрастают овощи, деревья и цветы. Как можно ее не любить?

Мой папа — успешный бизнесмен. А мама после замужества не работала ни дня. Денег у нас всегда было предостаточно. И на вещи, и на машины, и на путешествия. Иногда мне кажется, что отцовские доходы испортили моих сестер. Порой они были слишком меркантильными: оценивали людей по одежде и не соглашались встречаться с парнями без тачки.

Конечно, теперь времена их свиданий в прошлом. У обеих есть парни, если их можно так назвать. Месяц назад Белла получила от своего Анатолия предложение руки и сердца, и теперь наша семья готовилась к пышной свадьбе.

Анатолию тридцать четыре, и, по-моему, он уже начал лысеть. Вы знаете, у мужчин так бывает, что волосы надо лбом становятся очень редкими и образуют форму сердечка. Со стороны это выглядит довольно забавно, но, кажется, Беллу это не смущает. Может, потому, что Анатолий занимается строительством торговых центров в нашем городе и ездит на машине, которая стоит как двухкомнатная квартира?

Венера, наверное, тоже скоро выйдет замуж. Ну, по крайней мере она говорит об этом не менее пятнадцати раз на дню. Серьезно, я считала. До помолвки Беллы эта цифра была в три раза меньше.

Венера встречается с Федом. Он сын одного местного банкира и в целом неплохой парень. Правда, он частенько доводит Венеру до слез тем, что слишком часто тусуется в клубах в обществе сомнительных девушек. Но чего моя сестра ожидала от парня, с которым она сама познакомилась в баре и с которым переспала на втором свидании?

По сравнению с личной жизнью Венеры, напоминающей кипящий страстями бразильский сериал с бурными ссорами и не менее бурными примирениями, моя больше походила документальное кино о космосе.

Я и Артем вместе уже четыре года. Он сын папиного бизнес-партнера. Мы познакомились, когда мне было тринадцать, и сразу понравились друг другу. Родители всячески способствовали нашему союзу, а я не видела смысла им перечить.

Артем был старше меня всего на три года. Умен, обаятелен и красив. Он тоже любил книги, учился на юридическом факультете и, как говорила моя мама, имел перспективное будущее. Почему бы и нет?

Обычно мы с Артемом встречались раза три в неделю. Он забирал меня после школы и вел в какой-нибудь "приличный" ресторан. Артем был очень щепетилен в вопросах приличия. Он ходил только в "приличные" магазины, стригся только в "приличных" парикмахерских и общался только с "приличными" людьми.

Иногда я подшучивала над ним из-за этого, но Артем говорил, что я еще маленькая, и ничего не понимаю. "Связи и с статус в обществе решают все!" — пояснял он мне, когда я высмеивала его стремление везде и всегда производить благоприятное впечатление.

После ресторана мы иногда шли в кино, а иногда просто гуляли. Артем часто бывал у нас дома, и родители встречали его как дорогого гостя. Мама тут же начинала суетиться, наливала чай и доставала самые вкусные конфеты.

Сладости, кстати, в нашем доме всегда хранились в верхнем ящике кухонного гарнитура. Все дело в том, что в нашей семье конфеты и печенье ели только я и отец. Мать и сестры были одержимы манией сохранения фигуры, поэтому убирали вкусняшки подальше от своих глаз, чтобы не соблазняться ими лишний раз.

Мы с папой из-за фигуры особо не заморачивались, так что ели сладкое столько, сколько хотели. Мой папа вообще жил и действовал так, как пожелает. Захотел уехать на рыбалку на три дня — уехал. Захотел купить себе новый автомобиль — купил. С мамой он практически не совещался, но она не возражала. Ведь его денег хватало и на то, чтобы она тоже ни в чем себя не ограничивала.

Что касается моих желаний, то у меня была мечта, о которой никто не знал. Я бы хотела стать известной поэтессой, как Цветаева или Ахматова.

Дело в том, что уже несколько лет я пишу стихи. Разные. В основным про жизнь, про книги и про совершенствование мира. Пишу в стол, потому что мне страшно их кому-то показать. В этих стихах моя душа. Такая, какая есть. А показывать обнаженную душу всегда боязно. Вдруг обсмеют, обругают или скажут, что неталантливо? А душа у меня очень ранимая, от таких слов сразу заболеет. Поэтому я не знаю, хватит ли у меня смелости на то, чтобы показать их миру.

Вот так вкратце можно описать мою жизнь. Ничего особо впечатляющего или фантастического, но я ее люблю. Обожаю свой дом, очаровательный садик, волонтеров-единомышленников, родителей и даже сумасбродных сестриц. В моей жизни все размеренно и спокойно. И мне нравится этот покой.

Поэтому, если бы кто-то сказал мне, что совсем скоро моя жизнь перевернется с ног на голову и уже никогда не будет прежней, я бы не поверила. А зря.