Любовная капитуляция

15

Эндрю понял, что он — арестант, через час после отъезда Донована, Кэтрин и Энн, обнаружив, что за ним присматривают так, словно он один из заключенных в подвалах замкового донжона. Это произвело на него тягостное впечатление. Оставалось одно — размышлять, а размышлять он мог только об Энн и о собственной унизительной беспомощности.

Ему во что бы то ни стало следовало заполучить в руки текст письменной договоренности между лордами-изменниками и Англией. Документ, в руках с которым он смог бы иметь дело с Донованом Мак-Адамом и королем, документ, который мог даровать ему Энн… Но, даже если бы для этого потребовалось создать предлог к войне между двумя государствами, он не позволит королю и его приближенным превратить Энн в жертвенного ягненка!

Эндрю оставил дверь комнаты приоткрытой, чтобы слышать, как хозяева вернутся. Но шел час за часом, а их все не было. Наконец он услышал знакомые голоса, потом раздались шаги Энн и стук двери ее комнаты. Немного погодя до него долетело оглушительное хлопанье дверью и скрежет замка: это Кэтрин вернулась к себе. Эндрю улыбнулся: Доновану предстояло испить свою чашу до дна.

Он ждал тяжелой поступи по ступенькам и звука еще одной закрывающейся двери, но минуты шли, а ничего не происходило. Казалось, Донован вообще не собирался возвращаться в свою комнату.

Эндрю снова не смог удержать улыбки. Без сомнения, Донован расспрашивал сейчас своих людей, не пытался ли англичанин сбежать. К счастью, Эндрю, искушенный в такого рода вопросах, сам несколько раз продемонстрировал стражникам факт своего присутствия в доме, так что Доновану придется испытать разочарование. Разумеется, Эндрю понимал, что ничем уже не сможет развеять его подозрения, и предчувствовал, что однажды они снова сойдутся на узкой тропе.

Эндрю хотелось сказать Энн хотя бы слово перед тем, как девушка заснет, увидеть ее, попытаться успокоить. Но Донован медлил, Энн, вероятно, уже уснула, и Крейтон через некоторое время тоже заснул.

На следующее утро за завтраком Эндрю был сперва обрадован, а затем огорчен: Донован объявил, что Кэтрин переезжает в замок по крайней мере на две недели. Для Эндрю это означало, что, исключая слуг, он и Энн останутся наедине. Но его надежде не суждено было сбыться.

— Разумеется, — небрежно обронил Донован, не сводя взгляда с Эндрю, — леди Энн составит компанию сестре, поскольку тоже примет участие в церемонии венчания.

На лице Мак-Адама читалось такое самодовольство, что Эндрю захотелось его чем-нибудь треснуть.

— Означает ли это, что я должен следовать за леди в замок, милорд?

— Не вижу в этом никакой необходимости.

— Это мой долг, сэр. И приказ лорда Мак-Леода. Мне бы очень не хотелось давать ему повод для упреков.

— Вы хотите сказать, что в замке ваши хозяйки не будут чувствовать себя в безопасности?

Донован вопросительно приподнял бровь,

— Я всего лишь хотел сказать, сэр, что на меня возложены обязанности, которые я намерен выполнить со всей ответственностью.

— Это понятно, — сказал Донован. — И все же мне показалось…

— Милорд! — прервала его Энн.

— Да, леди Энн?

— Я восприняла бы как знак особого расположения, если бы вы позволили Эндрю сопровождать нас. Конечно, я всеми силами помогу Кэтрин, но в силу ее занятости я по сути останусь одна. Эндрю наш друг, один из немногих, которые у нас остались.

— Друг, — повторил Донован. Он был уверен, что Эндрю много больше, чем просто друг Энн, но не собирался селить вероятного врага в своих апартаментах, тем более на время своего отсутствия. И без того ему приходилось сдерживаться от искушения немедленно арестовать англичанина и хорошенько допросить его. — Боюсь, леди Энн, мне придется лишить вас общества вашего слуги на некоторое время. Он поедет со мной.

Эндрю насторожился. Спорить было бессмысленно: Донован и не спрашивал его мнения, но ему стало интересно, что тот задумал.

— И куда же вы направляетесь? — пришла к нему на помощь Энн.

— Завтра вечером ожидается сражение, — почти презрительно сказал Донован, — и я решил, что ваш домоправитель, с его искусством владения мечом, сможет так же умело защищать дело короля, как он до сих пор защищал ваше семейство. Но поскольку дом вскоре станет моим, ему придется надеть форму с моим гербом.

— Слушаюсь, милорд, — сказал Эндрю, поднимаясь.

— Милорд!.. — Энн тоже встала из-за стола; голос ее звучал почти умоляюще.

Эндрю бросил на нее тревожный взгляд и поспешно перебил:

— Я сейчас же приготовлюсь, сэр. Всего хорошего, леди Энн. Будьте уверены, я вернусь в полном порядке и смогу снова приступить к своим обязанностям.

Донован молча вышел из комнаты, за ним следовал Эндрю. На минуту в комнате воцарилась тишина, а затем Энн прошептала:

— Счастливого пути, Эндрю.

Через пару часов после отъезда Донована и Эндрю сестры отправились в замок. Им выделили удобные комнаты, они часто проводили время с Мэгги, и ее доброжелательность и сочувствие помогали Энн и Кэтрин бороться со своими грустными мыслями.

Мэгги была бы ошеломлена, если бы знала, на ком сосредоточены мысли Энн. Ошеломлена, но едва ли испугана или встревожена. Она не хуже сестер Мак-Леод знала силу любви.

Приготовления к свадьбе шли полным ходом. Кэтрин оставалось надеяться лишь на чудо, которое избавило бы ее от супружества с Донованом; ненамного лучшим казалось положение Энн. Она догадывалась, что гнев и подозрительность Мак-Адама по отношению к Эндрю с каждым днем усиливались, и его жизнь висит на волоске. Крейтона могли убить, по приказанию Донована, где-нибудь в лесу или арестовать и пытать по возвращении в замок.

Расчет Донована оказался дьявольски простым: он приставил Эндрю к себе в качестве слуги и держал его под своим неусыпным оком каждую минуту дня и ночи.

Неожиданный карательный набег на мятежные части Леннокса и Лайла увенчался полным успехом.

Дорога, по которой они сейчас скакали, была ровной и сухой, и для такого опытного всадника, как Эндрю, не составляло труда вздремнуть в седле. Ему предоставилась возможность увидеть короля и Донована в деле, и он убедился, что имеет дело с грозными соседями Англии, — умными, решительными, храбрыми. От них зависело даровать мир Шотландии или обрушиться войной на Англию. Крейтон в полусне старался проанализировать увиденное, пока лошади трусцой приближались к эдинбургскому замку. Да, если он снова увидит Англию, ему будет за что благодарить судьбу.

Эндрю знал, что с него не спускают глаз. Малейшая ошибка — и дальше следовали бы тюрьма, допросы, мучительная казнь. Его брали на измор, не давали покоя ни днем, ни ночью, и он почти не спал все это время. Крейтон не сомневался: если бы не его способность спать в самом неудобном положении, улучая каждую минуту, он бы давно уже сломался.

Но этого не произошло. Он связно отвечал на внезапные вопросы и покорно исполнял самые унизительные приказания; он успевал гладко выбриться, проследить за чистотой одежды; как бы он ни устал, он никогда не позволял себе заснуть, не приведя в порядок лошадь, и Доновану так и не удалось поймать его ни в один из своих многочисленных капканов.

Но в эти последние несколько часов перед возвращением в королевский замок Эндрю начало одолевать смутное беспокойство: ему казалось, что где-то он все-таки недоглядел. Казалось, Донован принял какое-то решение относительно его судьбы, и Эндрю чувствовал себя беспокойно.

— А вон и башни замка, — ворвался в дрему Эндрю чей-то голос.

Он поднял голову: его спутник улыбался ему. Солдаты никак не могли взять в толк, за что Донован так невзлюбил англичанина: им он очень нравился — уверенный в себе, простой в общении, обязательный и острый на язык.

Отряд остановился, и Эндрю услышал, как капитан Скотт, ехавший рядом с Мак-Адамом, окликает его по имени.

— Да, сэр? — отозвался он.

— Сойди с коня.

Эндрю спешился, передал уздечку соседу и ждал, скрывая раздражение и тревогу.

— Затяни подпругу лошади его светлости!

Эндрю подошел к Доновану.

— Где именно, милорд? — спросил он, поднимая голову.

— Слева, — ответил тот.

Эндрю нашел развязавшийся ремень и затянул его под пристальным взглядом Донована. Проверив, все ли в порядке, он поднял глаза.

— Это все, что вам угодно, милорд? — спросил он тихо, но голубые глаза его сверкнули.

Мак-Адам зловеще усмехнулся:

— Пока что да.

— Хорошо, милорд.

Эндрю шлепнул скакуна по крупу и направился к своей лошади, — медленно, но не настолько, чтобы его поведение можно было расценить как вызов. Он вскочил в седло и лишь улыбнулся на свирепый взгляд Скотта. Вновь он мог вздремнуть и открыл глаза уже у самого замка.

Теперь от его сонливости не осталось и следа. Жадно вглядываясь вперед, Эндрю даже приподнялся в седле от нетерпения, чувствуя в себе, невесть откуда взявшуюся, энергию.

Миновав северные ворота, они очутились во дворе замка. Теперь уже Эндрю пристально наблюдал за своим соперником. Как он решил с ним поступить? Сейчас у него была последняя возможность бежать!.. И тут он увидел Энн. У Эндрю перехватило дыхание. Девушка стояла, закутавшись в плащ, и легкий шарф развевался по ветру. Лицо ее разрумянилось на холоде, и она стояла всего в каких-нибудь пятнадцати шагах от него. Неожиданно Крейтон почувствовал, что девушка дожидается именно его, ее глаза ищут его в толпе всадников. Он вдруг понял, что ей движет любовь, и от этой мысли на сердце у него стало тепло.

Энн шагнула к нему, и он, несмотря на грозящую опасность, ободряюще улыбнулся ей. Девушка вдруг побледнела, словно испугавшись за него… Гордость не давала ей сказать об этом страхе даже сестре. Эндрю понял, сколько бессонных ночей ей пришлось провести, как напряжены должны быть ее нервы, но сказать ей то, что ему хотелось бы, он не мог: слишком велика была опасность. Где это видано, чтобы слуга бросался к своей хозяйке и обнимал ее… Вечером или завтра утром он попытается увидеться с ней. А пока Эндрю тронул поводья и двинулся так, чтобы проехать рядом с ней. Он услышал тихий голос Энн:

— Как дела, Эндрю? Надеюсь, вы довольны вашей службой на новом месте. Вы отлично выглядите.

— Да, все хорошо, ваша светлость. ― Он почувствовал, как забилось в его груди сердце, и взглянул в лицо девушки, которую не видел столько времени. — Вы тоже замечательно выглядите. Я счастлив, что снова могу служить вам.

Больше они сказать друг другу ничего не успели: сзади подъехал Донован. Энн с улыбкой обратилась к нему:

— Моя комната в южной башне оказалась на редкость удобной, а комната леди Кэтрин устроит даже принцессу. Мы благодарны вам за такую заботу.

Эндрю, низко поклонившись, слез с коня и повел его на конюшню, чувствуя на себе пристальный, неприязненный взгляд Донована и нежный — Энн. Времени для бегства оставалось все меньше, но Эндрю решился продолжить игру до конца: будущее отношений между Англией и Шотландией по-прежнему зависело от успеха его дела. Но еще крепче, чем политические интересы, в Эдинбурге его удерживало чувство к Энн.

Кэтрин переборола свое стремление спуститься во двор, чтобы встретить прибывшее войско, наголову разгромившее мятежников. Ведь вполне могло оказаться, что Донован ранен… или даже убит. Для нее это означало бы свободу, но почему-то эта мысль мучила девушку, надолго лишая сна. Теперь же она не желала смиренно приветствовать приезд своего будущего господина, по воле которого через несколько дней должна была состояться ненавистная ей свадьба. Она знала, что во все концы страны уже разосланы приглашения, так что огромный замок, вероятно, будет тесен для гостей, замковых конюшен скорей всего не хватит, а приглашенные из числа менее знатных вынуждены будут делить комнаты друг с другом. Кэтрин видела, что за ней пристально наблюдают и обсуждают каждый ее шаг, поэтому ее выход на встречу Донована Мак-Адама будет расценен придворными сплетниками как победа последнего, а следовательно — как ее капитуляция. Зато ее невыход, по меньшей мере, должен был продемонстрировать силу ее духа и вывести из себя самовлюбленного жениха. Пусть побесится, подумала девушка. Может быть, он наконец поймет, что не все можно купить или взять силой.

Она подошла к окну и стала так, чтобы ее не было видно снизу. Взгляд ее перебегал от одного человека к другому, пока не выхватил из толпы знакомую широкоплечую фигуру. Донован стоял, разговаривая с каким-то человеком, одной рукой удерживал за поводья великолепного черного жеребца, а другой, держа украшенный перьями, шлем. От него так и веяло уверенностью и силой; казалось, он нисколько не устал после изнурительного похода.

С невольным интересом девушка вгляделась в собеседника Донована, думая про себя, что любой другой на его месте первым делом отправился бы к своей невесте. Любой, но не он, мелькнула у нее болезненная мысль. Для него она — лишь часть своего приданого…

Кэтрин, расстроенная, отошла от окна, и в это самое мгновение Донован взглянул вверх. В окне его невесты никого не было видно, и его, в свою очередь, больно задело равнодушие Кэтрин. Он прошел по коридору в ее покои и в восхищении замер на пороге: перемены обстановки, произведенные усилиями Кэтрин, были замечательны. В часовне также были сделаны приготовления к свадьбе: расставлены свечи, приобретены роскошные парчовые ризы. Кэтрин постаралась на славу, и с тем большим нетерпением Доновану захотелось увидеть ее саму.

Он решительно прошел по коридору и громко постучал в дверь. К его изумлению, ее открыла сама Кэтрин.

Мак-Адам вновь поразился ее красоте — во время похода у него не было времени думать о невесте, и ее образ немного потускнел в его памяти. От одного ее вида у Донована перехватило дыхание.

Темно-зеленое платье бросало блики на золотистые волосы Кэтрин, а в глазах ее плясали золотистые искры. В душе Донована проснулось чувство нежности к невесте, столь несвойственное ему, он жаждал, чтобы та приветствовала его поцелуем, жаждал обнять ее и целовать так, чтобы ее страсть соревновалась с его неистовством. Но Мак-Адам решил, во что бы то ни стало, скрыть свои истинные чувства.

— Разве у вас нет служанок, миледи? — резко спросил он, проходя вслед за ней в комнату.

— Дел так много, милорд, а времени так мало.

— Да, скоро наша свадьба. Ты прекрасно выглядишь, Кэтрин.

— Что ж, у меня все хорошо, — сказала она, стремясь голосом выразить холодность. Вспомнив о сестре, девушка первым делом спросила: — Могу я поинтересоваться о делах Эндрю? С ним все в порядке?

Если бы Донована полоснули палашом, удар едва ли получился бы более разящим: на какой-то момент ему показалось, что ревность и ярость задушат его. Он уже был готов отдать приказ об аресте Эндрю, и теперь еще больше утвердился в своем намерении. Англичанин мог оказаться кем угодно, но одно Донован знал точно: он не из тех, кто повинуется приказам, а из тех, кто их отдает.

— Тебя он больше не должен интересовать. Он у меня на службе, и тебе нечего беспокоиться. Я прослежу, чтобы с ним обращались так, как он того заслуживает.

— Благодарю, милорд.

Донован понял, что Кэтрин собирается держаться ним как можно церемоннее, избегая называть его по имени. Его невесте приятно было услышать о здравии Эндрю, но благополучие жениха ее, очевидно, нимало не интересовало.

— Не стоит благодарностей. К вам на службу англичанин не вернется и останется при мне.

— Но почему? — подняла брови Кэтрин.

Бедняжка Энн после ее замужества оставалась совсем одна, а теперь ее лишали еще и защиты Эндрю.

— Почему он тебя так интересует, Кэтрин?

В голосе Донована зазвучало подозрение; еще одно неловкое слово, и на голову Эндрю мог обрушиться его гнев. Мысль о том, что причина раздражения Мак-Адама — ревность, доставила Кэтрин немалое удовольствие, но нельзя было навредить Эндрю, а тем самым и Энн.

— Эрик всецело полагался на него, и мы ему многим обязаны. Поэтому я рада, что с ним все в порядке.

— И только этим объясняется твой интерес к нему?

— Разумеется. А что тебя удивляет?

Мак-Адам прекратил пикировку:

— К сожалению, меня зовет долг. Вновь мы встретимся только в день свадьбы. Да, совсем забыл сказать тебе комплимент: часовня и большой зал изумительно подготовлены.

— Благодарю, милорд. Он хотел сказать еще что-то, сломить ледяную стену отчуждения между ними, но промолчал. Скоро поле боя окажется за ним. Не сказав ни слова, он развернулся и вышел.

Кэтрин посмотрела ему вслед. Ни слова приветствия при встрече с ней, ни проблеска нежности. Ничего.

— Варвар, — пробормотала она, стараясь удержать подкатывающиеся к глазам слезы.

Никогда она не заплачет из-за этого мужлана с каменным сердцем.

В день свадьбы Кэтрин проснулась в несусветную рань. Она лежала в кровати, слушала тишину и смотрела, как темнота за окнами сменяется первыми проблесками рассвета. Через несколько часов она и Донован будут обвенчаны. Девушке невыносимо захотелось остановить время. Она мысленно перебрала, не забыла ли чего для праздничного пира, и не могла не улыбнуться при мысли, как вытянется лицо Донована, когда он увидит счет на тысячи фунтов. Она намеревалась продемонстрировать королю и Мак-Адаму, что Мак-Леоды умеют гулять по-королевски: триста четвертей пшеницы для выпечки самого лучшего белого хлеба, триста бочонков эля из замковой пивоварни, сто бочонков вина, сто быков, шесть вепрей, тысяча овец, три сотни молочных поросят и телят, четыреста жареных лебедей, две тысячи гусей, тысяча каплунов. В добавок к этому зажаренные целиком олени, полторы тысячи пирогов с олениной, рыбой и устрицами; полторы тысячи тарелок студня, пироги со сладкой начинкой, горячие и холодные кремы, лакомства из сахара и вафли. Другие затраты были тоже немалые: Кэтрин вспомнила про свечи из чистого воска в часовне, фонтаны во дворе, брызжущие вином. Кое-что должно было перепасть горожанам и окрестным крестьянам. Когда счет из Эдинбурга придет, Донован будет вне себя: один ее костюм обошелся в две тысячи фунтов. Но ее мысли перебила пришедшая будить ее служанка.

— Я уже проснулась. Который час?

— Около восьми, сударыня. Ванна для купания готова.

Кэтрин выбралась из постели и опустилась в теплую, благоуханную воду, потом вылезла из лохани и дала себя вытереть. На нее надели атласную нижнюю юбку и блузку, обе — белого цвета. Служанки расчесали ей волосы, блестевшие и переливавшиеся не хуже атласа; они свободно ниспадали на плечи. Затем служанки обрызгали Кэтрин духами, она встала, и на нее через голову надели платье. Оно было из белого бархата и оторочено белым горностаем; длинное, идеально сидящее на невесте, оно ниспадало на пол мягкими складками. Рукава тоже были длинными, слегка прикрывающими ладонь, вырез — квадратным, и в глубоком проеме груди изящно поблескивал золотой кулон, украшенный жемчужинами. Кэтрин только в этот момент осознала, что с прошлым окончательно и бесповоротно покончено, начинается новая жизнь; словно во сне, она медленно сошла по лестнице в сопровождении служанок, несущих за нею длинный шлейф.

В старинной часовне царила тишина. Свет солнца, просочившийся через витражи, смешивался с блеском свечей. У алтаря ее уже ждал Донован. Он, поклявшийся всю жизнь оставаться холостяком, в освещенной дрожащим светом часовне дожидался прихода женщины, которая не желала видеть его своим мужем. Повернув голову, он увидел приближающуюся Кэтрин, и вдруг ему показалось, что кто-то навалил камень ему на сердце, которое забилось часто и напряженно. Кэтрин была настолько красива, что Донован с трудом мог поверить, что это его невеста.

Он взял ее руку в свою, ощутив прохладу девичьей кожи, и, взглянув ей в глаза, понял — она его не боится. Ему было приятно это открытие: в конце концов, он желал видеть перед собой невесту, а не запуганную до полусмерти наложницу.

Венчание заняло немного времени: священник благословил их, Кэтрин медленно повернулась к мужу, и он, обняв ее, нежно поцеловал. Затем Донован чуть отстранил девушку, и Кэтрин подняла на него глаза; его надменность куда-то пропала, глаза смотрели внимательно и серьезно. Улыбнувшись, Донован взял жену за руку и повел из часовни — на пир.

В центре зала на возвышении стоял огромный стол, накрытый белой, ниспадающей до пола скатертью. Кэтрин и Донован заняли свои места, и гости подняли бокалы за здоровье и счастье новобрачных. Торжество, приготовленное Кэтрин, приятно изумило короля и Мэгги, а Донован ощутил гордость за жену. Для короля и Мэгги был предусмотрен отдельный стол, и хотя первые кубки полагались Доновану и Кэтрин, она, наполнив их вином, передала чаши Якову и его пассии, которые осушили их за здоровье молодых; ощущение всеобщего празднества наполнило зал.

Донован взглянул на стол, где нежная белая ручка новобрачной легла на скатерть рядом с его, загорелой и огрубевшей, и накрыл ее ладонь своею; Кэтрин вздрогнула и повернула к нему свое лицо. Глаза ее расширились, она улыбнулась Доновану, и он ответил улыбкой. С неожиданной ясностью он осознал, что его ждет еще множество сюрпризов — приятных и, может быть, далеко не приятных. Кэтрин вовсе не капитулировала; просто она оставила те оборонительные рубежи, защищать которые не оставалось никакой возможности. Итак, она начала с ним сражение и проиграла. Сегодня она становится его собственностью, а вечером… Девушка на минуту прикрыла глаза и судорожно сглотнула, затем незаметно взглянула на Мак-Адама. Тот сидел, откинувшись в кресле, и она поняла, что он за ней следит и читает каждую ее мысль. Кэтрин залилась краской…

Начались танцы, и празднество приобрело еще более неистовый характер. Вино текло рекой, и Кэтрин тоже потянулась к своей чаше, но рука Донована легла на ее ладонь.

— Не сейчас, миледи, — сказал Мак-Адам мягко. Он отбросил прядь волос со щеки жены, коснувшись своими сильными пальцами ее нежной кожи. — Или вам не терпится напиться, как неопытной девочке?

Кэтрин окаменела. Времени не оставалось. Игра окончена. Выхода не было, бежать было некуда. Руки у нее вспотели, голова начала кружиться.

Донован безжалостно сказал:

— Нам пора.

— Пожалуйста… Еще немного посидим…

— Нет. Даю тебе на приготовления час. Этого будет вполне достаточно.

— Хорошо, милорд, — сказала Кэтрин еле слышно.

Они встали со своих мест, и король в последний раз поднял чашу за счастье новобрачных. Затем Кэтрин под приветственные крики гостей покинула пиршественный зал.

Донован смотрел, как молодая жена уходит через арочный проход. Расслабляясь, он откинулся в кресле, удерживая свое воображение от искушения представить ее приготовления. Ему стало почти смешно, когда он обнаружил, что руки у него трясутся, и он потянулся за кубком вина. Ни в коем случае нельзя было давать Кэтрин понять, что она производит на него такое впечатление.

Кэтрин тем временем стояла в спальне, Энн и служанки снимали с нее свадебное платье. Затем на нее надели тонкую ночную рубашку из черного шелка — наряд для первой брачной ночи. В огонь подбросили свежих дров, хотя Кэтрин и без того вся пылала.

Энн, отпустив служанок, поцеловала Кэтрин в щеку.

— Кэтрин…

— Энн, дело сделано, и мне следует быть на высоте.

— Может быть, это потребует мужества больше, чем ты думаешь. Донован…

— Он думает обо мне как о вещи, — закончила за нее Кэтрин. — Не беспокойся, Энн. Я не боюсь. Может быть, мой брак заставит короля на время оставить тебя в покое.

— Сомневаюсь… Кэтрин, так это все из-за меня?! Я не перенесу такой жертвы!

— Нет, ты тут ни при чем. Это воля Мак-Адама. Тебе пора идти, Энн.

— Ты боишься?

— Нет.

Энн не была уверена в искренности Кэтрин, но делать было нечего. Поцеловав сестру, она вышла. Девушка осталась наедине со своим страхом, в котором она не могла признаться никому, кроме себя самой. Вскоре она услышала в коридоре шаги…