Любовница короля

Глава 9

Жюли сочиняла новогоднее письмо Катрин де Салабери. Они с Катрин регулярно переписывались. Жюли сообщала ей светские сплетни и рада была слышать обо всем, что происходило у де Салабери. И вот, оторвавшись от письма и посмотрев на Эдуарда, она спросила:

— Есть у тебя что передать для Луи и для милой Мышки?

— Это зависит от того, что ты уже написала.

Эдуард поднялся, подошел к ней и прочел письмо. Потом придвинул стул, сел и приписал:

Глаза Жюли светились счастьем.

— Спасибо тебе, mon ami!

Она наклонилась и поцеловала Эдуарда, а он, заметив на ее щеках слезы, прижал любимую к себе, нежно обнял и поцеловал.

Жюли мысленно послала Небесам благодарственную молитву. Она чувствовала, что невзгоды обойдут ее стороной. Не то что несчастную Марию Фитцхерберт и бедняжку Дороти Джордан.

Жюли шла к входной двери, собираясь выйти на улицу, где ее ждал экипаж, когда какой-то странный приглушенный звук из библиотеки заставил ее остановиться.

Она никогда не беспокоила Эдуарда по утрам, но что это за странный звук? Похоже на всхлипывание. Это и было всхлипывание. Эдуард!

Жюли распахнула дверь и, все еще держась за дверную ручку, смотрела на Эдуарда. Тот, обхватив голову руками, содрогался от рыданий.

Жюли опустилась перед ним на колени.

— Что случилось, Эдуард? Что случилось?

Не поднимая головы, он ткнул пальцем в листок бумаги на столе. Не вставая с колен, Жюли попыталась прочесть, но это оказался всего лишь какой-то список имен. Эдуард пытался что-то сказать, но единственное слово, слетавшее с его губ, было: «Эдуард… Эдуард… Эдуард».

И вдруг сердце у Жюли словно сковало льдом. Она поняла все. Поднявшись на ноги, она прочла список… кровавый список погибших, где увидела лишь одно имя. Лейтенант Эдуард де Салабери погиб в боевых действиях в Байдосе.

Ноги у Жюли подкосились. Она опустилась на пол и долго безутешно заливалась слезами, уткнувшись лицом в колени Эдуарда. Нежно гладя ее по волосам, Эдуард понимал, что должен как-то утешить милую сердцу женщину, но оба так и не могли найти слов, чтобы выразить свое горе.

Измученная, Жюли позволила горничной увести себя в свою комнату. Она приняла снотворное, но так и не смогла уснуть. Перед ее глазами, словно наяву, проплывали картины. Вот маленький Эдуард спешит за ней повсюду, смеясь над ее париком, вот он восторженно глазеет на сцену из их театральной ложи и просит разрешения послать маме домой красивую атласную «программку», вот он бегает по дому и заводит все механические игрушки подряд… А вот они с Эдуардом на обряде крещения… Они ведь были крестными родителями малыша!..

Наполеон отрекся от власти и теперь, проживая в ссылке на острове Эльба, больше не мог терроризировать Европу. Англия ликовала, готовясь к торжествам. Богатых снова ждали бесконечные ассамблеи, балы и маскарады, бедные же готовились к деревенским праздникам и ярмаркам с запеченной на вертеле говяжьей тушей и фейерверками. Все это буйство радости устраивалось в честь восстановления на французском троне династии Бурбонов и восшествия на престол Людовика XVIII, брата убитого на гильотине короля. Людовик, до сих пор скрывавшийся в изгнании в Бэкингемшире, теперь должен был прибыть в Лондон с величайшими помпой и почетом. Две тучные монаршие особы, регент и Людовик, ехали в регентской карете, запряженной восемью белыми лошадьми, с форейторами в ливреях, украшенных эмблемой королевской династии Бурбонов — золотой лилией на белом фоне. Рядом, вместе с другой знатью, гарцевал на боевом скакуне Эдуард.

В Карлтон-Хаус был устроен прием, где Эдуарда одним из первых представили Людовику. Три дня спустя Людовик покинул Лондон, и Эдуард с братом, герцогом Сассекским, провожали его до самого Дувра верхом. В Дувре под рукоплескания ликующей толпы французский монарх взошел на корабль, чтобы отплыть на родину. А на пирсе, церемонно кланяясь, его провожали английский регент, герцог Кентский и герцог Сассекский.

Едва знамена Бурбонов были сняты, как на смену им на улицах вывесили другие цвета — Лондон встречал русского царя и короля Пруссии.

А повсюду, от великосветских салонов до самых грязных трактиров, плодились слухи. Где принцесса Уэльская? Правда ли, что она уехала за границу? А восемнадцатилетняя принцесса Шарлотта? Выйдет ли она замуж за кронпринца Оранского или уже предпочла прусского принца Фредерика? И этот молодой красавчик из свиты царя, принц Леопольд Кобург, зачем он приехал сюда?

Полным ходом шли приготовления к празднествам в честь герцога Веллингтона и его военных побед. И хотя у Жюли совсем не было настроения участвовать в увеселениях, она понимала, что должна находиться рядом с Эдуардом.

Женщина пока еще не нашла в себе сил написать месье и мадам де Салабери и ждала, когда их горе немного поутихнет.

Казалось неразумно и несправедливо жестоким, что судьба может наносить удар за ударом по одной и той же семье в такое короткое время. Но удар оказался неотвратим — перед самым приемом в честь Веллингтона в Карлтон-Хаус Эдуарду пришло сообщение, что Морис и Шевалье де Салабери умерли в Индии от лихорадки.

Жюли чуть не лишилась рассудка от горя. Целыми днями она сидела взаперти у себя в комнате, безучастная и безразличная к мучениям Эдуарда. Разве сможет она теперь написать Катрин? Что скажет ей в утешение? Жюли понимала, что Эдуарду сейчас существенно легче, чем ей. Все это время он был занят подготовкой приема в честь Веллингтона, который предполагал стать самым ярким событием года. У Жюли не было желания являться туда — каждый мужчина в военной форме неизменно напоминал бы ей трех погибших мальчиков де Салабери.

Лишь совместными усилиями друзьям удалось внушить ей, что де Салабери, как семья военная во многих поколениях, должны принять эти смерти как подобает тем, кто воспитан в мужественных традициях.

Принять участие в чествовании победителя собрались все члены королевской семьи — регент в сопровождении матери королевы, а за ними все его братья и сестры. Даже герцогиня Йоркская выбралась из своего затворничества в Оутлендс, чтобы на церемонии стоять рядом с мужем.

Жюли была рада, что ее присутствие там необязательно. Она не испытывала желания прославлять войну и все, что с ней связано. Сейчас ей хотелось только молиться за Шарля де Салабери, чье имя в последнее время часто упоминалось в сводках как имя одного из самых храбрых и доблестных солдат, сражающихся с американцами. «Пожалуйста, Господи, сохрани им этого, теперь единственного сына!» — молила Жюли.

Эдуарда огорчало такое подавленное состояние Жюли, отклоняющей все приглашения принять участие в роскошных торжествах. Однако, сообщив, что пригласил к ним на ужин принца Леопольда, Эдуард и слушать не захотел возражений:

— Нам это даже пойдет на пользу, ma petite. Он молод, красив… а нам с тобой сейчас не помешает молодая компания.

Жюли сама удивилась тому, каким неожиданно приятным оказался для нее этот вечер. К принцу она сразу почувствовала симпатию. А он был довольно откровенен, признавшись, что приехал просить у регента руки его дочери. Он уже встречался с Шарлоттой несколько раз, но пока не получил ободряющих намеков ни со стороны самой леди, ни со стороны ее отца. И теперь просил герцога Кентского помочь. Жюли украдкой бросила на Эдуарда предостерегающий взгляд, который красноречиво призывал его вспомнить обещание не вмешиваться. Эдуард понимающе улыбнулся в ответ.

С этого вечера принц стал частым гостем в их доме. Эдуард все больше проникался симпатией к молодому человеку, который, сняв единственную комнату в одном из частных отелей на Хай-стрит, мог, как никто другой, оценить роскошь и уют особняка в Касл-Хилл.

Они очень сожалели, когда ему пришлось срочно покинуть Англию из-за внезапной смерти зятя. Но перед отъездом Эдуард пообещал стать почтальоном между ним и Шарлоттой, так как регент очень враждебно воспринял предложение Леопольда.

Только в конце сентября Жюли наконец смогла заставить себя написать Катрин де Салабери. Да и то лишь потому, что Катрин уже сама успела написать ей, сообщив о женитьбе Шарля и рождении его маленькой дочки.

Сражение при Ватерлоо было выиграно, но победоносная армия, вернувшись домой, была распущена лишь для того, чтобы столкнуться лицом к лицу с новым врагом — нищетой и безработицей. Эдуард, как глава многочисленных благотворительных фондов, был занят с утра до ночи.

Еще в прежние годы он познакомился с Робертом Оуэном, богатым хлопковым фабрикантом из Шотландии, чьи идеи всегда вызывали презрительное неодобрение у других промышленников. Он предоставлял своим рабочим хорошее жилье и позволял им за счет рабочего времени заниматься собственными огородами, чтобы своими руками выращивать себе пропитание. Его рабочие и их семьи имели возможность получать образование, поэтому преступности в рабочих поселках почти не было. Когда соперники пытались высмеивать его, Роберт Оуэн упрекал их в алчности и безразличии к таким уродливым явлениям, как детский труд и потогонная система.

Эдуард с радостью принимал мистера Оуэна у себя в Кенсингтонском дворце, а также с интересом слушал его лекции в Бедфорд-Скуэр и соглашался с его мнением относительно зла, порождаемого угнетением.

Когда кто-то из пэров упрекнул герцога в радикальных взглядах, он немедленно парировал, сказав, что не скрывает и не стесняется их. При этом с подчеркнутой многозначительностью заметил: «Я просто предвижу результаты. Я твердо знаю, что когда-нибудь в нашем обществе наступит равенство и оно даст людям настоящие безопасность и счастье. Даст в гораздо большей степени, чем нынешняя система».

Теперь он еще больше увеличил свои пожертвования, несмотря даже на то, что не мог оплатить собственные долги. Имея общий доход в двадцать четыре тысячи фунтов стерлингов, Эдуард по-прежнему не мог обойтись без долгов, отчаянно проклиная высокие проценты, которые приходилось выплачивать кредиторам, налоги, на которые уходило две тысячи, и мошенника-поверенного, скрывшегося в неизвестном направлении с другими двумя тысячами, врученными ему для оформления страховки.

В последнее время старые кредиторы начали требовать выплаты долгов, так как суммы процентов им было уже недостаточно. Эдуард сбивался с ног, занимая у друзей, даже у Роберта Оуэна. Но не успевал он отдать одному кредитору, как с тем же требованием возникал другой. Отчаявшись, Эдуард написал своему брату-регенту в надежде, что тот поможет.

Жюли только недоверчиво покачала головой, когда он дал прочесть ей письмо. Эдуард всегда настолько полагался на ее мнение и интуицию, что советовался с ней по всем личным вопросам.

— Мне не нравится сам тон письма, mon ami. В нем есть какая-то фальшь… Ты здесь унижаешь себя…

Эдуард разом вскипел:

— Чушь! Мы с Георгом друзья, и он не хуже меня знает, что такое каменный жернов долгов вокруг шеи. Он и на принцессе Каролине женился лишь для того, чтобы освободиться от долгов… — Эдуард вдруг осекся на полуслове, заметив настороженность Жюли.

Значит, вот он — единственный способ, каким королевский сын может избавиться от долгов! Жениться на принцессе. Боже всемилостивый, уж не это ли задумал Эдуард?! А может, Георг подскажет ему этот путь?

А Эдуард продолжал бушевать:

— Пусть откажет, если ему так хочется! Тогда я направлю свое требование в правительство, уж они-то не смогут мне отказать.

— Не смогут? И что же дает вам такую уверенность, сэр?

— Начнем хотя бы с того, сколько снаряжения я потерял, находясь на действительной службе! Семь комплектов. Мадам, вы только вдумайтесь — семь комплектов общей стоимостью тридцать тысяч фунтов стерлингов… и некоторые из них еще не до конца оплачены…

— Эдуард, mon ami, а не лучше ли нам просто постараться жить попроще? Нам вовсе не нужно сразу четыре особняка, и я готова отказаться от назначенного тобой содержания в тысячу фунтов…

— Довольно, мадам, это не разговор! Почему мы должны жить как нищие? Как какие-то захолустные сквайры. Я принц и хочу жить как принц. А что касается вашего содержания… я всегда сожалел, что оно слишком маленькое. Мой брат до сих пор выделяет миссис Фитцхерберт шесть тысяч фунтов, даже теперь, когда они расстались…

— Но он регент, сэр…

Эдуард все же проявил непреклонность, и письмо было отправлено. Ответ пришел от премьер-министра графа Ливерпуля — Георг счел ниже своего достоинства ответить сам. В письме сообщалось, что в помощи Эдуарду отказано.

Не успокоившись, Эдуард решил обратиться к министру внутренних дел лорду Сидмуту, занимающему пост премьер-министра во времена гибралтарского дела. Наверняка тот сможет припомнить блестящую работу Эдуарда в Гибралтаре! Но лорд Сидмут смог припомнить только чрезмерную суровость и жестокость герцога и выразил сожаление о том, что не может предложить ему помощь.

Тогда Эдуард предпринял последнюю попытку и направил в правительство счет на утраченное снаряжение с требованием компенсации. На это ему пришел сжатый ответ, в котором говорилось, что армейский устав не предполагает оплаты такого рода утрат.

На помощь в конечном счете пришел Роберт Оуэн, для начала поддержавший Жюли во мнении, что им нужно снизить расходы и постараться жить по средствам, если, конечно, его высочество не хочет оказаться в долговой яме.

Кроме того, мистер Оуэн предложил Эдуарду передать семнадцать тысяч из своего годового дохода двум его доверенным лицам Уильяму Аллену и Джозефу Хьюму. Эти люди, оба весьма состоятельные и надежные компаньоны по бизнесу, должны были постепенно выплатить долги герцога в течение шести лет.

Жюли пришла в восторг от этой идеи. Всего через несколько лет Эдуард будет свободен от долгов!

— Но выходит, на жизнь мне остается только семь тысяч фунтов!..

— Этого достаточно, сэр. Который из особняков мы бы хотели оставить?

Эдуард тяжко вздохнул:

— С Касл-Хилл я расстаться не могу…

— Значит, Касл-Хилл. А теперь давайте подумаем, сэр, нужно ли нам такое обширное хозяйство и столько прислуги.

— А дальше ты предложишь мне возить на тележке уголь, а еду будешь готовить сама.

— Кстати, сэр, это был бы любопытный опыт… но если серьезно, я не вижу необходимости держать более одной кареты.

— Я вижу, твоя фантазия разыгралась, женщина. Я, конечно, люблю пешие прогулки, но как принц и джентльмен…

— И зачем вам такое количество лошадей, сэр? Я знаю, что вы любите верховую езду, но ведь вы все равно не сможете ехать на всех лошадях одновременно.

Споры длились еще несколько дней, временами со всей серьезностью, но чаще шутливый настрой Жюли помогал облегчить суровость перспективы. Теперь им предстояло жить только в Касл-Хилл, у Эдуарда осталась одна лошадь, а Жюли снизила содержание до четырехсот фунтов.

Предпринятые меры пользы не принесли. Стараясь из последних сил держаться в рамках обещанного, лишив себя почти всего, что составляло понятие достойного существования, Эдуард все равно не мог укладываться в семь тысяч фунтов в год. Таким образом ему не оставалось ничего, кроме как покинуть Англию и поселиться на континенте, где жизнь была гораздо дешевле. Оставив Жюли паковать вещи, Эдуард поехал в Брюссель, где ему удалось найти подходящий домик за низкую плату. Домик, правда, оказался весьма запущенным и явно требовал ремонта и отделки. Позабыв о том, что приехал в Брюссель экономить деньги, Эдуард занял большую сумму для того, чтобы привести новое жилье в соответствие со своими запросами и вкусами Жюли.

Любовные проблемы принцессы Шарлотты разрешились сами собой. Теперь она звалась так — ее королевское высочество принцесса Кобург-Саксонская.

В огромной темно-красной зале Карлтон-Хаус, где только что состоялась торжественная церемония бракосочетания, Эдуард внимательно разглядывал всю свою семью — крошечную, миниатюрную матушку, беспрерывно подносящую к носу нюхательный табак, стоя бок о бок с регентом, грузным и тучным, но все же блистательным во всем великолепии фельдмаршальской формы, своих братьев герцогов Йоркского и Кларенского (они успели порядком поднакачаться бренди и едва держались на ногах), своих сестер, буквально утопающих в бриллиантах, почему-то не скрадывающих их жалкого и трогательного вида. Унылое зрелище представляли собой его несчастные сестры. И почему они до сих пор не вышли замуж?

Зато, глядя на невесту, Эдуард всякий раз чувствовал словно комок в горле — так прекрасно она выглядела в роскошном подвенечном платье и драгоценностях и сияла от счастья. Эдуард искренне радовался за нее. Ведь, выйдя замуж, Шарлотта освобождалась от тирании, распутства и разврата, царящих в Карлтон-Хаус. Леопольд сделает ее жизнь счастливой. Бедная девочка была лишена радости видеть родную мать на собственной свадьбе — Каролина скиталась где-то на континенте, выставляя себя посмешищем.

Эдуард вдруг заметил, что Шарлотта пытается привлечь его внимание. Когда он подошел, девушка взяла его под руку и отвела в сторону.

— Дядя Эдуард, мне ужасно хочется поблагодарить вас за все, что вы сделали. Если бы не вы, я бы не вышла замуж и жила в тоске…

— Не надо больше ничего говорить, Шарлотта. Я счастлив за вас обоих…

— Единственное, чего мы с Леопольдом хотим, дорогой дядя, — это как-то помочь вам… — Замолчав, она топнула ножкой и нерешительно продолжила: — Мы с Леопольдом подумали… если бы вы женились на его сестре Виктории, из вас получилась бы блестящая пара. Она вдова… и ей всего тридцать. Леопольд все бы уладил…

— Пожалуйста, принцесса!.. Я не хочу жениться.

— Я знаю, что мадам де Сен-Лоран мила и очаровательна, но если бы вы женились…

— Принцесса, я вынужден просить вас не говорить больше ничего! Мне неприятно слушать такие слова!

Она пожала плечами:

— Хорошо. Я просто хотела помочь. Вы ведь не обиделись, правда?

— Неужели кто-то может обижаться на вас, да еще в день вашей свадьбы?! Давайте не будем больше говорить об этом. Просто забудем, и все.

Но сам Эдуард не забыл об этом разговоре. Уже сидя в карете, он вдруг понял, как все выглядело. Шарлотта сказала: «Мы с Леопольдом…» Значит, они обсуждали это? Как неблагородно и низко с их стороны! Особенно со стороны Леопольда. Ведь он был гостем Жюли, она радушно принимала его у себя в доме, проявила к нему сочувствие, утешала и подбадривала в любовных делах, а он, оказывается, все это время строил планы, как разрушить их жизнь с Жюли и женить Эдуарда на своей вдовствующей сестре! Да провались он пропадом, этот низкий человек!.. Да и вообще все они, и мужчины и женщины, пусть катятся ко всем чертям! Больше никому и никогда он не позволит вмешиваться в свою жизнь!

После того как отыграли свадьбу в королевском доме, светская жизнь в Лондоне потекла вяло и уныло, особенно для Эдуарда и Жюли, коротающих время до предстоящего вскоре отъезда в Брюссель. Чтобы как-то поддержать общий настрой и внести в него дух веселости, миссис Фитцхерберт устроила у себя на Тилни-стрит бал и торжественный ужин, куда пригласила всех королевских сыновей. Но Жюли продолжала пребывать в унынии.

— Да перестаньте вы, моя дорогая Жюли! Ведь Брюссель — это совсем недалеко… и я буду вашей постоянной гостьей…

— И поверьте, Мария, самой желанной гостьей! Только дело вовсе не в переезде… Просто я чувствую, что больше никогда не вернусь в Англию…

— Ерунда. Как только дела у Эдуарда поправятся, вы сразу вернетесь. Эдуард сам сказал мне об этом. Ведь он снял домик ненадолго, правда?

— Да, ненадолго… Но зачем опять такие громадные траты?.. И потом меня беспокоит, что дом не будет готов до октября.

Сменив несколько партнеров по танцам, Жюли воспрянула духом. А вот Эдуард по-прежнему оставался мрачным и угрюмым.

— Ему будет даже полезно пожить в Брюсселе, мадам. Он давно нуждается в переменах, — заметил герцог Кларенский.

Жюли испытывала непреодолимое желание спросить, не подыскал ли он себе жену. Ведь его неуемная погоня за дамскими юбками и вечные отказы со стороны все новых избранниц стали постоянным поводом для пересудов. Жюли по-прежнему считала его уход от миссис Джордан крайне несправедливым поступком, но ей приходилось признать, что в какой-то мере это касается и ее — ведь она сама находилась в столь же неустойчивом положении. Жюли решила не касаться этой темы и спросила его о детях, на что тут же услышала в ответ целый поток анекдотов о самых прекрасных и одаренных детях, каких только посылал людям Господь. Как он все-таки любит их, подумала Жюли, если, конечно, только не…

— Значит, вы скоро покинете нас, мадам?..

— К сожалению, да. Правда, я сначала хочу погостить в Париже у своей сестры графини де Женак. Мы не виделись с нею со времен революции… А Эдуард хочет месяц попутешествовать… заглянуть к старым знакомым…

— Понимаю. Ох как понимаю!..

Неискренний пошлый смех Уильяма был неприятен Жюли, и она, сославшись на усталость, попросила проводить ее к миссис Фитцхерберт. Жюли решила, что перед отъездом должна обязательно нанести визит миссис Джордан.

Месяц спустя в Мэншен-Хаус давали грандиозный ужин на две тысячи персон по случаю награждения почетными орденами герцога Кентского, герцога Сассекского и принца Леопольда. В два раза большее число людей собралось тогда на улице вокруг дворца — всем хотелось поглазеть не столько на тучных стареющих герцогов, сколько на новомодные газовые фонари, освещающие аллею, парадный вход, да и весь дворец.

Упования Эдуарда на то, что его сестры когда-нибудь выйдут замуж, начали сбываться. Тридцативосьмилетняя Мэри вышла замуж за своего кузена Уильяма Фредерика, герцога Глочестерского. Эдуард был удивлен и возмущен.

— Как регент мог позволить такое?! — взволнованно вопрошал он у Жюли. — Выдать девушку замуж за слабоумного! Да его и зовут-то не иначе как Билл-дебил… Уж лучше бы ей остаться в старых девах.

А вскоре, заехав в последний раз поужинать в Касл-Хилл, миссис Фитцхерберт принесла и другую новость — умерла Дороти Джордан. В Париже, в полном одиночестве, если не считать единственной верной служанки.

— Но как же так?! — удивлялась Жюли. — А что же дети? Неужели никто из них не мог оказаться в такую минуту рядом?

— Они все слишком заняты собственными заботами…

— А герцог?

— Она была слишком горда, чтобы посвящать его в состояние своих дел. Бедный Уильям! Он горько плакал, когда сообщил мне эту новость.

«Не бедный Уильям, а бедная миссис Джордан!» — сердито подумала Жюли.

Они покинули Касл-Хилл в конце августа. Жюли предстояло погостить в Париже у сестры, Эдуард должен был заехать за ней, с тем чтобы вместе отправиться в Брюссель, как только будет готов дом.

Незадолго до отъезда из Англии на их попечении жил двенадцатилетний племянник Жюли. Он учился в школе в Илинге, а на выходные приезжал в Касл-Хилл. Мальчик доставлял Эдуарду и Жюли много радости, поэтому надвигающееся расставание обещало оказаться тяжелым.

На помощь пришел Фредерик Уэтеролл, теперь — генерал Уэтеролл. Вот уже многие годы он и его семья были добрыми друзьями Эдуарда и Жюли, и, живя неподалеку, он был посвящен почти во все личные дела Эдуарда.

— Позвольте напомнить вам, сэр, и мадам… что мой сын Александр учится в школе в Брюсселе.

— Да, разумеется, мы помним…

— Так не справедливо ли устроить так, чтобы я принял на себя заботу и ответственность о юном господине Монжене… а вы — о моем сыне?

— Великолепная идея! Разумеется, мы с удовольствием примем у себя мальчика! Правда, мадам?

А Жюли была лишь рада согласиться. В их новом доме теперь станет повеселее.

Незабываемыми минутами радости было наполнено ее пребывание в доме сестры. Они самозабвенно вспоминали детство, часами рассказывали друг дружке о своей жизни, ездили по магазинам, посещали театры. И все-таки Жюли очень скучала без Эдуарда. Наконец-то вся семья собралась вместе. Даже ее брат Жан-Клод и двое его сыновей — Клод-Шарль и Шарль-Бенжамен. Правда, они появились только к приезду Эдуарда, зато Жюли наконец смогла представить ему свою семью.

Тут же на них посыпались приглашения французской королевской семьи — Людовик не забыл радушия и гостеприимства, с какими его принимали в Англии. Торжественные ужины и приемы проходили на высшем уровне, но Жюли не терпелось увидеть свой новый дом, поскорее освоиться в нем и зажить спокойной уединенной жизнью.

Лишь в конце октября они прибыли в Брюссель. Жюли была в восторге — так ей понравились дом, парк, лужайки, фруктовый сад и, к величайшему изумлению Жюли, просторные конюшни.

— Но, Эдуард, я думала…

— Ты думала, что я так и буду жить, имея в своем распоряжении всего одну лошадь? Non, non, ma chйrie. Я привез сюда своего жеребца… Он заработает для меня много денег. А еще мне понадобятся лошади для двуколки и ландо… Придется обзавестись конюшими, кучерами… Но ты не бойся, моя прелесть… все будет хорошо.

Вскоре они начали получать приглашения от бельгийского двора, и светская жизнь потекла своим чередом — званые ужины, вист, театры… Однако Эдуард не забросил деятельности для английских благотворительных обществ. Каждую неделю из английского посольства ему доставляли не менее полутора сотен писем, так что в помощь себе он вынужден был нанять личного секретаря и по-прежнему нуждался в помощи двух армейских сержантов.

Постепенно жизнь их вошла в размеренное русло — Жюли занималась рукоделием, подробно изучая модные журналы, а Эдуард, похоже, был вполне доволен своей работой, книгами и лошадьми.

Настало Рождество. Оно прошло весело, так как двери всех домов были открыты для Эдуарда и Жюли. Потом нахлынула весна, превратив сад в буйство ароматов и красок, словно специально подобранных для того, чтобы приветствовать Марию Фитцхерберт, которая, не забыв своего обещания, приехала погостить. Прожив в Брюсселе год, Жюли уже считалась одной из самых приятных и радушных тамошних хозяек. Эдуард прослыл человеком отзывчивым и надежным, к кому всегда можно обратиться за помощью. Снова близилось Рождество, уже второе после их отъезда из Англии, куда их, как ни странно, совсем не тянуло.

Брюссель всю ночь утопал в густом тумане, который не рассеялся и к рассвету. И все же в это раннее воскресное утро несколько семей выбрались из дому, чтобы посетить церковную службу. Им было странно слышать гулкий лошадиный топот по булыжной мостовой и не видеть ничего, кроме мелькающей во мгле темной фигуры всадника, галопом мчащегося к дому герцога.

Эдуард и Жюли удивленно переглянулись, когда им доложили, что из Англии прибыл… специальный курьер. Эдуард с опаской вскрыл письмо, торопливо прочел его, потом, передав Жюли, только воскликнул: «Шарлотта!» — и, отвернувшись к окну, уставился в туман. Они знали, что Леопольд ждет не дождется рождения первенца… И вот теперь новость — младенец, мальчик, родился мертвым, а Шарлотта, милая юная Шарлотта, скончалась в родах.

Жюли подошла к Эдуарду, стараясь утешить, но не смогла слова молвить. Внезапно Эдуард повернулся к ней и закричал:

— Я знаю, что стало причиной! Это проклятое кровопускание… единственное лечение, на которое они способны! Миссис Фитцхерберт говорила нам, что врачи постоянно подвергали ее кровопусканию. Бедная маленькая принцесса!..

— И бедный принц Леопольд! — прошептала Жюли.

Она лежала на постели. В камине ярко горел огонь, распространяя вокруг живительное тепло. «Что со мной? Память возвращалась быстро. Я ездила в церковь на мессу. Был жуткий холод. Когда вернулась, Эдуард уже позавтракал. Пока слуга наливал мне чай, я заглянула в газету… Боже!.. Значит, все-таки правда? В газете писали, что все неженатые королевские сыновья-герцоги должны немедленно жениться, чтобы обеспечить трон наследниками. Нет! Только не Эдуард! Уильям старше. Он уже стал отцом десять раз. Вот пусть Уильям и…»

Она вспомнила, как из груди у нее вырвался крик… потом Жюли упала на пол… Эдуард унес ее на руках наверх и там вверил заботам горничной.

«Но почему он сейчас не придет ко мне? Не успокоит, не убедит в том, что мне не о чем волноваться? Неужели идея жениться на молодой женщине и обзавестись ребенком заинтриговала его? Почему он до сих пор не пришел? А ведь я не отпустила бы его. Почему?»

Они прожили вместе двадцать семь лет. Жюли понимала, что рассуждает как злая и ревнивая собственница, но ничего не могла с собой поделать при одной только мысли, что Эдуард мог находиться в объятиях другой женщины, заниматься с ней любовью и дать жизнь ребенку… Ребенку, которого он с гордостью мог бы предъявить всему миру. Нет! Нет и нет!

Но, даже выкрикнув это «нет» вслух, она понимала всю его тщетность.

«Я не имею никаких прав на Эдуарда… даже несмотря на нашу многолетнюю любовь!» Окончательно поняв это, Жюли долго рыдала, уткнувшись лицом в подушку. А когда слезы закончились, ею вдруг овладела спокойная безмятежность. Какова была ее последняя мысль? Что даже их любовь не может быть препятствием. И если даже сейчас Эдуард войдет к ней, обнимет, прижмет к себе и прошепчет: «Не плачь, милая. Я люблю тебя и никогда не расстанусь с тобой», она наберется мужества, нежно поцелует его и ласково оттолкнет со словами: «Я тоже люблю тебя, милый… но ты должен жениться ради спасения своей страны». Единственное, о чем она просит, — чтобы он продолжал любить ее, если даже они расстанутся. Что бы ни произошло, на ком бы Эдуард ни женился, ни одна женщина не должна узнать той радости, какую они с юных лет разделяли с Эдуардом, которому теперь было почти пятьдесят. Они любили друг друга исключительно для собственной радости, а не ради насущных государственных проблем или общественного мнения и газет, которым важно было только рождение наследника.

Она, должно быть, уснула, потому что лишь через какое-то время увидела склонившегося над ней Эдуарда.

— Тебе лучше, моя прелесть? Забудь ты об этой дурацкой газете!.. Ты же знаешь, как они любят сгущать краски.

— Но, Эдуард, если это твой долг…

Слезы вновь полились у нее из глаз, и Эдуард нежно погладил ее по руке.

— Послушай, Жюли, разумеется, я уже думал об этом. Сейчас Уильям, как старший брат, обязан подумать о женитьбе. Его это касается в первую очередь…

— Но поскольку никто не желает становиться герцогиней Кларенской…

— Видишь ли, поскольку обстоятельства несколько изменились, я принял решение подождать до марта и предоставить Уильяму первому такую возможность…

Это слово покоробило Жюли. Возможность? Как это понимать? Как игру «кто первый?» между королевскими сыновьями?

С этой минуты Жюли окончательно потеряла покой.

Герцог немедленно объявил среди всей домашней челяди траур. Поначалу он пребывал в нерешительности, ехать ли в Англию на похороны. Но когда от регента не пришло ни приглашения, ни приказа, решил остаться в Брюсселе. На самом деле ему немного стыдно за себя — ведь, прочтя статью, повергшую Жюли в глубокий обморок, он почувствовал волнение. Значит, страна наконец-то подумала о нем! Вот тогда-то ему и припомнились слова гибралтарской цыганки: «У тебя будет дочь… и она станет королевой». Да, он должен жениться. Но что будет с милой Жюли? Конечно, его содержание тогда заметно возрастет, и он сможет обеспечивать ей более чем роскошную жизнь… Но ведь он по-прежнему любит ее… Что же делать? Нужно написать миссис Фитцхерберт. Она женщина опытная и, возможно, даст совет.

Рождество было для них мучительным, поскольку оба понимали, что последний раз проводят его вместе. Они отказались ото всех приглашений и сами не принимали никого. Вся Европа следила за ходом событий и пребывала в ожидании. Женится ли герцог Кентский? Уже у всех на слуху было имя потенциальной невесты — принцессы Виктории Марии Луизы.

Пока Лондон вел переговоры и консультации с Кобургом, Эдуард написал несколько писем своему старому женевскому другу барону де Винси.

Эдуард и генерал Уэтеролл стали переписываться чаще, и, поскольку у Эдуарда и Жюли всегда было заведено, чтобы она читала письма любимого, герцог вынужден был попросить генерала никогда не упоминать о его возможном браке, зная, как это огорчит Жюли. Не показывать ей писем вовсе означало вызвать подозрения.

В душе у Эдуарда царило полное смятение. Перспектива женитьбы на тридцатилетней женщине наполняла его восторгом. Он представлял, как будет держать на руках собственных детишек… и от одной этой мысли сердце его начинало бешено колотиться. Но восторг сменялся чувством вины. Как сможет он расстаться с Жюли? Когда бы ни заходил этот разговор, он всякий раз уверял, что женится, только если этого не сможет сделать Уильям… да и то лишь потому, что этого требует его долг перед страной. Эдуард презирал себя за ложь, поскольку сам уже привел в движение эту машину — дал распоряжение правительству официально просить руки принцессы Виктории. Эдуард считал себя трусом, поскольку не осмеливался сказать об этом Жюли… Но Боже Всевышний! Разве не любовь к ней стала причиной этой трусости?

События разворачивались стремительно. Принцесса дала согласие, и теперь все зависело только от формальностей. Эдуард поспешно написал генералу Уэтероллу — тот под предлогом, что герцогу якобы нужно поставить подписи на документах, касающихся его недвижимости, должен был пригласить его как можно скорее прибыть в Лондон.

Уловка сработала — читая письмо, Жюли даже не подозревала о его истинных мотивах.

— И надолго вы уезжаете, сэр?

Эдуарду вдруг захотелось схватить ее на руки и прокричать: «Я не уезжаю! Я останусь и буду с тобой всю жизнь!» Но долг заставил его промолчать. Долг требовал от него жениться на принцессе, поэтому он пожал плечами:

— Скорее всего, на несколько недель, ma petite. По-видимому, от меня будут ждать, чтобы я остался на празднование дня рождения моей сестры Елизаветы. А ты? Почему бы тебе пока не навестить сестру в Париже?

Жюли смотрела на него пристальным, проницательным взглядом, затем сказала:

— Очень хорошая идея, сэр.

Два экипажа подъехали к парадному крыльцу, лакеи выносили чемоданы. Жюли, готовая к отъезду, вдруг заметила, что Филип Бек топчется неподалеку, словно желая что-то сказать ей.

— Да, Филип? Что такое?

Слуга нерешительно сглотнул ком в горле.

— Если бы мадам позволила… я только хотел попрощаться…

Значит, то, о чем она догадывалась, — правда. Значит, это действительно прощание. Жюли протянула Филипу руку:

— Да… Когда мы еще увидимся… — Неужели этот шепчущий голос принадлежал ей? Она чувствовала, как дрожат губы, когда почти неслышно произнесла: — Ведь вы… будете заботиться о герцоге, правда?.. — В его глазах Жюли увидела слезы и, собрав последнее мужество, продолжила: — Я… хочу поблагодарить вас за преданную службу… Ведь мы двадцать восемь лет прожили бок о бок… И кто бы мог предположить, когда вы приехали за мной в Малагу, что… что…

— Мадам, дорогая мадам, я никогда не думал…

— А, вот ты где, Бек! Ну как, все мои чемоданы погружены? — прогремел из холла голос Эдуарда.

Филип Бек хотел взять Жюли за руку, потом, опомнившись, спросил:

— Можно мне удостоиться этой чести, мадам?

Жюли молча закивала и, улыбаясь, полными слез глазами смотрела, как он целует ее руку. Она готова была потерять сознание — слава богу, к ним подошел Эдуард. Он взял ее под руку и проводил к экипажу. Они не могли себе позволить сцен в присутствии слуг. Обняв, герцог нежно поцеловал Жюли:

— Au revoir, ma petite.

Она прижалась к нему на короткий миг:

— Пожалуйста, береги себя, mon amour. Ведь ты еще не совсем оправился от простуды.

Она села в карету, лакеи заняли свои места. Жюли все смотрела в окно, не отрывая глаз от Эдуарда, пока карета не скрылась за поворотом. Только тогда Жюли, откинувшись на спинку сиденья, дала волю слезам, хлынувшим словно поток, прорвавший барьер ее горя.

А Эдуард, мчащийся в своей карете в сторону Кале, вздохнул с облегчением. Конечно, он восхищался Жюли и… по-прежнему любил. А еще жалел, потому что ее горе в последние недели лишило женщину аппетита и сна, подчинив всю ее жизнь страху возможного расставания.

«А как бы она отреагировала, узнай, что мы никогда больше не увидимся? Что скоро я женюсь на принцессе Виктории? И что я расстался с Жюли с помощью хитрой уловки?..»

Нет, он никогда бы не осмелился сказать ей такое.

Конечно, он проследит за тем, чтобы Жюли получила достойное содержание, достаточное, чтобы иметь слуг и экипаж. Он напишет их общим друзьям — герцогу Орлеанскому, де Винси, генералу Уэтероллу — и попросит их навещать бедняжку при первой же возможности в Париже… поддержать их дружбу. Конечно, ей понадобится время, чтобы оправиться от удара и обрести прежнюю веселость. Но если рядом будут добрые друзья… и семья…

«Я напишу ей сегодня же вечером. Расскажу правду, раскаюсь за обман и попрошу прощения… а главное, скажу, что буду любить ее всегда…»

Ее любимый Эдуард стал мужем германской принцессы. Парижские газеты отпускали шутку за шуткой в адрес британской короны — дескать, трое престарелых английских принцев взяли себе по молоденькой невесте в надежде произвести на свет престолонаследника. Но Жюли была до такой степени подавлена, что вульгарные пасквили не производили на нее никакого впечатления. Она, конечно, знала о неотвратимости этой женитьбы и считала, что готова ко всему. Более того, была уверена, что сумеет взять себя в руки и стойко перенести этот удар судьбы. И все же, узнав о свадьбе, она была полностью раздавлена и уничтожена.

Эдуард, хотя рядом с ним и находилась светящаяся счастьем невеста, не мог избавиться от тяжкого чувства вины и вновь написал де Винси.

Долгое время Жюли отказывалась видеться с кем-либо. Но когда объявился маркиз де Пермангль, озорной огонек мелькнул в ее глазах. Значит, он жив! Ему все-таки удалось вырваться из рук «мадам Гильотины»!

Жюли приказала служанке поскорее нести новое платье и новый модный парик. Она критически разглядывала себя, стоя перед зеркалом. Не потому, что хотела вновь очаровать бывшего любовника, а скорее просто гадала, узнает ли он ее в почти шестидесятилетней, располневшей даме с выражением неизбывной печали на лице.

А еще через некоторое время она присела в реверансе перед дородным, осанистым господином, чье лицо также говорило о множестве перенесенных страданий.

— Сэр, я искренне благодарна вам за визит…

— Это герцог Орлеанский дал мне…

— Но… где вы были все эти годы? Я слышала, вас арестовали…

— Да, я полтора года находился в тюрьме «Ле Карм» в ожидании казни…

— Как же вам удалось бежать?

Он пожал плечами:

— Просто повезло. Один мой хороший друг… хотя и революционер… увидел мое имя в списке подлежащих казни и вывел меня через потайную дверь.

— Благодарение Святой Деве-заступнице! Но зачем же вы покинули безопасную Малагу?

— А зачем человек вообще возвращается на родину?.. Но вы, милая леди… как живете вы? Я немало наслышан о ваших великих печалях.

— И надеюсь, о долгих годах моего счастья тоже? — спокойно заметила Жюли.

— О, конечно, мадам… Ведь благодаря им вы теперь находитесь в столь горестном положении…

— Расскажите мне о себе, — поспешила перебить его Жюли.

— Ну, во-первых, я теперь женат, имею сына…

— Вот как? В таком случае искренне счастлива за вас… и за вашу жену…

— С вашего позволения, мадам, мне бы хотелось познакомить ее с вами.

— Что ж, я была бы рада.

Визит Филип-Клода положил конец затворничеству Жюли. Она начала принимать посетителей, выезжать в свет и даже устраивать приемы.

Вскоре новая печаль постигла Жюли — скончалась ее сестра. Некоторое время Жюли пребывала в нерешительности, не зная, как жить дальше. Ее все чаще посещала мысль вернуться в Канаду к своим старым друзьям де Салабери. Она все еще пребывала в нерешительности, когда пришло известие о том, что у Эдуарда родилась дочь. Вместе с этой новостью к Жюли вернулись сердечная боль и горечь. Она корила себя за эти чувства, поскольку в глубине души желала Эдуарду только счастья. Ему досталась нелегкая судьба, и на своем веку он перенес немало страданий. Может, хотя бы теперь облака над ним развеются.

Шарль-Бенжамен, живущий теперь в Париже, принес ей скорбную весть — Эдуард, герцог Кентский, скончался. Стены комнаты завертелись вокруг нее словно вихрь. Жюли попыталась встать со стула, потом чьи-то сильные руки подняли ее и перенесли на постель. Очнувшись, Жюли изумленно посмотрела на Шарль-Бенжамена, потом все припомнила и разразилась горькими рыданиями. Теперь ей больше никогда не увидеть Эдуарда! Она не признавалась себе в этом раньше, но одной из причин, удерживающих ее от возвращения в Канаду, была мысль, что Атлантика разлучит их окончательно. До сих пор она могла тешить себя надеждой, что когда-нибудь увидится с милым герцогом, но теперь он ушел навсегда. Будь проклята эта германская фрау! Разве могла она знать, как нужно заботиться о нем?! Газеты писали, что Эдуард страдал от простуды… И что предприняла эта женщина? А Эдуард конечно же говорил: «Не волнуйся, это всего лишь простуда». Уж она-то вылечила бы его! Уж кто-кто, а она прекрасно умела справляться с простудами. Боже! Ну конечно же ясно, что убило его! Эта его беспомощная бестолковая жена позволила врачам сделать супругу кровопускание. Вот что погубило его! Ведь Эдуард ненавидел кровопускание, говорил, что оно отнимает у человека последние силы…

«Ах, mon cheri… mon вme… Как я любила тебя!.. И каким пустым будет теперь для меня этот мир!»

А через несколько недель Жюли получила письмо от Марии Фитцхерберт. Мария тоже была глубоко потрясена случившимся. Не считая единственного визита Эдуарда, она не виделась с ним и даже толком ничего о нем не слышала.

Мария подозревала, что во всем виновата герцогиня — чрезвычайно заносчивая надменная прусская принцесса, считающая ниже своего достоинства общаться с брошенной любовницей. Кроме того, поговаривали, что она верховодила в доме. Бедный Эдуард! Ведь он не привык, чтобы им командовали. Но хуже всего было то, что, несмотря на возросший на шесть тысяч фунтов годовой доход, финансовые трудности стали душить его с еще большей силой. Эдуард жил с молодой женой на континенте, пока не подошел срок рождения ребенка. И только тогда вернулся в Англию — чтобы младенец мог родиться там.

Он пытался продать Касл-Хилл, но, не получив никаких предложений, решил продать дом через лотерею. Он выпустил в продажу лотерейные билеты, объявив, что все полученные деньги — сумма свыше ста тысяч фунтов стерлингов — непременно пойдут на благотворительные нужды. Палата общин негодовала, возмущенная тем, что член королевской семьи позволяет себе прибегать к таким способам, и бедный Эдуард вынужден был оставить эту затею.

Ему ничего не оставалось, как покинуть Лондон, где он был слишком доступен для своих теперь воспрянувших духом кредиторов.

Под предлогом, будто его крошечная дочка нуждается в морском воздухе, он снял небольшой меблированный домик в Сидмуте. Там-то, почти в нищете, имея в числе прислуги лишь повара и двух горничных, он и умер. И неудивительно, писала Мария, ведь доктора, подвергшие его кровопусканию, выкачали из него три с половиной литра крови.

Жизнь постепенно возвращалась к Жюли. Огюст Вассеро не забыл обещаний, данных герцогу. Да и другие их общие знакомые, наведываясь в Париж, непременно заезжали к графине де Монжене. Генерал Уэтеролл и Филип Бек тоже навестили ее и долго подробно рассказывали о последних часах Эдуарда, утешая ее добрыми словами о том, каким огромным счастьем она была для него.

Французский король и вся придворная знать теперь настоятельно приглашали Жюли занять предназначенное ей место в высшем обществе. Поэтому, чтобы иметь возможность принимать гостей на более широкую ногу, Жюли поселилась в особняке на улице Шантерен и теперь, как в былые времена, слыла одной из лучших хозяек светских салонов.