Любовница короля

Глава 8

А из Гибралтара шли тревожные новости. Все настойчивее становились слухи о том, что король Испании Жозеф Бонапарт собирается вновь захватить этот клочок земли.

Эдуард все еще числился губернатором Гибралтара и по-прежнему состоял на годовом содержании в три с половиной тысячи фунтов стерлингов, так как в итоге не получил ни отставки, ни увольнения. Серьезно поразмыслив, он понял, что является единственным, кто может спасти Гибралтар.

По этому поводу он написал отцу:

Изо дня в день Эдуард ждал, когда его вызовут во дворец королевы, чтобы дать разрешение вернуться в гарнизон. Но недели шли за неделями, а ответа все не было. Эдуард осознал тщетность своих надежд. Потом пришло жестокое, полное ядовитого сарказма письмо от брата, герцога Йоркского, требовавшего от него ухода в отставку. В гневе Эдуард обратился в правительство, но и на этот раз просьба перевести его на действительную военную службу была отклонена.

Он был опустошен. Все чаще и чаще впадал в уныние и депрессию, стал труден в общении. Его раздражало все, даже безмятежный вид Жюли.

— Но, сэр, вы так много хорошего делаете для людей… Наберитесь терпения, — убеждала его Жюли.

— Я солдат… Мне сорок лет, а я сижу здесь, между тем как время идет…

— Но разве не вы столько раз говорили, mon chйri, что пока мы есть друг у друга…

— Человеку требуются две жизни — общественная и личная… Одна дополняет другую. Они не могут существовать по отдельности, и каждая из них сама по себе не способна принести удовлетворения…

У Жюли появилось предчувствие чего-то страшного. Неужели она наскучила Эдуарду? Ей вспомнилось, как такими же предчувствиями мучилась Мария Фитцхерберт.

Если Эдуард вернется в Гибралтар и там будет реальная угроза военных действий, ей придется остаться в Англии. Так уж ли это плохо? Он может послать за ней, как только угроза исчезнет, и, приехав к нему, она вновь найдет в нем прежнего пылкого любовника, воспрянувшего силами и словно заново родившегося. И все же мысль о разлуке так огорчала Жюли, что, даже осознавая свою эгоистичность, она так и не могла полностью разделить разочарований Эдуарда.

А он к тому времени уже участвовал в пятидесяти трех различных организациях, занимающихся благотворительностью, образованием и воспитанием. Для них он был истинным примером настоящего принца, доброго, щедрого, неизменно учтивого. Эдуард вносил крупные суммы в фонды, несмотря на собственные немалые долги, и эти люди не сомневались, что он попросту оклеветан в связи с гибралтарским делом.

Однажды его секретарь Додд, недавно произведенный в майоры, обратил внимание герцога на памфлет, прибывший вместе с почтой. Эдуард внимательно прочел смелый заголовок: «Некоторые замечания по поводу позорного и несправедливого преследования его королевского высочества герцога Кентского, которому он подвергается после своего возвращения из Гибралтара».

Эдуард просматривал страницы, и удивление его росло при виде такой раболепной лести в его адрес. В сочинении резко критиковался герцог Йоркский, а также предлагалось, чтобы герцог Кентский заменил его на посту главнокомандующего, ибо тогда война в Португалии могла быть скоро закончена. Ироничная критика доходила до оскорблений, утверждая, что герцогу Йоркскому самое место в прусской армии, где он бы мог иметь лишь чин сержанта, муштрующего солдат на плацу… а еще лучше и вовсе переквалифицироваться в портные.

— Да кто, черт возьми, автор этой чуши?! — в сердцах воскликнул Эдуард.

Майор Додд пожал плечами:

— Понятия не имею, сэр… Но вне всякого сомнения, кто-то из ваших почитателей… а может быть, даже целая группа доброжелателей.

— В таком случае я был бы весьма признателен, если бы они держали свое мнение при себе. Какая бы разница ни существовала между мной и главнокомандующим, она, так или иначе, остается нашим с ним личным делом. Могу себе представить чувства брата… его ярость… когда он прочтет это.

— И все же, сэр, позвольте мне воспользоваться случаем и сообщить, что я разделяю их мнение. Вы были бы лучшим главнокомандующим, и вы…

— Довольно. Благодарю вас за вашу лояльность, но это опасный разговор, и ему нельзя давать ход. Лучше… сделайте все возможное, чтобы разузнать, кто автор этой… галиматьи.

Жюли также немало встревожилась, прочтя памфлет.

— Доброжелатели! — презрительно фыркнула она. — Скорее интриганы-злопыхатели. Тебе нужно срочно связаться с герцогом Йоркским и убедить его в своей непричастности к этому.

— Поздно… У него наверняка уже есть экземпляр. И скорее всего, он уже рвет и мечет, осыпая меня проклятиями…

— И все же тебе следует поехать и попытаться объяснить ситуацию.

Как Эдуард и ожидал, Фредерик пребывал в ярости. Он бросал в лицо брату одно обвинение за другим и, наконец устав слушать оправдания Эдуарда, закричал:

— Значит, это дело рук Додда, вашего проклятого секретаря!

— Смешно! Этот человек служит мне верой и правдой.

— Вот именно. Настолько верой и правдой, что готов пойти на любую уловку, лишь бы вызвать симпатию людей к вашей персоне. Он очень честолюбив, этот майор Додд. Вам не приходило в голову, что он мог манипулировать вашей перепиской с госпиталем… и с музыкальным обществом? Наверное, не приходило. А я вижу его насквозь. Он имеет виды на место секретаря главнокомандующего… потому и распространяет информацию о жестокой несправедливости, которой вас якобы подвергают…

— Довольно, сэр. Я заявляю вам со всей уверенностью, что Додд не способен на такие недостойные…

— Тогда установите автора этой грязной писанины… но в то же время держитесь подальше от меня.

— Как раз это я сделаю охотно. Позвольте сказать честно: теперь я понял, что именно вы причина всех моих несчастий.

Жюли проявляла недюжинный такт и сочувствие, но она прекрасно понимала, что ссора зашла слишком далеко.

— А знаете, сэр, что ваш брат недавно расстался с миссис Кларк? Может быть, этот разрыв и повлиял так сильно на его нервы?

— А я слышал обратное. Несколько недель назад он сам говорил, что чрезвычайно рад избавиться от нее, поскольку его не устраивала нездоровая хищность и алчность любовницы.

— Тогда, может, причина в том, что он просто одинок?

— Милая, ты лучше попробуй оправдать самого дьявола, потому что Фредерик уже нашел утешение в объятиях некоей миссис Кэри.

Жюли умолкла. В глубине души появился страх. Как быстро королевские сыновья, за исключением ее любимого Эдуарда, расставались со своими любовницами! Расставались без сожаления. Она вдруг почувствовала необходимость спросить:

— А правда, что твой брат Уильям подумывает о… женитьбе?

— Сплетни. Правда то, что он проводит много времени в обществе мисс Тилни-Лонг… И верно, что она богатая наследница и… что мой брат находится примерно в том положении, как и все мы, его братья, то есть по уши в долгах… Но какая здравомыслящая леди захочет обзаводиться семьей из десятка незаконнорожденных детей?

— А как же теперь миссис Джордан? После стольких лет… Имея такую огромную семью… ведь даже не все детишки подросли… Что будет с ними?

— Они поступили глупо с самого начала, обременив себя семьей. Теперь, если речь зайдет о расставании, им придется иметь дело с последствиями.

— А миссис Кларк? Я слышала, она в свое время оставила свой дом в Глочестере…

— Да. И теперь ей некуда податься. Слава богу, вы с Марией Фитцхерберт отказались принять ее. Это абсолютно аморальная и дурно воспитанная женщина. Я просто удивляюсь вкусу моего брата.

Теперь, когда вход в Карлтон-Хаус и Павильон для Эдуарда и Жюли были закрыты, их жизнь сделалась монотонной и унылой. Зато как они рады были дружбе с Марией Фитцхерберт и… Томасом Кутцем. С последним, несмотря на деловые отношения, у них завязалась теплая дружба, и он, как близкий в доме человек, был посвящен во все их частные дела.

К концу года Эдуард занедужил и, несмотря на хлопоты и заботу Жюли, никак не хотел поправляться. Началось все с обычной простуды, которой герцог не придал значения, отказавшись от услуг докторов, коих на службе у них в доме состояло несколько. Эдуард знал, что доктора непременно начнут с кровопускания, а эту процедуру он с детства недолюбливал. Они с Жюли давно привыкли к зимним простудам и во всем винили резкую перемену климата — когда солнечный Гибралтар пришлось поменять на занесенную снегами Канаду. Впрочем, с годами они научились ухаживать друг за другом, а Жюли так и вовсе стала специалистом по лечению насморка и кашля.

В один из январских дней, когда чахлый свет уже исчезал под быстрым натиском сумерек, Эдуарду доложили, что майор Додд просит встречи с ним. Эдуард удивился, так как целое утро провел с секретарем, разбирая корреспонденцию. Не иначе как случилось что-то. Майор Додд многозначительно взглянул на мадам де Сен-Лоран, и Жюли все поняла.

— Я оставлю вас, господа, чтобы вы могли спокойно поговорить…

— Нет, мадам. Я хочу, чтобы вы остались. Можете говорить, Додд, в присутствии мадам де Сен-Лоран. Между нами нет секретов.

— Сэр, сегодня днем некто полковник Уордл выступил в палате общин с предложением о создании комитета по расследованию поведения его королевского высочества герцога Йоркского.

Эдуард, судя по выражению его лица, не мог поверить в такое. Жюли переводила изумленный взгляд с одного джентльмена на другого.

— Поведение его королевского высочества?! Комитет?.. По расследованию?.. О чем вы говорите? И кто он, этот полковник Уордл?

— Член парламента от Оукхэмптона, сэр. Виг. Ему, по всей видимости, стали известны факты, что некий друг его высочества… если точнее, дама… занималась, под его прикрытием и руководством, продажей чинов и должностей в пользу своего кошелька и кошелька герцога…

— Чушь. Такое недостойное дело! Я не пылаю любовью к брату, но уверяю вас, он никогда бы не опустился до такой низости. И кто же эта дама… этот так называемый друг?

— Миссис Кларк…

Эдуард редко позволял себе ругаться в присутствии Жюли. Но на этот раз при упоминании бывшей любовницы брата он не выбирал выражений:

— По-моему, очевидно, что история могла появиться на свет только из уст такой грязной шлюхи, как она!

— Но, сэр, имеются показания офицеров, которые заплатили миссис Кларк… две тысячи фунтов стерлингов за майорское звание, полторы тысячи за капитанское, пятьсот пятьдесят фунтов за звание лейтенанта.

— Бог ты мой! Теперь меня не удивляет, как она умудрялась жить на широкую ногу. Жаловалась, что мой брат назначил ей слишком маленькое содержание, но при этом могла себе позволить содержать дом в Глочестер-Плэйс, ораву горничных и лакеев, дворецкого и шеф-повара… две кареты, восемь лошадей с прилагающейся к ним прислугой…

— Все так, сэр. Но следствию надлежит установить, какова степень участия герцога в этом деле…

— Я уже говорил вам, Додд, мой брат не стал бы участвовать в подобных… А это публичное расследование, которое выставит на всеобщее обозрение его частную жизнь… С какой стати?! Как вообще могло дойти до такого?

— Видите ли, сэр, после того, как его высочество в прошлом году порвал с миссис Кларк, она считает, что с ней несправедливо обошлись, и поэтому весьма настроена откровенничать.

— Значит, она собралась уничтожить моего брата? Но чего она ожидает этим добиться?

Майор Додд пожал плечами:

— Полагаю, удовлетворения, сэр… Жажда расплаты, месть…

В палате общин началось публичное расследование. Пресса и общественность с наслаждением внимали чистосердечным откровениям любовницы королевского сына.

Миссис Кларк тоже находила удовольствие в процессе, предаваясь воспоминаниям о своих любовных похождениях, зачитывая нелепые сентиментальные письма, которыми обменивалась с герцогом, открывая интимные подробности его слабостей и неудач и выставляя его фигурой во всех отношениях достойной осмеяния.

Эдуард, по-прежнему не выходя из дому и узнавая о ходе расследования от друзей и из газет, ужасался не только самим откровениям, но и тем, как женщина, оказывается, может причинить зло мужчине, когда-то бывшему ее любовником. Время от времени он, хватая Жюли за руку, бормотал себе под нос: «Слава богу, мы не такие, как они!» Но когда в докладах о ходе расследования было упомянуто имя майора Додда, как человека, связанного с полковником Уордлом, Эдуард услышал за этим отдаленные зловещие раскаты грома. Вслед за ними грянул удар молнии. Теперь уже он, Эдуард, герцог Кентский, был упомянут как человек, стоявший за спиной полковника Уордла и лично разработавший план публичного разоблачения своего брата герцога Йоркского.

— Завтра же еду в палату лордов! Я не позволю, чтобы мое имя порочили грязной ложью! — В его голосе звучали решительность и непреклонность.

— Но ты еще недостаточно выздоровел, чтобы выходить на улицу в такую предательски неустойчивую февральскую погоду! — запротестовала Жюли.

— Ни одна погода, как это ни горько признавать, не способна сравниться в предательстве с этими негодяями и подлецами. Но ты, моя прелесть, не бойся за меня. Я справлюсь и с тем и с другим.

По залу заседаний пробежал приглушенный ропот, когда Эдуард занял свое место. Зачем он приехал? Что собирался рассказать или объяснить? Многие конечно же были разочарованы, не увидев яркого фейерверка, поскольку Эдуард просто заявил, что, несмотря на всю их с братом несхожесть как в личном, так и в профессиональном плане, он абсолютно убежден, что герцог Йоркский не способен совершить то, в чем его обвиняет миссис Кларк.

Оставалось только гадать, насколько его выступление в палате лордов смогло повлиять на соотношение мнений в палате общин, но по завершении расследования там все же проголосовали за доверие к главнокомандующему с перевесом в восемьдесят два голоса.

И тем не менее, Фредерик не был удовлетворен результатом. То обстоятельство, что сто девяносто шесть членов палаты сочли его виновным, сильно уязвляло честь и самолюбие герцога. И он незамедлительно ушел в отставку.

Миссис Фитцхерберт приехала к Жюли на чаепитие, и дамы, пользуясь отсутствием Эдуарда, с удовольствием предавались светским сплетням. Несмотря на то что Мария и Георг вновь были почти в разводе, она по-прежнему считалась в Лондоне лучшей хозяйкой светского салона и королевой Брайтона. Поэтому все сплетни так или иначе попадали к Марии. Они с Жюли долго говорили о вероломстве и жестокости миссис Кларк, гадая, где же ей все-таки придется больно стукнуться, сочувствовали несчастной герцогине Йоркской, чьим единственным окружением были кошечки, собачки и обезьянки, пытались представить дальнейшую судьбу Дороти Джордан… и мучались вопросом: рискнет ли Уильям сделать предложение мисс Тилни-Лонг?

Мария с радостью и гордостью рассказывала Жюли о своей двенадцатилетней приемной дочери Минни. А Жюли слушала и молчала. Как ей самой не хватало сейчас детского общества! Когда снова приедут к ней погостить мальчики де Салабери? Из задумчивости ее вывело щебетанье Марии, которая по-прежнему находила забавным поведение принца Уэльского и удивлялась, как это Георг умудряется равно по-дружески относиться и к ней и к принцессе.

Миссис Кларк проявила себя весьма деловой женщиной. Нужда заставила — ее финансы пребывали в плачевном состоянии. Поэтому она написала книгу, озаглавив ее «Принцы-соперники», где дала свое описание жизни герцога Йоркского и герцога Кентского. Помимо материала, хорошо ей знакомого — шесть лет на положении любовницы Фредерика не прошли даром, — она по крохам и крупинкам собрала все сплетни об Эдуарде и Жюли.

В основу книги зловредная дама положила идею, что Эдуард несет ответственность за падение герцога Йоркского. Нимало не смущаясь, она утверждала, что Эдуард якобы предложил ей через Додда пять тысяч четыреста фунтов в год, если она предоставит ему неопровержимые факты, способные дискредитировать герцога Йоркского. Но глумилась миссис Кларк не только над двумя братьями. От ее ядовитого пера досталось и Жюли. Возможно, она припомнила Жюли старую обиду, когда в прежние времена та не признавала ее. Но каковы бы ни были причины, побудившие ее написать это сочинение, грязная клевета, положенная в его основу, потрясла и возмутила Эдуарда и Жюли, особенно когда они осознали, каким соблазнительным чтивом будет это и для богатых и для бедных.

Эдуард долго не мог вымолвить ни слова, когда впервые прочел все обвинения. Потом, придя в себя, разбушевался:

— Зачем?! Зачем было приплетать меня к амурным делам моего брата? С какой стати взваливать на меня все эти ложные обвинения только потому, что он прогнал неугодную ему любовницу?!

Жюли горько плакала, глубоко оскорбленная обидными словечками и колкостями в свой адрес, — в книге миссис Кларк назвала ее «Эдуардовой старушкой француженкой». Но она все же нашла силы утешить Эдуарда, который по-прежнему возмущался:

— Я по-дружески отнесся к принцессе Уэльской, помог ей… И чем все закончилось? Тем, что я вызвал гнев своего брата. Миссис Кларк я старательно избегал, но результат оказался тем же. Мой другой брат оскорбился, когда я не оказал ей должного почтения и отказался представить тебя ей. Господи, что же мне теперь делать? Скажи мне, Жюли! Скажи!

Жюли ответила не сразу:

— Есть только один человек, который может доказать, что ты не стоял за спиной полковника Уордла…

— Ты имеешь в виду его самого? Никогда! Я не хочу иметь никаких дел с подлецом, затеявшим такой грязный скандал!..

— Нет… я говорю не о полковнике Уордле… Этот человек — майор Додд.

— Но ведь не думаешь ты…

— Он единственный, кто может опровергнуть заявление миссис Кларк о том, что ты якобы предложил ей через него такую огромную сумму денег…

— Ты права, Жюли. Абсолютно права. Но как это можно сделать без другого расследования, в котором мне, обратись я с этой просьбой, будет скорее всего отказано?

— А вот это, mon ami, мы с тобой должны хорошенько обдумать. Например, мог бы ты получить от майора Додда подписанные заявления о том, как все случилось на самом деле?

Вместе они составили серию письменных вопросов, адресованных майору Додду. Исходило ли когда-нибудь от герцога Кентского предложение осуществить нападки на герцога Йоркского? Слышал ли майор когда-либо, чтобы герцог Кентский выражал желание увидеть своего брата опозоренным? Или чтобы Эдуард имел какие бы то ни было дела с полковником Уордлом или миссис Кларк? Слышал ли он когда-нибудь, чтобы Эдуард выражал желание занять пост главнокомандующего?

На все эти вопросы майор Додд ответил отрицательно, подписавшись под каждым вопросом отдельно. Лишь тогда Эдуард отправил копии бумаг своим братьям — принцу Уэльскому и герцогу Йоркскому, и, к величайшему удовлетворению Эдуарда и Жюли, герцог Йоркский наконец хоть как-то выказал свое к ним расположение.

Однако было очевидно, что майор Додд сыграл в этом скандале не самую последнюю роль, поэтому сразу после подписания заявлений он подал в отставку. Теперь Эдуард смог позволить себе некоторое великодушие и написал герцогу Орлеанскому, что отставка майора Додда была «необходимой жертвой общественному мнению», добавив: «За многое меня нужно было бы скорее жалеть, чем укорять, и многие из моих опрометчивых поступков были совершены из слишком сильного рвения к службе».

Лондон бурлил праздничной жизнью, отмечая пятидесятилетие пребывания его величества на английском троне. Во всех известных домах устраивались балы и торжественные приемы, где дамы в бархате и шелках танцевали с элегантно одетыми напудренными и надушенными кавалерами. Длительные банкеты и застолья казались бесконечными. Гости, валясь с ног, засыпали и просыпались, чтобы все начать сначала. По всей стране в городах и деревнях простолюдины выбирались из своих жилищ, чтобы принять участие в бесплатных трапезах, организованных местными приходами. Некоторым удавалось даже отведать запеченную на вертеле говяжью тушу, поглазеть на праздничные фейерверки и опрокинуть по нескольку кружек горячительного за здоровье его величества. А его величеству, ослепшему, полоумному и чахлому, были глубоко безразличны все эти торжества. В королевской семье атмосфера существенно потеплела, и после того, как Эдуард принял братьев в Касл-Хилл, ему и Жюли в ответ было вновь оказано радушие в Карлтон-Хаус.

Печаль, как водится, не замедлила явиться вслед за торжествами. Младшая дочь его величества принцесса Амелия скончалась. Уже несколько лет она тяжело страдала от чахотки, и все понимали, что ей долго не прожить. И все же удар оказался слишком сильным. Ее одинаково любили все — и братья и сестры, — но более всех не чаял в ней души дряхлеющий больной отец. Ее смерть подкосила и без того слабого здоровьем короля. Эдуард с братьями обсуждали неизбежные последствия такого ухудшения здоровья отца. Вопрос о регентстве откладывать не имело смысла. Георг был взволнован и многословен. Он бурлил планами и, кажется, совершенно забыл, что они собрались по печальному поводу — на похоронах любимой сестры. Королева настаивала, чтобы они задержались подольше — ей было тяжко не столько из-за печали по поводу утраты дочери, сколько из-за необходимости разделять общество полоумного мужа. Когда похороны наконец окончились, у Эдуарда было лишь одно желание — поскорее оказаться у себя дома в Касл-Хилл.

Регентство было назначено. По этому поводу в Карлтон-Хаус шло буйное ликование, и каждый норовил выразить Георгу свои поздравления в надежде получить сторицей, когда настанут благоприятные времена.

Полагалось, конечно, устроить бал, который превзошел бы по роскоши все другие, но торжество в честь учреждения регентства означало бы празднование болезни отца. Поэтому прием был устроен в честь Бурбонов, находящихся в то время в изгнании в Англии. По этому поводу Георг объявил себя фельдмаршалом, вновь назначил Фредерика главнокомандующим, так что теперь они оба в блистательном великолепии новой униформы приветствовали прибывающих гостей. Но большинство французской королевской знати тяготело к обществу Эдуарда и Жюли, так как давно и крепко дружили. Леди Хертфорд, сверкая атласом и бриллиантами, наблюдала за ними с затаенной злостью. Как хозяйка приема в доме регента, она ожидала, что будет в центре внимания. К ее великому удовольствию, Мария Фитцхерберт отсутствовала на празднике. А Мария была слишком горда и, чтобы не сидеть за столом с Георгом и его именитыми гостями, предпочла отказаться от приглашения.

Герцог Кларенский прекрасно чувствовал себя в обществе Катрин Тилни-Лонг, несмотря на то, что в числе гостей находилась его старшая дочь София. А где сейчас миссис Джордан? — гадала про себя Жюли. Не иначе кружит по сцене, зажигая смехом зрителей, в надежде прокормить свою семью. Жюли и Эдуард считали, что им повезло получить приглашение, потому что Эдуард вновь поссорился с братом. Во время последней ссоры Георга с Марией женщина заявила, что Эдуард и Жюли считают, будто он непозволительно дурно с нею обращается. Это опрометчивое заявление возымело серьезные последствия, когда братья встретились в следующий раз. Какого черта Эдуард лезет не в свои дела?! Ярость Георга не знала границ, поэтому Эдуард поспешил уехать домой и, по совету Жюли, написал Марии:

То, о чем долго ходили слухи, случилось. Герцог Кларенский и миссис Джордан расстались… по инициативе герцога.

Эту новость Жюли узнала от Марии Фитцхерберт, которая не сдерживала эмоций, осуждая Уильяма.

— Я всегда питала добрые чувства к герцогу Кларенскому. Конечно, порой он вел себя глупо, но Дороти Джордан сделала из него мужчину… И вот теперь… Ох уж эти королевские сыновья!

— И как… долго они с миссис Джордан…

— Прожили вместе? Больше двадцати лет. И она говорила, что они практически никогда не ссорились…

Но Жюли уже не слушала. Двадцать лет вместе! Примерно столько, сколько они с Эдуардом… И вот теперь расставание… Может ли такое случиться у них с Эдуардом? Нет! Нет и еще раз нет!

А Мария все щебетала:

— И он тут же сделал предложение мисс Тилни-Лонг, сказав ей, что миссис Джордан всегда была сущим ангелом и поэтому не будет чинить препятствий…

— И эта дама приняла предложение?

Мария рассмеялась:

— Она попросила время подумать и, судя по всему, прислушается к увещеваниям своей мамочки. Мамочка-то, похоже, больше ее горит желанием попасть в высший светский круг.

— А миссис Джордан? Что теперь с ней будет?

— Будет заботиться о дочках, а сыновья останутся в Буши на попечении наставника.

— Но как чувствует себя миссис Джордан? Наверное, разбита, подавлена?

— Дороти Джордан актриса и прекрасно умеет скрывать свои чувства. Вслух она объясняет все деньгами… вернее, их отсутствием. Это, по ее словам, и заставило герцога принять такое решение. Он настолько глубоко погряз в долгах, что рад был получить дополнительное содержание, которое ему выделили бы в случае женитьбы, независимо от того, богатая наследница его невеста или нет.

Женитьба. Дополнительное содержание. Долги. У Жюли засосало под ложечкой. Как все знакомо! Повлияет ли поступок Уильяма на Эдуарда? Не захочет ли он тоже оглядеться по сторонам в поисках невесты? «Святая Дева Мария, смилостивься надо мной! — молила женщина. — Отгони от меня страшные мысли!» Жюли отчаянно надеялась, что с нею и Эдуардом такого не произойдет.

В тот же вечер она разговаривала с ним о случившемся, с облегчением слушая, как он сочувствует миссис Джордан и осуждает своих братьев. Все-таки Эдуард был совсем не похож на них. Он вел скромную умеренную жизнь, много времени посвящал физическим упражнениям, ходьбе, верховой езде и потому всегда находился в отличной форме. Правда, он красил волосы в темно-каштановый цвет, хотя Жюли частенько поддразнивала его, говоря, будто благородная седина украшает мужчину. Да еще, пожалуй, в теле его прибавлялось дородности, несмотря на регулярные физические упражнения.