Любовница по контракту

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Туман воспоминаний рассеялся. Глядя на Паскуале, Зуки пыталась напомнить себе, что прошло семь лет, и что этот человек оскорбил ее так, как никто и никогда не посмел бы это сделать.

Хотя в известном смысле она должна быть благодарна Паскуале за свое удивительное превращение из гусеницы в прелестную бабочку. Перенесенное унижение помогло понять, что больней ей больше никогда не будет. Застенчивость ушла в прошлое. Вместо наивной Сюзанны появилась Зуки, с абсолютно новой, несколько хрупкой внешностью, которая гарантировала ей полную безопасность от подобных неприятностей.

Не забывай об этом, напомнила она себе, глядя на Паскуале.

Она познакомилась с ним, когда ему было двадцать четыре года, и уже тогда он был совершенно неотразим. Семь лет спустя его обаяние стало еще более мощным, и, кроме того, в тридцать один год в Паскуале появилось ленивое уверенное высокомерие, противостоять которому, как она поняла, было почти невозможно…

– Не верится, что с годами ты стала такой застенчивой, – насмешливо произнес он, когда она накинула поверх бикини шелковый халат. – Помнится, однажды ты гордо выставила напоказ свое тело.

Она решила не поддаваться на провокацию: если начнет с ним ссориться, то даст ему возможность одержать над ней победу, а этого она не позволит. Никогда больше не позволит.

– Так о чем ты хочешь поговорить со мной, Паскуале? – холодно спросила она, взяв с камина щетку и расчесывая тяжелые шелковистые пряди.

– Как давно ты знакома с Сальваторе Бруни? – пронзил он ее взглядом своих темных глаз.

Услышав имя фотографа, который привез ее сюда, она в изумлении открыла рот.

– Ты тоже с ним знаком?

– Я спросил, – высокомерно заметил он, игнорируя ее вопрос, – как давно ты с ним знакома? – В его голосе зазвучал металл.

Разозленная таким тоном, она вызывающе вздернула подбородок.

– Полагаю, это не твое дело.

– Позволь мне самому судить об этом. – Глаза его сузились, и он сказал очень мягко: – Скажи, ты от рождения запрограммирована так, что вступаешь в любовную связь только с теми мужчинами, которые уже принадлежат другим женщинам?

– Не понимаю, о чем ты, – искренне удивилась она.

Он молча смотрел на нее, как будто оценивая, насколько искренна ее растерянность.

– Так случилось, что Сальваторе Бруни, с которым у тебя сейчас связь, обручен с моей секретаршей. Вчера поздно ночью она мне позвонила и, рыдая, сообщила, что он, не предупредив, уехал на уик-энд с одной из самых красивых на свете женщин. Репутация этой женщины, однако, общеизвестна. – Его глаза блеснули угрозой. – Я догадался бы, что это ты, даже если бы сам не был когда-то твоей жертвой.

– На самом деле у нас с Сальваторе нет никакой любовной связи, – холодно возразила она. – Он снимает меня для своего альбома. Мы здесь работаем.

– Неужели? – сурово взглянув на нее, протянул он недоверчиво и со значением посмотрел на пару выцветших джинсов – совершенно очевидно, мужских, – брошенных на стуле возле кровати.

Она вспыхнула в ужасе, понимая, сколь изобличающими были эти несчастные джинсы. Несмотря на свою изысканную внешность, в душе она была врожденной Haus-frau[4] и умела неплохо шить. Поэтому, когда у Сальваторе порвались джинсы, она, не задумываясь, предложила ему их зашить.

– Ах, эти, – сказала она, вынужденная защищаться и, сознавая, что Паскуале критически взирает на ее пылающие щеки. – Да, это джинсы Сальваторе. Я обещала ему починить их. Они порвались.

– Воображаю, – цинично рассмеялся он. – Наверно, тогда, когда ты в нетерпении их с него срывала?

Зуки судорожно сглотнула.

– Если тебе непременно надо знать, он порвал их об острый камень на пляже во время съемки.

– А ты, значит, зашьешь их, не так ли? – слащавым голосом заметил он. – Какая идиллия! – Но тут же тон его переменился и стал угрожающим: – Но он обручен с другой. Так что убери от него свои красивые ручонки, сделай милость, Зуки!

О, грехи молодости! Неужели из-за своей ошибки она навсегда останется преступницей в его глазах?

– Ты намекаешь на то, что я уехала бы с мужчиной, зная, что он обручен с другой? – отрезала она.

– А почему бы и нет, – пожал Паскуале плечами. – Мы уже установили много лет тому назад, как мало для тебя значит мораль. Что касается секса, меня ничто бы в тебе не удивило, bella mia.

И зачем только я разрешила ему войти в комнату? – возмущенно подумала Сюзанна. Ведь той девочки, которая жила в его доме и должна была выполнять его прихоти и приказы, давно уже нет.

– Я не для того разрешила тебе войти сюда, чтобы ты меня оскорблял. Так что, если ты все сказал, выметайся. Немедленно!

Но Паскуале не двинулся с места. На его лице не отразилось никаких эмоций, оно оставалось жестким и неумолимым.

– Я не уйду до тех пор, пока ты не дашь слово, что оставишь в покое Сальваторе.

Он не догадывался, что она и на пушечный выстрел не подпустила бы к себе Сальваторе или кого другого – обручен он или нет! Неприятностей от мужчин было неизмеримо больше, чем пользы. Она могла бы рассказать ему об этом, если бы именно он не растоптал ее нежные, неокрепшие чувства. У нее закипала кровь при одном только виде этого холодного, уверенного в себе человека, отдающего ей приказы.

– Я вижу, что тебе все еще нравится командовать людьми, Паскуале, – произнесла она презрительно. – Сначала ты выбираешь друзей для своей сестры, а теперь вмешиваешься в личную жизнь секретарши. Скажи, ты получаешь удовольствие, когда пытаешься управлять людьми?

– Иногда вмешательство бывает необходимым, – высокомерно заявил он, не обращая внимания на ее сарказм.

– Ты так считаешь? – съязвила она. – А твоя секретарша… как ее зовут?

– Кристина. А что? – Он нахмурился и грозно посмотрел на Зуки.

– Бедная Кристина, – проговорила она, не отводя взгляда и покачав головой.

– Бедная Кристина?

– Конечно. Ты ведь считаешь, что защищаешь ее. А тебе не кажется, что не стоит обручаться с человеком, которому не доверяешь? С мужчиной, который едет на юг Франции с другой женщиной?

У Паскуале задергалась щека.

– Да, я стал бы беспокоиться о судьбе любой женщины, кроме тебя, Зуки. – Лицо его пылало от ярости.

– И что это должно означать?

От его циничного смеха у нее волосы зашевелились на затылке.

– Хотя я и не одобряю поведение Сальваторе, в какой-то степени я его понимаю. Ведь я сам был жертвой твоих чар. – Голос его стал вкрадчивым: – Знаешь, ты прирожденная Цирцея. Ты готова очаровывать без всякого умысла. Твое великолепное тело предназначено для любви, а кошачьи глаза обещают такие удовольствия, о которых можно только мечтать. Какой мужчина способен всему этому противостоять? Даже я почти сдался. Сальваторе настоящий мужчина, а Кристина – уважаемая молодая женщина, оба они члены итальянской общины Нью-Йорка и, естественно, должны соблюдать приличия. Половые отношения до брака – не в наших обычаях, поэтому женщина, чтобы ее уважали, должна себя блюсти. Понимаешь, к чему я это говорю, сага?

Конечно, она все поняла. Но как, вопреки всему, ее ранили его слова!

– Четко и ясно, – пробормотала она, пытаясь скрыть свои чувства. – Значит, по-твоему, мужчине разрешено погулять до свадьбы с кем угодно, а женщине остается только дожидаться первой брачной ночи?

– Я был прав! – разбушевался он типично по-итальянски. И куда только подевался его американский прононс, которому он научился в своем привилегированном колледже! – Все та же драная кошка! И какой женщине пришли бы в голову такие мысли?!

– Да любой, которая устала от лицемерия! – крикнула она, понимая, что ее понесло и теперь ей не сдержаться. Однако Зуки сейчас было все равно, что Паскуале о ней подумает, – все равно! – Как ты смеешь заявлять, что женщина должна быть чище снега, а мужчина может делать все, что ему вздумается! Что мужчине позволено безудержно удовлетворять свои желания, а женщины должны во имя каких-то условностей их сдерживать?!

– А ты считаешь, что так не должно быть? – неожиданно насторожившись, удивился он.

Она считала именно так, но у нее недоставало опыта, чтобы аргументировать свои суждения, однако Паскуале об этом не подозревал. Более того, он никогда бы этому не поверил; так что ей нечего терять. Выпятив подбородок, она вызывающе поглядела на своего оппонента, полная решимости как можно сильнее его рассердить.

– Да, считаю! Я за равноправие! Не должно быть для мужчин одних правил, а для женщин – других. Или они живут по одним правилам, или эти правила вообще не нужны!

– А у тебя… – спросил он, прикрыв глаза, – у тебя было много любовников, Зуки?

Она заметила, как сверкнули глаза Паскуале, и поняла, что он ревнует! Ревнует? Он и тогда, много лет назад, хотел заняться с ней любовью, но не смог, так как не уважал ее.

Сожалел ли он сейчас о том своем решении? Зуки вдруг поняла, каким может быть ее ответный удар.

– А что, если было? – тихо спросила она, и нарочитая загадочная улыбка заиграла в уголках ее губ.

Паскуале замер, как будто его ударили. Глаза его засверкали гневом, он казался современным воплощением самого дьявола. Потом он кивнул и с трудом выдавил:

– Каким же я был дураком, что не взял тебя, когда ты себя предлагала! И мог бы это сделать много, много раз, чтобы ты навсегда запомнила меня. Запечатлеться на твоем теле и в твоей голове так, чтобы, будучи с другим мужчиной, ты думала только обо мне, чувствовала только мои губы, желала, чтобы это я держал тебя в своих объятиях, я входил бы в твое тело, заставляя тебя рыдать от наслаждения.

Но этот взрыв сексуального бахвальства произвел на нее прямо противоположное действие. Возвратилась былая боль: то божественное ощущение, которое мог вызвать только он и которое она однажды принята за любовь, на самом деле было не более чем всепоглощающее первобытное желание, противостоять которому она в то время была не в силах.

А сейчас?

Неужели и сейчас она все еще была настолько одержима тем же самым страшным желанием, что его мог вызвать один взгляд его блестящих темных глаз?

Она прикрыла дрожащими веками полные смущения и страсти глаза.

– Уйди, пожалуйста, – прошептала она пересохшими губами, боясь даже взглянуть на него. Когда-то Паскуале проявил сверхъестественную проницательность, и ей стало страшно, что он и сейчас прочтет в ее взгляде и желание, и смятение.

– Уйти? – тихо отозвался он.

Зуки вздрогнула от неожиданности, обнаружив, что он бесшумно пересек комнату и встал рядом с ней, причем настолько близко, что она почувствовала его дыхание на своей щеке.

– Да, уходи, – прошептала она.

Одно его присутствие оказывало на нее магическое действие.

– Но ты ведь вовсе не хочешь, чтобы я уходил, да, сага? – В его словах звучала явная насмешка.

– Хочу.

Но она лгала. Единственное, чего ей хотелось, так это снова почувствовать на своих губах вкус его поцелуя. Она закрыла глаза и непроизвольно качнулась в его сторону.

Нет!

В ужасе от того, что чуть было не случилось, она открыла глаза и встретилась с изумленным взглядом Паскуале, смотревшего на нее так, будто и его охватило чувство, не поддающееся разумному объяснению.

Он рывком притянул ее к себе и, обняв, заглянул в глаза.

– Божественная, – пробормотал он, медленно и неторопливо разглядывая ее растерянное лицо и горящие янтарем глаза. – Верх совершенства. И просто-таки напрашивается на поцелуй.

– Нет, – жалобно простонала она, не в силах оторвать жадный взгляд от его губ.

– Да, Зуки, да, – возразил Паскуале.

Вопреки ее ожиданиям поцелуй не был ни грубым, ни требовательным. Он был нежным и воскрешающим в памяти нечто такое, о чем она мечтала всю жизнь. Когда ее губы раскрылись навстречу его поцелую, он пробормотал что-то невнятное, и откуда-то издалека прозвучал ее собственный голос в момент, когда его язык проскользнул внутрь для жаркого поцелуя.

Этот сладкий-сладкий поцелуй неотвратимо втягивал ее в водоворот желания. Оно наполняло ее с неукротимой силой, вспыхнув как мерцающее пламя где-то в низу живота. Она хотела остановить его, но это была жалкая попытка. Ее руки, только что пытавшиеся оттолкнуть Паскуале, почему-то обвились вокруг его шеи, а пальцы оказались в густых черных волосах.

Руки Паскуале скользнули к ее бедрам. Он нарочито медленно провел по их изгибу, прежде чем опуститься ниже. Затем легко подхватил ее и отнес на кровать, упав рядом с девушкой.

Даже такое явно выраженное намерение не остановило Зуки. Ее дыхание было прерывистым, мысли путались. Она смотрела на него умоляющими глазами.

– Паскуале! Не надо. Пожалуйста.

Однако решительная линия его рта не смягчилась. Он провел пальцем по ее шее и дальше – по груди, и ее стала бить непроизвольная дрожь.

– Но ты ведь хочешь, дорогая. Так же, как хочу я. Ведь правда? Ты ведь хочешь?

Она без слов покачала головой.

– Нет, хочешь. И зачем останавливаться, если мы оба знаем, что нам будет хорошо?

Он поднял руку, чтобы отвести волосы с ее лица, и Зуки могла бы поклясться, что на секунду его взгляд задержался на циферблате часов. Этот мимолетный взгляд подействовал на нее отрезвляюще. Она стала вырываться из его объятий, и в это время раздался легкий стук в дверь.

– Эй, Зуки! – раздался жизнерадостный голос. – Ты одета? Мне передали, чтобы я к тебе зашел!

Дверь открылась, и на пороге появился Сальваторе, остолбеневший при виде Зуки, лежащей на кровати в объятиях Паскуале.

– Боже мой! Паскуале! – побледнев, воскликнул он.

– Что? – лениво улыбнулся Паскуале.

– Какого черта ты здесь делаешь? – опешил Сальваторе.

– Занимаюсь любовью с женщиной – что же еще? А ты нам мешаешь.

– Но я…

– Выметайся, Сальваторе! – Паскуале пронзил фотографа грозным взглядом. – Убирайся, пока я тебе не врезал. В данном случае мне посчастливилось занять твое место и ублажить леди. Но предупреждаю: если ты когда-нибудь еще вздумаешь пойти налево, я найду тебя и разорву в клочья. Ты меня понял?

Сальваторе явно испугался, но Зуки ни в чем его не винила. Ей показалось, будто она все это видит в каком-то причудливом сне. Она высвободилась из объятий Паскуале и встала с кровати.

– Что, черт побери, происходит? – крикнула она.

– Сальваторе уже уходит, – последовал неумолимый ответ. – Не так ли?

Сальваторе кивнул и, судорожно сглотнув, стал пятиться к двери.

Внезапно в голове Зуки мелькнули обрывки только что услышанного разговора. Паскуале с явной усмешкой наблюдал за нею, не вставая.

– Сальваторе сказал, что ему что-то передали, – нахмурилась Зуки. – Но я ничего не передавала.

– Конечно, нет, – рассмеялся Паскуале. – Это я передал через официантку, чтобы он пришел сюда через полчаса. Я решил, что этого времени будет достаточно, чтобы ты попала ко мне в объятия. – Цинично улыбаясь, он взглянул на часы. – Но я немного ошибся, мне удалось уложиться в двадцать минут. – Он притворно вздохнул. – Тебя так легко уломать, bella mia.

Сознавая, что он, в общем-то, прав, Зуки не смогла сдержать ярость и, схватив с туалетного столика оправленное в серебро тяжелое зеркало, швырнула его в Паскуале, не думая о последствиях. Однако тот перехватил его в воздухе с уверенностью игрока в крикет.

– Шалунья, – пробормотал он, вставая с кровати и не обращая внимания на то, что она, как безумная, металась по комнате в поисках других тяжелых предметов, которыми можно было бы запустить в него.

Ботинок, вешалку, набитую сумку… он все перехватывал на лету и кидал на кровать – все с той же оскорбительной полуулыбкой.

Зуки была потрясена.

– Зачем? – спросила она, задохнувшись. – Скажи – зачем?

– Зачем – что? – тихо спросил он.

– Зачем было подстраивать, чтобы Сальваторе пришел сюда и увидел, что мы… мы…

– Что мы собираемся заняться любовью? – услужливо подсказал он.

– Мы не собирались, – пролепетала она, залившись краской.

– Лгунья! – тихо поддразнил он ее.

Неужели в нем нет никакого сострадания?

– Тебе мало было, что ты предупредил меня не связываться с Сальваторе? Что он обручен с Кристиной? Ты прекрасно знаешь, что я не стала бы иметь дело с мужчиной, который обручен с другой женщиной.

– В том-то и дело, – пожал он плечами. – Я очень мало о тебе знаю, Зуки. Знаю только, что ты обладаешь невероятной сексапильностью. Я тоже оказался ее пленником. – В голосе его слышалось недоумение, а глаза сверкали, как осколки черного агата. – Что само по себе удивительно, потому что меня обычно не притягивают женщины, которые мне неприятны. Но раз уж ты спросила, почему я просто не предупредил тебя или Сальваторе «не связываться», как ты изволила выразиться, так это потому, что я никогда не полагаюсь на случай. У меня не было уверенности, что ты выполнишь мою просьбу, и я, конечно же, мог бы потребовать от Сальваторе, чтобы он оставил тебя в покое, но я решил: пусть он убедится собственными глазами, что связался с женщиной, которая при первой же возможности изменит ему с другим. На слово он вряд ли бы мне поверил. А теперь воочию во всем убедился. Поверь мне, сага, Сальваторе больше не захочется «сбиться с пути». А те качества, которые делают тебя такой идеальной бизнес-любовницей, укрепят позиции Кристины как жены.

Глядя в эти холодные, насмешливые глаза, Зуки остолбенела. Но скоро опомнилась.

– Боже мой! – выдохнула она в ярости. – Бессердечный, вечно манипулирующий другими мерзавец! Убирайся! Убирайся, пока я не подняла на ноги весь дом.

Как бы соглашаясь с тем, что она сказала, он кивнул.

– Конечно. Ты, наверно, хочешь переодеться.

Перехватив его взгляд, Зуки вспомнила, что на ней лишь бикини и прозрачный халатик.

– Но прежде, чем уйти, я хочу сделать тебе предложение, которое тебя, возможно, заинтересует.

– Никакое твое предложение не может меня заинтересовать!

– Не драматизируй, Зуки. Никогда не отказывайся, не выслушав. Это может быть самое заманчивое предложение в твоей жизни…

– Обещание, что я больше никогда не буду иметь несчастье лицезреть тебя и выслушивать твои лицемерные поучения? – предположила она сухо.

– Наоборот, – ответил он вкрадчиво. – Я предлагаю тебе стать моей любовницей.

Наступило напряженное молчание. С возрастающим ужасом Зуки смотрела на Паскуале.

– Не верю своим ушам, – наконец вымолвила она. – Ты, должно быть, совсем сошел с ума!

– Может, чуть-чуть. – Его темные глаза загорелись, как будто он согласился с нею. – Но так уж ты на меня действуешь.

– Либо это, либо у тебя весьма извращенное чувство юмора.

– Да нет. Я никогда не шучу, если речь идет о бизнесе, – отозвался он холодно, как будто ему каждый день приходилось говорить на такую странную тему.

– Бизнес? Ты называешь свое нелепое и оскорбительное предложение бизнесом?

– Ну конечно. Быть любовницей – ведь это бизнес, разве не так? Обмен товаром. Ты станешь пользоваться всеми преимуществами как моя любовница. Будешь получать удовольствие, у тебя появятся всякие побрякушки, тебя ждут роскошные поездки… А в обмен на все это я буду обладать твоим восхитительным телом. Да ладно, Зуки, – нахмурился он, наблюдая за выражением ее лица, – пожалуйста, не смотри на меня так, словно ты только что вышла из монастыря. Ты, наверно, и раньше получала подобные предложения. Или будешь меня убеждать, что поехала бы на уик-энд с Сальваторе, если бы он пригласил тебя в какой-нибудь задымленный фабричный город, а не на роскошную виллу на Средиземном море? Почему бы не признаться, что, как и большинству женщин, тебе трудно устоять перед соблазнами, которые дает богатство?

Какой цинизм, подумала Зуки, не веря своим ушам. Она посмотрела на него с нескрываемым презрением.

– Я не намерена перед тобой оправдываться. К тому же, что бы я ни сказала, твой извращенный ум все переиначит. Но одно я скажу, Паскуале. Даже если бы ты остался единственным мужчиной на земле, я все равно не согласилась бы стать твоей любовницей. И это не слова. Видишь ли, во-первых, я достаточно зарабатываю, чтобы самой покупать себе побрякушки и оплачивать поездки. Я независимая женщина, и никакой мужчина не сможет меня купить! Но что еще важнее, – продолжала она, немного отдышавшись после такого страстного монолога, – любовницам, как всем женщинам, нужны не только побрякушки и роскошные поездки. Даже самым черствым из них нужно хоть чуточку любви и уважения. Но ты не знаешь значения таких слов, их в твоем словаре, по-видимому, нет, а может, никогда и не было. Тебе недоступно ни то, ни другое. В любом случае у меня больше нет желания это обсуждать. Так что уходи.

– Мне следует понимать это как отказ? – с издевкой уточнил он и улыбнулся обаятельной улыбкой. – Твои слова звучат как отказ, но я считаю, что это просто вызов.

И почему только у него такой глубокий и бархатистый голос, которому абсолютно невозможно противостоять? – с возмущением подумала Зуки.

– Считай это окончательным отказом, Паскуале. Мне бы очень не хотелось вселять в тебя надежду. – Сарказм в ее голосе вызвал у него ироническую улыбку. – Ты уйдешь, наконец?

– Да, я ухожу. – Уже взявшись за ручку двери, он подчеркнуто спокойно сказал: – Посмотрим, насколько «окончательным» окажется твой отказ. Я человек решительный. Можешь мне поверить, я хочу тебя больше, чем когда-либо хотел любую другую женщину, и, более того, я намерен получить тебя. То, что началось между нами семь лет назад, я хочу завершить, – с хрипотцой в голосе заявил он и вышел.

Потрясенная таким признанием, Зуки не успела придумать, что сказать в ответ.

Через десять минут после ухода Паскуале в дверь снова постучали, но, ошеломленная происшедшим, Зуки ничего не слышала. Сидя на кровати, она размышляла над странным предложением Паскуале стать его любовницей и его решимостью принять ее вызов. Она была уверена, что оно было сделано в момент безумия, связанного с сексуальным срывом. Ей абсолютно не хотелось опять увидеться с Паскуале.

В дверь снова постучали.

– Убирайся! – машинально крикнула она.

– Зуки! Я должен с тобой поговорить! Пожалуйста! Это важно!

Это был Сальваторе. Бросившись к двери, она распахнула ее и накинулась на него:

– Какого черта ты не сказал мне, что обручен с секретаршей Паскуале Калиандро? И вообще, почему ты не сказал, что обручен?

– Но ведь у нас все офици… мы на работе, – жалобно возразил Сальваторе, – мы не делаем ничего такого, чего надо стыдиться!

– То-то и оно, но этому тирану Паскуале, который во все вмешивается, все кажется по-другому.

Сальваторе стал испуганно озираться, как будто ожидая, что Паскуале может вот-вот материализоваться где-нибудь поблизости.

– Нас могут услышать; могу я войти?

– Нет, не можешь! Ты с ума сошел? Если ты дорожишь своим здоровьем, держись от меня подальше, и от других женщин – тоже, кроме, конечно, Кристины. Паскуале из тех, кто не дает больше одного шанса. Так что, если ты действительно хочешь жениться на Кристине, я настоятельно рекомендую тебе стать затворником.

– Зуки, пожалуйста, позволь мне войти, – умоляюще поднял руки Сальваторе. – Я все тебе объясню, но я не хочу, чтобы Паскуале меня здесь увидел.

– Почему же?

– Потому что он запугал меня до смерти, – признался Сальваторе.

– Значит, у тебя больше здравого смысла, чем я предполагала, – сурово сказала Зуки, шире открывая дверь. – Ладно, заходи. Даю тебе пять минут на то, чтобы ты все мне объяснил. Все!

– Это будет трудно, – вздохнул Сальваторе.

– Что же ты такого сказал своей невесте о нашей поездке? Почему она позвонила Паскуале и рыдала?

– А-а… в том-то и дело, что… я ей не говорил, – нервно облизывая губы, промямлил Сальваторе. – То есть ничего ей не сказал. Сказал только, что мне надо фотографировать. Но не сказал, что уезжаю с тобой.

– Почему?

– Она… э-э… понимаешь… очень ревнует, – извиняющимся тоном сказал он.

– Да будет тебе, – сердито возразила Зуки. – Неужели ты думаешь, что я этому поверю? Ведь как фотограф ты все время работаешь с разными моделями. Если бы она тебя ревновала, ваши отношения и минуты не продержались бы.

– К другим моделям она меня не ревнует, только к тебе. – Сальваторе посмотрел на нее в замешательстве.

Глаза Зуки угрожающе блеснули.

– Что ты имеешь в виду?

Сальваторе беспомощно пожал плечами. Он был гениальным фотографом, но сейчас вдруг показался Зуки совершенным юнцом.

– Она знает, что мне всегда хотелось тебя фотографировать. А когда я с ней познакомился, я был немного в тебя влюблен. У меня даже висел в спальне твой плакат. – Он покраснел.

– Если бы ты только знал, какой я сейчас почувствовала себя старой, – устало сказала она, нервно хохотнув. – А тебе не приходило в голову, что она все равно узнала бы и именно так бы и отреагировала?

– Я вообще ни о чем не думал, – признался он. – Мне так хотелось тебя фотографировать, что я просто был счастлив, когда ты согласилась. Извини меня, Зуки.

Ну почему все повторяется? – вздохнула Зуки. На этот раз на ее пути, без всяких причин, появилась чья-то невеста. Может, я слишком доверчива? Или просто дура? – подумала Зуки.

– Тебе лучше вернуться в Нью-Йорк и успокоить Кристину. Твои друзья, несомненно, подтвердят, что мы жили в разных комнатах. А теперь, Бога ради, уходи.

– А ты что будешь делать? – поинтересовался он.

– Я? Улечу первым же рейсом, – твердо заявила Зуки.

И постараюсь выкинуть из головы весь этот ужас, добавила про себя.

Когда дверь за Сальваторе закрылась, она подошла к платяному шкафу и побросала все свои вещи в чемодан.