Глава 9

Когда экипаж отъехал, Тэтчер покачал головой.

– Безумный Джек Тремонт закован в брачные кандалы, – пробормотал он. – Ну и дела…

– Все не так уж мрачно, – прервала его мисс Лэнгли. – Джек изменился, вот и все. Все мужчины меняются… в конце концов. – Она говорила с таким апломбом, будто обладала многолетним опытом в этом вопросе.

Ее самоуверенность заставила его рассмеяться.

– Не так уж сильно, как вам хотелось бы думать, мисс Лэнгли. – Он подошел к ней ближе, забыв о правилах приличия и желая лишь доказать, как мало он изменился со времен своей бездарно растраченной юности. Но, к его неудовольствию, леди лишь вздернула носик и отошла от него.

Вот вам и обаяние опытного повесы. Бывали дни, когда леди не уходили с такой готовностью, попадаясь к нему в когти. Он пожал плечами и двинулся за ней следом, задав ей вопрос, который вертелся у него на языке с тех самых пор, как он увидел, что Джек приветствует Фелисити, словно племянницу, с которой давно не виделся.

– Как получилось, что вы так близко познакомились с Безумным Джеком?

– Вам не следует так называть его. Это неприлично.

– Ну, с лордом Джоном, если угодно, – исправился он.

Она кивнула, довольная тем, что он поправился, и ответила на его вопрос:

– Мисс Портер – ну, я хочу сказать, леди Джон – преподавала этикет в школе мисс Эмери, и когда…

Тэтчер споткнулся и чуть не упал.

– Безумный Джек женился на учительнице этикета? – Сначала он не поверил, а поверив, аж согнулся пополам от хохота.

Мисс Лэнгли остановилась как вкопанная.

– Не вижу, что вас так развеселило. Мисс Портер для него идеальная жена.

Тэтчер, несмотря на все свои усилия, не мог перестать смеяться.

Она ждала и, теряя терпение, отбивала носком ботинка стаккато по обледеневшему тротуару.

– Не устраивайте представление, пытаясь осмеять то, что является прекрасным образцом брака по любви.

Ее слова привлекли внимание Тэтчера. Кто бы мог подумать, что такой бессердечный шалопай, как Джек Тремонт, способен влюбиться?!

– Стоило человеку уйти на несколько лет на войну, как весь мир перевернулся. Я начинаю верить, что французы одержали победу.

– А теперь вы выставляете себя на посмешище, – заявила она.

– На посмешище? – Он покачал головой. – Это всего лишь скептицизм. Просто мне трудно поверить, что человек, которого я помню, о котором слышал, – торопливо добавил он, – теперь являет миру образец семейного счастья.

– Поверьте, это было нелегко, – сказала Фелисити и, закутавшись поплотнее в накидку, снова двинулась по улице. – Пришлось приложить некоторые усилия, прежде чем он увидел смысл в браке, а мисс Портер вообще едва не отказалась наотрез видеть, как сработает наш план…

– Ваш план?

– Ну-у, это был преимущественно мой план, – призналась она, останавливаясь. – Но Талли и Пиппин, надо отдать им должное, тоже помогали.

Тэтчер сложил на груди руки.

– Значит, все это ваших рук дело?

Ему показалось, что она чуть ли не раздулась от гордости.

– Не скрою, это мне пришла в голову мысль, что они могли бы подойти друг другу, – сказала Фелисити. – И не смотрите на меня так сердито. Ведь что-то нужно было делать! Этот мужчина был настоящим отшельником, потерянным для общества и семьи, тогда как мисс Портер….

– И вам нужно было вмешаться! – Разве это не было достаточно серьезным предостережением? Эта маленькая девчонка умудрилась обхитрить Безумного Джека Тремонта! Если раньше он ее не боялся, то теперь начал побаиваться. Он-то думал, что это ее увлечение сватовством – пустая забава, однако на лицо были ее достижения в этой области. Причем весьма впечатляющие. Неудивительно, что ей удалось обвести вокруг пальца его дедушку.

– Я просто помогла двум людям оказаться в одном месте, а потом задержаться там до тех пор, пока они не поняли, что в их союзе есть здравый смысл, – сказала она, снова пускаясь в путь.

– Вы занимались сватовством, – сердито сказал он, нагоняя ее, – а это не что иное, как вмешательство в чужую жизнь.

– Вам показалось, что они против этого возражают? – сказала она с самодовольной улыбкой. – Они подходят друг другу – и этим все сказано. А самое глазное – они любят друг друга.

И тут его осенило. Она явно гордилась тем, что поймала Безумного Джека в брачную ловушку, но для нее главным было не это, а то, что эти двое были безумно влюблены друг в друга. Этого только слепой мог не заметить.

Но то, о чем она умалчивала, не могли скрыть ее глаза. Когда она взглянула вслед удаляющемуся экипажу Джека, он заметил крошечный огонек зависти в ее чудесных голубых глазах.

– Я думаю, что ни один из них никогда не обзавелся бы семьей, если бы они не нашли друг друга и не влюбились.

– Вы ожидаете, что я поверю, будто как только вы свели их, так они сразу и влюбились друг в друга? Так не бывает, мисс Лэнгли, – сказал он, когда они сворачивали на Брук-стрит.

– Когда-нибудь у вас изменится мнение по этому вопросу, мистер Тэтчер, – сказала она все тем же самодовольным тоном, умудренного жизненным опытом человека. – Когда сами влюбитесь.

– Почему это, интересно, так происходит, что как только какой-то одинокий мужчина заявляет о своей незаинтересованности в любви и браке, так каждая женщина в пределах слышимости считает своим личным долгом найти для него невесту? Ни один мужчина в здравом уме не станет добровольно бродить по Лондону с колокольчиком на шее, как этот болван Тремонт.

– Мне кажется, ему нравится звук колокольчика, – сказала она, одарив его своей сногсшибательной улыбкой, от которой у него перехватывало дыхание. Ох уж эта, девчонка! Прорвала-таки его линию обороны!

Вот так они и добиваются своего, подумал он, увидев, как она снова бросила на него кокетливый взгляд. Своими взглядами, обещающими страсть. А потом не успеешь оглянуться, как тебя будут катать по Лондону, словно мопса на шелковом поводке и с каким-нибудь дурацким бантиком на голове.

И все же как произошло, что с помощью одного лишь движения ее губ и этого призывного света в глазах, а также его воображения – нет, пусть уж будет «естественных склонностей» – он начинал представлять себе ее без этого простенького платья, соблазнительную, запутавшуюся в простынях на огромной кровати, занимавшей, большую часть спальни в герцогских апартаментах, взглядом приглашающую присоединиться к ней… слиться с ней?

Но когда он пришел в себя, она уже опередила его на два дома и беззаботно шествовала по улице, как подобает обычной лондонской мисс. Силы небесные, либо ему начинает мерещиться, либо пребывание в ее компании понемногу сводит его с ума.

Он предпочел думать последнее. Конечно, во всем виноват этот разговор о браках по любви и счастливых супружеских парах. Ведь он даже почувствовал некоторую зависть к своему старому другу Джеку.

Зависть к Джеку и его хорошенькой молодой жене?

Силы небесные, а ведь он и впрямь завидует!

Тэтчер попытался восстановить дыхание, но не смог. Он расстегнул три верхние пуговицы пальто, потом решил, что этого мало, и совсем распахнул пальто, подставив себя пронизывающему холоду, чтобы прочистить мозги. Но в голове все равно звучали ее слова, ее голос.

«У меня есть вы…» Она и представить себе не могла, насколько правдивы эти слова. Но если помочь ей разобраться в себе, она поймет, что так оно и есть.

Он глотнул обжигающе холодного ветра, но все было бесполезно. Мисс Лэнгли заставляла его чувствовать себя бесшабашным и героическим и почти по-герцогски, но, по правде говоря, ему хотелось бы, чтобы она смотрела на него так, как леди Джон смотрела на своего Джека.

Глазами, в которых горело бы пламя любви. Взглядом, от которого начинало бы учащенно биться сердце, появлялось напряжение в паху, а руки так и тянулись к ней, чтобы отнести ее на ближайшую кровать…

– Тэтчер, с вами все в порядке? – спросила мисс Лэнгли. Она вернулась к нему и окинула его взглядом. – Ну конечно, с вами не все в порядке. Только взгляните на него: стоит на ветру в распахнутом пальто. – Без дальнейших разговоров она взялась за лацканы и соединила вместе полы.

И подтащила его поближе к себе, не обращая ни малейшего внимания на то, что они стоят посередине Брук-стрит. Она зубами стащила с рук сначала одну, потом вторую варежку, что не подобало делать леди, но позволяло быстро и эффективно достичь желаемого результата.

– Держите, – сказала она и, сунув ему в руки свои варежки, принялась голыми пальцами застегивать его пальто, начиная снизу.

Он удивленно смотрел на нее. Годы жизни за границей не сделали ее эгоисткой, как утверждала леди Гейторн, но раскрепостили ее, что импонировало его чуждой условностей натуре.

По правде говоря, чем больше мисс Лэнгли старалась быть образцовой английской мисс, тем меньше ей это удавалось.

И тем сильнее он любит ее за это.

По спине Тэтчера пробежал странный холодок. Он – что? Любит ее? Невероятно! Он не любит, он не может ее любить!

Однако он по опыту знал, что жизнь способна изменяться в мгновение ока, причем не только на поле боя, но даже на спокойной и безопасной Брук-стрит. Как изменилась его жизнь за последние несколько минут.

– Боже милосердный, – пробормотала она. – О чем вы думали, бегая в пальто нараспашку? Вот простудитесь и заболеете! А мне что тогда делать?

Он приподнял бровь и уставился на нее.

– Знаю я, о чем вы думаете, наглец вы этакий, – выговаривала она ему. – Конечно, вы заболеете, и мне придется ухаживать за вами. Уж поверьте, вам не захочется пить поссет,[2] приготовленный Талли.

Она застегнула наконец его пальто, но ее руки остались лежать на лацкане, над его сердцем. Он поднял руку и накрыл ею голые пальчики.

– Значит, вы стали бы ухаживать за мной?

– Да, – сказала она слегка срывающимся голосом. Потом губки ее дрогнули и слегка раскрылись, как это было вчера на катке, когда он был убежден, что она хотела, чтобы он поцеловал ее. А он был не такой дурак, чтобы упустить подобную возможность дважды.

Безумие, чистое безумие, подумал он, наклоняя голову и прикасаясь губами к ее губам. Губки ее удивленно дрогнули, но вскоре он удивился еще больше.

Маджетт был не слишком далек от истины, когда говорил, что Обри Стерлинг в свое время не пропускал ни одной юбки в Лондоне и соблазнил немало молодых дам, вдовушек и женщин сомнительного поведения. Однако он никогда еще не целовал подходящую ему женщину и не был готов к этому.

Ее тело напряглось в его объятиях, и он понял, что это ее первый поцелуй. Поэтому, вместо того чтобы пойти на поводу у своего страстного желания, он постарался сделать так, чтобы поцелуй понравился настолько, что ей захотелось бы повторить его.

И не раз.

Он осторожно провел языком по ее губам, еще ближе привлекая к себе. Губы были божественны на вкус. Он поцеловал ее настойчивее.

Фелисити нерешительно помедлила, как будто сомневаясь в правильности происходящего, но это длилось недолго. С тихим стоном она раскрыла губы ему навстречу, и ее язычок встретился с его языком. Руки Фелисити, ухватившись за лацканы, притянули его еще ближе.

Он вдруг почувствовал не только ее влажный, разгоряченный рот, но и все тело, приникшее к нему, высокую, упругую грудь, ее бедра, ноги, которые переплелись с его ногами.

Охваченный страстным желанием, он скользнул под ее накидку и прошелся по изящным изгибам. Ее обычно ясные глаза затуманились страстью. Однако глаза так же быстро снова прояснились, и она поняла, что весь этот огонь разгорелся благодаря единственному поцелую. Ее охватила паника, и все, чего он достиг, разжигая в ней страсть, было немедленно сведено к нулю.

Оставив в покое лацканы его пальто, она отпрянула назад. Некоторое время они стояли, глядя друг на друга, причем Фелисити нахмурила лоб и пыталась восстановить ритм дыхания.

– О чем вы думали? – возмущенно прошипела она и, повернувшись, торопливо пошла дальше.

– Ох, пропади все пропадом, – выругался он, бросаясь за ней следом. Он схватил ее за руку, пытаясь снова заключить в объятия. На сей раз ее было не так-то просто поймать.

– Я почти помолвлена, – сказала она, вырываясь из его рук. – Я связана договоренностью…

– Какая может быть договоренность с человеком, с которым вы никогда не встречались? – возмутился он.

Она об этом и слышать не хотела.

– Но он знает меня, он меня понимает. – Она сердито взглянула на него. – И он не стал бы принуждать леди, когда она…

Нет, черт возьми, ему до смерти надоело слушать, как она превозносит добродетели Холлиндрейка. Его добродетели. Добродетели, которыми он не обладал. И, чтобы доказать это, он поцеловал ее снова. На этот раз со всей едва сдерживаемой страстью, непристойно позволив своим губам раскрыть ее губы, а языку попробовать на вкус ее язык. Он дразнил ее до тех пор, пока она, вздохнув, не задрожала в его объятиях. Когда он отстранился, она едва удержалась на ногах.

– Он не стал бы принуждать леди, когда она – что?

Она уставилась на него, словно увидела впервые. Без ливреи, возможно, даже вообще без одежды (может же человек помечтать), и ее губы затрепетали, как будто она хотела что-то сказать, но слова не шли с языка.

– Силы небесные! – наконец промолвила она и, высвободившись из его рук, взбежала по ступенькам к входной двери.

Но он нагнал ее и преградил путь.

– Откуда у вас такая уверенность в нем?

Она сложила на груди руки.

– Ну-у, прежде всего о нем хорошо отзывался Джек.

– Безумный Джек Тремонт? Можно подумать, что вы сами сошли с ума. Холлиндрейк был из той же компании, они были закадычными приятелями. А вы знаете, что это означает?

Она покраснела, но, следует отдать ей должное, взгляд не отвела.

– Он изменился, как и Джек.

Тэтчер презрительно фыркнул:

– Мужчины не меняются.

– Меняются. Когда захотят. Когда встретят ту леди, которая им подходит. – Она приподнялась на цыпочки и заглянула ему в глаза. – Они должны измениться, если хотят удержать ее.

Он понял, что она права, но в своем гневе не желал ни с чем соглашаться.

– И Холлиндрейк изменился? – с подчеркнутым скептицизмом поинтересовался он.

Она стояла на своем и, вздернув носик, заявила:

– Да, разумеется.

– Вы это знаете, потому что…

– Потому что он сам сказал это мне.

– Он сказал это вам?

– Да, – прошептала она. Глаза ее затуманились слезами. – Это я его изменила.

Тут уж Тэтчер не мог ничего поделать с собой. Он рассмеялся.

– Как вы могли его изменить, если никогда не встречали этого человека?

– Он сам мне это сказал. Он сказал, что мои письма вдохнули жизнь в его существование. Что до того, как я ему написала, он не знал, что означает жить.

Тэтчер даже дыхание затаил. Значит, она научила его дедушку жить? Что, черт возьми, это значило?

– Мои письма изменили его, – продолжала она и, помолчав, добавила шепотом: – А он изменил меня, разве вы не понимаете? Я должна быть такой герцогиней, как он ожидает, – безупречной английской герцогиней. – Она повернулась на каблучке и решительно направилась к двери.

Он изменил ее? Превратил в образцовую английскую герцогиню? Это было невозможно. Она могла тысячу раз повторять себе, что изменилась, но он знал правду: нельзя заставить измениться то страстное создание, которое добровольно находилось в плену правил приличия.

– Фелисити! – крикнул он ей вслед. – Прошу тебя, Фелисити! – Не станет он больше называть ее «мисс Лэнгли». После этого поцелуя. Теперь она была для него Фелисити. Но она его не слышала, потому что если бы услышала, то, несомненно, прочла бы ему лекцию относительно того, что неприлично с такой фамильярностью называть по имени своего работодателя.

«Будь они прокляты, эти письма!» – подумал он, следуя за ней. Он ругал своего деда за то, что тот ответил на ее письмо от его имени. Что такого мог написать ей старик, чтобы здравомыслящая женщина стала мечтать о мужчине, которого никогда даже не видела? Мечтать о мужчине, которого не существовало? И не могло существовать?

И как реально существующему мужчине, такому, как он, достичь положительных качеств вымышленного герцога Холлиндрейка, которого создало воображение его дедушки? Образцового Стерлинга, каким ему следует быть? Такого мужчину, которого мисс Фелисити Лэнгли сочла бы достойным включения на первую страницу своей «Холостяцкой хроники»?

А он не был таким мужчиной.

Он был мужчиной, который отрекся от собственного имени и семьи и сбежал в армию под вымышленным именем – и все потому лишь, что кредиторы обещали бросить его в долговую яму.

Что она скажет, когда узнает правду? Узнает, что ее благородный и предположительно безупречный герцог является на самом деле ее далеко не идеальным ливрейным лакеем?

Он догнал ее уже у двери.

– Фелисити… – Он схватил ее за руку и попытался вновь заключить в объятия, но на сей раз она проявила осмотрительность и лишь покачала головой, отказавшись посмотреть ему в глаза. – Не входите пока в дом. Подождите. Мне нужно кое-что сказать вам. – Но не успел он договорить, как дверь распахнулась.

– Слава Богу, Герцогиня. Я уж думала, что ты никогда не вернешься! – воскликнула мисс Талли. – Мы погибли!

«Я и сама погибла», – подумала Фелисити, входя в дом и чувствуя, что ноги все еще плохо ее слушаются.

О чем она только думала, позволяя этому красавцу так крепко обнимать ее? Ведь она даже не сопротивлялась. Вернее, сопротивлялась, когда было уже слишком поздно.

Ее тело повело себя предательски и само потянулось к его телу, а язык облизнул губы в предвкушении его поцелуя. И он, конечно, поцеловал ее, а у нее от этого перехватило дыхание и подкосились ноги. Когда его губы завладели ее губами, она почувствовала, что пропадает.

Она хотела испытать в полной мере ту страсть, которую он предлагал, и, отбросив все правила приличия, принадлежать ему. Ей хотелось, чтобы он целовал ее, прикасался к ней и сделал что-то с этим пламенем, которое он зажег в ней.

Она никогда не думала, что с помощью одного поцелуя можно завладеть сердцем, как это утверждала Пиппин.

Теперь она узнала, что так оно и есть.

Откровенно говоря, виноват во всей этой ситуации был один лишь Холлиндрейк, сказала она себе. Ведь если бы он хотя бы прислал свою карточку, она не стала бы изображать из себя героиню одной из пьес своей сестры, где здравомыслящую и респектабельную молодую леди сбивает с пути загадочный и красивый незнакомец.

Хотя у нее была все несколько по-другому. Она прыгнула и объятия заурядного ливрейного лакей.

Оглянувшись, Фелисити заметила, что он следует за ней и глаза его горят страстью. Нет, он не был заурядным человеком, а загадочности у него хватило бы на всех героев романов, занимающих у нее целую книжную полку.

«Вернись к нему, – нашептывал ей безумный внутренний голос. – Поцелуй его снова».

Э нет! Больше она этого не сделает. Ни за что. И никогда. Она тут же поклялась, что отныне будет держаться от Тэтчера на почтительном расстоянии. Пока за ней не придет Холлиндрейк и она не сможет позабыть о неразгаданной загадке темных глаз Тэтчера, о глубокой ложбинке, разделяющей его подбородок, об изгибе его губ и о прикосновении этих губ к ее губам…

Фелисити тряхнула головой, прогоняя эти непутевые мысли, и сделала несколько шагов, пока не наткнулась на чемодан, преграждавший ей путь. Оглядевшись вокруг, она обнаружила, что вея прихожая забита сундуками, сумками и картонками.

– Талли, что все это значит?

– Это то, о чем я тебе говорила, – сказала ее сестра. – Если бы ты не грезила наяву и больше думала о том, что происходит за пределами твоих мечтаний… – Брови сестры удивленно вздернулись вверх.

– А что там происходит? – спросила Фелисити.

Талли не успела продолжить – с верхней площадки лестницы раздался голос, который заставил замолчать их обеих:

– …и тогда, дорогие, я поняла, что должна ехать сюда немедленно! Мне было совершенно ясно, что я могу потребоваться моим дорогим девочкам…

Прижимаясь к подолу Талли, тихо взвыл Брут. Фелисити хотелось взвыть за ним следом.

– Только, не говори мне…

– Она прибыла через пять минут после того, как ты ушла.

– Ну еще бы! Она понимала, что я ее не пущу в дом.

– Вполне возможно, – согласилась Талли. – Боюсь, что она приехала…

– Со всем этим? – Фелисити обвела рукой сундуки и картонки.

– Да, – сказала Талли и потащила ее к лестнице. Фелисити, горестно вздохнув, преодолела первые несколько ступеней.

– Герцогиня, – поспешила объяснить Талли, – я не смогла остановить ее. Она позвонила в дверь, и Пиппин открыла. Пиппин растерялась, и не успела я спуститься вниз, как она уже находилась в доме со своими сундуками и всем прочим.

– А ее свита?

Сестра понизила голос:

– Как ни странно, она прибыла только с Азизом и Надой.

– Только этого нам и не хватало, – прошептала Фелисити. Из комнаты сверху донесся запах пачулей и других благовоний, а снизу, из открывшейся двери, ворвалась струя морозного воздуха, заставившая ее взглянуть в ту сторону.

Там, посередине холла, стоял Тэтчер, наконец вошедший внутрь дома.

– Мисс Лэнгли, – произнес он.

При звуке его глубокого голоса у нее по спине пробежала дрожь.

– Не сейчас, мистер Тэтчер.

– Это она? – донесся голос из гостиной. – Это моя дорогая девочка?

Фелисити собралась с духом, приготовившись к неизбежному, и, словно приговоренная, преодолела последний марш лестницы.

– Да, это я, нянюшка Джамилла.

В гостиной было очень тепло, потому что Джамилла, очевидно, приказала пустить в ход весь их запас угля, Пиппин стояла за креслом тетушки Минти, положив руку на плечо старушки. Обе они выглядели так, словно их только что переехал почтовый дилижанс.

В каком-то смысле так оно и было.

Посередине гостиной стояла нянюшка Джамилла, которая короткое время присматривала за сестрами-близнецами, когда они жили при дворе Наполеона во время заключения мира 1801 года. Высокая и статная, эта женщина ни капельки не изменилась за все эти годы. Ее черные глаза по-прежнему горели, а великолепные черные волосы были искусно уложены под большой шляпой, украшенной перьями. В ее ушах сверкали длинные бриллиантовые серьги.

Щеки ее были капельку подрумянены, а губы тронуты помадой. Миндалевидные глаза были мастерски обведены черной краской для век, отчего она выглядела экзотично и неуместно, словно китайская ваза в домике фермера.

– Фелисити! Моя драгоценная девочка! – воскликнула она и, широко распахнув руки, заключила ее в теплые объятия. Она еще не успела переодеться и была в дорожной накидке, подбитой мехом норки.

– Нянюшка Джамилла, – сказала Фелисити, – очень мило, что вы приехали навестить нас. – Она надеялась, что та поймет этот прозрачный намек.

– Навестить вас? Что за вздор! Я приехала, чтобы помогать вам. – Она широко улыбнулась и, дотянувшись до Талли, схватила ее в объятия. – Теперь, когда мои девочки снова со мной, все будет хорошо. Но эта Англия – какой ужас! Здесь так холодно! Разве они не знают, что мне необходимо тепло?

– Я сообщу об этом королю, – пообещала Талли, выдираясь из объятий Джамиллы.

Воспользовавшись удобным случаем, Фелисити тоже вырвалась, и сестры, чтобы воспользоваться преимуществом численного превосходства, встали по обе стороны от тетушки Минти и Пиппин.

– Это было бы великолепно, – заявила Джамилла. – Я с удовольствием встречусь с ним. Как это делается? Завтра будет не слишком рано?

– Король, видите ли… – запинаясь, произнесла Пиппин.

– С ним сейчас нельзя встретиться. Он болен, Джамилла, – сказала Фелисити, – так что никакого приема во дворце не будет.

– Но он должен быть, – заявила Джамилла, – Потому что я теперь не просто герцогиня де Фрэн, а принцесса Джамилла Конеллас.

– Принцесса? – охнула Пиппин.

Тетушка Минти презрительно фыркнула, пробормотав что-то о жемчуге и свиньях.

Джамилла сделала несколько шагов и встала у огня.

– Принцесса. После того, как ваш отец покинул меня…

– Он получил назначение в Вену, – поправила ее Фелисити.

– …мое сердце было разбито, – промолвила эта женщина, поднося руку ко лбу.

– Она никогда не знала, где у нее находится сердце, – прошептала Талли.

Джамилла взглянула на сестер испепеляющим взглядом, достойным королевы… или принцессы.

– Когда в моей жизни произошел столь трагический поворот…

– Появился герцог… – напомнила ей Фелисити.

– Старик, – сказала она, отмахнувшись рукой. – Он не понимал мои чувства, мои потребности. А ваш отец… – Видимо, у нее хватило здравого смысла, чтобы сообразить, что молодые леди не захотят услышать то, что она собиралась сказать, поэтому она соответствующим образом перестроила свой рассказ. – Ваш отец был лучом света в моей мрачной жизни. А потом света не стало, и не успела я оглянуться, как мой бедный де Фрэн… – Она всхлипнула и элегантным движением протянула руку, а Нада, ее верная служанка, вложила в руку хозяйки носовой платочек, потоку что упоминание о дорогом покойном герцоге всегда предвещало такую потребность.

Потом старая служанка вернулась на свое место рядом с Азизом.

Фелисити приветливо улыбнулась верным слугам Джамиллы, но они стояли неподвижно, словно пара гипсовых статуэток. Оба они прислуживали своей хозяйке с ее детства, и их преданность ей была безгранична… пусть даже иногда хозяйка бывала невыносимой.

Джамилла приложила к носу шелковый платочек, потом уронила его на пол и подошла к окну.

– Трагично, что де Фрэн умер – как умирают все старые люди – вскоре после того, как меня оставил ваш отец. – На сей раз Фелисити даже не стала исправлять ее. – Когда я осталась без покровительства мужа, мой отец решил отослать меня назад, на его родину, потому что думал, что его кузен, султан, возможно, сочтет меня миловидной. Увы, по дороге меня высадили на берег в Греции, но самой судьбе было угодно, чтобы я встретила там моего дорогого Конелласа.

– Принца?! – с благоговейным трепетом воскликнула Пиппин.

– А теперь позаботимся о моем размещении, – заявила она. – Мой багаж следует внести наверх. Мне потребуются три служанки и четыре – нет, лучше пять – ливрейных лакеев, причем одному из них придется немедленно раздобыть следующие предметы. До конца дня! – Она прищелкнула пальцами, и Азиз извлек откуда-то из недр своих одеяний список.

– Но, Джамилла, у нас нет места… – попыталась возразить Фелисити.

– Разумеется, место найдется! – воскликнула Джамилла. – Этот дом, конечно, отличается от великолепных дворцов, к которым я привыкла, но место для вашей дорогой Джамиллы здесь всегда найдется. – Увидев, что никто не бросился сломя голову исполнять ее приказания, она манерно вздохнула: – Как вы не понимаете: я приехала, чтобы помочь. Фелисити, дорогая, почему ты все еще не вышла замуж за своего герцога? Он старый? Дряхлый? Или у него несносный характер? Позволь Джамилле поговорить с ним немного ради тебя…

Фелисити хотела было что-то сказать, но ужас, охвативший ее при мысли о такой возможности, лишил ее дара речи. Она помнила, как Джамилла однажды то же самое предложила Жозефине, когда Наполеон сбился с пути истинного. И хорошо помнила, чем предложенная помощь кончилась для будущей императрицы.

– Э нет, нянюшка Джамилла, только не это…

– Ах, дорогая, ты не должна называть меня так. Это заставляет меня почувствовать себя древней старухой, – Она улыбнулась. – Теперь я просто ваша дорогая принцесса.

– Принцесса Джамилла, – сказала Фелисити сквозь зубы, – неужели вы подумали, что…

– Ну конечно, вы предоставите мне крышу над головой, маленькая Фелисити. Потому что у меня есть весточка от вашего отца.

Тэтчер собрался было подняться наверх, чтобы закончить свой разговор с Фелисити, но его остановил стук в дверь. Это был возница с телегой, доверху нагруженной сундуками и мебелью, и ему пришлось помочь этому мужику и его сыновьям разгрузить телегу в уже забитый багажом холл. К тому времени как они закончили разгрузку и он поднялся наверх, он уловил лишь последние слова неожиданной гостьи: «…у меня есть весточка от вашего отца».

Он остановился от неожиданности. Значит, лорд Лэнгли жив?

– А вы кто такой? – спросила гостья, скользнув, словно кошка, вперед.

– Тэтчер, – ответил он, наклонив голову, чтобы избежать ее взгляда. В Португалии и Испании он встречал немало таких женщин, которые используют свой титул и красоту, чтобы получить то, что им требуется, любой ценой и от любого, кто на данный момент является победителем.

– Это наш ливрейный лакей, – пояснила Фелисити, – Тэтчер, это наша бывшая нянюшка, герцогиня де Фрэн. И ее слуги – Азиз и Нада. – Слуги слегка поклонились ему, а герцогиня окинула его взглядом с головы до ног и лукаво усмехнулась.

– Я принцесса Конеллас, – промурлыкала она, подходя ближе и неся с собой волну экзотического аромата духов. – Фелисити забывает, что я теперь принцесса Конеллас. Я только что покинула королевство моего дорогого покойного мужа, опасаясь за свою жизнь.

Нада подняла глаза к потолку, как будто слышала эту историю столько раз, что и не счесть.

А Джамилла тем временем продолжала:

– По какой-то причине его народ обвиняет меня в его скоропостижной смерти! Я объясняла, что он был старый, что такое случается, но никто не хотел меня слушать. – Она пожала плечами. – Его советники требовали проведения расследования, отказывались платить мне деньги, причитающиеся мне по условиям брачного договора, требовали моего ареста. Вы можете представить себе такую наглость? Поэтому я, конечно, была вынуждена бежать. – Она окинула взглядом свою аудиторию и горестно вздохнула. – А теперь перейдем к более важным вопросам. Азиз, список, – приказала она, прищелкнув пальцами. Взяв у него листки, она вручила их Тэтчеру. – Все это должно быть здесь до конца дня. Позаботьтесь об этом. Но прежде чем уйдете, пришлите троих самых крепких слуг, чтобы занялись моими сундуками.

Фелисити прочистила горло.

– Джамилла, Тэтчер наш единственный лакей.

– Единственный? – удивленно распахнула глаза Джамилла.

– Да, – добавила Талли. – Так что ты видишь, что тебе будет абсолютно невозможно…

Унизанные кольцами пальцы отмели возражения.

– Конечно, конечно. Теперь я понимаю ситуацию. – Джамилла, кажется, была искренне расстроена. Девушки улыбнулись, но обрадовались они рано. – Разве можно ожидать, что две наивные, неопытные девочки смогут вести хозяйство?

– Пойми, Джамилла, это всего лишь городская резиденция.

– Я приспособлюсь, – заявила Джамилла, обнимая Талли. – Мы все приспособимся.

Тэтчеру показалось, что он стал свидетелем изложения событий в Корунье в исполнении сестер Лэнгли. Однако в отличие от английской армии, у которой за спиной были португальцы, этим леди отступать было некуда. Талли по-прежнему находилась в объятиях Джамиллы, словно в когтях тигра, а Фелисити посмотрела на него умоляющим взглядом, прося помощи. Но что, черт возьми, мог он сделать? Вышвырнуть эту леди вместе с ее сундуками на улицу?

Французов он смог бы обратить в бегство, но здесь этот огромный парень Азиз с двумя поблескивающими кинжалами, заткнутыми за пояс, выглядел так, как будто он способен разрезать на кусочки любого, кто оказался бы достаточно глуп, чтобы отважиться на такой подвиг.

Но он видел ее умоляющий взгляд. Она его просила. Он мог представить себе, что стоила Фелисити такая просьба.

– А вы почему до сих пор стоите на месте, мистер Флетчер? – спросила Джамилла.

– Тэтчер, – поправила ее Фелисити.

– Тэтчер, Флетчер – какая разница? – заявила Джамилла. – Важно то, что он стоит здесь, а мой список ждет! – Она энергично погрозила длинным пальцем. – И позаботьтесь о том, чтобы осьминог был свежим!

– Осьминог? – переспросила Пиппин.

– Похож на кальмара, – пояснила Джамилла. – Ваш шеф-повар, надеюсь, француз?

Фелисити горестно вздохнула и закрыла лицо руками, а Талли, которой наконец удалось вырваться из объятий, шлепнулась на банкетку с таким видом, будто ее мутит.

Хотя Тэтчеру не раз приходилось выводить свои войска из действительно тяжелых ситуаций, к данной ситуации он не знал, как и подступиться. Он подозревал, что Фелисити, как только переведет дыхание, выставит из дома эту фальшивую принцессу. А у него тем временем появилась возможность исчезнуть, и он был не такой дурак, чтобы ею не воспользоваться. Держа в руке список, он выскочил из гостиной и сбежал вниз по лестнице.

Лучше уж это, чем присутствовать при встрече Джамиллы с миссис Хатчинсон.

Однако, выйдя на улицу, он понял, что, судя по всему, переоценил свои возможности. Где, черт возьми, например, человеку найти в Лондоне осьминога?

Потом, когда он взглянул на перечень – французское лавандовое масло, испанские оливки, корзинка лимонов, ящик апельсинов, а также список вин, косметики и еще всякой всячины, – который был способен довести до краха даже легендарный банк Ротшильда, ему пришло в голову, что уж если есть в Лондоне человек, способный раздобыть требуемое, то это был Стейнс. Затосковавшего и возмущенного происходящим дворецкого герцога Холлиндрейка, вполне возможно, хватит удар от радости при одной мысли о том, что ему поручена совершенно невыполнимая задача.

Ну что ж, Тэтчер при этом будет, очевидно, выглядеть в глазах бедного старика совсем по-герцогски.

Он срезал угол и прошел через территорию конюшен, решив проскользнуть в дом через черный ход, чтобы избежать встречи с экипажами, делающими крут по Гросвенор-сквер, но едва успел завернуть за угол, как из темноты на него набросился какой-то человек, который быстро и ловко приставил к его горлу лезвие ножа.

Прикосновение холодной стали сопровождалось суровым окриком:

– Одно движение, сукин сын, и я с радостью перережу тебе горло.

Загрузка...