Любовный контракт

ГЛАВА 9

Нина

Она что правда пригласила Чета в свою квартиру? Когда она говорила те слова, Нина точно не хотела позвать его выпить . Голова девушки кружилась от счастья. Она прекрасно провела время, и хотя это было на нее не похоже, не хотела, чтобы этот вечер заканчивался.

Девушка пожалела о своем решении, когда Чет пришел к ней. Не потому, что ей не хотелось, чтобы он был здесь, на удивление наоборот, потому, что она стеснялась своей крохотной квартирки.

Здесь не делали ремонт с восьмидесятых годов. Холодильник и плита были отвратительного коричневого цвета, а на ковролине с коротким ворсом, тоже темно-коричневом, отчетливо выделялись пятна, оставленные прошлыми жильцами. Нина делала все возможное, чтобы в квартире стало уютней, купив яркие картины и антикварную мебель в секонд-хенде. Будучи хозяйственной, без труда справилась с украшением белых стен красочными принтами и полотнами прошлых десятилетий писанных маслом. В магазине такие работы выглядели не слишком впечатляюще, но на стене, в целом, смотрелись отлично. Нине даже удалось разыскать несколько антикварных тарелок,которые после покупки сразу оказались на стене и радовали ей глаз.

Чет сел на сильно потрепанный диванчик французского провинциального стиля, спинка которого была сильно разорвана, а подлокотники расцарапаны котом прошлых жильцов, что было одной из причин, почему Нине удалось получить его бесплатно. В объявлении была фотография дивана рядом с мусорным контейнером и подпись «кто успел, того и тапки». Хорошо, что у Шейна был грузовик. Нина позвонила ему, и парню пришлось отпроситься с работы, чтобы забрать диван. По крайней мере, в тот день девушка была уверена, что лучше друга, чем Шейн, нет на всем белом свете.

— Тут мило, мне нравится, — Чет огляделся, осматривая маленькую гостиную. Кухня находилась слева за уродливой стеной, которая была безвкусно установлена, чтобы разделить одну большую комнату на две зоны. .

— Правда? Или ты просто пытаешься быть тактичным?

— Не пытаюсь, мне нравится искусство, я сам фанат картин маслом.

Ну конечно, ага, он же художник.

Нина поставила пакет с собачьими принадлежностями на кухонный стол и открыла почти пустой холодильник, чтобы достать две последние баночки пива. Сначала она решила, что будет пить сок, чтобы предложить оба пива Чету, но потом передумала. Таким образом, они сначала могли насладиться пивом, а потом соком, если бы все еще хотели пить.

— Держи, — девушка поставила холодную банку перед Четом на журнальный столик, который сама покрасила в цвет слоновой кости, пробуя себя в проекте «очумелые ручки». Хоть он был и дешевым и не в лучшем состоянии, выглядело неплохо. Несмотря на то, что она закрепила краску толстым слоем лака, чтобы ничто наверняка не смогло поцарапать поверхность, Нина предусмотрительно использовала деревянные подставки.

Она села на зеленый диван рядом с Четом, не слишком близко, чтобы стало неудобно, но и не слишком далеко, чтобы было неловко, до сих пор чувствуя вспышку тепла, пронзившую ее, от непосредственной близости. Нет, от того, что он в ее квартире. У девушки перехватило дыхание, и она потянулась за пивом, чтобы отвлечься.

— За нас, новоиспеченных щенячьих родителей, — Нина подняла свое пиво и Чет взял банку, чокнувшись с ней.

— Новоиспеченные щенячьи родители. Мне нравится, как звучит, — Чет открыл банку и, поднеся ее ко рту, сделал большой глоток, после чего вытер губы тыльной стороной ладони и вздохнул, прямо как Шейн. Движение было невероятно схоже, так что Нина не могла отвести взгляд.

— Итак…, — она тоже открыла банку и глотнула. Это было плохое пиво, самое дешевое, что было в магазине, ужасное на вкус, — Что ты будешь делать? После того, как нарисуешь меня, я имею в виду. Что ты будешь делать с рисунком?

— Я…я пока не знаю. Сохраню. Я бы никогда не продал его, если ты об этом беспокоишься.

— Нет, не могу понять, пугает меня это или нет. Ну, знаешь, никто никогда не просил нарисовать меня.

— Если ты выставляешь свои фото в интернет, кто угодно может их увидеть и сделать с ними все, что захочется, и ты не узнаешь, у кого они останутся, даже если удалить фото. Мне кажется, это пугает гораздо сильнее.

Она с минуту размышляла над этим, — Думаю, ты прав. Все подряд публикуют фотографии, но ты прав. Кто угодно может сохранить эти фотографии, просто сделав скриншот, и делать с ними бог пойми что, — мысль о том, что какой-нибудь мерзавец мастурбирует на ее фото, вызвала дрожь отвращения, — Это тяжело?

— Что?

— Позировать? Извини, я просто даже не имею малейшего понятия, что это значит.

— Нет, это не тяжело. Ну, то есть, я довольно хорош в том, что делаю. Я рисовал с нескольких натурщиц пару лет назад, и у них была полная свобода движений, они даже вставали и делали перерывы, ничего особенного.

— О, ну тогда хорошо.

— Можешь надеть то, что тебе хочется. Я просто хочу сделать несколько набросков твоего лица, волос и рук, а рисовать уже позже. Напомню, я быстро работаю, наверно, смогу управиться часа за четыре.

— Ты серьезно? Четыре часа? Звучит невероятно быстро.

— Если думаешь, что это слишком быстро, тебе стоит посмотреть, как я бью тату.

Нина хихикнула, — Похоже на то, что сказал бы Шейн, правда он обычно говорит так о благоустройстве чьего-нибудь двора или типа того.

Что-то темное и непонятное мелькнуло у Чета в глазах. Она вдруг резко поняла, как именно он на нее смотрит, как будто хочет съесть. Ее тело отреагировало инстинктивно, жар забурлил в крови, стремительный и пьянящий поток возбуждения пронесся по животу. Это напомнило ей об ощущениях, испытанных ранее, прилив тепла и боль между бедер. Внезапно даже дышать стало тяжело. Нина хотела отодвинуться, но не смела пошевелиться.

— Да, что ж, я не пытался похвастаться, я действительно хорошо бью тату.

— Каково это? Бить тату, я имею в виду. Как ты вообще начал этим заниматься?

— Знаешь, я всегда был хорош в том, что касается искусства. Не знаю, однажды я просто понял, что хочу попробовать, мне было лет восемнадцать. Я пришел в студию с портфолио со всеми своими рисунками и набросками и несколькими полотнами картин маслом. Владелец был впечатлен и, хоть у них не было никого, кто хотел бы взять ученика, он дал мне контакты одного парня, который перезвонил несколько недель спустя. Студия была невостребованной, и чувака, у которого я учился, бесило, что я лучше его уже на начальном этапе обучения. Я схватывал очень быстро. Это было естественно, как и каждый раз, когда я брал в руки карандаш или кисть.

— Тебе очень повезло. Я бесполезна во всем, что касается искусства, как и Шейн. Не понимаю, откуда у тебя этот талант.

Чет отвел взгляд, и она поняла, что задела больное место. Он знал что-то, чего она не знала, информацию, которой ни она, ни Шейн не были посвящены.

— Я знаю, откуда.

— Откуда? — тихо спросила Нина. Ей хотелось, чтобы Чет снова на нее посмотрел, и может быть тогда, она бы почувствовала, что не срывает крышку с коробки, которую никогда не стоило открывать.

Он наклонился вперед и поставил локти на колени, вместо того, чтобы посмотреть на нее. Чет тяжело вздохнул, — Если я расскажу тебе, то не хочу, чтобы ты говорила Шейну. Не то, чтобы я не хочу, чтобы он знал, я просто ищу подходящее время, чтобы сказать ему. Мы только что помирились, и я боюсь все испортить. Не хочу делать больно маме и брату, поэтому еще не рассказал им об этом.

— Ты пытался их защитить?

Чет, наконец, взглянул на нее, и она могла описать его взгляд только одним словом – загнанный.

— Да.

— Тогда обещаю, что не скажу ни слова. Ты можешь мне доверять .

— Знаю, — мягко сказал Чет, — Я знаю, что могу тебе доверять.

— Откуда? Мы едва знакомы.

— Просто знаю.

Его спокойная уверенность согрела Нину изнутри. То, как они сидели, было недостаточно близко, чтобы считаться интимным, но почему-то ощущалось таковым. У девушки появилось предчувствие, внезапное напряжение от осознания того, что она сейчас узнает какой-то темный секрет, которым Чет, вероятно, ни с кем не делился.

— Я… я встретился с отцом, — наконец выпалил Чет, когда их взгляды пересеклись, — Мне было двадцать один. Он связался со мной, если можно в это поверить. У меня довольно много подписчиков в соц. сетях, так что ему было нетрудно меня найти. Просто вводишь мое имя и бум, вот он я. Он жил в Ирландии из всех возможных мест, хотел встретиться со мной, и так как на тот момент я был в Лондоне, было недалеко. Думаю, именно поэтому он связался со мной, увидев мои посты о тату-конвенциях в нескольких местах по Лондону. В итоге, я решил встретиться с ним и был в шоке. Истинная причина, по которой он ушел и никогда не связывался с нами, хоть и хотел, в том, что у него, эм.. у него была вторая семья.

— Что? — Нина чуть не свалилась с дивана. Это шокировало ее, но мгновение спустя гнев заслонил удивление. Она подавила желание сказать что-либо, прекрасно зная, что это не поможет.

— Да, у него была вторая семья. Жена и три ребенка, две дочери и сын. Старшая дочь взрослее Шейна всего на год.

— Боже.

— Я не стал говорить маме о встрече, ведь тогда мне пришлось бы все ей рассказать, а я не хочу. Мне известно, какой это был для нее удар, ведь отец был единственным человеком, с которым она хотела провести жизнь. Поэтому она больше ни с кем не встречалась, ведь любила его всем сердцем, я знаю, что это сломало бы ее.

— Охренеть, — Нина понимала, что ее выбор выражений сейчас был совершенно неподобающий леди, но это казалось совершенно уместным.

— Ага, именно. Короче говоря, идти туда и встречаться с ним было чертовски неловко. Вообще, я не пошел к нему домой, мы пили пиво в каком-то пабе. Я не встречался с его детьми и другой женой, он сам мне о них все рассказал. Ему стыдно за то, что он сделал. Я не получил другого объяснения кроме того, что он очень любил эту женщину и не мог уйти. Помнится, я сильно разозлился из-за того, как беспомощно он выглядел, словно в том, что случилось, не было его вины. Как будто беременность другой женщины не его вина. Будто он не виноват в том, что оставил свою семью без единого объяснения, не говоря ни слова. Вроде как нет ничего такого в том, чтобы даже не пытаться поддерживать с нами связь.

— Чет, я…

Он покачал головой, — Нет, Нина, тут нечего говорить, не нужно. Я мог бы разозлиться, наорать на него и уйти из паба, но не стал. Сказал только, как разочарован и как больно это слышать, как он разбил сердце матери и что у меня появился младший брат, замечательный ребенок. Хотя, наверное, на тот момент он уже не был ребенком.

— Нет, мы были. Даже в тринадцать или четырнадцать, думаю, мы все еще были детьми, несмотря на то, что нам казалось, что мы уже взрослые.

— Я… я думаю, что не тыкал его носом в то, что он сделал только потому, что в глубине души я всегда чувствовал…черт, — Чет взял свое пиво и запрокинул голову назад, глотая. Банка издала глухой звук, когда он поставил ее обратно на журнальный столик, — Думаю, я всегда знал, что я такой же, как он, да и выгляжу также, точная копия. У меня всегда было это нарастающее чувство, что так и должно быть, раз мама больше любила Шейна.

— Не больше…

— Да, больше. Или может и нет, но она никогда особо не обращала на меня внимания. Мама любит меня, знаю, но ей как будто всегда больно даже просто находиться рядом со мной. Это было одной из причин, почему я уехал, когда мне было шестнадцать. Мне не хотелось, чтобы смотря на меня, она видела отца. Я ушел, чтобы ей не приходилось видеть свое собственное разбитое сердце. Я старался поддерживать связь, зная, что она волнуется, но это было тяжело, особенно после встречи с отцом. И я оказался прав, я выгляжу как он и я…во мне была или есть та же самая беспрестанность, что и в нем. Мне всегда казалось, что я должен бежать вперед, вечно оставаться в движении, пытаясь опередить что-то, понятия не имея что. Или даже хуже, я с самого начала знал, что это было внутри меня и попытки двигаться, путешествовать, увидеть мир не помогали это остановить.

— Может быть потому, что ты все время хотел вернуться домой, в место, где тебя любят.

Чет пожал плечами, пытаясь притвориться, что это ничего для него не значит, что было неправдой, и оба они об этом знали, — В любом случае, я думаю, что отцу было плохо после нашей встречи. Он больше не связывался со мной, да и мне тоже казалось неправильным звонить ему. А потом, десять лет спустя, звонок адвоката из Ирландии, который сообщает мне, что отец умер, завещая все эти деньги мне. Мне одному. Думаю, он верил, что я поступлю с ними правильно и буду заботиться о маме и Шейне.

— Наверное.

— Так что, накладывая условия на получение Шейном его денег, я поступаю неправильно. Не знаю, о чем вообще думал.

— Я тоже не знаю.

Чет провел ладонью по подбородку, где уже начала появляться темная щетина. Он так сильно отличался от Шейна, который не смог бы и для спасения собственной жизни отрастить бороду, выглядя по-детски свежо, будто ему было четырнадцать, а не двадцать четыре.

— Я так запутался. Первый раз в жизни я чувствую, будто потерял курс, что и привело меня домой, и, может, неспроста. Возможно, я должен остаться, пустить корни, заботиться о маме и Шейне. Я долго думал о том, чтобы открыть собственный тату-салон, нанять несколько мастеров, может быть даже купить еще одно здание для художественных выставок или что-то типа того. Не знаю, меня до чертиков пугает мысль о том, чтобы быть привязанным к чему-либо после того, как странствовал большую часть жизни.

— Всего лишь полжизни, ты уехал почти шестнадцать лет назад. Понимаю, что будет непросто, Чет, но также знаю, что Шейн оценит это и твоя мама тоже. Даже если ей тяжело, она очень любит тебя, и я видела, как сильно она скучала по тебе, когда ты уехал.

Чет перевел взгляд на дверь, ведущую на дряхлый балкон. Нина никогда туда не выходила, опасаясь, что прогнившие деревянные перила не выдержат ее вес, и мысль свалиться вниз пугала ее. Иногда в дни, когда было не слишком душно, девушка открывала дверь, чтобы впустить свежий ветерок в квартиру.

Когда он повернулся к ней, его глаза полыхнули жидким огнем. Жар пронесся через нее, обжигая все нервные окончания одним этим взглядом.

— А что насчет тебя, Нина? Ты была бы рада, если бы я остался?

— Я… — как именно она должна была ответить на это? Честно и опрометчиво? Должна ли солгать, чтобы защитить себя и Шейна? Понял бы он разницу? Нина попыталась вымолвить хоть что-то. Пробовала выдавить отрицание, которое остановило бы то, что между ними происходит. А потом в ее голове промелькнуло изображение Чета, его пальцев, пробегающих по мягкой шерсти Шарлотты и ласковых слов. Его образ в аэропорту с собакой, вместе направляющихся в Европу, мысль о том, что она больше никогда его не увидит, сдавили горло, так что Нина не могла сказать ни единого чертового слова.

— Правда в том, что я сумасшедший. Я облажался. Как я уже говорил, увидев твою фотографию с выпускного, вместе с Шейном, я не мог перестать думать о тебе, ты все время в моей голове. Каждая женщина, образ которой я когда-либо создавал, рисовал или татуировал на ком-то, похожа на тебя. Я не псих, даже не смотря на то, что так может показаться. Ты не просто призрак или видение в моей голове, я не одержим. Я просто…не могу не думать о тебе. Не знаю, слышала ли ты когда-нибудь слово «муза», может оно и не подходящее, но единственное, что приходит на ум, чтобы описать тебя. У меня никогда не было настоящей связи с кем-либо за всю жизнь, но когда я здесь рядом с тобой, то чувствую ее. Я ощущаю эту энергию и не могу это остановить. Меня всегда тянуло к тебе, и я не мог рисковать, просто попросив разрешения нарисовать тебя, и услышать отказ. Мне пришлось наложить условия на эти деньги, как бы хреново это не звучало.

— Это…это безумие, — Нина запнулась. Ей казалось, что сердце сейчас выскочит из груди. Она хотела, чтобы он прекратил говорить эти безумные вещи. Но другая, гораздо менее разумная ее часть, желала, чтобы он продолжал, и это чертовски пугало.

— Может быть и безумие, но это правда. Не знаю, что сказать, чтобы ты поняла. Как будто я всегда был уверен, что приехать сюда и найти тебя было правильно. Это единственный раз, когда я чувствовал, что мне не нужно ни от чего убегать.

— Чет, пожалуйста!

— Дело вот в чем, Нина, — он наклонился и взял ее за руку прежде, чем она могла его остановить. Его прикосновение обожгло всепоглощающим огнем, пожирающим ее заживо, — я знаю, что ты тоже это чувствуешь.

И снова отрицание вертелось у нее на языке. Он был так близко. Одно слово могло оттолкнуть его, дать ей немного личного пространства, чтобы сформулировать ложь и выиграть немного времени. Она обещала Шейну…дала слово.

Ее губы приоткрылись, но не было слышно ни звука. Нина провела по ним языком, пытаясь смочить пересохший рот, надеясь, что это поможет сказать застрявшие внутри слова.

Глаза Чета потемнели. Когда он склонил голову вопреки всем ее лучшим побуждениям, она подняла лицо, чтобы встретить этот недозволенный поцелуй, которому нельзя было случаться.