Любовный напиток

Я толстая. А значит, некрасивая. Я поняла это по тому, как на меня смотрели мальчишки, а точнее, потому что они вообще на меня не смотрели. Мне все стало ясно лет в четырнадцать. «Синьора, вам стоит отвести дочку в отдел больших размеров!» Это еще хуже, чем услышать, что у тебя мозги как у жирной гусеницы (как будто тощие гусеницы умнее). Моя мама худенькая, она говорит, что я такая только потому, что у меня нет силы воли, потому, что я лентяйка и обжора (такой аппетит до добра не доведет). В общем, сама виновата. «Если ты чего-то очень захочешь — обязательно добьешься! Все дело в характере!» Гимнастика, диеты, постоянный подсчет калорий. В семнадцать лет мне удалось похудеть до пятидесяти двух килограммов, потом у меня полгода не было месячных, я принимала слабительное и рвотное. Лет через двадцать сказали бы, что у меня булимия и что я — жертва сверхтребовательной матери и отца, которому на меня наплевать, а теперь просто говорят, что я слишком толстая, стрейтч для таких, как я, до сих пор не изобрели, а единственные джинсы, которые можно найти в продаже, Wrangler или Levi's, те, что потрясающе смотрятся на молодых, на мне сидят просто чудовищно: если удастся их натянуть на ляжки и на бедра, то в талии они такие широкие что внутрь легко можно сунуть горшок с геранью. Сейчас в моде узкие рубашки, а на мне они не сходятся, хоть убей (лифчики я ношу пятого размера). Старушка Мангано стала милой и ХУДЕНЬКОЙ, то же можно сказать о Твигги, Джин Шримптон, Джейн Биркин. Разве за ними угонишься! Я нравлюсь только друзьям отца и сантехникам. Я вижу это по их масленым взглядам. «Пышнотелая» — еще одно слово, которое следовало бы исключить из словаря, потому что именно оно в 1975 году стало причиной серии самоубийств «бесхарактерных» подростков, таких, как я.

Я знала, как выгляжу, и решила сделать ставку на внутренний мир, старалась стать умной и милой, понимая, что о сексапильности мне нечего и мечтать. Утешала друзей, брошенных их худенькими подружками-кретинками (нет в жизни справедливости), а с тех пор, как поступила в университет, стараюсь и вовсе быть незаметной. Учусь, без особых усилий сдаю экзамены, друзей у меня нет (особенно среди парней). А потом появился Capo, друг приятеля, с которым мы познакомились прошлым летом на Сицилии. Свобода под бдительным присмотром: я ездила туда с родителями и их друзьями, супружеской четой из Катании.

Эта пара из тех, кто терроризирует детей с самого рождения. Само собой разумеется, что Розалии и Агате, их дочерям, нельзя носить короткие стрижки, краситься, брить ноги, а одеваются они исключительно в гениальные творения своей мамаши, портнихи-любительницы. Их даже не надо запирать дома или запрещать встречаться с парнями, потому что только сумасшедшая может отважиться выйти на улицу в таких тряпках.

Capo тоже сицилиец (Capo — это сокращение от Росарио), но живет в Милане уже довольно давно. Его отец нотариус, мать может позволить себе не работать, еще у него есть старшая сестра-лесбиянка и младший брат, которого никогда не бывает дома. Capo на год старше меня, он учится на юриста и мечтает получить диплом, приложив к этому как можно меньше усилий. У него куча хвостов, поэтому, когда мы сидели в кафе на корсо Буэнос-Айрес, пили молочный коктейль и он, посмотрев в мою зачетку, увидел, что у меня тоже не сдано конституционное право, предложил готовиться к экзамену вместе. Теперь два или три раза в неделю после лекций я прихожу к нему домой (у его родителей собственная вилла). Мать больше не ходит за мной по пятам. Не то чтобы она стала мне доверять, конечно нет, но она уверена, что я не могу найти себе мальчика в тайне от нее, ведь, во-первых, я все еще «пышнотелая», а значит, никто за мной ухаживать не будет, а во-вторых, меня не выпускают из дома после ужина (а это, как известно, единственное время, когда можно поддаться соблазну).

Дома у Capo никого нет. Ставни прикрыты, чтобы обои не выцвели от уже жаркого майского солнца. Комнаты с высокими потолками обставлены старинной мебелью. На втором этаже, где находится комната Capo, на полу светло-коричневый ковролин. Мы готовимся так: сначала он переписывает у меня конспекты, потом мы читаем учебник, пересказываем по очереди, задаем друг другу вопросы. Каждый раз примерно одно и то же, экзамен уже скоро, в середине июня, поэтому надо заниматься как следует, чтобы не провалиться. В прошлый понедельник во время традиционного списывания (пишет он левой рукой) правой он начал гладить меня по колену, потом перешел на живот, грудь (на мой взгляд, слишком большую). Я ему нравлюсь? Быть того не может! Может, у него это на нервной почве.

Что и требовалось доказать. На следующий день мы сидели друг напротив друга и, зевая от скуки, читали запутанный параграф о конституционном суде.

— Есть хочешь?

— Да, я не обедала, спасибо.

— Пойдем вниз на кухню, что-нибудь приготовим.

Он берет хлеб, ветчину и майонез. Я наклоняюсь над большим мраморным столом и начинаю делать бутерброды. Capo стоит у меня за спиной. Он кладет подбородок мне на плечо, начинает покусывать мочку уха, а его руки обнимают меня и блуждают по всему моему телу, то вниз, то вверх, не пропуская ни одного квадратного сантиметра.

— Эй! Что ты делаешь? — удивляюсь я, весело улыбаясь, а он вместо ответа разворачивает меня лицом к себе и целует. Мои губы приоткрыты, так, что он может просунуть язык. Он целуется со знанием дела, хотя, может, это мне так кажется, сравнивать-то не с кем. Трудно сказать, нравится ли мне Capo, но то, что он делает, мне определенно нравится.

— Я хочу тебя трахнуть. Что скажешь?

— Я? Ну, я никогда этим не занималась.

Это мое признание еще больше его возбуждает. Он берет меня за руку, и мы возвращаемся в комнату. Устраиваемся на кровати, он начинает раздевать меня и раздевается сам с необыкновенной ловкостью.

— Ты такая красивая!

Он что, псих? Или обкурился перед моим приходом? Меня и симпатичной-то не назовешь!

— Я обожаю твои большие груди, твою задницу, твой живот.

Это не нормально, этого не может быть, хотя какая разница? Я тоже начинаю исследовать его тело, и вскоре у меня в руках оказывается его огромный член (интересно, они все такие?). Увлеченные поцелуями, укусами, ласками, мы скатываемся на пол, и он входит в меня. Мне больно и вообще ощущение странное: мое тело наслаждается, а мозг отказывается верить в то, что происходит. Не может быть, чтобы это происходило с тобой! Ты же ТОЛСТАЯ, парни думают, что ты умная, милая, но хотеть тебя они просто не могут.

Его оргазм заставляет меня забыть эти мысли. Все закончилось. Мы встаем и с ужасом обнаруживаем на безупречно чистом ковре красное пятно.

— Че-о-о-рт! Если мать увидит, она меня убьет!

А я и не знала, что он поэт!

Я одеваюсь, меня разбирает смех. Нахожу в ящике губку, моющее средство и оттираю пятно, пока оно почти не сливается цветом с ковром, может, только чуть темнее.

— Когда высохнет, ничего не будет видно, — говорю я, убирая губку на место.

Я собираюсь уходить, закрываю книги, но Capo сажает меня рядом с собой и достает фотоальбом.

— Подожди, я хочу кое-что тебе показать. Я помолвлен с одной девушкой, ее зовут Кармела, она живет в Катании.

А как же я? Я пребываю в эйфории, и меня нисколько не задевает эта новость. Bay! Я в первый раз в жизни занималась сексом, не могу сказать, что это было великолепно, но и ничего ужасного. Кто-то нашел мое тело привлекательным: этого достаточно, чтобы чувствовать себя счастливой ближайшие полгода.

— А, — говорю я не слишком уверенно.

— Вот она, — он показывает на фотографию наверху справа.

Подхожу, чтобы рассмотреть ее: наверно, косая уродина с усиками и длинной косой.

Но нет!!! Блин! Голубоглазая блондинка в белой рубашке и шарфике от Gucci, к тому же она ХУДАЯ, безумно ХУДАЯ!!!!

— Она тебе не нравится?

— Да нет… И вообще, это твое личное дело.

Он вздыхает с облегчением, смотрит на меня и расплывается в широкой улыбке:

— Мы завтра увидимся?

— Еще бы! До экзамена всего две недели. Думаю, нам надо заниматься каждый день. Даже по воскресеньям!

Целыми днями мы занимались сексом.

На экзамене я набрала только двадцать один балл, Capo — и того меньше, всего двадцать.

Зато мы научились много чему другому.

Саро

Иногда бокал вина значит намного больше, чем просто бокал вина. Как лакмусовая бумажка, которая — лишь индикатор. Вино может менять вкус еды так, что даже незамысловатое блюдо, которое ты не заказывал и которое едва ли не случайно попало к тебе на стол, кажется восхитительным, и ужин доставляет невообразимое удовольствие. Вино действительно может творить чудеса, и НЕ все они одинаковы. Иногда самое первое и есть самое лучшее, но точно этого знать нельзя. Все станет ясно только потом, когда будет с чем сравнивать.

Желательно употреблять в сочетании с «Черазуоло ди Витториа».