Любовный напиток

Теперь я понимаю, что Дзиккарди безумно похожа на Марию Каллас. Те же большие руки, высокий рост, царственный вид. Крепкая, худая, но не тщедушная, с гордым взглядом и всегда прямой спиной. Она всем внушала робость и не переносила слабостей. Уж не знаю почему. Виной тому ее упертость или просто глупость, но она никогда ни в чем не сомневалась. Она преподавала итальянскую литературу в классическом лицее, проверяла домашние задания, как гестаповец на допросе, и читала Данте по памяти с таким волнением и в таком экстазе, что сразу становилось понятно: под строгой внешностью старой девы бьется сердце никому неизвестных мрачных страстей. «Любовь, любить велящая любимым»[9], а потом добавляла: «Ах, если бы это было правдой…» — поднимая взгляд к потолку и провоцируя целую серию острот со стороны моих товарищей. Глядя на нее, даже представить себе невозможно, что две недели назад она, эта убежденная девственница, стала моим брачным консультантом.

— Ты должна его бросить! Ты же больше не любишь своего мужа, ты любишь другого. Нельзя усидеть одновременно на двух стульях! Ты должна от него уйти!

И я это сделала. Я побросала в сумку уйму ненужных вещей и уже закрывала за собой дверь, совершенно не зная, куда мне теперь податься, когда увидела Арианну. Она-то и предложила мне пожить в ее летнем доме весь июль.

— Поезжай на Эльбу. Мы с Руди в этом году решили прокатиться на мотоциклах по Греции.

И вот я здесь.

Взволнованная, потерянная, нерешительная. Нет больше точек отсчета, я знаю только, кем я была, но не знаю, кто я есть, и уж тем более не могу вообразить, кем стану.

Единственное, что я точно знаю, — это то, что влюблена в него.

Он мой преподаватель в аспирантуре (наверное, именно это совпадение привело Дзиккарди в телячий восторг). Очаровательный, дурашливый, соблазнительный. Разрывается между постоянными любовницами, случайными связями и женой, которая может попасть в Книгу рекордов Гиннесса за великую способность противостоять нашествию вражеского нижнего белья на супружеское ложе.

Когда появилась я, нас стало четверо: он, она, еще одна и ваша покорная слуга. Для меня это была «внезапная страсть», для него — рядовое событие.

Я старалась попадаться ему на глаза, он начал обращать на меня внимание, мы начали встречаться. Непередаваемое ощущение: первый поцелуй в вагоне поезда Милан — Болонья, от Центрального вокзала до Лоди (где мне выходить), а потом мы уже занимались любовью где только можно.

«Нельзя усидеть на двух стульях!» Ну не знаю… В любом случае, я здесь, на острове, одна, пока он с женой в круизе (это все равно что набирать баллы: определенное количество любовниц дает жене право на приз). Мне его не хватает, конечно, но не все время, и уж тем более я по нему не тоскую!

Мне двадцать шесть лет, но чувствую я себя на шестнадцать, я счастлива и свободна, весь мир у моих ног.

Квартира Арианны находится в старом доме на высоком мысе, окна выходят на запад. Солнце садится прямо в море (вот что я люблю больше всего на свете), и ясными вечерами видны огни Корсики. По тропинке, бегущей вдоль берега и поросшей по краям большими кустами ежевики, можно добраться до деревушки; там, по обе стороны причала для туристов, тянутся две длинные гряды ровных и гладких камней, на которых я готова проваляться весь день. Я думала, что никого тут не знаю, и мне это даже нравилось, но вчера утром ко мне подошла одна синьора.

— Я Нучча, подруга твоей мамы, помнишь меня?

— Ну да, конечно! Извините, я и не знала, что вы тоже проводите отпуск на Эльбе…

— Какое приятное совпадение! А твой муж?

— Его здесь нет, он…

— Конечно, конечно, работа прежде всего. Кстати, если хочешь, можешь как-нибудь покататься с нами на яхте. Что скажешь? Такая хорошая погода должна продержаться весь месяц!

— Почему бы и нет? С удовольствием.

— Завтра в десять утра у моего лежака. Договорились?

— Отлично.

Трудно представить себе что-нибудь более унылое, чем прогулка по морю на «утюге» с пятидесятилетним мужиком при деньгах, вечно окруженном друзьями-миланцами «пузо-не-помеха-молодиться», женами «крашеные-лохмы-грозди-драгоценностей», детьми «три-месяца-каникул-на-море-какая-скука».

Я стою рядом с причалом, выгляжу как рыбак, только что вернувшийся на берег после ночной ловли в открытом море, а не как будущая гостья Казановы: джинсовые шорты с дырками и в пятнах (от старости, а не по гениальной задумке какого-нибудь японского стилиста) и белая майка моего бывшего мужа (непонятно, каким образом она оказалась в моем чемодане: майка, не имеющая ничего общего с Дольче & Габбаной, вдохновленной врожденной элегантностью каменщиков Бергамо). Как обычно, я не соответствую тем, кто меня окружает: я не одна из них. Все то же чувство неудобства, которое я испытывала тысячи раз, сопровождаемое безнадежной попыткой приспособиться к окружающим. Для парней я всегда была «слишком» толстой, для мамы «слишком» живой, для отца просто «слишком», для бывшего «слишком» независимой, «слишком» великолепной, в общем — «слишком слишком».

А вон и они!!! Стайкой надвигаются барби: гарцуют на высоченных каблуках, все в масле, хоть сейчас на сковородку, все как на подбор: «купальник-парео-тюрбан-на-голове-солнечные-очки»… Гуччи, Диор, Кавалли.

Я этого не вынесу!

Они даже не здороваются (наверное, приняли меня за прислугу), сразу начинают навьючивать на меня термосы, ящики с вином, колбасы и тонны хлеба. Чувствую себя Оливером Твистом в порте Плимут. — Приве-е-е-ет… — Дружное блеяние отвлекает меня от суицидальных мыслей.

Вдруг все образцы пластической хирургии одновременно поворачиваются и бегут (если можно это так назвать) поздороваться с кем-то. Как им удается добиться таких мраморных задниц? Когда я бегу, моя пятая точка болтается как желе!

Они расступаются, и мне удается увидеть объект столь пристального внимания: длинные волосы, как у Гуччини, пятидневная щетина, джинсы и майка, заношенные (по-настоящему) и грязные (тоже по-настоящему).

Он подходит ко мне:

— Марко, очень приятно.

— Очень приятно. Эу.

Эу — это от Эусторгии, так меня назвали совершенно случайно (о, этот проклятый случай!), просто потому, что я родилась 6 июня. Все думали, что родится мальчик, и родители, совершенно сбитые с толку, не придумали ничего лучшего, чем выбрать имя по календарю. Для себя я решила, что Оргия в качестве сокращенного варианта имени создаст мне в жизни много ненужных проблем, так что я представляюсь просто «Эу» — в надежде, что все примут его за уменьшительное от Эуджении и не будут приставать с вопросами.

Марко ни о чем не спрашивает, пожимает мне руку с такой силой, что на какое-то мгновение я перестаю ее чувствовать, и начинает молча помогать мне.

Через час мы наконец перетаскиваем все вещи в шлюпку — изнурительная работенка! — которая должна доставить их на борт яхты, пришвартованной в открытом море, и наконец готовы к отплытию.

— А я вон на той поплыву, — говорит он, указывая на двухмачтовое суденышко довольно плачевного вида. — Хочешь со мной?

— С удовольствием! — Я иду за ним по трапу, даже не пытаясь скрыть свою бурную радость.

Во время плавания он не произносит ни слова. Курит сигареты без фильтра и отдает мне приказания, которые я просто не в состоянии выполнить, потому что никогда не плавала на парусной лодке. Я не знаю, что такое бизань, и ко всему прочему я неуклюжа как тюлень.

Мы заплываем в пустынную бухту: она напоминает рекламу тура «всё включено», в том числе и мечты. Но если я закрою глаза, то банальный набор «голубое небо, синее море, огромная лодка и красивые женщины» исчезнет, чтобы освободить место для поэтической реальности. Слабый ветер с солоновато-горьким привкусом, волны, мягко разбивающиеся о борт корабля, чайки, соленая и влажная кожа.

Мы плыли не тем же маршрутом, как все остальные, и потому прибыли на место встречи первыми. Ложимся на палубе спиной к солнцу.

— Я преподаю статистику в Римском университете. Взял отпуск, потому что женщина, с который я прожил девять лет, бросила меня. До сих пор не могу в себя прийти.

— А я недавно ушла от мужа. — (И, кажется, влюблена в женатого мужчину.)

Он пододвигается, убирает рукой мои волосы и начинает целовать меня в шею. Он нежен, пахнет табаком и морской солью. Стягивает трусики от купальника, обнажая меня. Потом медленно раздевается сам, я слышу это, но не вижу, потому что до сих пор лежу на животе. Я не поворачиваюсь, он ложится сверху и входит в меня с вожделением, печалью, тоской, благодарностью. Я просто принимаю его: мое участие не требуется, не нужно ничего делать.

Закончив, он перекатывается на бок и натягивает джинсы. Потом он снова надевает на меня купальник, и я сажусь рядом с ним любоваться морем.

Через несколько минут вдалеке возникают очертания катера, приближающегося к нам. Число барби возросло, рядом с пятидесятилетним мужиком мелькают уже три или четыре красотки «плоский живот — пышная грудь». Отличный прыжок, достойный олимпийского чемпиона, и через четверть секунды они уже стоят на нашей лодке (Марко даже издали выглядит просто потрясно). А вот и мы, мы снова здесь! Как будто пластинку заело, опять и опять повторяется припев моей жизни. Богини загорают, причесываются, смеются, обступив мрачного красавца, который шутит, флиртует, оценивает. И я на этом фоне медленно выцветаю, как старая фотография, почти совсем исчезаю.

— Из Ри-и-и-ма? А я тоже живу в Риме, в Париоли.

— Какое совпадение! Ты знаешь Домитиллу? Мы с ней как сестры! Значит, ты тоже будешь на сентябрьской вечеринке…

— Дай затянуться!

Он подносит ей сигарету ко рту, пальцы слегка касаются губ, она медленно выдыхает, глядя ему в глаза; и если после этого между ними ничего не будет, можете повесить меня вон на той мачте!

— А где стоит твоя яхта?

— В Марчана Марина.

— Невероятно! А мы живем в Габбьяно Адзурро. Значит, сегодняшний вечер мы проведем у тебя!

И вот наконец закат этого странного дня.

— А ты тоже придешь вечером? — спрашивает Марко, протягивая мне рюкзак.

— Нет, я живу в Дзанка, и у меня нет машины.

— Понятно. Ну пока.

Наконец-то я дома, сижу на террасе, глядя на море, со стаканом холодного вина в одной руке и с помидором в другой: мой любимый ужин. Я разговаривала с Гвидо, своим… любовником? женихом? почти возлюбленным? Торопливый разговор по телефону во время рекламы между двумя сериями «Лодки любви». Трогательный момент. Я и не думала, что буду так по тебе скучать. Звонок в дверь, иду открывать.

— Сестренка! Не можешь поверить своим глазам? Да, это я, во плоти, так сказать.

Он обнимает меня, слегка приподнимая над полом. Это Микеле, мой брат, двухметровый девятнадцатилетний ватерполист: пойди он в телохранители, его могло бы ждать блестящее будущее.

— Мама сказала, что у тебя целый дом в полном распоряжении! Так что мы с Лолло, Джиджо и Альви сели в свой старенький «рено» да и прикатили! Воспользуемся твоим гостеприимством!

— Потрясающая идея, — отвечаю я, уверенная в обратном.

— Да ладно тебе, не будь такой занудой. Обещаю, что мы не будем мочиться мимо унитаза и курить марихуану. Зато сегодня вечером отвезем тебя куда-нибудь. Поехали в Марчану?

Я не успеваю ничего ответить, как уже, сдавленная со всех сторон друзьями Микеле, оказываюсь в машине, несущейся по извилистой дороге вниз, к морю.

Деревушка, притаившаяся на берегу моря, напоминает прелестную колыбель; повсюду огни, киоски, музыка, в порту мерцают фонари лодок, привязанных к небольшим причалам.

Наверное, я потеряла их, когда мы выходили уже из третьего бара: им удалось взять на абордаж четырех голландок, и я осталась одна. Черт! Я забыла ключи от дома в машине и даже не представляю, как теперь туда попасть. Черт! Ладно, пойду в гостиницу, вдруг там есть свободные номера.

— Привет! — Оборачиваюсь, это Марко. — А ты что здесь делаешь?

— Долго рассказывать. Брат устроил мне сюрприз: приехал вечером с тремя друзьями. Мы пошли выпить, потом они перебрали горючего и бросили меня, а еще я как дура забыла ключи от дома в бардачке.

— Я знал, что этой ночью вряд ли кому в этих краях удастся уснуть…

Он произнес это, слегка улыбнувшись, обнял меня за плечи и предложил сигарету.

— Может, переночуешь на яхте?

— А как же твои подружки?

— Они уже получили то, что хотели.

— Ты совсем себя не бережешь…

И откуда только взялся этот незаслуженный и неуместный сарказм? Я ведь тоже не стала себя беречь.

— Извини, — добавляю я. Он не отвечает.

Он ведет меня по набережной, здесь темно, и я внимательно слежу, куда ступить. Мы сходим на палубу, он зажигает небольшую масляную лампу, которая освещает столик и две кровати. Он стоит напротив меня: такой высокий, что ему приходится слегка наклоняться, чтобы не стукнуться головой о потолок. Он берет в ладони мое лицо и целует меня.

— Я твой должник, — нежно произносит он. Укладывает меня на кровать, потом ложится сам рядом со мной.

На этот раз мы занимаемся любовью. Это прекрасно, спонтанно, просто. Мы засыпаем в обнимку, и первый раз в жизни меня будит луч встающего над морем солнца.

— Холодно, — дрожа, говорю я. Марко встает, роется в ящике и протягивает мне зеленый свитер в пятнах от моторного масла. Я натягиваю его, заворачиваюсь, как в одеяло, настолько он мне велик. Мы пьем обжигающий кофе.

— Пойду поищу машину, чтобы подбросила до Дзанка. Обычно здесь полно желающих подвезти, — говорю я, вставая с кровати и пытаясь выпутаться из свитера.

— Нет, оставь. Потом вернешь.

— Спасибо.

— Мне было хорошо.

— Мне тоже.

Порт погружен в тишину, жалюзи на всех магазинах и барах опущены. Я бреду вверх по переулку в сторону главной дороги. Пытаюсь поймать машину, через пару минут рядом со мной тормозит фургончик, водитель соглашается подбросить меня.

Я чувствую себя замечательно. Я влюблена. В Гвидо, в Марко, в Микеле и в первый раз в жизни в самое себя.

Марко

Натуральный аромат, древняя сила, передаваемая из поколения в поколение. Вкус грубого благородства, из которого с таинственной медлительностью проистекают жесты и эмоции. Не познание друг друга, а скорее узнавание, потому что наши плоть и кровь уходят корнями в одну и ту же почву. Чувство тепла и благодарности, возникающее, когда жидкость разливается по всему телу, а одиночество отступает, на мгновение предоставляя возможность окунуться в другое одиночество.

Желательно употреблять в сочетании с «Брунелло ди Монтальчино».