Любовь до полуночи

Глава 1

Одри Дивейни откинулась на изогнутую спинку диванчика и принялась изучать изящные, выполненные в восточном стиле карты, которые держала в руках. Не самая лучшая комбинация, но, если играешь на конфеты «M&M’s» и все время норовишь съесть свою ставку, трудно относиться к покеру серьезно.

Впрочем, ей очень нравилось делать вид, будто она знает, что делает. Как настоящий карточный ас из Лас-Вегаса. Она даже без труда могла представить себе, что удивительный вид на бухту Виктория открывался из гостиничного номера азартного игрока в казино, а не из окна изысканного ресторана, который был украшен китайскими фонариками и безделушками в насыщенных восточных тонах.

Легкая щетина на лице Оливера Хармера, сидящего напротив нее, казалась идеальной и на удивление постоянной; в уголке его ухмыляющегося рта торчала незажженная сигара – скорее пожеванная, чем раскуренная, – из уважения к ней и другим посетителям ресторана. Это только казалось, что каждое Рождество он выкупал все заведение, на самом деле это было не так. Хотя приятно было представлять себе, что ресторан был целиком в их распоряжении.

– Еще раз спасибо за подарок, – пробормотала Одри, пропуская бахрому кобальтового шелкового шарфа между пальцев. – Потрясающая вещь.

– Не за что. Синий цвет тебе идет.

Одри изучала Оливера поверх своих карт, ее разбирало любопытство, но она не знала, как подвести разговор к интересующей ее теме. Может, просто спросить без обиняков?..

– Знаешь, ты слишком хорошо выглядишь для человека, у которого только что сорвалась свадьба.

«Хорошо» в смысле сносно, не в смысле великолепно. Хотя – впрочем, как и всегда – последнее определение тоже вполне подошло бы. Эти темные волосы, длинные ресницы и загорелая кожа…

Он лениво рассматривал карты в своей руке и затем бросил три из них лицом вниз на изысканный резной стол:

– Я легко отделался.

Одри замерла:

– В самом деле? В прошлое Рождество ты мне все уши прожужжал о том, что Тиффани, вероятно, твоя вторая половинка.

Не то чтобы Одри в самом деле поверила ему тогда, но отношения, которые длились целый год, были самыми долгими в истории отношений Оливера. По крайней мере, на ее памяти.

Хотя, вероятно, она отрицала такую возможность в принципе.

– Выяснилось, что у Тиффани было несколько вторых половинок. – На долю секунды в его глазах промелькнула боль.

О нет.

– Кто отменил церемонию?

Быстрый уверенный ответ:

– Я.

Оливер Хармер был закоренелым холостяком. Но он был и самым завидным закоренелым холостяком Шанхая, поэтому Одри не могла представить себе, чтобы женщина, с которой он встречался, так легко и быстро отказалась от своего роскошного будущего.

Но она знала от Блейка, насколько серьезно Оливер относится к верности. Из-за своего отца-бабника.

– Мне очень жаль.

Он пожал плечами:

– Я застал ее с другим – глупо было надеяться, что она изменится ради меня.

Может, и глупо, но он по-человечески верил, что окажется настолько особенным и сможет изменить жизненные принципы своей подружки. А если на земле и был мужчина, ради которого стоило меняться… Одри бросила пару карт на стол, и Оливер ловко смахнул щелчком две карты ей на замену с верхней части стопки, потом взял себе три.

– Что она сказала в свое оправдание? – пробормотала Одри.

– Я не видел никакого смысла в разбирательстве, – выдавил Оливер, не выпуская изо рта сигару. – Я просто порвал с ней.

Без объяснений?

– А что, если ты ошибся?

Взгляд, который он бросил ей, был способен уничтожить любого.

– Я проверил. Никакой ошибки.

«Проверка» в мире Оливера, вероятно, означала дорогостоящее наблюдение за человеком силами частных детективов. Так что он действительно не мог ошибаться.

– Где она сейчас?

Он пожал плечами:

– Полагаю, у нее все еще наш медовый месяц. Я дал ей открытую кредитную карточку и пожелал всего самого лучшего.

– Ты откупился от нее? – От изумления Одри открыла рот.

– Купил ее прощение.

– И это сработало?

Тиффани никогда подолгу не горевала.

Господи, у него был просто талант выискивать худших из женщин. Разумеется, всегда красивых и, хм, неугомонных, но совершенно убогих в эмоциональном плане. До такой степени, что Одри решила: Оливер предпочитает именно таких. Но ее смутила неподдельная боль, проскользнувшая в его глазах…

Это не вязалось с мужчиной, которого Одри – как она полагала – знала.

Какое-то время она изучала свои никчемные карты, а затем бросила их на стол, пасуя.

– Почему ты не можешь просто найти нормальную милую женщину? – спросила она в отчаянии. – Шанхай большой город.

Он сгреб к себе кучу ярких «M&M’s» – правда, она успела стащить одну конфетку – и принялся перетасовывать колоду карт.

– Милые женщины, как правило, обходят меня за версту. Ума не приложу почему.

Одри фыркнула:

– Твоя репутация тут, разумеется, ни при чем.

Его карие глаза уставились на нее – от напряженного испытующего взгляда у нее перехватило дыхание.

– И что же это за репутация?

Ну… нет.

– Я не собираюсь тешить твое и так уже раздутое самолюбие, Оливер.

– Я думал, мы друзья! – запротестовал он.

– Ты дружил с моим мужем. Я просто его доверенное лицо в Юго-Восточной Азии.

Он хмыкнул:

– Я полагаю, ты соглашаешься на нашу ритуальную рождественскую встречу только ради этой изысканной кухни?

– Вообще-то не только, еще из-за вина.

Он захватил пригоршню «M&M’s» и бросил их через элегантный резной столик в нее, не обращая внимания на других посетителей ресторана, наслаждавшихся рождественским меню на высоте шестидесятого этажа гонконгского небоскреба.

Одри яростно принялась собирать конфеты с пола.

– Тьфу. Настоящий мультимиллионер. Бросаешься деньгами, словно это шоколадные конфеты.

– Раскрой свои карты, – проворчал он, но за этим определенно скрывалась улыбка. Как всегда. Их рождественские встречи вообще отличали юмор, фривольные разговоры и товарищеские доверительные отношения.

По крайней мере, на первый взгляд.

Но если копнуть глубже, то обнаруживалось много того, к чему она старалась не приглядываться. Признательность. Уважение. Колоссальное восхищение его жизнью и решениями, которые он принимал, и мужеством, с которым он это делал. Оливер Хармер был самым свободным человеком, которого она знала. И он жил той жизнью, о какой большинство людей только мечтают.

А еще глубже… Томящееся влечение. Но она уже привыкла к этому, потому что так было всегда. И потому что ей приходилось мучиться всего один раз в год.

Оливер был привлекательным мужчиной, очаровательным и приветливым, с ним было легко болтать, его было легко любить. Отлично сложенный, ухоженный, хорошо воспитанный, но без самодовольства или манерности. Он запросто мог в шутку бросить горсть конфет в дорогом ресторане.

Но он также был шафером на ее свадьбе.

И старинным другом Блейка.

И его постоянно преследовали женщины. Одри умерла бы на месте, если бы Оливер догадался, в каком направлении движутся ее мысли – не в последнюю очередь потому, что это еще больше раздуло бы его колоссальное самолюбие. Кроме того, она точно знала, что он сделает с этой информацией.

Ничего.

Просто ни черта.

Он заберет это откровение с собой в могилу, и она никогда не узнает, поступил ли он так из верности Блейку, из уважения к ней или потому, что нечто назревающее между ними было настолько немыслимым и даже аномальным, что об этом не стоило говорить.

И надо признать, это было вполне резонно.

Одри не была похожа на женщин, которых Оливер обычно выбирал. Лучше всего она выглядела в день собственной свадьбы, когда ее называли восхитительной – кстати, и Оливер тоже. Она не смотрелась так сногсшибательно, как его подружки в своих пышных нарядах, не вращалась в тех же кругах, не знала тех же людей и не смеялась чересчур громко над теми же историями. Она не была непривлекательной, или скучной, или недалекой – Одри была готова поспорить на целую упаковку «M&M’s», лежащую перед ней, что даст фору любой из этих красоток в тесте на IQ, – но на нее не оборачивались, когда она появлялась в компании красивых людей. Ей просто не хватало той… звездной пыли, которая поблескивала на них.

Которой был покрыт Оливер.

И за все годы их знакомства она ни разу не видела его с кем-то менее красивым, чем он сам.

Очевидно, тут срабатывали какие-то научные принципы баланса.

А если даже законы природы исключают тебя…

– Ладно, Хладнокровный Люк, – сказала она, переключаясь на более безопасную тему. – Вернемся к игре.

Какой мерзавец.

Одри явно понятия не имела о последних похождениях Блейка. На ее лице отразилось подлинное сочувствие по поводу Тиффани, но ничего больше: он не заметил на ее лице ни малейшего намека на душевную боль, вызванную рассказом о чьей-то неверности. Ни бледности, ни слезинки из-за предательства близкого человека – в этих увлажнившихся огромных голубых глазах стояли лишь слезы старомодного сострадания.

К нему.

А значит, либо Блейк солгал и Одри понятия не имела, что ее муж считает их брак открытым, или же она действительно знала и Блейк измучил ее до такой степени, что ей было уже все равно.

Последнее предположение было настолько ужасно, что просто не вязалось с неравнодушной, одухотворенной женщиной, которая сидела напротив него.

Оливер посмотрел на нее поверх своих карт, делая вид, что пытается раскусить ее игру, но на самом деле пользуясь возможностью и выискивая хотя бы намек на правду на ее удлиненном лице. Одри вовсе не была скучной и безжизненной. Она наслаждалась игрой в карты, едой, беседой. Всегда. Он никогда не обольщался, что каждый год Одри спешила на встречу именно с ним, но она действительно любила этот декадентский праздник, который они устраивали себе двадцатого декабря на протяжении многих лет. Разумеется, за его счет, хотя Одри и Блейк были достаточно состоятельны и она могла позволить себе все это и сама, если бы захотела, – но она наслаждалась сдержанной роскошью ресторана, всего этого дня, принадлежащего только им.

Одри была единственной женщиной среди его знакомых, кто получал больше удовольствия, когда он не сорил деньгами направо и налево. Когда он был так же сдержан и полон достоинства, как она сама. Это ее вполне устраивало. Одри была сама элегантность – темные волосы аккуратно собраны в узел на затылке и скреплены палочками, напоминающими бамбуковые копья. По тому, как она иногда касалась руками сшитой на заказ юбки, было видно, что ей нравились ощущения от прикосновения к ткани. Именно поэтому она надела ее – не для него и не для кого бы то ни было. И не потому, что юбка почти неприлично обтягивала интригующий изгиб ее бедер. Дорогая элегантность в одежде лишь отражала и подчеркивала внутреннюю сущность Одри.

Осознавала она это или нет.

Вот почему Оливер скептически относился к заверениям Блейка, что Одри спокойно воспринимала походы мужа налево. У них был далеко не самый обычный брак, но она никак не производила впечатление человека, который позволил бы партнеру обесценить их отношения неверностью. Поэтому распутство Блейка не могло не отразиться на ней.

А Одри Дивейни вовсе не была дешевкой.

– Оливер?

Он перевел взгляд и увидел, что она смотрит на него в упор.

– Извини. Поднимаю ставку.

Она улыбнулась его рассеянности, а затем вновь переключила внимание на свои карты, предоставив его взору длинные загнутые ресницы.

Знала ли она, что ее муж заводил интрижки, как только она уезжала из города? Беспокоило ли это ее? Или она специально выдумывала поездки, чтобы предоставить Блейку такую возможность, чтобы самой отстраниться от его неверности и сохранить удивительное достоинство, которое она носила как один из своих шелковых костюмов. Было не похоже, чтобы она сводила счеты с Блейком во время своих путешествий. А если и так, вряд ли бы Оливера посвятили в это – Одри осталась бы такой же сдержанной в этом вопросе, какой была и в других подробностях своей жизни, – просто ее деловая этика была такой же надежной, как и дружба. И, пользуясь ее непоколебимой лояльностью как друг, он знал, что если Одри была в Азии по делам, то она занималась исключительно делами.

В противном случае он тотчас бы раскусил ее. Когда дело доходило до Одри, его радар был способен уловить малейшее движение, малейший намек, перейди она на ту же волну, что и ее муж.

Потому что, появись Одри Дивейни неожиданно на рынке, он выступил бы в качестве потенциального покупателя.

Независимо от цены. Независимо от условий. Независимо от того, как он всю жизнь относился к верности. У него было немало жарких бессонных ночей после пробуждения от одного и того же сна: он, пронизанный страстью и чувством вины, стоит рядом с Одри, которая, прижавшись лицом к холодному стеклу, смотрит из окна на бухту Виктория. Так что Оливер вполне осознавал, чего хочет его тело.

Он знал, что секс уравнивает всех и что превращение женщины, которой он восхищался и которую так любил, в одну из своих дешевых фантазий было просто его подсознательным способом справиться с незнакомой ситуацией.

Ситуацией, когда он оказался зацикленным на одной-единственной женщине, которая – и он это знал – была действительно слишком хороша для него.

– Ты выиграла. – Оливер бросил на стол тузы и валеты, просто чтобы увидеть румянец удовольствия, которое Одри не могла сдержать. Удовольствия, которое выходило за рамки ее обычного приличия. Она любила выигрывать. В частности, она любила обыгрывать его.

А он любил смотреть, как она этому радуется.

Одри с триумфом положила три драже на кучку «M&M’s», ее идеально подкрашенное лицо практически светилось от удовольствия. У него в голове промелькнул вопрос: выглядела бы она так же, если бы он оттолкнул в сторону этот стол, навалился на нее и вжал в спинку дивана, уперев бедро между ее ног, прижался ртом к ее губам?

Его тело ликовало от этой мысли.

– Еще партию, – потребовал он, пытаясь выбросить из головы непристойности. – Иду ва-банк.

Она сняла туфли и вытянула стройные ноги на диване, пока Оливер тянул еще одну карту, и снова он был поражен тем, какой приземленной она была. И какой невинной. В выражении ее лица не было спокойствия и расслабленности женщины, которая знает, что ее муж в этот момент путается с кем-то другим.

Тут не было никаких сомнений.

А это означало, что его лучший друг был не только прелюбодеем, но и лжецом. И дураком, изменяющим самой удивительной женщине, которую ему когда-либо довелось встретить. Понапрасну растрачивающим прекрасную душу, которую Блейку подарила судьба, много лет назад бросив Одри в его объятия, а не в объятия Оливера.

Пусть судьба казалась непонятной и туманной, но этот неуместный камень, отягощающий безымянный палец ее левой руки, был вполне реальным, и хотя ее муж спал со всеми подряд в Сиднее, Одри не следовала его примеру.

Потому что кольцо что-то значило для нее.

Так же как верность что-то значила для Оливера.

Возможно, именно это привлекало его. Одри была высоконравственным и отзывчивым человеком, и ее верность своим принципам была такой же незыблемой, как горы, которые вырастали из океана, образуя острова Гонконга, куда они оба летали на встречу друг с другом двадцатого декабря. Где-то на середине пути между Сиднеем и Шанхаем.

А Оливера чрезвычайно прельщала эта принципиальность, пусть даже он и проклинал ее. Интересно, влекло бы его к Одри так же, заводи она беспорядочные случайные связи, как ее эгоистичный муж? Или одержимость ею объяснялась невозможностью ее получить?

Вот это уже больше походило на Оливера.

Правда, то, что он был против измен, не значило автоматически, что он был двумя руками за обязательства. Вся эта история с Тиффани была своего рода его дисквалификацией. Оливер отчаялся найти женщину, которая – как он втайне надеялся – была предназначена именно для него, и остановился на той, которая позволила бы делать ему все, что он хотел и когда хотел, и хорошо бы при этом выглядела.

Но даже этому не суждено было случиться.

– Давай, Хармер. Будь мужчиной.

Он поднял глаза, на долю секунды испугавшись, что Одри прочитала его неприличные мысли.

– Это всего лишь одна партия, – поддразнивала она. – Я уверена, что в следующей ты меня обыграешь.

Вероятно, она была права. Он будет делать то же, что и каждое Рождество: развлекать и сердить ее, чтобы румянец удовольствия или негодования не сходил у нее с лица. Чтобы заставить ее возвращаться сюда за продолжением снова и снова. Возвращаться к нему. Во имя ее мужа-ублюдка, который навещал его только тогда, когда путешествовал один – хотя теперь этому наверняка будет положен конец, – и который при любой возможности ходил налево, как только Одри покидала страну.

Но Оливер будет хранить секрет Блейка так же, как подавил свою природную неприязнь к его неверности, чтобы продолжать традицию ежегодного рождественского обеда с женой своего лучшего друга.

Не только потому, что не хотел причинять боль нежной Одри.

И не потому, что хоть в малейшей степени мирился с поведением Блейка – он абсолютно его не оправдывал.

И не потому, что хотел выполнять роль некой исповедальни для человека, на свадьбе которого был шафером.

Разумеется, он сохранит в тайне секрет Блейка, потому что тогда Одри останется в его жизни. Если он расскажет то, что знает, она бросит Блейка, а если она оставит Блейка, то Оливер больше никогда ее не увидит. И только когда он понял, что ее дружба может ускользнуть от него, то осознал, как сильно он ценит эту женщину и нуждается в ее дружбе.

И в ней самой.

Поэтому – как и каждый год – он сосредоточился на Одри и наслаждался теми короткими часами, которые они могли провести вместе в этот единственный день в году. Он наслаждался беседой с ней и ее присутствием, отодвинув все остальное на второй план.

Впереди у него был целый год, чтобы разобраться с этим. И со своей совестью.

– Тебе сдавать.