Любовь и прочие обстоятельства

Глава 22

Мы заходим в вестибюль и натыкаемся на Джека. Он болтает о бейсболе с новым консьержем.

— Иногда, мистер Вульф, я слегка завидую американским фанатам. Неохота это признавать, но…

— Ты меня просто убиваешь, Родриго.

— Говорю это только вам…

Джек качает головой:

— Честное слово, ты пал в моих глазах.

— Папа! — кричит Уильям. Он протягивает руки, но это не столько желание обняться, сколько жалоба.

— Привет, Уилл. Что с тобой? Ты весь в грязи.

— Эмилия бросила меня в озеро. Она бросила меня в ледяное озеро.

Я его не перебиваю. Просто качаю головой, иду вперед и вызываю лифт.

— Эм! — зовет Джек. — Что случилось?

Я снова качаю головой.

— Эмилия!

Родриго исчезает. Он скрылся в недрах здания или выскользнул наружу, под навес, чтобы переждать скандал.

— Давай поговорим наверху, — предлагаю я.

Мы молча поднимаемся на лифте. Слышно только, как Уильям драматически шмыгает носом.

Когда входим в квартиру, Джек повторяет:

— Что случилось?

— Эмилия бросила меня в озеро, — канючит Уильям и начинает плакать.

— Не говори глупостей, — огрызаюсь я и коротко объясняю, что мы поскользнулись и он упал в воду. — Это была просто случайность. Мы развлекались, — говорю я и морщусь, слыша в своем голосе жалобную, умоляющую нотку. — Честное слово, нам было весело.

Джек склоняется над Уильямом и большими пальцами стирает с его лица слезы.

— Давай-ка снимем мокрую одежду и примем горячую ванну с пузырями.

Он поднимает Уильяма, и тот немедленно обвивает его руками и ногами, как осьминог.

— Я весь промок, папа, — жалобно бормочет он.

— Это просто смешно, — замечаю я.

Джек молчит. Они уже на полпути по коридору, когда я кричу:

— Подождите!

Джек останавливается в дверях детской.

— Что? — спрашивает он. Голос у него вот-вот сорвется.

— Ты не собираешься сказать ему, что он преувеличивает? Что не стоит так волноваться из-за капельки воды? Нам было весело, Джек! Неужели ты ничего ему не скажешь?

Джек поджимает губы, ноздри у него раздуваются. Лицо бледное, почти белое от гнева, особенно вокруг глаз.

— Хочешь, чтобы я что-нибудь сказал, Эмилия? — Он буквально выплевывает каждое слово, словно что-то горькое. — Ты действительно хочешь, чтобы я что-нибудь сказал?

«Ничего не говори. Не произноси слов, которые вертятся у тебя на языке».

— Это была случайность, — настаиваю я. — Мы поскользнулись. Мы бежали и упали.

— Тебе наплевать. Он замерз и испугался, а тебе наплевать.

— Нет, не наплевать. И ничего он не испугался. Ты же знаешь Уильяма, Джек. Ты знаешь, что он всегда преувеличивает. Просто ему неприятна сама мысль о том, что со мной может быть весело. Мальчику кажется, что он предает Каролину. Но это же просто глупо. Ты должен объяснить ему, что это глупо.

Джек осторожно ставит Уильяма наземь, направляет его к двери и закрывает ее, а потом наклоняется ко мне и тихо говорит:

— Ты даже не представляешь, какое у тебя лицо, когда ты на него смотришь. Оно ледяное. Холоднее, чем это проклятое озеро.

Он рывком открывает дверь детской, заходит и захлопывает ее за собой.

Я никогда не была холодной. Наоборот, я очень тепло относилась к сыну Джека. Честное слово. Но его слова и мысли обрушились на меня, словно волна жидкого водорода. Это они меня заморозили, сделали хрупкой и неподвижной. Холоднее, чем когда-либо.

Я стою, белая от холода, и отчего-то вспоминаю совершенно другую ситуацию, которая была ужасно давно. Тогда я чувствовала себя так, словно кто-то открыл маленькую дверцу у меня на макушке и впустил солнечный свет в мое тело, наполнив его от кончиков пальцев до самого темечка. Эта минута казалась еще прекраснее из-за того, что именно привело нас к ней. Весь день и за неделю до того я была уверена — знала это так же твердо, как номер собственного телефона, — что Джек снова собирается со мной расстаться.

Поскольку Каролина выгнала мужа, мы встречались как настоящая парочка, как нормальные люди. Ходили ужинать и в кино, а еще — в театр, в оперу и даже дважды на балет, прежде чем я призналась в ненависти к этому виду искусства. Мы трижды побывали на бейсболе и сидели прямо за основной базой, потому что у Джека нашелся друг с абонементом, а я со времен колледжа питала слабость к «Ред сокс». У нас был служебный роман, не более тайный, чем бывает обычно. Мы больше не устраивали долгих перерывов на ленч, чтобы насладиться доставленными деликатесами и друг другом, не делали вид, что мы всего лишь случайные знакомые. Не то чтобы мы выставляли свою связь напоказ. Мы, конечно, не обнимались в столовой, но зато одновременно приходили поутру и даже стояли рядом в очереди за кофе. Мы занимались любовью по ночам, в новой квартире Джека на Аппер-Вест-Сайд, на пружинном матрасе, на полу спальни. Джек никогда не приходил ко мне. Я ночевала у него три-четыре раза в неделю — иногда реже, но никогда чаще — и не оставляла там своих вещей. Просто привозила большую сумку со сменой белья, зубной щеткой и косметикой. В кабинете у меня всегда висели два-три костюма в кофрах и несколько блузок, а под столом стояли пять-шесть пар туфель.

Я никогда не бывала у Джека, когда там находился Уильям, и приходила только, если мы договаривались об этом накануне. Мы проводили ночи вместе и вовсе не принимали это как данность. Если Джек звонил в течение дня и приглашал меня на ужин, я понимала, что сегодня мы переспим. Если я звонила во вторник и приглашала его на концерт в субботу, это значило, что тем же вечером мы будем заниматься любовью. Иногда, если мы оба работали допоздна, Джек звонил и интересовался, не хочу ли я поужинать у него или посмотреть кино. Всегда был какой-нибудь предлог для того, чтобы мы могли провести вечер вдвоем. Никто из нас ни разу не предложил просто пойти домой и побыть наедине, заняться любовью, поспать. Мы встречались — а это значило, что нужно заниматься чем-то еще, пусть даже всего лишь смотреть кино.

Но на прошлой неделе Джек позвонил лишь единожды, чтобы отказаться от похода на вернисаж в Челси в обществе Саймона и его парня. Мы собирались встретиться в семь, чтобы быстренько пройтись по выставке, а потом поужинать в «Мэн рэй». Джек сказал, что у него много работы, и остался глух к моим мольбам, хотя я уверяла, что без него не выдержу эту дурацкую выставку и дурацкий ужин в компании чужого любовника. После вернисажа художник, свежеиспеченный баловень Челси, соблазнил Саймонова парня, и в итоге мы с Саймоном вдвоем оплакивали мужское непостоянство над тарелкой жареных сардинок.

Мы с Джеком только один раз вместе поужинали на этой неделе, у него же в кабинете. Как-то вечером я захотела его удивить и заказала ужин, записав все на счет одного из своих клиентов. Я решила, что солидная компания может позволить себе лишнюю порцию темпуры[12]. Джека не было в кабинете, и я обнаружила его в конференц-зале дальше по коридору, где он ел пиццу в обществе коллег (они уже не первый час усердно работали над ходатайством по истребованию дела, которое впоследствии было отклонено). Он увидел в моих руках бумажный пакет и положил недоеденный кусок пиццы на тарелку.

— Отдыхайте, — велел он молодым юристам. — Я сейчас вернусь.

Мы уже прошли полкоридора, когда за дверью послышался короткий взрыв хохота.

— Это было унизительно. Прости, — пробормотала я, заходя вслед за Джеком в кабинет.

— Ничего страшного.

Мы поели быстро. Судя по всему, кусок пиццы, который Джек оставил на тарелке, был далеко не первым. Он съел немного супа и совсем чуть-чуть лапши, после чего отложил палочки. Когда я насытилась, Джек снова занялся делами, а я отправилась домой. В субботу минуло пять дней с той минуты, как мы в последний раз спали в одной постели, и шесть дней — как мы в последний раз занимались сексом. Я ждала звонка, буквально витая над телефоном, как героиня Дороти Паркер. Заставила себя спуститься в закусочную за кофе и пончиком, но у меня не хватило сил оставить мобильник в квартире. Я сунула его в карман, включив одновременно звук и виброзвонок. К двум часам дня я с ужасом решила, что Джек собирается меня бросить. В четыре поняла, что он уже меня бросил. Поскольку терять было нечего, я отправилась к нему домой. В те времена я еще не разъезжала туда-сюда на такси, потому что по-прежнему выплачивала студенческий заем и терпеливо дожидалась поезда в метро. Я сидела в вагоне и смотрела на друзей по несчастью — городскую чернь, которой, как и мне, некуда было деваться на выходные. Никто из них, кажется, особенно не страдал, за исключением хромого старика, который перебирался из вагона в вагон на тележке, подвернув под себя скрюченные ноги. Я дала ему пять долларов — за то, что он несчастнее меня.

Иван, который иногда работает по субботам, позволил мне подождать Джека в вестибюле на диване — прежде я никогда не видела, чтобы кто-нибудь на нем сидел. Наверное, моя задница первой прикоснулась к его цветастой шелковой обивке. Если это так и если дамы с других этажей это выяснят, вряд ли они обрадуются. В конце концов, соседи меня никогда не любили.

Иван дал мне «Тайм» и песочное печенье, и я почувствовала себя ребенком. Маленькая мисс Гринлиф ждет в коридоре. Когда приехал Джек, с ракеткой для сквоша и спортивной сумкой, я уже успела трижды отклонить предложение диетической колы.

Джек, похоже, не удивился и не обрадовался, увидев меня. Он придержал дверь лифта и, как только мы оказались вне поля зрения Ивана, поцеловал меня в губы. Мы вошли в пустую квартиру — хотя Джек прожил здесь три месяца, он не обзавелся мебелью, не считая кухонного стола, стульев, пружинного матраса и уродливого комода, который ему силком навязал антиквар. Единственная полностью обставленная комната — это детская. Джек позволил Уильяму самому украсить комнату, и в результате получилось нечто среднее между научной станцией и пиратским притоном. Они с отцом купили в мебельном магазине в Нью-Джерси кровать и комод, в которых есть нечто от морского стиля — например, вместо ручек у комода веревочные петли. Уильям расставил на комоде и на полу перед шкафом свою коллекцию динозавров. У него десятки пластмассовых фигурок — все образцы, представленные в Музее естественной истории, даже те, о которых я никогда не слышала, вроде майазавров и гипсилофодонов.

Джек изо всех сил постарался дублировать содержимое книжного шкафа дома у Каролины, и есть что-то трогательное в рядах книг — «Бык Фердинанд», знаменитый «Дом на Восемьдесят восьмой улице», «Майк Маллиган и его экскаватор», «Динозавр Боб». Яркие, красочные обложки, твердый переплет, на страницах ни единого пятнышка, какие обычно остаются от детских пальцев. Джек бросил ракетку в угол пустой гостиной.

— Хочешь выпить? Вина или пива? Воды?

Я покачала головой.

— А я выпью пива, — сказал он. — Там чертовски жарко.

Я пошла за ним на кухню и стала смотреть, как он открывает холодильник и достает бутылку из картонной упаковки. Не считая пива, холодильник был набит безлактозными продуктами для трехлетнего ребенка, тортеллини, виноградом, пакетами соевого молока. Я смотрела, как Джек подносит бутылку к губам и запрокидывает голову. У него острый кадык — идеальный треугольник, который движется туда-сюда, когда он глотает.

— По-моему, мне следует переехать к тебе, — сказала я.

Джек поставил бутылку на кухонный стол и взглянул на меня своими бархатными глазами цвета ярко-синих чернил.

Вот что осталось несказанным:

«Я знаю, ты собираешься меня оставить. Не надо. Не оставляй меня».

«Прости, Эмилия. Я не могу этого сделать. Не могу так быстро начать новые отношения. Мой брак едва успел закончиться. Я не в той форме, чтобы начинать все заново».

«Но ты ведь меня любишь».

«Это не важно. Я просто не могу. Не сейчас. Я в смятении. Мне больно. Сначала я должен понять, как жить без Каролины и Уильяма, а потом уже думать о том, как жить с другой женщиной».

И этого мы тоже не сказали друг другу:

«Ты мой. Ты не можешь меня оставить, потому что ты мой».

«Ты слишком сильно меня желаешь. Твое вожделение просто нестерпимо. Оно разрушило мою семью, разлучило нас с сыном. Я не могу остаться с тобой — боюсь, что ты уничтожишь и меня. Не останется ничего, кроме углей и пепла».

«Но ведь ты меня любишь. Ты тоже меня хочешь. Я не разрушала твою семью. Ты сделал это сам».

«Может быть, ты и права, но тем больше поводов оставить тебя. Огонь, разрушение… Кому это надо? Убирайся отсюда».

И еще:

«Мой сын тебя не любит».

«Но это не важно. Моя любовь так сильна, что она наполнит тебя золотым сиянием. Она ослепит твои синие глаза, и ты забудешь о том, что я равнодушна к Уильяму».

Джек спросил:

— Ты сможешь жить без мебели?