Любовь на Утином острове

10

Прошло три месяца. Оглядываясь назад, Дженни часто думала о том, что за те несколько дней, которые они с Аланом провели на Утином острове, она прожила целую жизнь. Сейчас ей казалось, что это было давным-давно. От тех дней остались лишь воспоминания. Она бережно хранила в памяти каждый день, каждый час. Сердце ее болезненно замирало при воспоминании о том, как Алан любил ее.

Он ушел, но воспоминания были не единственным, что он оставил ей.

С тех пор на нее навалилось множество разных важных дел, времени скучать почти не оставалось. Нужно было многое сделать, чтобы пережить предстоящую зиму, но Дженни не жаловалась. Главное, что ей удалось сохранить пансион. Как и почему случилось это чудо, она до сих пор не могла понять. В день аукциона она уже была готова расстаться со своими мечтами, но угроза, как ни странно, миновала. С аукциона она возвращалась ликующая, и единственное, что омрачало ее радость, это то, что рядом не было Алана, который мог бы порадоваться за нее и вместе с ней.

Но его рядом не было. И не будет.

В тот же день, когда на моторке за ними приплыл Арчи с изнывающим от одиночества Снупи, Алан сложил свои пожитки в рюкзак и вернулся в Чикаго.

Заставив себя сосредоточиться на работе, Дженни открыла рекламную брошюру пансиона «Кедры», которую готовила вот уже несколько дней. Сегодня она работала над текстом. После Рождества брошюра будет отпечатана.

Рождество.

Дженни грустно посмотрела на маленькую елочку, которую поставила в углу. Рождество наступит через пять дней. Запретив себе думать о том, что еще один праздник она будет встречать в одиночестве, она вернулась к тексту.

Брошюра получилась очень даже ничего. Она помассировала затекшую шею и выключила лампу. Скоро стемнеет.

Медленно поднявшись из-за стола, Дженни включила гирлянду, которая засверкала, засияла и замигала разноцветными лампочками, подошла к заиндевевшему окну и выглянула на улицу.

Волшебница-зима уже полностью вступила в свои права. Озеро покрылось льдом толщиной фута в два. Еще целый фут снега плотным белоснежным покрывалом укутал все вокруг. И только следы вездеходов разрисовывали девственно-белые берега озера. Красота была захватывающей и величественной.

Дженни закрыла глаза и прижалась лбом к стеклу. Она подумала о весне. Когда придет весна, озеро зарыдает и застонет – лед начнет ломаться и раскалываться на куски. Стенающие звуки наполнят весь северный край. Природа примется оплакивать уход зимы, как она оплакивала уход своего возлюбленного.

Алан ушел и никогда не вернется. Разумом она все понимала, но сердце отказывалось принять это как данность и разрывалось от тоски. Теперь, как никогда, она понимала, что испытывал отец, когда умерла мать.

Она понимала и желание Алана поскорее уехать. Разрыв был неизбежен, и не имело смысла оттягивать его.

Послышался громкий и настойчивый стук в дверь. Снупи вскочил и с лаем бросился к двери. Дженни отвлеклась от своих мыслей. Смахнув слезу, она успокоила собаку и пошла открывать, недоумевая, кто мог заявиться к ней в такой поздний час, да еще в такую погоду.

– Арчи!

– Ну и холодина! – объявил он, входя и поспешно захлопывая за собой дверь, в которую успел-таки ворваться порыв ледяного ветра. Постучав ногами, чтобы отряхнуть налипший на сапоги снег, Арчи стянул перчатки, отбросил капюшон, отороченный мехом, и расстегнул парку. Щеки его раскраснелись от мороза, черные волосы растрепались. – Не найдется ли у тебя чашечки кофе для продрогшего и умирающего от жажды человека? – спросил он, поёжившись. Пригладив замерзшими пальцами волосы, Арчи направился к камину.

– Что ты здесь делаешь в такую погоду? – спросила Дженни. – По радио только что объявили штормовое предупреждение – понижение температуры и усиление ветра.

Арчи вытянул руки к огню, согревая их, потом почесал Снупи за ухом.

– Вот решил навестить тебя, – сказал он с приятной улыбкой.

Дженни принесла ему кофе.

– Спасибо, конечно, только зря ты это.

– Может, я беспокоюсь за тебя, – мягко возразил он. – Тебе не стоит оставаться здесь одной, особенно теперь.

Она отвернулась от него и снова подошла к окну.

– У меня есть все необходимое, и я прекрасно себя чувствую.

– Не сомневаюсь. А вот я истосковался по человеческому теплу. Поговори со мной. Убеди меня, что не о чем волноваться.

– Да что, в конце концов, может случиться? – Внезапно она разозлилась на него за то, что он слишком хорошо ее знает, и еще больше – на себя за то, что разоткровенничалась с ним месяц назад одним хмурым долгим вечером. Слезы опять подступили к глазам, и она заморгала, прогоняя их.

Арчи отвел взгляд, испытывая неловкость, и наконец сел на диван. Он заглянул в кружку с кофе, которую держал в руках, и глубоко вздохнул.

– Дженни, мое предложение остается в силе.

Она ничего не ответила.

– Я знаю, ты все еще любишь его, – продолжил он, – но также знаю, что и я тебе небезразличен. Этого вполне достаточно, Дженни. У нас с тобой очень много общего – немногие люди начинают совместную жизнь с таким багажом. Мы друзья. Мы сумеем поладить.

– Ты полагаешь, одной дружбы достаточно? – Она покачала головой и грустно улыбнулась. Да, у них с Арчи действительно много общего. Дженни вспомнила, как однажды, когда Арчи было тринадцать лет, он сломал ногу. Дженни тогда вела моторную лодку, а Арчи решил выскочить на сушу на водных лыжах. Но он немного не рассчитал и налетел на пристань. Она была первой, кто пришел ему на помощь. А когда Дженни потеряла мать, Арчи утешал ее. Особая нить, которая часто рвется, когда кончается беззаботное детство и начинается взрослая жизнь, по-прежнему соединяла их. Но то, что он предлагает, невозможно, потому что они не любят друг друга. – Нет, Арчи. Спасибо тебе, ты настоящий друг, и я люблю тебя как друга, но этого мало. Ты заслуживаешь гораздо большего, чем то, что я могу тебе предложить.

Он внимательно заглянул ей в лицо, а она расправила плечи и заверила его:

– Со мной все будет в порядке.

– Тебе придется очень нелегко.

– Я справлюсь.

– Но я могу хотя бы помогать тебе?

Она подошла к нему, села рядом и позволила обнять себя.

– Конечно.

Он крепко сжал ее плечи, и голос его зазвучал подозрительно хрипловато:

– Ну, мне, пожалуй, пора, а то уже темнеет. Дров у тебя достаточно?

Она кивнула.

– Не забудь подзарядить свой сотовый, а то при такой погоде стационарная связь ненадежна. Если понадоблюсь, звони мне на мобильный в любое время суток. Договорились?

– Хорошо, не волнуйся. В случае чего обязательно позову тебя.

Одеваясь, он не сводил с нее глаз.

– Дженни, ты уверена, что все будет в порядке?

– Перестань беспокоиться, мамочка. Разве ты забыл, что перед тобой самая независимая девушка в мире?

Он обнял ее на прощание.

– Да, конечно… помню. Ты же не дашь забыть об этом, верно? Береги себя, девочка. Я тебя люблю.

– Я тоже люблю тебя, Арчи. – Она улыбнулась, закрывая за ним дверь.

Через несколько секунд заурчал мотор его вездехода. Дженни постояла, прислушиваясь к удалявшемуся звуку.

Когда она вернулась на кухню, сумерки уже сгустились. Она стала глядеть в окно, любуясь тем, как закат окрашивает снежно-белый покров розоватыми бликами. На плите разогревался суп. Она была не голодна, но заставила себя поесть. Теперь она должна думать не только о себе. Ей надо думать еще и о ребенке.

Ночь была лучшим и в то же время самым сложным временем суток для Дженифер. Ночью она сильнее тосковала по Алану. Когда она вспоминала его, все обретало реальные черты, как будто он возвращался к ней на краткие мгновения.

Каждую ночь, лежа в кровати, она прижимала ладонь к животу и думала о ребенке Алана, который рос внутри нее. И улыбалась. Что бы сказал Алан, узнав о том, что они создали новую жизнь? Обрадовался бы так, как радуется она? Был бы счастлив или огорчен?

Этого она никогда не узнает. Не узнает и Алан. Она не собирается вынуждать его возвращаться из чувства долга. Она не станет для него еще одной тяжкой ношей.

Дженни натянула одеяло до подбородка и уставилась в темноту спальни, вспоминая тот день, когда они обнаружили, что вполне могут поместиться в старой ванне вдвоем. Они плескались в теплой воде, смеясь и забрызгав весь пол вокруг, а потом долго и самозабвенно предавались любви.

Дженни заснула, согретая воспоминаниями. Спала она чутко и сразу же услышала предостерегающее рычание Снупи. Глаза тут же раскрылись. Сердце застучало. Она поняла, что в доме кто-то есть.

Она лежала не шелохнувшись, стараясь вспомнить, заперла ли она входную дверь за Арчи.

Успокаивая себя и стараясь не скрипеть пружинами, она быстро поднялась с постели и неслышно скользнула на пол. Тихо наклонившись, достала из-под кровати заряженное ружье. На цыпочках прокралась к двери в гостиную и смело шагнула через порог.

Высокая фигура с неясными очертаниями поднялась навстречу ей в темноте.

Она вскинула ружье и прицелилась туда, где, по ее расчетам, должно было находиться сердце.

– Стой, где стоишь, или буду стрелять! – предупредила она грозным тоном, не оставлявшим сомнения в решительности ее намерений.

От страха сердце подпрыгнуло куда-то к горлу и заколотилось там. Она едва не теряла сознания от страха, глядя на возвышавшуюся перед ней мужскую фигуру.

– Молодец, Дженни! Узнаю свою бесстрашную девочку. – Знакомый хрипловатый голос наполнил комнату.

Неверие, изумление, радость, надежда – все в один миг смешалось в ней. Почувствовав внезапную слабость в коленях, она прислонилась к стене и, пошарив рукой, включила свет. Перед ней стоял Алан Маклей в темно-синей парке, с красным носом и серыми смеющимися глазами.

Он откинул с головы капюшон.

– Привет, малышка. – Алан окинул жадным взглядом ее лицо и фигуру, затем перевел его на ружье. – Ну сделай же что-нибудь, Дженни: либо пристрели меня, либо поцелуй, только скорее. – За его шутливым тоном угадывалось отчаяние.

Она не знала, смеяться ей или плакать. Она сделала и то и другое, когда опустила ружье и бросилась к нему на шею.

– Алан!

Он зарылся лицом в ее волосы и крепко прижал к себе. Но этого было мало, слишком мало. Расцепив ее руки, он расстегнул куртку и снова обнял ее, потом немного отстранился и заглянул ей в глаза.

– Бог мой, девочка, как же я соскучился по тебе!

– Не говори ничего! – попросила она, прикрывая ему рот ладонью. – Не говори, просто обними меня. – К ее ужасу, слезы потекли у нее из глаз и не было никакой возможности остановить их. А потом все ее тело начали сотрясать рыдания, бурные, безудержные. Словно плотину прорвало. – Господи… мне было так плохо… Я так тосковала… – с трудом выговаривала она между всхлипываниями.

– Я знаю, маленькая, знаю. – Он держал ее так, словно больше никогда не собирался отпускать. Он долго успокаивал ее, потом подхватил и отнес в кресло у огня. Сбросив куртку, он усадил ее к себе на колени и убрал пряди волос с мокрых от слез щек. – Тебе лучше? – спросил он, натягивая ночную рубашку на ее голые ноги, а потом согревая их в своих ладонях.

Она кивнула.

– Извини, сама не знаю, что на меня нашло, – улыбнулась она. – Просто ты появился так неожиданно. Откуда ты взялся? Как добрался сюда?

Он откинулся на спинку кресла. Только сейчас она заметила следы усталости на его лице. Но, несмотря на усталость, еще никогда он не казался ей таким красивым.

– До Уайт-Пойнта я доехал на машине, но там пришлось ее оставить, потому что меня заверили, что до «Кедров» сейчас не добраться даже на внедорожнике, не то что на «шевроле». Можно было переночевать в гостинице, а утром приехать на вездеходе, но я не мог ждать до утра, поэтому взял в прокате лыжи и пришел сюда.

– Господи, Алан! – всполошилась она. – На лыжах! В темноте! Ты же мог заблудиться и замерзнуть!

– Не мог, малышка. У меня был надежный проводник – мое сердце. Оно безошибочно привело меня к тебе.

Дженни никак не могла поверить в то, что Алан здесь, с ней, не могла поверить в то, что он говорит. Неужели?.. Она должна спросить.

– Почему ты приехал?

Алан нежно обхватил ее лицо ладонями.

– Я приехал потому, что ни на минуту, даже во сне, не мог забыть этих прекрасных ореховых глаз. – Он с нежностью посмотрел на нее. – Потому что ни на минуту не мог забыть, какая мягкая эта кожа на ощупь… – Он погладил ее щеки костяшками пальцев, потом запустил обе руки в ее отросшие до плеч волосы. – Я приехал потому, что не мог дождаться, когда снова подержу в руках эти блестящие локоны.

– Я и не знала, что ты поэт, – проговорила она, изумленная и потрясенная.

Алан улыбнулся.

– Я и сам этого не знал. Но я не знал и многого другого до тех пор, пока не встретил тебя… и пока тебя не потерял. – Он заглянул в ее глаза, и на его губах заиграла лукавая улыбка. – Я приехал потому, что мне нравится быть на побегушках у маленькой шустрой леди с командирскими замашками. И потому, что мне нравится, как она выглядит в одной моей рубашке, а еще больше без нее.

Она опустила глаза.

Он ласковым движением приподнял ее подбородок.

– И к тому же меня любит твой пес, – добавил он, взглянув на Снупи, положившего морду на спинку кресла и преданно заглядывающего ему в глаза. Но уже в следующий миг вся шутливость исчезла из его голоса: – Я не мог ни есть, ни спать, ни думать о чем-либо другом, кроме тебя, моя маленькая девочка. Я здесь потому, что без тебя в этой жизни мне незачем жить и не за что бороться. Потому, что рядом с тобой я хочу попробовать начать жизнь сначала.

– Зачем же ты тогда уезжал? – с горечью спросила она. – Мне было так больно, так ужасно плохо без тебя. Ведь я же люблю тебя.

Он снова прижал ее к себе.

– Думаешь, я этого не знаю? Просто я пытался сделать то, что считал правильным. Пытался, но не смог. Чем больше времени проходило, тем яснее я сознавал, что именно потерял. В конце концов я все понял.

Она подняла голову и посмотрела на него.

– Что же ты понял?

– Что люблю тебя больше жизни и не могу жить без тебя. Что все аргументы, которые я приводил, оправдывая свое бегство, – ерунда, пшик, ничто по сравнению с тем, что ты нужна мне и что я нужен тебе. Я хочу быть с тобой, Дженифер, всю оставшуюся жизнь.

Это были самые прекрасные слова, которые она когда-либо слышала. Алан любит ее, нуждается в ней и открыто признается в этом. И он прав. Он тоже нужен ей. Весь, целиком и навсегда.

– О чем ты задумалась, девочка? – спросил он улыбаясь. – Согласна ли ты выйти замуж за немолодого отставного военного, не умеющего управляться с удочкой?

– Согласна, – прошептала она, поднялась с его колен и потянула за руку. – Идем.

– Подожди. – Он ушел и вернулся с коробкой, завернутой в яркую бумагу. – Вот, возьми. Я купил это для тебя. – Он поцеловал ее изумленное лицо и мягко подтолкнул к дверям спальни. – Иди.

Руки ее дрожали, когда она развязывала ленточку и разворачивала оберточную бумагу. Снимая крышку с коробки, она уже знала, что обнаружит внутри. Тонкие изящные кружева слоновой кости обрамляли глубокий вырез ночной сорочки чистого шелка. Дженифер потрогала ее, потом на секунду прижала нежную ткань к щеке, сняла через голову свою трикотажную рубашку и надела подарок.

Дорогой, изысканный шелк струился по ее телу как теплая вода. Она поглядела на себя в зеркало. Заметит ли он легкую округлость ее живота, полноту грудей? Проглотив комок, подступивший к горлу, Дженни повернулась и пошла к двери.

Алан снял ботинки и стоял у камина, глядя на языки пламени. Свитер висел на спинке кресла, рубашка на нем была расстегнута.

Он поднял голову, когда она вошла. Дженни услышала его прерывистый вздох, увидела, каким светом вспыхнули его глаза, и ощутила прилив жгучего желания.

Алан окинул медленным, обволакивающим взглядом ее фигуру и лицо.

– Ты очень красивая.

– Ты тоже. Твоя рана на ноге зажила?

Он кивнул и сбросил рубашку с плеч.

– И у тебя теперь две здоровые руки, чтобы любить меня. – Он стащил с дивана толстый клетчатый плед и расстелил его перед камином. – Однако я буду скучать по застежке на джинсах.

Она застенчиво улыбнулась.

– В первый раз я любил тебя при свете огня. – Он сел на расстеленный плед и протянул к ней руки. – Иди ко мне и позволь мне любить тебя. Все это было так давно.

Дженифер подошла к нему.

Его большие руки обняли ее и прижали к себе. Губы, касающиеся ее живота, были горячими и жадными. Сильные мышцы его плеч бугрились под ее теплыми ладонями.

– Подумать только, – прошептал он. – Я чуть было не отказался от своего счастья.

– А я чуть было не отказалась от любви.

Он застонал и легонько прикусил сосок сквозь тонкий шелк.

– Можно теперь снять эту чертову вещицу?

Она засмеялась смехом уверенной в себе женщины, встала на колени и одним чувственным движением сбросила с плеч тонкие бретельки. Он спустил сорочку ниже и склонил голову ей на грудь.

– Нет ничего в мире слаще этого, – пробормотал он, скользя губами по ее груди, пока соски не набухли и не затвердели от наполнившего их желания. Он увлажнил их языком и слегка прикусил зубами, но этого было мало. Взяв всю грудь в ладонь, он втянул трепещущую плоть в рот. – Девочка, сладкая моя девочка, – шептал он, и дыхание его было похоже на летний ветерок.

Она вздрагивала и изгибалась, наслаждаясь и даря наслаждение ему.

– Скажи, что я нужен тебе… – Он поднял голову, вглядываясь в ее порозовевшее от желания лицо. – Скажи мне!

– Ты очень нужен мне, Алан, – сказала она, пылая в том же огне, что и он. – Здесь. – Она поднесла его руку к губам и поцеловала. – Здесь. – Она прижала его руку к своей груди, там, где гулко и часто билось сердце. – Здесь, – выдохнула она, подводя его руку к горячему, жаждущему лону. – Пожалуйста, люби меня, Алан. Я так истосковалась по тебе.

Его не нужно было просить дважды. Он опустил ее на спину и стал целовать, упиваясь шелковистым жаром ее губ и рта. Немного погодя он отстранился и заглянул ей в глаза.

– Ты даже лучше, чем я помню. Такая сладкая.

Такое восхищение, такая любовь и нежность слышались в его голосе, что она наконец решилась:

– Да, я лучше. Потому что я больше не одна. Теперь во мне часть тебя, Алан. Твои врачи ошибались.

Жар в его глазах превратился в вопрос, вопрос – в неверие, неверие – в изумление.

Он отпрянул и, опершись на локоть, заскользил взглядом по ее телу от грудей до живота. С осторожностью художника, который рассматривает драгоценный сосуд, он обхватил ладонью ее грудь, разглядывая ее, вспоминая и сравнивая. С благоговейным трепетом он заскользил рукой по ее телу, измерил ладонями чуть располневшую талию и положил руку на живот.

Когда он вновь поднял на нее глаза, она закусила губу. Глаза ее затуманились, когда, испытующе глядя на нее, не в состоянии вот так сразу постичь то, что он только что услышал и увидел, Алан хрипло выдавил:

– Но это же… невозможно! – В его осипшем от потрясения голосе смешались надежда и неверие.

Дженни ласково провела ладонью по его шершавой щеке.

– Тогда мой гинеколог будет очень и очень разочарован. Он уверен, что через шесть месяцев будет принимать роды.

До конца своей жизни ей не забыть того взгляда, которым он смотрел на нее. Потом, прикрыв глаза, прижался своей щекой к ее щеке.

Целую вечность он не отрывался от нее, и удары его сердца гулко отдавались в ее груди. Наконец он склонился к ее животу и прижался к нему губами, потом положил голову на теплую плоть, в которой рос его ребенок. Она ощутила влагу его беззвучных слез и возрадовалась тому счастью, которым сумела одарить его.

– Представься своему ребенку, Алан, – мягко сказала она. – Нам с ним предстоит заново с тобой познакомиться.

Он осторожно проник в нее, зная, что скорее умрет, чем причинит ей боль. Ведь эта хрупкая прелестная женщина стала ему дороже жизни. Она стала для него всем. Она сделала его самым счастливым мужчиной на земле.

Когда Алан проснулся, Дженни сидела на диване, подтянув к себе колени и спрятав ноги в подушках. Перевернувшись на бок, он подпер голову рукой и сонно пробормотал:

– Что ты делаешь?

Она улыбнулась.

– Смотрю, как ты спишь.

– Почему же ты не смотришь на меня оттуда, куда я могу дотянуться?

– Потому что тогда я окажусь лицом к лицу с тобой, а я хочу полюбоваться тобой издали. Хочу видеть тебя всего.

– Я тоже хочу видеть тебя всю, но на тебе снова эта сорочка.

– Эту сорочку подарил мне самый дорогой для меня человек. К тому же, – она улыбнулась и погладила рукой мягкий шелк, – мне она очень нравится.

– А мне нравится снимать ее. Иди ко мне.

Когда она оказалась рядом, он привлек ее к себе на грудь и поцеловал долгим, томительно-сладостным поцелуем, от которого она вся затрепетала. Оторвавшись от ее губ, он спросил:

– А если бы я не вернулся, ты бы рассказала мне о ребенке?

Понимая его терзания, она ответила искренне:

– Себе я сказала, что нет. Я твердо решила не использовать ребенка, чтобы вернуть тебя. Я была так счастлива, узнав, что беременна. Это было похоже на чудо, на подарок богов. Я думала, что если не могу быть вместе с тобой, то у меня хотя бы будет твой ребенок, твоя плоть и кровь. Больше я уже не была одинока. Но я растерялась и испугалась, Алан. Я не знала, какой будет твоя реакция, если я расскажу тебе о ребенке. А вдруг ты не обрадуешься?

Алан выругался себе под нос.

– Вот глупая девчонка. Ну как ты могла такое подумать? И что бы ты делала одна с недостроенным пансионом и младенцем на руках?

– Ничего, как-нибудь справилась бы. К тому же у меня был выбор. Арчи сделал мне предложение.

– Арчи? – Алан вопросительно вскинул бровь. – Он знает о ребенке?

– Надо же мне было с кем-то поделиться.

Алан чмокнул ее в лоб.

– Я восхищен его благородством, но будь я проклят, если забуду, как он пытался увести мою женщину.

И только утром он передал ей письмо от отца. Когда Дженни читала его, у нее на глазах блестели слезы.

– Это он помог тебе сохранить пансион. Ты знаешь?

– Нет, – удивленно протянула она, подняв голову. – Каким образом?

– Кажется, один из его давних приятелей входит в совет директоров «Лейкслэнд». Джейк позвонил ему. Уж не знаю, что он там ему сказал, но, должно быть, это были правильные слова, потому что «Лейкслэнд» не стал участвовать в аукционе.

– Господи, а я-то все гадала, каким чудом мне это удалось! Спасибо тебе, папочка! – Она поцеловала письмо. – Я люблю тебя!

– Он тоже любит тебя, малышка.

Дженни немного помолчала, уставившись в одну точку, но, когда перевела взгляд на него, глаза ее сияли.

– У тебя ведь есть номер его телефона, правда? Пора бы ему уже возвращаться домой.

Радость и нежность вспыхнули в его глазах, когда он кивнул и привлек ее к себе.

– Джейку это понравится.

Она улыбнулась, глядя в серые глубины любимых глаз.

– Мне тоже все это очень и очень нравится.