Глава 13

Вдовствующая графиня Марлоу сидела в маленькой столовой за завтраком, состоявшим из чашки чаю и тоста. Она завтракала здесь почти каждое утро в течение сорока пяти лет. Единственное, что изменилось за последние годы, — это утреннее меню: теперь к нему прибавился джем.

Однако в ее жизни было многое, о чем она сожалела, но уже не могла изменить, это было труднее, чем добавить джем в утреннюю трапезу.

В холле зазвенел колокольчик, извещая о прибытии визитера.

Она поморщилась от такого нарушения этикета, поскольку было еще слишком рано для визитов, тем более в такой ранний час не оставляли визитных карточек. Но, несмотря на свою приверженность к порядку и правилам, она обрадовалась этому вторжению и возможности принять гостя.

В комнату вошла горничная.

— Мэм, вас хочет видеть какой-то джентльмен. Он очень настойчив.

Девушка отступила назад, как бы ожидая взрыва гнева хозяйки.

Графиня почувствовала укол совести. Неужели она действительно так свирепа, что перед ней все дрожат? Эта мысль одновременно льстила и раздражала ее.

— Не заставляй меня строить догадки, Реджина. Кто там в такое время?

— Герцог Ивертон.

Графиня покачала головой, неуверенная, что правильно поняла горничную.

— Кто?

— Герцог Ивертон, миледи.

Почему он после стольких лет приехал к ней со светским визитом?

— Так что же ты стоишь, проводи его сюда, — распорядилась графиня.

Реджина исчезла, и через несколько минут в комнату вошел герцог. Графиня встала и с королевским достоинством сделала реверанс.

— Милорд, какая честь для меня.

— Миледи, вы как всегда прекрасны.

— А вы всегда были любезным лжецом.

Она жестом пригласила его сесть на стул у стола и кивком приказала Реджине принести еще один прибор. Пока герцог усаживался, а она наливала чай, графиня молчала, ожидая, когда за горничной закроется дверь.

— Я никогда не относился к людям, которые понапрасну тратят слова и время, миледи, поэтому я сразу же перейду к делу. Почему Элиза уехала во Францию?

Элиза.

Долгие годы никто не упоминал имени ее дочери. Большинство людей забыли, что она когда-то существовала, — что вполне устраивало графиню.

— Мадам, я не хочу огорчать вас, но я должен получить ответ, которого жду уже двадцать шесть лет.

Она поднесла чашку к губам, пытаясь найти способ избавиться от вопросов Ивертона. Но он был герцогом и не привык к тому, чтобы ему отказывались отвечать.

— Вы знаете, почему Элиза уехала во Францию. Она собиралась навестить одну из кузин моего мужа. И я не вижу ничего предосудительного в том, что отправила ее туда до того, как она приняла ваше предложение.

Графиня, стараясь избежать его взгляда, взяла ложку и принялась размешивать сахар в своей чашке.

— Это ложь, мадам. — Он помолчал, затем, поднявшись, заходил взад и вперед по комнате. Повернувшись к ней спиной, он с грустью произнес: — Я любил Элизу. Я знаю, что она никогда не отвечала на мои чувства, но я все равно любил ее. И несмотря на то что вы сделали все, чтобы о ней все забыли, я никогда о ней не забывал. Ни ее улыбки, ни ее походки, ни зеленых глаз. Вы должны сказать мне правду.

Графиня похолодела. Каким образом он узнал?

Он повернулся к ней, и сердце графини бешено забилось. Герцог наклонился над столом и заглянул ей в глаза.

— Я спрашиваю вас в последний раз. Почему Элиза уехала во Францию?

Сжав губы, графиня лишь затрясла головой. Она не могла выдать позорную тайну дочери. Не выдала тогда, не выдаст и сейчас.

Он кивнул:

— Я так и думал. — Он сделал еще несколько шагов по комнате и остановился у двери, выходившей в сад, где ровными рядами выстроились цветущие кусты роз. — Ну, если вы отказываетесь ответить, поговорим о чем-нибудь другом. Вы приедете на мой маскарад?

Графиня покачала головой:

— Вы же знаете, я больше не выезжаю.

— Я надеялся, что в этом году вы сделаете исключение. Я очень бы хотел, чтобы вы встретились с одной молодой женщиной.

Наступила неловкая пауза, и графиня сказала:

— Какое мне дело до этих девчонок, выдающих себя за леди? Отчасти поэтому я мало где бываю. Сил нет смотреть на их ужимки и жеманные манеры.

— Думаю, в данном случае вы могли бы сделать исключение. — Он пристально и настойчиво смотрел ей в глаза.

— Это почему же? — резко спросила графиня, раздраженная этим разговором.

— Потому что это дочь Элизы.


С каждой минутой шум в доме становился все громче.

Мейсон посмотрел на потолок. Черт знает, что еще придумала эта женщина? За неделю своего пребывания в его доме она создала хаос.

А девицы! Она сотворила с ними чудо. Он заметил, что за последние три дня Беатрис выругалась всего два раза, и более того — оба раза выразила глубокое сожаление за оговорку. Уже прошли двадцать четыре часа, а Мэгги еще ничего не сломала, а Луиза даже предложила кузине Фелисити помочь с починкой белья.

Луиза шьет?

Мейсон начинал думать, что Райли заключила сделку с дьяволом и подменила ему племянниц.

Но это все не оправдывало постоянного топота над головой. Он старался спасти семью от разорения, а она не давала ему сосредоточиться. Хотя самое внимательное изучение их положения не меняло его. Кредиторы дошли в своих требованиях до той черты, за которой он уже не мог заставить их ждать. Даже обещания выплатить проценты не помогали.

Поиски преследователя Райли все еще оставались безуспешными. Для того чтобы найти ее смертельного врага, ему требовались другие средства.

Ему требовались наличные деньги.

И единственным выходом из этого положения оставалась мисс Пиндар. Ему всего лишь надо получить специальное разрешение и нанести короткий визит священнику, и у него будет достаточно денег для оплаты расходов на дебют племянниц, восстановление Санборнского аббатства и земель вокруг имения.

«Другого выхода нет», — думал он, еще раз просматривая сведения о капиталовложениях, сделанных Фредди.

Грохот над головой вызвал у него новый взрыв негодования.

— Белтон! Что это за адский шум?

Мейсон ждал ответа. Никто не ответил. Он подождал еще. Затем встал и вышел в холл.

— Белтон!

К его изумлению и досаде, никогда не покидавшего свой пост дворецкого в холле не было.

Вообще вокруг никого не было. На всем первом этаже было пусто, но зато наверху, в бальном зале, стоял такой шум, как будто там собралась половина лондонского общества.

Репетиция, ха! Судя по топоту, она устроила там настоящую вакханалию.

Но всему есть предел. Его терпению — тоже. Он быстро, перешагивая через две ступени, поспешил наверх. Подойдя к открытым дверям зала, он, забыв о своем гневе, застыл от удивления.

Бальный зал превратился в прекрасный лес из шелковых деревьев. Посередине этого фантастического леса стояла Луиза в простом белом платье с распущенными белокурыми волосами, спускавшимися до пояса.

— Если бы только мои мечты стали явью, — говорила она, — я бы опять увидела моего Жоффруа.

Молодой человек, одетый дровосеком, вышел из-за деревьев и опустился на колени.

— Передо мной только видение. Какое-то волшебное видение или колдовство. Ибо я вижу мою истинную любовь, Эвелину. Приди ко мне, если ты не призрак.

— Нет, я живая и всегда буду твоей Эвелиной, — сказала Луиза, бросаясь в объятия молодого человека.

На мгновение наступила тишина, затем комната задрожала от грома аплодисментов. Крики одобрения и свист заставили Мейсона, пораженного представшим перед его глазами зрелищем, прийти в себя, и он увидел, что вся труппа «Куинз-Гейт» сидит вокруг импровизированной сцены, наблюдая за представлением, а вместе с актерами и все его слуги.

— Отлично! Очень хорошо, Луиза, — сказала Райли, с открытой книгой в руке подходя к ней. Она что-то записала и огляделась вокруг. — Теперь, я думаю, нам надо еще раз пройти сцену с пиратами. С начала второго акта.

Раздались возражения и жалобы, но Райли, казалось, их не слышала, она приказала переменить декорацию и всем актерам приготовиться.

Мейсон проскользнул в зал и оказался рядом не с кем иным, как с Белтоном.

— Ох, милорд, — заикаясь произнес дворецкий. — Я как раз собирался прекратить это безобразие. Ужасное зрелище! Едва ли прилично девицам смотреть на него, а тем более в нем участвовать. Мне их остановить?

Мейсон чуть не расхохотался, потому что Белтон произнес эти слова почти так же неубедительно, как и кузина Фелисити, когда возвращалась домой с кучей свертков и утверждала, что не была у портнихи. Хотя Белтон правильно заметил, что Луизе неприлично играть вместе с актерами.

Мейсон прекратил бы весь этот базар, если бы не одна деталь. Улыбка на сияющем лице Луизы — ничего похожего он раньше не замечал. Не злобно или насмешливо искривленные губы, которые он привык видеть, а искренняя улыбка.

Такую улыбку, как Мейсон помнил, он видел у нее, когда она маленькой девочкой бежала к нему, чтобы он обнял ее и дал обещанные конфеты, которые всегда привозил ей из Оксфорда, приезжая в Санборнское аббатство на каникулы.

Оказавшись в центре внимания, она не наслаждалась им, не требовала признания, а, казалось, переживала самые счастливые минуты жизни, играя страстную Эвелину — роль, принадлежащую, как было известно Мейсону, самой Райли.

— Мне начинать отсюда, Райли? — спросила Луиза, протискиваясь между двумя актерами, у одного из которых глаз был закрыт черной повязкой, как и положено пирату.

Райли кивнула:

— Да, так хорошо. А теперь делай все, как учила.

Луиза начала играть свою роль с неподдельным чувством и с немалой долей таланта.

— Она очень хороша, — тихо заметил Мейсон.

— С большим чувством, милорд, — сказал Белтон. — Очень убедительно.

И все же не игра Луизы привлекала восхищенное внимание Мейсона, а режиссер. Его взгляд все время следил за этой женщиной, которая с пьесой в руках ходила вдоль воображаемой сцены, сосредоточив все внимание на происходящем на ней. В простом белом муслиновом платье Райли ничем не походила на разряженную кокетку, которая не так давно появилась в его кабинете. Ее волосы были забраны в незатейливый шиньон, из которого кое-где выбивались пряди, на ногах простые удобные туфли. Но больше всего его восхищало то, что она воплощалась в каждое действующее лицо, подсказывала и поправляла актеров, передавая им не только свое вдохновение, но и силу.

Ничто не ускользало от ее острого взгляда: ни поза пирата, ни платье Эвелины, ни неверная интонация. Создавая спектакль, она заботливо и терпеливо обучала труппу, как мать ласково учит свое дитя сделать первый шаг.

Улыбка, озарившая ее лицо, когда сцена была безупречно сыграна, тронула его сердце, и он пожалел актеров, чьи плохо выученные роли или развязные движения заставляли ее хмуриться. Наблюдая за ее работой, Мейсон не заметил, как пролетело время. «Упорная, тяжелая, целеустремленная работа», — подумал он.

Когда она вышла на сцену в роли Эвелины, чтобы показать, как надо играть, у него перехватило дыхание от ее способности перевоплощаться. В одно мгновение, словно повинуясь какой-то волшебной силе, Райли исчезла, и на ее месте возникла ее героиня. Мейсон знал, что легкость, с которой она все делает, — результат тяжелой умственной работы и самодисциплины.

Эта женщина не предавалась безделью, как изнеженная красотка, не ожидала, когда любовник принесет ей дорогие побрякушки от «Ранделла и Бриджа»; жизнь и благополучие этой женщины и ее актеров зависели от успеха пьесы.

Райли трудилась, много трудилась, чтобы добиться успеха.

И Мейсон со стыдом подумал, что не может сказать того же о себе.

Погруженный в свои мысли, он не заметил, как к нему подошла Райли.

— Она очень хороша, — похвалила она Луизу. — У вас, Сент-Клеров, есть актерская жилка.

— Что? — переспросил Мейсон, поняв, что слишком глубоко задумался.

— Луиза, — сказала Райли, кивнув на его племянницу, которая в это время наизусть читала монолог Эвелины. — Она так естественна. Надеюсь, вы не против того, что я привлекла ее. Обычно во время репетиций меня заменяет Джинни, чтобы я могла следить за ходом пьесы, но она заболела.

Мейсон наблюдал за племянницей.

— Нет, я не против.

Райли улыбнулась.

— Если бы она не была дочерью графа, я бы прямо сейчас дала ей роль Эвелины.

— Но это же ваша роль, — возразил Мейсон.

— Да, но посмотрите на нее. Она — настоящая Эвелина, особенно в сценах с Родериком, который играет Жоффруа. Вместе они просто потрясающи.

Мейсон некоторое время наблюдал за племянницей и понял, что Райли права. Не только Луиза, но и Родерик. Когда молодые актеры играли, зрители верили им, до того убедительно они жаждали быть вместе. Может быть, слишком убедительно.

— Моя дорогая Эвелина, — говорил Родерик, заключая Луизу в объятия, — клянусь, больше ничто не разлучит нас.

Луиза, игравшая свою роль с излишним воодушевлением, приникла к нему и таяла в его объятиях, не спуская с Родерика полного страсти взгляда.

— Ради тебя, любимый, я отрекаюсь от всего: моей чести, семьи, долга.

Родерик все сильнее прижимал к себе Луизу. Все присутствующие замерли, словно завороженные судьбой этих несчастных и гонимых влюбленных.

— Один поцелуй, милая Эвелина. Скрепим нашу клятву поцелуем.

Молодой актер склонился к Луизе, и Мейсон понял, что он собирается по-настоящему поцеловать ее, а Луиза — ответить ему.

— Одну минуту, — вмешался Мейсон, впервые испытав чувство отца, обнаружившего, что его дочь уже взрослая. Он ринулся к ним и растащил их.

— Достаточно на сегодня. Ты прекрасно справилась с ролью, Луиза, но, боюсь, кузине Фелисити немедленно требуется твоя помощь.

— Но, дядя, — запротестовала Луиза, все еще не спуская взгляда со своего Жоффруа.

— Никаких возражений. Ты очень помогла Райли, но сейчас тебя просит помочь кузина Фелисити.

— Нет, я ничего не прошу, — тонким голоском произнесла кузина Фелисити.

Мейсон тяжело вздохнул. Как он не заметил ее? Да очень просто, она забилась в уголок, уютно устроившись там рядом с мистером Петтибоуном.

Внезапно он понял, что, вероятно, ему не следовало избегать репетиций Райли, ибо, казалось, все в этом доме были поглощены довольно сомнительными любовными делами.

Об этом свидетельствовало выражение круглого лица кузины Фелисити — леди казалась влюбленной не меньше, чем Луиза.

Черт, что же будет дальше?

— Дядя, мне хорошо и здесь, — сказала Луиза, подвигаясь к Родерику. Он выпрямился, и глаза его гневно заблестели — совсем как у Жоффруа, у которого собирались отнять возлюбленную.

— И мне тоже, — из солидарности заявила кузина Фелисити.

— Не думаю, — сказал Мейсон. — Разве вам не надо заняться вашим вышиванием, кузина?

— Я бы занялась, но у меня закончились нитки. — Она повернулась к своему новому поклоннику: — Ужасно трудно подобрать нужный оттенок лазоревого цвета.

Мистер Петтибоун взял руку кузины Фелисити. Поднеся ее пальцы к своим губам, он приник к ним долгим поцелуем и ответил:

— Вам только стоит взглянуть в зеркало, и вы увидите самый прелестный оттенок этого цвета в своих прекрасных глазах, моя дорогая леди.

Мейсон содрогнулся от такого напыщенного комплимента и, взяв кузину Фелисити за локоть, вырвал ее руку у любезного кавалера.

— Может быть, вы с Луизой сумеете найти нужный оттенок сегодня днем, — сказал он.

— Ты предлагаешь нам поехать по магазинам? — пришла в восторг леди. — Ах, Мейсон, как мило с твоей стороны. Луиза, мистер Петтибоун может помочь нам.

— Нет, не может, — к великому облегчению Мейсона, сказала Райли. — У Агги сегодня очень много работы.

— Но, Райли… — начал мистер Петтибоун.

— Нет, Агги, — встав между ним и кузиной Фелисити, сказала Райли. — Сегодня у тебя примерка с Джейн, и ты должен быть в театре, когда принесут счета для оплаты.

Мистер Петтибоун очень расстроился, но, повернувшись к кузине Фелисити, прижал руку к груди.

— Мы не должны думать, что нас можно разлучить, моя дорогая. Мы всегда вместе, здесь, в наших сердцах. Узы нашей любви так крепки, что никто не сможет разорвать их.

Мейсон услышал, как Райли сказала себе под нос, что эти слова тоже надо вычеркнуть из пьесы.

— Не понимаю, почему я должна ехать, — жаловалась Луиза. — Райли, скажите дяде, что я нужна вам здесь.

Райли посмотрела на Мейсона, который, в свою очередь, покачал головой.

— Мы уже отрепетировали те сцены, где вы мне были нужны, — сказала она. — Теперь вы свободны и можете ехать с кузиной Фелисити.

Луиза надулась. Она в последний раз умоляюще посмотрела на Мейсона, но тот остался тверд в своем решении и указал на дверь. Ему только и не хватало, чтобы одна из Сент-Клеров сбежала с актером, покрыв позором всю семью. Для скандала уже было достаточно его увлечения и восхищения ведущей актрисой «Куинз-Гейт».


Лакей клуба «Уайтс» наклонился к игорному столу и тихо сказал лорду Кэристону:

— Кое-кто желает вас видеть, милорд.

— Что ему надо? — проворчал лорд.

— Вероятно, остаток ваших денег, Кэристон, — пошутил полковник Поллард. Он выразительно постучал пальцем о стопку векселей, лежавших перед ним: все они были подписаны маркизом.

— Если вообще что-то от них осталось, — подхватил молодой человек, еще раньше вступивший в игру и тоже получивший немалую долю расписок лорда Кэристона.

Все, кроме Кэристона, рассмеялись. Лакей переступил с ноги на ногу.

— Милорд, он говорит, что вы просили его прийти по особому делу.

— Да, ладно. — Кэристон вышел из-за стола, вызвав своим уходом неудовольствие игроков.

— Дела, а, Кэристон? — спросил полковник Поллард. — Наверное, мне лучше сейчас послать моего человека за деньгами, а то утром от них ничего не останется? — Он расхохотался, и остальные присоединились к нему.

При таком оскорблении лорд Кэристон вспыхнул, но у него не хватало духа вызвать этого человека на дуэль. Поллард мог всадить пулю ему в лоб с такой же легкостью, с какой обыграл его. Полковнику сопутствовала дьявольская удача, в то время как Кэристона она покинула.

Но удача скоро вернется к нему, думал Кэристон, следуя за лакеем, который вел его через холл и кухни. Спустя несколько минут Натли сообщит, что наконец она исчезла из его жизни, и он начнет получать доходы, так необходимые ему, чтобы следовать своим дорогостоящим привычкам. Выйдя на задворки клуба, он увидел своего наемного убийцу, ожидавшего его.

Натли, как всегда одетый джентльменом, казалось, был рассержен и оскорблен тем, что его заставили ждать среди отбросов и мусора.

«Как будто он имеет право выбирать место встречи», — подумал Кэристон. Оглянувшись и никого не заметив, он спросил:

— Натли, как поживает леди? Она уже почивает в Темзе?

— Нет, — проворчал тот. — Эта сучка живуча как кошка.

— Ты хочешь сказать, что она все еще жива?

— Как я и сказал, выжила.

Кэристон посмотрел в глаза своему опасному сообщнику:

— Почему?

— Я все устроил, но тут появился он.

— Эшлин. — Руки Кэристона сжались в кулаки. Как он ненавидел этого человека. Еще с тех пор, когда они вместе учились в школе.

— Да, этот ученый балбес, но кто же знал, что он носит шпагу?

— Идиот, — сказал Кэристон. — Я же говорил тебе, нельзя сбрасывать со счетов этого человека. Почему ты не вернулся и не закончил дело?

— Я бы вернулся, но она встала и ушла с ним. — Он покачал головой. — А теперь надо прибавить немного золота, чтобы довести дело до конца.

— Ты сделаешь это за ту цену, о которой мы договорились, и сделаешь это немедленно. Я хочу, чтобы она умерла.

— Едва ли следует говорить со мной таким тоном, милорд, — заметил Натли, вынимая нож и поднося его к горлу Кэристона. Кончик ножа коснулся пульсирующей вены. — Я спокойно могу перерезать вам горло, и никто об этом не узнает, — сказал Натли и нажал на нож.

Кэристон взвыл от боли.

— Как ты смеешь! — с трудом выговорил он. — Я вызову стражу.

— Не вызовете, — возразил Натли. — Потому что им потребуется большая простыня, чтобы вытереть кровь, которую я выпущу из вас.

Он расхохотался зловещим гортанным смехом, и когда Кэристон огляделся, чтобы посмотреть, куда ушел Натли, тот уже скрылся в темноте.

Загрузка...