Любовь старой девы

Глава четвертая

Поцелуй был сначала легким и нежным, как и первый. Томительным, как летний полдень, приятным и успокаивающим. Потом Кейн застонал. Его руки крепче прижали ее, рот крепко захватил ее губы, и, раньше чем Рори поняла, что случилось с ней, это случилось.

В одно мгновение она лишилась сил для стыда, злости и, конечно, страха. Рори почувствовала удар его языка, вкус дразнящего, чуть ощутимого аромата кофе и чего-то еще неразличимого. Колени у нее превратились в желе. Ее целовали и раньше, по меньшей мере, полдюжины разных мужчин. Но ни с одним из них такого не было.

Руки Кейна гладили ей спину и все крепче прижимали к груди, к плоскому животу. Внешний мир сузился для нее до каких-то неясных, прерывистых ощущений: жара, влажность, ленивое жужжание насекомых, суховатая сладость запаха петуний… Зато вдруг встрепенулось и ожило другое, неизведанное чувство. Будто она проспала все тридцать лет и вдруг проснулась от удара грома. Ее пальцы запутались в тепле его густых волос, уже не оставалось никаких сомнений, что она не просто разрешила, чтобы это случилось с ней, но сама была страстным участником случившегося.

Прерывисто дыша, Кейн наконец оторвался от ее губ. На лице у него застыло какое-то потерянное выражение. Взгляд Рори расслабленно утопал в глубине его теплых кофейно-карих глаз, потом скользнул по его губам, и у нее мелькнула мысль, что его обычная кривая усмешка пропала.

— Кейн, я… — Она не знала, что сказать, но понимала, что говорить безопаснее, чем молчать.

— Да, я тоже. — С настороженным видом он отступил назад и, ни слова не говоря, повернулся и исчез за кустами.

Рори проводила его взглядом, пока он не скрылся из виду, и, словно лунатик, вошла в дом. Не замечая горы коробок, которые побросала на софу перед ленчем, она сняла туфли и прошла в дальний конец дома.

Было душно, но ей даже не пришло в голову включить вентилятор. Рассеянно опустилась она в плетеное кресло-качалку, которое привезла с собой из Кентукки. Прямо за окном пчела гудела над кустами вербены, а она невидящим взглядом смотрела на жалюзи.

Неужели она окончательно сошла с ума?

Кейн поцеловал ее. Дважды. И она не только позволила, но и сама целовала его. Потрясенная испытанным чувством, она попыталась направить мысли в менее опасное русло, но они все время возвращались к… поцелую.

Почему от поцелуев Чарлза она ничего подобного не ощущала? Потому что Чарлз никогда не целовал ее так, как Кейн.

Почему? Потому что ее не тянуло так к нему? Или потому что его не тянуло так к ней?

Любопытно! Ведь она собирается выйти за этого человека замуж. Или нет? Конечно, их тянет друг к другу! Чарлз, очевидно, достаточно опытен, чтобы знать, куда подобные поцелуи могут завести, он просто не хочет тревожить ее заранее.

Да? А разве Кейн не такой же опытный? Все мимо цели!

Как будет целовать ее Чарлз, когда они поженятся? А что, если ей это не понравится? Каково ей будет с ним в одной постели?..

Рори качнулась в кресле, не замечая, как участилось у нее дыхание. Был ли поцелуй Кейна из тех, какие пробуждают чувственность? Она вычитала в статье о девственницах, что они более чувственны, чем можно предположить.

Правда, в этой же самой статье цитировался Овидий, сказавший, что непорочна та, на которую нет спроса.

Но на нее-то есть спрос. Она пережила свою долю мокрых поцелуев — слюнявых наскоков, после которых оставались синяки, страх и отвращение. Ничего из того, что она испытала, не идет ни в какое сравнение с поцелуем Кейна. И чувство, оставшееся после поцелуя, совсем не похоже на прежние. Осталось томление, мечтание и… голод. Будто изголодавшийся бродяга, истекая слюной, смотрит в окно булочной.

— Чепуха! — вслух сказала она. Кислотность желудка и разыгравшееся воображение могут вызвать самые разные симптомы. Естественно, Кейн ничего не чувствует. Он повернулся и ушел так, будто ничего не случилось.

При этой мысли Рори вдруг обуяла лихорадочная деловитость, и она с остервенением принялась распаковывать коробки и пакеты, складывать свадебные изыски. Ближе к вечеру ей почти удалось убедить себя, что ничего не случилось, и что она все выдумала. Кейн пару раз просто быстренько клюнул ее поцелуем. А она устала, долго была в напряжении и чуть не спятила от парового катка в женском платье из соседнего дома. Вот и соткала происшедшее в причудливую историю из романа!

— Чепуха, — снова пробормотала она.

У Чарлза было собрание в Ротари-клубе, и Аврора могла свободно вздохнуть. Живя почти дверь в дверь, они не так уж часто виделись, как это предусматривали обстоятельства, примерно раз в день. Немудрено, если учесть вечную занятость Чарлза. Поразмыслив, Рори принялась за дела, далекие от подготовки к осенним занятиям в школе и от приготовлений к свадьбе.

Она собрата статьи, отложенные для женского приюта, и рассортировала их по десяти пакетам. Выстирала одежду, чтобы по дороге в букинистический магазин, куда хотела отвезти ненужные книги, забросить вещи в дом для престарелых.

Потом пересмотрела припасы парфюмерии, она собирала ее для женского приюта, выписала на листок те предметы, которых было мало, и добавила кое-что из собственного шкафа: После этого приняла душ и легла в постель. Было еще рано, но, если выключить свет, Чарлз не зайдет к ней, когда вернется со своего собрания.

Будто выполняя долг, она вспомнила все благородные качества Чарлза, перечислила все благодеяния, которые он ей оказал, и начала засыпать, надеясь, что хоть сегодня ночью не приснится Кейн.

И он, конечно, приснился. Но затем Кейн исчез, и муть неприятных воспоминаний начала обретать форму. Даже во сне ее сознание пыталось подавить их, но с опозданием, когда она уже снова почувствовала едкий запах горевшей травы, снова услышала смех и нестройную музыку, снова услышала невнятный мужской голос. Снова ощутила вкрадчивое прикосновение руки к своему бедру…

Перевернувшись на живот, Рори натянула на голову простыню, несмотря на удушливую предавгустовскую жару. Этого никогда не было в реальности, убеждала она себя. Это только плохой сон. Повторяющийся сон, который привязался к ней незадолго перед тем, как родители отправили ее к бабушке. Сначала она отказывалась жить отдельно от семьи, не признавала строгой старой женщины и ее строгих правил поведения. Зато в чопорном белом доме на Главной улице ей постепенно перестал сниться этот сон. Жилось ей там по-всякому, но она забыла о кошмаре.

— Перечисли Господни благодеяния, — каждый вечер говорила ей бабушка. Она опускалась на колени рядом с узкой белой железной кроватью в своей комнатушке под крышей и, сознавая свой долг, благодарила небеса за жареного цыпленка и пирог с кокосом, за нормальное платье, купленное в большом универмаге, с чулками и туфлями под цвет. И за то, что библиотека рядом: всего лишь четыре квартала на восток и еще один по Каштановой улице. Она старалась чувствовать себя благодарной за то, что жила в настоящем доме, а не в заброшенном старом сарае, кое-как приспособленном под жилье, вместе с десятком или больше других людей, которые, как ей казалось, то вплывают в ее жизнь, то выплывают из нее. Но, по правде говоря, порой она втайне скучала по старым, беспорядочно убегавшим дням, когда она была общим ребенком и не чувствовала никакой ответственности. В том, что говорят о свободе, что-то есть, этого не отнимешь.

В последующие годы она узнала, что нет ни одного человека поистине свободного. И даже в безопасности живут совсем немногие. Ей надо быть благодарной судьбе, что она послала ей приличного, доброго человека, которого бабушка обязательно бы одобрила. Эмма Трусдейл твердо верила, что правила, уважение и ответственность — три кита, на которых держится цивилизация. А вежливость и приличия — клей, который скрепляет людей воедино.

Чарлз и Эмма Трусдейл во многом были похожи.

— Бабушка, там, где ты есть, будь счастлива за меня, — прошептала Рори в тишину жаркой ночи.

И совсем не к месту ей стало интересно, а что бы бабушка подумала о Кейне Смите.

На следующее утро Рори была еще в пижаме и «Джорнэл» дочитала лишь до середины, когда Чарлз постучал в парадную, затянутую сеткой дверь.

— Не заперто, входи, — крикнула она.

— Аврора, тебе не следует оставлять дверь незапертой.

— Я знаю, просто забыла накинуть крючок, когда ходила за газетой.

Он поцеловал ее в лоб, выпрямился и поправил календарь на крашеной двери.

— Прости, дорогая, что беспокою так рано, но я хотел поговорить с тобой перед тем, как уйду в офис.

Рори попыталась не сравнивать сухой чмок Чарлза с поцелуем, который она пережила с Кейном. На мгновение ей захотелось кинуться к Чарлзу в объятия и попросить поцеловать ее чувственно.

Вместо этого она предложила ему налить себе кофе, пока она переоденется.

Не то чтобы она считала свой вид неприличным, но рядом с Чарлзом, в его строгом костюме с галстуком, чувствовала бы себя помятой, неопрятной и сердитой. Состояние, не имеющее ничего общего с влюбленностью.

Впрочем, и в Чарлзе ничего такого не ощущалось. Едва она вернулась, накинув на пижаму желто-белый льняной пыльник, он завел свое:

— Аврора, мама решила снова переехать сюда.

Желудок Рори, наполненный приправленными медом хлопьями, арахисом и шоколадным молоком, которые она только что съела, свело судорогой.

— Это… мило, — прошептала она.

Чарлз прошелся по загроможденной кухне, поправил складку на пиджаке и уперся рукой в бедро.

— Да, хорошо… Полагаю, ее беспокойство можно понять. Я имею в виду, что дом еще на ее имя, понимаешь?

— Нет, я…

— Не то чтобы она не доверяла твоим хозяйственным способностям, — поторопился он объяснить. — Дело в том, что мама становится старше. И вполне естественно, что ей хочется собрать вокруг себя семью. Особенно сейчас, когда Эва развелась и снова переезжает на Западное побережье…

Эва. Сестра Чарлза. Она будет сегодня здесь. Ох, проклятие!

— Как я понимаю, твоя мать решила перекрасить дом. Мне лучше все упаковать и рассортировать. Когда, ты думаешь, она захочет приехать?

— Аврора… дорогая, боюсь, ты не совсем поняла. Дело в том, что дом достаточно просторный. Он был построен для большой семьи, но потом отец умер, когда Эве было пять лет, и …ну, жизнь так распорядилась… Мы надеялись, да… Сьюзен и я планировали… — Краска залила его бледное лицо, и он дернул свой серый полосатый галстук. — Естественно, такой разговор в данных обстоятельствах едва ли уместен. Что я хочу сказать…

В желудке у Рори заурчало. Наверно, арахис. Арахис и шоколад — два ее любимых лакомства. Но, забыв, что это ей вредно, она добавила в шоколадное молоко слишком много хлопьев. А арахис она ела с умыслом, потому что он дает протеин.

— Аврора, мать планирует жить с нами.

На этот раз желудок устроил настоящий бунт.

— Чарлз, извини, — крикнула она и кинулась в ванную.

Минут через пять бледная и потрясенная Рори появилась снова. Чарлз, налив себе в чашку кофе, проглядывал колонку бизнеса в «Джорнэл». Увидев ее, он вскочил, взял под руку и помог сесть на стул, будто у нее перелом ноги, а не спазм желудка.

— Ты проверялась у доктора?

— Да, на прошлой неделе. Ничего нет. Даже сформировавшейся язвы.

Пока еще, добавила она про себя. Ее подмывало сказать, что доктор первым делом спросил, не беременна ли она. Но Чарлз почувствовал бы страшную неловкость. И она тоже. Они не то что не занимались чем-то таким, но даже избегали разговоров на эту тему.

— Хорошо, я, правда, задержался, но все равно пришлось бы поставить тебя в известность. Вот так-то. Вероятно, вы с мамой сегодня попозже встретитесь и обсудите вопрос о комнатах и тому подобном. Мама рассчитывает на комнату с фасада, с ванной. Это была ее комната, до того как мы со Сьюзен поженились. Естественно, она хочет провести там последние годы.

Естественно? И вовсе нет. Только через ее труп! Почему все, что бы ни объявил Чарлз, бывает «естественно»? А если она не согласна с ним, то это «детские причуды»?

— Поговорим об этом позже, — уклонилась она от ответа. И, снова почувствовав приступ тошноты, все равно заставила себя улыбнуться, понимая, что ей предстоит пустить в ход все свои актерские способности. В самом деле, как только она заверила его, что все будет хорошо, он испустил удовлетворенный вздох и ушел, клюнув ее в щеку. — Проклятие, пропади все пропадом! — бормотала она, закрывая за ним на крючок раму с натянутой сеткой. И тут же демонстративно откинула крючок. Я отказываюсь!.. Какого дьявола! Неужели он рассчитывает, что я!..

В полном отчаянии она плюхнулась в кухонное кресло и тупо уставилась на собственные голые ноги. Двадцать минут спустя в этой позе и застал ее Кейн. Он постучал, открыл дверь и вошел. После того, что между ними случилось, ей следовало бы испытывать неловкость, но она чувствовала себя слишком несчастной, чтобы переживать еще и из-за этого.

— Насколько я понимаю, он уже сказал вам? — Кейн понюхал воздух и, обнаружив по запаху кофе, достал чашку и налил себе. — Вам полную? — предложил он.

— Я даже и не собиралась пить кофе, — подавленно вздохнула она.

— Преданность семейным правилам?

— Начинающаяся язва.

Ничего не говоря, Кейн изучал ее через заваленный книгами стол. Педантичная по природе, она еще на прошлой неделе отложила некоторые устаревшие справочники.

— Язва, ммм? И давно началась?

— Несколько недель. Может быть, месяц. — Она пожала плечами.

Так вот что означала записка о визите к доктору. Но почему гинеколог? Почему не терапевт?

— Специальная диета? Лекарства?

— Я не признаю таблеток. А особая диета вообще не приносит пользы. Это не мое мнение, это последнее мнение специалистов.

— Единственное, что абсолютно определенно в последнем мнении специалистов, так это его изменчивость. Рано или поздно оно будет отменено другим мнением, и тоже подкрепленным исследованиями.

Она хмуро посмотрела на него, и он примирительно помахал рукой.

— Ладно, ладно! Ни таблеток, ни пресной пищи. Как же вы лечите ее… чтобы привести свою жизнь в порядок?

— Моя жизнь в совершенном порядке. — Она вздернула подбородок. — Благодарю вас. Вы зачем пришли, хотели от меня чего-то конкретного?

Отчасти к собственному удивлению, Кейн вынужден был признать, что больше всего хотел бы стереть горестные тени с лица, заставить подняться кверху уголки мягких открытых губ и услышать ее смех. И тогда он уйдет со спокойной душой. Больше ему в этот момент ничего от нее не требовалось.

— Так какая у нас повестка на сегодня? Запаковать книги? Выбрать свадебную музыку? Послать последние приглашения? Поморить инсектицидом старожилов?

Мелькнувшая на губах у Рори улыбка принесла ему облегчение, отнюдь не сопоставимое с ее мимолетностью.

— Вот и хорошо, тогда… почему бы вам не одеться, пока я уберу здесь? — Он заглянул в кастрюльку и увидел остатки размокших хлопьев и что-то непонятное, похожее на арахис, плававшее в бурой жидкости. Кейн вскинул брови. — Что это? Травяной настой Хаббардов против начинающейся язвы?

— Что бы там ни было, не ваше дело! — фыркнула она. — Кейн, мне сегодня не до вас, почему бы вам не поиграть роль шафера где-нибудь в другом месте? Что касается моих планов, то миссис Бэнкс ничего не стоит привычной рукой спланировать всю мою оставшуюся жизнь.

— По-моему, уже все спланировано, — спокойно ответил он. — Вы в бежевом шелке. На заднем плане — она и дюжина надписей «По газонам не ходить», а у органа — Моуден. И счастливая жизнь втроем, до гроба.

— Прекрасно! Тогда пошлите меня печь свадебный пирог! Или играть в классики! Мне все равно, только не травите мне душу! Больше всего на свете я хочу, — пожаловалась она, — чтобы мы с Чарлзом просто пошли к мировому судье — одни! — и на этом поставили бы точку.

Опершись спиной о холодильник, Кзйн изучал ее так, будто в жизни не видел босоногих женщин в мятой розовой пижаме и желтом клетчатом пыльнике, с милыми веснушками на лице и со спутанными прядями светлых волос.

Рори перехватила его взгляд и по-своему истолковала его. Мужчины, подобные Кейну Смиту, решила она, обычно лицезреют женщин в шелках и кружевах, с тщательно уложенными прическами, потративших не один час на то, чтобы выглядеть совершенством! Мужчины, подобные Кейну Смиту…

— Простите, — со вздохом сказала она, — я не собиралась сносить вам голову только потому… только потому…

— Потому, что вы не спали, и желудок объявил войну, и вы чувствуете себя раздраженной и сконфуженной из-за того, что я поцеловал вас, а вы поцеловали меня, и нам обоим это доставило удовольствие… Я тоже не спал. Не мог уснуть из-за происшедшего всю проклятую ночь. — И раньше, чем она собралась с мыслями, чтобы ответить, он продолжал: — Я понял так, что Чарлз уже сообщил вам новость — вы будете жить вместе со свекровью. Сдается мне, это не совсем то, о чем вы мечтали.

У Рори еще больше поникли плечи.

— Я не могу поверить, что она и вправду хочет жить с нами. Вряд ли ей многим больше шестидесяти, как бы она себя ни вела. Разве у нее нет собственной жизни? Нет друзей? А как же дочь? Дело вовсе не в том, что мы и вправду нужны ей. — Рори беспомощно взмахнула руками. — Кейн, из этого ничего не выйдет. Просто ничего не выйдет. Но как мне сказать это, не обидев ее и не расстроив Чарлза?

Рот у Кейна скривился в знакомую усмешку, от которой ее сердце забилось, как вытащенная на берег рыба.

— Послушайте, солнышко, ведь мы с этим ничего не сделаем в следующие полчаса или час. Почему бы вам не пойти в душ и не одеться, а я займусь тарелками. Потом возьмемся за дела, которые лучше решить сегодня.

— Кейн, вам вовсе не надо мыть мои тарелки. Вам вообще не надо ничего делать. — Разве что украсть одну матрону с голубыми волосами и переправить ее куда-нибудь подальше, на другой конец света.

— Солнышко, позвольте мне не согласиться. — Крепко взяв Рори за плечи, Кейн вытолкал ее в коридор, который вел в ванную, пристроенную уже после войны. — Если не найдется занятия для моих бездельничающих рук, они могут устроить неприятности нам обоим.

— Раз уж у вас так чешутся руки, почему бы вам не предложить свои услуги миссис Бэнкс? — посоветовала она.

— Во-первых, в каком смысле? А во-вторых, при всем моем почтении к миссис Бэнкс, скорей, я буду есть червяков.

Рори исподлобья взглянула на него, и искра смеха пробежала между ними.

Двадцать пять минут спустя они снова встретились в только что убранной кухне. Справочники лежали в аккуратных стопках, разложенные по датам выхода в свет.

— Вообще-то вам нужно обновить их, но на вашем месте я бы заменил некоторые плохие справочники одним хорошим энциклопедическим словарем. И все бы пересмотрел. Бывает, новейший словарь позволяет освободить место от макулатуры для чего-то более нужного. — Кейн решил не говорить ей о запасах продуктов, которые он нашел в холодильнике и в кладовке. Этим можно заняться позже. Но, черт возьми, неудивительно, что у нее неприятности с желудком!

— У меня на книжной полке мало места, но, конечно, вы правы. Наверно, я сохраню их все. — После такого, неожиданного для Кейна, вывода Рори с восхищением огляделась. — У-у-у! Даже и не помню, когда у меня кухня выглядела такой прибранной!

— Выучка ВВС. Первое правило, какое мы затвердили: для всего свое место и все на своем месте. Насчет ваших растений…

В платье без рукавов из голубого, как лед, пике и с зачесанными короной еще мокрыми волосами Рори почувствовала себя значительно лучше.

— Моих растений… Ммм… на самом деле они не мои. Их посадили весной мои дети, я просто не могла позволить им умереть.

Конечно. Безлистая ботва сладкого картофеля пяти ярдов длиной. Однобокая, спутанная зелень моркови. В кладовке нечто, похожее на пищу муравья-фуражира. И трехфутовая палка с единственным листиком на вершине. Нет, эта женщина безнадежна. Но тогда какого дьявола он ошивается возле нее? Почему хочет лечь с ней в постель?

Это не поддается объяснению.

— Кейн… — нерешительно начала она.

— Солнышко, что вы, черт возьми, нашли в Чарли Бэнксе?

У нее отвисла челюсть.

— Предполагается, что вы его друг!

— А он не рассказывал вам, что Сьюзен была моей девушкой, когда он встретил ее? Он не рассказывал вам, что мы не виделись с тех пор, как я был шафером у них на свадьбе, одиннадцать лет назад?

— Нет… да, но…

— Правильно. Так что отбросим весь этот вздор о дружбе как неуместный.

— Вы имеете ввиду, что вы не друг? Тогда почему вы…

— Почему я здесь? Почему я снова согласился стоять рядом с несчастным Чарли?

— Он не несчастный Чарли, он… очень приятный человек.

— Согласен. И я не говорил, что мы с Чарли не друзья. Но я и ваш друг, Рори. По крайней мере, хотел бы им быть.

Но, произнося эти слова, Кейн прекрасно знал, что дружба тут ни при чем. Черт возьми, он хотел гораздо большего. И, проклятие, он опоздал! Он никогда не был ангелом, по пальцам можно пересчитать правила, которые он не нарушал. Но все же увести девушку прямо из-под носа у старины Чарли, несчастного Чарли — это уж слишком. Даже если Чарли так сделал с ним, когда они были молокососами.

Но это единственный способ спасти двух человек от ошибки вселенского масштаба, рассуждал Кейн. В подобном случае можно рассматривать свою задачу как миссию. Как дело совести. Как обязанность.

Нет, это безумие! И зачем пороть горячку?

— Послушайте, раз уж я на вашей стороне, то почему бы нам вместе не сесть и не спланировать по пунктам всю эту вашу проклятую свадьбу? Потом пойти в соседний дом, представить их маме Бэнкс и — убраться к черту лучше даже из города, как можно дальше, пока она не взорвалась! Если вы намерены делить Чарли с ней, то надо начинать борьбу без промедления, иначе она превратит вас в половик и будет вытирать об вас ноги.

Рори запустила пальцы в пучок волос, уложенный на макушке, и почесала голову.

— Думаете, так бывает — сегодня уснешь половиком, а проснешься кем-то совсем другим?

— Цыпленком, — ласково подсказал он.

— Но позвольте!

— Нет, это вы позвольте, ну как можно вас не обзывать, если вы не хотите пободаться с Мадди Бэнкс?

— Вы у меня спрашиваете! — Боже милостивый, она начала реагировать даже на его голос! На улице жара несусветная, а у нее мурашки бегают сверху донизу!

— Не будем отвлекаться. Возьмите ваши списки, и рассортируем их, самое легкое сделаем в первую очередь, чтобы не так много висело у вас над головой.

— Это ваша система?

— Средство, гарантирующее от стресса.

Глаза у него теплые, угловатое, с неправильными чертами лицо такое же неопасное, как пасхальный кролик, убеждала себя Рори.

Так почему же она чувствует опасность? Почему появилось это тяжелое чувство, будто вся жизнь у нее перевернулась с той минуты, как Кейн Смит проник в лаз живой изгороди, и она уперлась в него голой пяткой и обдала грязной водой, которой мыла террасу?

К четверти двенадцатого они выбрали традиционный свадебный марш. А попурри из мелодий Кола Портера будет сопровождать прием, как тихая музыка, создающая фон. На приеме — скромном, всего лишь небольшая свадебная компания, — настаивали Эва и миссис Бэнкс.

Рори и Кейн решили, что у нее будет только один свидетель. Если ее семья появится, подумала Рори, то она попросит младшую сестру, Туманное Утро, то есть Тусю, быть свидетелем. Три свидетеля для такой скромной церемонии — слишком много, и, кроме того, Фауна…

Невозможно предугадать, что может взбрести в голову непредсказуемой Фауне.

— А если их не будет, попрошу сестру Чарлза. Какая она? — Рори сбросила белые босоножки и обхватила ступнями передние ножки кухонного стула. Пока Кейн доставал из холодильника очередной загадочный напиток, она рассеянно грызла карандаш.

— Резкая. Привлекательная. Амбициозная.

Рори захлестнула волна совершенно неуместной ревности.

— Вы ее хорошо знали в те годы?

— Сомневаюсь, чтобы она даже помнила меня, — усмехнулся Кейн.

— Ох. Понимаете, лучше всего подошла бы моя школьная подруга, но она сейчас преподает английский в Праге. Так что, надеюсь, Эва в последнюю минуту не откажется взять на себя эту роль, если из моих родных никого не будет. Понимаете, они могут не приехать. Они… непредсказуемые.

— Думаю, Эва согласится. Она по-своему неплохой человек.

— Вот и еще одно дело устроено. — Рори потерла руки. — Не так уж все страшно, каких-нибудь несколько минут — и все будет кончено.

Кейн поставил перед ней стакан с загадочным напитком.

— Не совсем, — сказал он со странной улыбкой.

Рори вопросительно вскинула брови.

— Вы имеете в виду прием? Но это же недолго. Выпьем шампанского, скажем несколько тостов, и все будет кончено.

— Рори… — Кейн подвинул стул к столу и навалился на него, приблизив к ней свое лицо. — Несколько слов, несколько тостов — это только начало. Начало вашей жизни с Чарли.

— Я знаю. — Она заметно сглотнула и стала крутить бахрому разрисованной маргаритками скатерти.

— Не уверен, что вы знаете. Солнышко, послушайте меня. Если у вас есть хоть какое-то сомнение, сейчас еще не поздно сыграть прощальный марш.

— Какие могут быть сомнения? Чарлз удивительный человек. Он мужчина того сорта, за которого каждая женщина мечтает выйти замуж. Он… он спокойный, зрелый, надежный… он по-своему нетребовательный и…

— Нетребовательный? Очень интересное определение для жениха. Что вы имеете в виду? Что он не требует, чтобы вы бросили учительствовать? Или не требует, чтобы вы дважды в день бросали все и залезали к нему в постель, чтобы удовлетворить вашу взаимную страсть?

Рори почувствовала, как кровь бросилась ей в лицо, а по голове даже мурашки побежали от неловкости.

— Как… вы… смеете? — прошептала она.

Кейн засмеялся. Но когда он понял, что слова ее следует понимать в прямом смысле, смех его угас.

— Как я смею? Рори, женщины не произносят эту фразу уже по меньшей мере полвека. Мужчины смеют много больше в наши дни. А женщины еще больше. Табу нет. Полная свобода, никаких запретов, вы не заметили? Вы теперь раскрепощены, леди.

— Простите, — выдохнула она, оттолкнула стул и кинулась из кухни. Кейн удивленно смотрел ей вслед. Когда дверь ванной захлопнулась, он встал, раздираемый противоположными чувствами: идти за ней или убираться отсюда к черту.

Но тут он услышал жалобные звуки — ее рвало — и перестал колебаться.

— Рори… солнышко, нам надо что-то сделать с вашим норовистым животом.

Она сидела на коленях, опустившись на пятки, позеленевшая и дрожащая. Бусинки пота выступили на лице, и сердце Кейна переполнила нежность. Он поднял ее на руки и не удивился, что она не сопротивлялась. Судя по всему, сил у нее не хватило бы даже на то, чтобы прихлопнуть комара.

— Все в порядке, солнышко, теперь позвольте мне положить вас куда-нибудь, вам надо немножко поспать.

— Мне противно, — с несчастным видом прошептала Рори. — Мне противно, что вы видите меня в такой… Мне противно, что у меня больной желудок. Мне противен июль, но больше всего мне противна свадьба.

— Шшш, уверен, что вы справитесь, любовь моя, уверен, что справитесь. В такой момент женщина нуждается в матери, но, поскольку ее здесь нет, считайте меня заменой.

Она оставила босоножки под кухонным столом. Кейн уложил ее на постель, снял с руки часы, освободил от шпилек уложенную короной косу и расстегнул высокий воротник пикейного платья без рукавов. Потом умело стянул его через голову и повесил на спинку старомодного кресла-качалки.

На ней были белые трусики. Хлопчатобумажные. Он даже не предполагал, что в этом веке делают что-то подобное. Она дрожала. Единственное, что он мог сделать, — это забраться в постель и согреть ее самым быстрым из известных ему способов. Но это, как сказали бы в медицинских кругах, противопоказано.

Абсолютно противопоказано!

— Хотите, чтобы я снял покрывало и укрыл вас?

— Оставьте меня одну. — Глаза у нее в тревоге расширились. — Вы не смеете…

— Эй, эй, я же только предложил. — Подняв обе руки кверху, Кейн отступил от кровати.

— Простите. Я плохо себя чувствую.

Она выглядела ужасно. Красивая, беспомощная и несчастная. И Кейн понял, что он напрочь потерял голову.

— Кто ваш доктор?

— Мне не нужен доктор. Все, что мне нужно, — это остаться одной.

Правильно. А все, что было бы нужно ему, так это задержаться в Ки-Уэсте и еще две недели поиграть с рыжеголовой, как там ее звали. Только две недели, и он был бы спасен.

Вместо этого он влез в историю, из которой никогда не сможет выпутаться. Но хуже всего, что и не хочет выпутываться.

Он намочил полотенце и осторожно вытер ей лицо, шею и руки. Потом убрал с лица волосы, чувствуя ладонью шелковистость кожи. Глаза у нее были закрыты, но он был уверен, что она не спит.

Леди, леди, что вы со мной сделали, подумал он. Долгое время он стоял и смотрел на нее. Постепенно дыхание ее выравнивалось. Один раз ресницы дрогнули, и ему показалось, что в приоткрывшихся глазах сверкнуло что-то вроде паники. Но потом она улыбнулась. Минутой позже она спала.