Магический взгляд

Глава 5

Тори пила на кухне кофе и смотрела на Виски, который жадно глотал свой завтрак. Девон, попросив дать ему бритву, поднялся наверх, а она, наскоро причесавшись, отправилась готовить кофе.

Как обычно, она только сейчас начала просыпаться. И когда через несколько минут он вошел в кухню, быстро предупредила его:

— Никогда, никогда больше не задавай мне серьезных вопросов, прежде чем я не выпью кофе. Это просто нечестно.

— Можно тогда еще один вопрос? — вежливо осведомился он.

— Нет, и не пытайся проделать это со мной еще раз, — вздохнув, ответила Тори.

— Хорошо, не буду, даю честное слово. Как насчет завтрака?

— Да, кстати, как?

Он удивленно рассмеялся:

— Неужели это доверяется мне?

— Но ты же знаешь, что даже в лучшие для меня часы дня я терпеть не могу готовить. А тем более в утренние часы. Не ожидай невозможного, мой дорогой.

Девон был по-мужски решителен:

— Тогда я принимаюсь за дело.

— Да-да, пожалуйста.

Девона развеселил этот разговор, и он с энтузиазмом принялся вытаскивать продукты из холодильника.

— Кстати, — вдруг повернулся он к ней, — раз уж ты проснулась…

— Я только пытаюсь это сделать.

— Так вот, я подумал, что непременно должен предложить тебе выйти за меня. Особенно потому, что я скомпрометировал тебя, проведя ночь в твоем доме, и все такое…

Хотя Тори знала, что Девон просто учится делать предложения, у нее отчего-то яростно забилось сердце, и она сердито старалась унять его. Через некоторое время ей это удалось.

— Может быть, в другой жизни, — спокойно ответила она.

Разбивая в миску яйца, Девон снова рассмеялся:

— Хорошо, что я не самолюбив, — рассудительно заметил он.

Тори налила себе вторую чашку кофе, потом подала чашку и ему, сухо сказав при этом:

— Кроме всего прочего, я бы никогда не вышла замуж за того, кто бывает так неприлично бодр по утрам.

— Значит ли это, что, если я научусь поздно вставать, ты дашь мне согласие?

Тори ответила поговоркой:

— Старого пса не переучишь.

— Так, по-твоему, это я — старый пес?

— Из поговорки слова не выкинешь.

Когда Тори поставила кофейник на стол, Девон схватил ее за руку, притянул к себе и, запрокинув ее голову, поцеловал.

— Ты могла бы меня переучить, — прошептал он.

— Ой, кажется, бекон горит, — с трудом проговорила она, не разнимая своих рук, обвивавших его шею.

Девон улыбнулся, и его рука скользнула вниз, коротко похлопав ее по округлому заду.

— Ну хорошо, иди, цыганка.

Он отпустил ее. Тори, пройдя через всю комнату, взяла свой кофе и сердито, напряженно переводя дыхание, проговорила:

— Это не по-джентльменски.

Девон и не думал раскаиваться.

— Все хорошо, дорогая моя упрямица, все хорошо.

Где-то в глубине души Тори надеялась, что поведение Девона не слишком изменится после этой ночи, когда он дал волю чувствам. Однако вскоре ей пришлось убедиться, что это не так.

Во-первых, тот проницательный взгляд, который она раньше изредка ловила на себе, теперь почти постоянно тревожил ее, а огонь в его зеленых глазах все чаще заставлял ощущать беспокойство. Во-вторых, исчезло удивлявшее ее в начале их знакомства нежелание касаться своих проблем. Наконец, он то и дело старался дотронуться до нее — хотя эти прикосновения и могли показаться случайными.

В тот день Девон не давал ей ни минуты покоя, часто смешил ее, хотя ей не всегда хотелось смеяться. Он обращался с ней то как с дорогим для него существом, то как с противником. Он был то приятель, то любовник, то шутил, то целовал ее до тех пор, пока у нее не начинала кружиться голова.

И Тори вдруг обнаружила, что ее захватил водоворот его чувств, из которого, она понимала, ей не выбраться.

— Опять ты ведешь себя не по-джентльменски, — упрекала она его после очередной напористой атаки на ее душевное равновесие.

Девон выглядел оскорбленным и в то же время торжествующим.

— А я и не стремлюсь быть джентльменом.

— А я не хочу быть идиоткой! Знаешь, Девон…

— А ты знаешь, как сверкают твои глаза, когда ты на меня сердишься? — прервал он ее.

— Честное слово, тебя, наверное, и из пустыни-то выгнали за твой характер!

— Бесчувственная!

— Потише, потише, а то я за себя не ручаюсь.

— Ну выходи за меня, пожалуйста, и мы с тобой уедем отсюда.

— Ты опять за свое? С ума сойти можно!

— Ты ранила меня до глубины души.

— Не думаю, чтобы она у тебя была… Разве что… Опять? Девон!

— Что, дорогая?

— Руки, убери руки, быстро! Ну, ради Бога!

— Поцелуй меня, Кэт!

— Тоже мне нашелся «укротитель строптивой»!

— Я начинаю думать, что так оно и есть.

Тори нравилась эта игра, эти шутки и намеки. Она не стала бы отрицать, что его поцелуи и прикосновения доставляли ей удовольствие. Но ее несколько смущала и удивляла одна черта Девона: его редкостное, постоянное самообладание. Он был настороже даже тогда, когда казался безудержно веселым и сыпал бесконечными шутками. Сначала она сама не могла понять, почему это ее так беспокоит, но потом догадалась: есть нечто такое, о чем он предпочел бы забыть.

Это напомнило ей Джордана и те его качества, которые она стала замечать в нем лишь тогда, когда было уже слишком поздно. Она знала, что едва ли вправе ожидать, что Девон захочет обнажить перед ней душу — ведь и она не торопилась раскрывать свою, но тем не менее она хотела бы услышать его исповедь. Инстинкт самосохранения побуждал ее к такому весьма одностороннему пониманию справедливости.

Ей понадобилась большая сила воли, чтобы противостоять своим и его желаниям и, играя с огнем, никогда не приближаться к нему настолько близко, чтобы можно было обжечься. В тот вечер, как и во все последующие, в глубине души ей хотелось, чтобы Девон потерял свое самообладание — не только потому, что она не слишком верила в его абсолютную власть над самим собой, но и потому, что в таком случае она освободилась бы от необходимости принять решение, которого он от нее так ждал.

Тори не торопилась принимать это решение.

Тем не менее она прекрасно понимала, что он имел в виду, говоря, что будет ждать, а его сдержанность и самоконтроль, судя по всему, способны выдержать любую проверку временем не хуже какой-нибудь крепостной стены, обнесенной колючей проволокой.

Через четыре дня она была близка к тому, чтобы сдаться. В тот вечер, как всегда перед тем как уйти, Девон поцеловал ее и, уже стоя у двери, пожелал спокойной ночи. Тори, надо сказать, вовсе не хотелось спать в своей одинокой постели.

— Почему бы тебе не бросить меня в седло и не умчать куда-нибудь в ночь? — спросила она жалобно.

Девон обнял ее и улыбнулся.

— А почему бы тебе самой не сесть в седло со мной, и мы умчимся вместе в ту же самую ночь? — мягко возразил он.

Тори изобразила на лице удивление и возмущенно заявила:

— У тебя что-то не в порядке с охотничьими инстинктами, они явно нуждаются в восстановлении.

— Пожалуй, ты права, — с готовностью согласился Девон. — Но я отношусь к тем охотникам, которые предпочитают выжидать. Кажется, я говорил тебе об этом.

— Зачем ждать?

— Зачем? — Девон улыбнулся и, запечатлев последний горячий и уверенный поцелуй на ее губах, посоветовал: — Рекомендую взять на вооружение девиз мангуста у Киплинга. Помнишь: «Беги, разузнай и разведай»? Спокойной ночи! — И он исчез.

Тори с трудом поборола в себе детское желание хлопнуть закрывшуюся за ним дверь ногой. Тяжело вздохнув, она прошла в гостиную, подхватила Виски с облюбованного им местечка на ее кресле и уселась в него, взяв котенка на колени. С минуту она не могла успокоиться, руки дрожали, но потом ее взгляд остановился на портрете Магды. Цыганка улыбалась, смотря на Тори мудрыми глазами.

— Магда, я веду себя как ребенок, — прошептала Тори, обращаясь к портрету. — Но, слава Богу, я давно уже взрослая. К тому же я художник и способна наблюдать и анализировать. Отчего же мне чудится опасность в его словах каждый раз, когда он напоминает мне, что я сама должна принять решение? Почему я хочу, чтобы он взял на себя всю ответственность?

Магда смотрела на нее, все так же спокойно улыбаясь.

Тори хотелось выговориться, высказать перед портретом Магды все мысли и сомнения. Она продолжала:

— Может быть, я просто страшусь необходимости сделать выбор из-за того, что у нас вышло с Джорданом? И не хочу, чтобы я или кто-нибудь другой потом проклинал эти дни и часы, если все окажется плохо? Или, может быть, я доверяю Девону больше, чем самой себе?

Магда, какие у него необыкновенные, древние и мудрые глаза! Такие, наверное, были у цыган. Мне кажется, что он смотрит на меня так, как никто до него никогда не смотрел. И когда я смотрю на него, то вижу…

Тори задумалась. Каким же она его видела? Прежде всего, сильной личностью. Но в нем также соединились энергия и веселость, способность чувствовать и уязвимость, нежность и страсть — и даже определенная беспощадность. Таким она видела этого мужчину, в манерах которого было что-то вкрадчивое и в то же время царственное. Она видела в нем также опытного игрока, который знал, что не следует до времени открывать свои карты; мужчину, сумевшего вскружить ей голову, заставившего ее забыть обо всем; мужчину, который ежедневно присылал ей цветы, превратившие ее дом в вечно цветущую оранжерею, потому что они были из шелка и никогда не увядали.

Тори постаралась думать о чем-нибудь другом. На душе было тревожно, она чувствовала, что не сможет заснуть. Тори встала и взяла на руки Виски, чтобы успокоиться, потом подошла к своему креслу, рядом с которым лежал томик стихов, и стала перечитывать некоторые подходящие к ее ситуации стихи, чтобы быть во всеоружии, если Девон продолжит упражняться в предложениях руки и сердца.

Когда она все же в конце концов поднялась по лестнице в спальню и легла в постель, то неожиданно быстро заснула, и во сне ей приснился странный медноволосый цыган с древними цыганскими глазами, который, обезумев от желания, с диким смехом схватил ее, бросил через седло и умчал в ночь.

— Перестань присылать мне цветы!

— Ого, кажется, это новый вариант утреннего приветствия, — попытался скрыть свое смущение Девон.

Тори отступила назад, пропуская его в парадную дверь и жестом приглашая пройти в гостиную. Она должна была поговорить с ним серьезно. На Девона посыпались сердитые слова.

— Вот что. Я вообще умею ценить внимание и заботу. И дело не только в том, что ты тратишь на цветы целое состояние, и не только в том, что я постоянно ловлю на себе насмешливые взгляды рассыльного, а флорист уже исчерпал свою фантазию, каждое утро создавая по твоему заказу все новые и новые букеты. Я просто скоро сбегу из дома. Ты только посмотри, что мне сегодня прислали.

Молча выслушав ее тираду, Девон взглянул на последний плод фантазии флориста и расхохотался. Букет, к которому с любопытством принюхивался Виски, мог бы стать призом какому-нибудь чистокровному победителю скачек, потому что представлял собой подкову, замечательно подобранную из великолепных красных роз.

— Может, я выиграла дерби в Кентукки или одержала какую-нибудь еще победу в этом роде? — грозно вопрошала Тори, тыча пальцем в шедевр, изготовленный руками местных цветоводов.

Девон продолжал хохотать.

— Ох, извини, пожалуйста, — проговорил он сквозь слезы. — Я заметил беспокойство хозяина цветочного магазина, когда заявил ему, что нужно сделать что-нибудь особенное, но не мог же я предположить, куда его уведет творческая фантазия.

— Да при чем тут он? Ты только сосчитай, сколько стоили все эти букеты! Девон, я тебя умоляю, не присылай больше цветов.

— Ну, если ты настаиваешь. — Он был очень расстроен.

— Да, настаиваю. — И когда он открыл рот, чтобы что-то возразить, Тори резко его остановила. — Оказывается, с тобой нужно только так обращаться. Я запомню то, что ты сказал, если это мне вообще когда-нибудь понадобится.

— Понадобится, — уверенно подтвердил Девон.

Она задумалась на мгновение.

— Как бы я хотела хоть однажды, хоть единственный раз вывести тебя из равновесия. Я бы многое отдала за то, чтобы увидеть, как ты теряешь самообладание.

— Я бы посоветовал тебе быть осторожнее с таким пожеланием. — Он вызывающе оглядел всю ее стройную фигурку в джинсах и сером свитере. — Вполне возможно, скоро ты это увидишь.

Тори покраснела и смешалась, она готова была провалиться сквозь землю. Постепенно ей удалось справиться с собой, только еще раздувавшиеся от гнева ноздри выдавали ее, но потом и это прошло. Вспомнив, что у нее есть для него что-то важное, она деловито сообщила Девону:

— Да, звонил Филипп. Он сначала позвонил к тебе, но ты к тому времени уже ушел оттуда. Посмотри, там рядом с телефоном записан номер, по к порочу он просил тебя позвонить. Он сказал, что ему нужно срочно поговорить с тобой. — Тут она остановилась и испытующе поглядела на Девона. — И еще он рассказал мне, что вскоре после нашего с тобой знакомства ты позвонил ему и предупредил, что тебе на некоторое время понадобится его дом. Он очень веселился по этому поводу.

Ее сообщение нисколько не смутило Девона, напротив, он был очень доволен.

— Совершенно верно. Я сообщил ему, что встретил необыкновенную женщину и собираюсь за ней приударить.

— Ничего себе!

— Не сказал ли тебе Филипп, о чем ему нужно поговорить со мной? — Девон подошел к телефону.

— Какая-то просьба. — Не желая ему мешать, Тори направилась к выходу.

— Прошу тебя, останься. — Оторвал он взгляд от телефонного диска. — Мне так нравится на тебя смотреть.

Тори села в свое любимое кресло, взяв на колени Виски. Вся во власти противоречивых чувств, она смотрела на Девона, слушая его разговор с бра том.

— Фил? Да, я только что вошел… Конечно, нет — хотя зачем бы тебе звонить брату в свой медовый месяц… Что? Да нет, в последнее время я совсем не слушаю радио. О, это интересно. Ну ладно, давай серьезно… Да, понял. Конечно, прилечу. Все очень просто: самолет Бобби в моем распоряжении. Да, я забыл, что ты еще ничего об этом не знаешь. Нет, для этого самолета дальность не имеет значения. Да. Минуту, Фил.

Оторвавшись от трубки, Девон рассеянно посмотрел на Тори, удивленную услышанным.

— Дорогая, у тебя есть географический атлас?

— Да, сейчас принесу. — Тори вскочила и кроме атласа протянула ему еще линейку, которая, догадалась она, тоже могла понадобиться. Ее предусмотрительность была вознаграждена улыбкой и целованием руки, и она смущенно отступила к своему креслу, не зная, что потрясло ее больше: его улыбка, поцелуй или то, что он назвал ее «дорогая».

Проделав с помощью линейки несколько быстрых измерений по карте, Девон снова взял трубку.

— Все очень просто, Фил. От Хантингтона до Бермудских островов немногим более тысячи миль и столько же до Майами. Конечно, я выясню это у Бобби. Нет, мне ничего об этом неизвестно. Конечно, постараюсь. Хорошо, перед вылетом я позвоню и сообщу тебе время прибытия.

Девон повесил трубку и тут же набрал другой номер. Он по-прежнему не спускал с Тори глаз, но теперь взгляд его был не рассеян, а задумчив.

— Бобби, слушай, друг, когда тебе нужно возвратить самолет? Я уже забыл. Так ответь мне, когда? Так скоро? — Заметив на телефонном столике какой-то клочок бумаги, он стал быстро делать на нем расчеты. Закончив их, Девон нахмурился. — Что? Нет, никаких осложнений. Просто мне понадобилось быстренько кое-куда слетать. Бермуды, Майами и обратно. Филу необходимо срочно попасть на Майами, а на тамошней авиалинии что-то стряслось. Невозможно заказать билет на самолет. Да… Думаю, у меня все получится. Хорошо. Идет! В общем, я твой должник. Пока! Тори не удержалась и полюбопытствовала:

— Кто этот Бобби?

— Бобби-то? — В глазах Девона вспыхнули веселые искорки. — Вообще-то он из Англии, но его семья разбогатела, вложив капитал в алмазные копи Южной Африки.

Смутно припоминая какие-то газетные и журнальные статьи, Тори спросила:

— Это не лорд Роберт? Тот самый плейбой?

Девон усмехнулся:

— Он самый.

Удивленная, Тори задумчиво покачала головой, но следующий вопрос Девона был настолько неожиданным, что заставил ее забыть про Бобби.

— Не хочешь ли ты совершить небольшое путешествие? — Девон улыбался, но в его глазах Тори увидела твердую решимость.

Она недоумевающе взглянула на него:

— Небольшое путешествие?

— Ну, возможно, не такое уж небольшое, но я прошу тебя об этом, потому что это для меня очень важно. Это не развлекательная прогулка. Мы пробудем на Бермудах и в Майами лишь столько, сколько потребуется, чтобы заправиться горючим. Я буду очень спешить, поскольку Бобби скоро понадобится самолет. Фил и Анжела летят только до Майами: дела не позволят ему пробыть с нами дольше, а Анжела останется с ним еще на две недели.

Тори поразил тот факт, что, как только Филиппу понадобилось попасть в Майами, Девон оказался готов немедленно лететь ему на помощь. Вероятно, они были очень дружны между собой, но поскольку она не знала подоплеку дела, вряд ли стоило об этом гадать.

Кроме того, ей и без того было о чем подумать.

— Девон, а как же…

— До нашего возвращения мы можем оставить Виски у миссис Дженкинз, тем более что это ненадолго. Сегодня вечером мы отвезем его к ней, если это не слишком для тебя утомительно.

— Я не о том, просто я…

— Я тебя очень прошу, моя цыганка…

То, как он это сказал, заставило ее тут же отказаться от всех предрассудков, возражений и даже здравого смысла. Она почувствовала, что над ее внутренним покоем нависает серьезная угроза.

— Девон, я… — Она еще слабо пыталась противиться этому.

— Да, дорогая? — Нет, ничего…

Меньше чем через два часа после этого разговора Тори сидела на месте второго пилота в сверкающем на солнце самолете системы «Лир» и пыталась немного отдохнуть после взлета, который она всегда плохо переносила.

— Ну как, все хорошо? — весело обратился к ней Девон.

— Следи за приборами, — напомнила она ему.

Он засмеялся, но подчинился, хотя и без напоминаний прилежно старался поддерживать нужную высоту полета. Тори с интересом наблюдала за ним, чувствуя себя все более уверенно, потому что убедилась, что он вполне справляется с обязанностями пилота. Было видно, что у него достаточно для этого опыта и знаний, так что она окончательно избавилась от напряжения, в котором пребывала в самом начале.

Шум мотора почти не мешал им разговаривать, и как только самолет набрал высоту, Тори нерешительно спросила:

— Чем занимается твой брат? Я с ним почти незнакома и мне неудобно самой спросить его об этом.

Удобно устроившись в кресле пилота, Девон следил за циферблатами и измерительными приборами с автоматическим вниманием человека, хорошо знающего свое дело.

— Фил — адвокат. Когда-то в течение нескольких лет после окончания колледжа он был профессиональным футболистом, играл в защите, но еще совсем молодым ушел из спорта и поступил в юридический колледж. Какими только посулами владелец его команды не пытался удержать Фила! Но он не поддавался ни на какие уговоры. Он хотел быть только адвокатом. Сейчас Фил один из лучших защитников на всем Восточном побережье.

— А зачем ему понадобилось срочно лететь в Майами? — осторожно спросил а. Тори, боясь показаться слишком любопытной.

— Это деловая поездка. Один из его клиентов приобрел там недавно какую-то фирму и у него возникли проблемы юридического характера. Филу предстоит как можно скорее их уладить.

— Понятно. — Тори посмотрела вокруг, но ничего не увидела, кроме плывшего под ними слоя облаков, напоминавших сахарную вату, и снова взглянула на Девона: — Он ведь старше тебя?

— На четыре года. У нас есть еще сестра Дженни, она как раз посередине, между нами. Дженни замужем и живет в Сиэтле.

— У нее есть дети?

— Есть. Мальчик и девочка.

Исподволь наблюдая за Девоном, Тори не решалась больше донимать его расспросами — она была уверена, что сейчас это вывело бы его из себя. Будучи художником, она всегда интересовалась людьми. Но почувствовав в нем некоторую сдержанность в высказываниях относительно отдельных членов его семьи, Тори боялась показаться назойливой и старалась сдержать свое желание побольше узнать об окружении, в котором вырос Девон. Так было до сих пор. Теперь же любопытство снедало ее.

Собравшись с духом, Тори решилась спросить:

— А кто твои родители?

— Моя мать умерла, когда я был совсем маленьким. Отец на пенсии и живет в Сан-Диего.

— И он… не хотел, чтобы ты стал археологом.

Странно, в ее словах не было вопросительной интонации. Девон резко повернулся к ней — его это явно поразило, — потом снова стал смотреть на приборную доску. Казалось, он собирался с мыслями, чтобы сказать что-то. И действительно, прокашлявшись, он наконец произнес:

— А ты очень проницательна.

Тори молча ждала продолжения разговора. Девон удобнее уселся в кресле и обратился к приборам. Когда он наконец заговорил, голос его звучал ровно и спокойно.

— Мои отец… очень суровый человек. Он всегда старался сделать для своей семьи как можно больше, но ко всем нам был очень требователен. Он всегда уважал в человеке физическое совершенство, дух соревнования и… победителей. Когда-то отец и сам собирался стать спортсменом, но случившаяся еще на первом курсе колледжа травма лишила его этой надежды. Однако амбиции не оставили его, просто он позднее перенес их на своих детей.

Когда Фил вырос, в глазах отца это был сын, о котором можно было только мечтать. Атлетически сложенный, честолюбивый — у него получалось всегда все, за что бы он ни брался. Фил очень любил спорт, но не настолько, чтобы сделать его главной целью своей жизни, как это было у отца. Я, например, думаю что он играл в профессиональный футбол больше для того, чтобы угодить отцу, а не из собственного желания. — Девон замолчал.

— Ну, а с тобой как было? — мягко спросила Тори.

В очередной раз автоматическим движением проверив приборы, Девон словно нехотя продолжал:

— Когда я вырос, то оказался самым большим разочарованием его жизни. Даже когда я был совсем маленьким, то предпочитал, например, не бросаться камнями, а разглядывать их. Я не любил спорт и не считал необходимым соревноваться с кем-либо, кроме себя самого. Тогда отец стал принуждать меня.

Чем больше Девон рассказывал, тем взволнованнее звучал его голос.

— Я полагаю, что я бы не выдержал, если бы не Фил. Он играл роль буфера между мной и отцом и помогал мне, защищая мое право выбрать свой собственный путь и время от времени отводя от меня отеческий гнев. Когда, бывало, отец, указывая на спортивные трофеи Фила, спрашивал меня, почему я не могу повторить его достижения, Фил вмешивался в наш разговор и, возражая отцу, говорил, что все это лишь символы преходящих моментов жизни, что они быстро забудутся, тогда как мои научные работы будут вспоминаться и после того, как спортивные трофеи потускнеют и потеряют свой вид. Я считаю, что решение Фила уйти из профессионального футбола и заняться юриспруденцией помогло и мне встать на собственную дорогу.

Постепенно Тори становилось ясно, почему Девон с такой готовностью откликнулся на просьбу брата и немедленно полетел к нему. Он, видно, относился к тем людям, которые долго помнят добро и чувствуют себя постоянными должниками тех, кто помог им, хотя, как в случае с Филом, это могло быть очень давно, почти в детстве. К тому же все поведение Девона свидетельствовало о его собственной силе характера и великодушии — ведь Девон никогда, судя по всему, не питал ни малейшей неприязни к брату, который был любимым сыном. Напротив, он чувствовал себя глубоко обязанным и признательным брату за его поддержку и — это было очевидно — очень любил Филиппа.

Она так близко к сердцу приняла рассказ Девона, что почувствовала, как какой-то предательский комок встал в горле. С трудом проглотив его, она спросила:

— А что стало с сестрой? Как она живет? Его лицо озарила мягкая улыбка:

— Она решила строить свою жизнь по-своему. И ей это удалось, причем без всяких волнений и лишних тревог. Дженни очень волевой человек.

Она самостоятельно, без всякой помощи поступила в колледж и закончила его. Уже после поступления мы с Филом помогали ей, чем могли. Помогал и отец, когда узнал, что она учится, но в основном она все сделала сама. Сейчас Дженни работает учительницей в школе, преподает историю.

— Ты видишься с отцом?

— Да, конечно. — Его голос вдруг наполнился печалью. — Мы уже давно помирились. Правда, отец, по-прежнему совсем не интересуется моей работой, но, думаю, уважает меня за то, что мне удалось сделать. Мы видимся с ним несколько раз в году, когда вся наша семья собирается вместе или у меня появляется возможность навестить его.

Слушая Девона, Тори не могла отвести взгляд от ясных линий его профиля. Она вспомнила своего отца, которого очень любила и уважала, и снова почувствовала вставший в горле комок. Хотя Девон и сказал, что ему удалось урегулировать свои отношения с отцом, Тори понимала, как все это нелегко для него. И неожиданно для себя самой вдруг положила свою ладонь на его руку.

— Извини, Девон.

Он посмотрел на нее с благодарностью за это мимолетное прикосновение, полное искреннего участия. Потом улыбнулся:

— Все это уже в прошлом.

Но Тори рассудительно произнесла:

— Нет, эти воспоминания — словно наши тени, они постоянно сопровождают нас.

— Возможно. — Девон улыбнулся, его зеленые глаза потеплели. — И я очень рад, что ты решила… в определенном смысле уподобиться на некоторое время моей тени. Я хочу сказать, что очень рад, что моя цыганка рискнула полететь со мной.

Он снова сосредоточенно занялся приборами — самолет менял курс, и Тори, положив руки на колени, молча глядела на проплывавшее за бортом сплошное облако тумана.

Только теперь она вполне поняла, насколько он раним. Вот она, его ахиллесова пята. Отец, не считавшийся с его призванием и недооценивавший выбранную им профессию… Женщина, отрицательно относившаяся к делу всей его жизни… Тори думала о сидевшем рядом с ней ярком и непростом человеке, который сейчас приоткрыл ей свою душу, и почувствовала, как в ней поднимается чувство протеста и боль за него. Неужели, спрашивала она себя, это именно отец невольно способствовал воспитанию в сыне такого самообладания, необходимого, чтобы оградить себя от презрения и насмешек? Самообладания, за которым скрываются решимость и внутренняя сила?

Тори вспомнила, как Девон относился к поэзии, цветам, к ее котенку, вспомнила его неиссякаемый юмор, оттачивавший ее собственное остроумие и заставлявший ее смеяться до колик в животе. Она думала о его древних цыганских глазах, о его постоянной настороженности и способности терпеливо ждать.

И Тори поняла, как прав был Девон, что, борясь с собой, не торопил ее. Она добилась своего: увидела, как он теряет самообладание, увидела витавшую над ним тень его прошлого, его ахиллесову пяту. Более того, она увидела его с иной точки зрения, другими глазами. Глазами не только женщины или только художника — в ней соединилось и то, и другое. На какое-то мгновение Девон предстал перед ней так ясно, как если бы она писала его портрет.

Или если бы полюбила его.