Магический взгляд

Глава 7

Протянув руку, Тори поставила стакан на камин и, взглянув на него, заговорила, хотя не была уверена, что сумеет подобрать нужные слова.

— После разрыва с Джорданом я дала себе слово, что никогда и никого не полюблю. Слишком высокую цену приходится платить за это. И когда все кончается тем, что два человека начинают морально уничтожать друг друга, это ужасно.

— Но так не должно быть, — решительно возразил Девон.

— Не должно? — Горькая усмешка искривила ее губы. Она нервничала: длительный перелет и испытываемое ею внутреннее смятение выбили ее из колеи. — Возможно, ты и прав. Но риск слишком велик. Я же нуждаюсь в душевном спокойствии. Вопреки общему мнению, страдание не делает художника великим: несчастный художник не более удачлив в искусстве, чем любой другой человек в любом другом виде деятельности. А живопись — это моя жизнь. И я не могу от нее отказаться. Ты это понимаешь? Не могу!

Девон медленно кивнул головой.

— Я понимаю. Понимаю и то, что тебя глубоко оскорбили, что именно поэтому ты так недоверчива. — Его лицо было спокойно, ясные зеленые глаза смотрели прямо и открыто. — Но, Тори, я не думаю, что мог бы причинить тебе зло. Конечно, одному Богу известно, насколько я могу быть объективным, но я действительно считаю, что нужен тебе. Так же, как и ты мне. И я не могу отказаться от этого. Дай мне хотя бы один шанс, прошу тебя.

— Странно, мне казалось, что я только это и делала, — неуверенно протянула она.

— Ну и что же? — спросил он, ставя на камин свой стакан.

У Тори вдруг неожиданно пересохло в горле, и она выпалила:

— Я не нахожу себе места, когда ты уходишь, и ненавижу себя за это. Неужели, черт побери, я снова влюбилась? А я не хочу, не хочу!

— Ш-ш-ш. — Девон притянул ее к себе за плечи, успокаивая, как маленькую. — Ты просто устала.

— Я устала быть одна, — резко сказала она, тоже обнимая его. — Я уже почти привыкла к одиночеству, но потом вдруг тебя занесло в мой дом, и теперь я больше этого не вынесу.

— Тори…

— Останься со мной, — еле слышно прошептала она.

Девон ответил не сразу. Слегка отодвинувшись от нее, он повернул к себе ее лицо и посмотрел в серые глаза, подернувшиеся фиолетовой дымкой.

— Если бы я только был уверен, что ты знаешь, что делаешь, — выдохнул он.

— Разве ты не понимаешь? — На ее губах появилась грустная усмешка. — В этом все и дело: я слишком хорошо знаю, что делаю.

Он посмотрел на нее долгим взглядом и горячо сказал:

— Поверь мне, я никогда не причиню тебе боли!

— Тогда не оставляй меня одну.

— О, Тори…

Как ни странно, именно его нерешительность подстегнула ее собственное решение, а его сдержанность разрушила ее собственную. Она хотела быть сейчас с ним — и это было единственное, что она знала наверняка. Конечно, она хотела, чтобы в ее душе и сердце остались все ночи с ним, но если вдруг в одно прекрасное или не очень прекрасное утро она обнаружит, что должна за это многим заплатить, — что ж, она заплатит, но это будет завтра. В своей судьбе, в своей любви она полагалась на Божью волю. Тори повернулась к нему лицом, приложилась губами к его груди, чувствуя, как бешено бьется его сердце.

— Прошу тебя, останься.

У Девона перехватило дыхание, он по-прежнему казался внешне спокойным, но его зеленые глаза загорелись неистовым огнем. Не отрывая рук от ее лица, он медленно склонился к ней и нежно коснулся своими губами ее губ. Его дыхание смешалось с ее дыханием, и он прошептал:

— Я не могу без тебя… Боже, как ты мне нужна… Если ты только уверена в своих чувствах, Тори…

Руки Тори обвились вокруг его шеи, пальцы теребили золотую серьгу.

— Да, уверена, — невнятно шептала она, обнимая его и чувствуя, как земля уходит у нее из-под ног, а все вокруг начинает кружиться.

Его губы целовали ее настойчиво и властно, как будто беря от нее все, что она ему предлагала, а он не довольствовался этим и требовал большего. Это напоминало какую-то битву, они сражались словно не на жизнь, а на смерть. Это был взрыв желания такой силы, которую никто из них и не мог себе представить.

Он поднял ее на руки и понес наверх, в спальню, а она, прильнув к нему и соединив пальцы своих рук в его волосах, испытывала ни с чем не сравнимое удовольствие от того, что он нес се так бережно и ласково, как ребенка. Однако чувства, испытываемые ею, были далеко не так невинны.

Девон поднес ее к широкой кровати и, нежно поставив на пол, нагнулся, чтобы отвернуть одеяло и включить лампу на ночном столике. Золотистый свет мягко осветил их фигуры и расстеленную кровать.

Снова взяв лицо Тори в свои руки, Девон стал осыпать горячими поцелуями ее закрытые глаза, щеки, лоб. В нетерпении Тори стянула с его плеч пиджак, а когда он отшвырнул его на пол, принялась расстегивать пуговицы его рубашки. Вслед за пиджаком на пол полетел ее свитер — она так и не поняла, кто его снял — он или она. Наконец рубашка тоже упала, и Тори быстрым движением скинула с ног туфли. Одежда так и осталась лежать на полу, но они уже не обращали на это никакого внимания.

Девон медленно подталкивал Тори вперед, лаская рукой ее грудь и быстрыми поцелуями покрывая ее шею и пространство вдоль кружевного края бюстгальтера, устремляясь к затененной ложбинке между грудей. Тори с трудом переводила дыхание, оно застревало в горле, от его прикосновений пронизывала дрожь. Словно в тумане, она почувствовала, как, скользнув по бедрам, упали ее джинсы, и, слегка приподняв, Девон укладывал ее на кровать. Не желая разъединиться с ним хоть на мгновение, Тори лишь усилием воли разжала руки, чтобы он мог лечь рядом, глядя в его полные страсти глаза и на то, как он продолжал сдирать с себя остатки одежды. Он был само воплощение того языческого огня, который горел и в ее крови. В полутемной комнате свет лампы подчеркивал скульптурные формы его сильного тела. Он был так прекрасен, что она спрашивала себя, зачем надо было откладывать эту ночь.

С низким, глухим стоном он принял молчаливое приглашение раскрытых навстречу рук. Дрожащими руками он сбросил с нее трусики и бюстгальтер, вселяя огонь в ее пробудившуюся плоть, и своими горящими зелеными глазами окидывал всю ее ненасытным взором.

— Боже мой, как ты прекрасна, — прошептал он срывающимся голосом. Горячее дыхание опалило ее желанием еще до того, как его губы снова дотронулись до нее.

Задыхаясь, прикусив губу, Тори яростно вцепилась в его плечи. Его жадный рот ласкал ее напрягшуюся грудь, и тело обжигал огонь, словно опалявший обнаженные нервы, в ушах гулко отдавались удары сердца, готового выпрыгнуть из груди. Она прильнула к нему, боясь его отпустить, потому что он казался единственной реальностью в мире, находившемся на грани безумия, от которого она искала у него защиты.

Никогда после Тори не могла понять, откуда возник в ней этот дьявол, но в какой-то момент он вселился в нее, дьявол женской плоти, дьявольский пламень вожделения. Он настойчиво завладел ее волей, наполнив мозг разбушевавшейся страстью, древней, как огонь цыганского костра, разведенного в пещере. Этот огонь странным образом освободил ее от всех колебаний, сомнений, заставил отбросить всякую стыдливость. Она почувствовала себя такой, какой никогда раньше не была, и какое-то первобытное желание безрассудно охватило ее тело и мозг.

Рухнули все преграды — и никакое самообладание Девона не могло устоять перед яростным напором ее чувств.

Ее руки и губы лихорадочно скользили по его телу, изучая его во всех подробностях, чего она никогда в жизни не осмелилась бы проделать с другим мужчиной. Тори словно обезумела от своих открытий, от своего порыва. Ее ласки исторгали из его горла хриплые стоны, дрожь сотрясала его тело, а страстный шепот перерастал в неистовый бред. Она же только становилась все требовательнее и настойчивее.

Это отвечало желаниям Девона — и бушевавший в ней дьявольский огонь лишил его воли, переполнил страстью.

Их охватил настоящий шквал, ввергая их в безжалостный костер страсти. В их движениях было изящество танцоров и мощь схватившихся в смертельной схватке хищников. Их порыв лишь немногим отличался от безумия.

И наконец осталось только это безумие, только он и она, слившиеся воедино. Их неистовство соединилось в один торжествующий крик наслаждения, ставший знаком их освобождения и того, что, пройдя испытание огнем, они выдержали его.

Усталые, освободившиеся от всего, кроме сомнения в реальности происходящего, они лежали в объятиях друг друга. Свет лампы мягко освещал их тела, которые, словно от эха мощного взрыва, еще время от времени сотрясала дрожь. Девон набросил на себя и на Тори простыню и лежал, прижимая ее к себе, будто все еще боясь потерять, и не переставал гладить ее волосы и руку, лежавшую на его груди.

— О Боже! — прошептал он наконец.

Тори потерлась щекой о его плечо. Оглушенная происшедшим, ока все еще не могла прийти в себя, до конца понять, что это было, зная только, что никогда в жизни не переживала такого чувства близости к другому человеку.

— Ты… ты что-то невероятное, моя любимая…моя цыганка.

— Ты тоже ничего, — сказала она охрипшим голосом, стараясь казаться беззаботной.

Девон тут же подхватил заданный ею полушутливый тон.

— Надеюсь, в это утро ты будешь относиться ко мне с уважением, — сказал он нарочито обеспокоенным голосом.

— Я всегда знала, что ты хороший человек, — засмеялась она.

— Именно поэтому ты на меня и набросилась.

— Конечно.

— Знаешь, в тебе было столько силы, словно у какого-нибудь грузчика из Ньюкасла.

— А ты занимаешься любовью по привычке?

— Скорее по природе.

— При чем тогда тут я?

— Трудный вопрос.

— Ничего себе.

— Ну, хорошо. Ты моя добыча.

— Час от часу не легче. Я бы не советовала тебе путать женщин с трофеями.

— Разве я путаю?

— Конечно.

— Извини, пожалуйста. Ну, тогда ты можешь быть, например, моей царственной спутницей.

— Разве ты принц или король?

— А разве нет?

— Конечно нет. Ты мой благородный рыцарь.

— Я готов быть твоим рыцарем благородного образа хоть на осле.

— Это и неважно. Он привлек ее к себе:

— А ты мой ангел, только вот не видно сияния вокруг твоей головы.

— Разве? — Она стала вертеть головой, словно стараясь за ней что-то разглядеть. — Вот досада! Наверное, это ты украл его?

— Мне ведь нужен был какой-нибудь сувенир.

— Верни сейчас же.

— Не могу. Невозможно, завоевав «редкую, ярчайшую звезду» заботиться о том, чтобы сохранить венчик ангела.

Она рассмеялась:

— Сдаюсь! Ты победил! Я быстрее соображаю, когда одета и нахожусь в вертикальном положении.

— Смею тебя уверить, что ты достаточно проворна и обнаженная, и в горизонтальном положении.

— Перестань, Девон.

— Я имел в виду только способность думать — и ничего больше.

— Так я тебе и поверила.

— Нет, в самом деле. Конечно, ты великолепна и…

— Само собой разумеется, — прервала его Тори.

— Все это — пустые слова, — усмехнулся он.

— А у нас весь разговор из них и состоит.

— Давай тогда поговорим откровенно.

— Ты о чем? — насторожилась она.

— Просто я хотел сказать, что идет дождь. Тори расхохоталась.

— Ну что, получила? — Девон был явно удовлетворен своей шуткой.

— Я уже давно поняла, что просто невозможно догадаться, что ты выкинешь в следующую минуту, — сказала она смиренным тоном.

— И все же попробуй догадаться, о чем я сейчас думаю.

Она открыла от изумления рот и потом пробормотала неуверенно:

— Неужели ты не устал?

— Ты умница, и я не устал, — сказал он хрипло, гибким движением придвигаясь к ней. Нежно лаская тело Тори, покрытое золотистым загаром, он осыпал поцелуями ее лицо и шею. — А ты? — спросил он ее.

Но Тори и не думала отвечать. Во всяком случае, словами.

Некоторое время спустя Девон вытянул руку, чтобы выключить свет.

— Безу-у-мно хорошо, — протянул он в полудреме, засыпая под убаюкивающий мерный стук своего сердца.

Тори уже проснулась, но, как и всегда по утрам, лежала с закрытыми глазами, как можно дольше оттягивая момент вставания. Лишь осознав, что Девон тоже не спит, она пошевелилась, и он, заметив это, нежно провел рукой по ее волосам. Они по-прежнему лежали, тесно прижавшись друг к другу и, как поняла Тори, ни на сантиметр не поменяв положения после того, как заснули.

Тори снова пошевелилась и тут же почувствовала ответное ласковое движение обнимавшей ее руки.

— Ты так уютно свернулся во сне. — Ее хрипловатый после сна и возбуждения голос прозвучал приглушенно: она лежала, уткнувшись лицом в его шею.

Девон, не расслышав, переспросил:

— Что я делаю во сне?

— Очень уютно устраиваешься в постели. Я никогда еще не видела, чтобы кто-нибудь так спал.

— Правда? — Он взял ее рукой за подбородок и, запрокинув ее голову для поцелуя, сказал: — Доброе утро.

Тори не отрываясь смотрела в его необыкновенные зеленые глаза, смутно припоминая прошедшую ночь. Боже мой, неужели это действительно была она? Эта развратная женщина? Она почувствовала, что краснеет, и зарылась лицом в подушку.

Девон ласково рассмеялся:

— Да не гляди ты такой виноватой, милая ты моя цыганка! Ты сведешь меня с ума, если будешь каждое утро просыпаться с таким выражением лица!

— Это вовсе не то, что ты думаешь, — чуть слышно возразила она. — Это просто потому, что я никогда…

— Что никогда? — нетерпеливо прервал он ее.

— Я никогда раньше не испытывала такого.

— И я тоже.

Она смущенно взглянула на него:

— Это правда?

— Да, правда. — Он нежно провел рукой по ее губам. — Значит, мы с тобой оба волшебники.

— Да, и карты говорили правду, — засмеялась Тори.

В глазах Девона вспыхнули озорные огоньки:

— Хоть я терпеть не могу, когда говорят: «я был прав», но в данном случае это действительно так.

— Ну и конечно же ты не смог отказать себе сейчас в этом удовольствии!

— Что поделаешь, такой уж у меня характер.

— Кажется, в твоем характере много подобных особенностей.

— Ну, извини меня, пожалуйста.

— Нет, правда, их слишком много: ненасытное любопытство, терпение Иова, насмешливость и самообладание, как у святого.

— Ну разве это недостатки?

— И да, и нет. В тебе эти качества очень противоречивы.

Она и поддразнивала его, и, с другой стороны, действительно была озадачена сложностью характера своего возлюбленного.

Он не сдавался:

— Кто бы говорил… Тори удивилась:

— Но, по-моему, во мне нет таких противоречий.

— Ты так думаешь? Милая моя цыганка, насколько мне удалось тебя узнать, ты — самая удивительная загадка на этом свете со времен Стонхенджа.

— Кто? Я? — Тори недоуменно пожала плечами.

— Конечно! И, возможно, мне придется потратить на ее разгадку всю оставшуюся жизнь.

Тори собралась было попросить Девона, чтобы он объяснил подробнее, что имел в виду, но, откровенно говоря, ей было не до того. К тому же Девон я это утро, казалось, испытывал такой прилив энергии, что ей вообще ни о чем не захотелось говорить.

Отдохнув и восстановив свои силы, они потом долго плескались под душем. Одевшись, спустились вниз, и Девон в очередной раз продемонстрировал на кухне свои кулинарные способности. Готовя завтрак, он шутил, смеялся, болтал, не закрывая рта, и Тори с удивлением обнаружила, что утро тоже может быть замечательным временем суток — если проводишь его в соответствующей компании.

Благородно настояв на разделении труда, Тори привела в порядок кухню, а Девон отправился к миссис Дженкинз, чтобы забрать Виски. Тори закончила работу до его возвращения и, впервые за последнее время оказавшись одна, почувствовала вдруг знакомое нетерпение: она явно соскучилась по работе, ее мозг и руки слишком долго оставались невостребованными. Тори сходила в мастерскую и принесла оттуда альбом набросков.

Стоял теплый солнечный день бабьего лета с его особой свежестью и пьянящими ароматами. Тори распахнула двери французского балкона, ведущие из гостиной во внутренний дворик, и вышла в него, любуясь открывавшимся перед ней пейзажем с его плавными очертаниями гор и долин, из-за которого она, собственно, и купила этот дом. Усевшись в удобное кресло — эти кресла из красного дерева остались в доме от Анжелы, — Тори взяла альбом в руки. Потом, по своей излюбленной привычке заложив за ухо угольный карандаш, другим стала делать набросок одной из наиболее величественных гор.

Через несколько минут она остановилась и поглядела на эскиз. Что-то ей не нравилось в нем, раздражало. Она снова взглянула на рисунок, ее одолевали сомнения и, наконец, вздохнув, она приняла решение.

Я только попробую, уверяла она себя. Здесь нет никакой опасности: какая может быть опасность в том, что она попытается его нарисовать? На первой стадии всегда передается лишь внешнее сходство, ну в какой-то степени выражение лица, но более глубокое проникновение в образ невозможно.

Только попробую…

Тори перевернула плотный лист бумаги на другую сторону, но теперь она рисовала не пейзаж. На пустое пространство листа она наносила иные очертания, штрихи, изгибы. Сначала работа подвигалась медленно, словно ей приходилось преодолевать самое себя, но затем движения ее руки стали более уверенными и быстрыми. Тори то и дело задумывалась, обращаясь к своей памяти и напряженно вглядывалась в возникающий на бумаге портрет.

Это был портрет мужчины — широкоплечего, с гордо посаженной на сильной шее головой. Его густые волосы слегка разметал ветер. Он смотрел в сторону. Улыбка чуть тронула его твердый рот, выражая природную веселость, но и еще кое-что, что таилось от постороннего взгляда, нечто ей непонятное. Тори заставила себя не думать о том, что скрывалось за этой несколько насмешливой и уклончивой улыбкой, и продолжала рисовать.

Удлиненный овал лица, высокие, хорошей формы скулы. Нос с небольшой горбинкой, упрямый подбородок. Широкий разлет бровей. Глаза… Необыкновенные глаза, удивительно живые и ясные, и очень прямой взгляд.

Тори долго всматривалась в рождавшийся под ее руками портрет Девона, потом медленно закрыла альбом. Прижав его к груди, она снова посмотрела на горы.

— Какой прекрасный вид, — прошептала художница, стараясь не думать о том, что занимало ее мысли. — А кроме него здесь столько всего, что можно рисовать… Ну, хотя бы старинные предметы, словно предназначенные для натюрмортов. Еще можно рисовать Виски. Не стану я писать твой портрет, Девон! Просто буду наслаждаться твоим присутствием, пока ты со мной. Если же ты уйдешь — точнее, когда ты уйдешь, — я все же сделаю твой портрет. Но тогда боль не будет уже такой острой.

Ей вспомнились его слова: «Может быть, мне придется потратить на это всю оставшуюся жизнь», но тут же одернула себя: это просто слова, и потом он ведь мог иметь в виду что-то другое.

Шум подъехавшего к дому грузовика отвлек ее от размышлений, она быстро встала и вошла в дом, плотно прикрыв за собой двери балкона. Потом положила блокнот с набросками и карандаши в ящик стоявшего в углу столика и быстро отошла от него как раз в тот момент, когда Девон появился в комнате.

— Твой кот, — сердито сообщил он, — сейчас чуть не стал причиной серьезного дорожного происшествия. Когда я вел машину, ему, видите ли, непременно понадобилось взобраться на мое плечо. — С этими словами он вручил ей сопротивляющегося виновника беспокойства, решительно добавив: — Я буду его водить на поводке.

— Оставь-ка лучше себе это приспособление, — кинулась Тори на защиту своего любимца. Она нежно взяла котенка на руки, вместо приветствия почесала его за ушами, поставила на пол и посмотрела ему вслед, когда Виски во всю прыть понесся на кухню.

— Я не кот, — заявил Девон, не найдя ничего лучшего для ответа.

Тори хотела было возразить ему, сказав, что в его походке явно есть что-то кошачье, но вовремя прикусила язык, сердито приказав себе ко всему относиться проще. Она хотела пойти на кухню, но Девон неожиданно преградил ей путь и крепко обнял ее.

Отвечая на его объятие, Тори, улыбнувшись, все же спросила:

— Чего вдруг?

Словно сам удивленный своим порывом, Девон покачал головой:

— Утром ты выглядела такой несчастной.

— Но сейчас далеко не утро, — возразила она.

— А вид у тебя все такой же растерянный.

— Я всегда так встречаю новый день.

— Как это?

— Я оттягиваю встречу с новым днем как можно дольше. Потом какое-то время чувствую себя не в своей тарелке и передвигаюсь машинально, не соображая, словно зомби. Потом напиваюсь кофе, и это возвращает меня к реальности.

Он насмешливо поднял бровь:

— Что-то я не припомню, чтобы ты сегодня утром действовала машинально.

— Потому что я была с тобой.

— А когда я ушел, ты снова превратилась в сомнамбулу?

— Да, так и было.

— Тебе необходимо, чтобы кто-нибудь тебя опекал.

— Вовсе нет. — Тори выскользнула из его объятий и села на кушетку. — Что мне действительно необходимо — так это задать тебе несколько вопросов.

— И что же это за вопросы? — вежливо осведомился он, присаживаясь рядом.

Тори решила не скрывать своего любопытства и кое-что разузнать.

— Хорошо. Я скажу тебе, что меня интересует. Я знаю, чем занимается археолог, но совершенно не могу себе представить, как можно, будучи археологом, зарабатывать себе на жизнь. Ты преподаешь? Тебе платят какую-нибудь стипендию? Может, ты работаешь для какого-нибудь музея?

— Я занимаюсь и тем, и другим. В настоящее время — консультант одного из музеев Вашингтона. А следующей зимой я, как обычно, буду преподавать в одном из университетов.

— Тоже в Вашингтоне?

— Нет, он расположен совсем неподалеку отсюда.

Она подумала о том, как тяжело будет сознавать, что он совсем неподалеку от нее, когда они расстанутся, а вслух спросила:

— Значит, с пустыней покончено?

— Нет, лишь на какое-то время. Я всегда провожу несколько месяцев в году на раскопках. — Улыбнувшись, он с невинным видом добавил: — Кстати, на раскопках бывает много интересного для художника.

— Я в этом не сомневаюсь.

— Нет, ты подумай об этом серьезно. Какие там красивые закаты! Ветер, завывающий среди руин, оставшихся от древней цивилизации. А какие интересные предметы мы находим!

— Да, все это, конечно, впечатляет, — быстро проговорила Тори. — Но я еще не все вопросы тебе задала. Расскажи поподробнее о своей работе.

Убедившись, что ей и в самом деле это интересно, Девон стал говорить о раскопках, в которых ему довелось участвовать, дополняя описание работы характеристиками людей, встреченных им, восхищаясь красотой тамошних мест. Он рассказал ей о своих впечатлениях, в частности от Сахары, с ее «прекрасной, незабываемой, умирающей природой», тут же вспоминая и о более забавных вещах:

— Ты обязательно должна поездить на верблюде, это незабываемо. Я никогда в жизни не чувствовал себя таким ничтожным, как под взглядом такого животного, которое как-то раз уставилось на меня. Не сравнить ни с каким гипнозом!

Он говорил ей о песчаных бурях и внезапных половодьях, когда днем вода закипает, а ночью замерзает. О трудной работе археологов, пласт за пластом вгрызающихся в глубь веков, о рабочих, копающих и тщательно просеивающих почву в поисках находок.

Тори слушала его с большим интересом, своими вопросами и вниманием к ответам побуждая его рассказывать еще и еще. Потом они перешли в кухню, потому что наступила пора готовить обед, и постепенно тема их беседы стала более широкой, касаясь проблем, близких и тому, и другому. Когда Тори училась в Париже, она часто путешествовала вместе со своим отцом, ей довелось посетить многие страны мира, и теперь она увлеченно делилась с Девоном своими впечатлениями.

Оба чувствовали себя непринужденно и раскованно, поэтому, когда Девон внезапно изменил ход беседы, это застало ее врасплох. Она стояла спиной к Девону и проворно резала овощи, а он в противоположном конце кухни жарил стейки, когда услышала знакомое:

— Тори, выходи за меня замуж.

Она как раз повернулась к нему, собираясь что-то рассказать, и остановилась, пораженная не столько словами, сколько тем, как они были сказаны — словно через силу, с хрипом вырвавшись из его горла. Тори быстро взглянула на него — и улыбка тотчас сошла с ее лица, когда она увидела странное, почти угрожающее выражение глаз своего любимого, и сердце ее учащенно забилось.

— Похоже, ты это всерьез, — прошептала она. Девон резко кивнул головой:

— Да, я абсолютно серьезен. Странно, но когда я наконец сделал тебе настоящее предложение, я еле смог выговорить эти слова — моя тренировка мне ничуть не пригодилась.