Магония

Глава 4 {АЗА}

Как ни удивительно, в больнице меня не оставили. Но зато завтра мне в трахею засунут маленький пинцет. Ничего, бывало и хуже. По крайней мере, это не полноценная хирургическая операция. Я стараюсь не думать обо всем, что меня так пугает: вместо привычной процедуры взятия мазка из меня будут доставать перо, все идет наперекосяк, а день рождения уже через пять дней.

Я не думаю о том месте в грудной клетке, где у меня сходятся ребра, или о том, что мои ребра похожи на двустворчатые двери, ведущие в чей-то неухоженный сад, полный ядовитых растений.

В любом случае грудную клетку мне никто вскрывать не собирается. Но что-то подсказывает мне, что дело не только в легких. По ребрам что-то стучит, как будто у меня в груди поселилась птица. Там ничего нет, уверяю я себя, пока мы с папой шагаем по парковке.

Небо затянуто грозовыми тучами, на которые я нарочно отказываюсь смотреть. У меня нет ни малейшего желания снова видеть летающие корабли. Именно с них начались мои злоключения, а я хочу, чтобы все встало на свои места. Несмотря на то что на мне несколько слоев одежды, я ежусь от холода.

– Ладно, Аза, давай начистоту, – говорит папа. – Я ругаться не буду, ты же знаешь. Признавайся, ты курила?

Я сердито смотрю на него.

– Это тебе не шутки, Генри. Будь, пожалуйста, посерьезнее.

– Вот как? Значит, я теперь Генри? Нет уж, спасибо, «папа» мне больше нравится. Что ты курила? Сигареты? Марихуану? Кальян?

Кальян. Он на полном серьезе спрашивает про кальян. Где, по его мнению, мы находимся? Конечно, есть люди, которые курят кальян. Я сама видела кальянные недалеко от университетского кампуса и курильщиков, сидевших в них с таким видом, будто их укачало. И все же в моем представлении кальян могут курить только персонажи «Тысячи и одной ночи».

– Даже если бы мне очень захотелось покурить кальян, где мне взять тысячу и одну ночь? Столько я точно не протяну. Но мне и не хочется, потому что кальян полагается курить только в сказках, и вообще, это совершенно не мое, – говорю я ему.

– Еще как протянешь, – с уверенностью говорит он. – У тебя есть две тысячи и одна ночь. У тебя есть три тысячи и одна ночь. У тебя есть тридцать тысяч и одна ночь.

Он улыбается, словно в его словах есть правда.

Когда мне было десять, папа повел меня к соседу на батут. Мы прыгали долго-долго. Подобные развлечения были строжайше запрещены, но папу это не остановило. Мы прыгали и прыгали, вопреки предписаниям врача и маминым правилам, а потом он спустил меня на землю и сделал самое настоящее сальто назад. Когда он раскланивался, у него был такой вид, будто он потянул мышцу, но с его лица не сходила широченная улыбка.

– Ну что же, – сказал он тогда. – Так выглядит человек, которому не следовало делать сальто назад, только что сделавший сальто назад. Надеюсь, зрелище впечатляющее.

– Ты не переживай насчет этого пера, – говорит он теперь. – Я же вижу, что ты переживаешь. Мы справимся. Я знаю пару приемчиков из восточных единоборств, так что, если вдруг к тебе в комнату залетит Большая Птица, я ей так накостыляю, что мало не покажется.

Как ни странно, несмотря на мою уверенность, что жить мне осталось недолго, его слова меня успокаивают. Мой папа готов объявить войну такому фундаментальному институту, как «Улица Сезам», а это чего-то да стоит.

– Даже если она выкинет что-нибудь в стиле Хичкока? – говорю я.

Какое-то время мы молча едем в машине, воображая, что получится, если соединить «Птиц» Хичкока с «Улицей Сезам». Только представьте себе: все небо заполонили огромные желтые птицы с неестественно длинными лапами, которые кружат над городом и нападают на прохожих. Сначала эта сцена вызывает лишь смех, но потом начинает внушать опасения.

– Мне все равно. Ради тебя я готов сразиться с кем угодно, – говорит папа. – Я их ощиплю так, что мать родная не узнает.

К тому времени, как мы подъезжаем к дому, я уже едва сдерживаю смех.

На крыльце нашего дома сидит Джейсон Кервин. Сейчас только два, а значит, Джейсону положено находиться совсем в другом месте – в школе. Папа вздыхает: видимо, он пришел к такому же выводу.

– Позвонить в школу, чтобы тебя освободили от занятий? – спрашивает папа.

– За кого вы меня принимаете? – говорит Джейсон. – Я уже все уладил. В школе думают, что я у стоматолога. Плановая чистка зубов с последующей срочной операцией на деснах, после которой потребуется несколько дней на восстановление. – Он переводит взгляд на меня. – Так что завтра я еду с тобой в больницу.

Остается только догадываться, как он прознал, что завтра я туда поеду.

Джейсон давно занимается сбором информации, а еще он предприниматель. Он запатентовал уже три своих изобретения, включая спрей для моментальной сухой чистки одежды. Он продается в малюсеньких баллончиках размером с батарейку, которые можно носить на кольце для ключей. Джейсон придумал его специально для подростков, которые не хотят, чтобы родители узнали, что они курят. Сам Джейсон не курит – когда твоя лучшая подруга страдает от смертельно опасной болезни легких, названной в ее честь, вопрос о курении отпадает автоматически. Однако же он понял, что на такой продукт будет хороший спрос.

Свой второй патент он получил на маленькое пластиковое приспособление для застилания кровати в гостиничных номерах – или больничных палатах – где используются простыни с резинками по краям. Такая штуковина, с виду напоминающая ложку для обуви, позволяет заправить постель в два раза быстрее. Их производят на небольшой фабрике в Нью-Дели, которая носит название «Кервин Фэктори». Джейсон управляет всем этим со своего мобильного телефона. У нас не раз возникали споры о машинном производстве и политике в области аутсорсинга, но он так и остался при своем мнении. Все дело в его параноидальном стремлении к порядку во всем. Мое идеалистичное видение изготовленных вручную деревянных изделий не выдержало сравнения с его отточенной фабричной системой. Как и у всех нас, у Джейсона есть свои недостатки. Некоторые вещи он делает по принципу «хочу, и все тут», пуская в ход любые средства.

Учеба для него – пустая трата времени. На каждом экзамене он едва дотягивает до проходного балла – как он говорит, из принципа. Он планирует окончить школу худшим учеником в потоке, а потом завоевать мир. Что же, его будущим биографам это, пожалуй, только на руку.

Его способность доводить учителей до отчаяния поистине легендарна. Вместо того чтобы усердно заниматься и раскрывать свой колоссальный потенциал, он просто смотрит на тебя без каких-либо эмоций, а потом берет и отправляет в нокаут.

– У тебя перо в легком? – говорит он. – Ты что, правда вдохнула перо? Решила поиграть в Икара?

Когда нам было по десять лет, я действительно загорелась идеей повторить его полет. Джейсон изучил чертежи Леонардо да Винчи и сконструировал по ним крылья. Но оказалось, что ренессансные крылья из брезента и бальзового дерева на прыжки с крыши гаража не рассчитаны. Джейсон сломал руку, а я – ногу. На этом наши попытки научиться летать благополучно закончились, но наши родители даже обрадовались, что мы хотя бы раз в жизни повели себя, почти как нормальные дети. Впоследствии они рассказывали эту историю годами, с надеждой в голосе и как бы говоря: «Ох уж эти детки, чего они только не вытворяют». При этом про остальные, еще более сумасшедшие наши выходки они старались не упоминать.

В одиннадцать лет Джейсон угнал у своей мамы машину, и мы проделали путь в триста миль, чтобы купить перья правильного окраса для чучела грифона. Расплатившись с продавцом, который оказался на редкость странным типом, мы выехали на шоссе и спокойно вернулись домой, где на въезде в гараж нас поджидала мама Джейсона, Ева. Багажник «Понтиака» был забит тушками индеек и попавших под колеса машин рысей на подушке изо льда. Вдобавок там можно было найти коллекцию когтей стервятников, груду тюбиков суперклея и большой запас стеклянных глазных яблок. Когда мы открыли багажник, Ева, надо отдать ей должное, пришла в полнейший восторг, потому что она из тех людей, кому ничего не стоит взять и сделать чучело грифона, но все же ей пришлось изображать родительское недовольство. Кэрол, вторая мама Джейсона, провела следующие четыре дня в постели.

Обычными вещами мы с Джейсоном тоже занимались: обдирали коленки, ловили насекомых. Но вспоминают почему-то всегда именно историю с грифоном.

Все давно поняли, что Джейсону суждено стать либо великим преступником, либо агентом ЦРУ, но на какую из этих профессий падет его выбор, так никто и не знает. Можно подумать, это такие уж разные вещи.

– Чего-чего? – говорю я. – Твое мнение об этой ситуации с перьями никто не спрашивает.

Я сажусь рядом с ним на покрытые инеем ступеньки. Со вздохом папа снимает куртку, накидывает ее поверх моей и застегивает на пуговицу.

– Пять минут, – говорит он. – Потом я за тобой приду.

– Тут тоже есть перья, смотри не вдохни их, – говорит Джейсон, кивая на куртку, хотя, конечно же, там внутри не перья, а поливолокно. Папа заходит в дом, а мы некоторое время молча сидим на крыльце, вот только сегодня дела мои идут так отвратительно, что даже от этого мне становится неуютно.

– Повысилась вероятность одного события, – неуверенно начинаю я.

– Какого?

– Ты знаешь какого. Оно скоро произойдет. Совсем скоро.

– Ты уже который год умираешь, – говорит Джейсон. Как обычно, вопреки моим правилам, он называет вещи своими именами. – Они ошибаются, если думают, что ситуация ухудшается. Ты выглядишь хорошо.

Он смотрит на меня.

– С поправкой на то, что это ты, конечно.

Судя по выражению его лица, я вовсе не выгляжу хорошо. Судя по тому, что он вдруг снимает свой шарф и завязывает его у меня на шее, я вовсе не выгляжу хорошо. Обычно Джейсон ведет себя спокойно, хотя на самом деле волнуется обо всем на свете и ежеминутно производит у себя в голове различные расчеты.

– Ты как? – спрашиваю я. – Ты сегодня какой-то странный.

– Хорошо, – отвечает он, начиная говорить все быстрее. – В смысле, у меня-то все нормально, нам тут не обо мне надо беспокоиться, естественно. В общем, не надо обо мне беспокоиться.

Такое поведение не предвещает ничего хорошего.

– Ты таблетки пил?

– Перестань, – говорит он. – Конечно, пил.

Не очень-то я ему верю, но в то же время чувствую укол совести. Это я виновата в том, что Джейсон так разволновался.

Папа заставляет нас зайти внутрь и, проводив в кухню, оставляет наедине. Джейсон принимается с невероятной скоростью готовить что-то мучное, а я наблюдаю за ним со спины. Он засучивает рукава и повязывает папин фартук. Волосы у него такого же цвета, как шоколад, который он растапливает на плите. Сзади на шее виднеются веснушки, их ровно пять. Его самая отличительная черта – глубокая складка между бровями, которая появилась у него в девять лет, когда он вдруг осознал, что мы все-таки не бессмертны.

Не знаю, как девятилетний вундеркинд мог думать, что мы будем жить вечно. Он долгое время работал над каким-то химическим соединением, связанным с черепахами и морскими звездами, и вплоть до момента, когда оно взорвалось у него в гараже, думал, что сделает огромный Прорыв в науке. По-моему, он хотел вырастить для меня новые легкие, но он так и не сознался в этом.

Джейсон выглядит как человек из закрытого города, полностью отрезанного от внешнего мира. На прошлой неделе он пришел в школу в майке от старой пижамы со «Звездными войнами» и пиджаке от костюма своего дедушки. Из пижамы он давно вырос: рукава заканчивались немного ниже локтя, а спереди она туго обтягивала торс. Но ему было наплевать. Девчонки весь день на него пялились, но не с ужасом, как можно было бы предположить, а скорее с восхищением.

Бывает, что у плоской девочки за лето вырастает пышная грудь – вот и с ним произошло то же самое. Не буквально то же самое, конечно, но нечто подобное. Он вдруг за ночь превратился в симпатичного парня.

Впрочем, Джейсона нисколько не заботили глазевшие на него одноклассницы. Он натурал, но ему безразлично, знают об этом окружающие или нет. У него две мамы. Как-то раз, когда один парень сказал про них что-то нелестное, Джейсон залепил кулаком ему в глаз, чем изрядно удивил всех присутствующих, включая себя самого. Джейсон вообще-то не из тех, кто любит помахать кулаками.

Бывает, на Джейсона находит особое настроение, и тогда он принимается печь шоколадные эклеры. Сегодня как раз такой день. Если бы я и так не переживала, этот симптом меня бы точно встревожил. Шоколадные эклеры у нас принято печь на день рождения. Раз он решил приготовить их раньше, значит, я действительно паршиво выгляжу.

Пожалуй, в зеркало смотреться я не стану.

– Я же все-таки дома, – говорю я. – Будь у них серьезные опасения, они бы оставили меня в больнице.

Джейсон глядит на меня своими карими глазами, не говоря ни слова. Этим взглядом он сообщает мне, что плевать ему на мои слова и его уже ничто не может удивить. И ему бы удалось меня провести, если бы он не хмурился сильнее обычного и не работал так быстро венчиком.

То ли из-за этой его угрюмости, то ли из-за того, что мне тревожно, я рассказываю ему все: про свист, про корабль. Про то, как он просто выплыл из-за туч. Про то, как он за мной охотился.

Охотился?

Не знаю почему, но мне показалось, что корабль за мной именно охотился. Я рассказываю ему, как странно повел себя мистер Гримм, хотя, может быть, это я вела себя странно. В какой-то момент я даже подумала, что мистер Гримм тоже заметил корабль, но притворился, что ничего не видел.

Джейсон ставит тесто в духовку, несколько секунд взбивает начинку для эклеров, а затем начинает раздумывать над моими словами с таким видом, будто листает бумаги у себя в голове.

– Образование облаков в форме корабля. Это самое простое объяснение.

Я начинаю возмущаться.

– Дослушай до конца, – говорит он. – Люди часто видят явления, которые не могут объяснить. Зеленые лучи, например, всегда вызывают панику, потому что люди боятся, как бы их не забрал НЛО.

Я поднимаю руку.

– Половины оптических эффектов люди просто не понимают, – продолжает он, не обращая на меня внимания. – Существует целая категория миражей летающих кораблей. Некоторые считают, что «Титаник» потонул из-за того, что мираж сделал айсберг невидимым.

Пока он говорит, я провожу собственное маленькое исследование с телефоном в руках. Этот парень просто ходячая Википедия, только ему даже доступ к интернету не требуется. Он стоит себе посреди кухни и, продолжая взбивать крем, небрежно закидывает меня фактами.

Но я видела совершенно не то, что он описывает. Мне хочется огрызнуться. Он должен мне верить, он ведь всегда мне верит. Я привыкла полагаться на него как на главного пособника своего Богатого Воображения.

– Что, проверяешь все в интернете? Разозлилась из-за того, что я не готов поверить тебе на слово? А есть еще блуждающие огоньки, – говорит он и с усмешкой поворачивается ко мне лицом. Как же он меня раздражает!

– НЛО, черные вертолеты, фантомные дирижабли и все в том же духе.

Затем он говорит еще одно слово, от которого я будто прирастаю к полу.

– Магония.