Махавира

Жажда толпы

Дождался я своей сессии, она мечта моя и депрессия. Почти все штатные преподаватели самого престижного экономического вуза Поволжья постепенно оказались взяточниками. Особенно это красиво смотрелось в резком контрасте с моей рабочей специальностью: борьба с правонарушениями в сфере экономики. Зачёт косарь или полтораха. Экзамен подороже. И самым прекрасным штрихом в этой картине настоящей реальности был Вася, тот самый горемычный сирота, который продолжал жить в лжеобщежитии. Он передавал деньги, был посредником-лодочником между неведущими и всезнающими.

Я успешно сдал всё без поборов. Мою зачётку украшали первые трояки. Я исправно ходил даже туда, где не отмечали. Главное примелькаться, а там трояк уже ставят просто за то, что хотя бы посещал скопища лишённой смысла болтовни ни о чём, о каких-то там законах, праву. Преподы раскатывали на японских и немецких внедорожниках. Я не мог понять, как им всем легко удавалось при зарплате преподавателя сколачивать на такие довольно дорогостоящие лекарства из жести. А потом мог понимать, когда наш поток – 1 курс юрфака заделывался всё меньше и меньше, куда-то исчезал. Зачем приходить в академию, если можно просто не в мелкую розницу, а оптом одним траншиком активно скупать сессии. Вот такие были мечты и депрессии.

Я всегда тщательно готовился или по шпаргалкам из книжного магазина, или по взятым написанным лекциям. Тетрадь ксерилась и жаждущие разбирали по кусочкам. Я никогда как в школе, так и в академии не изучал ни одного предмета. Всё, что я делал – это просто запоминал слова и предложения. Я никогда не вникал в суть, или пытался подумать хотя бы. Хватало пяти перечитываний одного и того же, чтобы запомнить процентов восемьдесят материала. И я никогда в жизни не думал, когда отвечал на экзамене. Просто воспроизводил выученное. После оценки в зачётке я осознанно устраивал провал для запомненного. Образовавшаяся зияющая про́пасть в памяти заполнялась следующей подготовкой к очередному экзамену или зачёту. Вот так я и учился. Насколько же это было дичайше скучно: права, статьи, комментарии, законы всякие и только на бумажках. Я думал зачем этому учат пять лет, если можно прийти и на сэкономленные на учёбе деньги потратить на покупку должности. Даже без покупки можно пристроиться в любую властную структуру. А там, наоборот, любят тех, кто вообще не имеет представления, что такое право. Там вообще разум не нужен если достаточно глубже распространяться.

Кое-как закрыл вторую сессию с одним не сданным долгом экзаменом по теории права, который вела та душевнобольная училка, что вечно хочет всех контролировать, каждую секунду, если кто не успевал сдать ей чепуховые бумажки с работами в течение отведённого времени, то она отшвыривала тех, кто не успевал добежать.

Экзамен был в виде теста, и я его завалил. Ещё она каждую лекцию рьяно рекомендовала выкинуть все учебники по теории права и слушать только её. Из-за одного этого её эгоистического требования я безответно пропускал мимо ушей вообще всё, что она истолковывала. В остальных преподов я хоть немного вслушивался для вида, что мне хоть что-нибудь интересно. Я выходил из лекционной и тут же забывал всё, что отчасти плохо слышал.

Пересдача наметилась аж на август. Видимо, цена её экзамена была очень высока, если имеется такой ненормальный промежуток.

Я устроился на подработку опрессовщиком отопительных систем в Сызрани. Нужно было залазить в подвал, подключать компрессора к трубам и давать давление, ну и параллельно промывать всё и сливать по несколько раз.

Я ездил по детским садам, школам, всяким учреждениям и редко – жилые многоэтажности. И самым великим и интересным объектом был драмтеатр в центре. Там был такой огромный подвал, просто жить там можно было. Слесарем там был Сан Саныч. Он сразу издали показался мне слегка чокнутым. Пока я там подсоединялся, давал жару на максимум, чтобы разрывало. Сан Саныч охотно рассказывал мне, как он летал в Индию, чтобы встретиться там с каким-то печально знаменитым шудрой. Этот необыкновенно популярный мудрец материализовал Сан Санычу кольцо и даже лично поговорил с ним и настоятельно посоветовал жениться. Из-за больших объёмов работы в этом культурном заведении он сидел на моих ушах уверяя, что этот святой – живое воплощение Бога. Как бы там ни было, от Сан Саныча исходила какая индивидуальная аура и я на третий день опрессовки согласился посмотреть на снимок этого индуса. Я сразу же увидел лицо, как у любителя однополой страсти.

Это был мой дар и проклятье: я мог просто одну секунду кинуть взор на мужское лицо и сразу установить его сексуальную ориентацию безошибочно. Ещё я смотрел на эмтиви шоу следующий, там часто вставляли сцены с геями. Я там был удивлён, что они делали всё точно так же, как девушки. И выбирали посимпатичней, постройней, и первый поцелуй и выбор одного, искренняя радость в конце. Я просто смотрел, мне было всё безразлично: как гетеросексуальные, так и гомо-. Это значит просто не концентрировал серьёзного внимания. Гомосексуализм есть, ну и пусть будет. Я никоим образом не был затронут, меня не смущало, должно это сохраниться или исчезнуть. Я не выносил никакого мнения. Я просто принял, что это есть, и не моя забота, должно ли это быть, или не должно.

Моей единственной драгоценностью был плеер. Я старался каждый год покупать новый и для этого экономил на всём. Я так и продолжал слушать пласибов. Одни и те же песни каждый день, редко наваливал пару химов. Потом начал тяжеляк закачивать, самыми конечно выдающимися были слипы. В это время у них был золотой состав. Самые разрывные песни, и диджей был в те времена, как лидер мотива песен, он отмачивал такие пируэты на обычном виниле и ещё эта разгонная катушка просто шик. Мне нравились любые песни, где люди не пели, а драли глотку. Я тоже хотел так уметь, но у меня не получалось из-за мягкого тембра голоса. Я не был способен кричать.

В заключительный день гидротехнических работ в подвале я сказал Сан Санычу пойти в ювелирку и проверить кольцо. Я хотел узнать из какого металла изваял ему это колечко тот добрый волшебник. Сан Саныч обиделся и притащил мне виичес кассету для видика. Там был тот мудрец. Я перемотал ради любопытства: какой-то мужик с огромной шевелюрой на голове бесплатно раздавал всем сидящим на земле гостинцы. Я решил, что это индийский дедушка Жара и он раздаёт подарки глупеньким детям на коленях. Пришлось ещё и заезжать и искать Сан Саныча, чтобы вернуть ему этот несомненный киношедевр. Я благополучно сдал теорию права и подготовился кстати по учебнику, который препод эта тронутая принуждала или убрать со столов или выкинуть.

Во второй курс я вступил совершеннолетним, готовым к спариванию самцом. Я же уважал закон, будущий светоч юриспруденции, живая надежда на скорое возвращение в страну истинных справедливостей. Самый престижный вуз Поволжья, самые высокие взятки, лучшая мини-копия того, что выше и выше. Все эти люди со стеклянными зеницами заставляли учить семейный кодекс. Как может какое-либо написанное встать между двумя влюблёнными. Вот когда кто там что-то придумал, вот тогда при его жизни это было очень к месту. Прошло сто тысяч лет и всё равно надо помнить гнилое прошлое. Семейный союз являлся зарегистрированным убийством любви, потому что ещё никому не удавалось изменить человека или владеть им. У нас девушек было больше, чем парней, 1500 на 1000. 1500—1000=500 Вот столько девушек вечно оставались одинокими. Что им нужно было делать, куда им приходилось идти и что делать. В русском языке брак прямо в яблочко с двумя абсолютно одинаковыми смыслами разных событий.

Испорченные, недоброкачественные, с изъяном объекты производства.

Борьба с браком.

Веками религия только и делала, что эффективно подавляла и истребляла Любовь. Святой целовал прокажённого, когда рядом сидели три средневековых барышни в чепчиках. Всем своим видом он показывал: я лучше заражусь этим гниющим неизлечимым проклятьем, чем поцелую ту красивую. Как же они подавляли. Монастыри. Обет безбрачия. Однополая любовь. СПИД.

Любовь – это такое дуновение ветерка, который нельзя ухватить, не говоря уж о том, чтобы стиснуть. Любовь – это когда парень и девушка могут играть роль друг друга, не боясь, что другой подловит.

На мне всегда висел серебряной православный крестик с цепочкой. Так нужно было для бестолковой толпы, чтобы лишнего не спрашивали. Я должен был расстаться с девственностью. Мне нравилась девочка с буха. Я попросил Эдика передать ей от меня записку с моим номером и словами одобрения её приятной внешности. Она, как полагается, ответила через три дня. Столько терпеть, насыщать своё разбухшее эго: пусть он мечтает обо мне, пусть потомится в ожидании электрописьма от такой прелестницы. Она так вяло и сухо ответила, что-то вроде, спасибо и ещё пара слов. Нет уж, бегать за ней даже не собирался. Насколько человека возвышало над остальными просто пара слов из головы другого. Никто ей наверное никогда в жизни такого не писал. Я просто позабыл про неё.

Какая-то девушка из контакта, а прям новичок там и в жизни. Встретились в гагарке, она говорила про каких-то своих друзей и знакомых, и все они называют себя сектой, а сами ею не являются. И подобный этому иной конформный бред. Я от силы пару раз с ней увиделся, я вообще не знал, что ей от меня нужно было, если у неё там такие замечательные друзья-подружки.

Меня поразила страшнейшая угревая сыпь. Она высадилась так неожиданно, так непростительно особенна в своих разновидностях: самые странные образования вылезли под скулами до области за ушами. Это были как подкожные не выдавливаемые прыщи без видимых головок. Они покрывали собой вот эту нижнюю область. А на самом лице росли прыщи обыкновенные пористые, они поразили зону Т. Лоб, нос, надгубная часть, подбородок. На щеках никогда не было и лишь только это радовало, потому что там остались бы рытвины на всю жизнь. Вот я был уничтожен внешним уродством. Акне поразило даже спину с грудью. На глазу постоянно воспалялся ячмень, я ненавидел это. Я поскрёб больной глаз, дотронулся до здорового, и там вспыхнуло то же самое. Приходилось носить очки и кофты с длинной шеей. Сокрытием от внешних глаз своей верхней больной части шеи я расплачивался ещё бо́льшим увеличением очагов из-за трения ткани о кожу.

Я покупал всякие керосины, скрабы, пил таблетки. В таком виде о девушках я даже и не мечтал. В периоды сильных обострений я просто сидел в комнате весь день и смотрел в стену. Я подружился с продавщицей косметики, она настоятельно посоветовала мне купить дорогой французский гель за огромные деньги. Я взял этот малюсенький тюбик. И другие дорогие все перепробовал. Что-то было нарушено внутри, кожа не при чём. Мне ничего не помогало. Лидия Викторовна никогда не упрекала меня за то, что я часами залипал в ванне у зеркала или в самой ванне, наполненной до краёв. Единственное, что мне реально помогало это маскировочные средства в виде карандашей.

Эдик видел меня вблизи замазанного, но ничего такого не говорил, что касалось моей непривлекательной внешности. Я держался на дистанции от девушек, чтобы они не разглядывали мои покрытые пудрой человеческие несовершенства. В академии имелся сортир и свет там падал так неудачно, что зеркало воссоздавало тебя откровенно хуже, чем ты был. Я заходил и смотрел на себя пока шёл: как же отвратительно проглядывали красные пятна от прыщей, которые я всегда давил. Я знал, что давить нельзя, но я ходить с надутым гнойником не мог. Я вообще не знал, как нужно знакомиться с девушками, что можно делать, а что нельзя, чтобы не выглядеть как простофиля и пожизненный девственник.

Та продавщица порекомендовала мне идти к дерматологу и анализы сдать. Я никуда не ходил, пропускал неделями занятия: знакомился в ванне со всё новыми и новыми друзьями на моём теле. Я умер тогда, хотя думал дважды не получится. Вся толпа осталась снаружи, зачем им нужен был такой замухрышка: худой, прыщавый, нищий посреди тараканов и унитаза с совковым устройством: когда говно лежит, как на подносе и хрен его сольёшь забитым, слабеньким смывом. У этой бабки не было ёршика и приходилось корпеть и стирать следы плотными бумажками от её школьных тетрадей. Я сидел на толчке и разбирал её домашние задания, ничего не поменялось: как были горы абсолютно бесполезной информации, так они и остались. А потом толкал этим листиком фекалии, чтобы смылось. Кошки вечно ссали мимо лотка, вся хата провоняла животной ссаниной. Я заворачивал каждый продукт в пакет, потому что тараканы ночью сжирали всё не убережённое.

Все курсовые скачивались из сети, распечатывались и притыкались в красивую обёртку. Главное фамилию исправить, год и название вуза, а остальное будто бы сам сделал, но я даже не вникал ни в один реферат и ни в одну курсовую. После летней работы скопилось деньжат, и я купил полуакустическую чёрную гитару Кремона с металлическими струнами и с возможностью подключения к колонке. Это была очень качественная брынчалка. Я играл и пел в комнате аккорды всех песен, что мне нравились и наши и зарубежные. У меня не было никогда музыкального канала. Ч/б телевизорчик ловил только по пальцам пересчитать, а у бабки на телевизоре были даже чисто французские каналы, специальный рок-канал, где можно было увидеть новые крутые группы. Мне нравилось когда поют песни на русском независимо от стиля и направления… Направление. Какое направление.

С инструментом стало полегче. Я думал, пока болен надо время зря не терять и учить лучшие песни. Чтобы когда буду боле менее прилично выглядеть, чтобы хотя бы с кем-нибудь расстаться с девственностью, хотя бы разок узнать, что это такое. И благодаря этому решить: стоит ли упорно добиваться этого у девушки, прыгать перед ней или всё-таки это явное преувеличение. Чем раньше бы это произошло, тем раньше можно было расслабиться.

Я был прыщавым. Звучало, как проклятье. В магазине книг купил самоучитель по французскому. Начал изучать и гаситься самостоятельно. Как я мог встречаться с девушкой, если она будет разглядывать мои угри. И я на остановке встретился с Ульяной. Она меня вынужденно опознала и сказала, что у неё есть халявные билеты в оперу от аэрокоса. Я согласился, вечером это было. Она ещё и подружку с собой взяла, тогда я сразу окончательно осознал, что это совсем гиблое дело. Другая девушка какая-то задохлика в очках, вообще ни о чём. Я не очень любил классику, потому что там играет толпа. Слушали Вагнера. Нам достались неплохие места наверху. Если б наш самый престижный экономический вуз Поволжья давал бы хоть куда-нибудь билеты, я бы тоже сходил, но уже один. Я больше никогда с ней не виделся.

Бабка повысила цену за съём. Тараканов стало известно ещё больше. Я купил диски с песнями на французском, мне всё равно кто и как пел, главное чтобы на языке. Раз в неделю бабка стала исчезать на ночь, и я пользовался этим и смотрел телек в её комнате, огромное количество каналов. Лежал на диване. И глухонемой Ерёма видел всё это каждый раз, но ничего не происходило. Либо он ей про это не говорил либо сказал, но ей индифферентно.

Я смотрел рок-канал. Там вовсю горел сентябрь. Это было так круто. Оригами самые крутые. Внутри всё пылало от желания создать свою рок-группу. У Эдика была ритмуха с примочкой. Я спрашивал, чтобы он поделился опытом общения с девушками. Но у Эдика подруга сердца была до сих пор со школы, он даже называл её женой. Он боялся показать мне её фото, чтобы я не сглазил их крепкий союз. Большевик присутствовал при одном из перекусов в перемену. У него тоже не было опыта плотской любви, но у него имелась сакральная литература по так называемым пикаперонтропам, помешанным на сексуальном соблазнении гамадрилам. У меня, как раз был новый плеер последней модели с экранчиком. Вот я и был у большевичка в квартире и скачал с его компа книги эти срамные. Там вся тема на как подкатить к девушке и довести всё занятие любовью. Я – пришибленный прыщавый лошок внимательно читал про соблазнение, проецировал в уме все ситуации, смеялся над нелепостью усилий что-то от кого-то получить. Чем мощнее было эго человека, тем интенсивнее он хотел за это что-то получать от других. Чем больше девушку расхваливали, говорили ей какая она красивая, тем больше ей требовалось получать. Для меня все девушки, кто стройные значит красивые. Не обязательно тощие, просто чтоб нормально всё было.

Из этой прекрасной книги я узнал, чтобы просто заняться с девушкой любовью нужно пройти сотни барьеров, преодолеть всевозможные щиты, подавления. Чем красивее девчонка, тем выше был на неё общественный спрос, ведь не я один хотел заниматься любовью. Надо было соревноваться с другими, чтобы успеть первым. Надо было использовать всевозможные психологические уловки, ремень обязательно на третью дырочку, верхняя пуговка рубашки не застёгивается, а нижняя у пиджачка. Я терпеть не мог костюмы и деловую одежду, потому что в ней я смахивал на политика или на какого-то важного и серьёзного. Так называемые уверенные в себе мужчины, которые знают, что хотят от жизни и берут всё в едином стремлении к успеху. Поразительно, что до сих пор мужчина бегал и добивался женщины. Почему нельзя было просто встречаться, как человеческие существа, с открытым сердцем и без всех этих навязанных верой ни во что застенчивостей.

Если бы в её уме было хоть какое-то понятие о справедливости, то мы обязательно встречались вновь, но тот день стал последним, когда я видел её живой.

Я стал меньше париться из-за прыщей и впервые вместо лосьонов решил купить одежду в торговом центре. Я никогда не был в таких больших магазинах, а в Саратове их возводили. У меня были бабки на шмотки, и я ворвался в мир торговых центров, столько всего, можно просто смотреть и на товар, и на людей, смотрящих куда угодно. Мне очень понравилось в торговом центре. Я купил себе крутые джинсы и крутую кофту в полоску, как у эмарей. Я эмарь, но выглядел как говнарь. Случайно провернулась вакансия на продавца в ночь, потому что я учился уже во вторую смену к 13 первая пара. Это было очень приятно, что не надо рано вставать. В начальную свою стажировочную смену я тщательно взвешивал и накладывал салаты покупателям, выбивал им на наклейке цену. Там было столько всякой еды, даже икра красная за тысячи денег. И я ни крошки не вкинул в рот. Резал буженину, всякие колбасы отмерял. Там у меня взяла номер девушка Яна. Она сразу позвала меня к себе домой.

Я попёрся к ней пешком в районе солнечного. Она была худенькая, с острым лицом и большими глазами. Я оказался в её туалете, разглядывал там свои прыщи, особенно на груди было самое обострение. Я наблюдал всё это и остро осознавал полную бесполезность всего, что творится в чужой квартире. Я просто помылся и сел на стул, а она лежала на кровати. Господи, почему она не могла подать хоть малейший намёк на то, что она хочет заниматься со мной любовью. Потом она сказала, что у неё болит голова и я просто лёг спать рядом с ней.

И являлся к ней ещё раз, но уже не заходил внутрь подъезда. Она смотрела на меня из окна. Я ушёл и всё, а надо было основательно заняться с ней любовью и не один раз. Так что на будущее пацаны, я то уже всё, а вам ещё учиться и учиться. Если оказались у неё дома, это просто она хочет чтобы ты произнёс ты хотела бы заняться со мной любовью. Я никогда не задавал этот вопрос, а зря. Будьте готовы, что это не сработает. Чем тяжелее вы изречёте этот вопрос, тем ярче будет токсический эффект. Она, если и откажет, но навсегда запомнит самый смелый вопрос в её заурядной жизни третьесортной мыши. Я неизменно поражался, что мешало девушке стать и ни слабой и ни сильной, посередине, не впадать в крайности. Почему эти девушки зная, что в Пруссии их больше не могут сказать такому же человеку полярного пола, что можно заниматься любовью. Скандинавские девушки всем под стать, но никто мне не верил.

Мы втроём остались после пар и пошли купили бутылку водки. Я, Эдик и большевик заперлись в пустой класс академии и стали распивать спиртное. Мы веселились, большевик рассказывал про режиссёров-гомосексуалистов испанского и румынского кинематографа. Эдик вступал с ним в диспут, а я просто улыбался и слушал со стороны. Они там все из себя постепенно разбирали сюжет маллхолланд драйв какой-то, типа они сразу поняли творческую задумку. Эдик слушал всяких тру готов, крики всякие без музыки, Сопор какой-то, там то женщина, то ли мужчина просто сиповато страдал и выл, и он это слушал в наушниках.

Это было очень странно. Всегда было мало одной бутылки. Мы вышли и достали ещё штуку. Жрали батон и пили сок. Я продолжал думать о том, чтобы сколотить с Эдиком группу, но не говорил ему об этом. Девушки, милые, пожалуйста, предлагайте сами заняться любовью, потому что нельзя вернуть утраченную юность, нельзя вернуться в те времена, которые уже накрылись толстым слоем непроницаемого тумана. Если остаётесь наедине, если молодые и не уроды занимайтесь любовью. Сейчас или никогда: ваш девиз. При моей жизни это никто не проглотит, но кто знает, вдруг какой бзик и книги больше никто не читает не прокатит.

Сколько бы я бы ни употреблял горячительной внутрь я не ронял наблюдения. Выпитое спиртное не могло коснуться моего центра. Я отмечал утрату координации, а также странные неопределённые ощущения, иногда я свершал пьяный поступок, который улетучился навсегда.

Я весь был в прыщах, чем больше мазал и скрябал, тем ярче они цвели. Я остро осознавал, что надо попробовать не мазать ничем, но всё равно мазал.

В одно прекрасное время я шёл на электричку мимо ждунивера. Там стояли солидные парни с гитарами, я прошмыгнул с ними в подвальное помещение и оказался в репетиционной с колонками и барабанной установкой. Я самопроизвольно попросился репетировать, хотя у меня не было ни инструмента, ни группы. Деловая девушка, видимо, организатор всего этого студентка-активистка заявила, что знает одного ударника, а я ей сразу изрёк, что я буду играть на басу и петь, а Эдик на гитаре. На том и согласились.

Я ринулся отчаянно искать басуху с рук и приобрёл чёрненькую с приятной фигурой. Медиатор, провод и всё, примочку для басухи я не собирался использовать и так долбит, если прибавить. Я преподнёс Эдику на день рождения книгу про французских рыцарей и их мессы. Он предложил назвать группу Тамплиер. Я отлично чувствовал, как его злило, что я был вокалистом. Я его всегда дёргал, он был малоподвижным парнем. В группу я уговорил его вступить. Эдик был очень высокомерен, он учился в другой группе потока. В самом лучшем вузе Поволжья он тусовался только со мной и большевиком. У меня же были хорошие отношения с пацанами из моей группы и я мог спокойно позалипать и с ними.

На первой репе, как только мы вошли в подвальное помещение я увидел барабанщика и сразу во всеуслышание заявил, что группа будет называться Оргазм. Они оба немножко оторопели, но ни у кого не хватило духа возразить мне. Я всё это срочно организовал. Я взял за новый микрофон деньги и с Эдика и с ударника, как часть суммы. Я был единственным вокалистом, но стряс с них лаве. Это было уродски, но я был беден. В глубинах моей сути постукивала чаша для подаяния. Я думал, что девушки, когда узнают, что я рок-музыкант сразу захотят со мной дружить несмотря на внешний срам. Статус уравнивает кривизну лица. Я смог бы заниматься с ними любовью и испытывать царственную гордость за этот интим, потому что она переживала сексуальное наслаждение не с Федей или Петей, а с восходящей звездой. Музыкальное образование, тихий и спокойный норов: наилучший подарок для девочки к любому празднику не только календаря, но и к самому торжеству глубокого осознания. И моё первое занятие любовью должно было быть с писаной красавицой-раскрасавицой, я ведь уже не рядовой быдлан, а сценический образ жизни.

На первой репетиции мы просто, как у всех, выпендривались друг перед другом в своём великом мастерстве владения музыкальными инструментами. Уровень Эдика был очень приятно низким: он просто зажимал три струны наверху и высекал томный ритм. Барабанщик был хлюпеньким пареньком из Сибири. Он был слегка мутным. Я не испытывал к нему такое, как к Эдику. Эдик с ним вообще не общался. Всё это и многое другое наглядно свидетельствовало о зарождении самой конченной рок-группы в истории Саратовской области по имени Оргазм.

Я принялся усиленно писать текста и основной мотив на басу. Изначально я сочинял на акустике, а потом просто переносил материал на толстенькие струны. Я хотел, чтобы было так волнительно, как у Химов. Совместные репетиции проходили очень удручающе. На третьей было заметно по ним обоим, что им наплевательски на группу. Они видели, как я лихорадочно старался, постоянно тянул Эдика за уши, чтобы он самостоятельно выучил простейшие аккорды. А ударник вовсе только и пассивно ждал, когда мы начнём играть. За всё время с нами он ни разу не прикоснулся к музыке. Эдик может и хотел уйти, но он цепко держал в уме, что ему ещё общаться со мной несколько лет учёбы. А ударнику стоило только произнести группы нет, нас нет, как он бы и не пришёл никогда и даже не вспомнил. Парней легче читать, чем девушек, заметили. Толпа подгоняла меня мчаться интенсивнее, жаждала кричащей встречи с толпой внешней.

Я нечаянно узнал, что барабанщик всё таки был анимешником. Он до такой степени любил эти японские мультики, что не пошёл со мной на концерт Стигматы. Хотя дал денег на билеты, и я купил их заблаговременно дешевле. Вместо этого он предпочёл отплясывать с какими-то котодевочками с своём актовом зале ждунивера. Мне пришлось тогда что-то гореть и слэмиться в одиночку. Это окончательно подорвало моё к нему доверие. Тем не менее ударник исправно отбивал свои партии и с этим всё было не так уж плачевно. Он даже протолкнул наш Оргазм выступать на летнем концерте в парке дружбы рядом с ждунивером.

Мы усиленно репетировали, к нам неожиданно присоединилась клавишница из нашего же с Эдиком вуза. Она была из Тольятти и жила на съёмной хате рядышком с академией. С ней вообще было туго, она была простой любительницей с синтезатором, уровень почти нулевой, как у Эдика.

Я оказался у ней на хате. Она была невзрачной внешности, низкая, толстоватая и с неславянским обликом. С ней вместе жила тоже студентка, её подружка из Тольятти. Я остался с её соседкой тет на тет. Виртуозно играл на синтезаторе, болтал с ней о всяком. У неё тоже были прыщи, качественно своеобразной формы, но тоже изрядно портили ей вид. Это было настолько редким явлением, парень с девушкой – 2 студента оказались вдвоём в пустой квартире. Нужно было заниматься любовью, почему же она так меня не хотела, почему не выпускала ни малейшего намёка к тесному сближению. Она могла просто предложить мне заняться любовью, я бы охотно согласился. Я ей наскучил и свалил несолоно хлебавши. Она не хотела меня, не хотела со мной физически соприкасаться, неужели я был так откровенно плох. Нищая подваленная студентка из Тольятти не хотела мараться о невостребованный труп с непомерными амбициями императора. Ну не был я таким уродом, меня Яна же позвала к себе, а я не среагировал. Сама даже познакомилась со мной она, значит было всё не так плохо.

Миновали мимо сессии, не было конца моей депрессии, была головная боль из-за прыщей, появилась из-за группы. Ни у кого не хватало духу выгнать эту клавишницу вон. Насколько ей тяжело это всё давалось. Эдику не нравились эти жалкие три песни, которые мы с невероятно огромным трудом выучили, потому что пел их я. Я был в центре, центрированный и спокойный.

Преподы здорово наживались на взятках. Мой одногруппник, если не сдавал с первого раза то покупал. Я был рад трояку. Все курсовые скачивал из интернета, распечатывал и сдавал. Потом ел пирожки из буфета, они были завёрнуты в листы курсовых, я хотел наткнуться на свою, но не фортуна. Кто-то с нашего курса записался выступать на студвесне. Участвовать мог любой курс нашего факультета права. Я притащился на их репетицию и сказал, что я могу. На меня повесили аж два концертных выступления. В одном номере я должен был соло петь Носкова я люблю тебя, это здорово, а во втором с закрытыми глазами играть на гитаре клён ты мой опавший из курса в музыкальной школе. Я так крепко помнил куда пальцы ставить в этом произведении, что в одиночку играл безошибочно не смотря на гриф. Зачем нужно было ввязываться в эту студвесну.

Я должен был утонуть тогда, когда мелким прыгнул с катамарана. Дотронулся ногами до дна реки человеческой скудости. И меня вытащил бдительный мужик, он не хотел садиться из-за меня в тюрячку. А угроза была. Для подготовки к концерту мне выделили индивидуального тренера по вокалу Галю. Эта была на пару лет серьёзнее меня девица с огромнейшим эгом. С насколько заумным видом она наставляла меня как стоять, как дышать, как то, как сё. Я хотел всегда петь на свой изысканный манер, я никогда не понимал почему вечно надо петь так, как задумано изначально. От этой Гали я только ещё больше занимался, педагог из неё так себе. Я даже позвал её куда подальше, но чтобы серьёзно было, как на настоящем свидании. Валя мне решительно отказала. Она говорила, что у меня хороший голос, но так и не поставила его, как надо.

Режиссёр представления являлся каким-то левым кочевым монголом, я его ни разу не видел в стенах храма экономических знаний. Наверно проплачивал всё: уж вид у него был холёный. Во время моей игры на гитаре с завязанными глазами этот кретин общался за столом с несколькими людьми. Это было по сценарию, якобы мы в кафе, а я там работал музыкантом. Неужели они не могли осознать, что не нужно было трепаться когда я исполнял вальс. С четвёртого курса отплясывала балерина, и у неё дурно пахло изо рта. Я вообще ни с кем не общался из наших выступающих, очень редко. Я легко наблюдал, как они все уже посчитали меня изгоем. Они смутно чувствовали, что я был полым бамбуком через которое просто распространялось сущее. Им это было не нужно, им не до этого, им нужно было подумать о тысяче и одной вещи.

На генеральной репетиции никто не выразил мне ни слова поддержки во время пения я люблю тебя это здорово. Я ярко ощущал, как им не нравилось, что я пел эту песню каждый раз по-разному, не попадал точно в ноту, чтобы была мини-копия Носкова. Этот бездарный режиссёр естественно был и в главной роли. Я в школе сценки стряпал лучше, чем вот эти платные студенты вокруг и это были будущие выдающиеся юристы – железобетонная опора государства. Уже по эдакому безобразному сценарию можно было понять какое таких людей и государство поджидало будущее. Одна мужа отравила, а потом её саму забили до смерти, да, эта девушка якобы училась со мной в одной группе и появлялась только на первом сентября, чтобы сфотографироваться на память. Больше её никто не видел, но она числилась с нами до самого конца. Каждое занятие преподаватели отмечали присутствие. Только в одной нашей группе никогда не появлялось человек десять. Я бы не удивился если они уже и диплом купили заранее.

Я был зависим от своего расширенного оргазма и часто мастурбировал: старался раз в день в ванне или лёжа на давно убитой скрипящей койке. Я приобрёл телефон понавороченнее и загрузил себе на трубку несколько видосов сомнительного содержания, безусловно, там горячо любили девчонку в попу. Мне всегда было противно смотреть на традиционный половой акт. Я был рад, что не надо больше образно представлять девушку в голове, можно просто наблюдать как это делают с другой. Страстно полюбить её пару минут и забыть до следующего раза. С девушкой мужчина переживал оргазм только два раза: когда кончал в неё и когда запирал за ней дверь. Я даже руки не мыл, стряхивал сперму прямо на пол с пальцев. Иногда ходил, полоскал пузо, чтобы не стекло на трусы или штаны. Я был прыщавый, маниакально-больной, дохлый хронический онанист. Но мне так постоянно хотелось изобразить свою особенность и необыкновенность, чтобы никто не смог разглядеть мою ничтожность, мою ординарность.

Подоспел судный день концерта. Немалый актовый зал нашего самого престижного экономического вуза Поволжья был только-только с реставрационного ремонта: очень приятный красивый дизайн кресел, деревянная сцена, довольно качественный свет и мониторы, чтобы себя слышать. Это мучительно-сладкое чувство, когда на меня все таращили глаза…

Я встал пораньше, чтобы навести макияж из одного косметического средства: замазка для угрей. Нужно было найти золотую середину. Очень намазал: видно след карандаша, слегка: видно прыщ. Я хотел, чтобы всё выглядело будто у меня здоровая кожа. Вдруг какая-нибудь девушка увидит. Спустя час кропотливой работы моё сонное лицо стало сносным. Учебные занятия были пропущены, ещё бы: генеральная репетиция. Мне не хватило времени даже спеть, какие-то отсталые десять раз переповторяли свой номер. Во время премьеры зал был забит до отказа, мини наш дом культуры Октябрьский. Люди сидели на лестнице. Я очень психовал, и от этого жутко трещала поясница тупой болью.

Наступил мой номер незрячего музыканта. Я прошёл и сел с краю, на другом краю сцены сидели за столиком болтающие. С моих пальцев текло, и они дрожали, струны стали чужими, столько глаз смотрело на меня, такая толпа. Такая же толпа внутри меня одновременно пребывала в мистическом экстазе, такое излишнее внимание. Я всё таки был благодарен режиссёру за их заглушающий трёп во время моей игры, потому что ошибка за ошибкой, прерывание, ещё что-то незапланированное. После меня ждал сплошной кошмар. Я переоделся из уличной одежды в классические брюки, но не нашёл рубашку. Пришлось с голым торсом бегать за кулисами и нелепо спрашивать, где моя рубашка. Я чудом нашёл какую-то чужую рубаху на плечиках, нахлобучил её и пока застёгивал пуговицы заиграло вступление песни я люблю тебя это здорово. На этот раз весь свет падал на центр, а всё остальное утопнуло во тьме.

Я вбежал в этот центр и начал куплет. Люди так тихо сидели, почти неподвижно, все смотрели на моё лицо, обычно ожидали, что я обязательно должен петь один в один, как у Носкова. Я очень боялся забыть слова, потому что не помнил ни одной песни. Эту пришлось зубрить днём и ночью и всё равно забывалось. Последний куплет был самым страшным, потому что я всех лучше помнил начало песни, всех хуже – её конец. В завершении несколько раз не попал в ноту. Сразу же как улетучилась музыка я вежливо попросил в микрофон поднять руку тем девушкам, кто хотел плотно заняться со мной любовью. И вместо ответа они встали и начали рукоплескать. Они подумали, это вопрос был частью номера, но он оказался частью меня. После этого я хотел бы сразу попросить поднять руку тем, кто испытывает зависть. И если бы хоть один бы поднял, то я бы отказался от дальнейшего знакомства с теми, кто ответили первыми.

Я так и не нашёл своей смирительной рубашки. Оделся полностью и покинул этих людей, не дождавшись обвинительного вердикта компетентного жюри. На следующий день я узнал, что оценка была очень плохая. Я долго смеялся про себя, когда мне передали, что меня искал кто-то из судей долго, чтобы насладиться моей реакцией. Эти добропорядочные и уважаемые люди знали, как надо правильно. Я и так прекрасно знал, где я слажал и обделался, не надо было мне это повторять. Первоначально ожидалось, что ко мне будет повышенный женский интерес, но ничего такого не было. Я израсходовал столько психической энергии, столько волнения угробил, а взамен ничего. Тогда я понял, что сцена – это не самый надёжный путь под женское бельё, тем более в задницу. Если я спел соло такую очевидно сложную в исполнении песню, в брючках и рубашечке, хороший такой и ничего, значит и рок-группа тоже ничего, ещё хуже. Девушек было очень много в академии, намного больше, чем парней. Должна же была быть какая-то отдача, я душу им высказал. Должно же и у девушек быть плотское вожделение к мальчикам. Они не могли увидеть издалека, что я в угрях. Они чуяли насколько я был беден во всех направлениях, с больным телом и больным духом. Вялотекущая шизофрения, вот она какая была красивая. Галя там тоже была среди зрителей. Значит правильно было, что она со мной не согласилась встретиться ни до, ни после весны. Во время одной из перемен ко мне подошла девушка с первого курса моего факультета. Я был на втором. Она не выступала, просто тусовалась со всеми на репетициях. Я с ней общался пару раз мельком. Она приблизилась и сказала, Саш я тебя люблю. Я не отреагировал, продолжал рассказывать о политике. Она была не очень на вид, а девственнику надо, чтобы первая была красавица. Та девушка больше ко мне не подходила.

Я зарегался в своей первой соцсети. Настрочила какая-то Урсула из Татарстана. Я добавил её в друзья. Она наполовину русская, наполовину украинка. Фамилия нелепая и смешная, короткая стрижка, голубые глаза. Ничем не примечательная безразличная внешность, ничего выразительного. Я бахвалился ей, что я рок – музыкант, ведь летом концерт в парке Дружбы. Готово было целых три песни за год репетиций. Простейшие аккорды, простейшие песни. Я многократно показывал и Эдику где играть на электрухе и клавишнице, где играть на клавишах, чтобы исполнить джойн ми химов. Две моих песни и одна ковёр. Урсула рассказала, что её мать торговала одеждой, а она сама училась в какой-то шараге местной. По фоткам вроде не быдло, тоже рок слушала, значит хороший человек. По виду она нисколько не походила на тех к кому обычно испытываешь похоть. Такая солдатская девка-друг, своя, с юмором. У всех рано или поздно зарождалась вторая жизнь в сети. Сеть стала больше, чем просто почитать, посмотреть. Она постепенно вытесняла дружбу, жажду близости с другим человеком: вон он сразу строчит, зачем его видеть. Это было и не плохо и не хорошо, а так, как надо и как должно было быть.

Эти два кретина, с кем я умудрился просуществовать несколько месяцев под одной крышей неожиданно перешли на заочную форму обучения ещё после первой зимней сессии. Приходил Федя, под его глазом синел яркий фингал. Я скорее схоронился, чтобы мне не пришлось с ним здороваться и общаться будто ничего и не было. Я мог всё простить, но не забыть. Преподаватель по физкультуре женщина давно испытывала ко мне неприязнь, потому что я вёл себя хуже Эдика. В холод мы просто играли в настольный теннис. Я всегда побеждал Эдика, он ненавидел спорт, считал всех спортсменов просто болванками с одним только внешним движением. Мне очень приходилось по душе это правдоподобное мнение, первый человек кому не нравился спорт. Я заподозрил, что даже если мне чистосердечно призналась в любви девушка когда я в прыщах, то если их не станет совсем, то будет ещё лучше: девушки захотят когда-то заниматься со мной любовью и не надо будет для этого специально петь и плясать да на голову вставать.

В аптеке были куплены презервативы. Я положил зеркало на пол у стены и разоделся догола. Нетрудно представил, как интенсивно занимаюсь любовью с очаровательною девушкой. Впервые натянул резинку. В зеркале была видна нижняя половина тела, всё смотрелось вполне неплохо, я не был уж таким дьявольски худым, как некоторые находили. И длинный член со сдавливающим презервативом на фоне длинных ног со стороны выглядел вполне пропорционально и не уродски. А стоило мне опустить голову, как всё портилось от моих прыщей. Проливающий свет из окна непрерывно падал на верхнюю часть шеи, там выступали волнистые бугры от глубокоподкожного обширного акне, доходящим до областей за ушами. И на лице больные всмысле не дотронуться. Я знал, что девяносто девять процентов времени люди смотрят на лицо и процент на тело, а зря. Я решил попробовать помастурбировать на образ Урсулы в презервативе, экранчиков не было, приходилось запоминать всё лишь в компьютерных интернет-классах академии. Мне не понравился оргазм в этом изделии, но само это действо стало вещим. Навязчивая мастурбация являлась очень скудной пищей, обязательно требовалось живое женское тело, на каждый день по разу. Я был очень сексуально неудовлетворительный. А её можно было гладить, утешать, что так по-особенному только раз в месяц, в другие дни традиционно приятно и для неё тоже.

Я любил мазать руки кремом. У меня был один из овечьего молока, запах просто огонь. Другой с вытяжкой личи и маслом ши. Смешивал их и нюхал и мазал, такой нежно-вкрадчивый аромат.

Всё более ясно у меня проявлялась апатия, аффективная вязкость мысли, многословие, истерическое сужение круга интересов и критики, дневная сонливость, значительная трудность выговора некоторых слов.

Я не мог поверить, как Федя и Петя умудрялись сдавать экзамены, даже на заочке. Они были полными кретинами. Я только здоровался за руку с ними, ни больше ни меньше. Мне всё больше и больше нравилось, когда что-то неправильно. Я свидетельствовал людей: они копировали друг друга, всё всегда было по заданному поведенческому шаблону. Это был как круг одних и тех же действий. Кажется, что действия снаружи довольно различны, но глубоко внутри они одинаковы. Мне как раз надоело слушать Пласебов и прочих им похожих. Эдик преподнёс мне великой дар: архивы пранков: несколько сотен записей, а жертвы: по пальцам пересчитать. Эти люди – жертвы телефонных дониманий под запись, они стали двуликими богами. Я придавал одинаково количество значимости, как жертве, так и звонящему пранкеру. Некоторые записи были просто высочайшими пиками Эвереста – насколько открывалось в межкультурном диалоге истинное, подлинное лицо человечества. Я всегда смеялся, что если эти все записи раздать соседям жертв. Покидать по ящикам. На людях-то ого-го, а дома с заглушками звука эге-гей.

И тот обычный и незабываемый день: я сидел в зале пока бабки не было, смотрел Эйуан. Подборка суперрокклипов, тогда каждая группа была крутой из-за дефицита источников. В тот день я заметил, что одна горящая песня исчезла из видеоряда. Я понял, чтобы всегда быть на виду у клиента нужно постоянно вкидывать гривны для оплаты источников звука. Если ты не внёс плату своевременно, про тебя забывают до следующего транша. И сразу другие занимают это место. Уверенно выигрывает больше всего внимания тот, кто больше вложил за скорый выход в свет. Чтобы оставаться на плаву или на виду и на слуху необходимо постоянно вносить деньги. А чем чаще кто-то мелькал в уме, тем больше он отбирал от твоего рассудка, делал тебя всё более недостойным в собственных глазах.

Эти телефонные диалоги подлили масла в огонь озарения. Особенным искусством было задобрить жертву и выманить ценную информацию. Так вокруг жертв медленно формировались целые предания: у кого внучка в какой детсад ходит, сколько весила заведующая, которая жрала взятки, когда её накрыли и тут же отпустили, женщина же, заведующая детсадом. Вопреки здравому смыслу моим любимым героем был Японский Дед, а также голоса легендарных пацанов, кто максимально вежливо и корректно с ним общались. Эти люди, кто звонил Японскому Деду и были настоящими мастерами и свободно вели беседу тоже с мастером. Японский Дед был просто оторванным от объективной реальности, он не осознавал что ему говорили, что он отвечал.

Эти диалоги великих мастеров я слушал в наушниках перед сном. Переслушивал особенно благоухающие моменты неистовства Японца. Потом эти парни, кто названивали Японскому Деду несколько лет, и за эти года ни одна из сторон не смогла реально одержать верх. Два мастера, как бы ни тщились: у них никогда не получится подловить один другого. Ни победы, ни поражения, нети-нети, ни то ни другое, любое, середина, центр, безвыборность.

Я никогда не думал, что сказать или написать другому. И не жаль, что всё обычно получалось именно так, бездумно, неуклюже, расшатано. Постоянно что-то расшатывало, не давало достичь скользящей симметрии. Нет выбора: в центре круга или вне, я всё равно свидетельствовал. Мне нравилось разглядывать лица. Я традиционно предпочитал изображения с чем-нибудь человеческим. Мне очень были по вкусу женские лица и тела непопулярных малых европейских народов: скандинавки. У них челюсть нордическая, жёско выдаётся, мощная челюсть, чтобы перкусывать мужчин в одном месте. Так приятно было смотреть на них, потому что они жили тихо, никого не трогали, ни себе ни мешали, ни другим. Голландки очень высокие и от этого они были красивые, даже если лицо не очень. Я не мог представить, не мог вообразить, как могли общаться между собой немочка и русская. Это два галактических полюса. Они неспособны стать подружками, а если и станут, то криводушными. Немка всегда будет завидовать русской спонтанной красоте, а русская немецкой безошибочной продуманной простоте и прямоте.

Я пришёл на репетицию грустный. Оставалось ещё много дней, которые стоило провести впустую. Я не собирался никуда вкладывать деньги, потому что их не было. Люди отваживались, немедленно ехали в Москву, трудно находили продюсера, понимал я это, но всем было насрать, кроме меня. Мы раз за разом насиловали одни и те же песни, и почти каждый раз Эдик и клавишница ошибались. Какая ещё реклама, какая ещё мегапопулярность. Я даже заплатил деньги владельцу сайта со списком Саратовских рок-ансамблей, чтобы он вписал наш Оргазм.

Большевик был небольшого роста, возможно поэтому у него также не получалось с девушками, как и у меня из-за россыпи угрей. Но он был очень сильно начитан, цитировал русских классиков, особенно меня трогало когда он декламировал прозу несравненного гения слова Никиты Капернаумова. Эти строчки были цветочным нектаром для услады слуха. Никита являлся широко признанным Боддхисаттвой, и он был совершенно спонтанен, как и полагает истинному мастеру. В одной из его выдержек мне на котелок свалился самый величайший коан, до которого мог долететь современный разум: кончить без рук. Откликом было бездонное молчание, но я продолжал, предавался размышлениям. Я хотел, чтобы Эдик откровенно рассказал про свою жену, но было очень явно, как он её берёг и лелеял, скрывал единственную и неповторимую избранницу сердца от постороннего мужского запаха или даже намёка на него. Эдик знал, что я был совершенно безумен и неукоснительно соблюдал осмотрительность, скрытничал, вяло отвечал на вопросы. Он просто слушал всё, что я выплёскивал из своих заполненных духовных пустот.

Я продолжал напрасно думать над Коаном: как кончить без рук и параллельно с углублением активнее овладевал французским, за несколько месяцев уверенно преодолел начальный уровень. Это был уродски елейный язык с каким-то нелепо усложнённым произношением. До какой степени тяжести докатились те люди, что додумались сочинять слова с буквами через нос. И ещё песни умудрялись петь через нос. У меня были все соматические признаки такого звоночка от вялотекущей шизофрении, как искажение сексуальной воли. Большевик на перекурах между парами охотно рассказывал, как занимались любовью его знакомые при очередной попойке. Он преподносил это со смехом и иронией, но я ему не верил ни грамма, он завидовал тем героям своих пережитых сборищ, где все выпивали, а парни грезили о пьяненькой легковхожей девчуле.

Я предавался мечтаниям, как какая-нибудь мокрая большая сука из моей группы вдруг ко мне прыг. Это были моменты ненужного, но проходящего внутреннего разделения: реальность одна: никто никому не нужен, а я думал наоборот; о себе думал одно, а про остальных другое. Утрата уникальной целостности, излишний отход от центра.

Состоялся день памятной встречи пранкеров и Японского Деда: это важнейшее событие для нашей немногочисленной, но колоритной субкультуры юных любителей телефонных бесед во всех жанрах: боевик, кибертехно. Одними из самых нектарных тем были звонки гопникам. До чего же это были примитивные создания: они все неизменно отвечали защитною агрессией, смешанной со страхом, чем сильнее быдло трусило, тем оно громче гавкало. Известные мастера даже добивались, чтобы праведные жертвы приезжали в другие города и вставали под взломанной уличной камерой. Мастер клал трубку, а тот бешеный остолоп метнул сотовый в стенку и чуть ли не раздирал на себе кепочку когда реально осознал, что облапошили с адресом. Так вот встреча с Японским Дедом закончилась просто изумительно: он пригласил их войти в квартиру, как если они были его детьми. Весёлые парни наделали фоток Японца держащим трубку, прямо при них ему звонили другие пранкеры, но дед при высокопоставленных гостях не особо лютовал. Японский Дед дал мне прозрение. Он надсаждался в проклятиях и оскорблениях звонящего, ибо в глубине понимал, что только так ему будут снова звонить, уделять живое внимание хотя бы так, когда родные внуки уже считай тайно похоронили при жизни.

Мой всегдашний студенческий распорядок: подъём в 12 с копейками. Я растягивал могильный сон максимально долго, лучше побыстрее перекушу и замажу прыщи, зато подольше посплю. К обеду в академию, вечером домой, ужинал и сразу падал дрыхнуть, продирал глаза, шёл лежать в ванне, гонял кружки крепкого чая с большим количеством сахара. Перед сном внимательный просмотр комедии ровно в 22:00. До двух лежал слушал пранки и иногда готовился по учебникам.

Мой одногруппник – сын полковника всегда отвечал, что не готов. В нашей группе были две сочные девки: дочки мажоров, все из себя. Они почему-то считали таких, как я полными ничтожествами. Я же был бюджетник, а для них главное, что снаружи. Но у одной было такое довольно массивное, но при этом органичное и пропорциональное тело. Такие здоровые упругие ляжки и задница гармонична с ногами. Она была ростом почти с меня. Парень у неё был типа спортсмен-профессионал. Она даже кольцо обручальное носила, хотя они не расписывались. Такая девушка и если она голая, если она с тобой и для тебя, то это два человека, при этом она делала все первые шаги. Но у таких, как она, да и у всех девушек нет извращения воли, а есть только тело, как главный актив и есть выгодные предложения, только выбирать ей, где больше перепадёт. Разведённые родители таких нежных трогательных канареечек с младенчества не разрешали им якшаться с молчаливым, замкнутым лошьём вроде меня. Что я мог ей преподнести, у меня уже не было даже самого себя.

Я никогда не читал книг, за исключением домашки. О том, чтоб писать самому не могло быть и речи, всё это пересказы пересказанного, да и литература больше никому не интересна при более удобных и быстрых современных методах передачи информации. Один мой придурковатый знакомый даже опубликовал похабную книгу Умри во мне в каком-то зачуханном столичном издательстве, но её вскоре удалили из-за описаний бездуховной нетрадиционной любви, а это оказалось самое опасное, самое вредное, преступное для общества и осуждаемое явление. Все ему говорили, чтобы он так не рисковал и лучше бы описал привычные духовные массовые убийства людей, родителей, детей, их пытки, членовредительство, мучения, уничтожения домов, городов, стран вместе с живым населением, ибо это всё особо приветствовалось и одобрялось не только в книгах, но даже в наглядном в деталях изобразительном кино. За это авторы получали государственные премии, денежные награды и всенародную любовь, ведь именно от всего этого люди и хотели создавать семьи, ещё больше плодиться и размножаться. А от ужасных и чудовищных описаний нестандартных отношений у человека происходил гормональный сбой, менялась генетика и код ДНК, он начинал испытывать сексуальную тягу к бахчевым овощам, а это прямой путь к вымиранию и упадку богоизбранного народа.

Конституции, кодексы, комментарии ко всему этому в ещё большем объёме. Даже историю права надо было запоминать. То, что подлежало забвению снова раскапывали и повторяли, как попугаи из года в год. Большая часть истории человечества подлежала лишь изничтожению или резкому порицанию, чтобы больше не повторялось. Зловещие мертвецы продолжали бубнить, что раньше было стабильно лучше. Вот и оставались бы там. Это первый тип ходячих трупов: они желали навязчивого повторения каких-то поворотных событий, желали частично вернуться туда, чего уже не было и быть не могло. Второй тип полудохликов жили в дурном желании наступления чего-то или кого-то более: лучшая, чем есть жизнь, лучшее, чем есть место, лучше работа, лучше машина, лучше одежда, лучше еда, лучше музыка, лучше кино, лучше игры, лучше друзья, лучше девушка. И чтобы беспрестанно подпитывать эти маниакальные стремления им нужно было всегда быть в пошлом хаосе, вечно думать об этом, постоянно держать это в голове, говорить об этом любому встречному, повторять и повторять. Они все думали, что всё самое лучшее можно получить лишь заплатив за это деньги. Всё, что нужно для любого сомнительного успеха – быть всегда занятым и по абсолютному максимуму умело использовать любую ситуацию, любого человека, чтобы день за днём многократно увеличивать своё внутреннее богатство. Единичные вещи по последнему слову техники, великолепные девушки с добротными соответствующими запросами и потребностями: всё это давалось тем, кто очень усердно вкалывал, очень лез из кожи вон, кто не переставал думать и размышлять ни секунды. Остальные тоже этого хотели. Все этого не хотели: стать никем. Они все жаждали, мечтали, чтобы другие люди ежедневно поступали точно так же, как родители: обращали на них как можно больше свободного внимания и как можно чаще говорили им, какие же они красивые, умные, неповторимые и особенные. Дружить, Любить полагалось только с видным представителем своей касты или, если посчастливится, то повыше. Ваши облачения так прекрасны, у вас такие чрезмерно дорогие украшения.

Я был ярчайшим представителем низшей касты. Даже если моя собственная тень непредумышленно касалась другого, ему следовало немедленно совершить омовение.

В нашей академии имелась своя газета. Большевик всё время глумился над слащавыми хвалебными статьями, вся бумага была забита этим. Большевик написал текст про то, какие студенты были надувные свиньи: мусорили на лекциях, писали на партах и очень много критики разной всякой. Он отдал это взяточникам педагогам и настоятельно попросил опубликовать это в следующем номере. Эти трусы вызвали его к декану кафедры. Этот трусливый пёс преклонного возраста прочитал Большевику нравоучение в лучших традициях самого лучшего экономического вуза Поволжья. Я ещё больше прозрел насколько всё там было гнилое. Взяточники трусы и лжецы готовили себе единственно достойную замену. На лекциях большевик стал брать добрый пример с меня и тоже ничего не делал. Он постоянно рисовал комиксы, где нас троих всегда кто-то сношал, естественно мужского пола. Я постоянно пересматривал их и смеялся с его гомоэромании. Может, он был в меня влюблён.

Мы втроём поехали на Кирыч, чтобы прикупить насвай. Инициатива была Эдика, мы поддержали. Он сразу предупредил, что этот дурман производят из куриного дерьма и мочи Морарджи Десаи. Мы купили минеральной воды и сели во скотном дворе. Опытный в этих делах Эдик предупредил, чтобы не глотали, иначе будет тошнить. Ни с того, ни с сего большевик блеванул тугой струёй, брызги попали мне на штаны. Мы с Эдиком всегда ржали над ним. Всегда когда мы пили алкоголь большевик из-за незначительного роста и веса докатывался до многократной рвоты. Казалось, мы с Эдиком только ради этого и пили с ним, очень смешное незабываемое зрелище. Оказалось и я проглотил чуть-чуть насвая. Я не захотел, чтобы с меня так же смеялись и немедленно поспешил на маршрутку, чтобы успеть доехать до дома. Физические ощущения от этого насвая были просто отвратительными, слегка в голове что-то гудело и всё. От водки эффект был тот же, даже хуже, но я продолжал заглядывать в рюмочку раз в два – три месяца.

Когда проехал почти полпути жутко замутило внутри: то самое ни с чем не сравнимое чувство, что точно сейчас блеванёшь. Я снял шапку и вырвало в неё очень тихо, сначала в щёки потом просто сплюнул. Даже водила слева рядом на одном сидении ничего не заметил. Потом ещё раз стошнило. Я держал полную шапку двумя руками между ног ближе к полу. Избежав национального позора, я добрался до хаты и пал на кровать. На ужин была быстрорастворимая лапша, чёрный хлеб с копчёной колбасой, шоколадка, сладкий чай.

Я всё время сосал леденцы, самыми любимыми были дюшес. Дорогой интернет затягивал всё больше и больше, мне было мало компьютерных классов, я начал ходить на почту и платить там за доступ. Иногда писался с Урсулой из Татарстана, так же онанировал каждый вечер на всех кого можно и нельзя. Акне не утихомиривалось, вечная печаль росла. Нужно было что-то сделать крутое, чтобы частично компенсировать своё мнимое уродство. Я решил сделать наколку в области между пупком и пахом. Какую не знай, взял Эдика и мы поехали в тату-салон. Ритм-гитарист саратовской рок-группы Оргазм предложил перед визитом выпить по флакону сиропа от кашля. Эдик добавил, что должно накрыть…

Будто в скафандре я не мог ничего сказать тату-мастеру о том, что мне нужно было бить. Он помогал мне говорить, предложил вспомнить какой-нибудь хороший фильм. Я спонтанно сказал ворон и велел ему набросать символический рисунок самому. Было очень больно, будто тонким ножом резали и глубоко. Я легко наблюдал эту высокую боль и знал, что это займёт очень короткий промежуток момента. Получится пустой силуэт птицы с прерывистым орнаментом внутри. Подъехал Большевик и мы купили бутылку, пошли в местный чепок, сели за столик и заказали тарелку квашеной капусты, чтобы хотя бы так заплатить за столик, потому что мы никогда не закусывали.

Ближе к позднему вечеру посиделок я и Эдик, как более толерантные к огромному воздействию этила поняли, что нас хотят отпинать все соседние столики. Мы очень шумно себя вели, смеялись, были очень развязными. Нам удалось сбежать целыми и невредимыми. Большевика вырвало в трамвае и очень аккуратно, только я заметил, но очень обильно. Я пьяным никогда не попадался бабке и её глухонемому сыну, они всегда дрыхли, как убитые по ночам.

Воцарились вполне сносные цены на мобильный интернет за мегабайт. Я решил поставить аську, с неё всё у многих и начиналось. Было удивительно насколько продолжительными могли быть мгновенные переписки на расстоянии и с маленького устройства в руках. Чудо микропроцессорной техники. Урсула продолжала мне писать, я просто читал и не отвечал. Я не понимал зачем общаться с девушкой если ты никогда не займёшься с ней любовью. Если она не хотела с тобой заниматься любовью пусть тогда ищет того с кем захочет. А тары-бары-растабары за жизнь, для этого есть подружки и мамы. Лучше никогда не быть ни с одной из них, чем быть хоть для одной дружком. Кроме занятий любовью ещё можно иногда слушать, что они говорили, на этом всё. Что-то им вдалбливать, отвечать бесполезно, мамины папины духовные наставления ничем не выжечь. Всех учили, что получить надо всегда больше, чем отдать. И чем выше эго человека, чем больше ему говорили, какой он красивый, какой достопочтенный, тем больше ему хотелось получить от другого, у кого эго было чуть пониже, а также и вовсе начисто отсутствовало.

В глазах других эти так называемые святые были якобы образцом для жизни: откажись от этой жизни и взамен обретёшь другую. Вечный обет безбрачия, целомудрие, занятия любовью только в браке: всё это придумали несчастные монахи геи. Им не досталось женщины из-за их ничтожности и они встали на службе у царя небесного. Они изобрели брак, чтобы и женщинам также не доставался мужчина. Так из-за женитьбы, из-за свадьбы зародилась сладкозвучная для слуха гражданская проституция. А что, всё же просто было: крестцовые походы, награбили и до конца жизни хватало ходить к потаскухам.

Махавира говорил: любовь не базар, любовь не сделка с торгами и барышом. Свидетельствуйте любовь из себя, любовь не кто-то, любовь это вы сами. Любовь не объект, не количество, не сильно, не навсегда, не может быть измерена и поделена. Нет брака – нет нужды в других. Жизнь так коротка, а людей так очень много. Достаточно было просто послушать её ну и заниматься любовью. В глубине души каждый бы согласился со мной. Я люблю только тебя, слышишь. Я не мог одновременно общаться больше чем с одним человеком. Когда появлялся третий всё превращалось в эгоспектакль. Самое чистое и искреннее общение всегда происходило только один на один. Больше доверия, нет нехватки.

Самые яркие оргазмы выпадали когда я ни о чём не думал в конце. Вначале должен был быть объект для нарастания, а когда уже начало подливать – оп, пустой от мыслей головой. То есть оргазм не выплёскивался наружу на кого-то, выплёскивалась только сперма. Он сильно вибрировал в моей внутренней пустоте и так переживался достаточно насыщеннее. А когда я оргазмировал и думал о чём-то, оргазму негде было расплескаться – подлинный – очень приятный оргазм всегда переживался в опустошённом от дум мозге. Даже о девушке, в жопу которой я кончал. Не нужно размышлять и мысленно приумножать сексуальное наслаждение, так оно стиралось или становилось грязным. Мне нравилось экспериментально наблюдать за шизофреническими реакциями моего тела, как внутри так и внешне, как на внутреннее, так и на внешнее. Случайный свидетель становился всё чище и чище, пыли оседало всё меньше и меньше.

Время всегда оставалось на одном месте, это люди приходили и уходили. Время никогда никуда не текло, оно всегда стояло, это люди подёргивались. Душа человека тоже являлась временем, всегда всегдашним, всегда одного вкуса в любой части океана. Тело всё больше стремилась за душой, становилось всё более центробежным, более расслабленным, более спокойным, тихим. Время стояло, душа стояла, а тело подстраивалось. Тело было даром животного, душа – Бога, в центре ты и я, одно целое. И над всем этим возвышался Свидетель. Свидетель начинал наблюдение, когда болезнь исцелялась: гнилое, ветхое прошлое улетучивалось даже из периферии. Старые предрассудки, сотни мёртвых и абсолютно не актуальных к реалиям обыдённой жизни верования: Свидетель не знал всего этого, Свидетель не знал ничего, он просто смотрел. В смерти никогда ничего не менялось, это было всегда одним и тем же.

Когда мы зародились мы также начали и рано умирать.

Но в тот день дебютного концерта в парке Дружбы я был ещё жив. Первое и одновременно последнее выступление группы Оргазм. Я подвёл глаза, покрасил ногти в чёрный. С горем пополам тщательно подготовили три песни: две наши и одну джойн ми химов. Зрителей почти не было, очень мало. Тогда я уже понял, что это был конец. Мы сыграли одну песню на саундчеке, её уже услышали. Они все думали какой убогий коллектив, так мало песен. У меня отнималась поясница от странного волнения. В голове что-то расплющивало.

Мы вышли и я смущённо произнёс название группы, Оргазм, многие засмеялись. У меня был очень сильный напористый голос когда пел, многим тяжело его спокойно воспринимать и без чрезмерного усиления микрофоном. Перед исполнением последней песни джойн ми, я пожелал всем не умирать ради любви, как в тексте, а жить ради любви, ибо только так спасётесь. Клавишница неизменно лажала. Хотелось подойти дать ей забористого леща, столько репетировать, дрочили год три элементарных песни, это были такие простейшие ноты. Эдик просто все песни брынчал, у него никогда не хватало ума придумать самое технически лёгкое соло, медленное хотя бы, тягучее. Мне приходилось бас дёргать и ещё не забывать слова песен. Барабанщик отыграл чётко, хоть он и был анимешником, он организовал концерт и благодаря ему мы нахаляву репали в корпусе ждунивера. На платные базы у меня бы не хватило денег. Мы спустились к немногочисленным зрителям, я впервые увидел незаконную жену Эдика, она была правда милой, не зря он её так прятал. Сзади кто-то кинул в меня булыжник, камень просвистел над правым ухом. Я даже не повернулся. Там была группа так называемых местных хулиганов, они типа умеренно-агрессивные пропащие ребята против всего, что не отвечало их мировоззренческим идеалам, сформированными другими. Может им не понравился мой маникюр или глаза потекли.

На каникулах я снова устроился опрессовщиком отопительных систем в Сызрани. Встречался с тем верующим в индийского фокусника, который материализовал ему кольцо. Я уже не помнил его имени, да и не спрашивал, мне он был уже абсолютно понятен, а значит неинтересен. Лишь увидев, что в кольце не было прежних камешков, я не выдержал и осведомился куда делись бриллианты. Он ответил, что если они пропали, то значит так Ему угодно было. И это было стартом для его длинного монолога. Этого религиозного понесло про то, как его отец умирал и перед смертью поверил в бога, в того самого. Я из его небылиц легко уловил, что он всех родственников довёл с этим Саибабой, про которого я потом прочёл, что тот и правда домогался и, как я до этого определил по фото, делал он это к своему полу. Меня настораживало, что я по лицу мог определить, что тот или иной человек был геем. А в тот момент уже ёкнуло в одном месте, а не своих, не подобных ли себе я узнаю. Мне нужно было во что бы то ни стало попробовать хоть с кем-нибудь хоть раз, чтобы чётко определиться уже, что я такое.

Всё лето лазил по вонючим, обоссанным подвалам, весь мокрый от брызг. На Советской в центре все школы искусств успешно опрессовал и роддом. На рабочих объектах всегда работали слесаря, они меня уже узнавали и часто рассказывали, в основном о жёнах, а неженатые о том, сколько сил и средств они ежедневно тратили на то, чтобы хотя бы просто увидеться с кем-то. Я просто молча выслушивал и все мои давние интуитивные догадки по поводу отношений, брака убедительно подтверждались благодаря стороннему опыту.

Один слесарь, вечно пьяный даже вывел целую картезианскую теорию. В своей жизни он часто предпринимал попытки близкого знакомства с противоположным полом. Он прозвал всех девушек побирушками, вечно голодными и в беспросветной нужде. Я не отрицал, потому что знал, что зачастую их собственный заработок был обычно ниже мужского, а в иных беспрецедентных эпизодах его и вовсе не было. Чем красивее была девушка, тем дороже и изысканнее должна была быть пища, ибо её всю жизнь дрессировали, что такая красавица-прелестница достойна только королевского пира. Он обязан был приобретать ей пищу только ради того, чтобы она хотя бы посидела с ним за одним столом. Я слушал, и для меня это всё было гнусно и тошнотворно, так вот как возводились все эти контрактные отношения. Оказывалось, чтобы регулярно встречаться и напрасно надеяться на занятия любовью с девушкой, нужно было всегда ей что-то покупать, дарить, своевременно оказывать заведомо ложное впечатление, что ты не на помойке себя нашёл. Ты должен быть постоянно напряжён, будет ли она сытой после этого блюда или ещё надо. Девушка фотографировала чеки, хвалилась своим подругам, какой ей попался щедрый. Когда общая сумма приближалась к уровню её эго, она решала, что уже выкрутила из этого бедняги все растительные соки. Ей нужно было что-то придумать, чтобы избавиться от него и найти другого, ведь серьёзные отношения дело довольно непростое, нужен конкурирующий кандидат ещё чрезвычайно серьёзней предыдущего, кто сможет купить ей не жалкие пять роллов, а целый сет. Она выцедит весь соевый соус, слижет васаби, зато сэкономит, весь день не будет больше есть, а растранжирится лучше себе на массажик или солярий, чтобы больше идеальных мужчин бессознательно желали обрадовать ей желудок. И чем больше она уплетала за чужой счёт, тем беднее становилась вся её подлинная суть, она становилась всё более нищей, чем когда начинала свой путь тщеславия.

Слесарь поддал ещё и резко начал подсмеиваться, что на те деньги, что он перевёл им всем на милостыню он мог каждую неделю спокойно снимать превосходную индивидуалку, которая никуда не сбежит. Он говорил, что если их всех усадить у вокзала, дать миску для подаяния, то никакой заметной разницы не будет. Может он и выдумал всё это, но я усвоил, что так называемые отношения это – шаткая и чрезвычайно рискованная сделка, где мужчина должен всегда что-то терять от себя, а она только получать. Чем больше трат и вложений, тем ближе её туловище или оазис. Распрекрасную девушку нельзя вести в столовую и купить там ей тарелку супа, это не осуществит её низшее эго. Я не понимал откуда мужчины брали деньги, чтобы изловчаться кормить не только себя, но и кого-то другого при таких заметно небольших получках. Видимо, они брали для этого кредиты. Всё это обычно звучало так уродливо, но это было беспристрастною правдой жизни. Я был очень рад, что это не было моим опытом и окрестил этого слесаря оленем, который бодает одни и те же пустые ворота, а те не сдвигаются ни на миллиметр.

Снова была учёба. Все рефераты и курсовые скачивал из сети, распечатывал и сдавал, даже не читал. Зачёты иногда автоматом, потому что всегда ходил на семинары, где отмечают. Оргазм разумеется быстро распался, но дело этим не закончилось, ударник привёл гитариста Мису. Он тоже был из жд, у него была крутая ибанезка япик оригинал в кейсе и примочка с несколькими педалями. Дело было серьёзным. Я довёл французский до среднего уровня и назвал новую группу из трёх человек Этернель с ударением на конец.

Приблизилась студвесна. Она стала последней в моей жизни и не случайно. Это был ещё один шанс для меня основательно заняться с кем-нибудь любовью по упрощённой схеме: выпендрился и полдела в вонючих штанах. Ведь мне поручили петь файнал сонг и одновременно лабать на басухе и не что иное, как переработанную на свой лад песню Это не беда Кукрыниксов. Мотив был таким же, только слова про друзей и знания и типа студенческая тема. Так вот мне в припеве подтягивала девушка. Её звали Лена, но она просила называть её Элен, я был только за.

Она безумно влюбилась в меня. Мы совместно проводили репетиции в особо тесном гараже, все были очень близки друг к другу, как в бане при избе. Барабаны, огромные колонки и эта застенчивая девушка рядом. На моей лицевой стороне головы прыщей было мало, мелкие и легкозамазываемые. А больные и обширные подкожные где под челюстью цвели и благоухали. Я не особо падал духом и пел, как мог. Если бы уж совсем плохо получалось, мне бы прямо высказали. Но я хоть и ржал, прикалывался, но петь старался, как следует, чтобы моё с Элен молодые сердца пробило на взаимное притяжение.

Потом неожиданно попросили сыграть ещё в одном номере просто басистом, пел другой. Элен была с иного факультета, кто разрешил ей выступать за наше право. Она была очень хрупенькой, маленькой девушкой, всё было миниатюрное, как у Дюймовочки. Я бы никогда не смог её полюбить. Мне достаточно было посмотреть 3 секунды в глаза девушки, чтобы рано осознать, есть плотское вожделение или нет. Похоть самый меткий отклик на гамлетовский вопрос: она или нет. Я не представлял, как другие могли заниматься любовью со всеми подряд. Мне было хорошо от её объектной любви, но я не реагировал. Чем глубже я бездействовал по отношению к ней, тем насыщеннее она проникалась мной.

Она позвала меня в квартиру, я пришёл. Элен была не из бедной семьи, училась на дорогом факультете. Она сообщила, что эту квартиру дали её отцу. Она была в домашнем, я прошёл и сел за компьютер. Я предложил посмотреть мой любимый фильм Море внутри. Она охотно согласилась. Мы молча сидели, смотрели 2 часа кино. Потом она что-то сказала, что ей понравилось, я встал со стула и так и ушёл.

Я мог бы хотя бы дотронуться до неё там, прильнуть там, приобнять, но мне было жаль, что этого светлого человека неизбежно придётся потом просить заняться анькой или анной. Я никогда не хотел заниматься любовью с девчонками распространённым способом, я всегда хотел делать это с ними через анну, анал, в жопу. Она любила меня, как человека, а я не мог к ней притрагиваться, потому что она мне не нравилась на вид. Мой гендер был примерно между натуралом и бисексуалом, чуть ближе к первому. Я не хотел заниматься любовью с мужчинами, я не хотел заниматься любовью с женщинами. Между ними святая анна, но с перевесом в ж.

Я не мог выбрать Элен своей ни первой, ни последней девушкой, потому что я не хотел, чтобы этот человек страдал от моего вожделения извращённой воли. Мне нравилось, когда у девушки было тело, а не тельце. Я думал, бывают ли такие девицы на планете, кто обретает сексуальное удовольствие от аньки. Или хотя бы чередоваться, чтобы по-честному, сначала она получает оргазм, потом я через анну. Даже в компьютерном классе меня спалили за внимательным разглядыванием женского таза в разрезе. Я сказал, что для судебной медицины, а у меня и вправду был такой предмет и от меня отстали. Должно же было быть на свете такое строение тела, чтобы когда есть углублённое проникновение через толстую кишку это сообщалось с половыми органами и у девчонки приключался оргазм. Всё очень близко было друг другу, я уверовал в эту настолько невероятную теорию.

И делом всей моей жизни стал поиск той самой самозваной принцессы, что тащится от анны, как я. Мне было отвратно смотреть на то, как член попадает во влагалище, я всегда считал это совершенно неприемлемым, патологическим. Я думал, может я садист, но если б я был им, я бы не пожалел Элен. Каждый день её фронтовая подруга просила меня с ней погулять в парке. Я просто не реагировал, они не могли меня ни к чему принудить, я не реагировал. Элен находила меня на переменах, что-то говорила, я просто наблюдал. Оксана, большое тебе спасибо.

Я спел и сыграл финальную песню. Элен подпевала рядышком и периодически улыбалась и смотрела на меня, она была счастлива находиться около со мной. Я и свалил, не дождавшись вердикта жюри, потому что сам точно знал, где не попал голосом в ноту.

Это не беда, что мы идём туда

Знания богатств мы наберём

Мы любовь найдём богатства наберём

Знания с тобой приобретём,

Вот так я спутал весь священный текст, зачем они вообще позвали меня петь, неужели они не разглядели, что я почти невменяемый всегда. Токмо благодаря моему непревзойдённому экспрессивному вокалу и полному отсутствию памяти больше суток наш факультет занял предпоследнее место. Ясно дело, что это была моя заключительная студвесна. Я никогда не мог сделать ничего по-нормальному, так как обычно ожидают. Сердце моё было от Махавиры, рост и плечи от одного самозванного царя Израиля, голова полностью принадлежала Диогену.

Я непреклонно не сближался с Элен из своей безмерной любви и сострадания. Это просто против пошлой истины, у неё такие хрупкие и маленькие ягодницы, а я метр восемьдесят сверху в её попе. Я знал шаблон: поцеловать, потом договориться о ядрёной ночи. А надо было поиметь её, как следует, а я был просто придурок, вот и все дела. Почему я, видя, как она хочет особой близости не занялся с ней любовью известно одному Всевышнему.

Махавира покинул тело и оказался на небесах. Привратник терял терпение, Махавира никак не переступал порог врат Рая. Привратник не выдержал, поприветствовал и пригласил войти внутрь двадцать пятую и предпоследнюю тиртханкару, достигшего Мокши и всеведения великого мастера джайнов, ибо его уже там заждались. Махавира не шелохнулся и ответил, что не войдёт в Рай пока не пропустит каждого вперёд, он будет всегда последним в очереди.

Не через вагану, а через анну: таково было высшее предназначение, воспламенить так девушек к новейшей безумной жизни и для этого не нужно было ничего делать.

Этернель возобновил репетиции, Миса играл чисто соло, он никогда не лабал риффы. Песни стали звучать интереснее, я написал пару свежих. Я прекрасно наблюдал свою усложнившуюся задачу перестать быть девственником и не только. Я понимал, что нельзя сразу девушке открыто предлагать анну, она сразу поймёт, что душевно больной и смотается, это без сомнений. Женщины очень пассивные и трусливые. По поведенческому шаблону надо было с ней поговорить, облобызать, попытаться заняться и не раз традиционной любовью и только потом галантно хлопотать о входе в её нетронутый зад. И если она бы отказала, расставаться с ней и по-новому, но уже с кем-то другой.

Я до сих пор был нищий и прыщавый, но уже поменьше, чем рассыпалось по набряклому лицу на первых курсах. В таком скорченном положении третью стадию обработки никак не миновать. Элен продолжала любить меня, а я начинал её избегать. Миса организовал ещё одну рок-группу Энкор. Прибавилось ещё три человека, включая басиста, второго ритм гитариста и экстрим-вокалиста. Новый гитарист из моей академии, на курс младше и другой фак. Я стал в этом сборище просто с микрофоном в руке, чистый вокал. Ударник вечерами тусил на набе со своими братьями и сёстрами по разуму, такими же мимимишками с ушками. Вскоре весь Энкор там собирался.

Я решил тоже съездить и взял с собой гитару, распечатал аккорды бидва, киши, сплин, цой и всё это самое, наутилус и многое-многое другое. Я не запоминал ни аккорды, ни тексты, носил с собой кипу листов. Там было немало публики, я и ударник всегда пели эти песни, остальные слушали. Лицо практически почистело, я был очень рад, что это лицо просветлялось от гнойников. Единственной песней отложилась в памяти только ветер брэйнов.

На набу заявилась парочка девушек, одна посимпатичней и пониже ростом, с голубыми глазами, уже грудь была хоть куда. Другая худощавая, метр семьдесят примерно, в очках с чёрной оправой, плоская, как доска и непонятно было то ли татарка, то ли чувашка, то ли ещё чего замудрённого. Я предпочёл вот эту кареглазую гимназистку и отличницу Карину. Главной причиной тесного сближения стало спонтанно возникшее истерическое желание спросить какой она национальности, а второстепенным была её шикарная худоба при таком росте. Груди не было. Жопа вообще не выпирала, так иногда бывает.

Я стал учить её музицировать на своей акустике там на берегу Волги, когда вся эта аниме-пати собиралась. У неё были очень шикарные духи. Она приехала ко двору моего вуза и подарила платок, обопшиканный её дразнящим ароматом. У Карины был жёстко странный диалект, не разобрать то ли парень изъяснялся, то ли ещё какой пушной зверь. Мы сидели на перилах и сосались, как животные с языками, с причмокиваниями. Я впервые трогал женскую грудь, точнее всё, что от неё осталось. Она напялила бюстгальтер на несколько размеров больше, думала, что мне не нравится, что нет титек. Я продавил его пальцами, ситуация была неловкой, но я сделал вид будто так и надо. Я трогал её промежность, засунул руку в трусы прямо в плоть, захлюпало. Она только ноги предельно шире раздвигала. В первый раз я потрогал женское плёнчатое влагалище, такое простое на ощупь. Такие худенькие ножки, всё худенькое, как было славно трогать такое тело.

Карина прочно сидела на мне, пока я отдыхал от рыбалки. Мы были на берегу Волги, я где-то извлёк удочку и стремился что-то поймать. Я сообщил ей, что через несколько дней бабка свалит ночевать в другое место и что это была превосходная возможность для нас заняться нелюбовью. Она сразу согласилась.

На следующий день в академии Элен попросила прийти меня на живой концерт в дк рядом с Московским шошше. Элен пламенно пела на французском. Я считал себя уровнем владения выше среднего и то ни одного слова не распознал, кроме рефрена имортель. У Элен был очень могучий голос, она в отличии от некоторых всегда попадала в ноту, она ни разу не промахнулась, я бы услышал. После концерта я свалил на трогательное свидание с Кариной.

Был вечер, сначала я с девушкой потусил в беззаботной компании японофилов. Потом мы уединились на лавочке в скверике. Неожиданно позвонила Элен. Я то ли в шутку, то ли всерьёз сказал, что я с Кариной, но ты можешь тоже примазаться. И она приехала. Я не мог поверить своим глазам когда она подошла к нам, и Карина сидела у меня на коленях. Это была картина маслом, Элен настолько была безумна от пагубных чувств ко мне, что как ни в чём ни бывало обычно разговаривала, будто мы увиделись на перемене в академии. Я наблюдал это и заживо сгорал от сатанинской зависти к Элен, значит такое бывало не только в жанровом кино. Я не испытывал ничего ни к той, ни к другой, всё, что во мне обязательно имелось – это плотское вожделение к Карине.