Мама для малышки, или Надежда в подарок

Глава 4

МАРИНА

– Мариш! – канючит моя сестра, сидя напротив меня за столиком в небольшом уютном кафе, где все уже не просто дышит, а живет и громко вещает о приближении самого любимого всеми праздника. – Мариш, ну, будь человеком, а? – не унимается она. – Ну, забери Барона к себе на новогодние каникулы!

– Нет, нет и еще раз – нет! – категорично стою на своем. – То, что я провожу все праздники дома, ещё не повод навешивать на меня вашего пса.

– Ну, систер, ну блин! – Лиска расстроенно кидает чайную ложечку на блюдце, скрещивает руки на груди и, откинувшись на спинку стула, даже отворачивается к окну. Недовольно сопит, надув губы, и в данный момент удивительно напоминает мне своего Барона – французского бульдога забавного персикового окраса с темными пятнами вокруг глаз и на кончиках ушей.

– Лис, ну ты когда его заводила, думала, куда девать будешь, если решишь свалить из дома куда-то кроме нашей дачи?

– Я тогда была не в том состоянии, чтобы загадывать настолько далеко, – с укором в голосе напоминает мне она о том периоде своей жизни.

Да, собака в момент тяжелой личной травмы стала для нее отдушиной, той, на которую можно выплеснуть всю нерастраченную любовь и заботу, получив взамен искреннюю и бескорыстную преданность.

Мне на мгновение становится совестно, и я даже успеваю открыть рот, чтобы, поступившись своими принципами, все же взять животинку к себе, но довольно быстро вспоминаю, что было в прошлое его проживание, и тут же прикусываю язык, не дав словам с него сорваться.

– Есть же приюты, – нахожу альтернативу, отпивая душистый чай из пузатой керамической чашки.

– Угу, – скептически кивает сестра, не разделяя моего энтузиазма. —Ладно, проехали, – все еще обиженно, но уже не так бескомпромиссно закрывает она ею, же заведенную тему.

Пожимаю плечами, отламывая маленькой вилочкой аппетитный кусок мясного пирога. Ноги немного гудят после марш-броска по торговому центру в поисках недокупленных подарков. Устала. Но эта усталость приятная и она не в силах отменить намеченную прогулку по Рождественской ярмарке.

Почти ничто и никто не способен испортить мне предновогоднее настроение, которое в этом году на удивление яркое и с предчувствием какого-то волшебства. Я неспешно допиваю свой чай вприкуску с сытной сдобой. Сестра, все так же дуясь, неохотно ковыряет сладкий десерт. Тему переезда ее «бобика» на временное место жительства в мою однушку мы больше не поднимаем.

На улице уже стемнело. Хотя на часах нет еще и пяти, но зимнее время в наших широтах отмечается короткими днями и длинными ночами – не полярными, конечно, но все же… А еще в этом году выпало на удивление много снега, температура держится чуть ниже нуля, и народ пользуется шикарным подарком природы, гуляя и веселясь на развернувшихся повсюду новогодних площадках.

Яркая иллюминация раскрашивает все вокруг в сказочно-праздничные тона. Звуки праздничных мелодий разносят по воздуху ту атмосферу предвкушения волшебства, которую каждый из нас помнит еще с детства. А ароматы имбирного печенья, безалкогольного глинтвейна и горячего какао, непременно с маленькими комочками воздушного зефира, заставляют даже самого скептически настроенного взрослого поверить в чудо и загадать желание под бой курантов.

– Ну что, на каток? – интересуюсь у Лисы, как только мы выходим из кафе.

– Давай без меня, – отнекивается сестра, видимо, все еще обижаясь.

Останавливаюсь, торможу ее нервный шаг и заставляю посмотреть на меня. Она никогда не умела вовремя спрятать свои эмоции, вот и сейчас, стоит только мне взглянуть в ее глаза, такие же изумрудно-зеленые, как у меня, я считываю все, что в данную минуту творится у нее на душе.

– Лис! – Строгость в голосе и взгляде с детства срабатывали при серьезном разговоре старшей сестры с младшей.

Вот и сейчас эта тактика не дает сбоя. Лиска с шумом выдыхает скопившееся недовольство, оседает на лавку и, хлюпая носом, утирает наворачивающиеся слезы.

– Ну вот что, Марина. Да, Барон целиком и полностью моя ответственность, и я бы взяла его с собой, если бы все документы были в порядке, но… – Она вновь всхлипывает и почти с вызовом вздёргивает подбородок.– Ай, ладно! – вновь обрывает разговор. – Скажу Ване, что не могу с ним лететь. Пусть без меня отдыхает в жарком Тае.

– Василиса, вот не надо крайностей, ладно? Ты еще всех обвини в лишении тебя личной жизни.

– А это не так? Мама вдруг на все праздники решила укатить к своей двоюродной сестре, с которой уже сто лет как не общается. Ты никуда не едешь, но и тебе плевать на мое счастье. Своего нет, и мне не…

И тут сестра замолкает, прикрывает рот ладошкой, а затем вскакивает с лавки и чуть ли не падает на колени передо мной. Успеваю поймать ее на лету, иначе светлые брюки не простят ей встречи со снежной кашей, расплывающейся под нашими ногами.

– Прости, прости, прости! – молит она. – Я не то имела в виду. Мариш, прости! – В ужасе от своих необдуманных обвинений «младшенькая», хватает меня за руку и заглядывает в мое моментально побледневшее лицо.

Она не хотела. Конечно же, не хотела. Уж кто-кто, а Лиска не понаслышке знает, что четыре года назад случилось с моим счастьем и моей такой красивой, словно с картинки, личной жизнью. Сердце до сих пор стягивает колючим обручем от предательства близкого человека, а к горлу подкатывает горечь разочарования, хоть и не такого болезненного, как в первое время, но всё же…

– Ладно, проехали. В этом нет твоей вины, Лис.

Слегка сжимаю ее кисть, вздыхаю и устало улыбаюсь.

– Поехали к тебе, – предлагаю ей, сжалившись, – так уж и быть, возьму к себе твоего троглодита. Но если он будет громко сопеть по ночам, пакостить днем и вообще вести себя не как пес, а как обозревший кот, жить будет на балконе.

– А как же каток? – Радуясь, что не мытьем так катаньем нашла все же, на кого оставить своего любимчика, сестра теперь полна энергии, а мне совсем уже не хочется даже оставаться в этом урагане праздности и веселья.

Хочу в тишину своей уютной «пещерки». Сварить какао, зажечь огоньки гирлянд на елке, включить любимую добрую комедию и провести выходные под теплым пледом, постепенно возвращая себе то ощущение душевного покоя, которое смогло испортить одно лишь упоминание о крахе иллюзий.

Но я лишь безразлично пожимаю плечами, оглядываясь по сторонам. Наворачивающиеся на глаза слезы щиплют, обливая душу горечью набегающих воспоминаний и разочарований.

Еще в детстве я так любила бывать именно на этой Новогодней ярмарке, впитывать в себя ауру сказочного настроения, загадывать желание под напевы сказочных мелодий, грызть жареные каштаны и играть с Лиской в «угадай игрушку на елке». Когда вышла замуж, мечтала родить малыша – все равно кого, мальчика или девочку, – и приходить с ним сюда. Рассказывать свои детские впечатления, слушать его эмоции.

Но все мечтания рушатся, словно неустойчивая башенка Дженга, когда из, казалось бы, стабильного жизненного уклада вынимают лишь одну составляющую, но ту, без которой смысл во всем моем существовании просто перестает иметь значение.

Боль прошлых ошибок с новой силой вгрызается в душу, покрывая ее тонким слоем инея, когда я только-только решила, что излечилась от тягостной тоски, сжиравшей меня все эти долгие четыре года.

– Мама, мама! – продирается сквозь гул в ушах и шум праздничной суматохи звонкий детский голосок. – Мамочка моя, это ты! – слова летят, словно острые стрелы, пронзают душу и выворачивают ее наизнанку, лишая меня стабильной точки опоры.

Обессиленная, падаю на скамью, прикусываю губу до крови, чтобы не разреветься в голос, но оказавшаяся рядом со мной малышка смотрит на меня с таким восхищением и преданностью, что я через силу глотаю колючий ком в горле и разглядываю её сквозь пелену затуманенного слезами взгляда. Замираю парализованным сусликом, боясь вдохнуть и, не сдержавшись, все же разреветься.

На меня взирает маленькое чудо с большими зелеными глазищами. Рыжие кудряшки в беспорядке торчат из-под вязаной шапки с огромным помпоном. Чуть вздернутый носик усеян россыпью ярких веснушек.

Малышка слегка морщится, и пухлые губки дрожат, словно она вот-вот расплачется.

– Мама, – вновь, только уже еле слышно шепчет девчуля, не сводя с меня глаз. Протягивает ручки в пушистых варежках и касается моей щеки, смахивая набегающую слезинку. – Не плачь, я же тебя нашла.

Не могу оторвать взгляд от этих наивных детских глазок, от этого маленького носика и ярко-рыжих кудряшек. Они, словно мой личный запал бикфордова шнура, что, сгорев, взорвет, к чертям собачьим, налаженную с таким трудом жизнь.

– Малышка, я не твоя мама, – через силу выдавливаю из себя. – Ты меня с кем-то спутала, крошка.

– Нет. – Она уверенно качает головой и хватает мою ладонь, крепко сжимая ее своими маленькими пальчиками, – пойдем, – тянет меня со скамьи куда-то в сторону катка. – Там папа.

Перевожу недоуменно-растерянный взгляд на Василису, с интересом наблюдающую за всем происходящим. У сестры такое выражение лица, что у меня закрадывается подозрение о ее участии в этом спектакле. И если это так, я ни за что ей этого не прощу.

– Не-е-е-ет, – качает она головой, выпучив глаза, будто прочла мои мысли,.– Я не при «делах», – все той же бессловесной пантомимой оправдывается она.

– А кто же? – Немой вопрос в моих сощуренных глазах, с подозрением взирающих на нее.

– Не знаю. – Сестра вновь качает головой.

– Мамочка, ну пойдем же! – Малышка вновь старается обратить на себя мое внимание, нетерпеливо дергая за руку.

Перевожу на девчушку растерянный взгляд и, соскребая взорвавшийся мозг в кучку, пытаюсь найти правильные слова для отказа и объяснения.

– Иди, – негромко подталкивает меня Василиса на поступок, продолжая разглядывать крошку, что все еще пытается поднять меня с лавки.

«Я не могу», – даже не шепчу, просто мысленно вопию к ее и своему разуму.

«А почему нет?» – Лиса снова пожимает плечами и вопрошает взглядом, полным непонимания.

– Ну чего же ты сидишь? – нетерпеливо всхлипывает ребенок. —Папа уже, наверно, меня потерял. – В больших зеленых глазках переживание и испуг смешиваются в ядреный коктейль, а пара капель чисто детской непосредственности служит секретным ингредиентом, способным опьянить с одного глотка даже стокилограммового бугая.

Во мне килограммов вполовину меньше, и мне хватает лишь втянуть носом запах этого пагубного напитка.

Поднимаюсь на ноги, беру малышку за руку покрепче и позволяю вести себя этому маленькому путеводному клубочку. Разум шепчет: «Мы лишь доведем ее до родителя, сдадим с рук на руки и тут же ретируемся. Пусть отец сам разбирается со своей дочкой и объясняет, что нельзя вот так вот запросто подходить к незнакомым людям».

Иду, с горем пополам переставляя вмиг отяжелевшие ноги. Уговариваю себя, что все это просто нелепая ошибка. Прикусываю губу до боли, до кровоподтека, сдерживая рвущийся наружу вопль раненой львицы, лишившейся своего малыша. Боюсь напугать кроху, что так доверчиво вложила свою маленькую теплую ладошку в мою заледеневшую ладонь. Боюсь даже на секунду представить, что, не случись четыре года назад той трагедии в роддоме, сейчас бы я шла за руку со своей дочкой.

– Папа, папочка! – кричит девчушка и сильнее тянет меня вперед.

Откуда берётся столько сил в этом хрупком тельце?!

– Папуля, я ее нашла!

Столько восторга и радости в каждом чуть коряво произнесенном ею слове, но это детское счастье разрывает мое сердце на мелкие кусочки. Этот наивный самообман лишает силы воли. Мне так хочется закрыть глаза и представить, что все это правда, всё по-настоящему. Я и впрямь ее мама, просто отлучилась на минутку за сладкими горячими пончиками, чтобы есть их потом всем вместе под согревающие звуки разлетающихся по воздуху праздничных мелодий и кристально чистого детского смеха.

Но это не так. Это далеко не так.

– Фаня! – Встревоженный мужской голос так резко контрастирует с окружающей нас беззаботной атмосферой праздника, – Фаня, ты куда убежала?! Нельзя так!

– Я. Её. Нашла! – повторяет ребенок одно и то же с придыханием, кивая на каждое слово. А мужчина в какой-то прострации, стоит перед малышкой на коленях, держит крепко за плечи и словно сканирует ребенка взволнованно-внимательным взглядом.

– Со мной все в порядке пап! – нетерпеливо сопит девчушка и тянет меня за руку, стараясь выставить вперед, будто ценную находку.

Мне бы развернуться и уйти. Ведь моя миссия выполнена: ребенок в руках родного отца. Только я стою столбом и путаюсь взглядом в разметавшихся на ветру прядях стильной мужской стрижки. Кончики пальцев покалывает от желания запутаться в них, смахнув со лба непослушную прядь.

– Спасибо вам. – Мужчина поднимает голову, и сердце мое моментально забывает о своей прямой обязанности, резко падая вниз, а затем подлетая к самому горлу.

«Он красив! Чертовски красив!» – мелькает мысль на задворках сознания. Взгляд его чарующих серых глаз моментально пробуждает ошалелых бабочек в моем животе, тех, что сдохли четыре года назад вместе с наивной верой в любовь до гроба.

Черт! Это так необычно и безумно приятно… было бы, если бы не одно маленькое «но».

Я больше не верю мужчинам. Я сторонюсь отношений. Я не хочу…

– Да не за что, – все-таки нахожу в себе силы ответить и аккуратно высвобождаю свою ладонь из цепкого захвата детских пальчиков. – Ты больше не убегай от родителей, – советую девчушке, стараясь улыбнуться как можно радушнее, – а я, пожалуй, пойду.

– Нет! – Крик малышки острым клинком врезается в душу, застревает комом в горле и срывает плотный саван забвения с похороненных воспоминаний. – Не уходи, мамочка, пожалуйста! – захлебывается она слезами, разрывая мою душу в клочья.

Эти слова, полные отчаяния и боли, эти глаза с океанами непролитых слез. Эта ладошка, с надеждой цепляющаяся за мою руку. И это необъяснимое чувство необратимости и судьбоносности момента.