Мастер и Жаворонок

Пролог Фейерверк

– Вот, дорогой, к чему приводят необдуманные поступки, – говорю я, разматывая фитиль, привязанный к петардам между ног у Эндрю.

Тот истошно орет, но крики вязнут в залепившем ему рот скотче.

Глядя на меня, вы никогда не догадались бы, что я упиваюсь его страданиями. Но нет ничего слаще, чем видеть, как он визжит и корчится.

Я с довольной улыбкой отхожу к краю поляны, где растут деревья с толстыми стволами – отличное укрытие. Оттуда прекрасно видно перекошенную в ужасе морду Эндрю. Он отчаянно мычит и часто дышит, воздух вырывается у него из носа облачками пара и улетает в звездное небо.

– Надеюсь, ты понял, почему сидишь там с фейерверком между ног, а я стою здесь с зажигалкой? – кричу я.

Эндрю мотает головой и тут же кивает, пытаясь выбрать ответ, который избавит его от лишних страданий. Впрочем, его уже ничто не спасет: участь бедняги давно предрешена.

– Если я сниму скотч, ты начнешь твердить, как тебе стыдно… Не стоило спать с Саванной в нашей постели, верно?

Он, естественно, – кто бы сомневался! – яростно трясет головой. Прости, мол, сам не знаю, что на меня нашло, я больше не буду, люблю тебя, честное слово… и так далее в том же духе.

– Боюсь, мы здесь не за этим…

Эндрю таращит глаза, пытаясь понять, что происходит. Я расплываюсь в хищной улыбке, и его охватывает настоящая паника. Может, он услышал зловещие нотки в моем голосе, или его напугал мой немигающий взгляд или дикий хохот, с которым я щелкаю зажигалкой. Все это заставляет Эндрю пустить мочу, и тонкие, блестящие в лунном свете струйки стекают по голым трясущимся ляжкам.

– Да-да, милый. Я знаю все твои секреты. Все до единого.

Пристально глядя Эндрю в глаза, я подношу огонек зажигалки к кончику фитиля.

– Ах да, чуть не забыла…

Я позволяю пламени погаснуть.

Эндрю бессильно обмякает на стуле. Надеется, что я наиграюсь и отпущу его. Вот дурачок.

Впрочем, не стану судить парня строго. Я тоже в свое время надеялась, что у нас все получится.

Как наивная дурочка, я поверила, будто Эндрю – тот самый. Меня всегда привлекали плохие парни, а он горделиво выпячивал грудь с двумя татуировками и вечно щеголял с растрепанной шевелюрой… Даже тот факт, что он неспособен удержаться на работе, отчего-то меня не смущал – я все списала на его бунтарскую натуру.

А он взял и переспал с нашей общей подругой, когда меня не было в городе, и я поняла: никакой он не бунтарь.

Он – козел!

И если бы только это… Когда я узнала об измене, то заглянула к нему в телефон и лишь тогда поняла, как сильно ошибалась в своем так называемом парне. Он переписывался с другими девушками, причем многие из них были несовершеннолетними и охотно верили всей той лапше, которую этот мерзавец щедро вешал им на уши. Я поняла, что он не просто изменщик.

Он – самая настоящая мразь.

И все это время водил меня за нос.

Хотя я давным-давно себе обещала: больше никогда в жизни!

Глядя в звездное небо, я вижу перед собой не Эндрю. В памяти всплывают серые каменные шпили элитного колледжа Эшборн с медными наконечниками. Даже сейчас, спустя годы, меня бросает в дрожь. Это был настоящий дворец с темными комнатами и жуткими скелетами в шкафах.

Место, где обитала боль.

На нашей земле расплодилось слишком много тварей. Они, словно саранча, заползают в каждый укромный уголок – даже в самые надежные, казалось бы, места вроде роскошного особняка, где разместилась школа-интернат.

Впрочем, в природе так заведено: что красиво – то смертельно опасно.

Взять хотя бы Лорана Вердона, нашего художественного руководителя. Он мастерски умел произносить красивые речи.

Даже жаль, что умер…

Жаль, что он сдох не от моих рук!

Это бремя легло на плечи моей подруги, и Слоан теперь нести его до конца своих дней.

Я с силой зажмуриваюсь, чтобы перед веками вспыхнули белые пятна. Когда снова открываю глаза, мысли о прошлом надежно загнаны в самую глубь сознания. Раньше я была бессильна. А теперь – способна на многое.

Пусть твари сколько угодно вешают лапшу на уши – мои клятвы просты и примитивны.

Больше.

Никогда.

В жизни!

Да, звучит банально. Но в моих силах сделать так, чтобы клятва была исполнена с огоньком.

Глотнув свежего осеннего воздуха и прогнав лишние мысли, с улыбкой достаю из сумки портативную колонку и подсоединяю к ней телефон.

– Согласись: в такие моменты важно создать правильную атмосферу, – говорю я, включая песню «Firework» Кэти Перри на полную громкость.

Предсказуемо? Да.

Уместно? Очень!

Расплывшись в улыбке, я принимаюсь мурлыкать припев. Второй шанс Эндрю, конечно, не светит, но вот искру я ему обеспечу.

– Что ж, думаю, пора начинать. Ты и сам знаешь, в чем твоя вина. Я знаю тоже. А еще мы оба знаем, что отпустить тебя я не имею права. Как уже было сказано, милый… – говорю я громко, пожимая плечами. – Вот к чему приводят необдуманные поступки.

Под истошные рыдания я поджигаю фитиль.

– Чао, дорогой. Не скажу, что была рада знакомству. – С этими словами я отхожу подальше к деревьям.

Крики Эндрю сливаются в восхитительное крещендо с музыкой и треском фейерверков. Дикие вопли снопами цветных искр и залпами яркого огня разлетаются по лесу. Если честно, столь красочной смерти Эндрю не заслуживал. Повезло ему.

Зрелище – фантастическое!

Я не замечаю, в какой момент он перестает орать: пиротехнические ракеты слишком громко бахают.

Когда фейерверки гаснут и последние искры опадают на траву звездами, я выхожу на поляну. От почерневшей фигуры в центре исходит запах селитры и горелой плоти.

Осторожно ступая, я подхожу ближе. Проверять пульс нет смысла. Какая разница? Я долго стою рядом и смотрю на обугленные останки, а из колонки в высокой траве льется музыка. Может, я высматриваю в изувеченном теле признаки жизни. А может, ищу их в себе. Нормальному человеку полагается испытывать чувство вины за содеянное или хотя бы грусти. В конце концов, я любила этого парня целых два года. Точнее, думала, что люблю. Но сейчас жалею лишь об одном – что не разглядела его истинную натуру раньше.

Впрочем, легкая жалость теряется за чувством долга и облегчения. Приятно наказывать людей за грязные делишки столь эффектным способом. Свое слово я держу. Страдать должны только те, кто этого заслуживает. Если кому-то суждено запятнать душу грехами – пусть это буду я.

Я и никто другой.

Сквозь музыку пробивается тихий стон. Сперва я не верю ушам, но потом слышу его снова: он вылетает изо рта черной фигуры облачком дыма.

– Охренеть, милый мой! – Я разражаюсь недоверчивым смехом. Сердце в груди подскакивает. – Неужто ты такой живучий?

Эндрю не отвечает. Наверное, и не слышит вовсе. Глаза у него закрыты, кожа вздулась пузырями, искромсанные раны сочатся кровью. Глядя на туман, стекающий из приоткрытых губ, я достаю из сумочки нужный предмет.

– Надеюсь, фейерверк тебе понравился. Было очень красочно, – говорю я, снимая пистолет с предохранителя и приставляя дуло к мужскому лбу. В ночь вырывается еще один тихий стон. – Но петарды закончились. На бис повторить, увы, не можем, так что придется включить воображение.

Нажимаю на спусковой крючок, и в мире становится на одного подонка меньше.

Я же испытываю необычайный прилив сил.