— Так уж прямо и на миллиард? — игриво склоняю голову и толкаюсь носком в твердый, проработанный пресс. От соприкосновения с ним внутри становится тесно.
Тесно от чувств и разрывающих эмоций. А ещё от собственного одиночества, на которое я обрекла себя полгода назад.
Какая разница, в конце концов, одиночество это или свобода, если некому рассказать свои сны с утра?
Медленно веду языком по верхней губе.
Тимур принимает мой неуклюжий флирт чуть иронично. Ворчит что-то вроде «смеется она» и запрокидывает руки за спину. Медленно тянет свитер через голову, оголяя торс. Ширинка в тесных джинсах распускается у меня на глазах, будто кто-то изнутри её насосом подкачивает.
Я в предвкушении.
Сглатываю слюну и нетерпеливо ерзаю бедрами по покрывалу.
Слежу за тем, как Тимур идет к двери и дергает щеколду.
Гости разошлись по своим комнатам, чтобы отдохнуть после завтрака и собраться на общую прогулку в заснеженный сад. Мы, пожалуй, можем её пропустить. К Римме Харисовне меня позовут только завтра, а с остальными мы встретимся вечером на банкете. Как раз пообщаемся, когда они будут максимально расслаблены под действием алкоголя и танцев.
Ремень щелкает пряжкой.
— Ты похудел, — произношу, отдирая глаза от ширинки к чуть подсушенному прессу Тимура.
— Да? — он озирается к зеркалу и несколько раз проводит рукой от плеча до низа живота. Я понимаю, что тоже так хочу. Сейчас же… — Сплю мало, перекусить не успеваю.
Качаю головой, нежно глядя на него. Не любить его почти так же невозможно, как не злиться…
— Разве хоть один дом на свете стоит этого, Тимур? — спрашиваю ласково.
Он снова смотрит на меня иронично и стягивает джинсы. Отвлекает.
— Дом будет, — твердо и легко отвечает.
Не в силах спорить с ним, только в духе средневековых девиц, вздыхаю и пожимаю плечами. Мол, как скажешь, дорогой. Тем более, у меня есть занятие поинтереснее, чем строить из себя Всезнайку и указывать, что делать взрослому, самостоятельному мужчине. Надеюсь, моему…
Боже!..
Как же я на это надеюсь. А ведь еще час назад и думать не смела.
Ни разу за все это время я не допустила мысли о том, что хоть какие-то отношения между нами возможны. Ни разу не посмотрела в его сторону открыто или с вызовом. Ни разу!..
Наше общение больше напоминало игры умного, прожженного котяры с мышкой-вертихвосткой. Я — меняла место жительства, сдавала экзамены, планировала новую должность, бесконечно экспериментировала с внешностью.
А Бойцов просто выдохнул, замер и смотрел на все это… нет, не свысока. Со стороны…
Он всегда ведет себя так, будто мы на равных. В жизни, на службе, в сексе. Может сколько угодно ворчать о субординации, но по итогу ко всем относится чересчур уважительно.
От начала и до конца цельный, порядочный Тимур Бойцов. Гроза оперов и мой личный сорт Мужчины с большой буквы.
— Скучала? — спрашивает он, делая шаг вперед и теперь стягивая футболку с меня.
Глядя на него снизу вверх, всхлипываю. Зажмуриваюсь трусливо. Как результат полугодовалой эмоциональной аскезы, из глаз выкатываются первые слезы.
— Очень, — невнятно отвечаю.
Закусываю губу от обиды. Не на него, на себя.
Дурочка!.. Натворила делов. Вживую его выгнала. Оскорбила. А «онлайн», наоборот, рядом держала, еще и обманывала. Как же сейчас с этим быть?
Бойцов раздевает меня, словно куклу: лифчик, штаны, трусы, белые следки. Привлекает к себе, жмется разгоряченным телом.
Я хнычу, крепко его целую. Волосы путаю, плечи пальцами сжимаю. Плачу, естественно. Куда без этого?..
— Блядь, не реви, Лер, — отстраняется от моих губ и просит умоляюще. — Я секса хочу, щас яйца отвалятся.
— Ла-а-адно, — бурчу, утирая слезы.
Затем снова вгрызаюсь в жесткие губы, показывая, как сильно скучала. Чтоб не сомневался.
Его руки — везде. Они на груди, они водят вдоль позвоночника, щипают ягодицы и оглаживают бедра. Напитывают грубоватой майорской нежностью. Заставляют вспомнить всё хорошее, что у нас было.
— Можно? — его ладонь тянется к пучку из волос.
Небрежно стягивает его, разбрасывая кудри по плечам.
— О-ох, — вскрикиваю, когда Бойцов резко переворачивает меня на живот и подгребает под себя, ухватившись за талию.
Дышит тяжело, как барахлящий метроном, и двумя пальцами находит напряженный клитор. От одного прикосновения меня выгибает так, будто в спальне сейчас творится сеанс экзорцизма.
— Вижу, что скучала, — довольно проговаривает он, дальше проталкивая увлажненные моими соками пальцы.
— Боже, заткнись, пожалуйста, — закатываю глаза и упираюсь ими в согнутый локоть. — Ты секса хотел или языком почесать?..
— Языком тоже хочу. Потом.
— Черт…
Задерживаю дыхание, пока Тимур меняет пальцы на член, и отчаянно зажимаю рот рукой, чтобы все гости Нонны не узнали истинную причину нашего отсутствия на прогулке.
— Все хорошо? — спрашивает Тимур.
Припечатавшись пахом к моим ягодицам, снова совершает сильный толчок.
— Просто за-м-мечательно…
Насаживает с нарастающей скоростью, иногда будто бы замирая на доли секунды. Догадываюсь, что пытается противостоять естественному желанию быстрее кончить.
Я тоже хочу как можно дальше отсрочить Вселенский Взрыв.
И даже получается. Сжимаю горячий член внутренними мышцами и бедрами, но уже через мгновение снова подмахиваю Бойцову навстречу.
Как же прекрасен секс с ним!..
Ничто в мире не сравнится с этим ощущением, когда тобой обладает любимый мужчина. Задумавшись об этом, пропускаю момент, когда надвигающимся оргазмом еще можно управлять. А перед тем как отлететь в другую галактику, расслабляю тело, позволив Тимуру Ивановичу самому разобраться со своим огнедышащим стояком.
Что он и делает, понимаю, когда чувствую тепло его семени внутри себя. Ликование сменяется легким раздражением и беспокойством.
— Эй, — оборачиваюсь. — Ты в меня кончил?!
— Ты против? — спрашивает он невозмутимо, падая рядом и по-хозяйски подтягивая меня к себе.
— Я… Эй, — снова возмущаюсь. — Об этом так не спрашивают…
— Это правда, что ты там сказала?
— Про чайлдфри?
— Ага.
— Конечно, нет. Но у меня новая работа на носу. Я не могу всех подвести.
— Разберемся, Лер, — умиротворенно отвечает.
Наше дыхание практически в унисон выравнивается. Солнце за окном выписывает причудливые тени в комнате.
— Ты вкусно пахнешь, — шепчет Тимур.
Носом вспарывает копну из кудрей.
В городе я привыкла вытягивать волосы, чтобы они были гладкими. Не знаю, откуда взялась эта новая привычка? Возможно, мне хотелось как-то упорядочить свою жизнь и придать ей… каркас.
Когда есть внешний каркас из определенных привычек и повторяющихся ежедневных действий — сложно быть размазней. Это придает сил. И уверенности.
— Правда нравится? — поднимаю голову и прохожусь пальчиками по колючему лицу.
Нежно целую любимую часть его тела — широкий подбородок.
— Правда, Лер.
— У меня духи новые, — улыбаюсь, закрыв глаза.
Теперь он целует мои щеки и нежную кожу на веках.
— Нет… Я не про духи. Про тебя. Мне твой запах нравится.
— И на что он похож?
Тимур тяжело вздыхает.
Я смеюсь.
Просто он такой прямой всегда. Рациональный и логичный. Вот кому не нужен никакой искусственный каркас. Конечно, ему сложно описывать то, чего как бы нет, но я чувствую, как мой майор старается. Подбирает слова. Мозги и фантазия почти скрипят.
— Не знаю, — в итоге произносит. — Боюсь показаться идиотом…
— С ума сошел? Я так никогда не подумаю.
Морщу носик, а Тимур тут же его коротко целует и тяжело вздыхает.
— Ты пахнешь апельсинами и кофе, Валерия.
— Как Чебурашка?
— Да какая Чебурашка? — хохочет он.
— А почему именно апельсинами и кофе-то? — Становлюсь вдруг серьезной.
Очень важно это понять, потому что обычно девушкам говорят, что они пахнут розами, ванилью или, в крайнем случае, морем. Знала, конечно, что майор не сильно романтичный, но все равно расстроилась…
— Не знаю, — проговаривает Тимур задумчиво. — Просто больше всего я люблю апельсины и кофе… И тебя. Поэтому так и сказал, — договаривает легко.
— Любишь? Меня? — удерживая простынь, приподнимаюсь.
— Конечно, — отвечает он спокойно.
Так, будто я спрашиваю его, что именно он ел на завтрак или каким бензином заправляет свой зеленый джип.
— И как твоя любовь сочетается с джинджеризмом? — хитро спрашиваю.
— Что это такое вообще? Какая-нибудь очередная болезнь, которую ты вычитала в энциклопедии?
— Джин-же-ризм, — повторяю по слогам, дирижируя пальчиками в воздухе. — Вообще-то, так называют, когда не любят рыжих. А ты ведь не любишь…
— А я уже джинджеролюб, — перебивает он меня, резко переворачивая на спину.
— И, надеюсь, блондинкофоб? — в такой форме высказываю свой главный страх.
Бойцов смеется и зажмуривается от счастья, а потом торжественно сообщает:
— Жуткий блондинкофоб и самый главный джинджеролюб!