Мечты о пламени

Я только что позволила Королю Гласиума показать своё лицо целой комнате, полной его советников.

Прошло уже не менее пяти минут. Даже Джован не смог их успокоить. Вместо этого он сидит рядом со мной, на его лице кривая полуулыбка. Ашон не пытается скрыть свою ухмылку, подмигивая мне всякий раз, когда я ловлю его взгляд. Я не знаю, как они могут быть такими спокойными. Моё сердце грозит выскочить из груди. Джак стоит в метре от меня и смотрит с открытым ртом. Это очень обескураживает.

— Татума — Мороз!

Я слышу это в двадцатый раз. Надеюсь, эта комната звукоизолирована.

— Значит, Татума мертва? — спрашивает кто-то.

Я вздыхаю и прислоняюсь затылком к спинке кресла.

— О чём ты думаешь? — спрашивает Джован.

Я пожимаю одним плечом, складывая руки.

— Они справились с гражданской войной с меньшим шумом.

Я чувствую тепло его дыхания, когда он тихонько хихикает. Я смотрю на него.

— И если на самом деле ты спрашиваешь, сержусь ли я на тебя, то я всё ещё решаю.

Джован принимает это с кивком.

— Так вот как ты смогла объединить Внешние Кольца и ассамблею для борьбы с Блейном? — спрашивает Роско.

Громкость стихает от его вопросов.

— Так ты Татума? — спрашивает Джак.

Он наконец-то закрывает свой рот.

Я поднимаю бровь.

— Да, Джак.

— Но… у тебя голубые глаза! — Драммонд брызжет слюной.

Его лицо бледное. Я гадаю, не собирается ли он упасть в обморок.

— Да, — говорю я.

Бросив ещё один взгляд на Короля, я перехожу к краткому изложению событий последних нескольких секторов. Теперь мне стало легче, ведь я делала это уже несколько раз. Я рассказываю им о вероятном романе моей матери, о том, как я бежала во Внешние Кольца и Ире, и о том, как мне удалось сохранить прикрытие после возвращения в замок. Они смотрят на меня, когда я заканчиваю — это научит меня желать тишины. Я заставляю свой позвоночник выпрямиться, пока они таращатся.

— Я знал об этом с самого начала, — обращается к ним Джован.

Я бросаю на него язвительный взгляд. Он сделал так, чтобы это звучало гораздо приятнее, чем было на самом деле. Король сорвал с меня вуаль вскоре после моего прибытия в Третий Сектор. Большинству советников есть что сказать по этому поводу, они явно возмущены его скрытностью. Я не могу их винить. Это значительная новость. Одна из самых больших в нашей коллективной истории. Татума метис? Это меняет всё — я знаю это лучше всех.

— Все женщины Солати дерутся как ты? — спрашивает Ашон.

— Те, у кого есть способности, — отвечаю я. — В Осолисе мы не очень-то полагаемся на мужчин. Ваши собственные женщины могли бы стать яростными бойцами, если бы вы им позволили.

Эта мысль быстро отметается. Я довольствуюсь тем, что думаю о женщинах, тренирующихся сражаться в казармах Алзоны.

— По одной вещи за раз, — шепчет мне в ухо Джован.

Его улыбка ослепляет меня, когда я поднимаю на него глаза. На секунду мой разум не может осознать, насколько привлекательным мне кажется король Гласиума. Роковое чувство, которое он вызывает, озадачивает меня. Я быстро овладеваю своими чертами лица. Это всё, что требуется, чтобы советники заметили, что мы увлечены друг другом.

Джован выпрямляется, и улыбка исчезает. Король Гласиума вернулся. В воздухе вокруг него ползёт угроза, нарастающая с каждым шагом, пока он окидывает каждого человека в комнате пронизывающим взглядом. По несколько мгновений он смотрит в лицо каждому советнику. Очевидно, он ищет что-то в каждом из них, хотя я не уверена, что именно.

— Несмотря на кровавую историю между Солати и Брумами, Татума с момента своего прибытия в наш мир только и делала, что помогала ему. Поверьте мне, когда я говорю, что никогда не встречал никого, кто был бы более сосредоточен на том, чтобы делать то, что правильно, а не то, что от него ожидают. Это стремление побудило её отправиться во Внешние Кольца на поиски убийцы моего брата.

Знакомое чувство провала пронзает меня.

— Это заставило её спасти тех, кто находился в Куполе, рискуя собственной жизнью, — он расхаживает по залу заседаний. — Один из тех, кого она спасла, станет моим советником. У неё есть способность видеть потенциал в окружающих её людях, независимо от их положения. У неё есть способность видеть зло и обман в людях, которые дышат тем же воздухом, что и мы с вами. Татума Осолиса спасла наш мир.

— Джован, — говорю я, щёки теплеют от его фраз.

Он не замечает мой комментарий.

— Татума пользуется у меня большим уважением. Я доверяю ей свою жизнь и жизнь своей семьи, — он показывает жестом на Ашона. — Мы мало что сделали, чтобы заслужить её доверие. Я хочу показать ей, что значит слово Брумы. Если новости о её тайне станут известны, я найду того, кто это сделал, любыми средствами, — говорит он с фактическим спокойствием. — И этот человек умрёт мучительной смертью.

Он поворачивается, и я задыхаюсь от яркого блеска его глаз.

— Она не пострадает, — говорит он.

* * *

— Ты показала своё лицо советникам, — говорит Оландон за ужином.

Ему понадобилось всего две минуты, чтобы выяснить причину изменения динамики. Вероятно, потому что Драммонд и Роско не переставали смотреть на меня с момента встречи.

— Да, я это сделала, — говорю я.

— Нет, не сделала, — отзывается Джован с расстояния двух сидений. — Я сделал.

Я вздыхаю, услышав его радостный тон.

Оландон крепко сжимает рукой сверкающий кубок.

— Решение Короля мудрое, Татума.

В его голосе звучит намёк на вопрос. Вряд ли кто-то ещё слышит его. Возможно, они думают, что он похвалил Короля за его выбор.

— Они приняли это лучше, чем можно было ожидать, — говорю я. — В остальных я не видела ни фальши, ни неправды, — я наклоняюсь ближе к брату. — Некоторые оставляют желать большей доброты и непредубежденности.

Это было преуменьшением. Некоторые советники были в ярости, но не на меня, а на своего Короля за уловку. А Яте всё это время старался скрыть своё отвращение. Но я же Мороз, человек, которого они уважали. И Татума, перед которой они были в долгу. И ещё был тот факт, что Король Джован недавно обезглавил одного из них и угрожал им. Я не должна была так спокойно относиться к своему раскрытию своей тайны, но это было так. Я даже не могла сердиться на Джована за это. Он знал свой народ и решил, что время пришло.

Оландон сжимает мою руку под столом и держит её. Так же, как он обычно делал, когда мать или Кассий унижали меня перед двором.

— Я беспокоюсь о твоей жизни, — на одном дыхании говорит он.

Слёзы застилают мне глаза. Я бы хотела как-то унять его беспокойство, но любые обещания, которыми я его успокаиваю, оказываются пустыми. Каждый раз, когда я раскрываюсь, моя жизнь подвергается риску, но я не могу вынести альтернативы. Он достаточно взрослый, чтобы знать правду. На самом деле, я думаю, он уже знает, что должно произойти. Правда смотрит ему в лицо, но он делает всё возможное, чтобы не видеть её.

— Ты когда-нибудь задумывался о параллелях между нашими мирами? — тихо спрашиваю я.

Он качает головой, его голова наклоняется ко мне в замешательстве.

— Я часто думаю о столовой матери, оформленной в форме кольца. Низшие придворные сидят снаружи, а королевские особы — за внутренним столом. В Гласиуме всё то же самое, только в большем масштабе. Мы спим в центре, а Внешние Кольца окружают нас, предполагается, что люди там будут действовать как буфер между нами и нападением.

Я могу вспомнить и другие примеры: комната пыток во дворце матери и боевые ямы во Внешних Кольцах Гласиума.

— На самом деле и Король, и Татум постоянно окружены. Наши люди позволяют нам сидеть в центре, а не наоборот, — я вожусь со своим ножом. — Отношения между правителем и подданными — это баланс между тем, что народу нужно знать, и тем, что ему знать не нужно. То, что поможет ему процветать, и то, что заставит его рухнуть на дно. В моем конкретном случае баланс ещё более хрупкий. Я знаю, что однажды круг может заглянуть внутрь и решить уничтожить меня.

Я сжимаю его руку.

— Так что, мне ждать, пока я сяду на трон, чтобы сказать своему народу, что я метис? Они будут чувствовать себя обманутыми. Или мне не говорить никому ни слова, надеясь, что тайна не останется скрытой? Когда мои дети родятся с голубыми глазами, я надену вуали и на них. А может быть, я могу предотвратить их такое печальное существование, не имея детей вообще?

Мой брат сидит с застывшим в воздухе кубком, напряжённо вслушиваясь в мои слова.

— Или, в конце концов, должна ли я раскрыть свой секрет моему народу до того, как сделаю какой-либо шаг к трону? Тогда, если они поставят меня в центр своего круга, это будет потому, что это был их выбор. Я смогу жить, открыто и без страха — без вуали — счастливо.

— Без риска я не попаду туда, где хочу быть, — осторожно говорю я. — Ничто из того, что я делаю, не будет без риска. Я приняла это. И также приняла, что возможно мой план не сработает, — я переплетаю свои пальцы с его и делаю глоток из своего кубка. — Я знаю, что, раскрыв сейчас свою смешанную кровь, я могу никогда не получить шанса править. Я лучше переживу разочарование на начальном этапе.

— Я никогда не думал, что это будет так трудно, — говорит он грубым голосом.

Я не знаю, что именно он имеет в виду. Моё правление? Или пройти через Оскалу, чтобы обнаружить, что его сестра изменилась?

— Иногда самые трудные задачи дают наилучшие результаты, — рассуждаю я.

В глубине зала раздаются крики. Я напрягаюсь, сопротивляясь желанию сорвать вуаль. Это сцена из моих худших кошмаров.

— Что там? — напряженно спрашиваю я Оландона.

Лучник вернулся? Кто это будет из тех шестерых? На этот раз я не позволю убийце уйти. Я зависаю, приподнявшийся на своём сиденье, готовая броситься вглубь по обеденному залу.

— Это один из Ире. Он ранен, — быстро говорит Оландон.

— Опиши, — приказываю я с замирающим сердцем.

— Кудрявые чёрные волосы, примерно роста Солати, молодой человек.

Хамиш!

— Где он? — я встаю с готовностью.

Оландон встаёт вместе со мной.

— У столов с едой, — говорит он.

Я уже начала движение, когда он заканчивает.

Джован кричит, чтобы собравшиеся отошли от раненого. Многие из них уже видели Джимми, но это не делает второе появление менее невероятным для них. С армиями Солати и гражданской войной у Джована не было достаточной стабильности, чтобы сообщить новость народу Ире. Я опускаюсь на колени рядом со стонущим человеком, быстро убедившись, что это Хамиш.

— Что случилось? — кричу я, пытаясь сквозь вуаль определить источник его травмы.

Он бледен, и его тело сотрясают спазмы. Я крепко зажмуриваюсь от воспоминаний о Шквале в Куполе и стеклянном взгляде Кедрика.

— Позови У-уиллоу, — Хамиш хватает меня за предплечье, руками, скользкими от покрывающей их крови. — Они идут.

Ассамблея слышала это, как и я.

Начинается столпотворение.

Садра опускается на колени рядом со мной и начинает осматривать Хамиша, пока Джован сзади требует тишины.

После краткого осмотра Садра, и двое стражников подхватывают стонущего мужчину Ире.

— Лазарет, — отрезает Джован.

Он тихо говорит с Малиром, тот кивает и быстро идёт к арке. Я спешу за стражниками, которые несут моего друга. Джован пристраивается рядом со мной, делая один шаг на три моих.

— В каком он состоянии? — рявкает он на Садру.

— Нестабилен, мой Король, — она заикается. — Похоже, в него попала стрела. Я отщепила конец, но хотела бы оценить его, прежде чем удалять наконечник.

Она протягивает конец стрелы.

Я выхватываю у неё конец стрелы. Чёрное дерево.

— Дерево Каура. Стрела Солати, — говорю я, передавая её Оландону, с моей стороны.

Он с ворчанием осматривает её и передает Роско. Я оглядываюсь через плечо и вижу, что за нами по коридору следуют советники.

— Его нужно расспросить до того, как ты позаботишься о нём. У тебя есть что-нибудь, что разбудит его? — спрашивает он Садру.

Она быстро кивает и убегает к деревянному шкафу.

— Это не может подождать? — хмуро спрашиваю я.

Я наблюдаю, как дозорные осторожно укладывают на кровать потерявшего сознание Хамиша.

— Олина, это нужно сделать. Я быстро.

Джован кладёт руку на моё плечо, и я отбрасываю свои чувства.

Садра машет чем-то у носа Хамиша. Я морщу свой собственный нос с расстояния двух метров. Джован наклоняется и прижимает мужчину Ире к кровати, когда тот рывком приходит в себя.

— Где Уиллоу? — требует Хамиш, зажимая свой живот.

Я поворачиваюсь к Джовану.

— Кто в комнате? — спрашиваю я.

— Убирайтесь, — рявкает он на двух дозорных. Он осматривает остальных из группы. — Всё в порядке, — говорит он.

Все, кто остался в комнате видели раньше моё лицо.

Я поворачиваюсь к Хамишу и снимаю вуаль.

— Я здесь, Хамиш, — говорю я, садясь на кровать с другой стороны от него.

Без маски зрелище ещё ужаснее.

— Так плохо? — говорит он.

Я разглаживаю свои черты.

— Видела и хуже, — говорю я.

— Олина, — мягко прерывает Джован.

Я прогоняю свой шок, хватаясь за руку друга.

— Что случилось? — спрашиваю я. — Как тебя ранили?

Он смотрит расфокусированным взглядом на моё лицо.

— Джимми отправился на разведку, — начинает он.

Моя рука напрягается, и я ослабляю хватку, когда Хамиш вздрагивает.

— Его поймали Солати, — шепчет он между приступами кашля.

С моего лица стекает кровь.

— Он мёртв? — вздыхаю я.

Он качает головой, и его глаза мерцают. Садра размахивает у него под носом большим количеством сильно пахнущей смеси.

— Это… чертовски воняет, — Хамиш смотрит на жену Малира. — Они держат его в заложниках. Они сказали, что разрежут его на части, если опоры не вернут на место через день, — говорит он, неловко сдвигаясь, когда Садра начинает отслаивать материал от раны.

— Это было неделю назад, — шепчет он.

Все в комнате замирают. Единственный звук исходит от суетливых движений Садры.

— Нам сказали, что любые попытки связаться с вами приведут к казни Джимми. Можешь себе представить, Адокс… — он умолк.

Я хватаюсь за его плечо, и слёзы наворачиваются на глаза.

— Могу, — говорю я.

Адокс пришёл бы в ужас при мысли о том, что один из его людей может пострадать. Именно этого он боялся до того, как мне удалось убедить его заключить союз с Джованом и мной.

— Они почти здесь, — говорит он. — Они прибавили темп, идут и ночью. Адокс решил… рискнуть, чтобы добраться до тебя, — он крепко сжимает глаза, когда Садра ощупывает рану. — Чтобы предупредить тебя, — задыхается он.

— Спасибо, — шепчу я. — Я знаю, чего это может стоить Ире.

Его глаза начинают закрываться, и я бросаю на Садру бешеный взгляд, сжимая её запястье. Она вырывается из моей испуганной хватки.

— Его пульс по-прежнему ровный. Это просто кровопотеря и усталость, — спокойно говорит она.

Я не уверена, пытается ли она успокоить меня или это правда.

— Я думаю, это всё, что мы получим, — говорит Король.

— Почему твоё лицо было скрыто?

Я опускаю взгляд и вижу, что Хамиш смотрит на меня расфокусированными глазами. Повсюду кровь. Как кто-то может выжить после такой травмы? Что, если он умрёт, так и не узнав правды?

— Потому что я — Татума Осолиса, — говорю я.

Его глаза расширяются, ища на моём лице признаки лжи.

— Вени…

— Простишь меня? — после длительного молчания спрашиваю я.

— Всегда, — говорит он, потрясение вновь обострило его ум. — Я просто не могу не простить… человека, который скрыл такое… хорошенькое личико.

Пара слезинок скатывается по моим щекам, я утираю их, а он снова теряет сознание.

— Пожалуйста, позаботься о нём, Садра, — говорю я.

Она гладит меня по щеке и отгоняет прочь. Я поправляю вуаль, не обращая внимания на пронизывающий взгляд Джована.

Я следую в зал совещаний вслед за советом, Оландон входит вместе со мной.

— Я отправил сообщение на линию фронта в Первом Секторе, — начинает Джован. — Наши армии должны мобилизоваться как можно скорее, — говорит он. — Чтобы перебросить людей, кавалерию и припасы на такое расстояние, потребуется два дня. Я оставил там только половину наших сил.

— Силы должны будут остаться во Внешних Кольцах, — сразу же говорит Роско.

— Сколько мы можем себе позволить? — спрашивает Джован.

— Четверть, — отвечает Драммонд. — Основываясь на предыдущих отчётах о количестве приближающихся Солати, в сочетании с отчетами Малира за последние несколько дней.

— Четверть? — мягко говорит Джован. — Мне нужны эти люди.

На мгновение он отступает.

— Хорошо, — говорит он, хмуря брови. — Потребуется время, чтобы новости дошли до оставшихся повстанцев в Третьем и Пятом Секторах. Я даю пятую часть Дозора для этой задачи. Я хочу, чтобы численность была направлена на Шестой и на Второй сектора. Если битва не потребует такой численности, я отправлю людей обратно. Мастерство Солати в группах не имеет себе равных. Согласно последнему донесению Ире, их численность составляет двести человек. Обычно мы допускаем по пять человек на Солати. Я не пойду туда меньше, чем с четырьмя.

Он поворачивается к Малиру.

— Отдай приказ: все трудоспособные мужчины должны быть готовы к выходу на Великий Подъём с первыми лучами солнца. Я хочу немедленно задействовать кавалерию.

Малир кланяется и спешит выйти из комнаты.

— Где было предупреждение от наших чёртовых разведчиков? — рычит Джован. Он поворачивается к Терку. — Я хочу, чтобы было объявлено, что все женщины и дети ассамблеи должны оставаться в замке, начиная со следующих трёх часов.

Власть Джована исходит от каждого его движения. Он в полной мере ощущает себя Королём, отдавая приказы своим подданным.

— Что насчёт женщин и детей стражников? — спрашивает Джак.

— Их нужно будет отобрать из того количества, которое осталось, — говорит Король.

— Я боюсь, этого недостаточно, — тревожится Драммонд.

— Придётся обойтись, — грубо отвечает Джован и поворачивается ко мне. — Олина, с чем мы столкнёмся?

Оландон замирает рядом со мной, и я тоже напрягаюсь. Я знаю, о чём думает мой брат. Должна ли я, как Татума надвигающейся армии, помогать своему врагу? Я разрываюсь между преданностью Осолису и тем, что считаю правильным: сорвать войну моей матери. Молчание нагнетается. Я знаю многих из тех, кого он собирается убить, это мои люди. Но они привели эту ненужную войну на порог Гласиума, и здесь тоже есть люди, которые мне дороги. Я напоминаю себе о своём общем плане, и дальнейшие действия становятся ясными.

— Они могут использовать любое количество стратегий, — начинаю я. — Однако у нас есть определённые стратегические планы сражений. Полагаю, вам они известны?

— Невероятно, — говорит Оландон, вставая.

Я повышаю голос:

— Ты хочешь что-то сказать, брат? — спрашиваю я.

Его трясёт от ярости, и я сомневаюсь, сможет ли он подобрать слова.

— Ты собираешься помочь им убить наших людей? — недоверчиво говорит он.

У меня нет времени, чтобы помочь ему понять, как я это обычно делаю. Я позволяю льду наполнить мои вены, и голос незнакомки, жёсткий и непреклонный, вырывается из моего рта:

— Тебе лучше остыть — говорю я.

Он держит мой взгляд. Я читаю в нём растерянность и гнев. Он опускает глаза и отступает вправо от моего кресла.

— Татума, — произносит он безэмоциональным голосом.

Я снова обращаюсь к Королю.

— Они сделают всё, чтобы ваша численность стала бесполезной. Все их силы будут сосредоточены в одном районе, в той зоне, которую они сочтут самой слабой. Они будут стремиться уничтожить ваш боевой дух и уничтожить тебя, как главу армии.

Сомневаюсь, что что-то из сказанного мной удивило Джована. Это была обычная военная тактика. Скорее всего, он представляет, как будет противостоять этому, окружив армию матери, чтобы отрезать им путь к отступлению. От одной мысли об этой бойне мне становится не по себе. Я сжимаю свои дрожащие руки в напряженные кулаки.

— Спасибо, — мягко говорит Джован.

Он запоздало понял, о чём попросил меня.

Я поднимаю руку, прерывая его на середине предложения.

— Я помогу тебе, Король Джован, но я попрошу у тебя кое-что взамен.

Он не говорит. В этот момент мы не друзья. Мы правители по разные стороны войны.

— Я знаю, что будут жертвы, но, когда у твоих солдат есть возможность взять заложников, а не убивать, я прошу тебя проявить милосердие. Алчность моей матери заставила этих женщин и мужчин прийти к вашему порогу. Они лишь выполняют приказы, — я слышу, как несколько советников бормочут своё несогласие. — Я также прошу, чтобы с захваченными заложниками не обращались жестоко.

Я не знаю, что происходит во время допроса, но могу предположить.

— Согласен, — говорит Джован.

Я делаю глубокий вдох и закрываю своё сердце от разочарования брата.

— Тогда ты должен узнать больше.

ГЛАВА 18

Я шествую в первых рядах процессии вместе с делегатами, ступая по неглубокому снегу. Мои шаги подстёгивают воспоминания о том единстве, которое я видела в замке, когда Джован выступал перед ассамблеей. Люди в том зале вчера готовы были умереть за своего Короля — и с радостью. Мысль о том, что Брумам придётся сделать это, вызывает у меня смутную тошноту. «Мужчины», которым всего пятнадцать лет, идут с нами — тревожный факт. Никто из Брум не выглядел удивлённым тем, что дети идут в бой. Возможно, их реакция затерялась в часовом хаосе, который разразился после известия о том, что армия Татум находится на пороге их дома. Это было не единственное объявление, которое сделал Джован. Я не уверена, что говорить его людям об Ире на фоне хаоса, который он уже устроил, было разумно. Но полагаю, что если бы Ире появились во время битвы, то мгновенный хаос, который это вызвало у собравшихся в замке, перерос бы в нечто больше похожее на анархию.

Осколок, прибыв сегодня утром на встречу с Королем, шагает рядом со мной. Его встретил шум армии, пытающейся собраться. Джован уделил всего две минуты, рассказав бывшему члену казарм о его новой должности советника и главы моей личной стражи на время битвы. Лёд и Вьюга тут же вскочили на ноги, не дав Осколку высказаться по этому поводу. Они должны были держать его в повиновении. Остальная часть моей стражи состояла из Санджея, Ашона и Оландона. Я знаю, что Оландон в ярости от того, что его не назначили вместо Осколка. Сказать, что я недовольна тем, что у меня вообще есть стража, значит сильно преуменьшить. Это лишь одно из нескольких разногласий, возникших у меня с Королём Гласиума после отбытия. Я бросаю негодующий взгляд на спину Джована. То же острое чутьё, которое делает его смертоносным бойцом, позволяет уловить моё внимание. Он отворачивается от того места, где выслушивал отчёты Малира и Рона. Он не видит моего взгляда за вуалью, но я не отворачиваюсь, пока он не возвращается к своим людям.

— Думаю, удача, что тебе вообще разрешили выйти из замка, — тихо говорит Осколок.

Я мрачно смеюсь.

— Пусть только посмеет оставить меня позади, — говорю я.

Он поднимает руки.

— Не посмеет. Но было несколько минут, когда я думал, не запер ли он тебя в твоей комнате.

С моим другом по казарме всё было неловко с тех пор, как он сообщил, что я убийца его отца. А как иначе? Я даже не моргнула, прежде чем убила тех мужчин. Не было ни малейшего колебания, когда я вскрывала им глотки украденными кинжалами. Я не думала об их семьях.

— Осколок… я убила твоего отца, — начинаю я.

Как он мог ничего не сказать мне за всё это время? Он меня ненавидел?

Он ухмыляется мне.

— Было интересно, сколько времени пройдёт, прежде чем ты об этом заговоришь, — отвечает он.

Его дразнящий тон застаёт меня врасплох.

— Ты не… что ты имеешь в виду? — спрашиваю я.

Он пожимает плечами.

— Ты сделала то, что я должен был сделать годы назад. Мой отец творил такие отвратительные вещи, что меня до сих пор тошнит, когда я об этом вспоминаю.

Мы замолкаем. Я понимаю, что остальные тоже слушают. Его отец был охотником за шлюхами. Я знаю, что при Осколке с женщинами плохо обращались, но кто знает, какие ужасные вещи были сделаны с моим другом?

Я тяжело вздыхаю.

— Ты уверен? — спрашиваю я. — Я не проснусь ночью и не увижу, что ты стоишь надо мной с одним из своих милых маленьких кинжалов?

Он смеётся.

— У меня нет намерения умереть, — говорит он, а затем добавляет: — И они не милые, они мужественные.

Налаживание наших отношений — небольшая победа, учитывая то, во что мы ввязались, но мне становится легче. Я возвращаюсь мыслями к тому, что сказал Джован, что меня так разозлило.

— Женщины сидят дома, — насмехаюсь я.

Оландон тихонько смеётся рядом со мной. Кажется, сегодня он перестал молчать, хотя я не сомневаюсь в его истинных чувствах. Было больно осознавать, что брат считает меня предательницей. Но я должна была поступить так, как считала нужным. Не думаю, что мои чувства помешали этому…

— Думаю, ты бы прикончила его на месте, — говорит Оландон.

Я хмурю брови от услышанного ликования.

— Не думаю, что до этого дошло бы, — хотя втайне я думаю, что дошло бы. — Не знаю, что на него нашло, — говорю я в замешательстве.

— Тут скорее то, во что он хочет ввязаться, — загадочно говорит Санджей.

Вьюга и Лёд ухмыляются.

— В таких ситуациях наши действия часто не имеют особого смысла, — продолжает Санджей.

Ашон хихикает, а Оландон бросает на него недоверчивый взгляд. Я размышляю над этим, пока Осколок тянет меня за руку, чтобы обвести вокруг большого дерева.

Я сосредотачиваюсь на том, чтобы пробраться сквозь коричневые деревья в очень медленном, изнуряющем темпе армии Джована. Три кольца Гласиума давно позади, и мы вступили в дикую местность прямо за Внешними Кольцами. Мы быстро догнали кавалерию, хотя они ушли прошлой ночью. То, что мы замедлили шаг, чтобы соответствовать продвижению кавалерии, меня напрягает. Если бы нам не пришлось перевозить всё это громоздкое оружие, которое использует Гласиум, мы могли бы достичь Первого Сектора за один день. В нынешнем состоянии это заняло бы более двух дней. Ряды людей тащат оборудование по корням, снегу и неровной земле, теперь, когда мы находимся среди деревьев, более ровные кольцевые дороги больше не помогают в транспортировке. Позади меня раздаётся неровный шаг нескольких сотен человек. Ещё пять сотен ждут у основания Оскалы. Армия Гласиума значительно превосходит армию моей матери. Так было всегда. Умение Солати против численности Гласиума.

— Почему бы вам не держать кавалерию поближе к Первому Сектору? — спрашиваю я, выражая своё раздражение.

Оглянувшись через плечо, я вижу, что одна из повозок только что увязла. Иногда меня всё ещё удивляет, что земля здесь может быть настолько влажной, что в ней можно утонуть.

— Потому что тогда у Солати будет доступ к ней, — раздаётся глубокий голос прямо передо мной.

Я отскакиваю от твёрдой груди Короля. Я обхожу его, специально наступая ему на ногу.

— Ты что, смотришь на меня исподлобья? — спрашивает он.

Я считаю этот вопрос недостойным ответа.

— Ты бы лучше извинился, — шепчет Ашон своему брату.

Я слышу стук кулака о плоть позади себя.

— Не очень-то на это рассчитываю, — бормочу я.

— Оставьте нас, — приказывает Джован.

Вьюга ударяет Льда локтем, чтобы прервать его хихиканье. Я продолжаю идти вперёд, пытаясь убежать от Короля. Было бы легче, если бы мои ноги были длиннее. Я хотела бы хоть раз обогнать его!

— Олина, я просто хочу защитить тебя. Как ты не видишь этого? — спокойно говорит он.

Я внезапно останавливаюсь, потирая виски.

— Что, если бы я попросила тебя остаться в замке, — говорю я.

Его издевательский смешок короткий, смущённый. В ответ он сжимает кулаки на поясе меча.

— Зачем, это было бы просто смешно.

— Именно.

Я чувствую шершавую кору под кончиками пальцев, когда огибаю дерево.

— Ты думаешь это одно и то же? Моя просьба к тебе, и твоя просьба ко мне? — медленно спрашивает он.

— Я могу постоять за себя, — говорю я.

Он останавливается и тащит меня за дерево. По обе стороны от нас маршируют Брумы в форме. Он не посмеет дотронуться до меня. Не при таком количестве любопытных глаз.

— Так ты поэтому злишься? — в недоумении спрашивает он.

— Конечно, — говорю я в отчаянии.

Он что, совсем не слушал?

Он поднимает мой подбородок.

— Со времен Купола у меня никогда не возникало сомнений в твоих боевых способностях, — говорит он. Его глаза темнеют. — Я верю, что ты способна защитить себя. Я просто не хочу, чтобы ты попала в ситуацию, когда тебе придётся это делать, — он отпускает мой подбородок.

Наконец-то прогресс.

— Понимаю. Я рада, что мы понимаем друг друга, — говорю я.

Он кивает.

— Как и я. Ты можешь вернуться в замок со следующим гонцом и своей стражей, — говорит он.

— Что! — вырывается у меня.

Он останавливается на месте. Я с яростью замечаю, что он имеет наглость выглядеть озадаченным.

— Позволь мне кое-что напомнить тебе, Король Джован, — огрызаюсь я. — Я не вернусь в замок, пока Солати не отступят.

Он нависает надо мной, его лицо напротив моего.

— Тогда с началом битвы ты будешь заперта! — говорит он, глаза пылают.

Я злюсь до невозможности.

— Только попробуй, — наконец вырывается у меня.

— С долбаным удовольствием.

Я поворачиваюсь и ухожу. Моя стража смыкает ряды, как только я отхожу от Джована.

— Чёртов упёртый Брума, — бормочу я себе под нос.

Лёд насмехается.

— Ты способна на большее, девчушка, — говорит он. — Как насчёт куска дерьма с лицом дрочилы…

Он замолкает, когда мимо группы проходит Король Джован.

— Что ты говорил? — вежливо спрашивает Осколок у Льда.

Я неохотно улыбаюсь, в то время как остальные хохочут.

* * *

Мы не останавливаемся, пока небо не начинает тускнеть и снег почти не исчезает. Гласиум получает свой свет от сияния огня Четвертой Ротации в Осолисе. Каждую ночь, по мере того как дым уходит из Четвертой Ротации моего мира, темнеет в Гласиуме. Деревьям Каура в Осолисе требуется большая часть ночи, чтобы втянуть дым обратно и снова осветить небо. Одна из многочисленных войн между нашими мирами произошла, когда мои предки срубили слишком много деревьев Каура и погрузили Гласиум и Осолис во тьму на три оборота.

Я стою рядом с братом и с интересом наблюдаю, как вокруг нас возводятся треугольные убежища. Они представляют собой рудиментарную форму убежищ, которые можно увидеть на Ире.

— Что они делают? — спрашивает Оландон.

— Устанавливают палатки, — отзывается Санджей с места, где он вбивает в землю деревяшку.

— Палатки, — с интересом произносит Оландон.

Я прищуриваю глаза, ожидая истории Санджея. Я не забыла его выдумку на счёт свиней.

— В них спят, — просто говорит он.

Он демонстрирует это моему брату, заползая в возведенную конструкцию. Я вижу, как несколько мужчин делают то же самое. Он говорит правду, я расслабляюсь.

— Хах, — ворчит Оландон.

Он подходит вперёд, чтобы взглянуть поближе.

— Нужно только убедиться, что ты её правильно закрепил, — продолжает Санджей, оглядываясь по сторонам беспокойными, отрывистыми движениями. — У здешнего тумана сильный запах, напоминающий запах шалфея. Он погружает в глубокий сон, если попадает в палатку. Если вдохнуть слишком много, он может убить.

— Зачем Джовану здесь проходить? — спрашиваю я, широко раскрыв глаза.

Санджей бросает на меня серьёзный взгляд через плечо.

— У него есть свои причины. А пока, будем надеяться, что этой ночью не будет тумана.

— Это безмерно тревожно, — тихо говорит Оландон, когда Санджей отходит.

Я киваю, руки опущены. Туман шалфея, должно быть, действует так же, как и дым. Моё внимание отвлекает Лёд, у которого, похоже, приступ.

— Ты в порядке? — спрашиваю я.

Он яростно вытирает глаза. Слёзы появляются так быстро, как только он успевает их вытирать.

— Не очень хорошо переношу шалфей, — задыхается он.

— Тогда быстрее, нужно поместить тебя в палатку.

Я спешу вперёд и беру колышек, чтобы вбить его в землю.

* * *

Я уставилась на потолок своей палатки, напрягаясь в ожидании первых признаков тумана. Можно ли его увидеть? На всякий случай я сняла вуаль.

Я бросаю попытки и решаю просто встать и проверить. Раздумывая с вуалью в руке, я решаю всё же надеть её. Мне нужно будет держать её, чтобы передвигаться между верёвками и колышками вокруг лагеря. Но здесь нет других женщин. Слишком рискованно оставлять её тут. Я задерживаю дыхание, когда выхожу, одной рукой приподнимая вуаль, а другой нащупывая дорогу.

Я решаю подняться на вершину холма и проверить, нет ли вдали тумана.

— Куда ты направляешься? — раздаётся голос Джована.

Я разворачиваюсь, виновато опуская вуаль.

— Я проверяла туман, — говорю я. — Ты поэтому здесь? — спрашиваю я.

— Что?

— Туман с запахом шалфея, — медленно произношу я.

Король вдохнул его? Джован долго молчит. Я выглядываю из-под ткани и в замешательстве смотрю на него, видя, что он содрогается от смеха. Я оставляю вуаль поднятой над головой.

— Ты говорила с Санджеем, — говорит он после того, как успокаивается.

Проходит несколько секунд, прежде чем у меня от возмущения отвисает челюсть.

— Это не зона тумана с запахом шалфея? — спрашиваю я, чувствуя, как меня охватывает ужас.

Король усмехается, закрывая мой рот.

— Нет, это не зона какого-то тумана. На самом деле, такого понятия, как туман с запахом шалфея, не существует. Это страшилка-история, которую мы рассказываем нашим детям.

— Но ведь Лёд и Вьюга тоже знали об этом! — возражаю я.

— Тебя подловили, моя… — он отступает назад, его рука опускается на бок.

— Чёртов Санджей, — ворчу я. — Держу пари, Ландон тоже не спит.

— Он переживёт.

Он прижимает нежный поцелуй к моим губам, и я двигаюсь в его объятиях, успокоенная мыслью, что он не стал бы этого делать, если бы кто-то мог видеть.

— Ты ведь, в самом деле, не собираешься меня запереть, не так ли?

Я прижимаюсь к его телу, чтобы не замёрзнуть.

— Я бы хотел, — говорит он тихим голосом. — Если бы я знал, что ты в безопасности, это сняло бы огромное бремя с моих плеч. Что тебя не ранили… и не похитили, — после паузы говорит он. Он поднимает прядь моих распущенных волос и вдыхает её запах. — Но ты, чёрт возьми, сбежишь из любого места, в которое я попытаюсь тебя поместить. А я никогда не сделаю ничего, что заставит тебя чувствовать себя так, как ты чувствовала, когда твоя мать запирала тебя, — говорит он.

Наконец, он доходит до сути дела. Я фыркаю.

— Я не собираюсь благодарить тебя за то, что ты понимаешь суть.

Он легонько прикусывает мою нижнюю губу. Я вздрагиваю и откидываю голову назад от лёгкой боли. Он подаётся вперёд и целует то же самое место.

— Джован? — спрашиваю я за мгновение до того, как его рот обрушивается на мой.

На этот раз всё происходит мгновенно. Прилив пьянящего удовольствия. Что же он открывает во мне? Я прижимаюсь к нему, стараясь молчать. Этот поцелуй — именно то, что мне было нужно. Жестокий и отчаянный, жизнеутверждающий.

Мы отстраняемся, задыхаясь. Мои руки остаются опутанными его туникой.

Он смотрит на меня с непостижимым выражением. Я приподнимаю вуаль, которая падает на один глаз.

— Это было… — говорю я, подыскивая правильное слово.

Он снова прижимается губами к моим, а затем упирается подбородком в мою макушку.

— Да, — говорит он. — Так и было.

* * *

Ориентироваться на местности становится всё легче: горы и небольшие холмы сменяют друг друга, приближаясь к внешнему краю Первого Сектора Гласиума. Я наблюдаю за Оскалой, как и окружающие меня люди. Жду появления армии Татум и ищу причину своего беспокойства.

— Никаких признаков их присутствия, мой Король, — отчитывается Малир.

Джован коротко кивает.

— Мы, должно быть, опередили Солати.

Его комментарий лишь усиливает моё беспокойство. Что ещё я должна чувствовать, направляясь в бой? Я отряхиваюсь и замедляю шаг, пока мы осматриваем лагерь из пятисот Брум, которые уже здесь. Их палатки расположены аккуратными рядами у основания холма, оставляя относительно ровную плоскость перед спуском к Великому Подъему. Поле битвы.

— Я в любой момент могу пойти и определить их местоположение, — предлагаю я.

Я встряхиваю Флаер, перекинутый через спину.

— Абсолютно точно, нет, — немедленно отзывается Джован.

Я стискиваю зубы.

— Я никогда не думал, что буду частью такой битвы, как эта, — говорит Осколок. — Это противоестественно, вы не находите? Когда человек тратит столько сил из-за жадности.

И это всё, чем была война моей матери. Всё то время, когда мать избивала меня, дало мне хорошее представление о её амбициях и характере. Ей нужны были ресурсы Гласиума. Ей нужно было их железо и нужен был их камень. И теперь я начала задумываться, не хотела ли она также контролировать огромное население Брум как свою личную рабочую силу. Рабов. Она, вероятно, убьёт большинство из них, но тех, кого она оставит в живых, заставит заниматься изнурительным тяжёлым трудом и будет пытать до конца их жизни, как она уже делала со своим собственным народом. Может быть, это и есть то странное чувство, от которого я не могу избавиться. Может быть, мне не нравится, что Татум может быть настолько развращённой. Я бы не подумала, что меня это ещё может удивить.

— Это её мать, — слышу, как Вьюга шепчет Осколку с другой стороны от того.

— Ага, но она не любит её, идиот, — шепчет в ответ Лёд.

— Не думаю, что все здесь об этом знают, — размышляет Осколок.

Я бросаю на него взгляд.

— Если мы потеряем тебя в битве, будь осторожна, — предупреждает он. — Эмоции высоки, и, хотя Брумы, с которыми ты жила, знают тебя, у тех, кто пришел из других мест, есть только наше слово, — он смотрит вперёд. — В разгар битвы они могут начать искать виноватого.

Я оглядываюсь через плечо на торопливую суету позади меня. Внезапно мне кажется, что на меня устремлены сотни недружелюбных глаз. Это объясняет мой дискомфорт.

— Поняла, — коротко говорю я.

* * *

Я проснулась, отдохнувшая после ночи, не беспокоясь о неблагоприятном воздействии от вдохов тумана с запахом шалфея. Тихий разговор с братом после завтрака в предыдущий день избавил его от беспокойства. Однако мы будем продолжать держать видимость. Наша месть Санджею осуществится в выбранный нами момент.

Я прохожу через лагерь в сопровождении своих людей, не обращая внимания на то, что, увидев меня, мужчины прекращают разговоры. Моя палатка находится недалеко от палатки Джована. Стражники узнают меня и отходят в сторону. Я ныряю в палатку Короля — гораздо более просторную.

Советники уже внутри и склонились над столами и картами.

— Хорошо спала, Татума? — Король поднимает мимолётный взгляд.

— Намного лучше, — загадочно говорю я.

Я вглядываюсь сквозь материал и ловлю его напряжённую улыбку, прежде чем он снова склоняет голову и принимается за работу.

Я стараюсь не мешать совету, но при этом быть в доступности, если я им потребуюсь. Но вскоре этого становится недостаточно. Я брожу по палатке. Вчерашнее ощущение стало ещё хуже. Это просто нервы перед боем? Или я просто чувствую неприязнь со стороны других, потому что я их враг? Я хмурюсь, снова меняя направление.

Нет. Что-то ещё не так.

Шёпот Драммонда привлекает моё внимание.

— Мой Король, если мальчишка Ире был прав, армия Солати уже должна была быть в поле зрения.

— Ну, нам повезло, что это не так. Человек, которого Малир оставил здесь за главного, сказал, что не получил послание, отправленное королём Джованом три дня назад. Люди здесь даже не были предупреждены об опасности. Их бы перебили, — говорит Терк.

Его слова — триггер. Я нахожусь на грани открытия.

— Почему он не получил послание? — медленно спрашиваю я.

Я чувствую, что что-то важное находится прямо передо мной, но оно скользкое и его невозможно поймать.

Терк пожимает плечами.

— Может, он дезертировал?

Вряд ли это верный ответ.

— Но почему Солати здесь нет? — размышляю я.

Странное чувство, которое я испытывала весь день, усиливается. Я подхожу к карте и изучаю её, пытаясь приблизиться, чтобы рассмотреть детали. Проклятая вуаль.

— Ландон, кто в палатке, — спрашиваю я.

— Всё чисто, Татума, — после короткой паузы отвечает он.

Я снимаю вуаль, заправляя её в брюки, и осматриваю доску. Повторяю свой вопрос вслух.

— Почему они ещё не здесь?

Моё внимание привлекает длинная узкая линия на карте.

— Что это? — спрашиваю я.

Драммонд заглядывает через моё плечо.

— Долина Трина.

— Недостаточно велика, чтобы спрятать там армию, — говорит Король, двигаясь в мою сторону. — Она неглубокая и узкая. Возможно, когда-то это был ручей, — Джован изучает моё лицо. — Что тебя беспокоит?

Я хмурюсь и рассеянно провожу линию вверх и вниз. Гонец так и не прибыл. Он мог дезертировать, как считал Терк, или мог быть ранен…

— Сколько гонцов было отправлено? — спрашиваю я.

— Три, — отвечает Джован, огибая стол.

Я наконец-то хватаюсь за тонкую ниточку своего чувства неправильности, которое испытываю.

— Джован, что, если гонцы не дезертировали?

— Значит, они были ранены, — говорит он, тут же качая головой. — Но второй и третий продолжили бы путь.

— Итак, что, если им помешали добраться до Первого Сектора… — озвучиваю я безмолвную мысль, которая посещает нас обоих.

— Но кто бы это сделал? — спрашивает голос.

Я поднимаю взгляд на Короля.

— По расчётам Хамиша, мы должны были прибыть в то же время, что и армия Солати… может быть, чуть позже. Значит, либо армия Солати каким-то образом задержалась и прибудет в ближайшие несколько дней, либо… — я прерываюсь.

Лицо Джована мрачнеет, когда он смотрит вниз на нацарапанную линию Долины Трина, видимую на карте.

— Или они уже здесь.

ГЛАВА 19

— Но, чтобы пройти через Долину Трина незамеченным, отряд должен быть настолько мал, что вряд ли это будет стоить их усилий, — Король Джован прохаживается по шатру. — Нельзя победить армию одним крошечным отрядом людей.

Я едва слышу его слова. Мой мозг отчаянно работает.

— Мы бы знали, если бы армия была здесь, — говорит Роско. — Мой Король, мы бы увидели их.

— Нет, если армия задерживается в Оскале, — перебиваю я. — Задерживается и отвлекает нас, пока меньшие силы движутся вокруг Гласиума. Но это бессмысленно. Явное преимущество армии матери — скорость. Нанести удар по вашим силам, пока остатки вашей армии были только на полпути сюда.

— Вспомни, кто их ведёт, — бормочет Оландон.

Он прав. Дядя Кассий возглавляет армию Татум и едва владеет мечом. Стратегия его боя ужасна, если верить Оландону и Аквину. И он слишком самодоволен, чтобы слушать кого-то ещё.

— Что задумал Кассий?

— Я не понимаю, зачем им посылать сюда эскадрилью. Какой цели это могло бы служить? — перебивает Малир.

Я возобновляю своё хождение. Может быть, я взялась за дело не с того конца. Я переключаюсь на то, что знаю о Кассие. Злой, плохой боец, лакей матери. На самом деле я знаю очень мало — следствие того, что всю жизнь избегала его.

Оландон говорит:

— Он всегда был одержим одним из наших родственников. Знаменитым Татум. Тем, который убил всех этих Брум.

Он сглатывает под пристальным взглядом Джована.

— Татум Ронсин? — спрашиваю я, сердце ускоряется. — Или Татум Фринческа?

— Татум Ронсин. Это определенно тот мужчина, о котором он говорил. Кассий всегда говорил о нём на тех немногих тренировках, на которые приходил. Он будет использовать тактику этого Росина. Он не знает ничего другого, и не будет слушать тех, кто знает лучше. И никогда не слушает. Вот почему мы ещё не победили, — фыркнув, он скрещивает руки.

— Брумы считают каждую встречу войной, а мы считаем её битвой, — я цитирую свои учебники истории. — Каждая битва — это всего лишь щепка в доспехах врага. При достаточном количестве слабых мест защита разрушается, и мы побеждаем.

— Что это? — спрашивает Джован.

— Цитата Ронсина, нашего прапрадеда. Он запомнился самым результативным периодом войны против Гласиума. Кассий упрям и неопытен. Оландон прав, он будет придерживаться того, что знает, он слишком глуп и тщеславен, чтобы слушать других. А он знает только тактику Ронсина, — говорю я в оцепенении. — Я просто не знаю, какую из стратегий Ронсина он будет использовать.

Оландон становится рядом со мной.

— Ронсин провёл тысячи битв. Он правил, наверно, пятнадцать перемен.

— Семнадцать, — говорю я с разочарованным взмахом. — Что мы знаем? Армия, возможно, уже здесь, но держится в стороне. Три гонца пропали. И здесь есть долина, в которой может скрываться небольшая, специально подобранная сила, которая легко сможет ускользнуть от внимания королевской армии.

Я смотрю на карту, проводя пальцем по долине. Иду вдоль стола, следуя по траншее вниз к центру Гласиума. Мои глаза продолжают путь по прямой траектории после того, как долина сглаживается и превращается в обычную неровную местность этого мира. У меня пересыхает во рту. Ужас подкатывает к моему желудку, пока тошнота не начинает одолевать меня. Я прикрываю рот, когда Джован хватает меня за локоть.

— Татум Ронсин запомнился не только своей гениальностью. Он также был отмечен как один из самых безжалостных лидеров нашего времени, — я сглатываю и встречаю бешеный взгляд Джована. — Не стоит удивляться, что такой план понравился Кассию, — шепчу я.

— Что такое? — требует ответа он.

— Была одна конкретная битва, — закрыв глаза, произношу я. — Двадцать четвёртая революция Великой Войны. Небольшой отряд лучших воинов Ронсина пробрался мимо армии Гласиума, и…

— И перерезали женщин и детей, пока мужчины воевали, — заканчивает Оландон.

Джован сжимает рот в мрачную линию. Мы долго смотрим друг на друга.

— Ты уверена? — спрашивает он.

Я беспомощно смотрю на него снизу вверх.

— Как много людей они бы отправили? — Джован ходит вокруг стола, изучая карту под разными углами.

— В последний раз это была Элита. Личная стража Татум, — я смотрю на своего брата.

— Обычно их двенадцать, — говорит Оландон.

— Лучшие и самые смертоносные воины Осолиса. Их нельзя недооценивать, — повторяю я.

Я не понаслышке знаю, насколько они искусны.

— Чёрт.

Джован отворачивается. Проводит рукой по волосам.

— Ты должен развернуть какую-то часть мужчин. Немедленно, — говорю я.

— Погодите, — прерывает Драммонд. — Откуда мы знаем, что Татума права? Мы не можем развернуть людей. Нам нужен здесь каждый дозорный!

Роско отрывает взгляд от стопы бумаг.

— На позиции находится тот же Сектор, что и в 24-ю перемену Великой Войны, — говорит он.

Каждый из нас знает, что это значит.

— Это слишком удобно, — Джован озвучивает наши мысли.

— Даже если я ошибаюсь, риск того не стоит. Мой дядя — безнравственный, ужасный монстр. Он будет наслаждаться этим. Это будет его минутой славы, — тихо говорю я.

Поднимается Осколок.

— Наша основная проблема — время. Отряд, который мы пошлём, должен быть небольшим и быстрым. Нет смысла разворачивать половину армии. Мы не успеем туда вовремя.

— У нас есть знание местности, — говорит Джован, переходя к карте. — Это должно помочь силам, которые мы отправим поймать их.

— Сколько мужчин Брум удерживают замок? — спрашивает Оландон.

Джован отдаёт приказ, и через несколько мгновений прибывает Малир. Король повторяет вопрос Оландона.

— Пятьдесят шесть, мой Король, — отвечает он.

— Уровень навыков? — вмешиваюсь я.

— От низкого до среднего, — решает он.

— Недостаточно.

Оландон качает головой.

— О чём ты думаешь, братец? — спрашиваю я.

— С каким количеством людей из Элиты ты можешь справиться, — спрашивает он.

Я быстро прикидываю.

— С двумя, если они не нападут одновременно. После усталость сделает меня лёгкой добычей для третьего.

Я слышу удивлённые возгласы по поводу моего признания. Эти люди знают, на что способна Мороз, но я сомневаюсь, что они понимают, насколько хороша Элита. Они тренируются часами каждый день. Во многих случаях бой выигрывают не столько их навыки, сколько выносливость.

— Двоих беру на себя, — говорит Оландон. — А эти мужчины, — спрашивает он, указывая жестом на членов бараков.

Я жую губу.

— Возьмут пять на всех, — неуверенно говорю я.

— В общей сложности восемь, — бормочет Оландон, поворачиваясь к Ашону. — Ашон очень хорош. Я думаю, он сможет справиться с одним из Элиты.

— Ашон должен быть здесь на случай неудачи Джована, — говорю я, при этой мысли поднимается желчь. — Рон и Малир могли бы сравниться с ними в мастерстве, но кто тогда будет командовать армией? — спрашиваю я Джована.

Король смотрит на лежащий перед ним план сражения.

— Их подчинённые могут взять командование на себя. Не идеально, но это можно сделать.

Оландон всё ещё хмурится.

— Слишком ровно, на мой вкус, — бормочет он.

— Не забывай о пятидесяти шести мужчинах, — напоминаю я ему.

— Они будут мертвы ко времени, как мы туда доберёмся, — говорит он. — Они дадут нам время, но не остановят Элиту.

— Конечно, — нетерпеливо говорю я. Кто-то восклицает позади меня. — Но убийство пятидесяти шести человек всё равно требует затрат энергии. Они будут уставшими.

— Ты не пойдёшь, Олина, — говорит Джован. — Есть другие люди, которых я могу отправить.

— Моя сестра их Татума, — сердито говорит Оландон. — Её присутствие и моя поддержка могут заставить Элиту остановиться простым приказом.

Сомневаюсь, но ради вида я согласна с ним.

— Я стоял здесь и слышал, как она сказала, что может справиться с двумя из них. Если они не нападут на неё одновременно! — рычит он в лицо моему брату. Он оглядывается на меня. — Ты, блять, не пойдёшь!

Я чувствую, как вспыхивают мои щёки, когда я кричу в ответ.

— Кто ещё может пойти, если не я?

Я дергаю его вниз, и наши глаза оказываются на одном уровне. Я в такой ярости, что мне всё равно, что я проявляю на несколько порядков меньше уважения к лидеру Гласиума.

— Если ты не примешь этот план на сто процентов, то все, кого ты видишь каждое долбаное утро за завтраком, умрут, — жёстко говорю я. — Это важнее, чем ты или я.

Джован тяжело дышит и, кажется, вспоминает, где он находится. Он вырывается из моей хватки и начинает сердито ходить кругами по палатке. Он настигает моего брата.

— С каким количеством человек вы восьмером можете справиться? — требует он.

Оландон выпрямляется.

— Я считаю, что у нас есть все шансы победить Элиту. Если мы с Олиной будем сражаться вместе, мы сможем уничтожить почти половину из них.

— Я не приняла это во внимание, — ворчу я.

Я поворачиваюсь туда, где стоят Осколок, Лёд, Вьюга, Малир и Ашон, пытаясь подавить свою ярость.

— Вы готовы это сделать? — отрывисто уточняю я.

Они смотрят на меня так, будто я сошла с ума, раз спрашиваю. Я воспринимаю выражения их лиц как согласие.

— Что, если их окажется больше, чем вы ожидаете? — спрашивает Драммонд.

Я вскидываю руки вверх, пока мужчины обсуждают эту новую точку зрения.

— Мы тратим время, — говорю я.

— Мы просчитываем последствия, — отвечает Джован. — Потому что я знаю, что ты, чёрт возьми, этого не сделаешь.

Я сжимаю челюсти, чтобы скрыть своё возмущение, пока мужчины разговаривают. Я поддерживаю шагающего по палатке Джована, обмениваясь с братом ничего не выражающими взглядами. В середине их беседы я вспоминаю о своем Флаере. Моё предложение быстро отметается. Я просто разрушу наш эффект неожиданности. Я хочу сказать им, что внезапность бесполезна, если мы не успеем вовремя, но сдерживаю себя.

Проходит некоторое время, прежде чем я понимаю, что в палатке воцарилась тишина. Все стоят. С таким же успехом они могли бы сидеть. Над ними возвышается массивная фигура Джована.

Он смотрит на меня. Я бросаю на него взгляд в ответ.

— Это, похоже, действительно единственный способ учесть оба исхода.

Яте шумно сглатывает, когда Король Гласиума бросает на него взгляд.

Джован излучает угрозу. Я удерживаю его взгляд. Я понимаю, что дело не только в моём уходе. Ему в лицо смотрит его прошлое. Чтобы отпустить меня, он должен признать, что всё может закончиться как с Кедриком, его матерью или отцом. С другой стороны, он знает, что я достаточно опытна, чтобы отправиться туда, и знаю Элиту. Он знает, что должен спасти и защитить оставшихся женщин и детей. Но это слишком много, чтобы один человек мог вынести. А Джован уже вынес больше, чем положено. Я не позволю ему нести вину за решение послать меня, если я не вернусь. Несмотря на оценку Оландона, я знаю, каковы шансы нашей группы бойцов на победу над Элитой. Моя истинная цель — дать женщинам и детям в замке достаточно времени, чтобы спастись. Я двигаюсь к нему, смутно осознавая, что в комнате есть и другие. Они часть фона, размытые и незначительные.

— Это мой выбор.

Я кладу ладонь на его руку и выдерживаю его опасный взгляд. Опасный для всех, кроме меня. Он никогда не причинит мне боли. Похоже, это сделаю я.

— Мы не можем управлять судьбой друг друга, Джован. Бесполезно пытаться. И из всех судеб, которые можно контролировать, я не могу представить более трудной, чем твоя и моя. Ты знаешь, что мы должны спасти тех, кто всё ещё в замке.

Я одариваю его язвительной улыбкой. Поражение в его глазах ужасает. Выражение, которое я не считала возможным для Джована. Невыносимо видеть такую печаль на лице несгибаемого мужчины.

— Я вернусь, — шепчу я только для него.

Затем его лицо оказывается прямо передо мной.

— Мой Король, — раздаётся голос.

Я хмурюсь как в тумане. Я не могу пошевелиться.

— Мой Король, — повторяет голос.

Это Рон. Рон говорит. Я моргаю, глядя в голубые глаза Джована, которые, кажется, переживают точно такие же смутные мысли, как и я.

— Что, — тихо отвечает Джован, не двигаясь ни на сантиметр.

Его тёплое дыхание щекочет мою кожу.

— Солати здесь, — говорит Рон.

Все замирают. Никто не издаёт ни звука. Я изучаю глаза Джована.

— Рон, — мягко говорит Король. — Ты сопровождаешь Татуму назад в замок. Малир, введи Рона в курс дела.

Мои плечи опускаются, когда напряжение покидает их.

Не время расслабляться.

Я оказываюсь в его объятиях, и его губы прижимаются к моим, достаточно сильно, чтобы оставить синяки. Мне этого недостаточно. Я тянусь вверх и хватаюсь за его руки, чтобы удержать равновесие, и поднимаюсь на носочки. Он издаёт низкий звук в груди и обхватывает меня рукой за талию, крепче прижимая меня к себе. Неужели это будет последний раз, когда я прикасаюсь к нему? Он отпускает меня, но не раньше, чем прижимается губами к моему уху, его светлая щетина царапает мою кожу.

— Ты вернёшься, — приказывает он.

— Да.

Я старательно избегаю взгляда брата, когда отхожу от Короля.

— Ну и дела, — говорит Драммонд.

— Как это должно работать? — громким шёпотом спрашивает Лёд. — Он такой большой, а девчушка такая маленькая.

После этого раздаётся громкий шлепок и смешки.

Я задаюсь вопросом, смогу ли я избежать всех взглядов в этой палатке. Возможно ли, что советники больше потрясены нашим поцелуем, чем новостью о том, что была замечена армия Солати?

— Вот, — говорит Джован.

Он отходит в дальний угол и достаёт два коротких меча. Я осторожно беру их, в горле комок.

— С-спасибо, — неуверенно говорю я.

Это единственный раз, когда я не буду пытаться сопротивляться желанию бежать. Я спешу выйти из палатки. Чья-то рука дёргает меня назад.

— Твоя вуаль, — говорит Оландон.

Я поднимаю на него глаза и вздрагиваю от увиденного осуждения. Теперь я предательница и шлюха. Я поспешно вытаскиваю материал из своей туники и надеваю её и ободок на голову, а затем убегаю, оставив Джована на милость его ворчливого совета.

На поле боя царит суматоха. Стоит густой смрад страха.

— Что происходит? — спокойным голосом спрашиваю я.

Осколок отвечает.

— На Великом Подъёме стоят, наверное… двести человек. Они не двигаются, просто смотрят. Как будто… — он прерывается.

— Как будто они что-то задумали? — спрашиваю я.

Армия Солати даёт Элите время вырезать всех людей, которых я узнала за последние три сектора. Кассий пытается отвлечь Короля Гласиума от настоящей игры.

— Так мало? — замечает кто-то позади меня. — У них нет шансов.

Своим комментарием человек показывает свою неопытность. Это будет напряжённая борьба.

— Может быть, они прячутся или всё ещё подходят, — отвечает другой.

— Возможно, из-за задержки они не могли прокормить всех.

Где-то там, наверху, стоит Кассий и с усмешкой смотрит на нас. Надеюсь, он видит меня. Надеюсь, он чувствует, как сильно я хочу остаться и выпотрошить его, медленно, кусочек за кусочком. Но, к его огромному счастью, наша встреча снова откладывается.

— Нам нужно идти, — говорю я, перекрывая шум.

Я не могу снова заговорить с Джованом, иначе, боюсь, моя решимость рухнет.

Семь избранных мужчин толпятся вокруг меня, когда я направляюсь к краю лагеря. Я знаю, что Осколок будет зорко следить за любыми признаками нападения на меня. Я дохожу до линии деревьев и снимаю вуаль. В течение нескольких драгоценных мгновений я окидываю взглядом поле битвы. Я задыхаюсь от увиденного и делаю непроизвольный шаг назад. Когда тебе рассказывают — это одно. Когда ты видишь своими глазами — совсем другое.

Мой народ здесь. Армия моей матери! Они стоят высокие и прямые, в идеальном строю, отчего аккуратные ряды палаток между нами выглядят беспорядочной кучей. Армия представляет собой грозную и непробиваемую силу.

Любой здравомыслящий правитель гордился бы этим.

Почему же тогда все мои мысли о Короле Гласиума и о прощании, которое я так и не подарила ему?

ГЛАВА 20

Мы возвращаемся в замок совершенно другой дорогой. Группу ведёт Рон, задавая убийственный темп. В отличие от вялой прогулки с кавалерией, здесь мы ввосьмером мчимся по самой глуши Гласиума, останавливаясь лишь у редких ручьев, чтобы попить ледяной воды.

Моя ярость на план Кассия подстёгивает мою скорость, намного превышая ту, на которую я обычно способна. Почему мы не поняли это раньше?

Проходит несколько часов, и мы по очереди подаём сигналы, замедляя темп до ходьбы, чтобы перевести дух. Я привыкаю к движению двух коротких мечей, пристёгнутых к моим бёдрам. Я понимаю, что неважно, устанет ли Элита, убив стражу замка, от бега по дороге мы устанем не меньше. Санджей и Вьюга передают нам еду, когда мы замедляем шаг. Мы съедаем по несколько кусочков, часто потребляя еду для поддержания выносливости.

Малир поднимает руку, и мы медленно останавливаемся. Я понятия не имею, где мы находимся, но я верю, что Рон способен доставить нас туда, куда нужно, максимально быстро.

— Мы должны отдохнуть, — он бросает на меня взгляд.

Я проглатываю свой первоначальный отказ и осматриваю группу. Вьюга и Санджей выглядят так, будто готовы упасть. От остальных раздаётся хор жалоб, но я продвигаюсь вперёд.

— Малир прав. От нас не будет никакого толку, если мы прибудем измотанными, — я поворачиваюсь к Рону. — Где мы?

— На границе Первого Сектора, — мгновенно отвечает он.

Мы так близки к Шестому! Я с трудом подавляю стон по поводу задержки.

— Мы отдохнём час и затем продолжим движение, — велю я.

— Отдохните хорошенько, — говорит Малир. — Силы нам понадобятся. Я видел, как сражается эта Элита. Мы должны быть начеку. Я подежурю с Роном.

Я слушаюсь его, выбираю дерево, на которое можно облокотиться. Я сосредотачиваюсь на шершавой, холодной коре позади меня, пока не погружаюсь в тревожное оцепенение.

Я смотрю на маленького мальчика, стоящего передо мной. Это Камерон, маленький сын делегата Томи. Я улыбаюсь, гадая, какой невинно-вежливый вопрос он задаст сегодня. Он не улыбается в ответ. Я хмурюсь. Его глаза расширены, испуганы. Я понимаю, что его рот открыт в беззвучном крике. Пытаюсь подойти к нему, но мои ноги увязли. Смотрю на них и вижу, что я прикована к земле! Я встречаюсь взглядом с глазами юноши: на его горле появляется красная полоса. Меня охватывает ледяной ужас, когда из разреза на его шее льётся кровь.

Настаёт моя очередь кричать, когда Харе, член Элиты, который сломал мне ногу столько перемен назад, выходит из-за спины Кама. Мальчик падает на землю, мёртвый и с остекленевшими глазами.

Я начинаю вспоминать свой кошмар, хватаясь за шею в том месте, где она, видимо, приняла неудачное положение.

— Татума.

Меня трясёт рука.

— Что? — хриплю я в лицо Санджея.

— Пора идти.

Я оглядываю усталые лица, мой страшный сон всё ещё преследует меня. Мне под кожу закрадывается сомнение. Эта группа изможденных бойцов собирается сразиться с лучшими бойцами Осолиса?

Рядом со мной приседает Осколок.

— Не позволяй им заметить это выражение на твоём лице. Им станет лучше, когда мы снова начнём двигаться. Ты знаешь, что чувствуешь себя хуже, когда у тебя есть только пара часов то тут, то там.

Я сглаживаю выражение своего лица и встаю, морщась от боли в мышцах.

— Конечно, — говорю я сдавленным голосом.

На этот раз задаёт темп Лёд, начиная медленно. Мои ноги громко стучат по земле позади него, но по мере того, как небо начинает светлеть, мои бегущие шаги скользят по холодной, твёрдой земле, а сердце начинает бешено биться в груди. Вскоре я узнаю главный проход между Первым и Шестым Секторами и ускоряюсь, чтобы бежать рядом со Льдом. Жители Внешних Колец разбегаются с нашего пути, распознав серьёзность на наших лицах. Они, должно быть, недоумевают, почему Мороз мчится через Кольца с компанией из членов казарм, людей Короля и Солати. Когда мы мчимся по менее населённому Среднему Кольцу, я ускоряю шаг. Неужели Элита уже прошла здесь? Пробрались ли они сюда ночью? Как они это сделали? Украли ли они одежду и выдали себя за Брум?

Я веду за собой остальных, покидая главную дорогу только для того, чтобы свернуть на случайный короткий путь, который я успела найти за время своего пребывания здесь. Я стискиваю зубы и сильнее толкаю ноги, чувство усталости исчезло. Мною движет чистая решимость.

Я буду там вовремя.

Я оглядываюсь и вижу Осколка и Оландона по обе стороны от себя, а остальные — в сотне шагов или больше. Я останавливаюсь на краю жилищ ассамблеи, чтобы подождать их, шагающих неровной шеренгой.

Когда я продолжаю движение, меня за руку хватает Малир.

— Сначала план, — он ловит ртом воздух.

Я прищуриваюсь, глядя на него. Гадаю, сказал ли Джован Малиру, что планирование — не мой конёк. Возможно, все знают, что я предпочитаю делать, а потом смотреть на последствия.

— Нам нужно попасть в замок, — говорит Осколок.

Ну, очевидно. Я едва сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза.

— Поскольку их численность ограничена, сомневаюсь, что они оставят стражу, — предполагает Оландон. — Они будут искать и подавлять.

— Нам нужно больше информации, — говорит Осколок.

— Войти, собрать информацию, — огрызаюсь я. — Понятно.

Я поворачиваюсь на пятках и ухожу, не дожидаясь, чтобы проверить за мной ли остальные.

Мои ноги скользят в сторону замка по мощёной дорожке. Что, если я ошибаюсь? Что, если я оставила Джована в одиночку сражаться с армией моей матери? Сначала на Брум обрушится дождь стрел, затем две армии столкнутся, и начнётся настоящее кровопролитие. Сколько сотен людей погибнет? Что, если я неправильно оценила стратегию дяди Кассия? Моё сердце заколотилось в груди от всех этих опасений. Мои колени подгибаются. Смогу ли я вынести жизнь, если Джован умрёт?

Я смутно различаю дом Санджея и Фионы. Фионы там нет. Все беспомощные члены ассамблеи находятся в замке. Я издаю громкий стон, вспоминая, что моя подруга беременна. Этот звук привлекает обеспокоенный взгляд Вьюги слева от меня. Бедный Санджей, наверное, сходит с ума.

Пока мы приближаемся к замковой решётке, мои глаза оценивают окружающую обстановку. Ничего необычного, кроме того, что ворота открыты, хотя должны быть закрыты. Где все тела?

— Брат, — спрашиваю я, доверяя его зрению, хотя моя вуаль снята.

— Путь чист, — отвечает он, ничуть не запыхавшись.

Я продвигаюсь вперёд, сохраняя ровный темп, замедляясь лишь по мере того, как поднимаюсь по гигантской лестнице к входу.

Одна из тяжёлых дверей приоткрыта.

— Что насчёт псарни? — шепчет Вьюга, предлагая альтернативный маршрут.

Малир жестом указывает Льду и Рону, которые отходят в сторону, чтобы проверить этот путь.

Через пару минут они приседают рядом со мной. Каура и Лео рысью бегут за ними.

Каура оставляет Рона и садится рядом со мной. Я рассеянно глажу её, нетерпеливо поглядывая на двух мужчин.

— Дверь псарни открыта, но двери на второй этаж и в главный коридор заблокированы. Должно быть, они поставили что-то с другой стороны, — отрывисто сообщает Рон, глядя на Лео.

Я прислоняюсь спиной к камню замка и наклоняюсь вперёд, чтобы заглянуть сквозь вход. Я подаю сигнал Льду, и он бросается в полумрак коридора. Остальные быстро следуют его примеру, а Малир движется сзади.

Замок устрашающе тих.

— Что-то не так, — говорит Санджей, повторяя мои мысли.

Не слышно писка детей, не слышно смеха женщин. Нет ни лязга, ни криков, ни звона разбитых тарелок и бокалов. Нет ни единого звука, к которому я привыкла за последние полперемены.

— В обеденный зал? — спрашиваю я Оландона.

Он это обдумывает.

— Или туда, или на тренировочный двор.

— В обеденном зале только один вход, — шепчу я. — Легче охранять и защищать, чем двор.

Рядом с тронным столом есть зал заседаний, но он не связан с остальной частью замка. Насколько я знаю, не связан.

Мы движемся шагом к сердцу замка, каждый мужчина в группе напряжён и готов к битве. Я вздрагиваю от скрипа ногтей Кауры по камню. Тяжёлые шаги Санджея звучат как падающие кирпичи. Но я прощаю его рассеянность, видя, как напряжены его глаза.

В поле зрения вырисовывается арочный проход. Без охраны. Пятеро дозорных лежат без движения, их позы неестественны и согнуты. Зияющие раны подтверждают их смерть. Малир быстро осматривает их на предмет признаков жизни. Командир смотрит прямо на меня, серьёзно покачивая головой.

Я осматриваю пространство в поисках других тел. По моим подсчётам, здесь должен быть ещё пятьдесят один человек.

Я делаю осторожные шаги в сторону арочного проёма. Почему-то мне вспоминается, как я впервые прошла здесь, расстроившись из-за слишком толстых стен, которые не позволяли разглядеть трон снаружи. С тех пор я узнала, что это было сделано для защиты. Так что убийца не мог выстрелить в Короля из коридора, но это означало, что теперь мне придётся полагаться на свой слух. К этому я уже привыкла. Мы задерживаем дыхание, напрягая все силы, чтобы услышать хоть что-то, хоть что-нибудь, чтобы сказать нам, что наша семья по-прежнему жива.

Хныканье ребёнка.

Я подношу дрожащий кулак ко рту и бросаю на Санджея полный надежды взгляд. Мой мозг мечется в поисках какого-нибудь плана. Нам нужно знать, во что именно мы ввязываемся, но очень высока вероятность того, что в попытке заглянуть через вход для ястребов, нас заметят по пути на крышу. И кто знает, кто погибнет, пока мы будем тратить время, пытаясь получить лучший обзор?

Я предлагаю остальным отступить в разветвляющийся коридор.

— Я пойду первой, — говорю я. — Нам нужно узнать больше, прежде чем вступать с ними в бой. Я войду одна. Слушайте внимательно, что я говорю, я постараюсь передать любую информацию, которую смогу, не вызывая их подозрений. Если их будет слишком много, вам нужно будет придумать другой план. Возможно, Элиту можно будет выманить на тренировочный двор и там пристрелить.

Малир сглатывает.

— Король снимет с меня голову, если я позволю тебе войти одной.

Я невесело ухмыляюсь.

— Малир, ты видел меня в драке. Ты знаешь, что Джован доверяет моим суждениям. И скоро ты ко мне присоединишься. Мы сохраним элемент неожиданности.

Он узнаёт в моих словах приказ и коротко кивает. Я достаю свою вуаль из-под туники и встряхиваю её.

— Со своей вуалью ты ничего не увидишь, — говорит Оландон.

— Это не будет проблемой, — отвечаю я. — Я должна войти в вуали, иначе они сразу же убьют меня. Будьте готовы. Без сомнений это закончится кровопролитием.

Я смотрю в глаза мужчин, все они верные друзья.

Напоследок я смотрю на Оландона.

— В твоих глазах огонь, братец, — замечаю я с мрачной улыбкой.

— И лёд в твоих, — отвечает он.

Я киваю остальным и накидываю вуаль на голову. Мне нужно задержать Элиту, чтобы получить у них информацию. Вид Татумы заставит их остановиться.

— Ждите моей команды, если только они не убьют меня сразу же, — инструктирую я.

— Будь аккуратна, девчушка, — говорит Лёд.

Я выпрямляюсь, моргаю, пока не получается различить угол зала, в котором мы сгрудились. Затем, оставив мужчин позади себя, мягкими шагами направляюсь к арке. Я думаю о том, что ждёт меня по ту сторону, и моё тело начинает гудеть.

Я Татума Осолиса, и я собираюсь защитить своих врагов от моего народа.

Я прохожу под массивным изогнутым входом в обеденный зал. Плечи прямые, шаги размеренные. Мои органы чувств сосредоточены. Мои уши улавливают вздохи и крики большой группы людей. Звук высокий. Это кричат женщины или дети. В моих костях поселяется облегчение. По крайней мере, кто-то ещё сохранил жизнь. Звуки доносятся из дальнего конца зала, где обычно сидят дозорные, дальше всего от платформы у трона.

Большая часть моего внимания сосредоточена на остальной части зала. Точнее, на жужжании выпущенной стрелы.

Жужжание меня не настигает. В отличие от голоса. Того, который я ненавижу.

— Как неожиданно, Татума Олина. Рад, что у тебя всё хорошо. В течение последней половины перемены мы боялись, что ты в плену или мертва, — по комнате разносится голос Харе. Моего мучителя.

В моих ушах звучит глубокий голос Джована: «Чушь собачья». Если бы только так было принято вести в игре в Осолисе.

— Действительно, Харе, — я говорю холодным, отстраненным тоном. — Ты будешь рад сообщить благоприятные новости моей матери, — я скрываю отвращение и продолжаю: — Я знаю, что армия Татум ждёт в Оскале, но не ожидала увидеть здесь Элиту.

Я поворачиваю голову на его голос, поглядывая по сторонам. Здесь, по меньшей мере, семь силуэтов. И я слышала стук ног по камню. Не знаю, есть ли ещё Элита или это испуганно шарахаются женщины и дети.

— Мы пришли перерезать ассамблею Короля, — отзывается он.

Его честность удивляет меня. Я гадаю, какую реакцию он от меня ждёт. Продолжай говорить, Олина.

— Кассий всегда был фанатом тактик Татум Ронсина. Тем не менее, вам повезло, что я прибыла раньше, чем вы успели последовать его приказу, — скромно говорю я.

Продолжаю размеренно идти по залу. Моё сердце замирает. Их здесь больше двенадцати. Драммонд был прав. Либо Элита расширилась, либо они привели подкрепление.

— Повезло — интересный выбор слова, Татума, — говорит он, не обращая на меня внимания, опуская моё имя в конце титула.

Я усмехаюсь.

— Ты смел, чтобы оскорблять меня, Элита. Или глуп. В любом случае, это многое говорит мне о ваших приказах.

Солдат напрягся, несомненно, злясь, что выдал себя.

— Как поживала моя мать, когда ты в последний раз видел её? — я вздыхаю и прикрываю рот рукой, когда мужчина дёргается. — Прошу прощения, Харе, надеюсь, я не оскорбила твои хрупкие чувства вопросом. Я слишком долго пробыла в Гласиуме, и мои манеры Солати страдают от отсутствия практики.

Вопросы были верхом дурных манер.

— Ваша мать процветает, как всегда. Сильна и прекрасна.

Я прикусываю внутреннюю сторону щеки, чтобы не рассмеяться.

— Без сомнения, ты подчеркнул слово «прекрасная» из-за вуали, которую я ношу.

Позади меня начинает плакать ребёнок. Я взмахиваю рукой в воздухе, отступая в сторону, чтобы оказаться спиной к скамейкам, а не к женщинам и детям. Если они выстрелят в меня, я не хочу уклоняться от стрелы, которая может попасть в одного из испуганных Брум позади меня.

Один из членов Элиты стоит в нескольких метрах справа от меня.

— Возможно, тебе будет интересно узнать, что я обнаружила причину своего пребывания под этой материей.

Я слегка взмахиваю материалом. Моё время вышло. Если у нас есть хоть какой-то шанс победить Элиту, мы должны знать, сколько их, и мы должны застать их врасплох. Что может быть лучше, чем шокировать их?

— Может быть, ты хочешь, чтобы я поделилась этим секретом с тобой? — спрашиваю я.

Я чувствую их интерес в большей мере, чем слышу или вижу его.

— Не могу винить тебя за любопытство. Это загадка, — говорю я. — Я сама была очень разочарована, обнаружив доказательства, что моя мать была, — я делаю драматическую паузу, подыскивая подходящее слово, — неосмотрительна.

— Обвинить Татум — значит умереть, — выкрикивает другой из Элиты.

— Сдержаннее, сдержаннее, — говорю я. — Он должно быть новенький, Харе, — я прислоняюсь спиной к столу. — И вряд ли имеет значение, убьете ли вы меня, потому что у вас уже есть приказ, или вы убьёте меня за клевету на мою мать.

— Я хотела бы, чтобы вы кое-что увидели, прежде чем казните меня от имени моей матери.

Я тянусь к вуали, ожидая ощутить парализующий страх. В конце концов, это первый раз, когда я открываюсь группе моих собственных людей. Вместо этого я чувствую холодную, расчётливую месть. Когда Элита увидит, уже будет неважно, убьют ли они всех в этом зале. Потому что один из них заговорит. Осолис не похож на Гласиум. Если я умру сегодня, я обеспечу гибель своей матери.

Я готовлюсь к нападению, но солдаты совершенно неподвижны — более любопытны, чем я думала они будут. Без суеты я стягиваю с головы вуаль и смотрю, как она падает на пол. Затем я с насмешливой улыбкой смотрю на пялящихся мужчин, которых я боялась в детстве.

Я поджимаю губы.

— Ваша реакция более забавна, чем я ожидала.

Я слышу вздохи, доносящиеся от ассамблеи, расположившейся сбоку от меня. Шум на мгновение отвлекает меня. Я забыла, что Брумы тут.

— Мороз? — говорит кто-то.

— Это Мороз!

— Тихо! — ревёт Харе.

Брумы мгновенно затихают.

— Боже мой, обретите уже приличия, — я с интересом оглядываюсь вокруг. — Вас пятнадцать, — объявляю я сильным голосом. — Вижу, Кассий решил, что былой численности Татум Ронсина не хватало соответствующей силы, — я киваю на нескольких из Элиты. — Четверо у арки кажутся немного молодыми, чтобы быть в Элите, — говорю я, морща нос.

— Ты грязная полукровка! — рычит мужчина слева от Харе.

Бровек, если я правильно помню.

— Ох, мы всё ещё об этом, — спрашиваю я. — Давайте не забывать, кто изначально сотворил эту грязь.

От признаков их злости я улыбаюсь. Переношу вес на другую ногу, крепко хватаю выбранное оружие.

— Ты смеешь, — говорит Харе.

— Харе, — говорю я. — Заткнись, блять.

Сомневаюсь, что он знает, что означает этот термин, но по тому, как искажается его лицо, я могу сказать, что он догадался, что это оскорбительно. Я ухмыляюсь, дразня его.

— Как бы мне ни хотелось снова услышать твои крики, у нас есть работа. Как только мы разберёмся со всеми, мы дадим сигнал армии Татум к атаке, — говорит он.

Я слежу за его взглядом. Один из Элиты, новенький, держит факел. Похоже, Кассий добавил свой собственный уникальный поворот к стратегии Татум Росина. Они собираются зажечь огонь, но где?

Харе кружит вокруг меня, сцепив руки за спиной. Его лицо изрезано морщинами. Если я позволю его возрасту обмануть меня, я умру через секунду.

— Представляю, как красиво загорятся тела жалких солдат, которых мы убили, — говорит он. — Интересно, смогут ли жители деревень учуять запах горящей плоти?

То, что он озвучил их задание, показывает, насколько он уверен в успехе сил Солати.

Теперь я знаю судьбу оставшегося пятидесяти одного стража. Это ещё один извращённый поворот в плане Солати.

— Брумские дикари прогнутся, и мы перебьём их всех до единого. Но сначала… — он наклоняется. — Я убью тебя. Потом Брум позади тебя. Хорошее маленькое посланнице для Короля зверей, если он переживёт битву.

Я позволяю своим плечам поникнуть, сделав себя маленькой. Аквин бы мне аплодировал.

— Ты можешь оставить меня в живых и дать ложный отчёт матери, — умоляю я, когда он делает полшага вперёд.

Сколько раз я ждала этого момента? Кипя от ярости, с покорно склонённой головой в комнате пыток матери.

Он запрокидывает голову и смеётся. Я наношу удар. Я решила пойти по-простому. Это больше, чем он заслуживает.

Харе падает на пол, его голова поворачивается так сильно, что в последний момент он видит балочный потолок королевского зала, хотя остальная часть его тела обращена в противоположную сторону.

— Сломанная шея за сломанную ногу.

Пожимаю плечами, глядя на шокированные лица Элиты. Я обращаю своё внимание на Бровека, второго командира.

— Ты… — начинает он.

— Брат, — кричу я в сторону каменной арки, перебивая Бровека.

Это возымело желаемый эффект. Элита замирает на месте. Они могут не подчиняться моим приказам, но, возможно, теперь, когда Харе мёртв, мой брат сможет достучаться до них. Несколько человек сзади ещё обмениваются ошеломлёнными взглядами. Я бросаю быстрый взгляд на женщин и детей позади. Некоторые из них в плохом состоянии, но они живы.

Я ухмыляюсь Оландону, когда он входит и перешагивает через труп Харе. Он встаёт позади меня и чуть правее. Демонстрация уважения.

— Сестра, ты была занята, — отмечает он.

— Ты знаешь меня, Ландон, — я наклоняю голову к оставшейся Элите. — Мне просто интересно, скольких ещё мне придётся убить, чтобы сообщение дошло до каждого.

— Скольких ещё нам придётся убить, Татума Олина, — он с поклоном поправляет меня. — Со многими из них я давно хотел разобраться.

— Ну, я хочу Бровека, — говорю я, скрещивая руки на груди.

— Как пожелает моя Татума, — говорит он.

Я почти смеюсь над его показухой, пока не замечаю, что он бросает тайный взгляд на группу женщин и детей. Кого он ищет?

— Командор Оландон, — говорит Бровек с глубоким поклоном. — У нас нет приказов относительно вас. Вы полноценный, а не полукровка. Отойдите в сторону, и вам не причинят вреда.

— Твоя Татума неполноценная, — вызывающе говорит Оландон.

Я смотрю, как Бровек приобретает нездоровый оттенок фиолетового.

— Возможно, в итоге нам не придётся его убивать, — шепчу я брату.

Мы обмениваемся ухмылками, и на его лице нет страха. Так же, как и на моём лице. От предвкушения у меня по позвоночнику пробегают мурашки. Прошло так много времени с тех пор, как у меня была возможность хорошенько подраться. Если мне придётся начать это, то я заберу как можно больше людей.

Бровек обращается к Элите:

— Не навредите сыну Татум. Взять его живым. Убить полукровку.

Один из Элиты делает шаг вперёд, и я напрягаюсь. Его лицо мне знакомо, и я пытаюсь вспомнить его имя. Я стою, готовая к атаке, когда Солати опускается передо мной на колени, склонив голову.

— Татума Олина, есть те, кто не согласен с правлением Татум. Ваше наследие — ничто по сравнению с преступлениями вашей матери.

Риан. Мужчину зовут Риан. В прошлом он был милостив ко мне. Он позволил мне сбежать из Комнаты Пыток, когда мог преградить мне путь.

Он продолжает:

— Позвольте мне сражаться на вашей стороне, чтобы помочь исправить зло, которое я причинил вам.

Я кладу руку на его плечо.

— Риан, я помню тебя. Ты сделал всё возможное, чтобы облегчить мои страдания.

Он откидывает назад свою тёмную голову и смотрит на меня.

— Ты можешь встать и сражаться рядом со мной, чтобы восстановить свою честь, — заявляю я.

Он встаёт и движется к другой стороне от Оландона. Я не позволю ему сражаться позади меня.

Новенькая женщина из Элиты движется к нам. В передней части её туловища появляется меч. Молодая женщина с ужасом смотрит на меч, а затем падает вперёд, соскальзывая с оружия. Солдат перерезает ей горло, чтобы закончить работу, и возвращается в строй, кивнув Бровеку.

— Кто-нибудь ещё? — спрашивает Бровек у Элиты.

Я чувствую напряжение в мускулистых фигурах остальных членов Элиты. Вот оно. Возможно, ещё кто-то мог бы присоединиться к нам, но после смерти своего товарища, ни один боец не осмелится на такое. Теперь в Элите осталось двенадцать человек. А с Рианом нас стало девять.

Оландон придвигается ко мне.

— Как в старые добрые времена? — спрашиваю я.

— Именно так, — отвечает он.

Я поворачиваю голову к арке, когда Бровек отводит одну из своих ног назад, чтобы оттолкнуться в атаке.

Я встаю на носки, ноги на ширине плеч, кулаки плотно сжаты и прижаты ладонями к талии.

— Сейчас! — кричу я.

ГЛАВА 21

Мои чувства одновременно расширяются и сужаются, фокусируясь на атакующей меня Элите, в то время как остальные мои люди врываются в дверной проём, чтобы присоединиться к бою.

Женщины и дети прижимаются к стене в дальнем конце обеденного зала.

Я приседаю, когда приближается Элита.

Меч Малира высоко занесён, и он бросается в бой в истинно брумской манере. Солати передо мной на мгновение замирают, но быстро восстанавливают движение. Они изящны там, где Брумы могучи, но не менее смертоносны.

Не говоря ни слова, Элита перемещается в более выгодное положение. Бровек и трое других бойцов окружают Оландона и меня, а ещё двое бросаются на Риана в нескольких метрах позади меня. Оставшиеся шесть членов Элиты сталкиваются со стеной моих людей, которых тоже шестеро. Это битва один на один для моих друзей. Я думаю о том, что будет, если мы не добьёмся успеха, и понимаю, что мы должны победить.

Начинается танец.

Оландон переходит через переднюю позицию, а я кружусь слева от него. Это начало схемы, которую нам вдалбливали с тех пор, как мы впервые смогли запомнить цепочку действий. Тип боя, которому не учил никто, кроме бывшего бойца Элиты, нашего тренера — Аквина. Эта техника — совершенно случайная, непредсказуемая цепочка движений — заученная наизусть, невидимая и неслышимая никем, кроме Аквина, Оландона и меня. Элита понятия не будет иметь, что мы делаем.

Я держусь ниже, и воздух смещается всего в нескольких пальцах от моей головы, когда удар проносится мимо. Бровек — один из нескольких членов Элиты, окружающих нас. Он оправляется от удара моего брата, но не готов к моему высокому удару.

Шаг назад. Высокий удар.

Я сталкиваюсь с одним из менее опытных бойцов и рискую взглянуть на своих друзей. Они все ещё на ногах, хотя Санджей уже получил удар и пошатывается.

— Прикройте Санджея! — кричу я остальным.

Мы с Оландоном меняем схему на три приёма. Я злобно ухмыляюсь, глядя на шок на лицах моих противников. Держу пари, они никогда раньше не испытывали ничего подобного. Аквин был одним из лучших бойцов, которых когда-либо видели Солати. Он гений.

Я ставлю ногу на согнутое колено Оландона и отталкиваюсь от него, нанося вращающийся удар ногой в лицо Бровека. Крик боли Вьюги отвлекает меня, и я отшатываюсь назад от удара, но моё тело продолжает цепочку движений. Оландон хихикает, даже когда бьёт головой в лицо мускулистую женщину. Несомненно, он помнит, как Аквин воспитывал нас, пока последовательность действий не стала автоматической. Моя мантия скрывала многие из его синяков в детстве. Я никогда не была так благодарна за уроки, как когда переходила от одной техники к другой.

Мы не только сдерживали четвёрку Элиты, но и настигали их.

— Скоро, — ворчит Оландон.

— Скоро, — соглашаюсь я.

Скоро настанет время доставать оружие. Один из бойцов Риана крутится слишком близко, и я выбиваю из-под него ноги. Я взглядом встречаюсь с глазами Риана на долю секунды, прежде чем он вонзает свой меч под руку противника.

Я оцениваю состояние нашей группы, когда притворно отхожу, чувствуя, как Оландон сдвигается точно в то же время.

— Сейчас, — командую я.

Я освобождаю свои два коротких меча.

Никакой печали по окружающим меня Солати нет. Либо я и моя семья, либо они. Они закаленные воины, и у них был выбор. Они просто сделали неправильный выбор. Они лик яда моей матери и должны быть вырваны из сердца Осолиса.

Женщина-солдат вскрикивает, когда я рассекаю заднюю часть её колена. Я гримасничаю от того, что рана нанесена исподтишка. Полагаю, это не имеет значения. Она скоро умрёт. Оландон стонет позади меня, получает удар и сбивается с ритма нашего боя. Я выжидаю, а затем кручусь, погружая меч в правое плечо противника. Если мне повезёт, это проделает дыру в его лёгких. В худшем случае он замедлится.

Мы восстанавливаем нашу последовательность, на один меч меньше.

Крик пронзает воздух. Это кричит не мой человек. Оландон добивает женщину, которую я обезвредила перед этим. Я быстро оглядываюсь.

Все шестеро моих людей сражаются с оставшимися тремя бойцами Элиты. Остальные трое мертвы на полу у их ног. Каура и Лео стоят перед сбившимися в кучу женщинами и детьми, оскалив зубы и подняв головы.

Я отпрыгиваю назад, когда Бровек почти настигает меня сокрушительным ударом по голове, который, вероятно, вырубил бы меня. Я оцениваю то, что только что увидела, продолжая двигаться. Каждый из моих людей замедляется, но Вьюга и Санджей оба ранены. Я быстро прихожу к решению.

— Санджей! Выведи женщин и детей наружу, — приказываю я.

Я не понимаю, услышал ли он меня, но один из членов бараков кричит «Иха», позволяя мне понять, что он уходит. Я снова улыбаюсь, вкладывая дополнительную энергию в свои толчки.

Я едва чувствую порез в боку. Он может быть маленьким, а может быть и большим. Моё тело воспринимает его как неопасный для жизни. Кровь брызжет на меня, когда я подношу меч к горлу второго, менее опытного бойца Элиты. Это тот, кому я надеялась предложить амнистию. Молодой человек падает, зажимая залитую кровью шею. Я моргаю, чтобы избавиться от выражения его лица. Он знает, что сейчас умрёт. Он боится.

Аквин в моём сознании требует, чтобы я нанесла следующий удар. Я игнорирую голос и перехожу к следующему. Из четырёх наших противников осталось только двое: Бровек и неизвестный Солати средних лет. Позади меня раздаётся стон. Другой из Элиты держит Риана в удушающем захвате. Риан бесполезно хватает его за руку.

— Перерыв, — говорю я.

Оландон меняет свою стойку, чтобы сдержать обоих оставшихся бойцов. Он использует большие, режущие движения. Это лишь временная мера.

Я подхожу к противнику Риана сзади и втыкаю меч в основание его черепа. Мгновенная смерть. Риан падает на колени, и быстрый взгляд убеждает меня, что с ним всё будет в порядке, как только он переведёт дыхание.

Я жду сигнала Оландона за ним.

Малейшая искра надежды вспыхивает во мне. Осталось всего пять членов Элиты. Только двое остались на Оландона, Риана и меня. Трое на всех остальных. Раздаются триумфальные крики, когда Рон убивает ещё одного бойца. Но он подставляет сам себя. Противник вонзает кинжал ему в бок. Осколок вскакивает с диким рёвом и вступает в жестокий бой с единственным солдатом.

Бросив взгляд на арку позади них, я понимаю, что Санджей не смог увести женщин и детей. Я быстро понимаю его затруднительное положение: другой бой идёт слишком близко к арке. Он стоит наготове на случай, если кто-то из врагов оторвётся от своего поединка и путь откроется. Уязвимый Брума находится ближе к месту действию, чем мне бы хотелось.

Оландон видит меня и смещается на позицию. Я проскальзываю назад, но мой удар встречает воздух, так как Бровек, видя, что их судьба вершится на его глазах, отделяется от группы, оставляя своего товарища в одиночестве противостоять нам троим.

Я задыхаюсь от боли.

— Риан, займи здесь моё место.

Риан шагает к моему брату, когда я отхожу. Рискованно оставлять Оландона с тем, кому я не доверяю, но я знаю, что Бровек что-то задумал, и эта пара сможет справиться с одиноким Элитой.

Я бегу за Бровеком, когда он направляется к другому бою. Неужели он надеется присоединиться к двум другим и объединиться? Мой пересохший рот ещё сильнее пересыхает, когда он полностью огибает место, где двое из его отряда всё ещё сражаются с пятью моими людьми. Бровек прыгает мимо большой драки возле арки, разя мечом женщин и детей, которые визжат от ужаса. Моя вялая пробежка превращается в спринт. Санджей направляется к нему, подняв свой меч. Но Бровек поворачивается на пятках и исчезает в арке.

Я вбегаю в коридор, не отставая от него, и смотрю то влево, то вправо. Моё внимание привлекает вспышка движения. Бровек тянется вверх и берёт со стены горящий факел, а затем исчезает на лестнице на второй этаж.

Мне становится плохо, когда я понимаю, что он задумал. Он собирается подать сигнал!

Но куда он направляется?

Рон сказал мне, что другая лестница заблокирована, так что Бровек не пытается оторваться от меня. Он пойдёт туда, где сигнальный огонь будет наиболее заметен, где должны быть свалены тела, на крышу! Солдаты матери либо успели изучить план, либо запомнили его. Но я уже давно живу в этом замке. Я знаю, что поймаю его, особенно без факела, который меня бы замедлил.

Когда я огибаю угол и сталкиваюсь с массивной дверью, меня охватывает ужас. Я упираюсь в неё всем весом своего тела, но безрезультатно. Дверь не двигается! Я слышу смех Бровека с другой стороны, когда я несколько раз ударяю плечом в дверь. Этого не может быть!

— Слава твоей матери будет жить дальше, — слова звучат приглушённо, но каждое из них отзывается в моей душе.

Я нажимаю обеими руками на дверь, из меня вырывается крик. Эта лестница — единственный путь на крышу. Рон сказал, что другой путь уже перекрыт. К тому времени, как мы прорвёмся, Бровек уже разожжёт огонь. И, конечно, мой Флаер остался в Первом Секторе, потому что здесь он только замедлил бы меня в беге.

Мой разум мечется. Люди, которых я любила, умрут. Все Брумы, которых я оставила сражаться в Первом Секторе, Джован, советники, Аднан и Соул. Я прижимаю тыльную сторону ладони ко рту, желчь обжигает мои внутренности. Как только Кассий покончит с Брумами, он направит все усилия армии на Ире, уничтожая мирный народ, который я так хотела защитить. Наверняка Кассий уже убил Джимми.

Имя рыжеволосого мальчика сдвигает блок в моём сознании.

Джимми не использовал лестницы.

Я пролетаю обратно по коридору и уворачиваюсь от размашистого удара меча Вьюги. В зале осталось только двое из Элиты.

— Олина, что? — кричит кто-то.

Я не отвечаю, в панике разглядывая стены. Тут только несколько гобеленов, которые покрывают всё расстояние от пола до потолочных балок. Надеюсь, Фиона была права, когда говорила мне, насколько прочно они прикреплены к каменным стенам. Думаю, скоро я это узнаю.

Я пытаюсь сжать в руках грубый, тяжёлый материал, но он не даёт мне достаточно прочной опоры, помогающей забраться на потолок. Если я погибну, добравшись до крыши, остальные не успеют помешать зажечь сигнал. Бровек, должно быть, уже на полпути туда. Я бегу к внешнему краю ковровой дорожки. Так будет легче держаться за край. И начинаю карабкаться вверх по стене, от падения меня спасает только то, что я крепко держусь за гобелен матери Джована. Балочные потолки в обеденном зале высокие, в пять раз выше Лавины.

Внезапно я чувствую благодарность за свою маленькую фигуру. Кто знает, какой вес может выдержать ткань, прежде чем стержень, удерживающий её на месте, оторвётся? Но, как и говорила Фиона, материал надёжно держится на камне, ничуть не дрогнув. Я почти у цели. Мои руки горят от усилия, с которым я тяну вес своего тела вверх, не иначе как от многочасового лазания по канату в тренировочном сарае Аквина.

Не могу выбросить из головы мысль о том, что Джован в одиночку противостоит смертоносной армии Солати. Я не могу его подвести.

Добираюсь до верха и смотрю через плечо на балку, крепко сжимая гобелен. Отсюда расстояние между стеной и балкой кажется больше. Но я нахожусь на метр или около того выше положения балки. Я встречалась и с более низкими шансами.

Я отталкиваюсь от стены.

ГЛАВА 22

Я почти рыдаю от облегчения, отчаянно цепляясь за деревянную балку, но мои пальцы не смогут держать меня долго. Я вишу почти в пятнадцати метрах над полом обеденного зала, подвешенная за одну из самых маленьких конечностей моего тела.

Мой разум твёрд. Я справлюсь.

Я полностью доверяю своей сильной правой руке, когда ударяю левой рукой по перекладине. Моя правая следует за ней. Я раскачиваюсь из стороны в сторону и смещаюсь. В мгновение ока я использую импульс, чтобы поставить оба предплечья на перекладину. Дальше всё просто. Я должна верить, что Бровек ещё не там, иначе всё, что я сделала, было напрасно. Я отгоняю мысли о том, что огонь взял своё, пока встаю на ноги.

Я отказываюсь верить, что всё закончилось. Вход для ястребов справа от меня. Я бегу вдоль балки. С этим у меня нет проблем. Она гораздо прочнее и надежнее, чем крыши во Внешних Кольцах.

По мере приближения я оцениваю вход для ястребов. Вход представляет собой люк, который обычно открывается под весом ястреба, но его можно открыть и снизу. Я взбираюсь по диагональной решётке и подтягиваю к себе большую потолочную дверь с помощью прикрепленной к ней толстой верёвки. Я морщусь от шума, который открываясь производит дверь. Бровек услышит меня, если он уже там.

Из того времени, что я провела на крыше, я знаю, что вход для ястребов окружен металлическими перилами, защищающими дозорных на крыше замка от случайного падения. Не так давно я прислонялась к ним, ожидая доклада Ире. Теперь я буду использовать эти вертикальные перекладины, чтобы подтянуться.

Я напрягаюсь, чтобы дотянуться до перил через дверь, сохраняя при этом устойчивое положение на балке. Не получается. Я держусь одной рукой за верёвку люка и поднимаюсь на цыпочки. Мои ноги всё ещё на решётке, но тело неуверенно кренится над пустым пространством. Я шарю пальцами по прохладной поверхности перил.

Тянусь дальше, вставая на одну ногу на перекладине.

Моя правая рука наконец-то смыкается вокруг прута. Этого достаточно. Я отпускаю верёвку из левой руки и свешиваюсь в пустое пространство, полностью полагаясь на правую руку на поручне крыши, чтобы поддержать себя. Я протягиваю левую руку и быстро нахожу соседний прут.

Без веса, который мог бы притянуть его вниз, люк под моими ногами поднимается, помогая мне, когда я пробираюсь руками по перилам, моё тело раскачивается подо мной.

Пока я с трудом поднимаюсь вверх, в поле зрения медленно появляется крыша. Я вскарабкиваюсь на твёрдую каменную крышу и вбираю увиденное.

Я рада, что Харе случайно предупредил меня, потому что вид более чем пятидесяти убитых мужчин, сваленных в кучу, тревожит меня на каком-то глубоком, невыразимом уровне. Тела разбросаны между стульями, столами и палками. Поверх них набросаны кучи одежды. Всё, что может загореться, создав мощный сигнал. Этот огонь будет виден за много миль — как и предполагала Элита.

В этот момент я вижу Бровека, занятого зажиганием факелов, на другой стороне. Я беззвучно перелезаю через барьер и направляюсь к нему. Если мне удастся застать его врасплох, всё может закончиться в считанные секунды. Я просто хочу, чтобы этот кошмар закончился.

Я не знаю, что его насторожило. Вероятно, превосходные инстинкты, которые в первую очередь возвысили его до такого положения. В любом случае, он поворачивается ко мне. Его лицо меняется от потрясения к сосредоточенности за считанные секунды. В следующие несколько мгновений он переводит взгляд с моего стремительного приближения на несколько зажжённых факелов, находящихся в его распоряжении. Я понимаю его краткое раздумье так, как если бы я была на его месте. И часть меня поздравляет его с выбором, когда он берёт в руки единственный пылающий факел, в то время как другая часть ненавидит его за это. Он решил разжечь огонь, прежде чем вступать в бой.

Но он слишком медлителен. Без всякого изящества и плана я бросаюсь на него и с грохотом падаю на землю. Я борюсь с одышкой, пока Бровек поднимается на ноги и снова тянется к факелам.

Я освобождаюсь и делаю выпад в его сторону. Он не успевает дотянуться до факелов и вместо этого наносит жестокий удар ногой в живот. Я откатываюсь в сторону и ударяюсь о каменную балюстраду крыши. Вени, я не могу быть прижата к стене человеком такого размера, как Бровек.

Я опускаюсь на колени, но падаю от его кулака, когда он проносится передо мной.

— Не так уверенна, когда здесь нет твоего брата, делающего большую часть работы, — рычит он.

Я закидываю ноги за голову, выгибаясь назад, и вскакиваю на ноги, испугав запыхавшегося мужчину. Мы оба восстанавливаемся после гонки. Мои руки всё ещё горят от подъёма.

— Ты не будешь зажигать этот сигнал, — говорю я. — Отступи, и я позволю тебе жить.

Он язвительно смеётся.

— Я лучше умру.

Он повторяет свои слова и бросается в атаку. Я поворачиваюсь в сторону, и мы принимаемся за дело. Я теряюсь в автоматических движениях своего тела. Ничто не имеет значения, кроме как остановить его.

Он ударяет меня в бок. Меня насквозь пронзает боль, напоминая о порезе. В ответ я наношу перекрёстный удар по уже опухшему глазу. Во мне нет надежды. Я не допущу этого, потому что мы с лидером Элиты абсолютно равны, пока танцуем по крыше. Я подрезаю его левую ногу и смотрю, как она подгибается. Он задевает мой подбородок верхним ударом.

Я бросаюсь вперёд и подбираю его упавший кинжал, отбрасывая зажжённые факелы подальше от наваленных позади меня тел. Бровек рычит от ярости, когда я опускаюсь ниже, перенося вес на пальцы ног.

— Ты сдаёшься? — спрашиваю я.

Он издаёт возмущенный рёв и бросается на меня. Я переставляю ноги в ответ на его уклонение.

Мне не стоило беспокоиться. Я в шоке наблюдаю, как Бровек поскальзывается на неосвещенном креплении факела, падая грохочущей кучей мускулов, обмотанных шнуром, прямо на пылающий огонь другого факела. Его одежда загорается, и оранжевое пламя быстро распространяется, пока он перекатывается с боку на бок, пытаясь освободиться от огня. Он кричит от боли, выкрикивает непристойности, раскидывая ноги и руки в разные стороны.

Это худший страх Солати: сгореть заживо.

Я стою между Бровеком и сигнальным костром и просто смотрю, как он судорожно пытается сбить пламя, лижущее его тело, срывая с себя одежду. Через некоторое время ему удаётся угомонить огонь, но со своего места я вижу, что большая часть его тела покрыта волдырями.

Бровек в изнеможении падает на настил крыши. Мне этого недостаточно. Схватив кинжал, я вскакиваю на его дымящуюся фигуру, прижимаю его руки по бокам к ногам.

— Отвали, грязная шлюха, — хрипит он.

Я не подчиняюсь своему тщеславию из-за произнесённых слов.

Я погружаю кинжал в его желудок и выдёргиваю его. Кислота и вытекающая желчь должны начать действовать немедленно. Один из самых медленных и мучительных способов умереть. Огонь тоже мучителен, но он быстр.

Я думаю об этом, пока Бровек корчится подо мной. Двадцать минут — это слишком долго, чтобы он остался жив. Я слегка привстаю и вскрываю зияющую линию между его бедрами слева направо, удостоверяясь, что перерезана артерия.

— Твоя мать должна была… убить тебя, — задыхается он.

Теперь, когда он недееспособен, я разрешаю себе несколько слов.

— Я могла бы сказать то же самое о твоей, — говорю я.

— Я должен был раздавить тебя, когда ты была…

Он прерывается, когда я вскрываю артерии в обоих бедрах и надавливаю на рану на животе. Его глаза закатываются от боли. Я грубо пинаю его, пока он не приходит в себя, а затем приседаю возле его головы.

— Твои сегодняшние решения убили Элиту.

Я смотрю на его лицо в поисках раскаяния. Его там нет.

— Твои действия на протяжении моего детства позволили мне стать тем человеком, который сегодня убивает тебя.

В его глазах мелькает страх, когда он признаёт свою судьбу.

Я притягиваю его к себе и шепчу:

— В твой последний миг я хочу, чтобы ты знал: всё, ради чего ты работал, всё, что ты пытался сохранить. Ужас, который ты принёс невинным, — он замирает от моих слов. — Всё это было напрасно. Осолис будет восстановлен.

Я перерезаю ему горло и смотрю, как его кровь просачивается на камень крыши замка. Его голова заваливается на одну сторону, когда последний вздох покидает его тело.

Я колеблюсь, прежде чем подхожу к нему и проверяю на признаки жизнь. Он действительно мёртв. Я хромаю к разбросанным факелам и тушу их, а затем перебрасываю через парапет. У меня нет ни времени, ни сил, чтобы сдвинуть все тела и мебель, но я не могу оставить факелы так близко, пока убеждаюсь, что мои друзья в безопасности. Я смотрю в сторону Первого Сектора, но отсюда я никак не смогу увидеть Оскалу. Солати не могли увидеть пламя одного факела, не так ли?

* * *

Прижав руку к порезанному боку, я прохожу под каменной аркой, опираясь на левую ногу. В какой-то момент кто-то, должно быть, ударил меня по бедру. Малир и Оландон встречают меня у основания второй лестницы и встают по обе стороны от меня. Меня пронзает облегчение, когда я выделяю оставшихся своих пятерых спутников из толпы плачущих и белолицых женщин и детей. Рон бледен. Его ранили ножом, и он определенно не должен стоять. Сомневаюсь, что кто-нибудь осмелится указать ему на это. Риан стоит в стороне, собравшиеся Брумы обходят его стороной. Я их не виню.

Я жестом велю Оландону и Малиру идти вперёд, и они покидают меня, чтобы помочь раненым. Мой брат помогает Грете, которая была сильно избита, лечь на скамейку. Малир нежно обнимает плачущую Садру.

Мы справились. У меня на глаза наворачиваются слёзы. Мы спасли их.

Раздаётся звук.

Сначала я хмурюсь. Размышляю над шумом, когда меня подталкивает вперёд давление позади меня.

Всё ещё в замешательстве, я поднимаю взгляд и вижу Оландона, мчащегося ко мне. Малир поворачивает голову, и его глаза расширяются от… гнетущих мучений? Некоторые женщины прикрывают рты, а у других они широко открыты, как у Камерона в моём кошмаре.

Почему я не слышу криков? Я опускаю взгляд на своё тело, тупо фиксируя, что там есть что-то, чего не должно быть.

Острый край меча. Меча Солати.

— Миссия выполнена, — голос шепчет мне на ухо.

Окружающий шум возвращается. Мой брат ревёт, а я опускаюсь на колени, наконец, понимая, что меня сразили мечом. Кровь пульсирует в моей голове, а по краям моего зрения ползёт чернота. Позади меня лязгает оружие. Оландон с кем-то сражается. Кого мы упустили? Что, если есть другие?

Крыша!

Я опускаю одну руку на землю и мрачно смотрю в охваченные паникой глаза Осколка.

Мне нужно кое-что ему сказать. Сигнальный огонь. Его нельзя зажигать.

— Убедись, — вырывается у меня, но изо рта вытекает что-то мокрое.

Ржавый вкус говорит мне, что это кровь.

— Никто не попадёт на крышу, — задыхаюсь я.

Руки опускают меня на пол, моя голова катится по плечам, больше не контролируемая мной.

— Не говори, Олина, — раздаётся мягкий голос.

Вьюга?

— Крыша, — снова выдавливаю я.

Большая рука гладит мои волосы. Лицо Малира расплывается надо мной.

— Кто-то уже идёт туда. Шшш, сейчас.

Я расслабляюсь, и тёмные пятна начинают соединяться. Я слышала, что боль от таких ран мучительна. И я понимаю, что это значит — я ничего не чувствую. Я должна сказать своим друзьям, как сильно я их люблю, но мой рот не работает. Я должна попытаться обнять Оландона — может быть, попросить его передать близнецам, как мне жаль.

Джован никогда не узнает, что я чувствую. Я слишком долго ждала, чтобы признаться себе, что люблю Короля Гласиума. Моё внимание сосредоточено на одинокой слезе, которая катится по моему виску. Он никогда не узнает, что я готова умирать снова и снова, лишь бы убедиться, что он в безопасности.

Эта мысль хуже, чем все остальные вместе взятые.

ГЛАВА 23

Что-то прохладное протирает мою кожу.

— Ты самый сильный человек, которого я знаю.

Мягкие голоса шепчут мне в волосы, бормоча обеспокоенные слова. Почему они волнуются? Как бы я хотела их успокоить.

— Что с ней?

Кто-то должен мне помочь. Кровать в огне. Я ворочаюсь с боку на бок, пытаясь выбраться, но кто-то обложил меня каменными кирпичами, чтобы прижать к месту. Я не могу пошевелиться. Я кричу о помощи.

— Лихорадка, мой Король.

Кто-то плачет навзрыд. Звук издаёт женщина. Это моя мать. Мой разум настолько затуманен и слаб, что я не узнала её.

— Прошло немало времени, — шепчу я.

Плач прекращается. Мой рот на мгновение искривляется, прежде чем всё переходит в изнеможение.

— Ты плачешь из-за меня? — хриплю я.

Неужели моя мать всё-таки любит меня? Наконец-то я понимаю, что она не хотела этого делать, ей пришлось.

— Мороз, это я. Ты очнулась?

Мороз? Знакомое слово. Кто говорит? Я не успеваю произнести знакомое слово, прежде чем снова погружаюсь в темноту.

Прохлада вернулась. По моей коже регулярно проводят тканью. Моё тело не принадлежит мне. Неоднократные попытки открыть глаза остаются без результата.

— Пожалуйста, вернись ко мне, Лина, — говорит он.

Дрожащий поцелуй прижимается к моему лбу. Или, может быть, это я дрожу. Тепло его дыхания приятно контрастирует с холодной водой. Я вздыхаю, наклоняя голову в его сторону. Я люблю этого человека. Жаль только, что я не могу вспомнить его имя.

— Ты видел это? — срывается мужской голос. — Она пошевелилась!

— Я видел это, брат, — подтверждает более молодой голос.

Я рада, что у этого мужчины есть кто-то, кто заботится о нём.

Всегда темно.

Я осознаю причину — мои глаза закрыты. Такое простое движение, но оно мне не под силу. Я не могу вспомнить, пробовала ли я его раньше, но разочарование знакомо, как будто это происходило уже несколько раз.

— Почему она не просыпается? — спрашивает голос.

— Шшш, любимый. Ты сделал всё, что мог. Она должна захотеть вернуться.

Я хмурюсь при этом. Конечно, я хочу вернуться. Там есть кто-то… мужчина.

Джован.

Мои губы дёргаются в улыбке. Это имя мужчины. Я хочу произнести его вслух, чтобы вспомнить, как оно ощущается.

— Джо… — говорю я.

— Тише, Малир. Она пытается заговорить.

Я не могу собрать достаточно влаги во рту, чтобы очистить пересохшее горло. Мне нужно произнести имя.

Я вырываю имя через потрескавшиеся губы.

— Джован.

ГЛАВА 24

Я поднимаю руку и потираю слипшиеся веки. Где я? Моя рука дрожит, и я опускаю её на бок, чтобы сосредоточиться на полном открытии глаз. На это уходит много времени. Окружающее меня пространство размыто в серо-черную кашу.

Что-то сдвигается рядом со мной, напугав меня настолько, что комната резко оказалась в фокусе. Я дёргаюсь в кровати и сдерживаю удивлённый крик, когда боль пронзает спину до самых рёбер.

Боль преобладает над тем, что меня разбудило. Я руками неуклюже расстегиваю ночную рубашку. Моргаю и смотрю на бинт, обмотанный под моей грудью. Неловкими движениями я нащупываю источник боли. Судя по зуду в спине, у меня там тоже рана. Кто-то пронзил меня насквозь? Мой мозг пульсирует, пока я пытаюсь вспомнить подробности.

Я глубоко дышу, моя голова кружится. Пытаться вспомнить — явно плохая идея.

Я опускаю взгляд вправо, и дыхание перехватывает в горле. Джован. Я поднимаю руку и провожу по тёмным теням под его глазами. Он крепко спит. Слёзы наворачиваются на глаза, и из меня вырывается измученный всхлип. Я прикусываю больную губу, чтобы не издать ни звука, и провожу пальцами по его лицу. Мои плечи сотрясаются, слёзы безудержно текут по щекам и падают на волосы. Я думала, что больше никогда его не увижу. Эту отчаянную мысль я вспоминаю без усилий. Интересно, как долго он здесь пробыл? Достаточно долго, чтобы до мозга костей поддаться усталости. Он выглядит обеспокоенным. Хотя я никогда не наблюдала, как он спит, так что нет возможности узнать, хмурит ли он обычно брови.

Мой плач, в конце концов, будит его. Я смотрю, как он открывает глаза. Он сонно улыбается мне, хмурый взгляд на мгновение исчезает. Но вскоре возвращается реальность.

— Лина?

Он в мгновение ока оказывается на коленях. Я морщусь от толчка, который он передаёт кровати. Рана в спине, определённо, совпадает.

— Лина? — повторяет он.

Я облизываю губы, пытаясь заговорить. В этот раз я не могу выдавить его имя.

— Не пытайся говорить, просто отдыхай, — говорит он, одна его рука нависает над моей головой, а другая неподвижно лежит поверх моего живота. — Ты действительно пришла в себя? — с недоверием спрашивает он.

Он обводит комнату испуганным взглядом.

— Что мне сделать? Что тебе нужно?

Если бы у меня остались хоть какие-то силы, я бы улыбнулась его панике. Но я просто хочу, чтобы он подошёл ближе и никогда не уходил. Мне кажется, что я мечтала об этом целую вечность.

— Воды, — решает он, отступая от кровати.

Я закрываю глаза, пока он ищет воду.

Он бросается ко мне с другой стороны.

— Нет! Лина, очнись, — шепчет он.

Мои глаза закрыты и не могут открыться. Голова касается моей головы. Поцелуй прижимается к моему виску.

— Мне нужно, чтобы ты очнулась.

Его мольба заставляет мои веки открыться, и я поднимаю голову, чтобы посмотреть на него.

— Оставайся в сознании, — приказывает он.

Он направляет струйку воды мне в горло, и это всё равно, что почесать зудящее место одним пальцем. Он, наверное, видит это на моём лице.

Я почти плачу, когда он убирает прохладную жидкость.

— Шшш, детка. Всё в порядке. Я не хочу давать тебе слишком много. Ты была так больна.

Я прощаю его. Но только потому, что он даёт мне то, что я хочу. Его руки, обнимающие меня.

Рыдания сотрясают моё наполненное болью тело. Я не грущу. Я так счастлива, так благодарна за то, что нахожусь здесь, с ним. Это, а также крайняя усталость, которая подобна одеялу, настолько тяжёлому, что я не могу его поднять.

— Джован, — шепчу я.