Мечты сбываются

Глава 6

Мери с сожалением убрала в шкаф чудесное синее платье и достала взамен разукрашенный цветами хлопковый костюм. Наградой за это был одобрительный взгляд Клайва, которым он встретил ее, когда она спустилась к нему с перекинутой через руку меховой накидкой, напоминающей доломан. Он помог ей надеть ее и подал бокал шерри, который наполнил перед самым выходом из дома.

— Красивое платье, — сказал он, оглядывая ее. — Когда я подъезжал сегодня к дому, мне пришло в голову, что я должен был предупредить заранее: для этих танцулек в «Тритоне» люди не одеваются, как на банкет. Но потом понял, что вы, вероятно, спросите совета у Леони или Нелли, и любая из них развеет ваши сомнения по поводу стиля одежды. Между прочим, как идут дела с рукописью?

Она принялась рассказывать о работе, и они говорили о книге, пока Клайв не принял бокал из ее руки, сказав, что им уже пора отправляться — клуб находится несколькими милями дальше Портсмута.

Мери собиралась насладиться поездкой. Насколько она могла судить, это было прелюдией к еще одному волшебному вечеру с Клайвом. На сей раз он сам пригласил ее, и раздумывать, принимать ли приглашение, даже не пришлось. Мысль о том, что она — всего лишь замена Леони, конечно, отрезвляла ее, как и воспоминание о необъяснимой злобной выходке этой девушки, мимоходом постаравшейся испортить ей все удовольствие от вечера. Но она не позволит этому случиться.

Ей было бы достаточно просто молча сидеть рядом с Клайвом, наблюдая, как по обе стороны мимо проносятся деревья, — дорога шла через лес. Но вскоре стемнело, и тогда деревья утратили свой объем, от них остались одни не слишком правдоподобные силуэты, подсвеченные фарами машины.

Клайв спросил ее о Клэр, о том, как прошел их разговор через океан. Заказав звонок для Мери, он больше не проявлял интереса к нему, но теперь осведомился:

— Как вашей сестре понравилась Америка? Когда она собирается вернуться?

— Она не уверена, вернется ли вообще.

— Вот как? А когда она уезжала, вы догадывались об этом?

— Я надеялась, что Клэр все же вернется, но, судя потому, что она сказала мне, она планирует поселиться у моей приемной матери и остаться там, если только добьется разрешения.

— Понятно. И как это повлияло на ваши собственные планы? Я имею в виду далеко идущие?

— Мои? О… Мне придется отправиться в Бирмингем, когда я закончу с делами в Кингстри.

Он повернулся к ней:

— Мысль о Бирмингеме пугает вас?

— Да, немножко.

— Тогда зачем туда отправляться?

Затем, — медленно сказала Мери, — что это лучшая замена моей жизни с Клэр, какую я только могу придумать. Я могла бы вернуться в Лондон и поселиться там в одиночестве или же снять комнату в общежитии. Но оба варианта не по мне. Я хочу, чтобы кто-то нуждался в том, что получается у меня лучше всего, как Клэр, — по крайней мере, мне казалось, что Клэр нуждается в моем присутствии… Но потом я поняла, что это не так.

Клайв покачал головой.

— Вы едва ли могли ждать от сестры, чтобы та отказалась от своих амбиций и строила свою жизнь вокруг вашего стремления быть рядом и подставлять ей плечо всякий раз, когда груз ежедневных забот станет невыносим!

— О, но я этого и не ждала! По крайней мере, я понимаю, что у меня нет права чувствовать… ну, ту горечь, которую я чувствовала вначале. Именно поэтому я собираюсь в Бирмингем. Это единственное место, где у меня есть шанс снова ощутить, что я кому-то нужна, место, которое, я надеюсь, смогу назвать своим домом, где все со временем устроится и войдет в свою привычную колею.

— Но разве Бирмингем предложит вам подобную надежность? Жизнь с Клэр тоже казалась вам прочной и неизменной. Если вам требуется такая поддержка, почему бы не поискать ее там, где она действительно была бы постоянной? В браке, например?

— Для брака, — тихо напомнила ему Мери, — нужны двое. И в любом случае я не смогла бы выйти замуж только для обретения надежной опоры.

— Огромное количество людей женятся, имея на это куда меньше причин, — сухо возразил Клайв. — Но вы отклонили бы все, что не дотягивает до почетного звания «нежной страсти». Скажите тогда, что вы подразумеваете под «надежной опорой»?

Застигнутая врасплох неожиданным вопросом, Мери сначала заколебалась:

— Ну… я полагаю, это та «рутина», что поглощала меня в жизни с Клэр. Чувство безопасности. Занятость всякими мелочами. Абсолютная уверенность в том, что завтра будет в точности такой же день, что и сегодня, а если он окажется иным, то не хуже.

А любовь? Здесь Мери обрела твердую почву под ногами. Она сказала:

— Не могу судить об этом по личному опыту, но мне хотелось бы думать, что «надежная опора» — знать, что тебя любят не меньше, чем… любишь сама. Не обязательно ощущать при этом безопасность, порой можно даже рискнуть ею, потому что сталкиваться с неожиданностями больше не придется в одиночку. Отдавать — и получать взамен. И все делить пополам — и мелкие, и крупные вещи, и проблемы, и скуку. От брака я надеюсь получить именно это.

Она бросила взгляд на Клайва, ожидая его комментария. Но он довольно долго не произносил ни слова. И наконец нарушил молчание…

— Забавно, — сказал он. — Как часто вы выпаливаете лозунги, как бы родившиеся в недрах какой-то сверхразумной логической машины, тогда как у вас есть своя и очень милая головка на плечах, мисс Смит. Знаете, то, что вы считаете «любовью», лично я назвал бы обычными «узами брака» — теми узами, которые мы обретаем в семейной жизни, в которую влетаем во весь опор. — Он не смотрел на нее, но теперь повернулся к ней. — В любом случае дайте мне знать, пожалуйста, когда вам покажется, что вы нашли свою любовь, ладно? Интересно было бы посмотреть… где именно вы ее найдете.

С первого взгляда заведение с гордым названием «Тритон» отрицало любую связь с морем и моряками. Оно не скрывало своих строгих углов, кирпичей, из которых было некогда сооружено, и, лишь оказавшись внутри, можно было почувствовать себя на корабле, воссозданном до мельчайших деталей. Причем настолько правдоподобно, как уверял Мери один из шутников-завсегдатаев, что можно быть уверенным: один-двое новичков, впервые поднявшись «на борт», непременно испытывают приступы морской болезни!

Первым делом ее с Клайвом провели в офицерскую кают-компанию, где они получили напитки. Затем очень молодой младший лейтенант предложил показать Мери «корабль». Экскурсия заняла немало времени, и по мере того как она послушно переходила с «палубы» на «палубу», по пути заглядывая в «каюты» и «камбузы», не переставала благодарить судьбу, приведшую миссис Хэнкок в ее комнату как раз тогда, когда на кровати было разложено ее тонкое синее платье. Даже страшно подумать, что было бы с нею теперь, надень она его! Она содрогалась от подобной мысли, но шла еще дальше: что, если Клайв, одобривший ее окончательный выбор, как угодно тактично предложил бы ей переменить наряд, решив, что всему виной отсутствие у Мери вкуса в одежде?

Леони со своим спутником прибыли как раз тогда, когда Мери и сопровождавший ее офицер вернулись в большой салон, где уже начались танцы — то под музыку местного оркестра, то под радиолу. Леони сказала: «Привет» — и помахала рукой. На ней было коротенькое, облегающее фигуру платье с какой-то варварской на вид бижутерией, и, когда ее взгляд на мгновение упал в сторону Мери, та поняла вдруг, что на самом деле Леони даже не ожидала увидеть ее в формальном синем наряде. Нет, она была уверена, что он не пройдет критической оценки Клайвом, и этого Леони было вполне достаточно. Мери снова спросила себя: зачем?

Впоследствии она уже не смогла бы детально описать тот вечер, но очень скоро прониклась его заразительным весельем. Это был скорее всеобщий праздник, чем танцы, и всякий раз, когда музыка смолкала, находился кто-то, кто предлагал сыграть в какую-нибудь детскую игру или, для разнообразия, устроить шумное состязание.

В «Скачках» Мери даже вышла победительницей — то был уморительный конкурс, суть которого сводилась к тому, чтобы продержаться минуту на спине изображающего лошадку партнера, не уронив при этом картофелину, балансирующую на голове. Впрочем, мужчина, изображавший ее скакуна, слегка подыгрывал ей. Она давно так не смеялась, и, совершенно забыв о нападающей на нее в подобные моменты застенчивости, сама совершенно искренне несла всякую чепуху.

Танцуя с Клайвом, она вновь испытала волшебство того первого вечера с ним, и он заметил, что другие партнеры ее не привлекали. В большинстве новомодных танцев вопрос о партнере был делом случая, и здесь ей также везло. Например, когда объявили вальс с туфельками, это напомнило ей об острейшей неловкости самого первого танца в ее жизни. Тогда, как и в этот раз, она отдала одну из своих туфлей в общую кучу, из которой молодые люди быстро выхватывали по одной, что и решало проблему выбора партнера для танца. Теоретически у нее были равные со всеми шансы на танец, Но в ту ночь, когда туфли разобрали и, опознав, надели снова, две остались лежать нетронутые: ее «лодочка» в компании с неопрятным башмаком восьмого размера.

Теперь Мери уже была способна смеяться при воспоминании о стыде, который ей пришлось пережить в юности, — тогда ей пришлось, прихрамывая, пройти через всю комнату и забрать свою туфельку самой. С тех пор она научилась смотреть на вещи философски… Но так или иначе, она была по-детски счастлива когда на сей раз ее приятель, тот самый младший лейтенант, одним из первых выбрался из образовавшейся толпы с ее — никаких сомнений — туфлей в руке. Он безошибочно прошел прямо к ней и широко улыбнулся, когда она поздравила его с тем, что ему не пришлось искать владелицу туфельки методом проб и ошибок. И заявил, когда они присоединились к немногим образовавшимся на площадке парам:

— Есть один секретный способ, милая моя! Загодя нужно стараться запомнить не только лица дам, с которыми не грех и станцевать, но и их обувку, чтобы в нужный момент хватать не первую попавшуюся туфлю. Если повезет, подвернется одна из тех, что запомнил, — вот я надеялся потанцевать с вами и танцую, хотя, между прочим, это право у меня пытались оспорить.

Мери рассмеялась. Эта легкая лесть была ей приятна, даже если она и не поверила, что, пытаясь раздобыть ее туфельку, он столкнулся с конкуренцией.

— Если это правда, — поддразнила она своего кавалера, — мне, пожалуй, стоит обвинить вас в нарушении правил игры при всем честном народе. Разве вы не должны хватать первую туфлю, которая подвернется под руку?

— Ха! Подумайте-ка хорошенько. Кто, я спрашиваю, рискнет оказаться на целый танец привязанным к какой-нибудь страшиле или зануде, когда, пошевелив немного мозгами, можно заранее обеспечить себе настоящую красотку? Маленькая хитрость, «секрет фирмы» — и, оглянитесь-ка вокруг, это происходит сплошь и рядом. Вот наш главный красавчик, как вы думаете, как это ему удалось заполучить на танец вылитую Монро, за которой он весь вечер ходил как привязанный? А старина Спаркс… нет, прошу прощения, бедняге, кажется, не повезло… Ага, вон Дервент, раз на то пошло. Вы сегодня пришли именно с ним, если я не ошибаюсь? Вот и вся его благодарность: посмотрите, он танцует с той аппетитной рыженькой штучкой, с которой появлялся здесь раньше.

Мери автоматически пояснила:

— Это мисс Криспин. Они… очень давние друзья. — И, заметив ранее, что Леони не пожелала расстаться со своей туфлей, а Клайв не пошел выдергивать обувь из кучи, она рассказала об этом. — Наверное, они просто решили танцевать этот танец вдвоем.

Ее партнер уступил:

— Все может быть. Но мы, бывалые парни, держим все под контролем, поверьте мне. Хотите еще парочку примеров?

— Это не важно. Поверю вам на слово. Но таким манером нельзя обеспечить себе каждый танец. Вспомните о том, с масками, или о танце под Пола Джонса.

— М-м… С масками, конечно, уверенным быть нельзя; это не я выбираю партнершу, а наоборот, причем мое лицо закрыто и я ничего не вижу. Нечестно. Но Пол Джонс — только не смешите! Когда-нибудь слыхали выражение «не стесняется в средствах», а?

— Да, конечно, — рассмеялась Мери.

— Ну так вот, — торжественно заверил ее младший лейтенант, — это искусство, которое достигает своей высшей формы, только когда звучит правильно выбранный Пол Джонс, разве вы этого не знали? «Музыкальные стулья» и в подметки ему не годятся… Но я лучше покажу на деле, Если они не поставят Джонса еще разок, я потребую сделать это, и тогда… Понаблюдайте за мной! Только понаблюдайте!

В конце танца он предложил вновь удалиться в кают-компанию, где, как он заявил, должен сидеть, отлынивая от своих обязанностей, распорядитель вечера. Бедняга же тоже должен выпить и в промежутках наверстывает упущенное. Там-то и можно будет договориться с ним о Поле Джонсе.

Но в наводненном публикой помещении их разлучили. Клайв помахал Мери, приглашая присоединиться к его группе, а ее партнер по танцу отошел в сторону поболтать с собратом-офицером. Клайв, Леони, ее кузен и несколько других стояли неподалеку от включенного телевизора, на экране которого мелькали сцены какой-то постановки, но, кажется, никто из них не следил за развитием сюжета; хотя временами, когда в беседе наступала пауза, они все-таки оглядывались на экран. Передача шла к концу; вскоре после того, как Мери подошла к ним, телевизор показал неизбежную заключительную сцену: объятия счастливых героя и героини крупным планом; кто-то потянулся к переключателю, а кто-то еще насмешливо исполнил на губах вступительные такты «Свадебного марша».

— Надо отдать актерам должное, — заметил чей-то голос. — Интересно, как им только удается убедительно сыграть страсть, которую они на самом деле не чувствуют? Ведь они наверняка даже не вспомнили бы о партнершах, случись им больше никогда не встретиться.

— Не забывайте об актрисах. Им тоже приходится делать вид, что им все это нравится, и добиваться убедительности! — возразил другой голос, женский.

— Ладно, ладно, и те и другие, — не отступал первый говоривший. — Но как? Мне это интересно. Должно быть, сыграть такое несложно, если испытываешь друг к дружке хоть тень привязанности, а для супругов — скажем, Лантов или Оливиерсов — вообще, наверное, проще простого. Но остальные? Как им удается от души целоваться, да еще так убедительно, будь то перед кинокамерой или театром, полным зрителей?

— Если они достаточно хороши как актеры, то могут сыграть еще и не такое, вам не кажется? — осведомилась Мери, присоединяясь к разговору.

— Ну да, возможно. Впрочем, заставляет задуматься: а как ты сам поступил бы, если бы потребовалось обняться с незнакомкой и при этом выглядеть так, будто слышишь райское пение? Я хочу сказать, мое воображение буксует!

Все рассмеялись, и протяжный голос Леони посоветовал:

— А ты найди себе незнакомку, Хэм, да постарайся отточить свою технику.

Хэм — фамилии которого Мери так и не узнала — скорчил гримасу.

— Кто — я? В твердом уме? Нет, благодарю покорно! Хватит и того, что я в любой момент могу заработать пощечину от девушки, которую мне действительно хотелось бы поцеловать! Я же не стану из-за… Но его слова были заглушены дружным хохотом, и, когда смех наконец затих, Хэм решительно опрокинул в себя остатки напитка.

— У меня появилась одна мысль. Надо повидаться кое с кем… — пробормотал он и растворился в толпе.

С его уходом легкий разговор и смешки в их группе продолжались, пока кто-то не предположил, что очередной танец, по всей вероятности, будет последним или уж точно предпоследним. Гости клуба вновь потянулись на площадку, где распорядитель уже взывал к вниманию.

— После следующего танца, ребята, вы можете вздохнуть с облегчением и отправиться по домам или же остаться здесь и постараться развлечься самостоятельно. Я умываю руки, и, на мой взгляд, вы не должны жаловаться! А сейчас мы попробуем новейший, еще никем не виданный трюк с прожектором. Погасим весь свет, и вы будете ходить по залу. И пусть никто не вздумает цепляться за колонны! Короче, все ходят по залу в полной темноте, и тут включается свет. Те двое представителей обоих полов, которые окажутся в этот момент ближе всех прочих к некоему секретному квадрату на полу, считаются победителями… или проигравшими, это уж как знаете, и примут участие в особом конкурсе.

Он замолчал и, разыгрывая раздражение, оглянулся кругом:

— Не вижу бурной радости. Тогда, пожалуйста, не надо спрашивать «В каком таком конкурсе?» так, будто вам это действительно интересно!

Публика, естественно, подняла шум, и ему снова пришлось призвать к тишине.

— Это проверка на киногеничность, — объявил он. — Когда свет зажжется снова, можете заключить в объятия кто кого сможет. Но нашей паре счастливчиков придется изобразить в нашу честь заключительную сцену типичного любовного фильма, с жестами и репликами, уж как получится. Только тогда мы от них отстанем. И если кто-нибудь из вас — он округлил глаза в притворном ужасе — захочет предположить, что, если эти двое слишком увлекутся, это разобьет какие-то чуууудесные отношения, с тем же успехом может высказать это молодому Хэму, которому пришла в голову мысль о такой оригинальной затее!

Но Хэма, посчитавшего за лучшее исчезнуть, к ответу призвать не смогли. И вопреки общему мнению, что он вполне заслуживает быть самолично пойманным в злополучном квадрате пола, никто не придумал, как бы предложить это, не лишая распорядителя удовольствия организовать конкурс.

Поэтому, смеясь и протестуя, все собрались на танцевальной площадке, и с возгласом «По местам! Начали!» большой зал погрузился во тьму. Поначалу, пока глаза еще не успели привыкнуть, темнота казалась абсолютной. Затем столкновения и следующие за ними извинения шепотом стали не такими уж частыми, и вскоре уже можно было различить людей, а не просто темные силуэты. Леони проходила рядом с Мери несколько раз, как и некоторые из ее былых партнеров. Она не видела, чтобы Клайв тоже включился в игру, но однажды он прошел достаточно близко, чтобы их руки соприкоснулись. Затем он вновь исчез, и, когда после нескольких кратких вспышек, которые должны были еще немного помучить публику, свет наконец зажегся, она с облегчением увидела его на дальней стороне площадки.

Ее свет застиг где-то посредине. Несколько других девушек и мужчин стояли совсем рядом, но ее ближайшим соседом оказался ее приятель, младший лейтенант, и, когда распорядитель направился именно к ним, Мери уже догадывалась, что именно он собирается сказать.

Это он и сказал. Она и младший лейтенант, каждый ступили одной ногой в отмеченный им квадрат, и, хотя, как он пообещал, у них было время немного порепетировать, ровно через три минуты у них появится счастливая возможность «сыграть главные роли» в «изумительной и захватывающей развязке» всего вечера прямо перед «этой избранной и критически настроенной аудиторией». Такое объявление заставило почтенную публику разразиться громом аплодисментов и удалым свистом, и, когда оркестр грянул «Это глупо, но весело», Мери с партнером оказались в центре большого круга танцующих.

Парень ухмыльнулся:

— Святая правда, это вышло нечаянно! Но раз уж мы, кажется, основательно влипли, что вы скажете? Мы можем поклевать друг друга, на манер бабочек, и объявить им всем, что на этом представление завершилось. Или, с другой стороны, мы можем показать им класс, сыграть по-крупному, выдать все, на что способны. Мне все равно. Выбирать вам.

— Хорошо… — задумалась Мери, затем избрала ответ, предложенный названием мелодии. — Это глупая, но все-таки игра. И мы сами решили сыграть в нее. Так что, если хотите «сыграть по-крупному», как вы выразились, я за.

— Ну и отлично! Мы сорвем крупный куш, счастливый билет сезона, а? Значит, слушайте. Предположим, вы…

Они пустились шепотом обсуждать план предприятия, и, когда три отпущенные им минуты истекли, они были готовы предстать перед своими зрителями. Основная мысль была в том, что парень неожиданно должен был наткнуться на Мери; он постарался бы заключить ее в объятия; она бы отвернулась, сопротивляясь и заламывая руки. Неохотно уступая пылким уговорам, она бы сдалась, последовала бы немая сцена и, наконец, долгие объятия, которые должны будут, как выразился парень, «затмить огни рампы, если таковая найдется».

Именно такое упражнение Мери часто приходилось проделывать на своем первом и единственном семестре обучения в театральном институте, и, хотя знала о своих недостатках, ей тем не менее хватило таланта, чтобы сыграть простенькую сцену так, слове этого зависело ее собственное счастье.

Партнер тоже оказался по-своему талантлив хотя поначалу они намеревались сыграть свои, роли иронически, словно в самой скверной мелодраме, искренность их игры не оставляла сомнений. И да он снова, повернулся к ней в конце второго эпизода, в немом споре, изображая тот последний поцелуй, на какую-то долю секунды оба почувствовали себя настоящими, не играющими роль парнем и девушкой, вновь обретшими друг друга. А как только они разомкнули объятия, последовали не насмешливые свистки, но признательные, громкие аплодисменты. Их окружили и поздравили; им сообщили что они упускают свой звездный час: им следует работать на телевидении, на большом экране, на сцене! Как и мысль о самом конкурсе, все звучало очень глупо, но для застенчивой и робкой Мери этот ничтожный успех и краткий миг популярности показались достойной наградой.

Танец, который они заслужили своей игрой, был фокстрот, за которым последовали несмолкающие овации, потом рок-н-ролльный номер, перешедший в какой-то другой быстрый танец, и затем вальс. Никто уже не менял партнеров, и, хотя несколько мужчин предприняли попытку вклиниться между Мери и молодым человеком, никто не добился своего, пока в самом начале вальса Клайв не потрепал его по плечу и не похитил у него партнершу.

— Она пришла со мной. Моя очередь, не возражаете? — твердо сказал он. И обратился к Мери, уводя ее в сторону: — Извините за вмешательство. Не думаю, что вы нуждались в спасении. Но эти люди продолжают веселиться через силу, и, так как многие уехали, мне показалось, что и нам пора двигаться к выходу.

— Конечно. Как скажете, — согласилась она и остановилась, ожидая, что Клайв вот-вот отстранится. Но…

— Остаток этого танца я возьму на себя, — сказал он и не выпустил ее руки из своей. Она жестом поблагодарила партнера и с удовольствием подчинилась Клайву — на время этого последнего танца, в который уже никто не смог бы вмешаться. Вполне вероятно, самый последний…^:

Когда музыка смолкла, он сказал:

— Ну как, вы довольны прошедшим днем?

И она кивнула в ответ. Но по дороге к выходу все же остановилась и оглянулась. Клайв тоже остановился.

— Что такое? — спросил он.

— Ничего. Я просто подумала, не стоит ли попрощаться с лейтенантом Моретоном. Знаете, это тот самый, который…

— Да. — Клайв оглядел холл. — Впрочем, я его не вижу. Вероятно, он в кают-компании. Вы хотите вытащить его оттуда?

— Нет, это не настолько важно. — Мери показалось, что Клайв был бы слегка разочарован, если бы она предпочла настаивать. Так что ей пришлось послать свой «прощальный привет» своему дружелюбному младшему лейтенанту заочно и отойти за накидкой, пока Клайв дожидался ее в вестибюле.

В машине ей очень хотелось поговорить о прошедшем вечере, рассказать Клайву, как ей понравилась вечеринка, вспомнить о наиболее забавных ее эпизодах. В доказательство своих небольших побед она везла с собой флакон туалетной воды и саше явно нейлонового происхождения — призы за «Скачки» и за «Премьеру». Но хотя ей не терпелось поделиться полученным удовольствием с Клайвом, тот, как ей показалось, был странно неотзывчив. От подозрения, что он находит ее болтовню наивной, ее веселье понемногу пропало, и она умолкла. Сумерки выдались прохладные, но в машине было тепло, и спустя какое-то время Мери перестала бороться с дремотой. Раз или два она поднимала голову; почувствовала, когда Клайв обернул ей колени меховым ковриком. Но по-настоящему не просыпалась, пока автомобиль не остановился и их путешествие — бездарно потраченное ею на сон! — не окончилось.

Клайв вышел с нею, оставив машину перед крыльцом. Уверенно и твердо поддерживая Мери под локоть, он помог ей подняться по ступеням.

— Уильям должен был оставить для нас напитки в кабинете. Выпьете? — спросил он.

— Большое спасибо, но я уже ничего не хочу. Я отправлюсь спать, если не возражаете. — Она сама не понимала как и отчего, но прекрасно проведенный вечер рассыпался на кусочки, оставив пустоту.

— Как будет угодно. Я и сам нуждаюсь в отдыхе. Клайв выпустил ее локоть, но его рука, охватившая нижнюю стойку перил, по-прежнему преграждала ей дорогу наверх. Он выглядел уставшим, вымотанным и, после того как немногим ранее он своими односложными репликами заставил ее умолкнуть, Мери не представляла, отчего он не спешит распрощаться, пока не заговорил:

— Скажите, то представление с молодчиком Mopeтоном было всерьез?

Хмурясь, она уставилась на него:

— Это была только игра, не более! Почему это вас озаботило?

— Потому что мне показалось, что вы не играли. Игра доставляла вам чересчур много удовольствия, и, видите ли, я еще не забыл, как вы отреклись от…

— Ясно, — прервала его Мери, сжалившись. — Я сказала, что актриса из меня никудышная, и так оно и есть. Но это же ерундовая сцена, просто скверный балаган. Любой мог бы… — Она замолчала, потрясенная внезапно пришедшей мыслью. — То есть вам показалось, будто я не играю? Что мне настолько вскружила голову близость мужчины, настолько был нужен его поцелуй, что я… не упустила своего шанса?

Окаменевшая от унижения, по выражению на лице Клайва она поняла, что именно так он и думал. Но Клайв молчал. Вместо слов и без всякого предупреждения он резко притянул Мери к себе и приник своими губами к ее губам в долгом крепком поцелуе, который не требовал ответа, а попросту воплощал собой оскорбление, какое, как ей показалось, и было задумано Клайвом. Выпуская ее, он заговорил:

— Вот, это вам в придачу. В конце концов, раз уж вы так изголодались по поцелуям, что уже не думаете, на чьих глазах наслаждаетесь ими, вам следует попробовать их не раз и не два, чтобы иметь возможность сравнивать, вам не кажется?

На мгновение Мери показалось, что она вот-вот упадет без чувств. Что она могла сказать в свою защиту? Ничего, кроме банального «Как вы посмели?», и, презирая эти слова, она не разомкнула губ. То, что можно было сказать или сделать, прядет позже, только выбирай. Как всегда. Но в тот момент она чувствовала, что только одно может сохранить ей достоинство — уход, если он ее отпустит.

Он шагнул в сторону молча и сохранял молчание, пока она не дошла до поворота широкой лестницы. Тогда он обронил, — или ей показалось, что обронил, — одно-единственное слово, которое заставило Мери замереть. Но это, наверное, заняло слишком много времени: взвесить за и против, постоять, оглянуться. Ибо, когда она посмотрела вниз, его там уже не было: он ушел в свой кабинет и захлопнул за собою дверь.

Она продолжила подъем. Если он и впрямь позвал: «Мери?..» — отвечать было слишком поздно.

Остаток ночи промелькнул слишком быстро, но Мери все же поднялась в обычное время, хотя и с покрасневшими от недосыпания глазами. Дневной свет расставил все на места, и ей показалось, что сложно всерьез поверить в реальность вчерашней сцены. Однако что было, то было, и с возникшим положением предстояло как-то мириться. Предстояло встретить Клайва лицом к лицу… Снова и снова Мери прокручивала в голове слова, которые они могли бы сказать друг другу. Но в итоге решила, что станет действовать в зависимости от того, как поведет себя Клайв. Потому что наступление утра утвердило ее в одном — она ни словом не намекнет о вчерашнем, если только он сам не заведет об этом речь. И, спускаясь по лестнице, Мери не могла знать, что не заслуженное ею презрение совсем скоро поблекнет по сравнению с тем, которое она сама навлечет на свою голову, прекрасно понимая, чем рискует.

Однажды она написала Питеру Брайсу, рассказала о том, как устроилась в Кингстри, и его ответ ожидал ее на столике в холле, где Уильям разложил пришедшую почту. Письмо Питера лежало между пачкой корреспонденции, предназначенной для Клайва, и конвертом с типографскими строчками и открыткой — для Нелли. Когда Мери подняла письмо, ее внимание привлекло что-то знакомое, промелькнувшее в открытке.

На ней была погашенная в Саутгемптоне марка, а корявый почерк, которым был надписан адрес, не оставлял сомнений. Это было новое, продиктованное прежней злобой послание от анонимного «Друга» Нелли, и Мери сразу поняла: если только она собирается сдержать свое данное с неохотой обещание, Клайв не должен увидеть эту открытку, прежде чем ее прочтет Нелли.

Но он увидит ее, если только открытка останется лежать здесь! Хотя Нелли должна была вернуться сегодня домой, Мери не могла рискнуть тем, что он не подберет почту сестры вместе с собственной, как это было заведено все время ее отсутствия. И он уже подходил к ней! Он был всего в нескольких ярдах за ее спиной, когда, не взвешивая свои права или губительность последствий своего поступка, Мери опустила в сумочку и письмо от Питера, и открытку Нелли.

Она решила, что второе послание для Нелли было, по всей вероятности, каталогом одежды, и увидела, что Клайв прихватил его, прежде чем последовать за ней в столовую. Они поздоровались, и он дождался, пока подававший блюда Уильям не вышел, прежде чем произнести:

— Я должен попросить у вас прощения, мисс Смит. Примете ли вы мои извинения сразу или, может быть, желаете, чтобы я поставил точку, сказав, что мне очень жаль, что я поступил так прошлой ночью?

Мисс Смит… Тень надежды рассеялась. Вчера ей все-таки показалось. Но она не исключала возможность того, что Клайв решит извиниться, и ответ был у нее наготове.

Как можно непринужденнее (хотя ее губы дрожали) она сказала:

— Я приму ваши извинения сразу, мистер Дервент. По-моему, это была ничтожная цена за комплимент, которым вы наградили мои актерские данные. Но два поцелуя за один вечер, причем оба неожиданно, не совсем… питают девическое тщеславие. Эта тема слегка утомляет меня, и мы могли бы больше не касаться ее если вы не против.

Казалось, он целую вечность смотрел на нее молча, кусая губу. Затем рассмеялся.

— Даю слово, в вас есть все необходимое! — сказал он загадочно. И он конечно же не мог догадаться, что, насколько Мери могла судить, предположительная похвала ее мужеству не могла бы прозвучать неуместнее.

Следуя заключенному соглашению, во время завтрака они поддерживали самую светскую беседу на отвлеченную тему. В конце они вместе поднялись из-за стола, Клайв позвонил в колокольчик, и на его зов явился Уильям.

Клайв передал ему каталог одежды в конверте с наклейкой:

— Положите это в комнате мисс Нелли, хорошо? Оно может подождать, пока я не привезу ее домой.

У Мери сжалось сердце. Такого поворота она не ожидала и могла только надеяться, что Уильям, которому порой дозволялось преступать некоторые формальности, не упомянет, что для Нелли пришло два послания, а не одно.

Но он все же переспросил, вертя в пальцах конверт:

— Только одно, сэр?

— Этим утром она не получила других писем.

— Это не так, сэр.

— Что? — Когда Клайв нахмурился, Уильям тихо пояснил:

— Было еще одно, сэр. Они лежали вместе, рядом с почтой мисс Смит. Однако это была обычная открытка и…

— Открытка? — перебил его Клайв. — Никаких открыток здесь нет. — В доказательство он перебрал свою собственную почту. — Она, вероятно, так и осталась на столе. Или под столом. Я ее не брал, и мисс Смит тоже. Сходите и поищите.

Последующие несколько минут были настоящей мукой для Мери. Последние слова Клайва предоставили ей шанс, но она не приняла его. Чего уж проще? Надо было всего-то «обнаружить» открытку в сумочке и объяснить, что она, по-видимому, случайно прихватила ее вместе с собственным письмом! Но что тогда? Мери была убеждена, что уродливые печатные буквы ясно откроют смысл послания Клайву точно так же, как первая анонимка ей. Более того, она подозревала: даже Уильям знал, что эта открытка — отнюдь не такая безвредная мелочь, как прочие. Выходя из комнаты, он кинул на нее вопросительный взгляд, и Мери почувствовала, что Уильям сомневается, не у нее ли она. Он вернулся:

— Ее нигде нет, сэр.

— Уверены, что она вам не приснилась, Уильям? Открытка пришла этим утром?

— Я точно знаю, что она пришла, сэр. Я как раз закончил раскладывать почту, когда спустилась мисс Смит и забрала свою. Два послания мисс Нелли и одно ей…

Теперь оба смотрели на нее, и, чувствуя, что пути для бегства отрезаны, Мери потянулась к сумочке. Но снова момент был пропущен, когда Уильям, явно озабоченный, сказал:

— Видите ли, сэр, я особо отметил ее, потому что это была одна из тех… скверных шуток, судя по ее виду.

— Скверных шуток? Что за «скверная открытка» такая? — фыркнул Клайв.

Уильям переступил с ноги на ногу:

— Я хотел сказать… Как одно из тех писем, что получала мисс Нелли. Там ее имя и все прочее печатными буквами. Очень странный почерк. Миссис Хэнкок и я думали, что это были… в общем, анонимки.

Лицо Клайва окаменело.

— Я буду крайне признателен вам и миссис Хэнкок за то, что впредь вы постараетесь не судить о почте мисс Нелли по грошовым, отвратительным стандартам, если вы не против! — Когда мускул на щеке Уильяма дернулся в молчаливом протесте, он добавил: — Мне кажется, сейчас вам лучше уйти. Я встречусь с вами позже. Вы убедили меня, что почта действительно доставила нечто, и это все, что должно занимать вас в настоящее время. Открытка будет найдена.

Когда дверь за слугой закрылась, воцарилась гробовая тишина. Затем Клайв пробормотал:

— Что вы скажете на это? Нелли получает анонимки, и Хэнкоки прекрасно об этом знают! А эта исчезнувшая открытка, даже будь она анонимная… — Он повернулся к Мери… — Я полагаю, нет ни малейшего шанса, что вы могли взять и ее по ошибке?

Мери с трудом сглотнула. Слишком поздно было делать вид, что она взяла открытку нечаянно. Это была ошибка, с самого начала. Открытка во всеуслышание кричала о своем содержании… Открывая сумку и вынимая открытку, она сказала:

— Боюсь, я действительно взяла ее. Уильям прав — это анонимка, и поэтому я ее взяла вовсе не по ошибке.

Клайв уставился на нее, затем требовательно протянул руку за открыткой:

— Вы читали это, я полагаю?

— Нет.

— Но вы намеревались ее прочесть?

— Я хотела забрать ее, только забрать.

— Ох, перестаньте! Вы намеренно стащили чужую открытку и даже не собирались прочесть ее? Это не совсем правдоподобно, вам не кажется?

Понемногу начиная злиться, Мери выпалила в ответ:

— Хорошо, я могла и прочесть ее. Но взяла, собираясь отдать Нелли.

— Другими словами, вам не хотелось, чтобы я ее увидел?

— Нелли не хотела, чтобы вы знали об этих письмах.

— Понимаю. И наверное, она подговорила вас перехватывать их, если они будут приходить в ее отсутствие? Как вот эту, например? — Он постучал согнутым пальцем по лежащему на ладони кусочку картона.

— Она не подговорила меня! Я схватила ее, повинуясь импульсу. В любом случае писем было всего два. — Мери помолчала и развела руками. — Пожалуйста, мистер Дервент, не судите Нелли или… или меня, пока я не объясню вам все! И я только рада этому, поверьте.

— Тогда объяснитесь, — ледяным тоном процедил он. — Если вам удастся пролить хоть каплю света на происходящее, буду вам очень благодарен. Начинайте, пожалуйста. Чего же мы ждем?