Медведь для Маши

Глава 7

Маша

Я смотрю на кашу и не знаю, как объяснить, что не положено есть, не прочитав молитву. Но, слава богу, Михаил сам находит решение проблемы. Он интересуется, умею ли я писать, и мне только кивнуть остаётся. Раньше мы с родителями так и общались. Я везде с собой листок бумаги с карандашом носила. А когда из дома убежала, то взять их с собой забыла. Не думала, что с кем-то контактировать придётся.

Михаил протягивает мне блокнот, и я пишу своё имя. А потом и о молитве перед едой сообщаю. Женщина может сама пищу благословить, только в том случае, если мужчины рядом нет. А если есть, то только он должен это делать. Таков божий закон.

Михаил совершенно не умеет молиться, но всё же находит нужные слова. И каша оказывается на удивление вкусной, но у меня абсолютно нет аппетита. Через силу заталкиваю в себя несколько ложек, потому что, в противном случае боюсь, что Михаил сам силком меня накормит.

А потом он ещё раз экскурсию по квартире проводит и уходит. Наконец я остаюсь одна.

Брожу по его жилищу, рассматривая обстановку, и не понимаю, как можно так жить. Квартира холодная и неприветливая. Просто четыре стены, мебель и тряпки на окнах. Даже маленького цветочка на подоконнике нет. Тоскливо и неуютно.

Стою у окна, рассматривая улицу внизу. Люди, словно муравьи — снуют туда-сюда, торопятся куда-то, бегут, не поднимая головы, чтобы посмотреть на небо. А оно красивое…сейчас налитое свинцом, грозное, тяжёлое. Небеса сыплют на людей мелкий снежок, меланхолично заметая улицы.

Мама всегда в честь первого снега пироги с грибами пекла. Обхватываю себя руками, ощущая, как всё тело холодом сковывает. Возникает чувство, что я стала героиней волшебной сказки, превратившись в Снежную Королеву. Нам редко читали в детстве и то, только что батюшка одобрит. На полке стояла пара книг со сказками. Снежная королева была одной из самых любимых.

Меня бьёт крупная дрожь, а глаза вновь наполняются слезами. Забираюсь под одеяло, сворачиваюсь клубочком, но всё никак не могу согреться. Острые льдинки впиваются в кожу, но она почему-то не превращается в ледяной кокон, а напротив — огнём горит. Понимаю, что заболела. И дышать постепенно становится всё труднее. Внутри грудной клетки будто что-то простреливает.

К моменту возвращения Михаила сил уже совершенно не остаётся. Даже руку поднять не получается. Кажется, что она неимоверной тяжестью налита. Что я сама превратилась в нечто тяжёлое, пригвождённое к кровати. Встревоженное лицо мужчины начинает расплываться перед глазами. Я какое-то время ещё пытаюсь проморгаться, но быстро сдаюсь. Сил нет даже на это.

И постепенно совсем уплываю в липкую темноту. Мне то жарко, то холодно. Я пытаюсь скинуть с себя неприятные путы, но не выходит. Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем снова открываю глаза и осмысленно смотрю на Михаила. Сейчас его лицо вижу чётко и знобит меня уже меньше.

— Привет, — улыбается. — Ты как? Что-нибудь болит?

Внимательно прислушиваюсь к себе и отрицательно качаю головой. На удивление это действие даётся мне довольно легко.

— Это хорошо. Но сейчас нам предстоит серьёзный разговор.

И после этого Михаил рассказывает мне о заболевании, о том, что приходил врач и назначил лекарства, и о том, что теперь ему придётся быть моим медбратом, чтобы меня не госпитализировали. А я должна слушаться и не сопротивляться лечению.

Рассказ Михаила приводит меня в ужас. Мало того, что я понимаю, как проходил осмотр, так и ещё и осознание греховности происходящего приходит.

Остервенело мотаю головой, показывая, что не разрешу к себе притрагиваться. Никаких иголок, воткнутых в своё тело, не потерплю.

— Маша, это необходимо. Я же объясняю, что если ты откажешься, то тебя госпитализируют, привяжут к кровати и точно не спросят согласия и уговаривать не будут. Я не хочу заставлять тебя силой. Для меня самого это стресс. Я никогда уколов не делал и боюсь тебе боль причинить. А если ещё и насильно это делать придётся, то совсем нехорошо выходит. Ты подумай. И таблетки врач прописал. Не заставляй меня их силком тебе в горло запихивать.

Задыхаюсь от страха, возмущения и стыда, вцепляясь в одеяло, которое натянула до самого подбородка.

— Сейчас, — говорит Михаил и уходит. А возвращается с блокнотом и ручкой. — Ты хочешь мне что-то сказать?

Хватаю бумагу и вывожу дрожащими руками:

«Грех!»

— Не грех это, — вздыхает Михаил.

«От нечистого!» — вывожу и смотрю яростно на мужчину.

— И что мне с тобой делать? Я не хочу, чтобы тебе ещё хуже было. У меня ответственность за тебя. Если ты не согласишься на лечение, то придётся отправить тебя в больницу. Маш!

Мотаю головой и закрываюсь одеялом полностью, отворачиваясь к стене. Слышу тяжёлый вздох Михаила и его шаги. Он покинул комнату. И только я немного расслабилась, как он вернулся с тарелкой супа.

— Тебе поесть надо. Молитву над едой я прочёл. Садись и бери ложку.

Смотрю на суп, принюхиваюсь и отодвигаю тарелку.

— Что опять не так? — вздыхает Михаил.

«Пост!» — пишу на листке.

— В жопу! — срывается он, заставляя меня вздрогнуть и попытаться отползти подальше. — Ещё мне этого только не хватало! Ты заболела и тебе необходимо нормально питаться, а не травой этой. В бульоне есть природный антибиотик. Считай это народным средством лечения. Так что, бери ложку в руки и вперёд!

Упрямо сжимаю губы и мотаю головой.

— Ладно, придётся по плохому.

Михаил ставит тарелку на тумбочку, а потом садится рядом со мной на кровать и одним чётким, быстрым движением пересаживает меня на свои колени. Пытаюсь вырваться, но куда там! Он скручивает меня по рукам и ногам, плотно заматывая в одеяло, как маленькую.

— А теперь рот открывай, если не хочешь, чтобы я ещё и клизмы тебе делал.

У меня глаза на лоб лезут.

— А как ты думала? — усмехается этот огромный бородач, подсаживаясь ближе к столу. — Открывай рот.

Я только плотнее губы сжимаю. Он же несерьёзно по поводу клизмы? Человека нельзя так накормить! Или он просто поиздеваться надо мной хочет?

— Быстро! — рявкает Михаил. У него явно закончилось терпение.

Мне страшно, но я не сдаюсь. Тогда он зажимает мне нос, заставляя открыть рот, после чего вливает в меня ложку бульона.

— Глотай, — рычит.

И от страха я глотаю.

— Ну вот, раз уж ты уже разговелась или как там у вас правильно, то теперь и сама справишься.

Он выпускает меня из захвата, вручает ложку в руки и кивает на тарелку.

— Ешь или я весь суп в тебя подобным образом волью. Ты же этого не хочешь?

Мотаю головой, всхлипывая. А потом осторожно начинаю есть. Инстинкт самосохранения снова перебивает всё остальное.

Михаил ждёт, пока я не доем всё до капли, после чего забирает тарелку, удовлетворённо кивая.

— Надеюсь, с уколами и таблетками всё будет без предварительного принуждения, — говорит он, вызывая во мне бурю негодования. А ещё я чувствую страх и беспомощность. Понимаю, что к моему мнению никто здесь прислушиваться не будет и согласия ждать тоже.

Михаил дал это понять, ещё когда раздевал меня, наплевав на протесты с моей стороны.

Хмурюсь и отворачиваюсь к стене.