Между строк

Ирина Васильчикова Между строк

— Здравствуйте, девушка!

— Привет!

— Гражданский брак — твоя затея?

— С кем?!

— Опрос о гражданском браке — твоя затея?

— Нет. Мои поцелуи.

— Какие поцелуи?!

— Перед камерой.

— То есть?!!

— Кинокамерой. Текст так и называется: «Поцелуй перед камерой». О том, как снимаются в кино и играются в театре любовные сцены.

— Да-а. Слышал бы нас кто-нибудь со стороны!

— Ну и что?

— Проснись уже!

— Добрая ты. Кстати, послезавтра мероприятие намечается. Пойдем?

— А кто там будет?

— Какая тебе разница? Там будут мои люди.

— А я что там буду делать?

— Фотографировать.

— Наглая.

— Нет, ну ты как хочешь. Я могу и Севке позвонить. Так что думай.

— Вечером созвонимся. Я буду знать, что у меня послезавтра.

— Хорошо.

— Ну пока.

— Пока-пока.

Я положила трубку. Рита всегда умеет вернуть на землю. Наши отношения нельзя назвать дружескими, они скорее приятельские, мы чуть больше, чем коллеги. Ни она, ни я не лезем в личную жизнь друг друга. Это наше негласное соглашение. Видимо, мы обе руководствуемся одним соображением: захочешь — сама расскажешь, не захочешь — либо промолчишь, либо соврешь. В принципе наше общение ограничивается обменом деловой информацией и новостями от общих знакомых. Не было и нет взаимных обсуждений. Мы вместе ходим на тусовки. Профессиональных конфликтов не возникает скорее всего из-за того, что у каждой из нас «своя» территория, «своя» добыча. Если Рита видит где-то публикацию с «моим» героем, она тут же звонит мне и искренне удивляется, почему этот материал написал кто-то другой. Также она не забывает меня информировать о мероприятиях, в которых участвуют «мои» люди.

Энергия и целеустремленность Риты иногда просто поражают. Причем при ее бескомпромиссности она все-таки неплохо ладит с людьми. Но если ее «задевают» — может ответить. И достаточно больно. А если с кем-то у нее сложились хорошие отношения, она всегда помогает. И любит. По-своему.

Я уже и не помню, как мы познакомились: то ли в редакции, то ли на каком-то мероприятии. Да и не важно это. Наши рабочие отношения, плавно перетекшие в дружбу, продолжаются уже больше пяти лет. Точную цифру ни я, ни она не помним.

Рита старше меня на десять лет, но разница в возрасте нам не мешает. Кроме того, надо отдать ей должное, Рита не играет в старшую подругу, которая всегда все лучше знает и учит уму-разуму. Мы общаемся на равных. Многие недоумевают, как нам удается сосуществовать: у обеих характер не подарок, кроме того, Рита живет для себя, и порой у нее возникают проблемы с окружающими из-за нежелания идти на компромисс. Она запросто одергивает или «строит» зарвавшуюся «звезду», чего не каждый может себе позволить. Она из тех журналистов, кто рожден для светской хроники, но своих не подставляет. А если уж дружит с кем-то из артистов, то гадости про них писать не будет, хотя резка в высказываниях и суждениях.

Я пыталась подтолкнуть ее к тому, чтобы она пересмотрела некоторые привычки, но ничего не вышло: Рита — консерватор. Почти во всем. Ее дом — пристанище, где она отдыхает в перерыве между тусовками и командировками. Она живет одна, поэтому может себе это позволить. Когда я намекаю ей, что неплохо бы обзавестись бытовой техникой, помимо холодильника и телевизора, чтобы облегчить себе жизнь и освободить время, Рита отмахивается, мол, это не для нее, она с техникой на вы и вообще всего боится. «Я лучше потрачу деньги на путешествия, чем на ремонт», — отнекивается она.

Еле продрав глаза, я пошла в ванную. Из зеркала на меня смотрела заспанная физиономия, обрамленная копной рыжих волос. Пора стричься, никакая укладка уже не помогает. Если только вылить полфлакона пенки и лака… Но тогда будет не прическа, а воронье гнездо. На следующей неделе надо обязательно выкроить время на парикмахерскую.

Мои рыжие волосы — это воплощение маминой мечты. Она хотела рыжего, как апельсин, ребенка. Пока была беременна, постоянно об этом думала. Роды были сложными, но когда наконец все закончилось, первое, о чем она спросила, было:

— Рыжая?

— Лежи. Рыжая, рыжая. Девочка, — отозвалась акушерка.

Когда мне было лет пять, мама и бабушка застали чудную картину: я сидела на кухне в тумбе разделочного стола и, надев на голову кастрюлю, напевала польку-бескончалку:

Дальше можно было петь, пока язык не отвалится или пока не надоест. Этот шедевр я услышала от деда и, как все дети, обезьянничала. По словам бабушки, рыжий цвет волос передался мне именно от деда. Он в молодости был огненно-рыжий, и звали его Рыжий Лис. Как я потом поняла, не только из-за волос. Но во времена моего детства дед уже был шатеном — благородный цвет, соответствующий возрасту и положению.

После того как я сполоснула лицо холодной водой, полегчало. Как говаривал гоголевский Вий: «Поднимите мне веки!» Состояние было очень похожее. Видимо, бедняга тоже хронически не высыпался. А теперь кофе — и собираться. Я не Мюнхгаузен, но с утра у меня обычно подвиг.

Что бы сегодня надеть? Брюки надоели. И потом, их надо гладить. Во-первых, лень, во-вторых, некогда. Или наоборот. Что у меня есть подходящего? Вот, платье подойдет, сегодня вроде тепло. Замечательно, одной проблемой меньше.

Поглощая кофе чашку за чашкой, я хоть как-то начала ориентироваться в окружающей действительности. Она была ужасна! За окном — ливень. Город превратился в Венецию. Возникла шальная мысль купить водные лыжи. Открыв ежедневник, именуемый мной не иначе как склерозник, я поняла, что за день надо успеть в пять мест. Мучительно начала соображать как?! Плюс ко всему послезавтра — сдача номера. А у меня, как водится, не сделано и половины. Заставить себя работать — задача почти не выполнимая, что-то из области фантастики. И не потому, что мне этого так не хотелось. Просто не было сил. Как будто кто-то выключил тумблер. Но — время идет. Через час у меня интервью. Надо собираться.

Первая встреча. Мысли, расталкивая друг друга, никак не хотели объединиться. Поэтому интервью началось с довольно тривиальных вопросов. К тому же я не сразу разобралась с диктофоном. Мой начал барахлить, и я одолжила у подруги.

— Да как же это работает?!

— А вы на эту кнопочку нажмите, — подсказала девушка, принесшая кофе.

— Да, спасибо. Итак, чем же вас «зацепила» эта тема?

Через час мы с моим героем уже рассказывали друг другу байки, анекдоты, просто трепались за жизнь. Завтра уже есть с чем ехать в редакцию. Красота. А сегодня — еще четыре встречи. За что?!

Отмучившись на двух пресс-конференциях, поехала за фотографиями. И попала под ливень. Дождь, уже по-летнему теплый, обрушился на город. Был конец мая, ощущалось дыхание июня, и все жили в ожидании настоящего лета. Началось все достаточно безобидно, с мелкого моросящего дождя, но к обеду город уже не справлялся с обрушившимися на него потоками воды. Из-за засоренных водостоков порой уровень воды доходил до середины икры, и как в этом случае преодолеть неожиданную преграду — непонятно. Но ливень и не думал прекращаться. Небо плотно заволокло тучами, не было даже намека на просвет. Кое-где встал транспорт, образовались пробки. Пешеходам тоже пришлось несладко. Жизнь оказалась парализована! А еще говорят, что человек — царь природы и от ее капризов не зависит.

Угораздило же меня надеть длинное платье! Я шла, как спутанная лошадь, ноги промокли. Ну и, конечно, гости из Азии и кавказцы время от времени «клеили»: «Дэвушка!..» Вот, блин, денек!

— Вы под дождь попали? — участливо спросила пресс-секретарь, отдававшая фотографии.

— Под ливень!

— Ой, а я сегодня зонт не взяла. Таскала все время с собой, а сегодня утром почему-то выложила.

— Могу только посочувствовать.

Мы обговорили сроки выхода номера, обменялись визитками и разбежались. Надо было быстро заехать домой: переодеться и бежать на концерт. Друзья сделали мне подарок, пригласив на выступление джазового оркестра. Хоть что-то приятное в этой жизни.

Я решила сэкономить время, перемещаясь дворами. Мне, впрочем, всегда доставляло это удовольствие. Плутая по лабиринтам переулков, можно было разобраться с мыслями или вообще ни о чем не думать. До метро оставалось совсем чуть-чуть, я уже представляла, что минут через пять спущусь в подземные лабиринты. Думать о чем-то просто не было сил, потому что от обилия информации голову перевешивало. Пасмурная погода тоже не способствовала хорошему настроению. И тут я увидела его. На автостоянке среди стройных рядов солидных авто ярким пятном выделялся оранжевый «мерседес». Я сначала не поверила своим глазам, но, подойдя поближе, поняла, что он существует. Реально. Среди темно-синих «ауди» и черных джипов он смотрелся космическим пришельцем. Таким нарядным и ярким, как апельсин рядом с гречневой кашей. Настроение сразу улучшилось, и я зашагала еще быстрее.

Дома, прослушав автоответчик, я слегка обалдела от количества звонивших. Не менее впечатлял список тех, кому я должна была позвонить. Телефон освободился в третьем часу ночи. Я потом еще долго не могла уснуть, прокручивая разговоры и события, которыми чересчур был наполнен сегодняшний день.

Я проснулась утром около восьми от храпа, сотрясавшего комнату. Не сразу сориентировалась, кто это и где я. Все оказалось просто, как раз, два, три. Храпел мой кот, развалившись в кресле. Ну, Ржавый, я тебе это еще припомню! Нельзя же так людей пугать. Мяучера это, однако, ничуть не волновало. Он просто дрых…

Пробуждение, как всегда, было мучительным. Но раскачиваться особо было некогда. Мне предстояло отписать шесть материалов. Они в принципе были готовы. Надо только сесть и оформить: расшифровать и отписать два интервью, две обзорные статьи и два блиц-опроса. Это же плоскожопие можно заработать!

К вечеру у меня отваливалась рука и было полное несварение мозгов. Когда коллега позвонила, чтобы узнать телефон Меньшова, я не сразу сообразила, кто ей нужен. В голове крутились три фамилии: Меньшов, Машков, Меньшиков. Но кто из них кто — я для себя тогда так и не смогла определить. С идентификацией у меня явно были проблемы.

— Ну, ты в записную книжку посмотри. Там фамилия Меньшов есть?

— Да. Вот, пиши.

— Слушай, кстати. Ты не знаешь, кто такой Грин?

— Есть Александр Грин. «Алые паруса написал». Есть Грэм Грин.

— Нет, он поет.

— Тогда не знаю.

— Ладно, я тебе потом как-нибудь позвоню. В общем, созвонюкаемся.

— Ну, звоняй, звоняй…

Сутки пролетели незаметно, спрессовавшись в какой-то большой неразделимый кусок. Было ощущение, что прошло дней десять. Дела позади, и можно побалбесничать. Стрелки показывали почти полночь. Но… Зазвонил телефон. Так пронзительно и резко, будто аппарат сам настаивал, чтобы сняли трубку.

— Здравствуй, это Белов. Нескромный вопрос: что ты делаешь завтра вечером?

— Это как звезды встанут.

— Я хотел бы предложить тебе поработать. Сегодня четверг. До начала следующей недели сделай интервью.

— Не обещаю, но попробую.

— Все-таки попробуй. Пиши телефон…

— Да… записала.

— Во вторник материал должен быть в редакции. Сделай, пожалуйста.

Что же это получается? Завтра — пятница. Надо сдать шесть материалов. Плюс «левое» интервью. Не слабо. Можно было, конечно, послать Белова куда подальше, но он из тех редакторов, которые не отстанут, пока не получат желаемое.

В воскресенье отсыпаюсь до потери пульса!.. Именно в этот момент телефон опять прорвало. Но он сигналил уже не так настойчиво.

— Лапуль, привет! Ну куда же ты пропала? Как жизнь?

— Продолжается.

— Я пытался сутки тебя поймать, но это оказалось маловероятным. Ты дома-то бываешь?

— Случается иногда. Как ты? Что нового?

— Да так, менее-более. Мы почти неделю не виделись. Я ужасно соскучился по тебе.

— Я тоже.

— Слушай, я тут еще одну кофейню для себя открыл. Представляешь, иду и вдруг вижу вывеску: «А вы пробовали оранжевый кофе?» Давай завтра туда заглянем, попробуем эту экзотику?

— У меня завтра сдача номера. При всем желании раньше девяти не освобожусь.

— А если с утра?

— Бодрое утро? Ты хочешь со мной поссориться?

— Нет, ну что ты. Просто я оченьхочу тебя видеть.

— Я тоже. Давай встретимся часиков в десять на Ноге у Головы [1]. А там видно будет.

— Хорошо. Спокойной ночи. Целую.

— Я тебя тоже целую-обнимаю.

Ну вот. Если и буду завтра дома, то не раньше часа. Поэтому послезавтра объявляется день лентяя. Буду балбесничать до одурения, просто засяду с чашкой кофе и книжкой. И пусть кто-нибудь только попробует нарушить мое пространство!

Квартира — это особая песня. Личная территория, законная гордость. Случайных людей здесь не бывало. За три года «одиночного плавания» у меня сформировались свои привычки, свой режим, свои, если можно так сказать, традиции.

Иногда мне казалось, что у квартиры своя жизнь, что она ставит мне условия и заставляет жить по-своему. Я не обращала на это особого внимания до одного случая. Именно с него, как говорится, все и началось. Как-то я, разбираясь в комнате, выкинула два мешка макулатуры. Стало, безусловно, чисто, просторно, но как-то пусто. На следующий день мне по случаю именин подарили цветы. Придя домой поздно, я взяла не свою любимую вазу, а ту, которая была ближе, — большую хрустальную, произведенную примерно в начале семидесятых годов. И странное дело, картина, до этого три года висевшая на стене, вдруг сорвалась и упала, задев вазу. Дальше — как в кино. Эффектно, красиво. Картина разбивает хрустальную вазу, брызги стекла и воды летят в разные стороны, а на их фоне — бордовые розы. Я не сразу поняла, что произошло. Через несколько секунд, словно строчки на мониторе, пробежала мысль: комната не приняла посторонний предмет.

Если мне предстояла встреча, не обещавшая ничего хорошего, квартира не пускала меня. Заедал совершенно новый замок, я не могла найти ключи… Гостей квартира тоже принимала или нет. Кто-то чувствовал себя комфортно, найдя «свой» уголок, а кому-то становилось неуютно через пару минут. Один мой приятель постоянно сшибал углы, хотя в аккуратности перемещения мог бы соревноваться с Ржавым.

Я сначала не могла понять всех этих странностей, а потом просто приняла как должное.

Историю приобретения этого жилья я вспоминаю не без содрогания. Нервного. Слишком много сил, энергии, времени было этому отдано. Но выбранная цель того стоила.

После смерти бабушки в Подмосковье осталась однокомнатная квартира. Когда пришла пора что-то с ней решать, стало ясно, что ездить далеко, обменять вряд ли получится. Сейчас если и едут в пригород, то в просторное благоустроенное жилье. А там были маленькая комната, летняя терраса и крошечная кухня. Не хоромы. У родителей — вполне приличная «трешка». Из тех, где нельзя кататься на велосипеде, но при желании и необходимости всегда можно соблюдать суверенитет. Я к тому времени уже давно работала. Мой режим плохо стыковался с родительским. Возникали стихийные разногласия и разборы полетов. Однажды на семейном совете было принято решение: квартиру разменять, бабушкину продать и с доплатой купить две «двушки». Сказано — сделано.

Пришлось вникать в юридические тонкости, бегать с оформлением бумаг, сидеть в длиннющих очередях… В общем, кто через это прошел, тот меня поймет. В итоге получили две квартиры на соседних станциях метро, доехать друг до друга можно было за полчаса, что в общем-то удобно. На уговоры друзей переехать хотя бы в однокомнатную, но в центр, я не поддалась. Да, удобно, все под рукой. Но во-первых, для меня остается большой загадкой: где люди в центре Москвы покупают продукты? Например, на Тверской я насчитала два (!) продовольственных магазина. Во-вторых, все гораздо дороже — и продукты, и коммунальные услуги. Да и к родителям дольше ехать. В общем, осталась в своих Нижних Кипятках, несмотря на подначки друзей, что время тут не московское, что это — конец географии, что пока доедешь — состаришься… Но люди, как говорится, везде живут.

Потом было еще одно испытание — Большой Ремонт. Как вспомнишь — так вздрогнешь. Иногда мне казалось, что он не кончится никогда. Но добрая Рита успокоила:

— Еще на кольце царя Соломона было написано: «Все проходит». И твой ремонт когда-нибудь закончится.

Потом надо было покупать мебель, бытовую технику и разную необходимую мелочевку. Все это время я жила на два дома, не уставая хвалить себя за то, что не переехала в центр. Два часа на дорогу туда и обратно каждый вечер после работы в течение полугода я бы не вынесла. А ведь, помимо этого, приходилось мотаться по городу — будь уверен. Кроме того, я спешила завершить все ремонтно-отделочные работы ко дню рождения.

Дома я получила прозвище Прораб, поскольку выбирала строительный материал, занавески, декоративные элементы я сама. Это и понятно — жилье мое и жить в нем мне. Так что к основным, давно выверенным маршрутам, прибавилось еще несколько — строительные рынки, мебельные и хозяйственные магазины.

Но когда все закончилось, сразу стало… нечем заняться. Обычно день был загружен до предела и не умещался в двадцать четыре часа. Зато теперь имеется своя квартира, плод долгих мытарств и нечеловеческих усилий. Можно гордиться, что тоже немаловажно, потому что когда есть за что себя уважать, идешь по жизни более уверенно.

Зато потом, когда делали ремонт у родителей, уже не было таких проблем. Я знала, куда и зачем ехать, где какие материалы продаются и почем. Но и этот ремонт закончился, и я вернулась в свою квартиру, по которой успела соскучиться. Она приняла беглянку и, как ни странно, не выразила недовольства: краны работали, лампочки горели, сквозняков не наблюдалось. Началась спокойная жизнь.

— Люди! Запара! Свободная машина есть? — С этими словами я ворвалась в редакцию.

— Ты бы поздоровалась, что ли.

— Да, всем привет! Извини, Дим, но просто труба-барабан, вешалка. Буду весь день мучить машину своими текстами.

— У тебя иначе-то бывает? Ну когда ты научишься писать и сдавать в срок?

— Ой, не наступай мне на любимую мозоль. Наверное, мне этого не дано. Ладно, хватит болтологии. Да перестань ты скрипеть мозгами, старая железяка!

— Ты выражения-то выбирай.

— Это я компьютеру.

После трех часов работы меня «укусила мышь» — правую руку я не чувствовала вообще. И появилось ощущение, что боковое зрение пропало. Совсем.

— Болять мои крылья! Ребята, сваяйте инвалиду кофе. Ну пожалуйста!

— У тебя от него скоро глаза будут карего цвета.

— Красного лучше, что ли? Ну, Макс, сделай доброе дело.

— Молотого нет. «Чибо» сойдет?

— Ладно, давай. «Попадешь к вам в дом…»

— Ну, ты обуржуинилась!

— Все, умолкаю.

Пока мы с ребятами пили кофе и делились произошедшими событиями, вошла главный редактор.

— Все чаи гоняете? До сдачи номера осталось…

— Четыре часа!

— А две полосы «висят». Между прочим, по твоей милости. — Еще немного, и она просверлила бы меня взглядом насквозь.

— Осталась всего полоса. Все будет о’кей.

— Кстати. Вот телефон. Позвони, проверь информацию. На второй полосе дырка. Надергай строк пятнадцать — двадцать. Ну, что мне тебя учить? Ты же профессионал.

Алина, дав ценные указания, ушла.

Наш главный редактор Алина — женщина непредсказуемая, эмоциональная, но отходчивая. Она выросла на юге, на границе Ростовской области и Краснодарского края, отец — осетин, мать — гречанка. Так что горячая южная кровь давала о себе знать, но все прекрасно понимали, что через пять минут она отойдет и все наладится. Во внешности удивительным образом переплелись черты обоих родителей. В свое время брат отца, живший в Таганроге и часто бывавший у них в гостях, посоветовал Алине поступать на журфак МГУ. Девушка не представляла себе, что это за профессия, где находится Университет, и, конечно, было страшно одной ехать покорять Москву. Но она решилась.

К ней в редакции относятся по-разному, но все безоговорочно признают: у Алины есть одно ценное качество — способность признавать свои ошибки. Кроме того, она может попросить прощения. Несмотря на, казалось бы, неуправляемый нрав, Алина никогда не чинит необдуманных расправ. Не надо только показывать, что ты выше, круче, умнее ее. В принципе этого не любит ни один начальник. Но Алину элементарно можно купить на лесть. Неплохой управленец, она не любит вмешиваться в творческий процесс, вникать в него, чего она не скрывает, — этим занимается ее зам — Карина. Алина ценит хороших работников и может закрыть глаза на мелкие проступки. Иногда в ней просыпается начальница, и она начинает приводить в порядок свое хозяйство. Этот период надо пережить не высовываясь, чтобы не попасть под горячую руку. Как только ее пыл угаснет, все вернется на свои места и можно будет опять спокойно работать.

Что касается себя любимой, отстаивания собственных интересов, тут Алине нет равных. Она умеет себя подать, одевается всегда стильно, но не вызывающе. Подступающий кризис среднего возраста дает о себе иногда знать — время от времени она может устроить бурю в стакане воды. Но к этому уже все привыкли.

— Ну, ты попала! — констатировал Димка.

— Такой мой судьба. Ладно, буду звонить. Дим, может, ты объяснишь просто и понятно моему возрасту: почему, как только на тебя вешают какую-то фигню, сразу вспоминают о том, что ты — профессионал?

— Это вопрос риторический.

Ах, если бы все складывалось так, как задумано! Так нет! Я уже не могла смотреть на телефон: то было занято, то я не туда попадала, то человек, который был мне нужен, — вышел. Пятый раз я набрала номер.

— Здравствуйте, я хотела бы поговорить с Андреем Анатольевичем.

— Он на совещании. Позвоните позже.

— Ты уверена, что хочешь с ним поговорить? — съязвил Димка.

— Уже нет. Ты бы не издевался, а помог. Я пока текст напишу, а ты набери минут через десять. Может, тебе повезет?

— И что мне за это будет?

— Радуйся. Тебе за это… ничего не будет!

Через какое-то время тексты были написаны, информация проверена. Оставалась «ловля блох»: все вычитать, чтобы избежать явных ляпов. Полтора часа на все.

Наверное, к концу рабочего дня воздух накалялся. Мы и так с Димкой постоянно цапались. Не со зла, конечно. В рабочем порядке. На этот раз его прорвало.

— Ну что ты на меня взъелся? Нельзя быть таким нервным.

— Я не нервный, просто я хочу, чтобы было так, как я сказал.

Начальник, блин!

— Я хочу кофе.

— Кончился.

— У кого бы стрельнуть?

— Ты забыла: все кофеманы собрались в нашей комнате. Остальным не понять.

Тут звонки начались один за другим. К концу рабочего дня всем хотелось утрясти свои проблемы. Так что о кофе я как-то забыла.

Компьютер, очевидно, решил, что я его слишком долго и немилосердно мучаю, и в результате завис.

— Димка, посмотри, какая у меня задница!

Димка подошел, посмотрел, куда ему было сказано, и несколько удивленно сказал:

— Да все нормально.

— Что нормально?!

— Ну, это…

— Это же просто жопа!

— Я бы так не сказал…

— Ты куда смотришь?!

— Куда велено.

— О Господи, я о компе!

— Так бы сразу и сказала. Сейчас наладим.

Он пощелкал клавишами, произвел какие-то манипуляции, и компьютер, словно нехотя, заработал. Так, еще немножко, еще чуть-чуть!

Чтобы хоть как-то прийти в себя, я решила заглянуть в отдел информации. У них заморочки всегда были на порядок круче наших, так что, пообщавшись с коллегами, я понимала, что еще хорошо живу. Не успела я закрыть за собой дверь, как откуда-то из глубины комнаты послышался вопль:

— Сколько раз можно повторять! Что же это такое? Кто во мне сидит? Кто меня использует?!

Оказалось, что кто-то всего-навсего занял чужой компьютер. Как потом выяснилось, отличилась моя подруга Маша Геллер. Поболтав с ней минут пять, я вернулась к себе.

Димка попытался призвать меня к ответственности и добиться того, чтобы все тексты были сданы в срок. По этому поводу мы еще пару раз устраивали перебранки, но неожиданно нашу «схватку» прервал телефонный звонок.

— Привет! Это Рита. Выручай. В понедельник верстка, а у меня «четвертуха» висит. Странички на три сваяй что-нибудь.

— Как же мне надоел ваш «чиподейлизм»! Вчера нельзя было сказать?

— Ну ты ведь у нас экстремалка. Что я — не знаю, к кому в таких ситуациях обращаться? У тебя же куча готовых материалов в закромах.

— А почему ты решила, что я все брошу и буду тебе тексты писать? Ты мне еще приплачивать должна. За срочность.

— Я волшебное слово знаю: «пожалуйста». С меня пирожок.

— Ладно. Есть у меня один текст. Если твое руководство его за заказной материал не сочтет — скину. Звякни мне вечером после часа домой.

— Вечером?

— Ну да.

— Нормальные люди в это время десятый сон видят.

— Поскольку для меня это самое продуктивное время, язык как-то не поворачивается сказать «ночью».

— Вечером — так вечером.

— Можно пойти на компромисс: ночером.

— Это как?

— Это для кого как. Главное — позвони.

— Обязательно! За мной не заржавеет!

— Смотри, у меня все ходы записаны.

— Совсем забыла. Ты читала в последнем «Журнале» материал про Антона Быкова?

— Я его писала.

— Вот так всегда. А я хотела тебе приятное сделать. Вижу — твой персонаж.

— Спасибо, ты сделала мне приятное. Раз материал вышел, значит, я за него деньги получу. А это всегда кстати.

В редакции перед концом рабочего дня стоял жуткий гам. А если учесть, что сегодня пятница, конец недели, — это было что-то невообразимое. Казалось, вот-вот от клавиатур пойдет дым, а принтеры в итоге захлебнутся от натужного скрипа. Время от времени у кого-то что-то не проходило, зависало и заклинивало. Естественно, все это сопровождалось далеко не литературными комментариями. И кто-то еще в этом дурдоме, несмотря ни на что, пытался работать! Отчаянные люди. Просто герои. Корректор Татьяна Николаевна вычитывала кроссворд. Она пыталась отследить правильное написание слов, чтобы все буквы по вертикали-горизонтали совпали. Непонятно, как эта тихая, интеллигентная женщина работала в нашей сумасшедшей редакции. Окончив аспирантуру филфака МГУ, она изъяснялась только на литературном высокохудожественном русском языке. Безусловно, ее коробили вульгаризмы типа «ситуёвина». А услышав как-то «не физдипи» и «обсявкался», она чуть не лишилась дара речи. Надо ли говорить, что Татьяна Николаевна постоянно нас одергивала и поправляла.

— Не может быть в этом слове «б» на конце, — обратилась она к ответственному секретарю. Хотя со стороны это выглядело так, будто она разговаривала сама с собой.

— Она всегда на конце, — отозвался Мишка Недогонов. Он сначала говорил, а уж потом думал, из-за чего у него постоянно возникали проблемы.

— Миша! Как вы выражаетесь?! — Татьяна Николаевна была на грани обморока.

— Разве я не прав?

И весь отдел зашелся от хохота.

Закончив наконец работу, я посмотрела на часы. Ну конечно, как всегда, опаздываю. Хотя, если честно, из редакции еще никто никогда вовремя не уходил. Во всяком случае, я такого не знаю. Быстро закинув в сумку склерозник и пейджер, я на ходу попрощалась с Димкой и Максом и выбежала из редакции.

Наши с Димкой отношения всегда были несколько сложными и для посторонних людей непонятными и запутанными.

Когда на заре своей карьеры я пришла в редакцию, Димка уже работал там почти два года и считался одним из лучших журналистов. Он был старше меня всего на три года, но вел себя как матерый журналист с новичком-стажером. Я же осваивала профессию даже не с нуля, это были отрицательные числа. Осваивала «методом научного тыка», набивая по ходу дела шишки. И вот настал день, когда опубликовали мой первый материал. Стоит ли описывать эмоции, переполнявшие меня тогда? А на планерке, когда обсуждался вышедший номер, Димка мой материал раскритиковал. При всех. Я молча выслушала, а потом выступила с ответной речью. Словно специально, корректор пропустила несколько опечаток в Димкином тексте. В общем, не замечая никого, мы сцепились не на шутку. Через пятнадцать минут главный редактор не выдержал, попытался разрулить ситуацию и еле нас унял. Я еще долго дулась на Димку, а он отпускал шпильки по поводу и без повода. Иногда полредакции собиралось посмотреть на это шоу.

Однажды нам пришлось делать совместный материал. Тут уж было не до шуток и личных амбиций. Мы были молоды, наивны и верили, что делаем общее дело. Все, вся редакция.

Благодаря этому материалу мы сдружились. Димка учил меня писать, учил налаживать связи, добывать материал. Ему нравилась роль покровителя. Теперь он уже не давал спуску моим обидчикам. Я набирала свои и его тексты, поскольку печатала довольно быстро. Потом, освоившись, стала редактировать. Когда текст долго мусолился, мы давали читать друг другу, чтобы свежим взглядом выловить стилистические неточности и опечатки.

Тот совместный материал о еще только формировавшемся шоу-бизнесе был признан после публикации одним из лучших. Даже выписали премию. Нам пришлось над ним изрядно повозиться. Прежде всего понять, кто есть кто, было непросто. А уж добраться до акул-продюсеров и собрать информацию — еще сложнее. Но мы сделали это! Потом долго думали, как поступить с собранным материалом и как его подать. Баталии были нешуточные. Но теперь мы гордились собой.

Отметить это событие пошли в ближайшее кафе. После этих посиделок мы стали по-настоящему близкими людьми. Тогда, наверное, впервые мы говорили не о работе, а о любимых книгах, фильмах, музыке, рассказывали о своих друзьях. В общем, чудный был вечер. В редакции стали шептаться о нашем служебном романе, но его как раз и не случилось. Я в шутку делала Димке намеки, он подыгрывал. Потом мы оба вдруг стали серьезными и чуть ли не хором сказали: «Извини, ты не в моем вкусе». Смеялись долго и громко. Но по крайней мере были расставлены все точки над «ё». Димка сказал, что у него есть девушка, а я и не расстроилась.

Меня за вулканический, по его словам, темперамент и рыжие волосы Димка прозвал Шаровой Молнией. Я не обижаюсь. Он часто по-дружески ворчит, что я села ему на шею, а он пашет за двоих, потому что добрый и плюшевый. Я зову его Плюшем.

Ничего в нем вроде нет выдающегося. Средний рост, серо-зеленые глаза, непослушные вихры русых волос. Обычный парень. Чуть полноватые губы, чуть великоватый для его лица нос, чуть надтреснутый голос. Но именно это «чуть» делало его Димкой, непохожим на других.

В общем, у меня появился друг, про которого говорят, что он лучше двух подруг. Не то чтобы я разуверилась в женской дружбе, нет. Димка занимает особое место. За него я могу загрызть любого. Теперь я авторитетно заявляю приятельницам-занудам, что мужчина и женщина могут дружить. Просто дружить. Без посягательства на секс. Как говорится, проверено на себе. Очень многие удивляются и не верят, поскольку мне двадцать восемь лет, ему чуть больше. В этом возрасте случай просто уникальный.

Но нам удобно и комфортно именно так. А если удобно, зачем что-то менять?

Конечно, нельзя не сказать про Макса. Они с Димкой слишком разные. Во всем, начиная с внешности. Макс, как любитель поесть, ассоциируется у меня с колобком. Крепыш с жизнерадостным характером, умеющий с чувством юмора выходить из всевозможных передряг. Его добродушию и в общем-то пофигизму можно только позавидовать. Я не помню, чтобы он по-настоящему выходил из себя или хотя бы раздражался. Когда нервы вот-вот у всех готовы сдать, Макс разряжает ситуацию уморительным и довольно метким афоризмом. Народ покатывается со смеху, а он как ни в чем не бывало опять утыкается в монитор.

Димка возвышается над Максом почти на полголовы. Подтянут и рядом с Максом даже кажется сухощавым. Оно и понятно: если Димка увлечен работой, забывает обо всем, в том числе и поесть. Этого Макс искренне не может понять. Иногда возникает ощущение, что Димка просто не может усидеть на месте. Он все время в движении, ему постоянно надо куда-то бежать, а вулканический темперамент — это отдельная песня.

Такие вот у меня коллеги. Правда, надо отдать им должное, — оба беззлобные. Максу раздражение не свойственно вообще, а Димка если и вспылит иногда — с кем не бывает, — но подличать не будет никогда.

— Если верить, что точность — вежливость королей… Так встретил меня Сашка.

— А мы — люди простые.

— Объясни, как ты умудряешься опаздывать, даже если выходишь вовремя?

— Не знаю. Так получилось. Извини. Ну что ты на меня набросился? Во-первых, десять минут — это не опоздание. Это — транспорт. Во-вторых, еще вчера кто-то говорил, будто соскучился. Как-то я этого не замечаю.

— Извини, у меня был трудный день. Я, конечно же, безумно рад тебя видеть. Просто, сколько тебя знаю, никак не могу привыкнуть к твоему опоздульству.

— А пора бы уже. Давай закроем эту тему. Мне сегодня нотаций хватило от начальства. Я хочу от всего и от всех отдохнуть! С чувством сданного номера забуриться куда-нибудь, в конце концов! Я хочу от-дох-нуть.

— От меня, может быть, тоже?

— Я хочу отдохнуть с тобой.

— А вот это уже интересно. Может, заедем за вином, фруктами и — на природу? Хотя бы на набережной посидим.

— Я не против.

Через какое-то время мы уже сидели недалеко от Андреевского моста, пили вино, клевали виноград и наслаждались обществом друг друга. Все было замечательно. Вдруг Сашку в очередной раз прорвало:

— Я никак не могу привыкнуть к нашим встречам урывками. Мне бы хотелось выкрасть тебя на выходные, поехать за город. А у тебя вечно какие-то дела. Мы видимся раз в две недели, общаемся по пейджеру и по электронной почте…

— А ты хочешь, чтобы моим уделом стали кухня и магазины? Мы, кажется, неоднократно обсуждали эту тему. Я с родителями вижусь раз в два месяца, хотя дороги-то всего полчаса. Ты же прекрасно понимаешь, что сейчас наступаешь мне на любимую мозоль.

— Я не говорю о том, чтобы ты сидела дома. Я хочу, чтобы твоя работа не мешала нашим отношениям.

— А разве одно другому мешает? По-моему, все замечательно.

— Ты с компьютером проводишь времени больше, чем со мной! Это нормально?

— Ты так говоришь, будто ревнуешь.

— У нас скоро будет треугольник: ты, я и компьютер.

— Ты еще скажи «виртуальный секс»!

— А вот этого — не дождешься!

— Ты прекрасно понимаешь, что без работы я не могу. Без общения тоже. Сидеть на твоей шее не буду. Кроме того, не уверена, что тебя хватит на мои запросы.

— Неужели?

— А ты как думал? И потом, у меня организм странно устроен: как только кончаются деньги — начинаю заболевать. А этого я никак допустить не могу. А виртуальное общение делает только крепче наши отношения. Или я не права?

— Лапуль, ты, как всегда, права. Просто я скучаю. Я хотел бы видеть тебя чаще.

— Чаще — не значит лучше. Количество не всегда переходит в качество.

— Я ведь и обидеться могу. Ты словно не хочешь меня видеть и все время придумываешь какие-то предлоги, чтобы отложить или перенести наши встречи. Можно подумать, что тебе и без меня хорошо, что у тебя какая-то своя жизнь.

— Да, мне хорошо, уютно, спокойно рядом с тобой. Но у меня должно быть свободное пространство, моепространство. У каждого должно быть «свое место для танцев». Я постоянно общаюсь с людьми. Надо держать марку, надо угождать всем. А я не доллар, чтобы всем нравиться! Это огромное моральное напряжение. Иногда хочется отдохнуть от общения, «залечь на дно». Тебе же наверняка не хотелось бы видеть меня занудой, жалующейся на всех. В конце концов, мне иногда надо отоспаться!

— А то ты не высыпаешься?

— С тобой — нет.

— Не понял?

— «Сейчас бы поспать, а потом — одной поспать»… Понимаешь, в чем дело? Как ты высыпаешься — так ты и выглядишь. Как ты выглядишь — так тебя воспринимают окружающие. Теперь понятно?

— Теперь — понятно. Ладно, не будем спорить. Давай выпьем. За нас.

— За нас…

Вечер опустился на город. В Москве-реке отражались ряд неоновых фонарей, пышные кроны деревьев, дома… Майский теплый вечер и вино пьянили, со временем куда-то исчезла «колючесть». Захотелось просто прижаться к любимому человеку и смотреть на воду, думая о том, что все будет хорошо. Так надоело хвататься за все и сразу, куда-то спешить, что-то решать, кого-то с кем-то знакомить… Надоело быть сильной. А слабой — как-то не получалось, «Ходячая катастрофа» — так меня называют в редакции. Что к этому добавить? Большие карие Сашкины глаза гипнотизировали. Я поняла, что растворяюсь в них, что сделаю все, что он попросит. Возможно, он был прав: ну какой мужик такое выдержит? А он почти год терпит встречи урывками, «виртуальное» общение, вечную занятость… Иногда мне казалось, что, общаясь со мной, он стал мягче. Он, а не я, искал компромиссы, пытаясь сохранить наши отношения. Лидером всегда была я. А может, просто не дала ему в какой-то момент проявить себя? И он понял, что лучше не настаивать…

— Солнце, не грусти!

— И не подумаю!

— Солнце, большое рыжее солнце… Чудо ты мое квадратное…

— Почему квадратное?

— Потому что я люблю тебя вдоль и поперек. Горячая волна поднялась в груди, кровь застучала в висках.

— Сашка… Прости меня…

— За что? Я давно привык к твоим взбрыкам.

— Не у каждого хватит терпения жить на вулкане.

— Рядом. Я готов многое не замечать и многое прощать. Со мной такая женщина! Сильная, умная женщина.

— Умный — ты. Я всегда лезу на рожон. Прости, но я не умею сдерживать эмоции и сглаживать острые углы. У меня не получается быть тихой и домашней. Наверное, тебе не всегда уютно со мной. Умный — ты. Потому что только умный мужчина не оттолкнет сильную женщину. Ведь ваш брат сразу наклеит ярлык «подкаблучник», а это слишком для мужского самолюбия.

Так, в откровениях и признаниях, прошло часа два. Особо острые углы Сашка давно научился сглаживать. Поцелуями.

— Что-то меня разморило.

— О, время — второй час. Пора выбираться к цивилизации.

Наша история знакомства достаточно необычна. Мы познакомились с Сашкой около года назад в магазине. Я забежала купить новые перчатки, поскольку старые где-то оставила или потеряла. В галантерейном отделе увидела понравившуюся мне пару и попросила нужный размер. Мне, как всегда, нужно было куда-то бежать, так что я распаковала и примеряла их на ходу. Натянув одну, никак не могла понять, что не так с другой перчаткой. Они обебыли на левую руку. Хорошо, я еще не вышла из магазина. Вернувшись к отделу, где только что была совершена покупка, я увидела молодого человека, который держал в руках женские перчатки и о чем-то нервно говорил с продавщицей. Оказалось, у него обе перчатки были правые.Такая вот пересортица.

— Замечательно, поменяетесь с молодым человеком, — обрадовалась продавщица, услышав мои претензии. Ей явно надоел этот разговор, и она не хотела с нами возиться.

— У вас правда две левые?

— Правда.

— Тогда чего мы стоим? Не здесь же толкаться. Я знаю одно неплохое кафе неподалеку.

Кафе действительно оказалось неплохое.

Но когда мы вытащили свои трофеи, обнаружилось, что дополнить каждому свой комплект не удастся. Перчатки были разного цвета: у меня — бежевые, у него — черные.

— Вот так петрушка! Что же делать? — недоумевал Сашка.

— Пойдем менять.

Перчатки нам поменяли без особых проблем. Так начался наш роман.

Сашка ухаживал красиво, но без выдумки, по давно заезженной схеме, так что конфетно-букетный период не был отмечен какими-то сверхъестественными поступками с его стороны. Так уж получалось, что в основном я пыталась его растормошить. Он неохотно, но соглашался. Ему не хотелось безумств, он привык, чтобы было все как у людей, не хотел ничем рисковать.

После третьего свидания он познакомил меня со своей мамой, что и для меня, и для нее явилось полной неожиданностью. Мама пыталась держать улыбку, но я поняла, что она меня раскусила и не очень-то будет в восторге от моего независимого характера, стиля жизни. В процессе разговора стало ясно, что в этой семье ценят традиционные устои, когда женщина подчиняется мужчине во всем и не рыпается, на первом месте у нее всегда должна быть семья, а не карьера.

Сашка жил с мамой и сестрой, для которой он и покупал тогда на день рождения перчатки. Он работал бухгалтером в юридической конторе, писал диссертацию. Сашка говорил мне, на какую тему, но там было слишком много специфических терминов, которые не осели в голове. Он мог бы решить квартирную проблему — хотя бы снять квартиру, но не хотел. Не хотел отвлекаться от учебы, тратить время на дурацкие бытовые проблемы.

Солнце сначала робко заглянуло в комнату, запустив лучик, шаря им по подушке. А потом вкатилось, залив комнату светом. Сашки рядом не было. Но вот в коридоре послышались его шаги. Я снова закрыла глаза. Он сел на кровать и наклонился.

— А ты — хулиганка!

— Почему? — Я открыла глаза.

— Даже во сне ты меня пытаешься совратить.

— Ты, я смотрю, не очень-то сопротивляешься.

— Вставай, пошли завтракать. Скорее даже — обедать. Время — первый час.

Я зашла на кухню и застыла: Сашка сотворил что-то обалденное.

— Возможно, курица получилась не совсем так, как я хотел. Я не все приправы у тебя нашел, да и соуса оставалось на донышке…

— Перестань оправдываться. Это же просто фантастика! А я и не знала, что ты гений кулинарии.

— Это ерунда. Вот если взять кусок мяса…

— Давай завтракать. Мне не терпится это попробовать. А мясо — в другой раз.

Такого я не ела давно. В общем-то я не так уж часто что-то мудрила на кухне. Самой заморачиваться то в лом, то некогда. Ох уж эта «жизнь на скорую руку». По большому счету, я проявляла свои кулинарные способности два раза в год: на Новый год и на день рождения. А так гости у меня неприхотливые. К тому же все свои. Можно запросто запрячь и картошку почистить, и чайник поставить.

— Ну и как тебе моя стряпня? — поинтересовался Сашка.

— Потрясающе!

— А ты не ценишь.

— Кто тебе это сказал? Я еще и добавки возьму.

— А не боишься?

— Надеюсь, не отравлено?

— Я не о том. Не объешься. Привыкла ведь есть на ходу.

— Не в коня фуршет.

— Хорошо. Знаешь что, свари кофе. Только не увлекайся, не делай слишком крепкий. Знаю я тебя — во всем крайности любишь.

— Скажи, пожалуйста, у тебя такие шедевры создаются под настроение или ты любишь готовить?

— Я люблю вкусно поесть.

— Понятно.

Стоило мне разлить кофе по чашкам, как идиллию нарушил телефонный звонок.

— Ну ты загуляла! Я тебе вчера весь вечер звонила, — выпалила Рита.

— А что? Гулять — так гулять. У тебя что-то срочное?

— Я все о том же, о тексте.

— Ой, прости. Совсем забыла.

— Мне ж номер в понедельник сдавать! Я на тебя только и надеялась. Будь Чебурашкой, напиши за выходные.

— И два месяца гонорар ждать. Как говорят наши более циничные коллеги: гонорар — не гонорея, получи его скорее.

— Ради такого случая я тебе в понедельник-вторник отдам, как только размечу.

— Ладно, постараюсь.

— Спасибо, друг, ты настоящий товарищ! Пока!

— Счастливо!

Ну вот, вернули с небес на землю.

— Что, опять дела? Ну, знаешь, это уже слишком.

— Засяду за тексты завтра. Помимо своих, интервью для Белова отписать надо. А то ведь замучает: когда тексты отдашь?

— Попытайся ему объяснить, что ты не только для него пишешь.

— Говоря о Белове, всегда вспоминается один анекдот: «Нашли в лесу Маугли. Выяснилось, что его воспитывали дятлы. Через неделю он всех задолбал». Только Белов задолбает через пять минут.

— Ладно, хватит о делах. А чтобы больше никто не мешал, я поставлю телефон на автоответчик.

Тут на кухне появился Рыжий.

— Странно, но вчера его не было видно. Даже утром не разбудил.

— А я его покормил, пока ты спала.

— Чем?

— Там ветчина была. Я дал пару кусочков…

— Что?! Да он же меня замучил: кроме рыбы и кошачьего корма, ничего не ест.

— Значит, он меня признал.

Кот понял, что говорят про него, слушал очень внимательно, пристально нас рассматривал, стараясь уловить интонацию. Он пытался понять: все нормально или он что-то натворил. Но, судя по всему, беспокоиться ему было не о чем. Еще раз окинул нас взглядом и удалился.

— Еще бы.

— Вы с ним похожи и внешне, и по характеру. Ты же всегда была сама по себе.

— А мне это в кайф. Кто-то идет по головам, ищет всемогущих покровителей…

А я рада, что могу обойтись без этого, что сама сделала себя. И на сегодняшний день мне никто не может сказать: «Я тебя в люди вывел, а ты мне здесь устраиваешь финты ушами». Я в этой жизни никому ничего не должна.Кроме родителей.

— Но ведь иногда надо прогнуться, чтобы что-то получить.

— Я могу уступать в мелочах.

— Но не в главном. Это я уже понял.

— Это разговор не на пять минут. Может, прогибаясь, я достигла бы большего, но я хочу жить в согласии с собой. Это уже много.

— Ты хочешь ни от кого не зависеть? Но ведь это же невозможно.

— Саш, ну что тебя вечно переклинивает? Я же не говорю, что для меня существует только черное и белое, да и нет. Я могу в какой-то ситуации уступить, пойти на компромисс. Но я не хочу, чтобы меня «ломали», я хочу, чтобы мне было за что себя уважать. Что, согласись, немаловажно. А быть зависимой — не так уж плохо. Приятно знать, что кому-то небезразлична твоя жизнь, что ты кому-то нужна. Ладно, хватит дебатов.

— Это не дебаты. Мне просто интересно тебя слушать. Ты говоришь вроде бы о простых и всем давно известных вещах. Но мне иногда кажется, что я узнал это только сейчас и только от тебя. Теперь я понимаю, почему ты выбрала журналистику.

— Почему же?

— Ты кого угодно в чем угодно уболтаешь. Ты можешь направить разговор в нужное русло. А еще — умеешь слушать. Это не так уж мало.

— Спасибо. Но ты, по-моему, немного преувеличиваешь. Ты же знаешь, что бывает и по-другому.

— Я-то знаю. Но у человека, который видит тебя первый-второй раз, создается именно такое впечатление. А в умении подать себя тебе не откажешь.

— Неужели? Хотя со стороны видней.

— У тебя есть еще один козырь: чувство юмора. Ты говоришь с иронией о своих проблемах и неудачах.

— А как иначе-то?

— Кто-то начинает ныть и плакать: все не так, все плохо.

— Говорят, пока недоволен жизнью, она проходит.

— Вот за это я тебя и люблю. Ты сама не куксишься и другим не даешь закиснуть.

— Иногда этим пользуются.

— То есть?

— Люди, с которыми я не так уж часто общаюсь, привыкли меня воспринимать как «человека, который смеется». И даже не могут представить, что бывает иначе. Но ведь иногда возникает ситуация, когда надо и когти показать. И тут, что называется, — немая сцена. Никто от меня, оказывается, такого не ожидал.

День пролетел незаметно. Ближе к одиннадцати Сашка стал поглядывать на часы.

— Ты что нервничаешь? Что-то случилось?

— Наверное, буду собираться. Как ни печально, скоро начнутся трудовые будни.

— Ага, а кто-то говорил, что я слишком много внимания уделяю работе.

— Я вспомнил об этом потому, что мы опять долго не увидимся.

— Саш, не начинай, пожалуйста. Мы эту тему за сутки обговорили раз пять. Сколько можно? Финал-то всегда один и тот же.

— Да, я, пожалуй, буду собираться.

Следующий день пролетел за писаниной и какими-то мелкими домашними делами. Единственный плюс — никто не дергал. Можно было побыть наедине с собой, попытаться понять, куда идешь и нужно ли это? Такие «диалоги с собой» иногда бывают полезны. Это своего рода накопление энергии. Ведь начнется работа, присесть будет некогда.

Надо было ехать на интервью. Очень не хотелось куда-то шевелиться, что-то делать. Но словно сработало какое-то устройство. Появился азарт, желание раскрутить собеседника. Это чувство возникало перед каждой встречей.

В 12.45 я стояла у проходной «Мосфильма». Пресс-секретарь проекта провел меня на территорию. Один молодой, но уже достаточно известный режиссер задумал снимать фильм по нашумевшему детективному роману. Мне предстояло об этом поговорить.

— Леш, пока мы будем ждать Кирилла, сделаешь кофе?

— Не вопрос.

— Я вчера легла около трех. Воспользовалась «окном», решила отписать тексты, до которых руки все не доходили. Теперь вот «сплю в одном ботинке».

— Понял.

Петляя по территории «Мосфильма», мы наконец дошли до нужного нам здания. Правда, дорогу я так и не запомнила. «Как выбираться буду?» — мелькнуло в голове.

— Всем привет! Это к Кириллу. Катя, сделай, пожалуйста, кофе. Иначе мы останемся без интервью.

— А кофе нет. В пятницу кончился, а сегодня еще не успели купить. Может, чай?

— Хорошо. Только, если можно, покрепче.

Из принесенного пакетика я выжала все до последней капли. Пока я пила чай и пыталась проснуться третий раз за день, мы с Лешкой болтали ни о чем. Но именно из таких разговоров иногда можно почерпнуть что-то стоящее. Лешка, как бы между прочим, рассказал историю об одном сериале, который вот-вот должны запускать, — знал, что я за это зацеплюсь. Был написан синопсис — краткое изложение сюжета будущего киношедевра, сформирована бригада сценаристов, одни писали диалоги, другие — поэпизодники — выстраивали драматургию, сюжетные линии. И тут руководству пришла в голову идея продать сериал одной из западных фирм. К тому времени когда заключили контракт и буржуины приехали для личного знакомства, были написаны первые десять серий. Но, надо сказать, сценарий был изменен до неузнаваемости. Западные коллеги были не в восторге, более того, они не могли понять, как такое вообще было возможно. Наши пытались все списать на «загадочную русскую душу», «непонятный иностранцам менталитет». Подельщики на такие штучки уже не покупались. Более того, они потребовали вызвать всех сценаристов, принимавших участие в этой истории. Через сорок минут бригада предстала пред светлые очи западных продюсеров. «Кто писал синопсис?» — «Его сейчас нет в Москве». — «Так найдите, или этим займусь я!» — скомандовал главный буржуин, пересыпая свою речь теми словами и выражениями великого и могучего, которым ни в каких университетах не учат, но которые на второй час пребывания в России знает любой турист. Упускать такой выгодный контракт не хотелось, поэтому наши продюсеры хором ответили «Jawohl!» [2]и пообещали найти бедолагу.

— И чем все закончилось?

— Ищут.

— Жалко парня.

— А что делать? Ну пошли, Кирилл, наверное, уже пришел, — скомандовал Лешка.

— Да, он приехал, — отозвалась Катя.

Мы вошли в кабинет Кирилла Егорова.

— Здравствуйте. Подождите пару минут. Я человека провожу и вернусь. — Он вышел с каким-то высоким плечистым парнем.

— Леш, ну и где твой Кирилл? — спросила я минут через пять. — Я сейчас опять засну, и будет вам опаньки.

— Чего-чего, а «опаньки» нам точно будет, — засмеялся Лешка.

Вернулся Кирилл. Я достала диктофон.

— Как же я хочу спать! — Он положил на сложенные на столе руки голову.

— Не надо о грустном. Такая же беда.

— Я вчера в четыре лег. Надо было отсмотреть и вернуть кассету.

— А я — около трех.

— Понял.

Так мы и общались: я пыталась понять, все ли я спросила, а Кирилл — все ли он рассказал. В самом разгаре беседы появился продюсер. Он как-то недоверчиво посмотрел на нас с Кириллом.

Лешка, присутствовавший при этом, перехватил его взгляд:

— Это у Кирилла интервью берут.

— Да-а?!

И тут же стал дополнять беседу какими-то деталями, эпизодами. Как и все продюсеры, он был бодр и энергичен.

Вот настал момент, когда я выключила диктофон.

— Спасибо. Как только выйдет материал, я вам позвоню.

— Спасибо вам.

Раз уж я оказалась на «Мосфильме», решила зайти к знакомым на телестудию, где сочинялись телесериалы. Когда бы я ни пришла, народ был замотанный и зачастую неадекватно реагировал на происходящее. В принципе, было объяснимо. Иногда одновременно запускалось до пяти проектов, так что в редакторской всегда был дым коромыслом.

— А, привет. Проходи.

Мой визит был воспринят старой приятельницей Дашкой Матвеевой как что-то само собой разумеющееся, хотя я появлялась там нечасто.

— Привет.

— Подожди секунду, надо кое-что утрясти.

— Не вопрос.

Нашу беседу прервал телефонный звонок.

— Вайсфельд? Я не знаю такой породы собак. Не собака? А кто? Какой министр? А, это из «Анны». А я тебя про собачий сериал спрашиваю. Хорошо. Звони.

Перехватив мой взгляд, Матвеева пояснила суть диалога:

— У нас, как всегда, несколько проектов запускается. Один исторический, времен Николая Первого, а второй — о буднях современных сыщиков. Я последние три дня изучила всю мыслимую и немыслимую литературу про служебных собак, изнасиловала Интернет, так что, как видишь, клиника налицо. А народ имел в виду другой, исторический, сериал. Выяснилось, что Вайсфельд — один из министров. Такая вот чехарда. Кофе хочешь?

— Хочу.

Я не стала злоупотреблять гостеприимством Матвеевой и через пятнадцать минут покинула ее, сославшись на то, что меня еще ждут великие дела.

Плутая по лабиринтам коридоров, я встретила своего знакомого, актера Александра Венгерского.

— Привет! Какими судьбами?

— На пробы приезжал.

— Удачно?

— Представь себе, да.

— Поздравляю. А в театре как?

— Все так же.

— А конкретнее?

— У нас три месяца назад премьера была. Знаешь, наверное. У меня с этим спектаклем какая-то дикая история произошла. Меня утверждают на главную роль. Приятно, конечно, но почему-то было как-то неуютно. Тогда я не мог понять, в чем дело. Идут репетиции, все нормально. И за десять дней до премьеры мою роль отдают другому актеру. А я играю, как всегда, что-то из «второго эшелона». Нормально? Так и с катушек слететь недолго. В общем, был месяц полного кошмара. И теперь, когда актер, которому дали мою роль, заболел, меня срочно ввели. За три дня я судорожно пытался вспомнить текст. В общем, дурдом. А вчера на спектакле тоже был номер. Пять минут до выхода, а Тани Макаровой нет. Все на ушах стоят. С ее выхода ведь спектакль начинается. Звонят ей, а она дома. Девушка забыла, что у нее спектакль. Пришлось срочно на ее роль Настю вводить.

— Весело живете, ничего не скажешь. А кому твою роль дали?

— Вячеславу Сапронову. Знаешь, наверное.

— А то! Тот еще фрукт.

— И не говори. Я однажды такую картину застал. Выхожу из театра после спектакля. Смотрю, на служебном входе преданные поклонницы Сапронова тусуются. Через какое-то время он выходит. Они счастливы. Так он выстроил всех и говорит вахтерше: «Видите их? Запомнили? Больше сюда не пускайте». И ушел. У меня был шок. Как так можно?

— Но он вообще славится непростым характером.

— Это еще мягко сказано. Перед выпуском спектакля он народ до истерики доводил. Приезжал в театр заранее, изучал костюмы и декорации. «А это что на сцене торчит? А здесь почему костюм узкий?» В общем, караул. Причем с этим спектаклем вообще много всякого было. Там одну из ролей играет наш старейшина Иван Антонович Новиков. Он на первую репетицию пришел с выученным текстом. Режиссер не знал, что делать. Как репетировать дальше? К этому времени еще не все артисты пьесу до конца дочитали. Такие вот пироги.

Проговорив еще минут десять, мы распрощались, и я покинула нашу «фабрику грез».

Часы показывали два. Впереди — три встречи. Я направилась к остановке. Троллейбус, как ни странно, пришел быстро. И тут я поняла, что засыпаю.

До очередной встречи оставалось минут пятнадцать. Я зашла в кофейню. Моего «экстремального» «ристретто» почему-то не оказалось. Возможно, я его просто не заметила.

— Девушка, а можно сымпровизировать?

— А что вы хотите?

— Двойной эспрессо, но в маленькую чашку.

— Да, конечно. С сахаром? — робко спросила она.

— Без.

Я взяла кофе и пошла искать свободный столик. Несмотря на разгар рабочего дня, в кофейне было не так уж мало народа. Столик у окна оказался свободен. Рядом галдела компания иностранцев — не то немцев, не то голландцев.

Постепенно я почувствовала «оживляющий» эффект кофе. Значит, до вечера как-то дотяну. Что ж, пора выходить. Хотелось все успеть и не опаздывать. Конечно, никто не стал бы мне на это указывать — это было мое право. Зачем лишний раз провоцировать конфликт, невысказанное раздражение, если можно обойтись без этого? И так проблем хватало. Может, потому, что накопились усталость, вечный недосып, надоели постоянные экстремальные ситуации, с пунктуальностью у меня в последнее время все чаще возникали какие-то нештатные ситуации. Как ни странно, прийти вовремя на этот раз мне удалось.

Встречи прошли удачно. Мне удалось пообщаться с приятными, умными людьми. Настроение было приподнятым. Оставалось завтра доехать до редакции и скинуть тексты, а также заехать к Белову. А сегодня, по дороге домой, — встретиться с Ритой и отдать обещанную статью.

— Я же просила скинуть мне это сегодня в течение дня, — начала Рита. — У нас, конечно, знают, что с твоими текстами проблем почти не бывает. Может, удастся поставить. А то лежит у меня текст — полный абзац. Не хотелось бы, чтобы твой «шедевр» оказался в «корзине». Ты меня понимаешь?

— Я все прекрасно понимаю. Но не разорваться же мне. Помимо того, что я пишу для своей редакции, я еще и «налево» что-то сдаю, время от времени и «джинсовать» приходится. А для того чтобы получить гонорар, приходится покрутиться. Опять-таки, всё во время упирается. Мне на той неделе Иваныч позвонил…

— Белов?

— Да.

— И чего ему опять надо?

— Просил сделать интервью с Кириллом Егоровым. Завтра повезу. Так я сегодня полдня на него угрохала. Потом было еще три встречи. А теперь еще и ты собак спускаешь. Я, между прочим, все сделала. Причем, заметь, как договорились — в понедельник.

— А ты не могла Белову сказать, что у тебя кроме него своих дел полно?

— А то ты не знаешь, что он из тех, кому проще отдаться, чем объяснить, почему ты его не хочешь.

— Все равно, с текстом могла бы не затягивать.

— Могла бы и завтра скинуть, между прочим.

— Это была бы подстава.

— Знаю, поэтому и вытащила тебя сейчас. Ни тебе, ни мне лишние неприятности не нужны. Ладно, давай по домам. Звони, если что.

— Хорошо. Спасибо за текст. Не пропадай!

— Она постарается.

А «джинсовать» действительно приходилось. Правда, бралась я за это нечасто. Если обычная работа в редакции — инфаркт каждый день, то проталкивание заказного материала — обширный инфаркт. Конечно, находясь в здравом уме и твердой памяти, подвергать себя такому риску не будешь, но деньги, как водится, решают все. Если за рекламную статью получаешь лишь смешные проценты, то за «джинсу» — скрытую рекламу — получаешь всю сумму. Наличными. Почти всегда — «зеленью». И главная задача — убедить редактора, что он себе никогда не простит того, что не поставил этот материал. И хорошо еще, если речь идет о звездах. В этой ситуации нет ничего хуже, чем «проталкивать» начинающих артистов или заведомо коммерческие проекты. Тут уж приходится эксплуатировать фантазию по полной программе: деньги-то заплачены. И отступать некуда. Но действовать надо осторожно. Любой намек на проплаченный материал — и можно потерять работу. А чем круче издание, тем люди в этих вопросах подкованнее. Но заказчик хочет видеть материал о себе в центральной прессе, его мало интересуют «Известия Подмосковья» или «Московский метростроевец». С ними-то проблем не будет.

Вот и сейчас я думала о том, как пропихнуть материал о грядущем спектакле Анатолия Одинцова, знакомого режиссера. Естественно, он «положил глаз» на «Московский еженедельник». Губа не дура! На все мои попытки выудить хоть какую-нибудь стоящую информацию он бодро провозгласил: «Ну что ты в самом деле! Пиши, что угодно, я тебе подтвержу любой бред!» Легко сказать: «Пиши». Знать бы еще о чем. На этот раз фантазия мне отказывала. Но после пятнадцатиминутной беседы и трех чашек кофе пальцы застучали по клавиатуре, а мысли, еле успевая за ними, толпились в черепной коробке и спешили обозначиться на мониторе, а затем вылиться на бумагу. Пришлось зацепиться за то, что ведущий артист перешел в другой театр, но, несмотря на перемены, будет как приглашенный играть в спектаклях Одинцова, и в премьерном — в частности. Я попыталась договориться с «Еженедельником». Фортуна в тот день была на моей стороне. У них на полосе образовалась дырка, которую они не знали, чем заткнуть. Я рассказала о премьере. Шеф-редактор дал добро. Как ни странно, никто ничего не заподозрил, и я, отправив новость по «мылу», с чистой совестью выключила компьютер и поехала домой.

Едва я вошла в квартиру, зазвонил телефон.

— Здравствуйте, девушка. — Звонила Рита. Неужели я ей не надоела за последние три дня? — Слушай, привези мне завтра интервью. Помнишь, мы с тобой на той неделе обговаривали?

— Давай послезавтра.

— Хорошо, но обязательно привези. Кстати, что ты не заехала сегодня к нам в редакцию?

— А чего я там забыла?

— Наглая! Как тараканка. У Пантыкина сегодня день рождения был.

— Вот радость — видеть его рожу! И потом, до вас пока доедешь — состаришься.

— Да, но такой спектакль был! Кстати, Юлька заезжала. Тебе привет.

— Спасибо. Как она?

— Хорошо. Все такая же жизнерадостная.

— Пантыкин ее, наверное, опять достал?

— Она его.

— То есть?

— Она решила отыграться за все. Подходит к нему — с днем рождения и всякое такое. Потом кладет коробочку на стол. Можно подумать, что там — золотой «Паркер» как минимум. Он открывает этот футлярчик. Не спеша, словно чуя подвох. А там… две пластинки с таблетками валерьянки.

— Супер! Ну, Юлька! Молодец, за всех отыгралась.

— Это еще не все. Потом прибежал Кешка. Ты же знаешь, у него язык всегда мысли опережает. Он эти таблетки увидел и спрашивает: «Что, Ген, «Виагру» подарили?» У Пантыкина шок непроходящий.

— Да, так опустить. Что же завтра будет?

— Посмотрим. Ну, не забудь про интервью.

— Хорошо.

— Да, хотела спросить. Ты в «Голдене» была?

— Да. Но тебя я там не видела.

— Я не поехала. Все нормально было?

— А как важнейшее из искусств?

— Фуршет был. Конечно, я у стола массу знакомых встретила. Как всегда. Виноград был. Я порадовалась.

— И о чем вы говорили?

— С кем?

— С виноградом.

— Не поняла?

— Ты же не любишь эти однотипные молодежные группы, «тинейджеры, сбоку пейджеры», как ты их называешь.

— Виноград — это ягоды такие. А еще из него вино делают. Я с ним пока еще не разговариваю. Я его просто ем.

— А я думала, что это название какой-нибудь новой группы.

— С тобой не соскучишься.

— Ну, ты тоже иногда выдаешь — будь уверен.

— Обменялись любезностями!

— Ладно, созвонимся. Счастливо!

— Пока!

Я сидела у секретера, пытаясь разобрать записи в «склерознике» и хоть что-то в них понять. День был перенасыщен событиями и информацией. Я никак не могла решить для себя, чего больше хочу: спать или есть? Непонятно. Съев йогурт и яблоко, уточнив все мыслимые и немыслимые вопросы, договорившись о встречах, решила, что, наверное, уже пора спать. Часы показывали начало третьего. Тут раздался звонок, конечно, опять по работе.

— Привет!

Это был один знакомый актер, с которым мы договаривались написать о его телепремьере.

— Привет…

— Ну, до тебя не дозвониться. Я пытался пробиться в течение часа. Не судьба. Так что извини, что поздно.

— Ничего.

— Ты еще не спишь?

— Собираюсь.

— Я получил твое сообщение. Я, конечно, понимаю, что краткость — сестра таланта, но не до такой же степени.

— А что такое?

— Была только подпись. Я сначала думал, что само сообщение не дошло, но пришел повтор.

— Странно. Кстати, а как ты понял, что это именно я?

— Кто мне еще такое в час ночи пришлет! Ты спрашивала про фильм. Так вот…

— Слушай, солнце, у меня есть к тебе несколько вопросов по этому фильму. Тезисы, так сказать. Но где это «похоронено», я уже не вспомню. Давай мы завтра с тобой пересечемся, и ты мне все расскажешь.

— О’кей. Завтра в два. В театре.

— Не вопрос.

— Спокойной ночи!

— Спокойной ночи.

Я проснулась с ощущением того, что вот-вот заверещит будильник. Было утро, начало шестого.

Та-ак. Допрыгалась. Покрутившись, я попыталась заснуть. Получилось. Проснулась в 8.30, незадолго до звонка будильника. Пора собираться. И опять в бега. Да, один выходной в месяц — это сильно. Организм отвык спать. С этим надо что-то делать. Но что? Когда же наконец времени хватит на все?

Лето ворвалось в город, залив улицы солнечным светом. Очухавшаяся растительность начала цвести и пахнуть, отчего у определенной части горожан возникли сезонные проблемы со здоровьем — аллергия. Сколько себя помню, подобных казусов со мной не случалось. Но на этот раз организм, видимо, устал и взбунтовался. Постоянно чесался нос и одолевал чих. Сонливость сменялась раздражительностью. Причем предсказать смену этих состояний было невозможно. Оптимизм вселяла перспектива выходных. К счастью, не такая уж далекая. Приближался День независимости России, в связи с чем намечалось три выходных дня. Большинство, правда, не заморачивалось от кого именно независимость, и сейчас это тоже было не так уж важно.

— Привет! Все в трудах, аки пчела?

Хоть как-то прийти в себя помогла давняя подруга Юлька. Ее звонок оказался как нельзя кстати.

— Привет! Как вы живы-здоровы?

— Нормально. Слушай, у меня к тебе предложение. Мы тут со Славкой на праздники в Питер собрались к Алене. Остановимся у нее. Так вот я подумала: а не составишь ли ты нам компанию?

Я познакомила Юльку с Аленой, когда та приезжала в Москву по делам. Девчонки быстро нашли общий язык, обменялись координатами и даже иногда писали друг другу электронные послания.

— Юль, я, конечно, «за», но такие вещи в момент не решаются. Кто знает, что будет на той неделе?

— Поехали! Развеешься, отдохнешь. А то ты уже как кавказская овчарка на всех кидаешься.

— Хорошо. Тогда у меня к тебе будет маленькая просьба: купите билеты. Потом сочтемся. Боюсь, что закручусь и придется бежать в последний момент.

— Не вопрос. Ладно, мне пора. А то скоро чудо мое придет. Его ж кормить надо. Пока!

— Счастливо!

Честно говоря, через какое-то время я забыла об этом разговоре. За три дня до поездки ребята мне напомнили. Я стала собирать вещи. Зная способность своей подруги вечно опаздывать, я сначала психанула, но потом решила, что Славка все-таки постарается ее организовать и они приедут вовремя.

Мы с Юлькой когда-то вместе работали. Общие трудности нас сплотили. Потом она ушла в другую редакцию. Там она познакомилась со Славкой. Их столы стояли напротив, так что игра в гляделки со временем перетекла в роман. Но на работе они старались не афишировать свои отношения. Даже когда стали жить вместе, «шифровались», передавая друг другу ключи от квартиры, договариваясь, кто когда придет, что готовить на ужин.

В общем-то оба чем-то похожи: всегда приветливы, веселы, неконфликтны. Юлька — высокая статная блондинка — смирилась с мечтой похудеть. Особенно остро ее грызла эта мысль, когда она стала встречаться со Славкой. До этой встречи Юлька, как многие, перебивалась полуфабрикатами, а совместная жизнь открыла в ней кулинарные таланты. Юлька готовила совершенно запредельные блюда, а Славка, любящий поесть, был совсем не против. Ну какая уж тут диета! Славка всегда был основателен в словах и поступках. Да и в его внешности проглядывало что-то монументальное. Но внезапно скрутивший ее аппендицит и последующая операция заставили изменить меню. Юльке долгое время приходилось себя во многом ограничивать, и она наконец похудела, причем очень здорово. Мечта сбылась.

— Да, я хотела этого, но не такой же ценой! — сокрушалась она.

Славка, как мог, ее успокаивал. Мне было легко с ними. Никаких тебе самокопаний или разговоров о смысле жизни, чем грешили многие мои знакомые, особенно пропустив бокал-другой. Самое оно, когда от проблем и без того голова идет кругом и хочется наконец услышать что-то позитивное.

Но из всех наших посиделок и приключений я больше всего люблю вспоминать пикник. Во-первых, потому, что тогда единственный раз выбрались так замечательно провести время за городом. Было по-настоящему легко и весело, так что эмоций и впечатлений хватило на год вперед.

Июньское солнце, накануне по-летнему припекавшее, в тот день решило немного отдохнуть. Набежали тучки. Мы какое-то время колебались, ехать или нет, но Славка всех уговорил:

— Не сахарные, не размокнете. К тому же я тент прихватил.

Искать костровище долго не пришлось. Немного убрав площадку и натаскав хворост, стали готовить нехитрую снедь: сделали бутерброды, порезали овощи. Нас было немного: я, Юлька со Славкой, его друг Гоша и наша с Юлькой общая знакомая Лиза. Пока мы «сервировали стол», мужчины занялись шашлыками. Приблизительно через полчаса первая порция была готова. Изрядно проголодавшись, мы с удовольствием приступили к трапезе. Юлька и Славка весело перебранивались, подтрунивая друг над другом. Юльке в честь дня рождения разрешалось все.

— Давайте споем, что ли? — И она, слегка уже мимо нот, попыталась воспроизвести успевшего надоесть до зубовного скрежета «Шоколадного зайца».

Но странное дело, песня, доносившаяся из каждого включенного утюга, ни у кого не вызывала раздражения. Все дружно подхватили, а Юлька, сидевшая рядом со Славкой, поглаживая его по голове, особенно старательно выводила:

— Я шоколадный заяц, я ласковый мерзавец…

Славка не сопротивлялся.

Через какое-то время неподалеку от нас обосновалась еще одна компания. Судя по голосам, в основном мужская. Среди деревьев мелькнула тельняшка.

— Ура, десантники! — закричала Юлька. — Хочу сто пятьдесят десантников! Слава, ты меня слышишь?

— Ну, за пятьдесят я еще как-то отобьюсь, а сто пятьдесят, извини, даже мне слабо.

— Пошляк!

— Да, пьяная мать — несчастье семейства. Лиза, пожалей хоть ты меня.

— Так жалко тебя, так жалко…

В общем, веселье шло своим чередом.

Дождик, слегка попугав, так и не пролился обещанной грозой, так что мы засиделись допоздна, до глубоких сумерек.

Весь вечер балагурившая Юлька решила и сама оторваться, и других повеселить. Славка весь вечер терпел ее подколки и пытался урезонить, когда она совсем выходила за рамки.

Мы уже выбрались из леса и шли к Юлькиному дому. Славка, сначала тихо бренчавший что-то на гитаре, вдруг дурным голосом заорал:

— По полю танки грохотали…

Мы от неожиданности притихли. Буквально через минуту произошло следующее. Собака, бегущая по своим делам, увидела нашу компанию и, услышав Славкин вопль, сначала отпрыгнула с дорожки, потом подпрыгнула вверх и замерла, забыв опустить переднюю лапу. Где-то залаяла мелкая собачонка.

Через секунду вся наша компания сотрясала окрестности дружным хохотом, распугивая все живое.

Посиделки мирно завершились у Юльки на кухне.

Теперь мы все обещаем одарить Юльку на день рождения шоколадными зайцами, тем более их разнообразие в кондитерских магазинах исключает два одинаковых подарка.

За двадцать минут до отправления поезда мы стояли на перроне. Славка курил. Мы с Юлькой обсуждали наши очередные сумасшедшие проекты. Юлька как ни в чем не бывало рассказывала о том, что сразу после праздников в «Журнале» должен выйти ее материал на разворот.

— О чем?

— Купи, почитай.

— А у меня должен выйти материал на полосу в «Московском еженедельнике».

— О чем?

— Купи, почитай.

Забегая вперед, скажу, что у Юльки материал слетел, поскольку на это место поставили рекламу, мой тоже не поставили, потому что пришел какой-то «горячий» материал «с колес».

— Нам пора, — прервал нас Славка.

Мы подошли к вагону. Славка стал доставать документы и билеты. В самый последний момент выяснилось, что билетов — два!

— Что делать будем?

— Выручай! У тебя всегда в экстремальных ситуациях приходят какие-то невероятные идеи. — Эти слова были адресованы, конечно, мне.

— Что ж, вали на рыжего! Раньше смотреть надо было! Тут в голове раздался «щелчок».

— Простите, пожалуйста. Не подскажете, как нам быть? — обратилась я к проводнику.

— А что такое?

— Видите ли, в чем дело. Нас — трое. А один из билетов — на два лица.

— То есть?

— Нас — трое. Билетов — два. Один из них — на два лица.

Те, кто слышал этот бред, поменялись в лице. Проводник побежал к начальству. Мне пришлось повторить эту белиберду еще раз. Оценив ситуацию, шеф изрек:

— Договаривайтесь с проводником.

Мы заплатили проводнику и пошли устраиваться.

— Как тебе такое в голову могло прийти: билет на два лица?

— А я знаю? Все на автопилоте вышло. Слава Богу, сработало.

Мы долго обсуждали эту тему, хохоча и, естественно, мешая спать другим.

Вдруг появился проводник.

— Ну, кто пойдет ко мне ночевать?

Мы с Юлькой переглянулись.

— Видимо, придется мне. — Я встала и пошла за ним.

— Да не бойся, не обижу.

Мы пришли в купе Николая Ивановича.

— Что вы на одной полке ютиться будете? Да и потеплее у меня. Ложись, отдыхай.

Он выдал мне одеяло и пошел ставить чайник. Несмотря на июнь, было довольно прохладно.

Мы травили анекдоты, рассказывали друг другу какие-то невероятные истории.

— Ой, перестань! — взмолился он. — У меня уже скулы от смеха болят. Может, твоя подруга поспокойнее?

— Может, но…

— Друг не отпустит? Уговорим.

Я вернулась к Юльке и Славке, которые не без интереса встретили мое появление.

— Ну что?

— Что? Хорошо! Юль, смени меня.

— То есть?

— Ну, ухохотала я человека, устал он от меня.

— А-а…

— Да не грузись ты, Слав, или сам иди. Мы уж тут как-нибудь.

Только Славка засобирался, прибежал Николай Иванович:

— Девчонки, лягте быстро, как мать и дитя!

— Что?!

— Ложитесь, вам говорят! Ревизия.

Ревизоры прошли по спящему вагону, вроде бы ничего не заподозрив. И тут у нас началась истерика. О сне не могло быть и речи. Так мы и ехали до Питера, обсуждая дорожные приключения.

Наконец наша компания сошла на перрон.

— Счастливо! Ну, вы меня насмешили! Это у нас теперь как анекдот ходить будет. Поедете обратно — милости просим!

— Спасибо, Николай Иванович.

Через полчаса мы появились на пороге гостеприимного дома Алены Карасевой.

С Аленой мы виделись в лучшем случае раз в два года, но это не мешало нам дружить. Отнюдь. Более того, я могла назвать ее подругой, той, с которой и в огонь, и в воду…

Алена год проучилась на журфаке ЛГУ. Что-то ее не устроило, и она перевелась на заочное в Москву. Чем московский журфак лучше — не скажу, но — хозяин барин. Там мы и познакомились. Как-то при случае я познакомила Юльку и Алену. Они подружились и даже время от времени созванивались и переписывались по электронной почте.

Алену трудно не заметить в толпе: высокая, натуральная блондинка с большими зелено-карими глазами, четко очерченными бровями и маленьким пухлым ртом. Ее пристальный, проникающий взгляд мог выдержать не каждый. Мне первое время тоже было не по себе. Алена, при своей довольно яркой внешности, не очень-то любила быть на виду. Казалось, повышенное внимание утомляло ее. Зато более благодарного слушателя трудно себе представить. Делиться переживаниями даже с самыми близкими подругами также было не в ее стиле. Во всяком случае, я не помню, чтобы она изливала кому-то свои личные драмы, что среди девчонок-подружек так естественно в восемнадцать-двадцать лет: первые настоящие переживания, первые настоящие романы, как у больших… К тому же Алене свойственно самоедство. Она могла бесконечно прокручивать ситуацию, выискивая и анализируя свои ошибки. Я иногда пыталась ее убедить, что прошлого не вернешь и незачем себя мучить. Она возражала: «Я должна понять, что и почему сделала не так, чтобы не наступать на одни и те же грабли». Возможно, сказывался комплекс отличницы. Алена окончила школу с золотой медалью, а затем библиотечный институт с красным дипломом. На нашем курсе она была лучшей студенткой и, естественно, окончила Университет без четверок.

Иногда мне казалось, что ей самой немного мешает слишком аккуратное, слишком осмотрительное отношение к жизни, и на самом деле она не прочь стать более беспечной, эмоциональной и открытой. Только близкие друзья знают, что эта строгая, собранная девушка умеет по-настоящему любить, сострадать, дружить; именно она в трудную минуту первой откликнется и безвозмездно предложит помощь. С чужими она общается официально, не допуская вольностей и фамильярностей. А в кругу друзей, как и все, наверное, оттаивает и становится сама собой, перестает излишне себя контролировать.

— Приехали? Вот молодцы! Сейчас Ирка с Егором придут, — сказала Алена, впуская нас в квартиру, — только что звонили, я сказала, что вы приедете.

— Ребята, вы меня, конечно, извините, но где можно упасть? — Я уже еле держалась на ногах.

— Чего? — Алена забыла, с кем имеет дело.

— Я с удовольствием с вами посижу, но потом. Два дня подряд «чесать языком» не переставая, — это слишком. Короче, я хочу спать. У меня за месяц был один выходной. Вы можете делать все, что угодно. Главное — ближайшие десять часов меня не трогайте. Юль, объясни ситуацию.

— Во-первых, не будить. Во-вторых, рано не будить. Оставьте человека в покое. Вам потом мало не покажется.

— Да, если я «выпаду» часов на двенадцать-четырнадцать — не пугайтесь. Это нормально.

— Да, конечно… — Алена явно была несколько растеряна.

Собрав остатки сил и волю, еле добралась до ванны. Потом, увидев отведенный мне «угол», упала и провалилась в пестрый мир сновидений. Моментально.

По словам Алены, я «отсутствовала» пятнадцать часов.

— Живые люди столько не спят!

— Спят. Да еще как! Хорошо-то как! А теперь можно и посидеть — отметить встречу и всякое такое.

— Человек пришел в себя, и это радовает нас, — констатировал Славка. — Егор, наливай.

То, как мы резвились два последних дня, описать невозможно. Мы обшарили весь город, насколько это было реально, Посетили всех (или почти всех) друзей, знакомых, коллег Алены, Ирки и Егора. У Алены в квартире тоже не закрывалась дверь: постоянно кто-то приходил с визитом.

— Это не дом, а проходной двор! — сокрушалась Алена.

— Зато всех друзей-приятелей повидала. Когда бы вы еще встретились?

— Это точно, А у вас все время так?

— Как?

— Ну, встречи, тусовки?

— Нет, конечно. Я с друзьями вижусь раз в три месяца. Созваниваемся, правда, чаще. Какие посиделки, когда на дню по пять встреч?

— Пять?!

— А что?

— Это же нереально.

— Вполне реально.

— Нет, вы, москвичи, все-таки сумасшедшие.

— Неужели? Просто работа такая. Кстати, мы же коллеги, если помнишь. Или у вас иначе?

— Да, иначе. Профессия та же, но все же более… спокойная. А от тебя и от Юльки я только и слышу: «Запара!».

— «Эти сумасшедшие москвички», — подытожил Егор.

— Когда я к вам приехала, у меня сначала было ощущение, что я живу в замедленной съемке. Сначала было непривычно, а потом даже понравилось. Хоть какое-то разнообразие. Но долго жить я так, наверное, не смогла бы.

— Почему?

— Не могу долго сидеть на одном месте.

— Геморрой? — подначил Егор.

— Нет, шило в заднице.

После всех посиделок мне захотелось немного размяться, прогуляться по городу, походить по магазинам.

— Пойду куплю себе чего-нибудь вкусного.

— Давай.

Я пришла примерно через полчаса, купив пиво, шоколад и аджику. Когда выгружала содержимое сумки, глаза у народа все больше и больше округлялись.

— Ты это все вместе будешь есть или по очереди?

— Как получится.

Да, хороший получился День независимости. От всех. И еще сутки вылетели.

— Угомонись! Еще немного, и нас из-за твоих приколов выставят! — пыталась меня урезонить Юлька.

— Юль, кто бы говорил.

— Это я привыкла…

— Что ты этим хочешь сказать?

— Ты прекрасно все понимаешь. А потом удивляешься, почему тебя воспринимают как человека, который смеется.

— Девчонки, не ссорьтесь! — вмешался Славка.

— Кто тебе такую глупость сказал?

— А я вот билеты купил.

— Ты говорил, — отозвалась Юлька.

— Да? И сколько? — Я на всякий случай решила уточнить.

— Не поверишь — три!

— И сколько с меня?

— Да ладно, ты свое отработала.

— Нет, я серьезно.

— И я серьезно.

— Ну, как знаешь.

Москва встретила суматохой и сутолокой. Пестрая и одновременно безликая толпа поглотила в своем водовороте. Ничего не хотелось делать. Попробовала не думать, и мне понравилось. Из-за хмурой, дождливой погоды хотелось спать. Я зашла в комнату, скинула сумку, бросила вещи в стиральную машину и поставила варить кофе. Не хотелось думать о том, что будет дальше. Тем более очертания действительности были весьма расплывчаты. И тут эти попытки размышлений прервал телефонный звонок:

— Как жизнь?

— Спасибо, Артур, нормально. Я сегодня только из Питера вернулась, к знакомым ездила с Юлькой Михайловой и ее другом. А до этого работы было по самое не могу. А что нового у тебя?

— Да все так же. Слушай, что ты делаешь завтра?

— Не знаю.

— Может, увидимся? Тогда и поговорим.

— Хорошо, давай…

С Артуром мы познакомились лет пять назад. История более чем банальная. Он — фотограф. Чуть не случился служебный роман. Но как-то не сложилось. Так и остались друзьями. Причем запросто делились и радостями, и проблемами, помогали друг другу как могли. Это были ни к чему не обязывающие отношения. Просто мы стали чуть-чуть больше, чем деловые партнеры. Близкие по духу, по мировоззрению люди.

Я всегда чувствую, что Артур опекает меня, хотя он и младше на два года. У меня ощущение, что он мой старший брат. Он напоминает, что и когда я должна сделать, и предлагает наилучшие варианты. Даже когда я писала про его знакомых — молодых музыкантов, — Артур обстоятельно рассказал, что именно мне надо написать и как. Обстоятельность — одно из главных его качеств, правда, иногда переходящее в педантизм. Я в шутку зову его занудой, но он не обижался. Это не в его характере, но по его правилам. Артур многое мне прощал, как младшей сестре, взбалмошной и неразумной. Он со всеми, не только со мной, поддерживал ровные отношения. Просто обладает счастливым качеством — неконфликтен.

Его «глянцевая» внешность обманула многих женщин, желающих заполучить плейбоя. Трудно сказать, скольким он разбил сердца. Некоторые дамочки, поняв, что им ничего не светит, нарывались на скандал. Но в силу своего темперамента и характера Артур всегда и со всеми сдержан и ровен, избегает сюрпризов и эксцессов.

Артур живет с родителями и сестрой на окраине Москвы, на другом конце города. Похоже, он совершенно не комплексовал по этому поводу. Иногда мне кажется, что его вообще всегда все устраивает. И если у нас возникают какие-то мелкие разногласия, он обычно сдается первым: «Как тебе удобнее».

На этот раз все складывалось, как обычно: походили по городу, зашли в кафе, поделились произошедшими за пару месяцев событиями. Потом мы поехали к Артуру домой. Посидели на кухне, поговорили.

— Ладно, мне пора.

— Куда ты поедешь на ночь глядя? Оставайся.

— Нет, я поеду.

— Перестань, не упрямься.

В глубине души я все-таки надеялась, что Артур перестанет меня воспринимать только как друга. Но… Все сомнения на этот счет разрешились, когда я услышала, как он похрапывает, уткнувшись в мое плечо.

— Выспалась?

— Вроде бы.

— Ну, пойдем перекусим.

Чай, бутерброды на скорую руку… Все, как всегда.

— Нам через пятнадцать минут выходить.

— Хорошо.

Организм никак не хотел просыпаться. Мне пришлось прилагать невероятные усилия, чтобы ориентироваться в столичной подземке и, несмотря на замедленную реакцию, маневрировать среди сограждан. Меня постоянно толкали, обгоняли, кого-то обгоняла я…

— Привет, работники!

— Какие люди!

— Что у нас на повестке дня?

— Летучка.

— Опять разбор полетов. Номер вышел?

— Да. Кстати, отвсек на тебя «наехал».

— Чего так?

— А кто его знает? Так что приготовься держать оборону.

Отвсек действительно «наехал». Но внятно аргументировать свои «выпады» не смог. А мне было просто лень вступать в полемику. В памяти еще очень свежи были воспоминания о Питере, когда я узнала, что такое жить без проблем. Очень не хотелось расставаться с этим ощущением легкости и беззаботности.

— Что это ты сегодня была тише воды? — поинтересовался после планерки Макс. — Я думал, ты Александрова разгромишь.

— Знаешь, Макс, мне почему-то этого не хотелось.

— Да ну?

— Какой смысл тратить энергию, сотрясать воздух, если все это без толку. Ты же видел — ему просто хотелось придраться. Не важно, к кому. Не важно, прав он или нет.

— Что это на тебя сегодня нашло?

— Да так, музыкой навеяло. Ладно, пойду звонить. Мне об интервью договориться надо.

— Кстати, тебе факс пришел по поводу какой-то прессушки.

— Спасибо.

Тут послышались странные звуки — не то стоны, не то всхлипы. Все замолчали и стали прислушиваться, пытаясь понять, откуда доносятся странные звуки. Наконец женское любопытство дало о себе знать. Я пошла на звук. Дверь в кабинет отвсека была открыта. Он сидел за столом, положив голову на руки, и, тихонечко повизгивая, ловил ртом воздух.

— Ты чего? — Я застыла в дверях от удивления, увидев такую картину.

— Ой, не могу. Вот посмотри. — Он протянул мне листок.

— Что это?

— Объяснительная. Мне надоели вечные опоздания Анжелы. Сегодня после планерки я заставил ее написать сей документ, но такого шедевра я не ожидал.

Я стала читать: Объяснительная. Я, Климова Анжела Александровна, опоздала на работу, потому что вместо пейджера был включен вибратор. Число. Подпись.Через секунду участь отвсека постигла и меня. Постепенно в кабинет стеклась вся редакция. Все хотели знать, что же произошло. И каждый, кто читал эти строчки, через секунду заходился в истеричном хохоте, а потом, когда от смеха болела диафрагма и сил не оставалось, ловил ртом воздух.

— Что вы смеетесь? — возмутилась Анжела. — Каждый понимает в меру своей испорченности, что поделать. Но я всего лишь забыла выставить в пейджере звуковой сигнал, оставив его на виброзвонке. И естественно, проспала.

— Это понятно. Просто формулировка… как бы сказать? — начал было Димка.

— Ну что ты к человеку пристал? — попыталась вступиться за коллегу Мила из отдела информации.

— И это пишет журналист! — наконец обрел дар речи отвсек.

— Каждый имеет право на ошибку. На солнце, между прочим, тоже есть пятна.

— Неужели?

— В самом деле.

— Ладно, ребята, я пошла. У меня еще конь не валялся, а к вечеру надо сдать материал. — И я потихоньку ретировалась.

Я посмотрела на часы и поняла, что времени, как всегда, в обрез. А сделать надо было многое. В таких ситуациях часто приходилось браться за несколько дел одновременно. Как говорится, одной рукой она пила чай, а другой говорила по телефону. В принципе я к этому давно привыкла, но на этот раз без неприятностей не обошлось. Я отправляла факс, и пока он, скрипя, отсылал мой шедевр, с другого телефона сбрасывала информацию на пейджер. Поскольку опаздывала, надо было предупредить человека, чтобы он меня дождался. Очевидно, не рассчитав свои возможности, решила еще и кофе себе сделать. Если бы у меня было три руки, может быть, все и обошлось. Но — все вышло так, как вышло. Я случайно плеснула из чайника кипятком на руку. В первые секунды я даже не поняла, что произошло. Кто-то из ребят уже сгонял в аптеку, кто-то уже помогал мне обрабатывать ожог и забинтовывать руку. Конечно, не обошлось без подначек и нотаций. Зато потом могла отлынивать от самых нудных поручений, сославшись на «производственную травму».

Так прошло еще недели две. Потихоньку я адаптировалась к сумасшедшей московской действительности. Все шло своим чередом.

Изредка звонил Сашка. Я стала ощущать, что мы отдаляемся друг от друга. Что-то оставалось недосказанным. Возможно, в следующий раз, кроме «Привет. Как дела?», нам нечего будет сказать друг другу. За каждой фразой слышалось: «Извини, я спешу». Наверное, когда-то это должно было случиться. Рано или поздно. А может, он просто устал жить на вулкане…

Наверное, этого стоило ожидать с самого начала. Мы были слишком разные во вкусах, в мировоззрении: разный темперамент, разные цели. Сашка оказался типичным маменькиным сынком, а мне нужен был Герой, человек, способный на Поступок, который может отступить от привычных схем.

Очередной разговор «о смысле жизни» не предвещал ничего плохого. Правда, Сашка уж очень напирал на то, что я разбрасываюсь, вместо того чтобы поставить себе цель и идти к ней. Говорил о том, что надо расти, что негоже распыляться.

— Пора стать редактором, тебе уже тесны рамки обозревателя или как это у вас называется.

— Я вполне комфортно себя чувствую.

— Надо расти, повышать планку. Нет возможности в этой редакции — перейди в другую. Не получается — смени профессию. Надо нащупать, где тебя ждет стопроцентный успех.

— Меня устраивает нынешнее положение вещей. В чем дело? Чем ты недоволен?

— Ты зря теряешь время. Если уж решаешься делать карьеру, то головокружительную. Понимаешь, что не хватает сил, таланта, — лучше не соваться. Займись домом, семьей. Ведь тебя все время нет, ты занята. Только непонятно чем. Я уверен, если бы ты захотела, давно уже всех заткнула бы за пояс. Скопила бы, в конце концов, денег на приличное жилье. А то живешь в тмутаракани. — Он попытался меня побольнее «укусить».

— Твое какое дело? Я с таким трудом получила эту квартиру! Хотя бы за это я могу себя уважать. Что-то ты не торопишься улучшить свои жилищные условия, снял хотя бы комнату.

— Я работаю на свое будущее и не могу сейчас отвлекаться, ты же понимаешь, что для меня значит диссертация. Статус кандидата экономических наук дает совершенно другие возможности. Моя главная задача — аспирантура. Вот защищусь, тогда буду об остальном думать.

— Ты не способен на поступки, привык жить за чужой спиной. Ты просто боишься выйти за привычные рамки. Тебе еще нет тридцати, а ты уже ученый сухарь!

— Взбалмошная истеричка! Ты только и ждешь, что все будут тобой восхищаться. Ты не способна просчитать даже на два шага вперед. Так и будешь до пенсии по тусовкам бегать.

— Чего ты добиваешься? Чтобы я стала твоей нянькой и была при тебе неотступно? Не нравлюсь — поищи другую: спокойную, домашнюю безмозглую курицу. Да, она станет варить борщи и мыть полы, но ты через неделю сбежишь. Она ведь не сможет слушать твоих умных речей — не поймет. Даже если она окажется сильна в экономике, главным ее интересом будет семейный бюджет, в основном статья «доходы». Хотя, может, именно это тебе и нужно.

— Если ты так заговорила, я уйду. Как я понимаю, нам больше нечего обсуждать.

Мы сидели в одном из кафе. Народу почти не было, а та публика, что присутствовала, делала вид, что не замечает инцидента. Персонал косился в нашу сторону, ожидая, когда мы начнем метать посуду, но до этого не дошло. Мне, а тем более Сашке, было несвойственно выяснять отношения прилюдно, но на этот раз прорвало обоих. В принципе мы уже собирались через какое-то время уходить, и Сашка даже успел перед стихийно возникшей ссорой оплатить счет. Так что бюджет заведения не пострадал из-за того, что после взаимных упреков мы ретировались. Сначала ушла я, а потом он. Все произошло стремительно, словно мы давали друг другу понять, что обратной дороги нет. Надо было перевести дух и как-то осмыслить происшедшее.

Буйствовал июль. Вторую неделю стояла солнечная теплая погода. Открылось второе дыхание. Появилось желание успеть все и сразу. То, что когда-то приносило массу неудобств и раздражало, сейчас просто не ощущалось. Даже вечный недосып был нипочем. «Лето — пора рассвета».

Я носилась как заведенная. День казался бесконечным, но это не утомляло. Скорее наоборот — я ощущала колоссальный прилив энергии. В один из таких вечеров позвонил Артур:

— Привет!

— Привет.

— Что делаешь?

— Как всегда, ваяю очередной шедевр.

— Ты можешь сейчас ко мне приехать?

— Что-то случилось?

— Нет. Просто я один…

— Время позднее. Пока я доеду…

— Я тебя встречу.

— Хорошо.

Я почему-то согласилась. До сих пор не могу объяснить почему. Наверное, каждый из нас неоднократно совершал такие вот спонтанные поступки, которым потом сам же и удивлялся.

Я ехала и думала: «Зачем мне все это надо? Зачем я еду на другой конец Москвы? Куда меня несет? Сидела бы сейчас дома, нет, сорвалась!»

Квартира Артура была самой обычной «трешкой» в блочной многоэтажке, каких тысячи. Пожалуй, единственной ее достопримечательностью была комната Артура. Кровать, секретер, в который впихнуты ноутбук и многофункциональный «комбайн» — принтер, сканер, ксерокс. На секретере — маленький музыкальный центр и подставка для дисков. А все остальное пространство занимало либо компьютерное, либо связанное с фотографией «железо», предназначение которого мне было неведомо. И, если честно, я не очень-то хотела в это вникать. Иногда я подначивала Артура, что в его комнате существует иная, не белковая форма жизни — Планета Железяка.

— Ты не понимаешь, это все нужные вещи, — отмахивался он.

В остальном квартира как квартира. Не очень большая, но уютная кухня, гостиная и комната сестры. В нее вход посторонним был запрещен, так что я даже не представляю, что было за дверью.

Сестра Артура, Даша, — взбалмошная девица семнадцати лет, возраст непростой. Я прекрасно помню себя, так что не берусь судить Дашу. Ее почти никогда не было дома: то на учебе, то где-то веселится в компании. Я видела ее один раз и то мельком. Мы сидели у Артура, он хвастался какой-то новой компьютерной программой. Дверь была приоткрыта. Даша, никогда меня раньше не видевшая, довольно громко сказала, проходя мимо:

— У тебя новая пассия? Уже? Почему рыжая? Ненавижу этот цвет.

Артур вышел, закрыл дверь и что-то негромко сказал сестре. Она ответила также на повышенных тонах, иначе просто не разговаривала. Через минуту она ушла, громко хлопнув входной дверью.

— Не обращай внимания.

— С какой стати? Я помню, что сама в этом возрасте была «ежиком» — выпускала колючки где надо и не надо. Она хочет казаться взрослой: говорю и делаю, что хочу. Но беда в том, что она говорит не думая.

Город спал, а мы сидели на кухне, пили пиво, как всегда, говорили обо всем и ни о чем.

— Время третий час. Пойдем спать.

— Да, пора уже.

«Почему он позвал меня? Неужели «дозрел»? Вряд ли…» — Размышления прервал шум воды, доносившийся из ванной. — «Дозрел».

Все произошло быстро и молча. Тело стало мягким и податливым, словно пластилиновое…

Потом мы молча сидели на кухне, глядя друг на друга. Артур курил. Если бы это случилось года два назад, я была бы счастлива. Тогда ты действительно был нужен мне. А сейчас… Мы перестали быть просто друзьями. Но ничего не изменилось! Ни-че-го.Ближе друг другу мы не стали. Да и не ждала я этого. Я уже давно ничего не ждала…

Он молча встал и пошел в комнату. Я выключила свет на кухне и спустя какое-то время последовала за ним.

Артур спал, прижавшись ко мне щекой. Слишком много противоречивых мыслей толпилось в моей голове. Сладить с ними не было никакой возможности.

Несмотря на открытое окно, было душно. Спать не хотелось. К тому же одолели комары. Потом случилась еще одна напасть. Утром, около четырех, за окном громко и надрывно заорала какая-то птица, перебудив всех ворон в округе. Вороны обрушились на нее дружным карканьем: дескать, совсем одурела орать в такую рань! Птица не унималась. И, как мне показалось, стала орать еще громче и еще противнее. Но и на этом мои ночные неприятности не закончились. Рассвет уже подкрашивал небосвод. Через час-другой народ начнет вставать на работу… Подъехала иномарка. Из раскрытых окон на всю округу раздавался какой-то уголовно-кабацкий мотив. Хриплый голос нудно твердил немудреный рефрен. Из машины высыпали пьяные «пацаны» и их нетрезвые подруги. И устроили под окнами… танцы. Кто-то уже проснулся. Из окон пару раз доносилось: «Хулиганье! Прекратите сейчас же! Милицию вызову!» Затейники заплетающимися языками вопрошали: «А фигли вы не спите?» Минут через десять мне все это надоело. Наверное, в воздухе витало что-то. Меня подмывало схулиганить. Вернее, отомстить.

Артур не раз упоминал в разговорах, что еще с незапамятных школьных времен у него в секретере осталось несколько флаконов чернил. Мы еще фантазировали, как их можно использовать. Например, заправить «заклятому другу» картридж принтера… Я осторожно встала, открыла шкаф. Флаконы я увидела сразу. План «мсти» созрел молниеносно. В то утро мне по душе пришелся фиолетовый цвет. Я открыла чернила, встала у окна. Главное — не опрокинуть чернила на себя. Промахнуться со второго этажа мог только слепой. Через несколько секунд чернильное пятно расплывалось по серебристому капоту, забрызгав тонированные стекла. Клякса была что надо. Получилось очень даже живописно, я порадовалась такому авангардно-модерновому решению. Немного отойдя от окна, чтобы меня не было видно, я любовалась своим «художеством», не обращая внимания на заполнивший утреннюю улицу мат. Компания сразу протрезвела и через пару минут ретировалась. Все стихло.

Я никому потом не рассказывала об этой ночной выходке.

Довольная результатом, я не спеша вернулась в постель, стараясь не разбудить Артура. Закрыла глаза, но поняла, что заснуть мне уже не удастся. В общем, в ту ночь я почти не спала.

— Привет, солнце!

— Привет!

— Все нормально?

— Да.

— Ты есть будешь?

— Нет.

— Почему?

— Не хочу.

— Перестань, тебе же опять весь день бегать.

— Ну и что? А сейчас я не хочу есть. Я вообще не ем по утрам.

— Как хочешь… О чем ты думаешь?

— Можно тебя попросить об одном одолжении? В следующий раз при общении со мной, когда тебе покажется, что глупая, нелепая пауза слишком затянулась, не задавай мне этого дурацкого вопроса! Просто так, для поддержания беседы. Ладно?

Ужаснее этого вопроса ничего нельзя придумать. Обычно его приписывают женщинам, но когда я его слышу, хочется взять что-нибудь потяжелее и ударить посильнее. Мой «прайд» тут же просыпается…

— Хорошо. И все-таки… Что-то случилось?

— Все нормально. Давай собираться. А то начальство опять будет мне мозги полоскать по поводу опозданий.

Мы вместе дошли до остановки. Артур посадил меня на автобус:

— Счастливо! Созвонимся. — И поцеловал в щеку.

— Пока! Удачи!

Ну вот и «сломался» «стойкий оловянный солдатик». Наверное, это должно было случиться. Говорят, в каждом новом романе женщина ищет лучшее, а мужчина новое. Может быть. Хотя вряд ли роман с Артуром всерьез и надолго.

После этой встречи мы еще созванивались пару раз. Он поздравил меня с днем рождения. А потом закрутили дела. Свободное время, правда, было, поскольку август — «мертвый сезон», период отпусков. Кого-то выловить в Москве — проблема. Зато появилась возможность потратить свободное время на себя, любимую. Артуру звонить не хотелось. Что-то треснуло в наших отношениях, сломалось. Словно и говорить было не о чем. Пустые, несодержательные разговоры выматывали еще больше, чем вечно галдящий телефон, нужная, но в невероятных объемах информация. Надо было остановиться, разобраться в себе и хоть что-то решить. Хотя все было ясно и так — «не срослось».

«Что ты мечешься? Замучила и себя, и других. В себе надо прежде всего разобраться. В том-то и дело: сама не знаешь, чего хочешь». Как же мне все это надоело! А может, просто устала. Оттого, что некогда вот так — сесть и подумать: куда ты бежишь? Зачем? Оттого, что не на кого опереться. «Хочешь, чтобы все было сделано хорошо, сделай сама». «Вот ты и тащишь все сама, хватаешься за все и сразу. И такое ощущение, что это не кончится никогда. Так и будешь всю жизнь бежать и спотыкаться. А может, это приближается пресловутый кризис среднего возраста? Хотя что-то рановато в двадцать восемь лет. Нет, просто устала».

— Здравствуйте, девушка!

— Привет, Рит!

— Куда же ты пропала?

— Долго рассказывать.

— Я звонила тебе вчера в час ночи — тебя дома нет. Звоню сегодня утром, около десяти, — опять нет. Ты дома-то ночуешь?

— Я всегда ночую дома. Правда, не всегда у себя.

— Не поняла.

— Не под забором же.

— Ты можешь нормально разговаривать?

— Не знаю, не пробовала.

— А ты попробуй, может, понравится. Короче. У меня для тебя дело есть.

— Другого я от тебя не ожидала.

— Значит, так. Ты ведь у нас среди киношно-театральной братии крутишься. Сваяй статью странички на две-три об актерах-бизнесменах. Они же сейчас все клубы-рестораны пооткрывали.

— Сроки?

— Неделя.

— Фигня дела.

— Ну, пока.

— Пока-пока!

Этот звонок вывел меня из желеобразного состояния. В конце концов, когда есть чем заняться, все неприятности воспринимаешь проще. Очевидно, потому, что некогда жалеть себя и сокрушаться по поводу того, что все не так, как хотелось бы.

В редакции — обычное летнее затишье. На планерке было даже скучно. Не было привычных запарок и нагоняев. Началось, правда, все, как всегда, — со взбучек за опоздание. Алина, выросшая на побережье Каспия, была женщиной вспыльчивой. Но отходчивой.

— Вот что, дорогие мои. Кто еще раз опоздает на планерку, увидит, как бушует кусочек Каспийского моря!

— Но оно мелеет, — послышалось откуда-то с «галерки».

Дальше все пошло своим путем. Все молча слушали монолог Алины о том, что надо собраться с мыслями и как-то оживить газету. Каждый раз приходилось ломать голову над тем, что ставить в номер, потому что большая часть, как теперь говорят, ньюсмейкеров нежилась под южным солнцем. Но одна фраза главного редактора потрясла всех. Редакция тут же проснулась, оживилась, а потом зашлась в дружном хохоте. В тот день у нашего начальника фотоотдела был двойной юбилей — день рождения и пятнадцать лет работы в редакции. Алина, конечно же, хотела сделать ему приятное, но получилось так, как получилось.

— Валерий Борисович — ветеран нашего коллектива. Он — один из старейшин, из тех, кто вбухивал здесь пятнадцать лет…

Дальше слушать никто не мог.

Очевидно, общий несерьезный настрой передался всем. Когда дошли до обсуждения номера, начали, как водится, с обложки, на которой красовался известный бразильский футболист по случаю его приезда в Москву. Но полголовы закрывал заголовок, отчего лица спортивной знаменитости почти не было видно.

— Да, надо было его немного опустить, — высказался завотделом спорта.

— И без тебя желающие найдутся, — парировал политический обозреватель.

То ли речи Алины так подействовали, то ли погода собиралась меняться, но завотделом новостей пришла в голову гениальная, на его взгляд, идея — сделать репортаж из «Кащенко» [3]. Причем его интересовали врачи, проработавшие там лет двадцать, которые могли поведать что-нибудь этакое. Маша Геллер, с которой мы часто бегали обедать и за этим нужным и приятным занятием делились новостями и впечатлениями, без особого энтузиазма встретила новость о том, какой материал ей придется писать.

— Если получится, поедем вместе? — спросила она меня, забежав после планерки.

— Почему бы и нет? — Мне, честно говоря, было все равно.

— Тогда через полчаса выходим.

— А фотограф будет? — машинально спросила я. Просто за эти годы я привыкла к тому, что, если мне не предоставляют материалы, я должна взять с собой фотографа.

— Да, Мишка Софиев.

Надо сказать, что Мишка не из тех фотографов, которых называют папарацци. Они с Максом чем-то похожи. Правда, для Мишки единственным желанием было, чтобы его не трогали. Не мешали есть и предаваться каким-то только ему ведомым размышлениям. Но ему мешали постоянно. Именно его, по невероятному стечению обстоятельств, отправляли то на место аварии, то на криминальный материал, то в лепрозорий, а теперь вот в «Кащенко». Похоже, он давно смирился со своей нелегкой судьбой, потому что менять что-либо было не в его характере.

Неунывающая хохотушка Машка опять рассказывала какую-то историю. Мужчины невольно оборачивались ей вслед — классическая восточная красавица: бездонные карие глаза с длиннющими ресницами, шикарные длинные вьющиеся темно-каштановые волосы и осиная талия.

Мы с Машкой пришли в редакцию в один день и познакомились в приемной Алины перед планеркой. Тогда, буквально за пять минут, Маша рассказала о себе почти все. Она окончила филфак МГУ, но еще на третьем курсе устроилась корректором в молодежный журнал. Потом стала писать сама и потихоньку переквалифицировалась в журналистку.

Как-то незаметно мы сдружились. Сначала просто вместе бегали обедать, потом по выходным выбирались куда-нибудь погулять, у нас появилась общая компания, а потом мы и вовсе не могли себе представить, что когда-то даже не были знакомы.

Мы ехали по утренним, залитым солнцем улицам. Настроение отчего-то у всех было приподнятое. Всю дорогу хохотали над пустяками и чем ближе подъезжали, тем больше окружающие, очевидно, принимали нас за «клиентов» знаменитого «желтого дома». Но вот массивные ворота остались позади, мы были уже на территории больницы и искали административное здание, чтобы главврач направил нас к нужным людям.

Сначала ничто вроде бы не говорило о специализации заведения. Ухоженная территория, дорожка, убегающая куда-то вдаль. Но не прошли мы и пятидесяти метров, как — началось. Мы встретили ничем не примечательную старушку.

— Демоны! — было первое, что мы от нее услышали. Она следовала за нами по пятам и все говорила о каких-то «сущностях, завладевших миром», о том, что спасутся немногие, и что… Впрочем, мы не особенно вникали. Она поняла, что мы не принадлежим к ее благодарным слушателям, и пошла искать новую жертву.

Не успели мы отдышаться, как возникла картина, которую я забыть не смогу никогда. Наверное, это одно из самых ярких впечатлений из всей моей журналистской практики, а у любого журналиста в его «коллекции» всевозможных сюжетов — немерено. Так вот, по залитой солнцем территории «Кащенко», по той самой дорожке, нам навстречу шел человек. Он был лысый как коленка, в больничной одежде, а на плече зловеще сверкала… коса! Жизнь, как об этом и пишут в романах, промелькнула перед глазами как кинолента. Мысли были разные и, большей частью, невеселые. А когда странный человек поравнялся с нами, мы застыли, как Бандар-Логи, парализованные гипнотическим взглядом удава Каа. Он поздоровался и прошел мимо, но мы еще стояли какое-то время, не в силах сдвинуться с места.

— Что это было? — Первым, как ни странно, пришел в себя Мишка.

Мы потихоньку дошли до нужного корпуса, уже осознавая, что этот визит запомнится надолго. Главврач принял нас без особой радости, но все-таки предупредил своих подчиненных о нашем визите, написал на бумажке номера нужных корпусов и объяснил, как дойти. Также он предупредил, что фотографировать больных без их согласия и разрешения врачей запрещено.

— Ох, журналисты, везде-то вы свои носы суете. Хорошо еще, что в труповозку не проситесь.

Мы попрощались и пошли разыскивать нужные корпуса. И надо же такому случиться — заблудились! А спросить было не у кого. Минут десять плутали по территории и за это время насмотрелись всякого.

Фотоаппарат висел у Мишки на шее, как всегда. Вдруг откуда-то появились две женщины. На буйных они похожи не были, на совсем «сдвинутых» тоже. Одна из них, вежливо поздоровавшись, стрельнула у Мишки сигарету. Потом, чтобы как-то поддержать беседу, стала расспрашивать о достоинствах его аппаратуры. Мишка охотно отвечал.

— Вы его так спокойно открытым носите. А шторки на солнце не сгорят?

— Не сгорят, — придя в себя, ответил Мишка.

Женщины попрощались и пошли куда-то по своим делам.

Мы наконец нашли нужный корпус и отделение, оказавшись у надежной и прочной двери. Позвонили, представились. Нас нехотя, пустили. Это было отделение, как его охарактеризовал главврач, «мужское буйное». Нас встретил завотделением. Опасаясь за наше здоровье и безопасность, показывать свои владения он не стал. Зато прочел часовую лекцию о психиатрии, весьма интересную. Именно в его кабинете мы избавились от многих стереотипов и ложных представлений об этой области медицины.

Потом наше воображение поразили санитары. Я думала, такие богатыри бывают только в сказках. Пресловутые «шкафы с антресолями», встречающиеся почти на каждой вечеринке, не шли с ними ни в какое сравнение. Но когда мы уже уходили, нам повстречался человек, забыть которого тоже трудно. Он не был высок и широк в плечах, не был «качком». Обычный мужчина среднего роста, нормального телосложения. Но на его руках выступал и был отчетливо виден каждый мускул, очевидно, санитар здесь трудился не один десяток лет.

Следующим пунктом нашего назначения было «пограничное отделение», где восстанавливают подорванное стрессами здоровье люди с психозами, неврозами, депрессиями и так далее. И тут тоже на входе была массивная дверь, но то, что мы увидели за ней, поразило наше воображение. Нас встретила приветливая улыбчивая женщина, завотделением. Она с удовольствием рассказывала о новых методах лечения, показывала свое хозяйство. Там были кабинеты иглоукалывания, ароматерапии — прямо как в санатории. Да и интерьер никак не «монтировался» с профилем заведения. В комнате отдыха были резные деревянные панно, на окнах — симпатичные занавески. Все интерьеры — мягких пастельных тонов. Лепота! Именно от Натальи Анатольевны мы узнали, что пациенты ее отделения часто возвращаются к нормальной жизни благодаря трудотерапии.

— Эти панно сделаны нашими пациентами. Да-да, не удивляйтесь. Мы сначала тоже сомневались. Ведь давать острые, колюще-режущие предметы человеку в таком состоянии… небезопасно. Но потом решили попробовать. Результаты превзошли ожидания. Ведь когда человек занят делом, интересным любимым делом, он не зацикливается на болезни, и она либо отступает, либо принимает более мягкие формы течения. А еще у нас есть своя теплица, участок, где больные разводят цветы, в общем, работают с землей.

Так вот оно что! Вот откуда был утренний «человек с косой»! Трудотерапия в «Кащенко». Кто бы мог подумать… Мы еще несколько минут поговорили и попрощались с Натальей Анатольевной, поскольку нам предстояло посетить «женское буйное».

Там была совершенно другая атмосфера, атмосфера «дома скорби». Было как-то неуютно, не по себе. Первая встреченная нами пациентка поздравила нас с Новым годом. Потом нас приняли за инопланетян, даже высказали предположение, из какой галактики. Все это было не смешно, не так, как показывают в кино, где человек «не в себе» становится объектом насмешек, где над его репликами полагается смеяться, потому что это комедия. Это была жизнь, одно из ее проявлений. Было жалко этих женщин, потому что «не дай мне, Бог, сойти с ума, уж лучше посох и тюрьма». И рассказ завотделением был не таким оптимистичным, как у Натальи Анатольевны, потому что ее пациентки не вышивали крестиком и не разводили цветы. Из их поля зрения лучше было убирать предметы. Любые. На всякий случай. Потому что во время обеда во врача могла быть запущена кружка из-за того, что он «пособник темных сил». Или еще по какой причине, невероятной для нормального человека. Мадина Донатовна неохотно рассказывала о таких случаях.

Но вот дорожка выводит нас к воротам, и пряничные домики из темного кирпича остаются позади. Хочется поскорее уйти отсюда, сесть в метро, раствориться в толпе и зажить своей привычной жизнью, своими проблемами. И настроение уже не такое радостное, как утром. Вот уж правда — знания множат печали.

Потом, когда я делала интервью с Николаем Бокашевским, я не могла не вспомнить спектакль «Придурок», действие которого происходит в психушке.

— Декораций минимум, но все очень реалистично. Такое ощущение, что попадаешь туда.

— Извини, а что, есть с чем сравнивать?

— Есть. С «Кащенко». Летом, когда нечего было в номер ставить, мы делали оттуда репортаж. Впечатления, скажу я тебе, те еще.

— Да, угораздило тебя. У нас, правда, недавно на спектакле случай был. Если помнишь, герой в финале вешается. Так с одной зрительницей случилась истерика: она решила, что повесился актер, причем по-настоящему. Еле ее успокоили…

Но это будет потом. А пока мы, ненадолго забежав в редакцию, пошли с Машкой обедать в наше любимое кафе «Блинчики», где можно было вкусно и недорого пообедать, а интерьер в веселых желто-красных тонах возвращал к жизни после любой депрессии и неприятностей.

Когда мы вернулись в редакцию, нас ждал очередной сюрприз: на возникшую «дырку» почти на полосу опять нечего было ставить. Поломав мозги так и эдак, начальство решило сделать репортаж из ЗАГСа. Вся соль в том, что надо было описать в красках, как однополая пара просит ее зарегистрировать. Добровольцев не нашлось. Кроме того, пришлось помучиться, чтобы найти в редакции людей без штампа о браке. Так что нам с Машкой снова пришлось прикрывать амбразуру.

— Давай оставим это на завтра. С утра и пойдем. Сегодня уже сил ни на что нет, ни моральных, ни физических, — взмолилась Машка.

— Давай. Я только с подругой переговорю, и по домам.

— Хорошо.

Я позвонила Марине, с которой дружила с первого класса. Марина была юристом и частенько меня выручала, а я в качестве благодарности водила ее в театры. К тому же от моей редакции до ее офиса было пять минут пешком. Надо лишь перейти дорогу.

Я уже стояла у лифта, но смутное ощущение того, что я что-то забыла, не покидало. Изучив содержимое сумки, вдруг поняла, что забыла самую главную, жизненно необходимую вещь — «склерозник». Пришлось возвращаться. Говорят, это плохая примета, так что я, шагая по коридору, была готова ко всему. Дверь в нашу комнату оказалась открытой, и я слышала голоса Макса, фоторедактора Лауры и фотографа Влада.

— Как уже ушла? — не поверила Лаура. — Она же обещала узнать про фотографии с гастролей своего любимого академического театра.

— Улетела наша Шаровая Молния, — констатировал Макс.

— И что мне теперь делать?

— Записаться в охотники за привидениями. Ты же знаешь, она у нас девушка неуловимая и непредсказуемая.

— Что непредсказуемая — это точно, — отозвался Влад, — никогда не знаешь, что выкинет.

Это становилось интересно. Я старалась перемещаться как можно тише. Конечно, нехорошо подслушивать, но не каждый день выпадает возможность узнать, что же о тебе думают коллеги на самом деле.

— Да, была бы чуть пособраннее и поспокойнее — цены бы ей не было, — продолжала Лаура.

— Твоя правда. А то просто огонь-баба, — не унимался Влад, — я иногда вам с Димкой сочувствую. Правда, работу она свою знает, этого не отнять.

— Она зря шуметь не будет. А с Димкой они всегда, сколько помню, цапаются. Это у них стиль общения такой, — встал на мою защиту Макс.

— Тебе судить. Но по ней видно: чуть копни — стерва порядочная. Таких лучше по-настоящему не злить, ноги не унесешь. Типичная рыжая стерва. И мужиков, видать, привыкла под себя подминать.

— А ты пробовал?

Влад замолчал. Правильно, Макс, так его! Стерва-то я стерва, это в любой женщине есть. Вопрос лишь в том, насколько глубоко это в ней сидит. В комнате повисла тишина. Через какое-то время в коридоре показался Влад, мы с ним чуть не столкнулись. Но он пошел в другую сторону, и я осталась незамеченной. Димки не было. В комнате остались Макс и Лаура.

— Ты надолго вернулась? — спросила она.

— Уже убегаю. «Склерозник» вот забыла.

— А что с гастрольными фотками?

— Просили завтра позвонить. Терпит?

— Вполне.

— Ну, всем пока, я побежала. — Я взяла «склерозник», лежавший на столе, и вышла из комнаты.

Услышанный разговор никак не шел из головы. И чего это Влад на меня ополчился? Дорогу я ему не переходила, под горячую руку он мне не попадал. Если он имел на меня какие-то виды, то ему однозначно ничего не светило. Не люблю я «шоколадных зайцев» — слащавых, самоуверенных мужчин. К тому же Влад отличался редкостным занудством. Он хороший фотограф, профи. Этого не отнять. К тому же — обязателен. Можно сказать, педант. Он умеет договариваться с людьми, налаживать связи, заводить знакомства. Но не дипломат. Его знают и коллеги, и артисты. Если Влад делает фотосессию, то с выдумкой, чтобы получились нестандартные кадры. Но профессиональные качества перечеркивает характер, вернее, портит надвигающийся кризис среднего возраста. С женой Влад развелся два года назад, сыну десять лет. С женой отношения натянутые, с сыном видятся нечасто. Жена мудро решила не лишать ребенка отца. Она растит его одна, загнанная жизнью, замученная женщина, которая уже ничего хорошего не ждет. Влад за эти два года стал еще более занудлив и раздражителен. Он любит показать свою значимость, покрасоваться среди молодых коллег, поговорить о профессиональных успехах. Молодым авторам он помогает советом, иногда знакомит их с редакторами. Влад любит, когда его считают великодушным.

Следит за собой, видно, что не юн: намечается пивной живот, голос погрубел от табака, морщины обозначили переживания и характер. Уже стала пробиваться седина. Но он по-прежнему привлекателен. Есть в нем что-то, притягивающее взгляд. Влад неравнодушен к женщинам, но бизнес-вумен сторонится, потому что любит доминировать. Он сторонник простых, традиционных отношений: муж — охотник, жена — хранительница очага. Так же просты его вкусы и увлечения: рыбалка с друзьями по выходным, баня, футбол.

Несмотря на свой опыт и знания, настороженно относится к новым технологиям: да, быстро, но старая проверенная техника не подведет. Пленка лучше, надежнее «цифры», хотя с ней не так оперативно. Он не раз говорил о своей любви к черно-белому фото, потому что оно более выразительно. Может часами говорить об эстетике фотографии, композиции, неожиданном ракурсе, игре со светом… В общем, о профессии.

— Мариш, привет. Ты мне не поможешь?

— Что у тебя опять случилось?

— Нужен Семейный кодекс. Срочно.

— Что так?

— Завтра в ЗАГС идем.

— Поздравляю.

— Пока не с чем. Это с работой связано. Мне нужно посмотреть, что там сказано о регистрации однополых браков. Ты мне минут десять уделишь?

— Заходи.

Марина принесла кофе, зефир и вручила мне брошюрку:

— Изучай.

— Спасибо.

Текст был небольшой. Я выписала основные пункты — в каких случаях брак регистрируют, а в каких нет, — зная, что ссылаться будут именно на них. Потом задала Марине несколько вопросов, на которые она добросовестно ответила. Мы еще немного поболтали, и я стала собираться:

— Спасибо за консультацию.

— Не за что.

— Надо бы нам как-нибудь просто увидеться, без всякого повода.

— Надо бы. Да ты об этом только говоришь.

— Мариш, ты же все понимаешь.

— Я все понимаю.

— Ладно, лапуль, я тебя обнимаю. Побежала. Завтра утром мне предстоит проверить полученные знания на практике. Потом расскажу, как получилось.

— Хорошо.

— Ну, пока.

— Пока.

Утром снова было тепло и солнечно. О работе думать не хотелось. Мы встретились недалеко от редакции и решили начать с какого-нибудь ЗАГСа, расположенного в центре города, а потом снова пойти в одно из любимых кафе. Сопровождал нас в этой авантюре опять Мишка Софиев.

Утром в холле ЗАГСа почти не было народа. Лишь две счастливые пары пришли подать заявление. Мы решили их пропустить, чтобы потом никто не мешал.

— Твой звездный час настал, — подтрунивала Машка.

— А ты что, думаешь декорацией работать? Не выйдет. Мы вошли в маленькую светлую комнату. Женщина, сидевшая за столом, даже не подняла на нас глаз.

— Добрый день, — начала я, — мы хотели бы расписаться, но у нас нестандартная ситуация. Мы, собственно, и являемся мужем и женой. — Я взяла Машку за руку.

— С паспортами в соседнюю комнату, — совершенно не удивившись, ответила женщина.

— Спасибо. До свидания.

Мы, ошарашенные, вышли из кабинета. Такого поворота событий никто из нас не ожидал.

— Если сейчас все так просто — с паспортом в соседний кабинет, — как потом выкручиваться будем?

— В смысле?

— В смысле если правда распишут?

— Да брось ты.

Собравшись с духом, мы вошли, как нам и было сказано, в соседний кабинет. Сели на предложенные стулья. Мишка остался стоять у нас за спиной. Молодая женщина, хозяйка кабинета, приветливо улыбнулась:

— Я вас слушаю.

— Мы хотели бы расписаться.

— Замечательно. — Тут она помрачнела. — А где же ваши женихи?

— Мы, собственно, и являемся мужем и женой.

— Бросьте ваши репортерские штучки! Не мешайте работать.

— Почему же сразу «репортерские штучки»? Да, молодой человек — профессиональный фотограф, наш друг. Но мы просто попросили его запечатлеть столь важное для нас событие. — Меня «понесло».

— Боюсь, я ничем не смогу вам помочь. В Семейном кодексе в статье двенадцатой написано черным по белому, что для заключения брака необходимы взаимное добровольное согласие мужчины и женщины, вступающих в брак, и достижение ими брачного возраста. Про ваш случай нет ни строчки. — Она протянула мне брошюру, накануне тщательно изученную мной у Марины.

Я начала «отбиваться»:

— Вот случаи, при которых брак не может быть зарегистрирован: статья четырнадцать. Обстоятельства, препятствующие заключению брака. Не допускается заключение брака между лицами, из которых хотя бы одно лицо уже состоит в другом зарегистрированном браке; близкими родственниками: родственниками по прямой восходящей и нисходящей линии (родителями и детьми, дедушкой, бабушкой и внуками), полнородными и неполнородными (имеющими общих отца или мать; братьями и сестрами); усыновителями и усыновленными; лицами, из которых хотя бы одно лицо признано судом недееспособным вследствие психического расстройства. Нашего случая здесь также нет. А что не запрещено, как известно, — разрешено. Так что мы вполне можем зарегистрировать наш брак. Кроме того, как гласит статья одиннадцатая, пункт один, «отказ органа записи актов гражданского состояния в регистрации брака может быть обжалован в суде лицами, желающими вступить в брак». Что мы, видимо, и сделаем.

— Перестаньте морочить мне голову!

— Даже в мыслях такого не было.

— Все равно я ваше заявление не приму. У нас, в отличие от Голландии, подобных законов нет.

— А если бы кто-то из нас был гражданином славной Голландии?

— Возможно, там бы вас расписали, и брак был бы признан. Но только на территории Голландии.

— И здесь буржуи нас обошли.

— Послушайте, зачем вам все это надо? Если вы действительно друг друга любите, живите так. Сейчас ведь с этим проблем нет.

— А брачный контракт? А совместно нажитое имущество? Чем мы хуже традиционных пар? — Я посмотрела мельком на Машку. Она была на грани «раскола». Я, собственно, тоже. Мишка хоть и понимал всю нелепость ситуации и тоже был готов рассмеяться, все-таки про работу не забывал и время от времени что-то фотографировал.

Через десять минут мы ни с чем вышли из ЗАГСа. На память сфотографировались на крыльце.

— Да, душа моя, тебе бы на сцену.

— Перестань.

— Нет, честно. Сыграно гениально.

— Просто какой-то кураж появился.

— И я о том же, — не унималась Машка, — как тебя «понесло»!

— Что, убедительно?

— Не то слово. А откуда ты все эти тонкости знаешь?

— Вчера к Маринке заходила. Прочитала кодекс, потом кое-что у нее поспрашивала. Так что шла на задание, прямо скажем, подготовившись.

— Да, девушка…

Мишка молча курил рядом. Он, очевидно, еще не до конца осмыслил происшедшее.

— Ну что, может, в «Zen» пойдем, отметим мой актерский дебют?

— Пошли.

В кофейне почти не было народа. За окнами жил своей жизнью Камергерский.

— Предлагаю восстановить моральные и физические силы небольшой дозой каберне, — пробежав меню, резюмировала Машка.

— Всегда «за», — с энтузиазмом поддержала ее я.

Мы уединились в дальнем зальчике. За неспешной беседой время шло незаметно. Джаз, льющийся откуда-то сверху, расслаблял и отбивал напрочь желание даже думать о работе. Вино приятной теплой волной разливалось по организму. Мы говорили о последних событиях, вспоминая наиболее интересные эпизоды. Мишка через какое-то время нас покинул, сославшись на предстоящую съемку. Мы с Машкой, пожелав ему «счастливой охоты», продолжили наш неспешный разговор.

— Я всегда думала, что, когда мне надоест заниматься социалкой и бомжами, я буду писать про «великих», — разоткровенничалась она, — но я посмотрела на тебя, послушала… Лучше уж про бомжей.

— А ты думала, «великие» — это так просто?

Потом Машка рассказала, как писала материал «с колес». Такое в редакционной практике не редкость, но каждый раз — что-то особенное.

— У меня накануне была встреча в Орехово-Кокосово в десять. Когда отстрелялась, думала, что на следующий день буду отсыпаться. Но потом выяснилось, что на полполосы дыра. Я договорилась с одной дамой из Комитета по охране природы, но она мне назначила встречу на десять! И ехать пришлось не к ней на работу, а пересекаться в городе. Ехать с «Войковской» в Перово — то еще удовольствие. Пока искала дорогу, поплутать пришлось. Вдобавок — два одинаковых дома рядом. Я звоню с мобильника: куда дальше идти? Она спрашивает: «А куда вы идете?» — «Прямо». Потом разобрались, что к чему.

— Она тебе хоть кофе предложила?

— Конечно.

— А то в Комитете культуры мне тоже как-то с утра встречу назначили. Но я осталась без кофе.

— Садисты!

— И что же было дальше?

— Я в редакции была примерно в двенадцать, а к двум материал был готов.

— Ты — просто гений.

— Это еще не всё. Когда я приехала на встречу, то оказалось, что забыла купить батарейки, и мы еще минут десять решали эту проблему.

— Бывает.

— Но и это не конец. На следующий день я поехала визировать текст и отдавать фотографии. И опять с утра. Она читает текст, я сижу напротив. Тишина и покой. В общем, то, что нужно. И тут я понимаю, что «проваливаюсь». Звуки становятся все менее отчетливыми. В общем, я чуть не заснула. Представляешь?

— Очень даже.

— Меня спасло только то, что она мне задала какой-то вопрос.

— И как же ты выкрутилась?

— Я попросила развернуть ко мне рукопись, дескать, я вверх ногами разобрать не могу.

— У меня на днях тоже был тот еще номер. Шутка за шуткой.

— У тебя разве иначе бывает?

— Иногда. Но в этот раз я долго в себя приходила. Представляешь, звоню Антону Быкову, чтобы договориться об интервью. Звоню, как всегда, вечером, около одиннадцати. К телефону подошла женщина. Но я же его жену по голосу не знаю. Прошу Антона к телефону. Она удивилась, долго звала его. Подходит мужчина, явно не Быков. Оказывается, я не туда попала. Представляешь реакцию простого человека, когда ему звонят из «Столичной жизни» и предлагают сделать интервью? Потом я набрала еще раз. И в этот раз я Быкова не узнала.

— Позор джунглям!

— Ладно тебе. Так вот я говорю: «Антона будьте добры». — «Я слушаю». — «Извините, это Антон Быков?» — «Да», — говорит он с раздражением. Я ему рассказываю предысторию. Посмеялись. Потом оказалось, что я его не сразу узнала, потому что он на утренней репетиции голос посадил. На следующий день думала, все будет тихо и спокойно. Никаких авралов не предвиделось. Приезжаю на работу, читаю почту, мне пришло приглашение на показ от знакомых: «Приходи на показ. Ты в списках. Вход в Исторический музей через служебный вход под хвостом у Жукова».

— В смысле?

— Хвост лошади, на которой сидит полководец, указывает на нужную дверь. Кроме всего прочего, в слове «списках» была пропущена именно первая буква.

— А меня на днях наши бухгалтеры просто извели. Или я их. В общем, заполняла какие-то очередные документы. Ну, ты же знаешь, у меня с этим всегда проблема. Когда вижу очередную гонорарную ведомость, договор или анкету, так и хочется спросить: можно я это застенографирую? Так вот. Имя и отчество я почему-то написала через дефис, как двойную фамилию, а год рождения — 2004-й. Потом у меня случился очередной провал памяти — я забыла, как буква «л» пишется. Мне начали слово по слогам диктовать, но я никак не могла объяснить, что у меня с моторикой проблемы. Урок чистописания надо устраивать.

— Это бывает, когда пару дней подряд за компьютером посидишь.

— Ну это ты понимаешь. А некоторые просто с этим не сталкивались.

— Да, на меня долго смотрели в нашей бухгалтерии, когда я сказала, что не помню, какое сегодня число.

— Ну вот видишь!

— Ладно, в нашей бухгалтерии к нашим сдвигам привыкнуть не могут. На днях у меня был, что называется, номер на бис. После того как я Быкова мучила вопросами часа два, он понял, что просто так от меня не отделается. Времени оставалось впритык, а мы еще не все обсудили. Он пригласил меня на презентацию своей книги.

— Мемуаразмов?

— Вроде того. Там по сценарию предполагалось, что народ будет подходить покупать книжки, брать автографы и задавать вопросы. Но народ, увидев Быкова живьем, все больше шарахался и вопросы задавать не желал.

— Это в общем-то объяснимо.

— Конечно. И вот в разгар этого шоу я подхожу, поздравляю Быкова с выходом книжки и всякое такое. Девушка, которая руководила этим процессом, обращается к Быкову: «Замечательно! Сейчас девушка задаст вам вопрос». Быков, услышав это, аж с лица спал, вспомнив двухчасовое интервью. Тут я его спрашиваю: «Антон, ты хочешь, чтобы я задала тебе вопрос?» Пауза была минуты на полторы. Он потом еще долго в себя приходил.

— Садюга!

— Не то слово! Мы потом про его книжку поговорили, конечно. При выключенном диктофоне он мне одну историю поведал. В книжке, помимо всего прочего, есть небольшая подборка его стихов. Одна журналистка пришла к нему на интервью. После того как вопросы были заданы, он дал ей почитать свои стихи. Пробежав их, она поднимает на него глаза и, искренне недоумевая, спрашивает: «Вы — поклонник анального секса?» Тут пришла очередь удивляться Быкову: «Почему вы так решили?» — «У вас в этом стихотворении дважды встречается слово «задница»». А ты говоришь…

Антон Быков заслуживает отдельного рассказа. Несмотря на свою звездность и популярность, Антон не выкидывал номеров и не старался всеми способами обозначить свой статус. С ним всегда было легко и приятно общаться, он всегда держал слово, что среди его коллег-актеров большая редкость. Я знала, что, если он дал согласие на интервью или фотосессию, или на то, что поможет с новостями, он выполнит обещание. Мне не надо было в суматохе перетряхивать архив, чтобы найти материал на замену, меня не отпаивали валерьянкой или чем покрепче после того, как он читал и визировал текст, не случалось подстав и сюрпризов после выхода номера. До знакомства с ним я думала, что подобного не бывает. А познакомились мы на кинопремии. Я подошла к нему за комментариями. Он был в хорошем настроении, остроумно шутил. Потом договорились о большом интервью. Премьера — вполне подходящий информационный повод. Я немного затянула с выходом материала, но он не обиделся, как частенько бывало с другими звездами. Добродушие Антона меня поразило и покорило. Я невольно сравнила его с Винни-Пухом: коренастый, даже немного пухлый, слегка лопоухий, с добрыми голубыми глазами и непослушным ежиком волос. Журчащий голос только усиливал сходство. При мысли о Винни-Пухе я невольно улыбнулась.

— Ты чего?

Я рассказала. Честно. Он засмеялся.

— Ты не поверишь, но в школе меня дразнили именно Пухом.

— Не может быть!

— Может.

Наше сотрудничество, более чем плодотворное, принесло мне новые возможности и знакомства. Антон, как ни странно, всегда помогал мне с координатами режиссеров, продюсеров и своих коллег. Я, понятное дело, не открывала имени своего «агента». Да кому какая разница, откуда у меня тот или иной телефон? Знаю и все.

Я, в свою очередь, помогала ему информацией, публикациями, просто выслушивала и поддерживала, когда он, как бы между прочим, говорил о проблемах. Антон, надо отдать ему должное, никогда не жаловался на жизнь. У него всегда было хорошее настроение, даже о неприятностях он говорил шутя, Естественно, он был и остается одним из тех, о ком я много и с удовольствием пишу. Некоторые коллеги стали шептаться, что это не просто так, что у нас роман.

— Повесть, — отмахивалась я.

В редакции мы с Машкой появились ближе к вечеру. Никто нас особенно не разыскивал, но стоило мне показаться на глаза Димке, как он тут же обрушил на меня тираду:

— Где ты ходишь? Тебя работа ждет, а ты прохлаждаешься.

— Я, между прочим, на задании была.

— Ах да. Кстати, ты помнишь о своих обязанностях выпускающего редактора? Осталась только телепрограмма, и можешь приниматься за работу.

А я и забыла, что мне предстоит этот тихий ужас. Честно говоря, я эту работу всегда недолюбливала. Я от нее тупела и иногда не столько вылавливала ляпы, сколько их порождала, особенно к концу работы. Я вообще не любила редактировать, а потому сначала продумывала материал, а потом писала так, чтобы правки было как можно меньше, писала сразу набело.

— Картинки все есть?

— Вроде бы. Насколько я знаю, к концу дня решат, что с обложкой. К Лауре потом зайди, она скажет.

— Ладно, я пошла за текстами.

Начала работу с того, что стала вычитывать материалы родного отдела. И тут же некий внештатный автор порадовал перлом. В материале с показа модного столичного модельера он описывал жилет, облегающий конечности. Где у жилетки рукава, осталось вопросом риторическим. Буквально через предложение встретилась приталенная юбка. Тоже неплохо. В рецензии на фильм было написано: «Так или иначе, все проблемы с сексом утрясли. Не разобрались только с концом».Без комментариев. В материале о геральдике мне встретился такой мутант, как двугорбый орел,а известный конферансье стал вдруг мацавиком-затейником.Один корреспондент вопрошал у многодетного «звездного» папаши: «Что легче: быть отцом или стать им?»Была высказана не менее интересная мысль о том, что у каждого начала есть свой конец и что причудливо тусуется колода. В другом материале написали, что Карл Брюллов по ошибке родился в один год с Пушкиным. Вот и думай, в чем же ошибся бедный Брюллов. Один из авторов, уважаемый литературовед, утверждал, что лучшие поэты-женщины — тоже женщины. Как говорится, сам-то понял, что сказал? Также я узнала, что столица Испании, оказывается, Барселона. Выяснилось, что Деметра — богиня плодородия у древнегреческих египтян. Порадовало новое актерское амплуа — самый положительный из отрицательных героев. Можно будет предложить как номинацию в какой-нибудь премии, благо их сейчас не счесть. Я не знаю, о чем думал журналист, когда писал текст, но я, честно говоря, задумалась, с чего начать правку. Шедевр выглядел так: «У нас в стране на человека приходится 3,2 яйца. Хватит покупать импортные продукты. Мы накормим страну человеческими яйцами!»А заголовок на экономической полосе «Всебанковский инцест»немножко даже встряхнул. Криминалисты, описывая разборки и их последствия, написали, что жертва после травмы черепа перенесла операцию, в ходе которой часть мозга заменили на титановую пластину. Кроме того, в ходе разборок завязалась дружеская перестрелка. А власть была захвачена мирным путем. А в материале про различные фобии было сказано, что некий человек боится воды как огня. Региональный корреспондент позабавил фразой: «В участке он бузил, матерился и требовал адвоката». На этом фоне рыба в ворде, еловая арфа, эльдартерьери девочка-введениепоказались уже чем-то простым и обыденным. «Звезды» тоже блистали перлами. Один музыкант высказался о своем статусе: «В настоящее время я — недействующий член группы «Мики-Мяус»».Другой гений сцены констатировал, что поклонникам неоткуда взяться, поскольку кругом одни таланты. А известный музыкант, солист оркестра народных инструментов, рассказал, что после их визита в Англию там появилась пудра «Дубинушка».

Читатели тоже не отставали, один из них написал, что он всегда читает нашу газету. Иногда даже до того, как она выйдет. К своему посланию он приложил забавную фотографию: на мусорных баках было написано «русский вариант-4». Интересно было бы узнать, что собой представляют первые три? Но тут мне на глаза попалась фраза, на которую я не знала, как реагировать. На всякий случай позвонила в отдел информации.

— Я ваш материал вычитываю. Просветите меня, пожалуйста. Федеральный центр медицинской сексологии и сексопатологии действительно находится на улице Потешной?

Возникла пауза. Сначала задумались, потом засмеялись, потом выдали:

— Действительно на Потешной.

И я снова углубилась в чтение. Тут прибежал отвсек Олег Александров. Почему этот вопрос был адресован именно мне, до сих пор остается загадкой для всех. Я вычитывала текст, посвященный грядущему пивному фестивалю «Oktoberfest», так что сумеречное немецкое наречие полностью оккупировало мозги.

— Привет, ты не знаешь, как по-украински будет «небо»?

— Der Himmel, — ответила я машинально.

— Ты уверена? — Олег осекся.

— Артикль вроде бы der, точно сейчас не помню, но Himmel — точно.

— Ты уверена, что по-украински небо будет der Himmel?

— А при чем тут украинский?

— При том! Журналисты, блин!! — Он, что-то ворча себе под нос, побежал дальше.

Через десять минут он прибежал опять:

— Ты не помнишь, как переводится der Stolz?

— Честь или гордость. Что-то в этом роде.

— A auf Stolz — девственница, что ли?..

— Уйди, чудовище! Глагол aufstolz переводится как «гордиться». А девственница, чтоб ты знал, по-немецки будет die Jungfer.

— А старая дева? — не унимался Олег.

— Die alter Jungfer.

— Все-то ты знаешь.

— Я знаю все, но неточно.

Я заканчивала работу. Включила проверку орфографии. Компьютер, наверное, одурев от наших разговоров, мультиканальные системы выдал как мультик анальные. Просто песня!

Тут прибежала Машка:

— Привет. Как дела?

— Вроде заканчиваю. Но у меня к твоей статье вопрос, вернее, пожелание. Все хорошо, но конец сухой.

— Он и должен быть сухим.

— Маша…

— Что-то не так?

— Все нормально.

— Вот фото на обложку. Отнеси потом в фотоотдел Лауре. Только напиши, что это на обложку, чтобы она не запуталась.

— Хорошо, договорились.

Закончив правку, я положила фотографии в конверт, на котором написала «облажка», и пошла в фотоотдел.

— Ты что написала?! — набросилась на меня Лаура. — Еще накаркаешь!

— А что такое?

— Ты посмотри внимательно, что ты изобразила. Красным маркером на конверте было выведено злополучное «облажка».

— Ты с мое тексты поправь, не такое напишешь.

После всего этого дурдома мне предстояло самой себе сочинить аккредитацию на закрытый модный показ. Голова, если честно, отказывалась соображать вообще. Казалось, что сейчас она раздуется до невообразимых размеров, как воздушный шарик, а потом с шумом лопнет.

Прежде чем отнести сей шедевр на подпись начальству, я внимательно прочитала его три раза. Опечаток вроде бы не было. Ошибок тоже.

Прежде чем поставить свою размашистую подпись, Карина спросила:

— Ты не просветишь меня, кто такой первый глам. замного редактора?

Я поняла — это клиника. Это пластырем не лечится.

Забегая вперед, скажу, что, когда газета вышла, стало ясно, что снимок, украшающий первую полосу, соответствовал моему определению. Это действительно была облажка. «И с этим не поспоришь», — как любил говорить к месту и не к месту один известный телеведущий.

Досталось всем. В первую очередь — фотоотделу. Потом остальным. За компанию.

Разделавшись с работой, я поехала на закрытую вечеринку, где среди светской публики можно было выцепить будущих «жертв». Да и развеяться не мешало. Смена обстановки еще никому не вредила.

Утонув в мягком кресле, я немного перевела дух. Осмотрелась. Уютный интерьер, приглушенный свет действовали расслабляюще. Народ только-только начинал собираться, а время уже близилось к одиннадцати. Публика была, что называется, «сливки общества». Дамы не спеша потягивали вино и рассказывали друг другу о последних заграничных поездках. Одна встретила в Лондоне дочь лучшей подруги, другая — в Париже мужа двоюродной сестры… И тут я поняла, что хочу есть. Невообразимо хочу есть и больше ни о чем думать не могу. Наверное, организм, натерпевшийся в течение дня от стрессов и перегрузок, взбунтовался и потребовал свое. Но еды в обозримом пространстве не наблюдалось, и я уже начала думать, что и не предвидится. На такие мероприятия публика приходит, чтобы пообщаться. Но тут официанты стали разносить по залу подносы с канапе, тарталетками с салатом и пирожки. Светские дамы вежливо отказывались, все так же попивали вино и беспечно щебетали о чем-то своем. Когда официант поравнялся со мной, я чуть было не впала в ступор, поскольку мозг, похоже, отказывался принимать одновременно столь противоречивые команды. Программа чуть не зависла, как сказал бы мой приятель Хакер — компьютерный гений. Есть хотелось так, что свело все внутренности, но надо было держать марку, и показаться самой голодной мне не хотелось. Никто не узнает, чего мне стоило ответить официанту: «Спасибо, я не хочу». Я сама не верила сказанному, не верила, что это сказала именно я. Но вот, похоже, моим мучениям пришел конец. Прибежала стайка девочек-манекенщиц, которые в силу возраста не были обременены такими ненужными условностями, как тонкости этикета. Они атаковали бедного официанта и за пять минут умяли все пирожки и канапе. Он ушел за добавкой. И когда он появился в следующий раз, я, примкнув к девчонкам, своего не упустила. Это был высший кайф! Это было что-то такое… не передать! В общем, вечер удался.

На этой вечеринке я встретила знакомых, с которыми не виделась, кажется, вечность. Такое, впрочем, случалось почти на любом светском мероприятии: кого-нибудь да встретишь. После тусовки поступило предложение поехать в ресторанчик, который располагался буквально в двух шагах. Почему я поддержала эту идею, а не поехала домой, не могу объяснить до сих пор.

В небольшом зальчике почти не было народа, занято всего три столика. Таперы что-то вяло играли на фоно и на гитаре. И тут же воспрянули, увидев нашу шумную компанию. Мы оккупировали два столика, сдвинув их рядом, поскольку компания собралась немаленькая — человек восемь. Ребята заказали еще что-то выпить и закусить, но я понимала, что мне на сегодня уже хватит, и решила заказать только кофе. За соседним столиком сидела парочка, они о чем-то мило беседовали. Парень оказался немцем. Услышав знакомую немецкую речь, я почему-то обратилась к нему:

— О, ja, ja. Volksvagen, Stangenzirkul! — Видимо, сказалась усталость.

Парень вздрогнул и как-то испуганно кивнул. Потом мы перешли на нормальную немецкую речь. Наша компания, очевидно, подогретая спиртным, решила тоже попытать себя в немецком. Но дальше, чем Das ist Fantastisch [4], дело не пошло.

Кто-то в разгар веселья ляпнул: «Hände hoch!» [5], очевидно, вспомнив какой-то фильм о войне. Немец испугался еще больше, вжавшись в стул, и не знал, чего ожидать дальше. Спутница, оказавшаяся нашей соотечественницей, как могла, успокаивала его. Тогда таперы решили взять ситуацию в свои руки. Зазвучала песня из «Семнадцати мгновений весны», которую наша компания дружно подхватила. Немец с опаской и удивлением поглядывал в нашу сторону. Он, наверное, впервые увидел, как отдыхают русские. И уж тем более, сравнивая с остальными, не мог понять, почему мне так весело от чашки кофе.

— Keizer Vilgelm! — Кто-то предложил испуганному немцу чокнуться. Он, видимо, на всякий случай согласился и посмотрел на меня.

— Für Keizer Vilgelm! [6]— уточнила я. И веселье продолжилось.

Летнее затишье радовало и одновременно настораживало. Привыкнув бегать, как раненая рысь, я чувствовала себя немного неуютно, существуя в расслабленном режиме. Словно чего-то не хватало. Домой я приходила не позже девяти, не было насыщенного графика встреч, появилось время на то, чтобы заняться какими-то давным-давно отложенными делами. В общем, странно и непривычно.

Рыжий август посылал прощальный привет, оставив напоследок немного тепла и солнца. Неделя-другая — и лето кончится. Начнется новый сезон. А значит, снова закрутит-завертит водоворот информации, встреч, презентаций. Не умею отдыхать. А может, просто разучилась. По-настоящему отдохнуть в последнее время как-то не получалось. Что за профессия? Найдут где угодно и когда угодно. Но я же сама ее выбрала! А может, она меня?..

Было неспокойно и неуютно. Как от крошек в постели, как от стрелки на колготках, которую заметила уже по дороге: видишь, но сделать ничего не можешь; как от некстати облупившегося лака или сломавшегося ногтя, как… При том что в мозгах сидела одна установка: «Успеть!» — непонятно, куда уходили силы и время. И непонятно, куда я бежала: прямо? По спирали? По кругу? Я привыкла покорять новую, недостижимую ранее высоту. Но удержаться было все труднее. Не было спокойствия и уверенности в том, что, если остановлюсь, все это не рухнет. Надо было постоянно доказывать, что ты не лыком шита, что можешь и то, и это. Прежде всего себе.

Именно в тот момент, когда никого не хотелось ни видеть, ни слышать, когда хотелось побыть одной, наедине с собой, заверещал телефон. Позвонила знакомая. Даже не знакомая — виделись на каких-то светских мероприятиях. Но, как правило, разговор не клеился уже после: «Привет! Как дела, что нового?» Просто мы были очень разные. Я добивалась всего сама, а Наташка получала. От других. Она, по большому счету, сидела на шее у родителей и не очень-то торопилась зарабатывать сама. Она не унижалась ездить на метро — всегда ловила машину. Пользовалась косметикой «Буржуа» и курила отнюдь не самые дешевые сигареты. При этом постоянно ныла, что нормального места работы не найти, везде платят копейки, а редакторы — сплошные идиоты, только занимающие место, и непонятно, в чем заключаются их обязанности. Причем идиотами у нее были все, о ком бы ни заходила речь. Практически о любом нашем общем знакомом она говорила: «Я не понимаю, как можно быть таким тупым? Как вообще так можно жить?» И ее абсолютно не смущало, что «идиоты» — совершенно нормально и адекватно общаются между собой, но ее в свою компанию брать почему-то не очень хотят, более того — сторонятся. Стоило лишь сказать: «Мне вчера Наташка звонила», как собеседник тут же искренне начинал тебя жалеть. Общаться с ней было необычайно трудно даже мне, человеку в общем-то терпимому к закидонам других. Но и моего терпения и понимания иногда не хватало.

Именно это потребительское отношение к жизни — мне все должны! — в ней раздражало. На этот раз Наташка вылила на мою голову дикое количество совершенно ненужной информации. Под конец разговора она опять стала что-то канючить о своей неразделенной любви к одному одиозному телеведущему, известному столичному плейбою. При этом не давала вставить ни слова, так что «свернуть» разговор сразу не получилось.

— Что мне делать?

— Не знаю. Я тебе еще раз повторяю: я в этих вопросах не советчик. И потом, учись уже свои проблемы решать сама. Пригодится.

— Вредная ты.

— Извини, я не могу больше говорить. Пока.

Этот бессмысленный, утомительный разговор окончательно выбил из колеи. Я позвонила сестре. Все-таки давно не общались.

Со старшей сестрой мы виделись не часто и в основном по работе.

Лена, окончив телевизионное отделение журфака, какое-то время работала на телевидении, а потом, в начале девяностых, подалась в свободные художники. Тогда на это немногие решались. Люди, рожденные и воспитанные при советской власти, в большинстве своем ценили стабильность. Я не осуждала Лену, как многие: ушла с насиженного места, а как же ребенок? Но она ушла вслед за мужем, и это многое объясняет. Она ему верила, в их семье он был вожак.

Я знала не много об их отношениях. Знала, что познакомились они при забавных обстоятельствах: Лена, учась на журфаке, подрабатывала в библиотеке. Ее начальница, «синий чулок» с невыносимым характером, умотала всех. Но поставить шефиню на место никто не мог. Однажды она в очередной раз «достала» сестру, та «съела» обиду и, дождавшись, когда ненавистная начальница вышла, бросила ей в ящик стола дохлую мышь.

Юноша, сидевший у окна, видел эту сцену. Он уже не в первый раз приходил в библиотеку и давно положил глаз на симпатичную девушку. А уж после только что увиденного понял, что она — его суженая. Они познакомились и стали встречаться. Павел учился на режиссера-документалиста во ВГИКе. Их семья была также удачным творческим тандемом. Через какое-то время у них появилась дочь Сашка. Родители долго мудрили с именем, даже хотели назвать в соответствии со святцами, но в тот день именинницей была лишь Сосипатра. Решили не портить девочке жизнь и остановились на Александре, почитаемой на следующий день.

Все складывалось удачно, за ребят можно было только радоваться, но случилось непредвиденное. В конце девяностых Павел уехал в командировку в Испанию. Там его сбил шальной мотоциклист. Лена осталась одна с десятилетней дочкой на руках. От депрессии и более страшных неприятностей ее спасла работа — друзья очень вовремя подкинули халтуру. Да и живой, беспокойный характер сыграл свою роль. Она всегда напоминала мне маленькую лошадку: по-мальчишески стриженный затылок, чуть «вытянутый» профиль… О том, что ей не сидится на месте, говорить не приходится.

— Привет! Как дела? — Лена сразу сняла трубку. — Слушай, я как раз тебе собиралась звонить. Как ты относишься к «джинсе»?

— Спасибо, дела нормально. Что касается джинсы — наше кредо — всегда!

— Понятно. У меня есть одна знакомая дама, врач. Она разработала свои системы очищения организма от шлаков и прочего в том же духе. Суть ее теории в том, что все наши болячки — от паразитов, живущих в нашем организме.

— А я здесь при чем?

— Это надо «вкусно» написать. Я этого делать ужасно не люблю.

— А мое дело — это слово. Понятно. Но я могу только «по верхушкам» пробежать. Я, как ты понимаешь, не особо в этом сильна.

— Ясно. Скоро начнется грибной сезон. Вот ты и свяжи: грибы в лесу, грибки в организме.

Бр-р. Кошмар какой-то! Хотя почему бы не попробовать? На следующий день я сидела у сестры на кухне. Она предоставила мне материалы Надежды Ивановны, компьютер и кофе. Процесс пошел. Через полтора часа я оторвалась от монитора с воплем: «Ура мне!»

— Что ж, — сказала Лена, пробежав глазами текст, — очень даже душевно.

Я распечатала экземпляр для себя, чтобы при случае дописать запоздавшую мысль. Поболтав еще какое-то время, мы расстались.

Вечером раздался звонок.

— Привет. Я скинула Ивановне статью. Она настаивает, чтобы вставили ее кусок.

— Большой?

— Не очень. Цитирую: «Так же как человек в экстремальной ситуации в лесу забирается на дерево, свинушки, спасаясь от ядов и токсинов, залезают на пеньки».

— Что?!

В ответ я услышала ее смех.

— Сашка пришла. Она не видела, что я по телефону говорю. Только эту фразу услышала. И выдала: «Мам, или у меня глюк, или ты бредишь».

В итоге я переписывала этот текст несколько раз. Грибы начали мне сниться. Сначала благородные белые, подберезовики… Но когда пошли поганки и мухоморы, я взмолилась:

— Ребята, я соскакиваю!

Причем именно в этот период, где бы я ни появлялась, меня угощали грибами. В каждом (!) переходе мне встречались бабульки, продающие свежие и сушеные грибы. Это был кошмар! Как-то я пришла на презентацию, где угощали жюльенами. Первое, что возникло в голове: «Жюльен приготовили из шампиньонов. Шампиньоны накапливают кадмий. Избыток кадмия в организме приводит к онкологическим заболеваниям…» Стоп!!! Так не пойдет. С этим надо что-то делать. Причем срочно. Ведь при таком раскладе и с катушек слететь недолго.

Я еще немного помучилась, дописывая эту кошмарную статью. Хотелось разделаться как можно скорее, иначе грибы начали бы мерещиться мне повсюду.

В итоге я сдала текст, он нормально, без эксцессов, прошел.

Я уже стала забывать об этой истории. Но как-то, решив почитать в метро, я открыла газету. На первой полосе я увидела заголовок, напечатанный крупным шрифтом: «Маленький мальчик поганку нашел. Глючило так, что домой не пришел».

Речь шла о грибах-галлюциногенах. За что?! Просто наваждение какое-то. На обратном пути я увидела еще более захватывающую картинку. Было около восьми вечера, народ ехал домой с работы. В переходе стоял дедулька. У его ног — большая коробка, очевидно, из-под телевизора, доверху заполненная теми самыми грибами. На коробке большими корявыми буквами было написано: «Для гурманов». Милиционер, проходивший мимо и увидевший такое зрелище, застыл на месте. Он не мог себе представить, что в центре Москвы, вот так свободно, может продаваться незамысловатый «кайф». Такая откровенная наглость повергла его в ступор. Я не стала дожидаться развития событий и поспешила дальше.

Как избавиться от наваждения, я не знала. На мое счастье, вот-вот должен был открыться театрально-концертный сезон. Тогда, окунувшись в привычную для себя атмосферу, я забыла бы весь этот кошмар. Но я не знала, что мне предстоит еще одна эмоциональная встряска. Очевидно, чтобы я более отчетливо «почувствовала разницу».

На фоне летнего затишья предстоящий День российского артиста, который устраивал Фонд развития кинобизнеса, пришелся очень даже кстати. На тусовку были приглашены корифеи отечественного кино, а также «молодняк», который от имени и по поручению должен был поздравлять ветеранов. За пару дней до мероприятия устроили пресс-конференцию, посвященную предстоящей вечеринке. Спрашивать, честно говоря, было не о чем, и организаторы, похоже, прекрасно об этом знали. Тогда я столкнулась с этим впервые, но, как показала практика, многие взяли потом этот прием на вооружение — «своим» журналистам организаторы раздавали «нужные» вопросы, написанные на бумажке. Вопросы были пронумерованы, чтобы беседа казалась все-таки выстроенной. Многие были в шоке.

— Прямо как на школьном утреннике. Помнишь, тогда часто устраивали «монтажи», — поделился со мной коллега.

— Кто же такое забудет?

В клуб «Шапка Мономаха» народ стекался, как всегда, не спеша. Было время занять место, осмотреться и поговорить с организаторами.

Хорошая компания, неплохой фуршет, да и над сценарием мероприятия организаторы худо-бедно поработали. Во всяком случае, будет что написать. Кроме того, я встретила приятельницу, с которой мы не виделись чуть ли не с зимы. Что-то в ней изменилось, но что, я поняла не сразу. Она весь вечер пила минеральную воду и ела яблоки.

— Что с тобой?

— Токсикоз.

— Поздравляю.

— С чем?! Я на еду смотреть не могу. А на прошлой неделе вообще пытка была. Я делала материал про японскую кухню, так меня закормили рыбными деликатесами. Я и так свела дегустацию к минимуму. Обидно было — ты не представляешь! Я «морских гадов» могу есть круглосуточно, а тут — просто беда. Я не знала, как выдержу. Потом, как и следовало ожидать, не в коня корм.

— В таких случаях начинаешь думать: почему же люди не мечут икру?

— Не надо об икре! Когда меня ею угостили, мир сузился до одной волшебной комнаты, не за столом будет сказано. Я и так уже от «белого друга» стараюсь далеко не уходить. Не дождусь, когда же это закончится.

— Извини, что я опять о своем, о наболевшем. Но ты к себе информашку не пристроишь?

— Запросто. Только мне за ручкой лезть лениво. Ты на диктофон наговори, я потом разберусь.

Через пять минут к нам подбежали организаторы. Одна из девочек, которых в таких конторах всегда пруд пруди, вежливо поинтересовалась у меня:

— Вы, простите, кто?

— А что такое?

— Фотографы интересуются.

— Скажите, что я частное лицо.

Я постаралась особо не засиживаться, чтобы, придя домой, по-быстрому отписать материал и отправить его по электронной почте в редакцию. Потом, немного переделав текст, я его отправила Белову в «Московскую неделю».

Общение с Беловым — это почти всегда стресс. Человек более двадцати лет просидел на одном месте, в литературном журнале. Но в конце девяностых ему пришлось уйти с насиженного места и познать все прелести работы в ежедневке. Другой бы на его месте растерялся, впал в депрессию. Но Белов умел выкручиваться из любой ситуации. Очень хорошо это у него получалось за счет других. Он вовсю эксплуатировал мальчиков-стажеров, которые не знали многих тонкостей этой работы и для которых важен был сам факт публикации. Позже выяснилось, что Белов виртуозно мухлевал с гонорарами. В свою пользу, разумеется.

Стажеры звали его по имени-отчеству: «Николай Иванович» — все-таки ему было уже под пятьдесят. Я, в силу давности нашего знакомства, позволяла себе звать его просто Лешей. У него не очень-то получалось химичить за моей спиной, и он держал дистанцию, справедливо опасаясь, что я, в случае чего, вспомню ему все. Наше общение, если послушать со стороны, было на грани фола. Белову словно доставляло удовольствие отпускать сальные шуточки и делать непристойные намеки. Если я приносила интервью с мужчиной, он начинал подкалывать относительно возможного романа. По его мнению, сделать интервью с актером, музыкантом просто так я не могла, нас обязательно должна была связывать постель. Как-то я принесла материал о мальчиковой группе, тогда они только появлялись. Белов вопросительно посмотрел на меня.

— Следуя твоей логике, Леша, — групповуха.

Стажер, сидевший в кабинете Белова, густо покраснел.

— Слушай, а давай я тебе Вовку на воспитание дам? — Он кивнул в сторону притихшего юноши. — Научишь его профессии.

— Леша, я не беру учеников: хорошему я не научу, а плохому он научится без меня.

Белов захихикал. Юноша еще больше вжался в стул. Он еще не знал, что от Белова можно ожидать всякого.

Для меня в общем-то было удивительно, как, работая столько лет в журналистике, зная досконально кухню, он умудрялся перессориться если не со всеми, то со многими представителями актерской, литературной и музыкальной тусовки. Мне часто приходилось от него слышать, что с тем или иным персонажем невозможно общаться. На деле выяснялось, что это не так. Человек, которого он характеризовал крайне негативно, оказывался замечательным собеседником. Многие, услышав его фамилию, морщились:

— Это он — журналист?

Я не вступала в эти разговоры, потому что не считала возможным обсуждать профессиональные качества коллег у них за спиной.

Все шло неплохо. Материал о грибах напечатали, все были довольны. Выйдя вечером из редакции, я решила немного прогуляться по Москве. День был солнечный, спешить, что удивительно, было некуда. В конце концов, такая возможность представлялась нечасто.

Я шла не спеша, куда глаза глядят, петляя переулками и снова возвращаясь на оживленные улицы. И вдруг я увидела, как тусуется народ. Именно тусуется. У некоторых в руках были бокалы с шампанским и с вином, кто-то курил. Я решила посмотреть, в чем же дело. Профессия дала и здесь о себе знать. Я подошла поближе. Это оказался мебельный салон. На столах стояли вазы с фруктами и вино, лежали коробки конфет. Я уверенно вошла, как будто так и надо, как будто именно меня ждали все это время. Огляделась. Вниз вела лестница. Я спустилась. Внизу была еще одна экспозиция и еще один накрытый стол с таким же ассортиментом, как и при входе. Я попыталась вычислить, кто же из присутствующих — местный. Услышав, как девушка обещала даме в темно-синем костюме, что материал выйдет в следующем номере, я дождалась конца разговора и попыталась аккуратно узнать, по какому поводу торжество:

— У вашей фирмы день рождения?

— Нет. Мы были на Миланской выставке и успели на наш, Российский мебельный салон, где представляли ту же коллекцию. А вы, простите, кто?

Я представилась. Мы обменялись визитками.

— Шла мимо и вот решила зайти посмотреть, что происходит. Может, что-нибудь напишем?

— Почему нет?

— Нужна какая-нибудь интересная фактура.

— Даже не знаю… Хотя… На креслах и диване, которые мы выставляли, сидел сам Жерар Депардье, он специально приезжал на эту выставку. Потом купил из нашей экспозиции кресло для кабинета. Правда, другое.

— Замечательно. У вас фотографии есть?

— Да.

— Ну и замечательно. Будем считать, что материал есть. Я вам позвоню.

— Хорошо. А пока — угощайтесь, развлекайтесь. — И она пошла общаться с другими гостями.

Первая мысль, посетившая меня после этого разговора: «Это я удачно зашла». И поужинала, и материал нарыла, и полезным знакомством обзавелась. Одним словом, вечер удался.

Утром я поделилась своими соображениями с Димкой.

— Как же ты решилась зайти?

— Вижу — народ тусуется. Тусовка и без меня — что за на фиг? А когда увидела, что столы накрыты, думаю, будь что будет, но надо зайти.

— Значит, все решил фуршет?

— Не поверишь, но мне в тот день было лень готовить ужин.

— Вот уж правду говорят: лень — двигатель прогресса. Слушай, вы с Владом на прошлой неделе были на премьере.

— Какую ты имеешь в виду?

— Ну, он еще говорил, что снял там каких-то двух баб.

— Да? Сразу двух?

— Этих… Забыл, как их фамилии. — Димка моих подначек не заметил.

— И что теперь?

— Ну и где фотографии?

— Это ты у него спроси. Он же снимал.

— А что с моим материалом про мебельный салон?

— Картинки нужны.

Фотографии с Миланской выставки, довольно забавные, прислали «по мылу». Материал о выставке вышел в конце недели. Так что все остались довольны.

Я выпила кофе и решила, что после такой круговерти можно расслабиться. А зря.

— Ты не забыла, что послезавтра сдаешь интервью с Маргаритой Кривицкой? — вернул меня к действительности Димка.

— Что бы я без тебя делала, заботливый ты наш.

Я точно помнила, что ее телефон у меня есть, и была уверена, что здесь обойдется без эксцессов. Но в тот день удача отвернулась от меня. Я набрала номер, но телефон не отвечал. Ни определителя, ни автоответчика не было. Это меня насторожило. Я стала обзванивать друзей в надежде, что у кого-нибудь окажется заветный номер. Не было ни у кого. Причем все искренне удивлялись, поскольку полагали, что телефоны всех актеров академического театра у меня есть.

Когда я позвонила Женьке, у которого, как я знала, есть все, мне удалось лишь узнать, что этот телефон не действует.

— У меня ее телефон вычеркнут, значит, звонить бесполезно. А нового нет.

— Что же делать?

— А ты папе позвони. Я с ним общался. Он мужик нормальный, совсем не такой монстр, каким его часто представляют.

Папа Маргариты, Владимир Андреевич Кривицкий, известный режиссер, обладал, наверное, всеми существующими регалиями и к тому же был обласкан властями. В общем, большой человек.

— Ага, позвонить и сказать: «Владимир Андреевич, не знаете, где ваша дочь блондает? Я ее никак найти не могу».

— Что я тебе могу сказать?

— И на том спасибо.

Я положила трубку и задумалась. Обзвонила всех, кого только было можно. Никто ничего не знает. У меня нет даже телефона, а на все про все — два дня. В театре телефон точно не дадут, не тот случай. Засада! Тогда я решила позвонить актеру Виктору Токмакову, работающему в том же театре, что и Маргарита. Я знала, что у него есть театральная книжка с адресами и телефонами всей труппы. Вдруг повезет?

— Витя, привет! Ты меня не выручишь? Нужен телефон Маргариты Кривицкой. Мне послезавтра материал сдавать.

— Ничем помочь не могу. У меня нет ее телефона. В книжке напротив ее фамилии стоит пробел. Шифруется девушка. Единственное, что могу тебе сказать, — у нее завтра спектакль.

— Ты мне предлагаешь ее пасти весь день? Офигела твоя голова, дорогой.

— Больше, к сожалению, ничего хорошего не скажу.

— Ладно, и на том спасибо. Счастливо!

— Пока.

Идея пришла, как всегда, неожиданно. Я решила написать Маргарите записку, причем таким пятистопным ямбом, чтобы запомнилось навсегда. Раскланяться так, чтобы ее самолюбие было польщено по полной программе. В конце оставила свои телефоны и попросила перезвонить. Вложила в конверт номер газеты поприличнее и поехала в театр, благо это была всего одна остановка на метро. Оставила конверт на вахте и стала ждать. Интуиция подсказывала, что должно сработать. А она меня практически никогда не подводила.

Вечером я еле доехала до дома. То ли погода менялась, то ли объем информации, свалившийся на мою бедную голову, дал о себе знать. Но я «тормозила», что называется, по полной программе. Когда я поняла, что раздружилась с головой окончательно, тишину нарушил телефонный звонок.

— Здравствуйте, это Рита Кривицкая.

— Здравствуйте. — Я не сразу сообразила, кто это, поскольку в моем окружении ее тезок было предостаточно.

— Я получила вашу записку и газету. Я очень тронута вашим предложением об интервью.

— Завтра это возможно?

— Да, конечно. Только позвоните мне с утра. Мало ли чего.

— Вы, если можно, телефон оставьте.

— Да. Записывайте…

На следующий день мы сидели в театральном буфете за чашкой кофе и болтали, словно были закадычными подружками, которые давно не виделись. Рита произвела на меня приятное впечатление. Во всяком случае, она нисколько не была похожа на «серую кардинальшу», как ее многие представляли. Уже уходя, я столкнулась с Токмаковым.

— Привет, какими судьбами?

— Интервью с Кривицкой делала.

— Все-таки раздобыла телефон.

— Не без проблем, но раздобыла. Вы же, великие, телефоны без конца меняете. Только успевай отслеживать.

— Ну и хорошо. А сейчас куда?

— Наверное, домой. Мне завтра текст сдавать. А что, есть альтернатива?

— Давно не виделись, думал, может, посидим, поговорим?

— «А поговорить?» — вспомнила я известный анекдот. — Что ж, отдыхать тоже когда-то надо, так что часок уделить могу.

— Ну и славно.

Мы поговорили о нелегкой доле артистов, журналистов и вообще людей творческих. Поделились проблемами, не обошлось и без бесконечных баек. В общем, славно время провели. Потом каждого из нас ждала работа: Виктора — спектакль, а меня — расшифровка его интервью. Оно лежало уже почти неделю — руки все не доходили.

Я рассчитывала на полчасика заглянуть в редакцию: просмотреть почту, сделать несколько звонков и поехать домой. Все-таки полезно иногда показываться на глаза начальству. Вроде работаешь… Правда, на этот раз я хотела, побыстрее разделавшись с делами, «свинтить» пораньше, но в тот вечер отмечали день рождения нашего технического директора, любимца всей редакции, и не поздравить его я просто не могла.

Я приехала, когда столы уже были накрыты, так что избежала участи большей части женского коллектива — приготовления закусок. Народ потихоньку стекался. И — началось. После Алины слово взял отвсек Олег Александров.

— Геннадий Владимирович, я хочу поздравить вас, как инженер инженера.

— Олег, МИХМ и инженер — понятия несовместимые, — брякнула Анжела. Хотя все прекрасно знали о том, что Олег сам недолюбливал свою альма-матер.

— Не наступай мне, пожалуйста, на любимый мозоль.

— Олег, ты, как ответственный секретарь, должен знать, что слово «мозоль» — женского рода.

Праздник был испорчен. А с Анжелой Олег потом не разговаривал неделю.

Олег был постоянным объектом беззлобных насмешек, и прежде всего из-за характера. Его ворчалкам по поводу и без повода не было конца. Он всегда во всем сомневался и на любое предложение о нововведении возражал: «А что, если…» Дальше следовали варианты.

Если он заходил в отдел и видел, что мы пьем кофе и болтаем, Олег непременно встревал с замечанием:

— Все треплетесь! А работать кто будет?

Стоило кому-то задержаться в приемной, и уж тем более остаться на предложенный секретаршей чай или кофе, Олег тут же начинал всех изводить:

— Чаи гоняете, а посуда вечно грязная. Не забудьте за собой чашки помыть.

И так по любому поводу. Каждый день. Ему нравилось быть начальником, делать замечания, раздавать указания. Нравилось, что люди от него зависят. Возможно, причиной тому был комплекс Наполеона. Олег не отличался высоким ростом, не обладал внушительной спортивной фигурой, зато его визитной карточкой считался выразительный профиль. Иногда, сидя на летучке, я жалела, что не умею рисовать: очень хотелось запечатлеть его.

Я понимала, что подобное поведение Олега — всего лишь ширма, что он нападает, защищаясь. Где-то в глубине души, очень глубоко, он был сентиментальным и ранимым, но боялся это показывать. Олег писал стихи, о чем практически никто не знал, играл на гитаре — это слышали только избранные. Мне однажды довелось.

Как-то мы отмечали день рождения Олега. Я тогда только пришла в редакцию, и подобные посиделки были прекрасным поводом узнать, кто есть кто в этом коллективе.

Как водится, выпили, закусили. Неспешно текла застольная беседа, перемежаемая тостами. И вот Олег взял гитару, заиграл известную всем с детства «Чунга-Чангу» и приятным баритоном запел… «Поворот» «Машины времени». Я слушала, затаив дыхание. Получалось забавно.

День не заладился с самого начала. Рассчитывала выспаться, что случается не так часто, но первый звонок раздался в 7.45. Это просто варварство! Я поговорила, не открывая глаз. Ну, думаю, подремлю еще немного. Не сложилось. Именно в то утро телефон не умолкал. В 9.30 поняла: теперь уже не судьба.

Срочных дел не предвиделось, и тогда я позвонила Юльке Михайловой:

— Привет.

— Привет, солнце!

— Как жизнь?

— Да помаленьку.

— Я тебя не отвлекаю?

— Нет. Славка уехал посмотреть какие-то железяки, так что я одна балбесничаю. Иногда просто устаю от его кипучей энергии.

— Ты не будешь против, если я нарушу твое одиночество?

— Ну что ты! Конечно, приезжай!

— Тогда до встречи.

— Жду.

Лифт, скрипя и клацая какими-то механизмами, остановился. Пронзительная трель звонка, казалось, оглушила весь этаж.

— Привет, проходи.

Юльке повезло с квартирой: центр города, полчаса — и ты у цели. Квартира ей досталась по наследству от бездетной тети. В общем, история была долгой и запутанной. Я не расспрашивала, а Юлька не горела желанием рассказывать. Да и не важно это.

Двухкомнатная квартира в «сталинском» доме с трехметровыми потолками — вполне достойное жилье. Большая прихожая, комната, оклеенная рельефными розовыми обоями. Мебель без претензий, но со вкусом, вид из окна на Москву-реку — мечта, да и только.

— Славка так и не приехал?

— Сегодня он поедет к родителям. Там какие-то семейные торжества намечаются. Надо помочь. А я отдыхаю. Ты даже не представляешь, насколько утомительна может быть эта «игра в семью».

— Представляю. Даже очень.

— Кстати, как у вас с Сашкой?

— Никак. Мы разбежались.

— Давно?

— Месяца два.

— Так вы в конце мая к нам приезжали.

— А мы с тобой после поездки в Питер и не виделись. Так вот через неделю после моего приезда мы встретились и расставили все точки над «ё».

— Никогда бы не подумала. И чего тебе не хватало? Он же на руках тебя носил. И дома ты проблем не знала.

— Трудно объяснить. Я еще сама до конца в этом не разобралась. Наверное, это была та самая ситуация, когда вместе тесно, а врозь скучно. Тот самый случай, когда говорят: «У нас много общего, но при этом полная несовместимость».

— Ну конечно. Ты всегда была девушка масштабная. Развернуться тебе негде.

— Может быть. Я прекрасно понимаю, что иногда мне с окружающими бывает проще, чем им со мной. Те, кто меня давно знает, давно уже не удивляются моим «выпадам». А новому человеку бывает тяжело.

— Ни фига себе «новый»! Вы же почти год были вместе.

— И сколько времени из этого года мы реально провели вместе? Может, отчасти в этом и моя вина. Но я не стала дергаться и чего-то менять, когда поняла, что мы уже очень далеко друг от друга. Он так и не смог понять и принять мою жизнь. Хотя и пытался. А я при всем своем желании не могу осесть дома. Меня хватает на три дня максимум. А все наши разговоры так или иначе сводились к этой теме. Ты же сама прекрасно знаешь, что журналистика — это не профессия, а стиль жизни. А еще точнее — диагноз.

— Но ведь у вас все так хорошо складывалось.

— Знаешь, если мужчина способен сходить в магазин и приготовить ужин — это, конечно, хорошо, но не это главное.

— Но, согласись, ты отнюдь не была против этого.

— Не была. Но я-то думала, что смогу забыть о своих проблемах, смогу стать слабой, кто-то возьмет меня за руку и я смогу ни о чем не думать. Не получилось. Я оказалась сильнее. Через месяц-другой мечты рухнули, и я очутилась перед реальностью. Лидером быть приятно, но иногда хочется царствовать, а не править. А может, и вовсе уйти в тень. Конфликты стали возникать на пустом месте.

— Может, ты сама их провоцировала?

— Сейчас трудно сказать. Да, у меня иногда был такой «завал», что я взрывалась с пол-оборота. Ругала себя за это, но поделать ничего не могла. И потом, это вечное: «Ты меня не любишь, ты меня не ценишь». Я просто устала. Все, что было, — эпизоды. Пусть красивые, крупным планом, но эпизоды. А главного как-то не было.

— А ты не пыталась при этом себя изменить?

— Почему все хотят изменить меня, но никто не хочет ничего менять в себе? Ведь компромисс — это взаимные уступки, в конце концов.

— Может, тебе надо было меньше времени уделять работе? Ведь жизнь не только из этого состоит.

— Да, конечно. Но для меня работа — не только способ заработать деньги. Чем больше ее объем, тем лучше я себя чувствую. Причем не только морально, но и физически. Парадокс? Но не могла же я все время притворяться и играть. Да и зачем? Рано или поздно сущность все равно проявится. Причем в самый неподходящий момент. Значит, мы оба не были готовы к этой ситуации.

— Но ситуацию можно смоделировать.

— Можно. Но в последнее время у меня было ощущение, что мы встречаемся потому, что нам нечем заняться. Ну, образовалось у меня «окно», у него «окно». А после: «Извини, времени нет. Дела». Компромисса не получилось.

— А не слишком ли ты накручиваешь?

— Может быть. Но я поняла, что со мной рядом должна быть Личность. Либо человек одного со мной уровня, либо сильнее. На роль няньки я не гожусь. Ладно, не грузись. Это не самое страшное.

— Вечно ты ищешь себе трудности.

— Это они меня находят. Слушай, не сочти за наглость, — поставь, пожалуйста, чайник.

— Да, сейчас. А что у тебя с работой?

— Как всегда. Сезон открылся. Потихоньку припахивают. Недели через две это можно будет ощутить по полной программе. Пока есть хоть немного свободного времени, трачу его на себя. Вот к тебе выбралась. А то потом еще месяца два не увидимся. Время — деньги, но ни того, ни другого катастрофически не хватает.

— Это точно. При том что у меня не такой «загруз», как у тебя, со временем постоянно беда.

— Но ведь вы же «в семью играете», как ты говоришь. А дома всегда найдется что делать. Правда, меня в последнее время на эти «подвиги» не хватает. Я иногда просто не понимаю, куда уходят силы и время.

— Просто ты хватаешься за все и сразу.

— Но ведь за меня никто ничего не сделает. А переделывать за кого-то я тоже не хочу. Иногда проще сделать самой от и до, чем объяснять по сто раз, а потом исправлять чужие ошибки. Я не понимаю, почему человек берется за работу, которую он делать не умеет. Или не хочет.

— Вот и сваливают тебе, зная, что ты все сделаешь.

— Мне это как-то параллельно. Главное, чтобы приложенные усилия окупались. А когда это становится нормой — тут уж я спуску не дам. Меня, честно говоря, раздражает, когда люди навязываются в друзья, потому что своим можно меньше заплатить. «По дружбе». Или просят выручить, каждый раз объясняя это по-другому. А потом выясняется, что человек просто не хотел возиться. Но таких моментов стало гораздо меньше, потому что я сразу даю понять, что не работаю за идею. Даже очень хорошую. Как говорится: не платишь — не жалуйся.

— Чайник закипел. Пойдем на кухню.

— Пошли.

Маленькая уютная кухня еще больше располагала к задушевным беседам: цветы на подоконнике, голубая клеенка на столе в тон стенам — просто и со вкусом.

— И что ты намерена делать дальше?

— Не знаю. Это как звезды встанут. Ведь невозможно все заранее спланировать. Да и не факт, что все будет так, как я задумала.

— Слушай, а почему бы нам не развеяться? Не сходить, например, в театр? Ты, между прочим, уже давно обещаешь меня «выгулять» куда-нибудь.

— Отличная мысль! Куда пойдем?

— Это по твоей части.

— Ладно. Будем надеяться, что праздник состоится.

Через час мы были в одном из театров. Два часа следили за калейдоскопом событий в жизни героев, забыв о своих неприятностях. Надо сказать, неплохой способ отвлечься от проблем. Возникло ощущение легкости и беззаботности. Может, пьеса так подействовала, а может, сама обстановка: нарядные люди создавали ощущение праздника.

После спектакля мы решили зайти в ресторанчик, который находился в двух шагах от театра. Да и цены там были вполне приемлемые. Простой, но со вкусом подобранный интерьер создавал уютную, почти домашнюю атмосферу. Казалось, что и там, за окнами, проблем нет и быть не может. В это сложно было поверить, глядя на счастливых красивых людей.

С каждым глотком кофе по организму разливалось почти забытое ощущение спокойствия и умиротворенности. Несколько раз я смотрела на часы, правда, тут же забывая, сколько они показывали. Пейджер молчал. В общем, вечер удался.

Мы болтали о пустяках, вспоминали какие-то совместные вылазки, общих знакомых. Обычная непринужденная беседа двух подруг. Совершенно непроизвольно я посмотрела на дверь. До сих пор не могу понять почему. Словно какая-то сила заставила меня оглянуться. В зал вошел мужчина, которого я не сразу узнала из-за полумрака, царившего в помещении. Секунду я соображала: кто это? Ну конечно! Только что я ведь видела его на сцене. Это же Андрей Морозов.

— Ты что?

— Юль, это Морозов, или мне показалось?

— Где?

— Да вон, к бару пошел.

— Морозов. А что?

— Нет, ничего. Надо бы с ним интервью сделать при случае.

— Ну не сейчас же.

— Нет, не сейчас.

Он сделал заказ и сел за соседний столик. Получилось так, что мы сидели почти напротив. Невольно наши взгляды встретились. Время остановилось. Оно вообще перестало существовать. Сколько продолжался этот «сеанс гипноза»? Пять минут? Десять? Полчаса? Юлька молчала, с интересом наблюдая за нами. Из оцепенения меня вывела настойчивая трель пейджера. Я машинально прочитала сообщение и тут же забыла о нем. Морозов все так же сидел, затягиваясь сигаретой и не сводя с меня глаз. Вихрь мыслей пронесся в голове. Именно в этот момент пришел повтор сообщения. Только сейчас я осмысленно прочитала текст. Меня разыскивала сестра.

— Сейчас приду. Мне надо позвонить.

Вернулась я минут через десять. Михайлова как-то странно на меня посмотрела. Тут я заметила на столе два бокала вина, десерты и изящный букетик. Морозова не было. Лишь свеча, зажженная на его столе, игриво подмигивала.

— Юль, ты что-нибудь понимаешь?

— А что тут непонятного?

— Как знать.

Сентябрь залил Москву разноцветными красками. Под ногами шуршали пестрые звездочки кленовых листьев. В прохладном прозрачном воздухе ощущалось приближение осени с ее затяжными дождями и пронизывающим ветром. Поэтому необходимо было сполна насладиться последними погожими денечками. Ужасно лениво было ехать в редакцию. Вообще не хотелось думать о делах. Настроение было приподнятым и немного лирическим. По дороге в редакцию я решила зайти в какой-нибудь из своих любимых магазинчиков. Как и у большинства женщин, шопинг поднимал настроение, а от депрессии не оставалось и следа. Даже если я уходила без покупок, сам факт посещения магазинов, примерка красивых вещей и обуви, детальное изучение косметики и парфюма, когда можно все понюхать, рассмотреть и воспользоваться пробниками, — все это становилось приятным ритуалом неведомым богам Хорошего Настроения.

На этот раз я зашла в магазинчик, где любила покупать парфюмерию и косметику. Даже если учесть, что торговали они французской продукцией, цены были приемлемые, а за качество можно не беспокоиться. Во всяком случае, аллергии не было ни на что, тени и тушь не осыпались, а туалетная вода не меняла запах через неделю после покупки. К праздникам всегда объявлялись скидки, а если покупатель набирал товар на определенную сумму, ему полагался нехитрый сувенир. Надо ли говорить, что, имея личную карту покупателя, я постоянно туда наведывалась, естественно, не уходя без покупок. Меня вообще нельзя пускать в подобные магазины, потому что накупить хочется сразу всего.

Еще один «бзик» — обувь. Примерять, рассматривать и, конечно же, покупать доставляло мне неописуемое удовольствие. Одежду можно подогнать и скомбинировать, а неудобная, некрасивая обувь — это караул. Приходилось, конечно же, учитывать, что большую часть дня я провожу на ногах. На шпильках давно уже не бегаю и даже не хожу. Хотя иногда очень хочется купить этакие «ходули». Просто ради эстетического удовольствия, чтобы окончательно не разучиться ходить на каблуках.

В тот день я пришла в редакцию с тремя пакетами в руках. Мой гардероб пополнили песочного цвета палантин, туфли-лодочки на каждый день, просторный красный буклированный джемпер и белые джинсы. Несочетаемые на первый взгляд предметы гардероба. Но я-то знала, что именно этих предметов мне не хватало. Я уже перебирала варианты ансамблей с этими обновками. Настроение при этом было замечательное. Что еще нужно для счастья?

Едва переступив порог редакции, я столкнулась с Алиной.

— Привет. Зайди ко мне. У меня для тебя партийное задание есть.

— А я — неформал.

— Ладно, хватит хохмить. Минут через десять зайди.

— Хорошо.

Я скинула вещи, обменялась новостями с ребятами и отправилась «на ковер».

— Я вся во внимании.

— Ты у нас по «великим» спец.

— Не без этого.

— Сможешь в этот номер сделать интервью с Андреем Морозовым?

— С кем?!

— С Морозовым. Тебя кандидатура не устраивает?

— Нет. Все нормально.

Таких совпадений не бывает! Совпадений? Как знать… Но, как бы то ни было, надо действовать. Итак, что я о нем знаю? Видела пяток фильмов, пару спектаклей. Судя по всему, он — человек цельный, со стержнем. Азартен. Вроде бы без «тараканов». Холост… Кажется, у меня был его телефон. Я открыла свой «икс-файл» — записную книжку. Фамилии и телефоны замелькали перед глазами. Там было все, кроме заветной фамилии «Морозов». Та-ак. Надо звонить «жучкам». Эти люди за определенную плату и, что сегодня почти не встречается, из дружеских симпатий достанут какую угодно информацию и пристроят какой угодно текст. Есть еще один вариант. Как сейчас говорят — ченч. Раньше бы сказали: ты — мне, я — тебе. У этих людей есть практически все, они могут почти все. «Жучки», конечно, не лучший вариант, но где гарантия того, что с завлитом — пресс-секретарем театра — будет проще? Эти почти никогда не дают координат актеров. Нужно очень постараться с ними подружиться, чтобы в нужный момент обрести вожделенный номер. Но поскольку завлит, как правило, немолодая дама со своими причудами, «дружить» с ними нелегко. Хотя из всякого правила бывают приятные исключения. Но это был не тот случай, не исключение. И тем более не приятное. Так что пришлось помучиться. Я поставила на уши пол-Москвы, обрекая энное количество своих нервных клеток на верную гибель.

Через двадцать минут я выцепила заветные семь цифр и кое-какие сведения. Досье Морозова пополнилось весьма интересными фактами и подробностями. Что ж, сегодня вечером и позвоню.

День прошел довольно спокойно: ни авралов, ни заморочек начальства. И все это время я думала о Морозове, о предстоящей встрече, о вчерашнем вечере. Я пыталась понять, что двигало им вчера: желание сделать широкий жест или нечто большее? Как он встретит меня? Не было ли это очередной ролью, игрой?..

— Добрый вечер, могу я поговорить с Андреем?

— Я слушаю.

Я представилась и объяснила цель моего звонка. Мы договорились встретиться через день, в том же самом ресторанчике. Как мне хотелось, чтобы время шло быстрее! Возможно, сама того не понимая, я уже была во власти этих лучистых глаз и обволакивающего голоса. Да и подаренный букетик постоянно напоминал о нем, стоял перед глазами ярким пятном.

«Да, душа моя, ты «попала». Кто бы мог подумать? Ведь, как ни печально, инициатива почти всегда исходила от тебя. И потом уже ты думала: принимать эти знаки внимания, ухаживания или соблюдать дистанцию. А тут… Один взгляд, пара фраз — и ты готова идти за ним куда угодно. Тыв его власти. Вот в чем фокус».

Солнечный день вселил спокойствие и настроил на лирику, хотя я мучилась: что надеть и какой сделать макияж, чтобы ему понравиться? Вот ребячество! Хотя нет, все нормально. Так и должно быть.

Я долго выбирала наряд, перетряхнув весь гардероб. В итоге решила остановиться на спокойных тонах, классическом варианте. Это все-таки деловая встреча. Пока. После долгих мучительных раздумий я выбрала трикотажную кофту цвета слоновой кости и брюки темнее на два тона. Кстати пришлось колье из светлого янтаря. К счастью, у меня нашлись туфли в тон, да и плащ был из той же гаммы. На антресолях обнаружилась темно-бежевая сумка, я убрала ее, потому что почти не носила. Теперь вот пригодилась.

На прическу и макияж я потратила полтора часа, обычно у меня уходило на это в два раза меньше времени. Но сегодня случай особый. Что еще? Надо не «промахнуться» с духами. Из двенадцати наименований выбрала не сразу. Может, кому-то это покажется расточительством, но парфюм — моя слабость, и использую я его в зависимости от настроения и обстоятельств. Хотя я знала одну даму, которая не открывала новый флакон, пока не заканчивались уже начатые духи. Всякое бывает.

Последние «штрихи к портрету». Все должно быть супер!

Выйдя из дома, я ощутила, что у меня даже походка поменялась. Я шла не спеша, наслаждаясь солнцем и теплом запоздавшего «бабьего лета».

Морозова в поле моего зрения не было. Только я собралась спросить у секьюрити, не подходил ли он, Морозов появился передо мной, словно вырос из-под земли. Тогда мне показалось, что этот человек может проходить сквозь стены, для него не существует препятствий.

— Здравствуйте, Андрей.

— Здравствуйте… Так это вы?

— Что значит «вы»? Я — это я.

— Это вы звонили мне по поводу интервью?

— Да, я.

— Потрясающе!

— Мы так и будем здесь стоять?

— Ах да, пойдем.

Мы оказались в полумраке небольшого уютного зальчика. Обстановка больше располагала к интимному свиданию, чем к деловой беседе. Хотя, может, это и к лучшему. Было легко и спокойно. Настолько, что я уже смеялась над своими тревогами и переживаниями.

— Никогда бы не подумал, что вы журналистка.

— Почему?

— Профессия накладывает определенный отпечаток. Обычно это довольно жесткие, циничные дамы. За очень редким исключением.

— Может, я как раз отношусь к исключениям? Вы же меня не знаете.

— Нет, у вас взгляд другой.

— Интересно.

— Вы — человек сильный, но добрый. Редкое сочетание. Вы никому не желаете зла. Может, иногда берете на себя больше, потому что не хотите никого обидеть.

— Даже так?

— Вероятно, вам проще сделать все самой, чем сто раз объяснять и переделывать за другими. Вы вряд ли сможете стать просто хорошим исполнителем. Возможно, вам иногда приходится нелегко из-за вашего характера и природной склонности к лидерству.

— Это все вы увидели в моем взгляде?

— У вас умные глаза. А все эти выводы я сделал, наблюдая за вами и за вашей подругой.

— А вы наблюдательный.

— Это часть моей профессии.

— Что ж, давайте работать. — Я положила на стол диктофон и отключила звук у пейджера.

— Что вам заказать?

— Кофе.

— А поесть?

— Спасибо, я не хочу.

— Ну как же? Может, хотя бы салат?

— Нет, спасибо.

— Как знаете.

Мне пришлось приложить значительные усилия, чтобы собраться и начать задавать вопросы. Не так-то просто было освободиться от обаяния этого мужчины, пусть на время. Это был почти гипноз. Потребовалась сила воли, чтобы отвести взгляд от его глаз, которые, казалось, проникали в душу, в самые потаенные ее уголочки. От этого было немного неуютно и в то же время безумно приятно от того тепла, которое разливалось по всему организму и заставляло трепетать каждую клеточку.

Создавалось впечатление, что он знает о своей привлекательности и умеет ею пользоваться. Как потом оказалось, первое впечатление было верным. В любой ситуации он был аккуратен и подтянут, не придерешься. Но при этом Морозов не принадлежит к тем мужчинам, которые трепетно относятся к своей внешности и поминутно смотрятся в зеркало. Нарциссизма в нем нет. Морозов из тех, кто редко показывает свои эмоции, все переживая в себе.

Оказалось, у нас разница пять лет, но он выглядит чуть старше своего возраста. Пристальный умный взгляд уверенного в себе человека, непослушные темно-русые волосы — понятно, что аккуратная прическа — заслуга хорошего парикмахера. Все это создает какой-то неповторимый образ настоящего мужчины — мужественного и вместе с тем гармоничного. Про такого не скажешь «чуть получше обезьяны», но с карамельными красавцами с обложек модных глянцевых журналов у него не было ничего общего.

Непринужденная беседа за чашкой кофе. Вопросы порой «на грани». Интригующие ответы: понимай, как хочешь. Это было одно из тех редких интервью, когда диктофон становился лишь необходимой условностью. Но по большому счету ни я, ни Морозов не обращали на него внимания.

Через какое-то время у меня возникло ощущение, что мы знакомы давным-давно. И как оказалось, наши взгляды во многом совпадают. Он, по-моему, тоже понял, что мы — одного поля ягода. «Два сапога пара, и оба на одну ногу», — как любил повторять мой одноклассник Ромка. В какой-то момент я непроизвольно посмотрела на часы и не поверила: прошло три часа!

— Сколько времени?

— Полшестого.

— К сожалению, я должен вас покинуть. Скоро спектакль. Не останетесь?

— В другой раз.

— Что ж, звоните. И если не трудно, принесите почитать текст. Я вас провожу.

Служебный вход в театр находился напротив метро, надо было лишь перейти дорогу.

— Хорошо.

Мы вместе дошли до метро. И тут Морозов «испарился». «Ушел по-английски. Что ж, и такое бывает…» — почему-то именно так я объяснила для себя его исчезновение. Но все же я задержалась у входа в метро, почему — сама не знаю. В тот день я вообще делала много необъяснимого. Я пыталась найти причину своих действий, найти раздражитель эмоций и ощущений, но не могла. Словно кто-то руководил мной.

Он появился так же неожиданно. С букетом роз. Я впервые видела рыжие розы. Не чайные, а именно рыжие.

— Вот, упросил, чтобы подыскали в тон. — Он протянул мне цветы.

— Спасибо. — Я уткнулась в их лепестки, ощутив какой-то невероятный аромат.

— Да вы почти слились с ними по цвету! Это фантастика… Ладно, я пойду, а то скоро спектакль. Звоните. — Он слегка наклонился и поцеловал мне руку. Это получилось как-то легко и естественно, само собой. Продавщица книг, забыв про свой лоток, не сводила с него глаз. Потом посмотрела на меня. «Вот счастье-то привалило! Везет кому-то», — читалось в ее взгляде. Похоже, она не верила своим глазам: перед ней сам Морозов! Вот он идет, непобедимый, неотразимый. В два-три шага он оказался у театра, который находился совсем рядом с метро. Его движения, пластика напоминали тигра на охоте. Я смотрела ему вслед, не в силах сдвинуться с места, и спустилась в лабиринты подземки лишь тогда, когда он исчез за дверью служебного входа.

Весь вечер настроение было приподнятое. Такой легкости я не ощущала давно. Наверное, свет, шедший откуда-то изнутри, не остался незамеченным. Мужчины оборачивались мне вслед. В метро кто-то уступил место. А может, это из-за цветов? Мужчины разучились их дарить. Или считают чем-то из прошлого, рудиментом. Сегодня я просто радовалась позднему теплу, закату, цветам, тому, что не разучилась чувствовать. Я не знала, можно ли это назвать любовью. Я боялась ошибиться. Но была уверена, что этот человек надолго останется в моей жизни. Хотелось верить в лучшее. В конце концов, все мы строим планы, зачастую иллюзорные. Но как-то не верилось, что Морозов самоутверждается таким образом, что я — лишь экземпляр в его коллекции. При этом меня не интересовало его прошлое, его бывшие увлечения. Ведь это было до нашей встречи. А главное — все будет хорошо. Все обязательно будет хорошо. Я это знала, даже не знала — чувствовала. Очень отчетливо. Как гласила популярная реклама: с точностью до миллиметра. Но это отнюдь не было самообманом или самоуверенностью. Это было почти ясновидение, яснознание — ощущения совсем другого порядка.

Придя домой, я засела за интервью. Расшифровала и написала практически сразу, на одном дыхании. И осталась вполне довольна результатом. Наверное, тому были причины. Расшифровывая кассету, я опять слышала его голос, заставивший забыть обо всем. Морозов, Морозов, что же ты со мной делаешь?

На следующий день мы встретились. Он отдал фотографии и просмотрел текст.

— Неужели я так говорил? — Он оторвался от текста и посмотрел мне в глаза. Долго и пристально. Было понятно, что весь этот разговор — о другом, лишь предлог, светская беседа. За этими словами стояли совершенно иные мысли и чувства. Много общаясь с людьми, я со временем научилась неплохо читать по лицам и жестам. И главными «маячками» для меня были глаза и руки.

— Что-то не так?

— Нет, все нормально. Как-то гладко все. Даже не верится. Иногда читаешь собственное интервью и думаешь: «Неужели я такой идиот?» Вроде и слова те же, но написано так, что после второго предложения читать не хочется. А тут…

— Я написала то, что вы рассказали, что было на кассете. Рада, что вам понравилось…

Морозову, как любому человеку, была приятна похвала, но он не «велся» на неприкрытую лесть. Он трезво оценивал себя, свои профессиональные качества. Его не «звездило» по поводу и без повода, как многих коллег. Блюдо «понты в сметане» не было в числе его фирменных.

«Официальная» часть встречи закончилась быстро. Через какое-то время мы уже были на ты, болтали ни о чем. Мы играли в «кошки-мышки». Только было непонятно, кто из нас охотник, а кто — жертва. Может, было два охотника? А может, оба были жертвами чувства? Или два хищника, готовых показать свою истинную сущность в любой момент? Флирт на грани. Взгляды. Прикосновения. Интонации… Не существовало ни времени, ни окружающих людей. До поры.

— Андрей, привет! Здравствуйте. — А это уже мне.

— Привет.

— Хорошо, что я тебя встретил. Перед спектаклем заскочи в театр к Наташе. Она тебя разыскивала.

— А что же она не позвонит?

— У тебя же мобильник выключен.

— Ах да… Спасибо, обязательно зайду.

«Пришелец» кинул быстрый взгляд на интервью:

— Пресса? Обратите внимание, талантливый человек!

— Вам я почему-то верю.

— Ладно, я пойду. Увидимся. Пока.

— Пока.

Нашу неспешную беседу нарушила трель моего пейджера. Сообщение от устроителей Дня российского артиста. И новость не из приятных. Уж не знаю, что к моему тексту добавил Белов, но один из видных киномагнатов настаивал на опровержении. А если его не случится, то на суде. В общем, туши электричество. А как все хорошо начиналось! И внутренний голос на этот раз не подал никаких тревожных сигналов. Странно. И неприятно.

— Что-то случилось?

— Пока не знаю, но дело, похоже, пахнет керосином.

— Что так?

— Мой текст изуродовал редактор, а я теперь виновата. Дело, говорят, судом пахнет. Завтра поеду разбираться, что к чему.

— Все обойдется. Не переживай, не бери в голову.

— Будем надеяться.

Я не думала, что ситуация с Беловым будет иметь для меня и для окружающих такие последствия. Никто не был виноват в моих неприятностях, но я отыгрывалась на всех по полной программе. Я увидела, как вошел и сел недалеко от нас Роман Медников. Его последнее время стало «звездить», но лечить это никто не брался. Не хотели рисковать. Один раз из-за него у меня чуть не полетело полполосы. Он отказался от интервью, причем в весьма грубой форме, а замену еле-еле нашли. Отказался, когда все было готово, оставалось только завизировать текст и подобрать фото. Пришлось снимать готовый материал. Его фирменное блюдо «понты в сметане», причем двойная порция, мне надоело по самое не могу. Это вообще на любителя, я бы сказала, на гурмана. Я решила отыграться за все.

Увидев Морозова, он с ним поздоровался.

— Извини, это кто? — спросила я как ни в чем не бывало.

— Роман Медников. Ты что, не узнала?

— Фамилия знакомая, но что-то не припомню.

Морозов, ничего не подозревая, хорошо поставленным голосом популярно объяснил мне, кто такой Роман Медников. Роман все это прекрасно слышал, но виду не подавал. Хотя я видела, как у него напряглась спина. Не ожидал он, что его кто-то еще может не знать. Он привык к толпам восторженных поклонниц, к тому, что за ним бегают журналисты. А тут — такое. Но стервизм в малых дозах, говорят, полезен. Если у человека есть мозги, он все поймет. Если нет — это фатально. Пьяный проспится, дурак — никогда.

Потом, встретив меня на премьере, Медников, наверное, сломал голову: почему с другими актерами я, что называется, «на дружеской ноге», а его не знаю и вообще не замечаю в упор?

Какое-то время мы с Морозовым сидели молча, глядя друг на друга, потом продолжили разговор:

— Завтра закину текст и фото в редакцию. На той неделе выйдет.

— Замечательно. Что ж, нам надо идти.

Мы не спеша дошли до метро и все никак не могли проститься.

— Ты опоздаешь.

— Не переживай, успею.

— Ладно, я пойду. Может, еще заскочу в редакцию.

— Счастливо! Не пропадай…

— Она постарается.

Морозов всячески пытался меня развлекать, но сообщение, пришедшее на пейджер, испортило настроение окончательно. Белов подставлял меня уже не в первый раз, но до этого все как-то обходилось. Надо было объяснить ему популярно, что к чему. Сколько можно, в конце концов!

После встречи с Морозовым я поехала на интервью с Игорем Андреевым — режиссером, заставившим говорить о себе не столько театральную, сколько светскую тусовку. А по большому счету и ту, и другую.

Морозов и Андреев были однокурсники, со временем Игорь занялся режиссурой. В Москве, наверное, нет театра, где не идет его спектакль. Конечно, при первой же возможности Андреев звал Морозова в свой проект. Оба уперты, амбициозны, из-за чего их отношения часто оказывались на грани разрыва. Но Морозов отходчив и не способен долго хранить обиды, Андреев, напротив, может долго копить раздражение, помнить какие-то незначительные выпады в свой адрес, но не мстит. Просто словно ведет учет. Долгое время для обоих было главным удержаться в профессии и по-настоящему заявить о себе. Все остальное отходило на второй план. Сейчас, когда потерян счет эфирам и публикациям, когда оба самодостаточны, несколько поменялись интересы и круг общения. Друзья отдалились: исчезло связующее звено — общая цель.

По-разному они относятся и к себе. Андреев в большей степени денди. Он следит за модой, дважды в год, когда выходят осеннее-зимняя и весенне-летняя коллекции, обновляет гардероб, всегда одет с иголочки — хоть на обложку снимай. Но он не подчеркивает свою модность, в его осанке, походке, манере двигаться и говорить есть некая небрежность. Но это тоже часть имиджа, отнюдь его не портящая. Иногда его заносит, и самолюбование переходит допустимые границы, но, к счастью, это никогда не принимает гипертрофированных форм.

На предостережения коллег о том, что к нему просто так «на кривой козе не подъедешь», я отнеслась скептически. И у меня были на это основания. Неоднократно получалось так, что человека все считали зазнайкой и снобом, а мы прекрасно ладили. Так получилось и в этот раз. Правда, без инцидентов тоже не обошлось. Как-то я позвонила Андрееву с просьбой поделиться новостями для нового журнала издательского дома «Braunhaus» — обычного журнала ни о чем для домохозяек, где, помимо прочего, была полоса со светскими новостями. Не знаю, что тогда на Андреева нашло, но он выдал мне следующее:

— Я тебе новости расскажу, когда ты с этим журналом договор подпишешь.

— Не поняла.

— Я хотел сказать, когда ты с ними отношения наладишь.

— У меня со всеми хорошие отношения. Ты иногда думай, кому и что говоришь. Когда я без договора в «Еженедельник» информацию о твоих премьерах ставила, тебе не кисло было?

— Ну что ты возмущаешься?

— Я возмущаюсь? Это так, профилактика.

Тогда все обошлось, новости я с него стрясла, и больше подобных инцидентов не было. Но окончательно он понял, что со мной ссориться и спорить бесполезно после одного случая. Мы решили написать про политический театр, про то, что политики — те же актеры и спектакли порой разыгрывают — актерам и не снилось. В подтверждение мы взяли пьесу «Гамлет» и раздали политикам роли с учетом особенностей их характера. Получилось забавно и даже весело. Во всяком случае, фактура была просто отличная. Этот материал хвалили на планерке и даже анонсировали на радио.

— Слушай, мы про наших олигархов совсем забыли.

— Они всегда в тени, о них мало что известно… — начал было Игорь.

— Значит, будут одной большой тенью отца Гамлета.

Андреев сначала посмотрел на меня квадратными глазами, а потом хохотал минуты три.

На этот раз он сам меня разыскал, чтобы рассказать такое…

В театр я приехала на взводе, поскольку чувствовала, что история с Беловым добром не кончится. Игорь встретил меня на вахте. Похоже, он никогда не видел меня в таком состоянии и даже не представлял, что я могу дойти до такой степени накаливания.

— Что с тобой? — спросил он вместо приветствия.

— Искрю.

— Неприятности?

— А у кого их нет?

— Пошли в буфет.

Мы спустились в театральный буфет. Низкие потолки не давили, а, наоборот, создавали так необходимую иногда иллюзию недоступности: знаешь, что тебя здесь никто не достанет. Круглые столики темного дерева и венские стулья возвращали в детство: у бабушки были настоящие, те еще стулья, не новодел. Как-то все уютно и по-домашнему, больше похоже на какое-нибудь модное кафе, а не на театральный буфет. Как здесь не посидеть часика два за чашкой кофе, обсуждая роль, рассказывая бесконечные байки? Представляю, на сколько здесь затягивался обеденный перерыв! Подобный уголок — мечта многих. Далеко не все театры могли предоставить труженикам сцены подобные условия для отдыха. Наверное, здесь директор любит поесть, причем с толком, гурманствуя, и чтобы обстановка радовала глаз. Иначе было бы как у всех, по шаблону.

— Кофе я тебе не предлагаю. — Игорь мудро заказал вина.

Андреев действительно выдал интересную информацию. Я попросила его до выхода номера пока ни с кем ею не делиться. Незаметно за разговорами пролетел почти час.

— Привет! Какие люди! — К нам присоединились Михаил Скороходов и Александр Гришин — ведущие актеры театра. — Как жизнь?

— Продолжается, — отозвалась я. Мы хоть шапочно, но были знакомы.

— Судя по тону, не очень удачно.

— Как вам сказать, чтобы не обидеть?

Мы просидели еще полчаса. Решив, очевидно, раз и навсегда поставить мою крышу на место, заказано всего было немерено. Но я-то после этих посиделок поехала домой, а ребятам предстояло играть спектакль.

— Может, останешься?

— Я люблю вас всех и каждого отдельно, но смотреть спектакль пятый раз — это выше моих сил. Тем более сегодня.

— Тебе «в лом» пятый раз смотреть, а мы четвертый год играем. Представляешь, каково!

— Так жалко вас, так жалко…

На этом и расстались. Через пару дней я встретила Аллу Буланову, актрису этого театра. Она рассказала мне такую историю:

— После спектакля встречаю Скороходова и говорю ему, заметь, искренне: «Ты сегодня был на удивление убедителен в этой роли». Он только кивнул. Как потом выяснилось, ему и играть ничего не надо было. Ну, ты помнишь, он в этом спектакле «вечно пьяный, вечно молодой»…

Я не стала рассказывать, откуда взялась «убедительность» и что я была после этих посиделок в полном порядке, поскольку из-за колоссального стресса меня спиртное не взяло. Вообще. Как будто не вино пила, а минералку.

Дома меня ждал еще один сюрприз. На автоответчик подруга, работавшая в «Московской неделе» в отделе новостей, сообщила, что в последнем номере на мой материал было опубликовано опровержение. Этого еще не хватало! Завтра же с утра еду в редакцию.

Увидев меня, Белов понял, что сегодня ему не поздоровится.

— Дай мне почитать мой текст и текст опровержения.

Он протянул газеты. К моей заметке был присобачен непонятно откуда взявшийся «желтый хвост». Как выяснилось, на этом мероприятии была еще одна внештатница, которая это и раскопала. Но скандальная информация не была записана на диктофон, так что — увы и ах. Текст был подписан двумя фамилиями, и на том спасибо. Я отложила газету и взяла последний номер, с опровержением. Особо нас не ругали, но и киношникам дали понять, что они не всегда и не во всем правы. Я уже хотела было успокоиться, но последняя фраза заставила меня в корне поменять мнение. Опровержение заканчивалось классическим «виновные строго наказаны».

— Объясни мне это, пожалуйста. Меня подставили, и я же еще строго наказана. Интересно!

— Ты же понимаешь, это отписка. Они настояли.

— А как вообще этот текст появился?

— Ирка Гаврилова принесла. Между прочим, без этого «желтого хвоста», как ты выражаешься, материал бы вообще не вышел.

— Да лучше бы он вообще не выходил! Оно мне надо было?

— Я теперь тоже так думаю.

— Но ты мне хотя бы мог позвонить? Мне эта радость никуда не упала, как ты понимаешь. Разгрести бы то, что есть.

— Зачем?

— Как это — зачем? Материал, если помнишь, все-таки мой. И я должна быть в курсе дела, я должна знать, что ты с ним сотворишь.

— Давай выйдем в коридор, не будем смущать человечество.

— Давай.

Но от того, что мы вышли в коридор, разговор менее напряженным не стал.

— Ты думаешь, мне легко? Мне и так вставили по первое число, не знал, как отмазаться.

— Это твои проблемы. У меня по твоей милости теперь забот хватает. Как бы это мои «великие» не увидели. А то потом проблем не оберешься. Репутация — вещь хрупкая.

— Да перестань ты!

— Знаешь что, дорогой, для тебя это, может быть, и не важно. Но я репутацию зарабатывала не один год и потерять все в один миг не хочу. На первый раз так и быть, живи безмятежно. Но подставишь еще раз, будешь оплачивать мне материальный ущерб. Сто баксов минимум.

— Ты с ума сошла? Откуда у меня такие деньги с нашими гонорарами?

— А мне это фиолетово. Мобильник ты себе на что-то купил и оплачиваешь, машину тоже. Сначала надо думать, а потом уже делать. И не надейся, что в следующий раз тебе все сойдет с рук.

— Ты говоришь, моральный ущерб. Ты не представляешь, как мне вчера не повезло. У меня разрезали сумку и вытащили все деньги, документы. Мне надо будет уйму удостоверений возобновлять.

— Повторяю еще раз для бестолковых: это не мои проблемы. Я тебе все сказала.

Мы проговорили почти сорок минут. Белов, похоже, подумал, что я с него и правда буду требовать деньги. Но мне он просто надоел. Надоел тем, что и информацию, и деньги из него приходилось выбивать. Потом, как выяснилось, деньги своих авторов, тех, кто поскромнее и не будет качать права, он просто присваивал. Или публиковал совместные материалы в других изданиях, но уже только под своей фамилией. В общем, как ни крути, а нашему сотрудничеству пришел конец. С одной стороны, я ощутила необыкновенную легкость, а с другой — меня искрило еще сутки, и в радиусе километра вымирало все живое. Даже кот лишний раз старался не попадаться мне на глаза, хотя, казалось бы, привык уже ко всему.

Среди звездного великолепия и голливудских улыбок я, как ни странно, чувствовала себя вполне комфортно. Хотя что же тут странного? Можно подумать, я никогда до этого не видела нарядных дам, щеголяющих многокаратными брюликами, и белозубых красавцев в смокингах. А уж сколько церемоний и всевозможных премий пришлось пережить — просто ужас! Но сегодня случай особый: на сцене сам Терминатор произносит пламенную речь. По-английски. И я, со своим «заржавелым» немецким, его прекрасно понимаю, хотя языка не знаю. Все хорошо. Просто лучше некуда.

И тут я замечаю, о ужас, что стою босиком на холодном мраморном полу! Я сразу как бы съеживаюсь среди этого великолепия. Просто Золушка на балу, ситуёвина — обхохочешься. Все всё прекрасно видят и понимают, и только хорошее воспитание и следование этикету не позволяют присутствующим показывать пальцем в мою сторону. Но это я, конечно, зря накручиваю. На таких вечеринках народ «выгуливает» костюмы и драгоценности. В первую очередь надо себя показать. Заметят здесь или слишком эпатажный, или слишком безвкусный наряд. Ну, еще будут весь вечер перемывать кумушкам кости, если те вдруг придут в одинаковых платьях. К счастью, подобного не наблюдается, и никто, кроме меня, не замечает моего конфуза. Неудобно, что и говорить. И холодно. Незаметно пытаюсь затеряться в толпе и обо что-то царапаю ногу. Арнольд удивленно смотрит на меня в упор и произносит так хорошо знакомое требовательное мяу-оу!!!

И вот вместо Шварценеггера я вижу своего кота, который отчаянно пытается выковырнуть меня из-под одеяла. Время трапезы пришло, а я никак не желаю кормить Его Величество, валяясь в кровати. Непорядок!

Прогнав остатки сна, шествую на кухню. Рыжий, как всегда, бежит впереди меня. Увидев полную миску, он, забыв обо всем, по-звериному урча, поглощает завтрак. Я, сварив себе кофе, сажусь у окна и, отпивая ароматный напиток, пытаюсь понять, что значит этот причудливый сон. Ни в одном соннике не удастся найти его толкование, это уж точно. Так что со своими сновидениями придется разбираться самой. Всегда все приходится делать самой.

За окном — утро, разбавленное нежными пастельными красками и еле приглушенными звуками. Позже краски станут более яркими и выпуклыми. Разбег будет взят потом. А пока — неспешное утро в акварельных полутонах и на сбавленных скоростях.

Что-то заставило меня отвлечься от размышлений о Шварценеггере и о моем неопределенном будущем. Все самое неприятное и странное почему-то случается вдруг, когда этого меньше всего ждешь. Наверное, это и называется «закон подлости». Передо мной сидел Рыжий, приняв вполне «человеческую» позу и подперев голову передней лапой. Он в упор смотрел на меня своими агатовыми глазами. Очевидно, затянувшаяся пауза его порядком утомила, и Рыжий, подмигнув, произнес так хорошо знакомым голосом известного актера:

— Ну, здравствуй!

— Здравствуйте, Александр Владимирович! — машинально ответила я.

— Нет. — Рыжий провел лапой у меня перед глазами. — Я — Рыжий! — На этот раз он говорил своим голосом.

Бред какой-то! Кот говорит своим голосом!

Я ошалело таращилась на кота, пытаясь из цветных осколков впечатлений собрать более-менее вразумительное панно моей сумасшедшей действительности. Передо мной сидит кот, который не только умеет говорить, но и может имитировать чужие голоса. И я воспринимаю это как нечто естественное! А мяукающий Арнольд был на самом деле или только во сне? Собрать паззлы в картинку не получалось.

— Дорогая, ты мне вроде и не рада, — обиженно протянул Рыжий, но опять голосом актера. — Он смотрел на меня в упор.

— Рада, — ответила я все так же машинально. Во всяком случае, в голосе отсутствовали какие-либо эмоции. — Кофе будете?

— С каких это пор мы на вы?

— Перестань, пожалуйста, менять голос! Меня это сбивает. И без того каша в голове.

— Я думал, тебе понравится.

— Мне нравится. Но лучше не надо.

— Как скажешь.

Но все это оказалось сном, таким замысловатым сном во сне. Мяукающий Арнольд, говорящий кот… Просто тихий ужас. Писатели-фантасты обзавидовались бы такому сюжету. Я проснулась, но была не в состоянии открыть глаза, чтобы окончательно прогнать наваждение. Прошло минут десять, а я все собиралась с силами.

Телефон заливался, плача навзрыд. Я не могла взять трубку и прекратить эту истерику. Не могла даже открыть глаза. Телефон затих, но запищал где-то пейджер. Очевидно, решили, что раз я не беру трубку, меня нет дома.

Голова казалась большой и пустой, а тела я не ощущала вообще. Интересно, сколько времени? И кто меня мог искать в такую рань? Сделав невероятные усилия, я открыла глаза. Часы показывали три часа дня. «Да. Это сильно. Текст, похоже, накрылся. Но что за странное состояние?» И только через какое-то время я сообразила, что это признаки простуды. Так оно и было. Конечно, это не входило в мои планы. Но с другой стороны… Может, это шанс остановиться и разобраться в том, что происходит? Та самая остановка в ежедневном забеге, которой я все никак не могу дождаться? Два-три дня уж точно вылетают. Надо позвонить в редакцию, сказать, чтоб не дергали.

— Дим, привет. Меня пару дней не будет.

— Мы же номер сдаем сегодня.

— Знаю. Я свалилась с простудой. Так что до конца недели — без меня.

— А если Алина будет спрашивать?

— Скажи все как есть.

— Но ведь у тебя «висит» интервью с Морозовым.

— В следующий номер поставьте. Ладно, я пошла лечиться. Пока.

— Пока. Выздоравливай.

— Спасибо, постараюсь.

Все, спать. До упора. До потери пульса. Почему-то именно во сне проходили все болячки. Наверное, это то, что мне действительно необходимо. Я положила трубку и залезла под одеяло.

Телефонная трель разбудила в самый неподходящий момент. И ведь что-то снилось красивое и радостное…

— Привет, болящая.

— Алина…

— Как нам быть с текстом? На замену ставить нечего. Может, скинешь по «мылу»?

— Я действительно фигово себя чувствую. Да и карточку оплатить надо, у меня нет доступа в Инет. Поставьте пока что-нибудь другое.

— Я тебе еще раз повторяю: ставить нечего. Дырка почти на полосу.

— Тогда пусть Димка подскочит. Или Макс.

— Они знают, как ехать?

— Димка знает.

— Хорошо, я его к тебе направлю. Выздоравливай.

— Ага…

Через час раздался звонок в дверь. Чего мне стоило вытащить себя из-под одеяла, одеться и выйти в коридор! Видок у меня был еще тот: глаза не открывались, то, что творилось на голове, даже при богатой фантазии нельзя было назвать прической. Я старалась не смотреть в зеркало. Неудобно, конечно, в таком виде гостей принимать. Но во-первых, из-за простуды я почти не соображала, а во-вторых, мы с Димкой давно уже были практически родственниками. Вряд ли кому-то придет в голову стесняться брата.

— Привет!

— Привет, Дим. Проходи.

В приоткрытую дверь из прихожей была видна комната: стены в желто-песчаных тонах, как в дюнах. Над секретером — полка с коллекцией львов. Фигурки — самые разнообразные: керамические, стеклянные, пластмассовые, из камня, а также мягкие игрушки. Всего около тридцати штук, не меньше. Не было ни одной с оскалом. Коллекция хищников состояла из мультяшных добродушных экспонатов. На окнах — занавески шафранового цвета. Плюшевый плед на диване, кот, спящий в кресле, свернулся калачиком.

— Да, подруга. Что-то ты совсем расклеилась. Ничего, это лечится. Кухня у тебя направо?

— Кажется.

— Тяжелый случай. Пошли.

Кухню я обдумывала и приводила в порядок долго: чтобы было все под рукой и в то же время уютно. Две противоположные стены были покрашены в ярко-желтый цвет, две другие — цвета кофе с молоком. Также желтыми были окно, плинтуса и дверь, а кофейным — потолок. Даже холодильник был желтый, еле нашла. Кухонная мебель из сосны, а стена, у которой размещался кухонный «уголок», отделана деревянными планками. В холодном грязном городе мне хотелось вечного лета, поэтому вся моя квартира выдержана в ярких, солнечных тонах. Сразу поднималось настроение, особенно когда возвращалась домой промозглым осенним вечером. Я глубоко уверена в том, что солнца много не бывает. А «солнечный» интерьер придавал силы и создавал летнее настроение.

Димка выложил продукты, фрукты. Я, честно говоря, не совсем понимала, что происходит.

— А это под занавес. — Он торжественно завершил натюрморт бутылкой красного вина.

— Дим, ты с ума сошел.

— Сейчас перекусим, силы появятся. Может, соображать начнешь.

— Добрый ты.

— А как же. Только ты вот не ценишь.

— А, делай что хочешь.

— То есть ты меня кормить сегодня не будешь?

— Я?!

— Ну, давай лечиться.

Он накромсал бутерброды, помыл фрукты.

— Давай, лекарь.

Димка стал открывать вино. Пробка выскочила почти мгновенно, издав такой знакомый, ласкающий ухо чмокающий звук.

— Коллектив велел поставить тебя на ноги. Мы не можем в такой ответственный момент лишиться столь ценного работника.

— Спасибо, друг.

— Завсегда пожалуйста. Твое здоровье!

Потом он решил перевести меня на усиленное питание.

— Сухомятка — это не совсем то, что тебе нужно. Сейчас что-нибудь изображу. Как у тебя плита включается?

Я задумалась. Такие вопросы были для меня сегодня посложнее теологических споров.

— Ты чего? — Димка настороженно наблюдал за мной. Очевидно, его напряг мой ступор.

— Забыла. Помню, что у мамы в другую сторону. А в какую именно — не помню.

— Как у тебя все запущено! Вот что, подруга, так не пойдет.

В конце концов Димка разобрался с плитой, и на столе дымились овощное рагу и рыба. Я сказала что-то вроде: талантливый человек талантлив во всем. Банально, но это правда.

Через полтора часа, забрав текст и фотографии, Димка уехал.

Три дня я не появлялась в редакции, борясь со злобной вирусиной. И я ее одолела.

Наша редакционная комната мало чем отличалась от других — обычная офисная мебель, шкаф для одежды, стеллаж для бумаг и подшивок, компьютеры, телефоны. Мы разнообразили ее афишами тех мероприятий, на которых довелось побывать, и плакатами с автографами друзей-артистов. На окне стояли алоэ, чахлая герань и два забытых всеми кактуса. Несмотря на отсутствие ухода, растения выжили и даже иногда радовали цветами. В том числе и кактусы. На двери, со стороны коридора, было повешено отпечатанное на принтере объявление: «ГОВОРИ КРАТКО. ТРЕБУЙ МАЛО. УХОДИ БЫСТРО».

— Всем привет! Как дела? — поприветствовала я коллег.

— Смотрите, кто пришел! Да все по-прежнему. Сегодня вышел твой несравненный Морозов. Кстати, он тебя обыскался. Вчера весь вечер звонил. Спрашивал твой домашний телефон, но я не открыл ему эту страшную тайну, — ответил Димка. Макс лишь кивнул. Он, как всегда, сидел, уткнувшись в компьютер.

— А мог бы.

— Что значит «мог бы»? Я тут оборону держал, что только не придумывал.

— Ладно, Дим, не заводись. Все нормально.

— Я как лучше хотел.

— Ты все сделал правильно.

— Вот что значит женщина. Пойди узнай, что ей надо.

— Я на верстку загляну. Потом к Алине. Если кто будет искать…

— Всех на пейджер!

— Правильно, Макс.

Вернувшись, я застала Димку и Макса притихшими и удивленно-озадаченными.

— Там тебе презент. Курьер принес.

— Где?

— На столе.

На столе лежал букет. Большой и красивый. Сомнений быть не могло — это от Морозова. Я стала соображать, во что бы поставить цветы. Тут зазвонил телефон.

— Куда же ты пропала?

А вот и он, легок на помине.

— Были дела. Да и приболела немного.

— Что-то серьезное?

— Нет. Все нормально. Обычная простуда. Вот вернулась к полноценной жизни.

— Я пытался тебя разыскать, но мне ни в какую не хотели давать твой домашний телефон. А на пейджер я звонить не стал.

— Наверное, это к лучшему. Просто мне было ни до кого. Извини.

— Ничего. Все нормально. Может, увидимся сегодня-завтра?

— Давай созвонимся ближе к вечеру. Тогда я смогу сказать по этому поводу что-нибудь вразумительное. Хотя сегодня вряд ли — работы много.

— Хорошо. Пока.

— Пока.

Тут Димка «встал в оборону». Я никак не могла сначала понять, почему он невзлюбил Морозова. И у него, как потом выяснилось, были на то основания.

— Что, и тебя охмурил?

— Что значит «охмурил»? Нормальные человеческие отношения. Дим, а ты не ревнуешь? Что ты так завелся-то?

— А если и так?

— А как же Светка?

— При чем здесь Светка?

— Как это «при чем»? Не успели пожениться, а ты уже по сторонам глядишь.

— Я тебя знаю семь лет. Все эти годы мы вместе проводили времени больше, чем в семье. Мы же знаем друг друга, как самих себя. И я просто не хочу, чтобы ты стала очередной пассией этого ловеласа. Он же окрутил тебя. Элементарно. А ты, как девчонка, купилась. Цветы, кабаки, красивые слова, влажный взгляд… А ему просто в очередной раз надо поупражняться.

— А если ты ошибаешься?

— Сколько раз вы общались?

— Допустим, два.

— Ага, и три по телефону. Ты еще скажи, что это любовь.

— Пока не знаю. Но возможно, это и так.

— Перестань.

— Слушай, а чего ты так разнервничался? Если я и ошибаюсь и это — очередной «эпизод», тебе-то что?

— Мне сложно это объяснить. Понимаешь, Светка — жена. А ты… подруга, коллега, родственная душа. Я даже не могу найти определения. Просто мы — люди одной крови. И то, что я — мужчина, а ты — женщина, роли не играет. Я ведь улавливаю малейшие нюансы твоего настроения, как и ты моего. Мы существуем в одной плоскости. Мы — больше, чем друзья. Я переживаю за тебя и хочу, чтобы все у тебя было хорошо.

— Спасибо, Дим. Да, надо было заболеть на три дня, чтобы узнать все, что ты обо мне думал все эти годы. Спасибо за откровенность, но моя личная жизнь — это моя головная боль. Извини.

— Конечно, это твое дело. Просто со стороны виднее. Ты ослеплена своим счастьем и каких-то вещей можешь не замечать.

— Ладно, хватит вам спорить. Пойдем обедать.

— Тебе, Макс, только бы поесть.

— А я в чужую жизнь не лезу. Принципиально.

Я вообще иногда не понимала, как Макса занесло в журналистику. Спокойный, неторопливый, немногословный. Казалось, что его интересуют только еда, компьютеры и музыка. Об этом он мог говорить часами! Правда, только с теми, кого знает. Среди новых людей Макс предпочитал оставаться слушателем. И при всем при этом материалы он писал просто гениальные. Он никогда не создавал видимость работы. Войдя в комнату, его можно было просто не заметить. Но работу свою он знал и всегда делал качественно и в срок. Зато если мы с Димкой «сцеплялись языками» — мама не горюй! Со стороны, возможно, это выглядело впечатляюще. Но мы-то знали, что это просто выброс энергии, что все это не со зла. И никто никогда не держал друг на друга обиду. Просто так складывались наши отношения. Макс обычно молча наблюдал за этими баталиями, изредка вставляя реплики. Порой достаточно меткие. Но в общем, не лез. У него был свой преданный друг — компьютер. И похоже, стабильный виртуальный мир был ему ближе, чем наши непонятные, казалось, ничем не обоснованные взбрыки. Так продолжалось изо дня в день три года. А с Димкой мы знали друг друга еще по работе в другой редакции. Он, собственно, меня и переманил, как только обосновался на новом месте.

Размытые пейзажи октябрьских улиц напоминали картины Вильдау. Было в них что-то воздушное, неуловимое, недосказанное. И в то же время наводило тоску. Осень выдалась на удивление сухой и теплой, не было изнуряющих затяжных дождей, пронизывающего ветра. И будь у меня время, я с удовольствием бы плутала в лабиринтах столичных переулков.

Карамельное солнце время от времени пряталось в подпаленных им же облаках и, выглянув, разбивалось на множество разноцветных кусочков о витрины магазинов и окна многочисленных офисов.

Воздух был по-осеннему пряным и прозрачным. Уже исчезло буйство красок, все степенно, неброско. Звезды кленовых листьев окрасили город в разные оттенки желтого, красного и оранжевого. Цвета в одежде прохожих тоже стали поспокойнее, в основном приглушенные, пастельные. Все вокруг воздушное и невесомое, как зефир.

Домой я пришла в приподнятом настроении. Скинув обувь и куртку, пошла на кухню. Кот, видимо, не ждал меня так рано (было около восьми), тщательно стал изучать меня и обнюхивать. Понял, что свои, и успокоился, устроившись рядом. «Застрелился», закипев, чайник.

— Ну что, перекусим?

— Мбр-я-а-оу, — ответил кот.

— Да, мой хороший, совсем ты без меня одичал.

— Бр-ау.

— Иди ешь, пока дают.

Дважды его просить не пришлось. Я сварила себе кофе. Зазвонил телефон.

— Привет. Как дела?

— Спасибо, Андрюш, менее-более.

— Мы увидимся сегодня?

— Сегодня? В принципе можно.

— Тогда жду в десять в «La Forte».

— Хорошо. Договорились.

Морозов обладал удивительной способностью появляться именно в тот момент, когда этого меньше всего ждешь. Ну откуда он знал, что я буду дома в такую рань, а не в два часа ночи, что не уйду через десять минут, как это частенько бывало, что все совпадет именно так, как он это задумал? А может, я сама этого хотела? Вот ведь появился человек, который может просчитать твои поступки, почувствовать твое настроение, угадать желания… Человек, способный взять тебя за руку и повести за собой, прежде чем ты сумеешь что-то сообразить. Человек, перед обаянием, умом, силой которого ты не можешь устоять. Ты иногда ощущаешь себя рядом с ним девчонкой, которой неведомы сложные жизненные коллизии. Рядом с ним можно быть слабой, чего-то не знать, чего-то не уметь. Можно забыть раз и навсегда это нелепое словосочетание «бизнес-вумен», забыть про ежедневник, пейджер и часы. Это все из другого измерения.

И вот я стою перед зеркалом, разглядывая себя с головы до ног. Пора.

На этот раз я позволила себе некоторые вольности. Времени на раздумья и выбор нарядов особо не было. Погода ясная и теплая, так что можно забыть о любимых кожаных брюках и теплом свитере. Да и не к месту они сегодня. На первое, тем более такое ответственное, свидание следовало бы принарядиться. Перебрав вешалки, остановила свой выбор на маленьком черном платье и любимом бархатном бордовом шазюбле — пиджаке, больше напоминающем сюртук. Черные полусапожки на шпильке завершали картину. Не замерзну. Да и вечер, похоже, обещает быть жарким.

Морозов в отличие от меня, как всегда, пришел вовремя. Выглядел немного усталым, но глаза… Он смотрел на меня в упор, не отрываясь. Если еще минуту назад его взгляд был направлен в себя, то теперь появились задор, уверенность, лукавая искорка и еще бог знает что.

На Морозове были черные джинсы и джемпер серо-болотного цвета. Я подобный колор называю «цвет грязной паутины», но Морозову он на удивление шел. Вроде обычная повседневная одежда, но на нем она смотрелась, словно он сошел с картинки. Просто удивительно. Забегая вперед, скажу, что я видела его в костюмах два раза, и то лишь потому, что ситуация обязывала. Иначе пришел бы в свитере. Казалось, он сроднился с джинсами и джемперами, словно они были его второй кожей. Я как-то аккуратно завела об этом разговор.

— Так ведь удобно же. — Морозов недоуменно повел плечами.

Мы сидели друг против друга. Звучала приятная, ненавязчивая музыка. О чем-то ворчал контрабас, перебиваемый мелким дождиком клавиш. И в самый разгар их отчаянного спора вклинивался саксофон. Каждый из нас думал о своем. А может, друг о друге. В течение получаса мы практически ни о чем не говорили. Каждый думал, с чего начать. Эта недосказанность витала вокруг нас, она ощущалась в полумраке зала, смешавшись с сигаретным дымом и джазовыми мелодиями.

— Я тебя сегодня не узнаю. Что-то случилось? — Он первым решил нарушить «заговор молчания».

— Нет, все по-прежнему. А что?

— Я ни разу не видел тебя такой спокойной и молчаливой.

— Разве?..

Так мы и болтали ни о чем. Но было ясно, что главное не сказано. Главное — в глазах, в полуулыбке… Да и не нужно было об этом говорить.

Пламя свечи изредка вздрагивало, пытаясь выбраться из-за стеклянного колпака и все-таки разузнать, что происходит. Что задумали эти двое?

— Я, наверное, на той неделе уеду.

— Куда?

— На съемки.

— Надолго?

— Дня на три.

— Что за фильм? Кто режиссер?

— Тебе хочется об этом знать?

— Да.

— Давай мы этому посвятим другую встречу. Как-нибудь потом. А сейчас предлагаю выпить. За нас.

— За нас.

В «La Forte» мы просидели два часа, беспечно болтая обо всем, как всегда, потеряв счет времени. Мимо проходила компания, и кто-то из ребят сказал: «Ого, уже полночь!» Мы не сговариваясь посмотрели на часы, потом друг на друга.

Через полчаса мы сидели на кухне, довольно уютной и ухоженной для холостяцкого жилища, — в светло-коралловых тонах, плитка под мрамор. Соломенное бра над столом. На столе — радиотелефон. Темно-бежевый кухонный «уголок», мебель светлого дерева. На широком подоконнике — бумаги, журналы, на холодильнике на магнитах — записки-напоминания.

— Ты что-нибудь будешь?

— Нет, спасибо.

— Как-то неудобно морить гостью голодом.

— Голодом? Ты издеваешься?

— Ну, как знаешь. А то у меня есть еще вино, сыр…

— Признайся, ты долго изучал мои пристрастия?

— Значит, будешь.

Но на кухне мы задержались недолго. Даже не знаю, как так получилось. Я была впервые в этой квартире, но почему-то точно знала, куда идти. Хотя расположение комнат, а это была двухкомнатная квартира, я увидела лишь утром. Все происходило быстро, спонтанно. Очевидно, каждый почувствовал желание другого. Через считанные секунды мы оказались в спальне, торопливо раздеваясь и все так же не сводя друг с друга глаз.

Утром я проснулась от непривычно громкого тиканья часов. Морозова рядом не было. Оглядевшись, я не увидела вещей, которые сопровождали его постоянно: пейджера, мобильника и ежедневника. Обошла квартиру.

Она была пуста. По всей квартире были развешаны черно-белые фотографии актрис — Грета Гарбо, Вивьен Ли, Марлен Дитрих и другие кинодивы прошлого века. В гостиной — удобная невычурная мебель, домашний кинотеатр. Шкаф в углу у окна после некоторых манипуляций превращался в компьютерный стол. На полу — широкий ковер сливочного цвета, похожий на шкуру неизвестного зверя. Вся комната была выдержана в одной цветовой гамме — кофе с молоком и чуть темнее.

В спальне почти все свободное пространство занимала кровать, противоположную от окна стену — шкаф-купе. С обеих сторон «сексодрома» стояли прикроватные тумбочки. Рядом с дверью чудом уместился комод коньячного цвета, на нем — маленький музыкальный центр и оригинальная подставка для компакт-дисков — деревянная кошка. Изящные бра и оригинальная люстра со вставками-витражами дополняли картину. В прихожей висели две афиши: дипломного спектакля в училище и дебютного в театре. Больше ничего не говорило о том, что это жилище принадлежит актеру. Некоторые служители Мельпомены развешивали афиши со своими портретами по всей квартире, чтобы любой человек, попадавший в нее, трепетал и восхищался.

На зеркале в прихожей краской-граффити был изображен неведомый зверь грушевидной формы с лапками-ниточками и длинным хвостом, оканчивающимся кисточкой. На мой недоуменный вопрос: «Кто это?» — Морозов позже ответил: «Это друг моего детства Кукунчик». Да он не лишен фантазии!

Побродив по квартире, я зашла на кухню. На столе обнаружила записку и ключи от квартиры. Оказывается, он уехал в «Останкино» и уже оттуда должен был поехать в театр. Ключи, как выяснилось, были запасные, но с этого момента принадлежали мне.

В раковине грустили чашка и джезва. Глядя на них, решила перекусить и ехать в Агентство. С недавних пор я писала туда новости. Три раза в неделю я переживала там сдачу материалов и раз в неделю — у себя в редакции. График получался довольно насыщенным.

До часа мне надо было быть в Агентстве. Часы показывали одиннадцать.

В Агентстве была очень запутанная система коридоров и переходов. Запомнить дорогу от лифта до нашей комнаты с первого раза мало кому удавалось. Каждый раз я вспоминала знаменитого киношного персонажа, который, блуждая в похожих закоулках, восклицал: «Кто так строит?!» Мы с Ритой даже как-то поспорили, где сложнее ориентироваться — в Агентстве или в «Останкине». Каждый остался при своем мнении.

В нашем коридоре делали ремонт, поэтому сняли с потолка декоративные панели и были видны провода. Я ориентировалась именно по ним и боялась представить, что будет, когда ремонт закончится. А когда мне в первый раз показали дорогу в бухгалтерию, поняла, что посторонний человек просто так туда не попадет. Хоть ленточки по дороге привязывай. Но уже через месяц я неплохо ориентировалась в пространстве.

С новостями я «отстрелялась» быстро.

— Зайди ко мне. Разговор есть. — Редактор светской хроники явно что-то недоговаривала. В отличие от Алины Лариса не была такой «колючей». Наоборот, слишком мила, тактична и обходительна для начальницы. Ее никто не видел всклокоченной или ненакрашенной. Всегда со стильной стрижкой, аккуратным макияжем и доброжелательной улыбкой. Ей удавалось всегда хорошо выглядеть: и после авралов, и даже тогда, когда, по ее словам, она чувствовала себя отвратительно. Никто не слышал, чтобы Лариса повышала голос и уж тем более непристойно выражалась. Этого нельзя было даже представить. Этакая дама, светская львица.

Тем не менее вся работа выполнялась в срок. Умение ладить с подчиненными тоже было одним из ее достоинств. Новичков она терпеливо учила ремеслу, даже когда ситуация требовала всыпать по первое число. При этом Лариса не была кисейной барышней, витающей в облаках. Постоять за себя она могла, отстоять интересы подчиненных и свои — тем более. Просто она не кричала и не хлопала дверью, а использовала факты, логику и здравый смысл. Я помню ее округлившиеся глаза, когда я вспылила и чересчур резко заговорила с начальством. Такое нарушение субординации было не в ее правилах.

По ходу разговора выяснилось, что было решено поделить наш сборник светской хроники на тематические блоки: музыка, кино, театр, мода…

— Вот ты и займись театром. Это же твоя публика. Потерпи еще какое-то время, я попробую пробить для тебя ставку. Деньги небольшие, но стабильные. Зато будет возможность обзавестись нужными контактами. А это потом вдвойне окупится. — Она посмотрела на меня в упор и улыбнулась. Я понимала, что она говорит искренне и по-настоящему хочет, чтобы я работала в ее отделе.

Я была немного ошарашена таким предложением. Но согласилась почти сразу. Возможности действительно открывались потрясающие.

— Если у тебя ко мне больше пожеланий нет, я побегу.

— Ладно, иди.

— Пока.

— Удачи. — Я схватила сумку, накинула куртку и вышла из комнаты, еще какое-то время попетляла по лабиринтам коридоров и оказалась на улице.

Город словно встрепенулся — все вокруг происходило стремительнее и резче, чем раньше. Машины то и дело визжали тормозами, прохожие, подняв воротники, шли быстрее, подгоняемые ветром. А хмурые, смурные тучи наблюдали за жизнью мегаполиса свысока, словно знали что-то, но до времени не говорили. Дескать, побегайте, а мы посмотрим, на что вы способны. Их лохматые бока висели совсем низко, задевая многоэтажные шедевры современного зодчества. Дождь немного попугал, но так и не хлынул неистовым потоком. Казалось, даже каменные львы у ворот бывшего Английского клуба съежились от ветра. Хотелось забежать куда-нибудь в тепло, забыть про пронизывающий ветер и взять негнущимися пальцами горячую чашку с обжигающим чаем, боясь ее уронить. Мечты…

Мне предстояло заехать еще в две редакции, на пресс-конференцию и на встречу с ребятами, попросившими помочь с текстами для их сайта. Надо было посмотреть материалы и обговорить условия работы. В общем, все как всегда. Однажды я определила это для себя как синдром акулы. Ну не могу я без движения! Правда, в отличие от морской хищницы здоровье мое не пострадает. Хотя… Итак, вперед, в темпе! Времени как раз хватало на то, чтобы доехать от одного пункта до другого, задержавшись там максимум на полчаса. На родную редакцию времени уже не оставалось. Завтра. Все равно сегодня ехать не с чем. А за это время я материалов на полполосы как раз наберу. И будет мне счастье.

Хмурое, гнусное утро. Дождь монотонно, уныло бьет морзянку по стеклу. Свинцовое небо вот-вот упадет и расплющит. Надо ехать в редакцию, выслушивать указания начальства, спорить с отвсеком… Как не хочется! А ведь еще позавчера все было замечательно. Мы с Морозовым радовались нашей встрече, наслаждались обществом друг друга. И природа радовалась за нас, вместе с нами. Не было пронизывающего ветра, не было даже намека на дождь. Ласковое улыбчивое солнце сияло в недосягаемой высоте ясного неба… Стоп. Это не может быть просто совпадением. Тем более что повторяется каждый раз. Каждый раз, когда мы встречаемся с Морозовым, погода — идеальная. Даже если накануне был тропический ливень, не прекращавшийся неделю, в день нашей встречи обязательно будет солнце! Как я раньше не уловила эту связь? Да, именно так все и было. И если я не знала, встречусь ли с ним сегодня, то выглядывала в окно: солнце? Значит, увидимся. Поразительно. Заметил ли это Морозов? Вряд ли. А может, я ошибаюсь. Несмотря на свою фантастическую загруженность, он еще не разучился радоваться жизни и различать ее краски.

Вытряхнув себя из куртки, я села за стол, ставший родным за столько-то лет. Компьютер замигал строчками непонятных буквосочетаний и цифр, в конце концов выдав яркую надпись «WINDOWS 98». Только теперь я заметила какой-то странный взгляд и чужое, словно «нахлобученное» Димкино лицо.

— Что случилось?

— Нам надо поговорить.

— Это срочно?

— Да.

— Хорошо, я слушаю.

В это время загромыхал телефон.

— Это редакция?

— Да.

— Я на вас в суд подам!

— Именно на меня?

— Да.

— А в чем, собственно, дело?

— Я прочитала в вашей газете, что мой отец умер. А он жив. Вы не представляете, что с ним было, когда он это увидел. А мама…

— Лично я этого не писала. Позвоните в отдел информации.

— Там занято.

— Извините, но чем я могу помочь? Вы в отдел светской хроники звоните. А вам надо поговорить либо с автором статьи, либо с главным редактором. Раз уж вы настаиваете на суде.

— Я сама знаю, как и с кем мне разговаривать. Распустились совсем!.. — Она все говорила, говорила. То шипела угрозами, то срывалась на крик.

— Я ничем не могу вам помочь. Извините. — Я положила трубку. И без этого гнусное настроение испортилось окончательно.

— Что такое? — осведомился Димка.

— Наши умельцы написали статью о каком-то ветеране. В войну он был сапером. Рассказали о его героической молодости. А в финале написали, что недавно он умер. И вот восьмидесятипятилетнему герою попадается на глаза эта статья. Вся семья в шоке. Кто постарше хватается за валидол, кто помоложе — бежит к телефону. Стали звонить друзья, родные: «Примите соболезнования», собирать деньги… Теперь вот судиться с нами собираются. Наверное, это художества Антона. Дурдом на выезде. И так каждый день. Куда ни посмотри. Представляешь, вчера зашла в книжный магазин. Бродила там, наверное, полчаса. Уже собиралась уходить и увидела отдел детской литературы. Первое, что попалось на глаза, — «Сказка про Лёшика».

— Ну и что?

— А то, что я вторую неделю не могу договориться об интервью с Лешкой Сатаровым. Я ему это припомню! Сказочник, блин.

Димка рассмеялся, но потом как-то враз посерьезнел и посмотрел на меня в упор, буравя колючим взглядом.

— Так о чем ты хотел со мной поговорить?

— Пойдем в буфет.

Димка взял себе джин-тоник, мне — вино. Разговор, судя по всему, предстоял долгий и серьезный. Димка закурил. Глядя на тлеющую сигарету, он собирался с мыслями.

— Мы, наверное, скоро расстанемся со Светкой.

— Да перестань ты. Все образуется.

— Понимаешь, детство кончилось. Мы выросли. И тут стало ясно, что мы — другие. Я же знаю ее девять лет. Мы еще на подготовительных курсах познакомились. Потом пять лет вместе в институте. Мы были просто друзьями, однокурсниками. У нас были общие интересы, одна компания. А встречаться стали… ну ты понимаешь, уже получив диплом. Может, привыкли друг к другу? Не знаю. Нам было хорошо вместе. Я в принципе был не против свадьбы. Но мы не спешили. Зачем? Расписались только в прошлом году, когда Светка сказала, что беременна. Но тревога оказалась ложной. Что ж, и такое бывает.

— А расстаться-то почему решили?

— Я решил. Из-за тебя.

— Не поняла.

— Не знаю, была ли это любовь… Со Светкой. Да, наверное. Но мы меняемся, меняются наши взгляды, чувства. Мне дорога эта женщина. Но мы вместе не потому, что любим друг друга, а потому, что привыкли быть вместе. Я понял в какой-то момент, что мы с тобой больше, чем друзья, коллеги. Да и не бывает дружбы между мужчиной и женщиной. Ты сама это знаешь. Сначала я сомневался в том, что это любовь, в том, что стоит расставаться со Светкой. Сначала я думал, что это все фигня, минутная вспышка чувств! Но после того как я приехал к тебе, когда ты болела, мне захотелось быть рядом, заботиться о тебе. А когда появился Морозов!.. Это было последней каплей. Когда я поймал себя на том, что ревную тебя к нему…

Я не знала, что сказать. Такого поворота событий я не ожидала. Сказать правду? Пожалеть? Помолчать? Но подавать надежду в этой ситуации глупо. И жестоко. Да, мы знали друг друга как облупленных. Знали характер и привычки друг друга. И в общем-то ни я, ни Димка никогда не юлили, даже если разговор становился тяжелым и неприятным.

Он знал, что играть со мной бесполезно, потому что я вижу его насквозь. Иногда он шутил, что рентген — это все-таки мое изобретение. Я знала, что бесполезно врать ему. Он очень болезненно на это реагировал. Даже если выяснялось, что это для его же пользы. «Врать — на пользу?! Что за чушь!» — негодовал он.

— Дим, но я его люблю.

— Любишь Морозова?

— Да.

— А он тебя?

— И он.

— Ну да. Прислал букет, наговорил красивых слов, сводил в кабак. А в постели он как?

— Перестань!

— Что «перестань»? Я не Морозов. Я не умею играть чувствами, делать красивые жесты. У меня нет громкого имени и толпы поклонниц. Ведь этим он тебя покорил? Я просто люблю тебя. Да, я такой: простой, как песня. Ведь он покрасуется, поставит еще одну зарубку о победе над глупым женским сердцем, поместит тебя под стекло с пометкой «Экземпляр №…». И опять убежит. За новой жертвой. Ты этого хочешь?

— А если не убежит?

— Перестань! У него до тебя было баб немерено и еще столько же будет.

— Что было до меня — мне все равно. Но я сделаю все, слышишь, все, чтобы больше не было ни одной. Извини, если я обидела тебя. Но нам хорошо вместе. Это счастье — приходя домой, закрыть дверь, отключить все средства связи и сидеть молча, глядя друг другу в глаза. Он рядом, я слышу его дыхание, ощущаю запах парфюма, облаком витающий вокруг него, вижу его лучистые глаза… И я становлюсь легкой, как облако, а внутри все поет и переливается, будто там поселилась радуга.

Я всегда ценила и буду ценить наши отношения. Я рада, что тогда, в зачуханной комнатке никому не известного журнала, мы с тобой встретились. Это действительно был подарок судьбы. Но давай все оставим как есть.

— Но ведь наши отношения могут развиваться, видоизменяться.

— А могут не развиваться, а сойти на нет. Я это уже проходила. И не хочу потерять то, что имею. Так что купи сегодня букет. Большой и красивый. И поцелуй Светку. И от меня тоже. Извини, мне пора. Надо еще на верстку забежать. Спасибо за откровенность. Извини, если что не так. Пока!

Димка остался в буфете наедине со своими мыслями и переживаниями, а меня поглотили в своем водовороте лабиринты улиц, уводя навстречу новым событиям.

Я на удивление быстро расправилась с работой. Было вдвойне неуютно: от Димкиных слов, от мерзкой погоды, от того, что не с кем поделиться свалившимися на меня новостями. Домой ехать не хотелось. Морозов был на съемках. Сестра — в отъезде. Я решила поехать к Юльке.

Она предусмотрительно отправила Славку в магазин и попросила, чтобы на обратном пути он заглянул в видеопрокат и взял что-нибудь «не загрузное». Славка ушел.

— Ну, колись, подруга, как дела?

— Как сажа бела.

— Ясно. Не сахар. Извини, если спрашиваю о наболевшем. История с Морозовым имела продолжение?

— Продолжение было более чем бурное.

— Что же произошло за эти три недели?

Последовал краткий пересказ событий.

— А что ты тогда на взводе?

— У меня сегодня состоялся разговор с Димкой Николаевым. Он нам обоим нелегко дался. Димка признался мне в любви и попытался меня убедить, что с Морозовым у нас ничего не выйдет, что Андрей лишь использует меня. Мало того, Димка заявил, что в любой момент готов развестись со Светкой, чтобы быть со мной. Такие вот дела.

— Да-а, сильно. Ты не замечала, что чем масштабнее очередная твоя катастрофа, тем больше людей ты за собой увлекаешь?

— Это не катастрофа. Это жизнь. Причем роман с Морозовым я не считаю трагедией. Нам хорошо вместе.

— А ты не боишься, что Димка прав?

— Нет. Я уверена в себе, уверена в Андрее. Без этого отношений вообще не может быть. Я не хочу думать о том, что было бы, если… Или что будет. Встреча с этим человеком изменила меня. Он заставил меня забыть о своих комплексах и недостатках. Я действительно себе нравлюсь.

— Но ты и раньше не была слабой и затюканной…

— Да. Только раньше я тащила на себе все и была уверена, что без меня никто ничего не сделает. У меня не было времени думать о себе. А теперь понимаю, что не имею на это права. Ведь я нужна ему. Впервые за много лет я смогла почувствовать себя слабой. Это такое счастье — знать, что рядом с тобой человек, который любит тебя. Который сильнее и умнее тебя, и ты можешь не скрывать своей слабости.

— Но ты же тысячу раз говорила, что никогда не свяжешь свою жизнь с актером. Вспомни.

— Знаешь, общаясь с ним, я забываю о том, какая у него профессия. Я в общем-то неоднократно ловила себя на том, что больше знаю его как человека, а не как актера. Рядом со мной любимый человек. И все. Мы не хотим казаться друг другу лучше, чем есть на самом деле. Мы можем быть предельно откровенны и рассчитывать на понимание. Если я чего-то не знаю, он мне терпеливо объясняет, если у него что-то не ладится, я пытаюсь ему помочь. Нас тянет друг к другу, как разноименные заряды.

— Честно говоря, мне жалко Димку.

— Мне тоже. Но лукавить, давать надежду я не могу. Я просто не имею права играть его чувствами. Он для меня друг. Даже больше. Я очень дорожу этими отношениями. Говорят, друзья познаются в беде. У меня были ситуации, когда только Димка понял меня и поддержал. И слукавить в этой ситуации — значит предать.

— А если ты просто «потерялась» за этими красивыми внешними эффектами?

— Знаешь, я чувствую, что все это искренне. Можно сыграть ту или иную сцену, но глаза, психофизическая реакция выдадут. Я знаю эту публику, знаю, чего можно ждать. Но это не тот случай. Ты сама прекрасно знаешь, что со временем начинаешь понимать, врет человек или нет, улавливать это по каким-то незначительным нюансам. И это не объяснить. Просто знаешь, и все.

— Мы с тобой довольно близкие люди. Я хочу, чтобы ты сама себя не наказала, сделав неверный шаг. Вот и пытаю тебя.

— Я тоже неоднократно задавала себе эти вопросы. Но тогда, увидев его впервые, я поняла, что этот человек останется в моей жизни надолго. Кажется, телефон звонит.

Юлька взяла трубку.

— Это тебя. Голос очень знакомый.

— Меня?! Здесь?.. Да, я слушаю.

— Привет. Я завтра прилетаю.

— Андрей? Как ты меня нашел?

— Ты не рада?

— Рада. Я ничего не понимаю.

— Как у тебя дела? На работе все в порядке?

— Все нормально.

— Как сама?

— Все хорошо.

— Но я же чувствую, что что-то не так.

— Я не ожидала, что ты сюда позвонишь. Я очень рада тебя слышать.

— Ты не представляешь, как мне дались эти дни.

— Что-то случилось?

— Рядом не было тебя. Завтра вечером мы наконец увидимся. Думаю, часов в десять буду дома. Целую. До завтра.

— Целую.

Морозов потом так и не рассказал, как ему удалось меня найти и откуда у него телефон Юльки. «У тебя учусь», — отмахнулся он шутя.

Юлька пыталась понять, что же произошло, кто мог меня найти сейчас у нее и так озадачить. Но сразу «в лоб» она об этом спрашивать не стала.

— Пойдем на кухню. Надо ужин разогреть. Сейчас Славка придет.

— Извини, я, наверное, пойду.

— Что с тобой?

— Ничего.

— Тебя кто-то обидел по телефону?

— Все в порядке.

— Кстати, кто это был?

— Морозов.

— Кто?! Подожди, придет Славка, он тебя довезет до дома.

— Не стоит. Передавай ему привет. Извини.

— А ты действительно изменилась. Ну ладно, звони, заезжай.

— Хорошо. Пока.

— Пока.

Вспомнилась затертая фраза из какого-то дамского, не менее затертого романа: «Отчаяние охватило ее, и тоска ледяной рукой душила за горло». Бред! Кто так пишет? Кто это читает?

Идти на каблуках по брусчатке Камергерского было неудобно, и мысли переключились на то, чтобы найти относительно ровную дорогу. Афиши и растяжки о предстоящих спектаклях, естественно, встречались на каждом шагу. У крыльца школы-студии МХАТ что-то шумно обсуждала компания студентов. Наглые голуби, не боясь прохожих, клянчили еду. Ничего не поменялось. Но подсознание уловило какие-то еле заметные изменения. Я пересекла Тверскую и пошла дальше дворами, мимо величественных домов за высокой оградой, в которых раньше жили члены советского правительства, а теперь — новые хозяева жизни. Где-то шумели Моховая и Воздвиженка. Очевидно, одна из туч распорола брюхо о Спасскую башню: дождь хлынул внезапно, и за пару минут образовались непроходимые лужи. Ноги сами понесли меня к метро, которое, к счастью, было за углом.

Хотелось сжаться в клубок, сделаться маленькой, едва заметной. А еще лучше — невидимой. Я радовалась тому, что завтра приедет Морозов, но, вспоминая разговор с Димкой, съеживалась. От Юльки я ожидала понимания и участия, но не получила их. Юлька всегда была более спокойной и рассудительной. Я не исключаю, что захватившие ее врасплох чувства и страсть способны изменить ее. Но как бы там ни было, она строила свою жизнь, все взвесив и спланировав, почти не допуская экспромтов. «Стабильность» — вот ее ключевое слово. Возможно, поэтому она не до конца поняла меня, пытаясь найти во всем причину и следствие.

Эти мысли, заполнившие все извилины, становились невыносимыми. Дома я металась из угла в угол, не находя себе места. Я вспомнила, как перед тем интервью торопила время. Мне казалось, что следующий день никогда не наступит. Так было и в этот раз. Ничего, завтра приедет Андрей. Все будет по-прежнему. Все будет по-другому. Я увижу его глаза, услышу его шаги, и жизнь снова заиграет всеми красками. Господи, как же невозможно долго длится этот день!

Я ехала домой на автопилоте. Эмоции захлестывали, не давая сосредоточиться и выстроить дальнейший план действий. А ситуация, мягко говоря, запутанная. Пойти на поводу у Димки? Тогда придется «развернуть» Морозова: извини, дорогой, наша встреча была ошибкой. Как в плохом кино, честное слово. Или, оставшись с Морозовым, сказать Димке все как есть? Но я в общем-то так и сделала. И что дальше? А дальше либо он все поймет и оставит как есть, либо «холодная война», доводить до которой не хотелось бы. Но я, к сожалению, не дипломат. Так что возможны всякие варианты.

Придя домой, я оставила сумку в прихожей, разулась и, войдя в комнату, безвольно упала в кресло. Было такое ощущение, что кто-то разом выкачал все силы, нажал на какую-то неведомую кнопку, и я «выключилась». Как любил повторять Макс: «Кто не работает, тот поломался». Я не знаю, сколько так просидела: пять минут или сорок пять. Звонок телефона встряхнул и вывел из желеобразного состояния.

— Привет! Это Лариса.

— Привет.

— Сможешь завтра приехать в Агентство? Надо поговорить о работе. И начальство в тебе заинтересовано.

— Хорошо. Во сколько?

— Подъезжай к двум. Паспорт не забудь. Я выпишу тебе пропуск.

— Хорошо. До завтра.

— Пока. Удачи!

Но этот звонок не отвлек, как случалось прежде. Раньше рабочие проблемы перекрывали остальные и все решалось само собой.

Как же все было хорошо! Димка, Димка, ну кто тебя за язык тянул? И жалко мне тебя, и без Морозова я не могу. Два близких мне человека, пожалуй, самых близких. Потерять одного из них ради другого — значит отказаться отчасти себя. Да, я понимала, что за счастье надо бороться, и сама говорила об этом не раз. Но кто же знал, что борьба будет так жестока, а жертва так велика? Слишком дорого обойдется мне моя любовь.

Солнечное утро заставило встать раньше и собраться быстрее. Я немного успокоилась, но все равно было не по себе. Выяснилось, что во время прошлого визита я оставила у Морозова дискету и распечатку плана на следующий номер. Наверное, вытряхнула, когда прихорашивалась утром на кухне. В общем, надо было заехать забрать. Ключи-то есть. Квартира встретила меня тишиной, изредка нарушаемой звонками. За те двадцать минут, что я там была, звонили трижды. И, не застав хозяина, оставили информацию на автоответчик. Что-то было не так. Что-то тревожило и раздражало. Но что? Стоп! У телефона лежала косметичка. Не моя!Мир сразу съежился, стал маленьким и плоским, как суси. Все рухнуло в одночасье. Да что же это?! Господи, неужели Димка был прав?!! Я еле заставила себя встать. Машинально закрыла дверь. В метро суетились, спешили люди, но я их не замечала. Я не знала, как мне пережить это. Что я скажу Морозову и как смогу теперь общаться с Димкой?

В переходе музыканты играли Верди «Времена года. Зима». Мелодия была настолько щемящей, что хотелось бежать. Быстрее. Не важно куда. Лишь бы не слышать звуков, от которых становилось невыносимо тоскливо и тревожно, от которых внутри все съеживалось и холодело.

Переход был позади. Но легче не стало. Не покидало ощущение, что ты — микрочастица, оставшаяся один на один с Космосом, и не знаешь, чего ждать от этой пугающей бесконечности. Хмурые лица сограждан тоже не вселяли оптимизма и уверенности.

Мысли были только об одном: как пройдет вечер? Безусловно, разговор с Морозовым предстоит тяжелый. Чем все это закончится?

Сегодня явно не мой день. От Морозова до Агентства было ехать всего минут двадцать, но я добиралась почти час. То поезд чуть ли не ежеминутно останавливался в тоннеле метро, то был закрыт переход, и я сделала крюк, то выяснилось, что подземный переход перед Агентством ремонтируют, и пришлось шагать до следующего почти три квартала. Потом я долго не могла найти декадный пропуск и уже испугалась, что я оставила его у Морозова в квартире и придется возвращаться. Злополучная бумажка оказалась на самом дне сумки в самом дальнем углу, хотя я всегда клала пропуск вместе со всеми документами.

Лариса встретила меня, как всегда, приветливо. Сначала мы обговорили с ней условия работы.

— Что ж, теперь пойдем к начальству. — Она поднялась и жестом пригласила меня идти за ней.

Мы вошли в небольшой, уютный кабинет. Его хозяйка, привлекательная брюнетка, держалась свободно. В ее взгляде и движениях было что-то от хищницы, разомлевшей после трапезы, но в любой момент готовой к прыжку. Лариса представила меня. «Хищница» улыбнулась. Ухо резануло твердое, слегка шероховатое имя — Ирэн. Сразу было видно: эта дамочка — крепкий орешек, за хрупкой внешностью скрывается вулкан. В кабинете не было ничего лишнего, все лаконично, по-деловому. Никаких фотографий-игрушек-сувениров на рабочем столе, чем так грешат дамы. Мебель удобная, по без пафосных наворотов. Видно, что хозяйка приходит сюда работать, а не выпячивать везде и во всем свое «я». На столе — идеальный порядок. На журнальном столике — нехитрое, но свежее угощение и чистая посуда. Очень часто в редакциях невозможно найти чистой чашки, а печенье, на которое «положишь глаз», оказывается трехмесячной давности и давным-давно засохло, Ирэн следила за всем. Руководитель и хозяйка, она замечала и учитывала каждую мелочь, но при этом отнюдь не была занудой и педантом.

Она что-то говорила мне. С чем-то я соглашалась, что-то уточняла. Все происходило словно без моего участия, на автопилоте. Минут через десять был составлен договор. Мы расстались, как мне показалось, довольные друг другом. Но не это сейчас было для меня важным.

— Поздравляю. С понедельника приступай к работе. Я буду после трех, — напутствовала Лариса.

— Да, хорошо.

— Что-то не так?

— Все нормально.

— Я тебя не узнаю. Что с тобой случилось? Какие-то проблемы?

— А у кого их нет? Думаю, вечером все решится.

— Ну, хорошо.

— Я пойду.

— Да, конечно.

Меня не радовали ни погода, ни подписанный договор, ни предстоящая презентация. Я прокручивала разговор с Морозовым. Как же он мог?! Каждый раз, когда я думаю, что счастье — вот оно, рядом, оно ускользает. Вместо радости — боль и слезы. Словно я пытаюсь пробить стену, а рядом открыта дверь. Как ее увидеть? Как войти?

Надо было ехать к Морозову. Как мне этого не хотелось! Вычеркнуть. Забыть. Исчезнуть. Но я поехала, чтобы поставить точку в этой истории. На многоточие я не надеялась.

Он приехал уставший, слегка раздраженный. Но, как всегда, был учтив и галантен. И как всегда, с цветами. Хотя было видно, что он почти падает от усталости. Но вида, естественно, не показывал. Хотел быть на высоте. Он не спеша снял куртку, оставил в прихожей дорожную сумку, разулся и прошел за мной на кухню. Все те же неизменные джинсы и на этот раз черный свитер. Двухдневная небритость покрывала щеки, грозя вот-вот стать полноценной бородой. Такого я еще не видела, обычно он был гладко выбрит. Я не стала озвучивать свои наблюдения. Мне вообще сейчас меньше всего хотелось говорить, и тем более с ним.

Морозов подошел ко мне, поцеловал в щеку, царапая щетиной, и отдал цветы. Я положила их на стол.

— Что у нас на ужин?

— У нас? Я эти дни была у себя.

— Работы было много?

— Да.

— Я думал, ты меня по-другому встретишь.

— С цветами и оркестром? — Я не смогла скрыть раздражения, обиды, того всепоглощающего неприятного чувства, когда кажется, что несчастнее тебя нет человека и никто не может понять твоих проблем и посочувствовать.

— Что случилось за то время, пока меня не было?

— Я думаю, ты сам все понимаешь.

— Что?! Что я должен понимать?

— Как ты объяснишь это? — Я показала на косметичку.

— Ты с ума сошла! Боже мой, она опять ее оставила.

— Кто «она»?

— Буквально на пару часов заезжала сестра из Варшавы. Она пять лет назад вышла замуж и теперь живет там постоянно, иногда балуя своими визитами. Как правило, не чаще раза в год. Она была в Москве проездом, ехала к друзьям в Ташкент. Там у нее кто-то из однокурсников. Я ей рассказал о тебе, только ей. Мы с ней вместе поехали в аэропорт.

— Ты еще скажи, что на один рейс.

— Рейсы как раз были разные. И ты подумала… Это невероятно.

— Сестра. Понятно. Теперь это так называется. Что ж, ты пополнил свою коллекцию побед. А что дальше? Новая кандидатура есть?

— Перестань, пожалуйста. Мы же взрослые люди…

— Ты заигрался, дорогой. Это жизнь, а не сцена. Почему ты решил, что можешь играть чувствами другого человека? Да, спектакль удался. Браво! Занавес. Бурные аплодисменты, переходящие в овации.

— Ты не веришь мне, а без этого мы не сможем быть вместе, как бы больно это ни было. Ты ведь сама первая об этом сказала и была тысячу раз права. Это расставание будет тяжелым для нас обоих. Для меня — слишком тяжелым. Я постараюсь это как-то пережить, но для меня еще ни одна разлука не была такой страшной. — Его взгляд стал чужим и обжигающе-холодным.

Я встала у окна и закурила. Впервые за три года. Глядя на засыпающий город, я пыталась осмыслить происшедшее. В редких окнах горел свет, все-таки завтра рабочий день, а время позднее. За мелкой сеткой дождя едва различимы были соседние дома и силуэты облетевших деревьев. Ветер с остервенением трепал провода, словно проверял их на прочность. Даже фонари, казалось, светили более тускло, чем обычно. Пейзажик, и без того унылый, выглядел совсем непрезентабельно. Темные клочья туч, гонимые ветром, бежали по ночному небу, не оглядываясь, как арестанты под конвоем, боясь сделать лишний шаг в сторону. Изредка свет фар разрезал темноту, и длинные светлые дорожки бежали по шоссе. В ночном городе, в обычном тихом дворе замерла жизнь. Даже подростки не шумели под окнами, найдя более укромное пристанище. Темнота и тишина, две спутницы, неразлучные и неуютные, но иногда так необходимые.

Морозов курил и смотрел на меня. Наши взгляды пересеклись. Сначала мне это далось тяжело. Но потом я словно на экране увидела себя, его, нас обоих. И поняла, что ревность моя необоснованна, что я зря завела и себя, и его.

— Извини, я была не права.

— Ты не представляешь, что я пережил.

— Со мной тебе предстоят и не такие «американские горки».

— Хорошо, что предупредила. В это время зазвонил телефон.

— Да. Привет. Как добралась? Я? Нормально. Ты забыла косметичку. Конечно. А что еще она могла подумать? Ладно, не переживай. Целую. Пока. Ну вот, позвонила Ольга. Она ужасно расстроилась, что из-за ее рассеянности так получилось.

— Почему-то я тебе верю. — Я действительно верила, что он говорит правду.

— Но пять минут назад ты готова была…

— Иногда хватает нескольких секунд, чтобы понять, что черное, а что белое. Словно что-то сработало внутри, когда я увидела твои глаза. Ты не умеешь врать. Ты можешь произносить какие угодно слова, но глаза тебя выдадут.

Мы еще долго говорили, сидя на кухне.

— Не пугай меня так больше. Хорошо? — Я впервые видела Морозова таким. У меня сжалось сердце, когда я подумала, что вот так, в сердцах, я могла уйти, разрушив все. Разрушив нашмир. Я не могла больше выносить этот взгляд — взгляд человека, которому причинила боль.

— Хорошо. Давай объявим Великое Перемирие.

Утро ворвалось в спальню с невероятным трезвоном. Сигналили будильник, мой пейджер и телефон. Мы оба сначала растерялись и, заглушив будильник, потянулись каждый к своему средству связи.

— Ни фига себе денек начинается!

— Что-то не так?

— Поменяли репертуар. Сегодня другой спектакль. Так что я весь день буду в театре.

— Ясно.

— Ты с Игорем Андреевым давно общалась?

— Наверное, месяц назад. Может, полтора, правда, на бегу. А что?

— Возможно, мы будем делать совместный проект. Подключиться не хочешь? Пресса, пиар…

— Я в общем-то не против, но с Игорем у меня в последнее время отношения складываются странным образом.

— Что так?

— Видишь ли, я не очень люблю, когда меня начинают использовать и вспоминают обо мне тогда, когда что-то нужно. Последний его перл — это вообще что-то с чем-то. Заметь, он разыскивал меня, а не я его, чтобы написать про спектакль. Нашел не сразу, поскольку у меня, как всегда, был завал. Но фразу при этом выдал потрясающую: «Я тебя найти не могу, значит, тебе это не нужно». Вот и думай после этого: то ли я дура, то ли жопа через два «п» пишется… А когда потом ему что-то в тексте не понравилось, он меня в два часа ночи нашел, гений сыска, чтобы это высказать. А я оставляю ему информацию, так проявляется через сутки. Ведь прекрасно знает, что мне это надо было вчера.

— Может, времени не было?

— Набрать семь цифр? Не мог или не хотел — вот в чем вопрос. И вообще я стала замечать, что его «звездить» начало. Возьмусь за ваш проект, если ты сможешь направить его «тараканов» в нужное русло.

— Будет сделано.

За завтраком, если можно так назвать заглатывание кофе на ходу, Морозов рассказал мне о проекте. Мы попытались составить план действий и прикинуть, кого можем к этому привлечь. Получалось весьма любопытно.

— Ну все, я побежал. До встречи.

— Удачи.

Минут через пятнадцать ушла и я. Почти неделю не показывалась в родной редакции, поскольку умудрилась сдать тексты на два номера вперед. Но всему есть границы.

В редакции было на удивление тихо. Не к добру это. В нашей комнате сидел только Макс. Димкино место было пусто. Я сначала даже обрадовалась этому. Значит, удастся временно избежать изматывающего разговора.

— Привет. А где Димка?

— А кто его знает? — не отрываясь от компьютера, отозвался Макс.

— Сегодня же летучка. Он будет? Или у него какие-то дела?

— Может, забежит. А вообще-то он заявление об уходе подал.

— Как?!

Это показалось мне настолько невероятным, как если бы в Новый год стояла тридцатиградусная жара.

— Я не знаю, о чем вы тогда говорили в буфете, только он вернулся сам не свой. Сказал, что у него полно дел, и ушел. А на следующий день положил Алине на стол заявление.

— И она его отпустила?

— Не думаю. Но ты же знаешь, Алина — женщина мудрая. Возможно, она поняла, что Димкой в тот момент двигали эмоции, и дала ему время все взвесить и обдумать. И потом, Алина своего не упустит. Она не дура, чтобы терять такого работника.

— Да, кто бы мог подумать, — ошарашенно произнесла я.

— Ты о чем? — удивленно спросил Макс.

— Это я так, о своем.

— И все-таки о чем был этот разговор? Я ведь ни разу Димку таким не видел.

— Это личное. — Я уже стала терять терпение.

— Ты его развернула? — неуверенно предположил Макс.

— Да.

— Что, правда?!

— Ничего не понимаю. Я же просто так ляпнул. Он ведь Светку на руках носит. Какая муха его укусила?

— Он, видишь ли, меня к Морозову приревновал. Переживал, что я стану очередной жертвой ловеласа.

— Во дела! А вы что, разве с Морозовым того самого? — Сегодня Макса ожидало множество открытий.

— Как тебе сказать… — Мне надоел этот разговор. Хотелось поскорее его закончить.

— Ну, народ, вы даете!

— А ты почаще из-за компьютера вставай.

— Да ладно тебе. Нет, ну надо же. Нарочно не придумаешь!

— Наше время истекло. Пошли на планерку, — позвала я, радуясь, что нашелся повод выйти из комнаты.

Димка так и не появился. Я чувствовала себя виноватой в этой истории. Если он действительно уйдет, то как будет кормить семью? Светка тоже работает, но для него быть добытчиком — дело принципа. Причем работа должна быть такая, чтобы обеспечить нормальную жизнь. Лишь бы куда, на время, он не пойдет. А найти приличное место с ходу — дело не простое. Да и мне было очень трудно без него. Я не смогла бы пожертвовать нашими отношениями. Но, зная упертость Димки, можно было ожидать чего угодно. Я не понимала, как распутать этот узел. А разрубить уж точно не смогла бы.

Меня не интересовало происходящее на летучке, эти набившие оскомину обсуждения. Я была поглощена своими мыслями. Из транса меня вывело сообщение Алины о Димкином уходе и то, что с сегодняшнего дня я — зав. отделом. Я не знала, как на это реагировать. Когда все стали расходиться, Алина остановила меня и попросила задержаться.

В кабинете Алины все было основательно, я бы даже сказала, монументально. Сразу понимаешь, что попадаешь в кабинет к начальнику, причем самому главному. Среди этой монументальности посетитель становился меньше, съеживался.

На столе, кроме TFT-панели и телефона, стояли фотографии детей и мужа, а также милые сувениры. Кроме шкафов для бумаг, в кабинете были темно-бордовые кожаные кресла и диван. На полу — ковролин. Алина, любящая комфорт, не забыла про такие вещи, как кондиционер, музыкальный центр и видеодвойку. На журнальном столике у окна — неизменная ваза с печеньем, коробка конфет и сахарница. Алина умела принять гостей, создать обстановку, подать себя, и все это находило отражение в кабинете, ее личном пространстве.

— Мне очень жаль, что Дима ушел. Очень хороший, грамотный журналист. У вас был замечательный тандем. Как я его ни уговаривала, он не остался. До сих пор не могу понять причину его ухода. Теперь руководить отделом будешь ты. Я уверена, что у тебя получится. Чтобы тебя сразу не засосала кабинетная рутина, съездишь ненадолго в командировку. Послезавтра в Питер с гастролями приезжает известная французская труппа, будет Франсуа Дюпон, нужно сделать с ним интервью. Тебе придется съездить туда на два-три дня. Ну и не забывай о репортажах с премьеры, интервью с режиссером, артистами. Документы уже оформлены. Номер забронирован. Из фотографов с тобой поедет Влад. Завтра заедешь к двенадцати за билетами и необходимыми бумагами.

Такого поворота событий я не ожидала. Если бы мне о питерской поездке сказали неделю назад, я была бы просто счастлива. А теперь… Мысль о том, что я занимаю Димкино место, не давала покоя. Я словно подсидела его. Это просто не укладывалось в голове.

— Да, конечно.

— Ну, иди руководи. — Алина ничего не заметила. Или сделала вид, что не заметила.

Мы еще немного посидели, поболтали с Максом. Время от времени звонил телефон. Мне в какой-то момент надоело общаться с невидимыми собеседниками, да и мысли были совсем о другом. Когда телефон ожил в очередной раз, я попросила Макса взять трубку.

— Да, слушаю. Ну и как вы себе это представляете? Концерт я и дома могу посмотреть. Пропускаете за кулисы? Неплохо. Только к «звездам» между их перебежками из гримерки на сцену и обратно не подойти. Ну и что мне с этого писать? Фуршет будет? Замечательно. Диктуйте телефон.

О магическое слово «фуршет», важнейшее из искусств! Сколько журналистов удалось заманить на заведомо гнилое мероприятие благодаря обещанному, пусть и небогатому, угощению! Статистика об этом умалчивает, потому что подсчитать это невозможно. А Макс, как говорилось выше, любил поесть.

Из редакции я поехала домой. Хотелось побыть одной, переварить свалившуюся на меня информацию. Да и вещи для поездки надо собрать. Кот ошалел от обрушившегося на него счастья и весь вечер ходил за мной по пятам, ворча и что-то рассказывая. Бедолага не знал, что эта идиллия продлится до утра и он снова будет оставлен на попечение Риты.

Я довольно быстро управилась с хозяйственными делами и, позвонив Владу, решила лечь спать. Голова трещала по швам от непонятных, несуразных мыслей, с которыми я была не в силах совладать. «Время все расставит на свои места», — решила я и с этой мыслью отправилась в объятия Морфея.

«Это я сказала. Это я не забыла. Сюда я позвонила». — Так прошло утро.

Влад уже ждал меня в редакции, молчаливый, собранный и сосредоточенный. Как всегда. Я почему-то даже не заглянула в нашу комнату.

— Ну что, поехали?

— Поехали.

Уже в купе, на полпути к Питеру, Влад спросил:

— Как тебе пришла в голову безумная идея ехать в Питер в октябре? Это же мазохизм.

— Вообще-то это идея Алины. Я думаю, пару дней пережить можно.

Влад молчал, но было видно, что он что-то недоговаривает. Может, он знал об истории с Димкой, но не хотел расспрашивать? А может, мне показалось.

Поездка выдалась на удивление насыщенной. Мы перемещались по городу в сумасшедшем темпе. Так что задумываться о капризах погоды было некогда. Приехав, я позвонила Алене. Она звала в гости, но я так и не выкроила времени. В перерывах между пресс-конференциями, встречами и спектаклями я отправляла материалы из пресс-центра, что называется, «с колес». И уже пакуя вещи, прокручивая события минувшей недели, я вспомнила, что перед отъездом не предупредила о своем исчезновении Морозова. Просто картина маслом! Сливочным.

Поезд, монотонно стуча, не спеша приближался к Москве. Время тянулось бесконечно медленно. На дорожные разговоры не было ни сил, ни желания. За окном мелькали убогие осенние пейзажи. Решила лечь спать, но, проворочавшись минут двадцать, поняла, что заснуть не удастся. Влад вышел. Должно быть, покурить. Если повезет, часа через два я буду дома. Часы показывали начало одиннадцатого. Да, в промозглые осенние вечера редко посещает радостное настроение. А если учесть хронику последних событий… Ничто не могло меня отвлечь от невеселых мыслей. Даже впечатления от поездки стерлись, все отошло на второй план, уехало далеко-далеко. Я думала о том, как меня встретит Морозов. И как бы тяжело это ни было, надо все-таки поговорить с Димкой.

Вот и вокзал. Влад поймал машину, мы ехали в одну сторону. Расплатился, но провожать меня не стал. Шофер оказался не из разговорчивых. За всю дорогу он задал всего два-три вопроса, да и те касались маршрута. Но, честно говоря, меня это устраивало. Если бы он начал балагурить и засыпать вопросами, я была бы не в восторге.

Ночная Москва в этот раз не произвела на меня впечатления. Обычно залитые светом магистрали завораживали, каким-то необъяснимым образом вселяли в меня жизнь. В этот раз хотелось быстрее переступить порог квартиры и уснуть.

Только я успела переобуться, квартиру оглушила телефонная трель. Это был Морозов.

— Наконец-то я тебя застал! Почему ты мне ничего не сказала? Я обзвонил всех, кого мог, разыскивая тебя. Через полчаса буду.

— Андрей…

— Жди.

Ну и дальше что? Время — час. Я — холодная-голодная, «взъерошенный» Морозов, покинутый кот, масса дел, разговоры как минимум до трех… «Ни пером описать, ни гонораром оплатить», — как писали классики.

Морозов не вошел, он ворвался, как голодный тигр за добычей.

— И что ты мне на это скажешь?

— Пойдем на кухню.

В холодильнике скучала рыба, купленная коту, нашлись также яблоки и полпачки пельменей.

— Я, конечно, знал, что ты — непредсказуемая.

— Есть хочешь?

— Нет.

— Я сварю кофе.

— Не надо.

— Я себе.

— Ты с ума сошла. Почти два.

— Я хочу спать, но ближайшие два часа эта радость мне не светит. Я же должна как минимум адекватно реагировать на твои вопросы.

— Делай как знаешь. — Морозов сел, закурил и погрузился в раздумья, глядя в темное ночное окно.

— Значит так, рассказываю по порядку. От тебя я поехала в редакцию. Там после планерки Алина меня обрадовала. Кстати, поздравь, я теперь зав. отделом. Буду «рулить» культурой. Видимо, чтобы у меня сразу от центропупкизма крышу не снесло, она заслала меня в командировку.

— А позвонить?!

— В тот день я узнала еще одну новость. Она меня так ошарашила, что я до сих пор в себя прихожу.

— Это про Николаева, что ли?

— Да. А ты откуда знаешь?

— Разыскивая тебя, я, конечно же, позвонил в редакцию. Он подошел к телефону. Я представился, думал, ты мне отзвонишь, если где-то на задании. Он сказал, что хочет со мной поговорить, что это касается тебя.

— Что?! — Я чуть не уронила чашку.

— В общем, он мне выложил все: что я — коварный соблазнитель, играю твоими чувствами, что из-за меня вы поссорились. Я пытался сдержаться. Я же понимал, в каком он состоянии. О причине догадаться нетрудно.

— Что ты ему наговорил?

Сцена объяснения Морозова с Николаевым ясно предстала перед глазами, как фотография, как кадр из какого-то известного, но забытого кинофильма.

— Что это все вздор. Что мы с тобой должны быть вместе. Правда, под конец его обличительной речи я вспылил. Он сказал, что этого так не оставит, и бросил трубку.

— Хорошенькие дела! Значит, он был в редакции. Может, передумал уходить?

— Ты о чем?

— Мысли вслух. У меня тоже был с ним подобный разговор. Он уверял, что ты бросишь меня, наигравшись, что с женой он разведется хоть завтра. Ты не представляешь, что со мной было. Я его знаю семь лет. Мы начинали вместе. И как-то спелись. Димка всегда был для меня тем плечом, на которое я могла уверенно опереться. Мы настолько хорошо знаем друг друга, что один говорит «а», другой — «б». А иногда и говорить ничего не надо. Поэтому когда я представила, что могу его потерять… Я не имею права пожертвовать этими отношениями. Так же, как и нашими. Здесь у меня не получится выбирать. Эти три дня я была словно в коме. До сих пор не в состоянии до конца это осмыслить. А известие, что Димка уволился, для меня оказалось ударом.

— Да, наломали вы дров. Но ты представляешь, какие мысли крутились, когда я два дня не мог тебя найти?

— Извини, но постарайся меня понять. После всей этой катавасии я узнаю о своем повышении. Я же пришла на егоместо. До сих пор ощущение, что я его подставила. А ведь он ушел, чтобы не встречаться со мной. Как я смогу человеку после этого в глаза смотреть? У меня был такой шок, что я забыла обо всем.

Морозов молчал, но я понимала, что он переживает не меньше меня.

— Ладно, пойдем спать. Время — четвертый час.

Организм, наверное, хотел взять свое за неделю. Я спала долго и крепко. Даже не слышала, как ушел Морозов. Глаза я открыла, когда стрелки перевалили за полдень. Я проснулась почти в два. Повалялась в кровати еще немного и не спеша пошла на кухню. На холодильнике, на магните, Морозов оставил трогательную записку. Посуда вымыта. На плите стояла сковородка. В ней была рыба, «украденная» у кота, как-то по-особому приготовленная. Да, все мои мужчины умели готовить. Морозов, оказывается, не исключение.

День прошел в домашних хлопотах. Я приходила в себя после поездки. И в общем-то были некоторые дела, до которых все никак не доходили руки. Я вспомнила, что на кухне у меня есть не только телефон, а из посуды — не только джезва. Как-то захотелось простых человеческих радостей: полноценного сна, нормального обеда… Морозов сказал, что вечером приедет ко мне. Захотелось его чем-то порадовать. Я стала думать, что бы соорудить на ужин. Пробежав по магазинам, я наконец-то забила холодильник. Сам натюрморт уже ласкал взгляд. Не такое частое для меня зрелище. Из этого предстояло приготовить еще нечто более захватывающее, аппетитное. Пора действовать.

Время пролетело незаметно. Да и оставалось немного — накрыть на стол и привести себя в порядок. Что самое удивительное — за весь день никто не позвонил. Не к добру это… После заливистой телефонной трели я услышала голос Ларисы:

— Привет. Куда же ты пропала?

— Ты разве не получала почту?

— Получала. Все вышло. Но хотелось бы тебя иногда на работе видеть.

— Зачем?

— Ну…

— Если вы так уж скучаете, я могу оставить свою фотографию. Но я всегда буду настаивать на том, что нужны мои материалы, а не я. На мой взгляд, присутствие «для галочки» — чушь полная.

— Не заводись. Просто Ирэн спрашивала о тебе.

— Я же материалы сдаю.

— Но ты подписала договор, и теперь придется хотя бы изредка попадаться начальству на глаза. Таковы правила игры.

— Хорошо, завтра-послезавтра заскочу.

— Жду.

— Счастливо!

— Пока.

Так, чего я еще не сделала? Хлеб позже порежу… Надо накормить кота, а то этот троглодит потом всю фиесту испортит…

Морозов приехал вовремя. Я почему-то всегда удивлялась этому. Наверное, потому, что самой не дано.

— Привет, это тебе.

— Спасибо. Цветы, как всегда, необыкновенно хороши.

— Что это?! — Морозов застыл у накрытого стола.

— Ужин. Я же ждала тебя.

— Потрясающе… — Он был искренне удивлен.

— Я старалась.

— Спасибо.

— А теперь ты мне нужен как мужчина. Морозов удивленно приподнял бровь.

— Открой, пожалуйста, вино.

— Ничего себе заявление!

— Как мужчина ты мне тоже будешь нужен. Но попозже. Не все сразу.

Как же хорошо! Все проблемы позади. Рядом — любимый человек. Тишина спящего города. Все-таки Морозов обладает удивительной способностью останавливать время. Мы сидим, наверное, уже полчаса, а кажется, он только-только пришел. И нет сил отвести взгляд. Да и зачем?

Со временем воздух вокруг накалился, и мы, словно следуя какому-то импульсу, оба встали. Все так же, глаза в глаза, сшибая углы, задевая мебель, переместились в спальню. Кот, издав истошный вопль, шарахнулся в сторону. Он, бедняга, мирно спал, а мы его не заметили…

Утром долго нежились в полудреме, поскольку срочных дел не предвиделось. И, окончательно проснувшись часам к одиннадцати, пошли готовить завтрак совместными усилиями. Тогда мне показалось, что ничего вкуснее в этой жизни я не ела. Ко мне вернулось давно забытое ощущение покоя. Наверное, все вместе взятые катаклизмы не смогли бы вывести меня из равновесия. Так вот оно какое, женское счастье.

— Сегодня обещал приехать Игорь Андреев, чтобы обсудить какие-то вопросы относительно нашего проекта. У меня съемки и репетиция, у него тоже какие-то дела в театре. Если сможешь, подъезжай после десяти.

— Хорошо, приеду.

— Как не хочется покидать этот рай! — Морозов смотрел мне в глаза, словно хотел там прочитать что-то очень важное для себя.

— Мне тоже.

— Я почти опаздываю. Извини.

— О чем речь?

— Не обижайся, пожалуйста.

— С чего ты взял?

— Я же вижу.

— Все нормально. Не накручивай.

— Я пошел. Жду вечером. Прощание в прихожей явно затянулось.

Что ж, пора и мне заниматься делами. Надо заехать к себе в редакцию и в Агентство. А то и правда забудут, как я выгляжу.

В редакции на первый взгляд ничего особенного не происходило. Макс, как всегда, сидел, уткнувшись в компьютер. Димкино место пустовало, но было ощущение, что он просто куда-то вышел. Осознать до конца его уход из редакции как-то не получалось. Я включила компьютер. Пока он грузился, открыла «склерозник», чтобы понять, где я сегодня буду бегать.

— Всем привет! — раздался за спиной знакомый голос. Это был Димка.

— Привет! — Я оглянулась, и наши взгляды ненадолго встретились.

— Говорят, теперь ты здесь «командуешь парадом». Удается?

— Пока это лишь на бумаге. Я на днях вернулась из Питера. Теперь вот пытаюсь освоиться с нашей сумасшедшей действительностью.

— Ясно.

— Я не думала, что наш разговор будет иметь такие последствия. Ты не представляешь, чего он мне стоил. Да и это назначение меня совсем не радует. При всей моей резкости и отнюдь не ангельском характере я не из тех, кто подсиживает и идет по головам. Мне не хватает тебя.

— Даже так?

— И у тебя, и у меня было время подумать и все взвесить.

— Ты остаешься с Морозовым?

— Да.

— Я тоже принял кое-какие решения. Я возвращаюсь: не могу без этой работы, без этого коллектива. Я понял, что не смогу тебя переубедить. Сначала хотелось рвать и метать. У меня даже был разговор с Морозовым.

— Я знаю.

— Сначала была буря эмоций. А потом перегорело, что ли. Я посмотрел на все как бы со стороны. Было время, я думал, что не смогу приходить сюда и видеть тебя. А потом… Даже не знаю, что это было. Я понял, что ты останешься с Морозовым. Как бы там ни было, всегда хочешь, чтобы тот, кого ты любишь, был счастлив, чтобы у любимого человека все было хорошо. Я не стал отбивать тебя у Морозова, потому что подумал: а кому от этого будет лучше? Сердцу не прикажешь. И не факт, что у нас с тобой все сложилось бы так же замечательно, «…дай вам Бог любимой быть другим». Гениальные стихи. Я только теперь понял их глубину, их мудрость.

— А я и не знала, что ты такой тонкий психолог. Так значит, мир?

— Мир.

— Это событие надо отметить, — вмешался Макс, до этого молчавший и, как всегда, зависший с компьютером.

— Пошли в буфет, — предложил Димка.

Мы просидели там около часа. И словно не было тех дней, когда я не знала, как мне разрешить эту дилемму: старый друг, надежнее которого у тебя нет никого, и любимый человек. Тогда мне казалось, что мир рушится, что земля уходит из-под ног. И я не смогла тогда принять единственно верного решения. Потому что его не было.

Потом, отписав еще кое-какие питерские новости, я попрощалась с ребятами и поехала в Агентство.

Лариса с порога обрушила на мою голову лавину информации.

— Стоп! А теперь то же самое, но помедленнее и по порядку.

— Завтра уезжаю недели на три. Так что отдел оставляю на тебя. Приказ подписан. Это раз. Сегодня будет чумовое мероприятие. Я уже не успеваю. Сходи. Я в списках есть, так что просто назовешь мою фамилию. Это два. В понедельник приходит новая девочка. Представишь ее Ирэн, проследишь, чтобы оформили, и введешь в курс дела. Это три. Как говорится, приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Вопросы есть?

— За что?!!

— Тебя я знаю давно и могу на тебя положиться. Это единственный и, надо сказать, весомый аргумент. О деньгах не беспокойся, будешь получать как зав. отделом. Если что, Толя тебя в обиду не даст. Он уже проинструктирован.

— Это Фомин, что ли?

— Да. Но это он с виду такой угрюмый. Он славный парень.

— Ясно.

— Приеду — позвоню. Я побежала. Пока! Зайди к Ирэн…

Лариса убежала, оставив меня переваривать информацию.

Разговор с Ирэн был коротким. Я подписала бумаги, дающие мне полномочия зав. отделом, и поехала на презентацию. Все-таки смена обстановки. По дороге я прокручивала события прошедшего дня. Мысли были противоречивые, даже слишком. Честно говоря, я сначала насторожилась, почти испугалась, увидев Димку в редакции. Испугалась, что мы опять будем выяснять отношения и «холодной войны» не миновать, учитывая характер обоих. Маша Геллер называла наши перебранки «пожар в шашлычной». Уж не знаю почему. Но после я обрадовалась, потому что поняла: если Димка вернулся, значит, все хорошо. Хотя было нелегко видеть, как он изменился — в нем словно что-то сломалось, — нельзя было не порадоваться за него со Светкой. Их отношения прошли проверку на прочность, но, возможно, качественно изменившись, остались по-прежнему теплыми. Наверное, кто-то наверху решил, что мы с Димкой должны были это пройти. И тогда, согнав спесь и отбросив все лишнее, мы смогли понять наше истинное отношение друг к другу, оценили, кто чего стоит, и при этом не опустились до подлости. Впрочем, это не по нашей части. И то, что мы остались друзьями и не потеряли себя, — дорогого стоит. Наверное, эта проверка на прочность наших чувств и отношений была нужна, причем именно в этот момент. Что мы из этого вынесем — это уже проблема каждого из нас.

Вечером, как и договорились, я приехала к Морозову. И он, и Андреев уже были на месте.

— Привет, проходи… — Морозов открыл дверь и исчез где-то в полумраке квартиры. — Проходи на кухню.

— Здравствуй, дорогая! Как дела? Что нового? — Андреев с порога засыпал меня вопросами. Что, впрочем, было в его стиле.

— А ты чего без тапочек? Холодно же, — прервал его Морозов.

— А что такое тапочки?

Повисла пауза. Никто не знал, как на это реагировать. Первым нашелся Морозов:

— Ты откуда такая «волшебная»?

— Прежде чем задавать вопрос, подумай: действительно ли ты хочешь знать на него ответ?

— Хочу. Потому что когда человек спрашивает, что такое тапочки…

— Это клиника. Знаю. Но мы, надеюсь, собрались здесь не для того, чтобы выяснять, что такое тапочки?

— Андрей, ты сначала накорми человека, а уж потом расспрашивай, — вмешался Игорь.

— Да, конечно.

— Тебе помочь?

— Если тебе не сложно.

После ужина мы засели за обсуждение фильма.

— Что вы хотите изначально и с кем договоренность уже есть? На какой стадии все находится?

— Деньги нашли. Кастинг в принципе уже закончен, — выдал Андреев.

— Ну, предположим, запуститесь вы после новогодних праздников, поскольку до этого вменяемых людей вы не найдете в принципе. Вопрос номер раз: это сериал?

— Это пять серий.

— Жанр?

— Сложно сказать.

— Игорь, у тебя все сложно, а как я буду людям объяснять?

— Скажем так, трагикомедия с элементами фэнтези и детектива.

— Слава Богу, не мелодрама.

— Почему?

— Потому что лично мне проще продать панк-сказку, чем «сопли в сахаре». И еще. Кто-то из звезд участвует?

— Пока не знаю. Окончательного ответа еще никто не дал. Да и мне это надо обдумать, прежде чем кого-то утверждать.

— Даже предполагаемого участия достаточно.

— Я хотел бы сделать ставку на новые лица.

— Это замечательно. Но практически не продаваемо. Такой вариант возможен лишь через рекламный отдел. У вас есть лишние деньги?

— Но я думал…

— Значит так, Морозов там играет в любом случае.

— Главную роль.

— Так что же ты молчал?!

— Вроде бы Феликс согласился, Света Нечаева…

— Вот, уже хорошо. Съемки в России?

— Большей частью. Если удастся, подснимем кое-что в Бельгии и Польше.

— Gut. Экземпляр сценария есть?

— Вот, мой личный.

— Кстати, кто писал?

— Мы с Андреем.

— Электронный вариант есть?

— То есть?

— Ну, в компьютере есть? Я бы на дискету перегнала. Или ты мне по почте отправил бы.

— Надо Нину спросить, нашего завлита.

— А она здесь при чем?

— Так компьютер у нее в театре.

— Гениально! На нем хоть пароль есть?

— А я знаю?

— Морозов, ты-то куда смотрел? Ведь так любой желающий ваш шедевр скачает. Потом ищи-свищи. Прецедентов предостаточно.

— Я был занят тем, что разыскивал тебя, когда ты в Питер ездила.

— Ясно. Что нам надо в первую очередь? Информацию о запуске картины? Репортаж со съемочной площадки? Интервью с главными героями?

— Тебе виднее.

— Издания?

— Центральные.

— С телевидением договоренность есть?

— Пока нет, — отчитался Андреев.

— Недели через две запускаем в два-три издания новости. Подумайте какие.

— Что значит «подумайте»?

— Если новостей нет, их надо придумать. Изящно и красиво. Я допускаю, что тебе этого делать не приходилось. Но вряд ли ты об этом не знал.

— Все-то ты знаешь. Интересно, откуда?

— Профессия такая.

— Ладно, ты поведай, как повергла в ступор Марину Снежинскую, рассказав, что ей предстоит вести программу с Виктором Гальским, — подключился к разговору Морозов.

— Сказала, что знала.

— А что это за история? — спросил Игорь.

— Я делала с Мариной интервью, ну и спросила ее как бы между прочим, знает ли она о планах начальства. У нее глаза были в пол-лица. «Он же сейчас на съемках». — «Очевидно, как только вернется со съемок, так вас и объединят». — «А он об этом знает?» — неуверенно спросила она. — «Нет пока». Она удивилась еще больше: «А вы откуда это знаете?» — «В кулуарах поговаривают». Следующий вопрос поверг в ступор уже меня: «А о чем еще у нас поговаривают?» Я сделала серьезное лицо и ответила: «Я не знаю, о каких именно проектах я могу распространяться».

— Да, напугала ты девушку.

— Зато теперь она знает, что у меня «длинные руки», и в пафос лишний раз впадать не станет. Она же у нас «девушка с плеером, пальцы веером». И это еще мягко сказано.

Позже, отметив запуск проекта, заговорили «о высоком». В общем, обычные разговоры на кухне. В лучших традициях. Посиделки затянулись далеко за полночь. Меня потихоньку сморило.

— Я, конечно, понимаю: давно не виделись, но время — четвертый час… — извиняющимся тоном произнесла я.

— Да, да. Сейчас, — отозвался Морозова, нехотя прервав беседу.

Я пошла спать, а из кухни еще долго слышался разговор.

Часы показывали 7.45. Морозов спал, улыбаясь во сне. Я пошла на кухню. В соседней комнате спал Андреев. Я приоткрыла дверь. Из-под одеяла видна лишь его макушка. Было непривычно тихо.

Посуда была вымыта, остатки пиршества убраны в холодильник. Даже пустых бутылок нигде не видно. Поразительно. Я ожидала увидеть совсем другую картину. Да, видимо, я еще плохо знаю Морозова. Пытаясь проснуться окончательно, решила сварить кофе. Кружево кофейной пенки переливалось разными цветами. Так бы и сидела, глядя в окно. Тихо. Спокойно. Хорошо… В коридоре послышались шаги. Через минуту на кухне появился Морозов, взъерошенный, как воробей, явно пытался проснуться на ходу. Он кутался в свой любимый темно-зеленый халат. Взгляд еще не был привычно уверенным и бодрым. Все-таки редко кому удается с утра быть в форме.

— Ты чего так рано? — Он удивился, увидев, что я уже проснулась.

— Пора. Скоро уходить.

— Куда? Сегодня же воскресенье. Или тебя опять ждут великие дела?

— Воскресенье?.. Та-ак. Приплыли. У меня только вечером показ. Оказывается.

— Бывает.

— А у тебя какие планы?

— Через час — запись. Потом — репетиция. Вечером — спектакль и ночные съемки.

— Как всегда. А у Игоря?

— Кажется, в одиннадцать репетиция.

— Есть будешь?

— Да.

— Ну, давай посмотрим, что осталось.

Остались бутерброды, фрукты, полкурицы и сок.

— Там еще пельмени были, если хочешь.

— Нет, спасибо. Во сколько вы вчера разошлись?

— Часов в пять, наверное.

— Маньяки-извращенцы.

— Свари, пожалуйста, кофе. Я пока буду собираться. Пойду разбужу Игоря.

Утро к длинным беседам не располагало. Перекусили. Стали собираться.

— Ты останешься? — спросил Морозов.

— Поеду домой. Надо кое-какие тексты распечатать. Да и вообще, давно я там не была.

— Созвонимся, — прощаясь, сказал он.

— Конечно.

Мы быстро распрощались. Звонко захлопнулась дверь, клацая механизмами, опускался лифт.

И опять стало тихо. Я выглянула в окно. «Фольксваген» Морозова, игриво подмигнув, скрылся за поворотом. Он все хотел поменять машину, но времени на это, как всегда, не было. «Этим же надо заниматься. А когда? Бегает пока, и слава Богу».

Еще неделю мы не увидимся. Это точно. У него работы по самое не могу, у меня — два «руководящих поста». Димка не согласился вернуться на свою должность, как я его ни упрашивала. «Пусть это будет твоей компенсацией за моральный ущерб», — отнекивался он. А когда разговор заходил о деньгах, он тут же менял тему.

Встреча с Андреевым и Морозовым не давала покоя, она все время крутилась в голове. Я вспоминала все новые детали разговора и пыталась понять, чего от этого ждать. Вроде все складывалось как нельзя лучше, но червячок сомнения не давал покоя. Непроходящее ощущение того, что где-то скрыт подвох, было каким-то давящим и не прекращающимся, разрывающим изнутри, как мигрень. В первую очередь насторожил тот факт, что Андреев выдавал сведения словно нехотя, по капле. Возможно, я накручиваю, ведь неоднократно приходилось информацию клещами вытаскивать только потому, что собеседник неразговорчивый в принципе. Но про Андреева такого не скажешь. Ему только дай тему — будет болтать без умолку. Правда, только о том, что считает нужным. Но это проблема всех великих. Сделать так, чтобы они рассказали что-то новое, из незаученного текста, — задача трудновыполнимая. Но решаемая.

Я никак не могла понять, что же именно в той встрече было не так и почему меня не покидает чувство какой-то непонятной тревоги? Неспроста это.

Я не спеша собралась и поехала в Агентство. К двенадцати должна прийти новая сотрудница. Так бы я не торопилась. Делать в Агентстве было особенно нечего.

Уже в метро, прокручивая все, что произошло вчера, я поймала себя на том, что Морозов старался не афишировать при Игоре наши отношения, хотя они с Андреевым давние друзья. Он наверняка был в курсе событий. Хотя вчерашний вечер мог расставить все акценты, и Андрееву стало все ясно о нас. Как расценивать поведение Морозова? Или он действительно предпочитал не распространяться на эту тему даже с очень близкими друзьями, или… Но что могло произойти? Мы же прояснили ситуацию. Когда я рассказала про Димку, он переживал не меньше меня. Нет, это лишь мои фантазии. В коридоре Агентства я столкнулась с Ирэн.

— Идешь руководить? Дерзай, дерзай.

— Наташа не звонила?

— Это кто?

— Новая сотрудница. Лариса сказала, что я должна проследить, чтобы ее сегодня оформили.

— Она мне ничего не говорила.

— Как?

— Так. Не говорила и все.

В этот момент зазвонил мобильник. С некоторых пор одного пейджера мне стало мало.

— Это Наташа. Я внизу.

— Возьмите пропуск и поднимайтесь.

— Зайди ко мне потом, — сказала Ирэн и скрылась за дверью своего кабинета.

— Хорошо.

Я пошла к себе.

Наша комната была маленьким квадратным помещением, где втроем тесно, а вчетвером уже не развернуться. Мебели — необходимый минимум: стол и компьютер Ларисы, стол с общим компьютером, шкаф для бумаг, шкаф для одежды. Оставался лишь маленький пятачок, на котором мы все время безуспешно пытались разминуться. За неимением места для чаепития обсуждение творческих планов происходило в буфете. Иногда там же писались тексты, поскольку в день сдачи ленты к компьютеру выстраивалась очередь. Конечно, ни о каком украшательстве речи быть не могло. Здесь, как и в «Столичной жизни», стены увешаны афишами, плакатами и бейджами. Сразу видно — отдел светской хроники.

Пока Наташа поднималась, надо было как-то разрулить ситуацию. Я набрала Ларисин номер.

— Привет! Слушай, это подстава! Ирэн, оказывается, не в курсе. Ты что, ей про Наташку не сказала?

— То есть? Она в пятницу еще говорила, что договор готов.

— Только что мы встретились в коридоре. Наташа уже поднимается. Так что звони Ирэн и выясняй этот вопрос.

— Хорошо. Я потом тебе сразу же перезвоню.

— Ладно.

Я не заметила, как вошла хрупкая, даже угловатая девушка с мальчишеской стрижкой.

— Здравствуйте. Лариса сказала, что вы будете вместо нее.

— Да. Проходите.

— Договор готов?

— Еще не узнавала. Сама только пришла.

— У меня мало времени.

— Я понимаю. Сейчас все уладим. Я пойду к начальству, а вы пока здесь побудьте.

Я не знала, что будет, если Ирэн откажется подписывать договор. Мне было жалко эту девушку. Наверное, отчасти потому, что я сама ненавидела тратить попусту время, а необязательные люди меня всегда раздражали. Минут через десять мы утрясли эту ситуацию.

— Лариса ничего не говорила, — настаивала Ирэн.

— Позвони ей, а я зайду в отдел кадров.

В отделе кадров мне тут же показали договор.

Ничего не понимаю! Я зашла к Ирэн как раз в тот момент, когда она заканчивала разговаривать с Ларисой.

— Что же ты мне раньше не сказала, что это Киреева?

— Я не знаю ее фамилию.

— Это же дочь моего бывшего шефа. Вот бы была петрушка! Зови ее.

Еще через какое-то время все формальности утрясли. Ладно, раз я начальница, надо начальствовать. Я дала новой подопечной факсы и сказала, чтобы она аккредитовалась на эти мероприятия.

— А я еще на показ Юрия Дашкова хочу.

— Туда уже идут.

— Кто?

— Послушай, дорогая, здесь я командую парадом. И если ты хочешь освоить эту профессию, для начала о «хочу» забудь. Есть редакционное задание — действуй. Здесь главное — руку набить, создать себе репутацию и обзавестись знакомствами.

— Ладно, я пошла.

Наташа направилась к выходу.

— Иди. Но послезавтра чтобы тексты были. Я на тебя надеюсь.

Она ушла не простившись. Обиделась. Наверное, думала, что, как и папа, здесь все будут потакать ее капризам. Ничего. Пусть подуется. Здоровее будет.

Я, скинув имеющиеся новости, через час уехала в редакцию, чтобы начальствовать уже там. Родная редакция не преподнесла мне сюрпризов. Материалы были сданы на удивление быстро и четко.

Очень хотелось побыстрее собраться и поехать домой, закрыться от всех, залечь на дно. Но надо было еще зайти к Алине. Она сказала, чтобы я к ней заглянула в конце дня после сдачи номера.

— Видимо, я в тебе не ошиблась, — как бы между прочим сказала Алина. — Этот номер мне нравится. Честно.

— Спасибо. — Еще больше удивляло то, что я не прилагала для этого особых усилий. Все складывалось как бы само собой.

Мы еще немного поговорили, аккуратно делая комплименты. В итоге остались довольны беседой и друг другом.

Во время пресс-конференции раздался телефонный звонок. Мобильный звонил настойчиво и, как мне показалось, громче обычного. Это был Морозов.

— Привет! Ты сейчас где?

— На пресс-конференции. Думаю, минут через двадцать закончится.

— Сможешь потом заехать в театр?

— Что-то случилось?

— Долго рассказывать.

— Да, хорошо, я приеду.

— Тогда до встречи. Целую. — Голос Морозова был взволнованным, и одновременно в нем чувствовались железные нотки. Что произошло за эти сутки?.. Я была словно на иголках и смотрела на оратора, как на врага народа: сворачивай уже! А тот все говорил и говорил. Вспомнилось чье-то изречение, кажется, Довлатова: «Долго не кончать — преимущество мужчины, а не оратора».

Пресс-конференция была посвящена отечественной фантастике. Я особо не вслушивалась в разговор, но непроизвольно фиксировала перлы. Это давал о себе знать рефлекс, выработанный годами, и ничего с этим сделать было нельзя.

— Наконец-то нам представилась возможность вживую пообщаться с нашими любимыми произведениями, — вещал ведущий. Дальше была какая-то обычная болтология. Потом начали задавать вопросы. Один из них заставил меня обратиться в слух и на время забыть о своих проблемах.

— Что вы сейчас пишете? — спрашивал журналист у писателя.

— Книгу, — искренне отвечал тот.

— Какую?

— Толстую…

— Какая книга будет следующей, если вы планируете ее написать?

Просто улет! Обожаю собирать такого рода оговорки и ляпы. Как бы человек ни пыжился, он весь в них, в своих спонтанных оговорках, в непродуманных высказываниях.

Вот наконец объявили, что можно задать последний вопрос. Значит, минут через пять — десять я буду свободна. Да скорее уже! Перед тем как убежать, я наконец отдала дискету с интервью своему приятелю из «Журнала» Сережке Кислову.

— Извини, что задержала. — Я кормила его обещаниями почти неделю, все не было времени встретиться.

— Ничего страшного. В следующий номер поставим.

— Я побежала, уже опаздываю. Звони, если что. Удачи!

Уже убегая, я услышала за спиной философское наблюдение Сережки, явно касающееся меня: «И все-таки она вертится!»

Что могло случиться? Морозов просто так не сдернул бы меня. Значит, что-то из ряда вон выходящее. Судя по голосу Морозова, не очень приятное. Может, я была права насчет Андреева и мои опасения не напрасны? А если нет, что тогда? Не хотелось думать о плохом, но хороших новостей предстоящая встреча, судя по всему, не сулила.

Морозов встречал меня у служебного входа в театр. Я увидела его еще от метро, он нервно курил. Ноябрьская погода во всей своей красе действовала на нервы и не лучшим образом отражалась на здоровье. Ветер пронизывал до костей, пробираясь под одежду. Противный дождь барабанил по разноцветным куполам зонтов. Временами, под влиянием неожиданных порывов ветра, он становился совсем невыносимым, норовя облить с ног до головы, а иногда струи воды все-таки попадали за воротник или в рукав. И тогда становилось совсем худо. Я шла, перескакивая через лужи, местами превратившиеся в озера и каналы, и пыталась представить, что же такое я сейчас услышу, что заставило всегда уравновешенного Морозова попросить меня приехать к нему среди бела дня.

Наконец я добралась до театра. Морозов шагнул мне навстречу, взял за руку и провел в холл. Потом заключил в объятия и поцеловал.

— Привет! Дело — труба, — начал Морозов, — мы уже запустились. Надо было оплачивать первые траты и… В общем, фирма-спонсор погорела. Уж не знаю, кому перешли дорогу и как у них обстоят дела. Налоговики прищучили, и теперь их положение светлым и безрадостным не назовешь. В общем, приехали, — сообщил он по дороге в актерский буфет.

Для того чтобы попасть в театральный буфет, надо было изрядно поплутать по закулисью. Наконец мы дошли. Это было просторное, светлое помещение. Окна выходили во двор, и с высоты птичьего полета был виден город. Он казался каким-то сказочным, нереальным: пряничные игрушечные разноцветные домики, поток крошечных машин, люди-муравьи…

В буфете почти не было народа, что для этого времени весьма необычно.

Слова, сказанные Морозовым, также звенели в ушах, как дождевые капли по жестянке подоконника. Трудно было осмыслить услышанное, еще труднее в это поверить. Жаль Морозова, настолько он выглядел ошеломленным и раздавленным фактом предательства Андреева, даже казалось, стал меньше ростом.

— Когда ты об этом узнал?

— Андреев позвонил вчера ночью.

— Но ведь у вас была какая-то административная группа, люди, которые этими вопросами занимались?

— Я бы еще это отслеживал!

— Понятно.

— Ты успела что-то запустить в прессу?

— Обижаешь.

— Ну и как теперь оправдываться будем?

— Зачем оправдываться? Сколько проектов тормозилось из-за отсутствия денег? Тьма! Совсем не обязательно сейчас распространяться о подробностях.

— А если копать станут? Вы же любите сенсации.

— Есть официальная версия, которой мы будем придерживаться. Съемочная группа и ваши партнеры вряд ли заинтересованы, чтобы именно сейчас все всплыло. В крайнем случае можно будет историю пока свернуть и держать на «голодном пайке». Если особо дотошные что-то нароют, как действовать дальше — посмотрим по ситуации. Главное — не дергаться. Все должно быть спокойно и достойно. Если начнем слишком суетиться, сразу станет понятно, что здесь что-то не так.

— Ты думаешь?

— Просто не стоит создавать себе лишних трудностей. Проблемы надо решать по мере их поступления. И еще. Если на тебя свалились какие-то неприятности, надо помнить, что эти испытания ты преодолеешь. Иначе они бы не возникли. Испытаний не по силам не бывает. Это аксиома. Когда ты поймешь это, жить станет намного проще.

— Откуда ты все это знаешь?

— Как тебе сказать… Видишь ли, у людей и твоей и моей профессии должно быть одно ценное качество — наблюдательность.

— Я тебя обожаю!

— Я тоже.

Наконец мы сели за столик, заказали кофе и продолжили диалог.

— Не всем дано вот так, с ходу и без паники, расставить акценты и правильно оценить ситуацию. Нет, на самом деле логика железная.

— Логика тут ни при чем.

— То есть?

— Понимаешь, иногда я просто вижу событие, что называется, насквозь. Для этого не надо копать и просчитывать ходы. Достаточно понять, что лежит на поверхности. И философски относиться к действительности.

— Кто бы говорил!

— Да, конечно. Но если лично я не могу повлиять на ход событий, если это не касается меня и близких мне людей, я не буду тратить на это силы и время. К тому же я по природе своей ленивый человек.

— Что?!

— Да-да. В идеале я занималась бы только тем, что мне близко, что нравится и хочется делать в данный момент, а не тем, что диктуют обстоятельства.

— Все мы по большому счету заложники обстоятельств. Но кому-то удается их преодолеть, «перекроить» под себя.

— Если бы это удавалось всем, не было бы лидеров и ведомых. Тут нужен определенный склад характера…

— Да что мы все о проблемах? Они подождут. Как у тебя дела? Как с работой?

— На работе все хорошо. Вчера Димка вернулся. Мы помирились. Но на должность зав. отделом он не пошел. В благородство играет. Я так и не смогла его переубедить. Но в общем, все без эксцессов.

— Значит, шансов, что у тебя будет свободное время, практически нет?

— Похоже, так. Я же еще и в Агентстве начальствую. Свои проблемы тоже решать как-то надо. Звонила подруга из Питера, хотела остановиться у нашей общей знакомой. Но у той сейчас предсвадебная кутерьма, так что поживет эти дни у меня. Завтра в девять утра поеду встречать.

— И надолго она?

— Как я поняла, на неделю. Но она — девушка самостоятельная, за руку ее водить не надо. Все будет хорошо.

Морозов посерьезнел.

— А ты как?

— Ну что могло случиться за сутки? Я, кроме работы, ничего не вижу. — Он в очередной раз закурил.

— А то у тебя на работе приключений мало!

— Знаешь, все как-то наслоилось, что уже не вспомнишь, когда и где это было.

— Ладно, мне-то не рассказывай.

— С работой уже просто порой не ориентируюсь, где я. Ты не представляешь, какой глюк я словил по дороге в Ригу. Взял с собой книжку почитать. Через три часа поймал себя на том, что я все на пятнадцатой странице.

— Эк тебя как!

— Это еще не все. Я понял, что не просто читаю, а учу как роль! Нормально?

— Что тут скажешь? Отдыхать тебе надо.

— Я не против. Кто ж от такого откажется?

— Кстати, мог бы какие-нибудь дорожные байки рассказать.

— Имя твое — чудовище!

— Так и запишем…

— Рассказываю. Мы с театром летом были на гастролях во Франции. После спектакля зашел в один бар. Сижу за стойкой, никого не трогаю. Потихоньку разговорился с мужчиной, сидевшим рядом. Ему уже хорошо за шестьдесят было. Оказалось, бывший соотечественник. «Ну Москва, ну Центральный Академический… Вот в Саратове один актер был! Я на все его спектакли ходил». — «А как его звали?» У меня ведь отец там в свое время работал. — «Ты молодой, не знаешь». — «И все-таки?» — «Николай Сергеевич Морозов». — «Очень приятно познакомиться. Андрей Николаевич Морозов». Он чуть под стойку не упал. Тогда я еще раз убедился, что это не мир тесный, это прослойка узкая.

— И не говори.

— Я тебя не отвлекаю? Не задерживаю?

— Все нормально.

— Еще кофе?

— Нет, хватит. Спасибо. Мне позвонить сегодня Андрееву, или вы сами разберетесь?

— Думаю, сами.

— Вот и славно.

— Ты сегодня домой поедешь после работы?

— Да. Завтра рано вставать.

— Когда же мы теперь увидимся?

— Может, послезавтра.

— А я думал, завтра.

— Завтра я пока Алену встречу, пока все свои дела утрясу…

И тут я поняла, отчего Морозов стал хмур и насторожен. Похоже, ситуация с Сашкой повторялась. Но в отличие от него Морозов не станет «долбить по менингиту», а скорее всего поставит перед выбором. Или однажды просто уйдет. Вон он, хоровод поклонниц, только свистни! Да, с этим надо что-то делать. Причем срочно. Звать Морозова завтра к себе? Я буду замотанная, Алена с дороги… Да и не стоит лишний раз это афишировать. Как знать, чем еще все обернется. Как ни крути, за мужика и лучшая подруга глотку перегрызет…

— Ладно, солнце, я пойду. У меня спектакль скоро. Не пропадай.

— Хорошо. Я тебе завтра позвоню.

— Буду ждать.

— Счастливо!

— Удачи!

Он проводил меня до двери. Бабушка-вахтерша с недоумением и интересом наблюдала за нашим прощанием. Бог с ней. Не так уж много впечатлений в ее жизни. Я уходила почему-то с тяжелым сердцем. И не могла себе этого объяснить. Было ли это предчувствием чего-то или я просто накручиваю? Не знаю. Что ж, время покажет.

Встретив Алену и разместив ее в своих «апартаментах», я направилась по делам. Московская круговерть сначала слегка ошарашила питерскую гостью. Но постепенно к этому привыкаешь, хочешь того или нет.

Вечером мы болтали на кухне, отмечая Аленин приезд.

— Скажи, пожалуйста, какие у тебя отношения с Игорем Андреевым? — спросила она.

— Хорошие. А что?

— Вот. — Она положила на стол газету. — По возможности хотелось бы знать подробности этого проекта.

Я прочитала материал, написанный в лучших традициях столичной «желтой» прессы. Как всегда, ухватив где-то обрывки информации, все остальное додумали и переврали. Я отнеслась к этому спокойно, поскольку прекрасно знала «кухню». Насторожил меня единственный момент. О Морозове там не было ни слова! И это при том что у него, по словам Андреева, — главная роль. Вместо Морозова главную роль, оказывается, должен играть Феликс Антонов. Талантами он не блистал, но был неконфликтен, хорош собой, с продюсерами и режиссером не спорил. К тому же два дня назад Морозов говорил, что проект вот-вот прикроют из-за финансовых проблем. Что бы это значило? Зато Андреев там, что называется, заливался соловьем.

— Что-то не так? — спросила Алена, увидев, что эта статейка меня озадачила.

— Пока не знаю.

Утро началось с того, что позвонил Морозов. Он тоже увидел эту статью и был уверен, что это моих рук дело.

— Ты так думаешь?

— Но ведь ты же занимаешься прессой.

— Связываться с ними мне бы не приснилось в страшном сне. Между нами говоря, у меня там даже завязок нет.

— Рассказывай! Или, может, Андреев тебе накинул за этот пасквиль сотню-другую?

— Ты или бредишь, или не выспался.

— А как ты тогда все это объяснишь?

— Кто-то услышал обрывки информации, а остальное — додумали.

— А откуда узнали?!

— Я тебе не буду рассказывать обо всех тонкостях, но способов — масса. Да и времена сейчас такие, что все покупается.

— Это я и без тебя знаю.

— Убавь, пожалуйста, громкость. У меня пока еще все в порядке со слухом. Кроме тебя, меня и Андреева, «растрещать» мог кто угодно, вплоть до технического персонала.

— Ну-ну. — В его голосе еще слышалось недоверие, но было уже ясно, что Морозов засомневался в своих подозрениях.

— Я тебе вечером позвоню.

— Я буду поздно.

— Если ты мне говоришь, что будешь поздно, значит, это уже не поздно, а рано.

Простились мы сухо. Морозов явно затаил обиду. Это подтолкнуло меня к тому, чтобы провести свое независимое расследование.

Во-первых, предстояло узнать, кому это надо. Андрееву? Феликсу? Кому-то из «денежных мешков» или продюсеров? Ничего не понимаю. Вечером я позвонила своему старому знакомому, профессиональному «жучку».

— Женечка! Привет! Выручай!!!

— Привет. Что у тебя на этот раз стряслось?

Я изложила все, что знала.

— Да фигня все это. Опять писаки переврали. Что из-за этого бучу поднимать?

— Мне почему-то так не кажется.

— Да ладно, все это твои фантазии.

— Женечка, попробуй узнать, что там к чему. А если ты ошибаешься?

— Вряд ли.

— Ты представляешь, что потом можно будет замутить, если я окажусь права?

— Ну хорошо.

— Ты просто прелесть!

— Ладно тебе, зазнаюсь еще.

— Завтра вечером созвонимся.

— Завтра?!

— А ты думал, я тебе дам рассусоливаться? Фигушки!

— Хорошо, я постараюсь что-нибудь узнать.

— Я на тебя надеюсь.

Женька-«жучок» — это, можно сказать, друг семьи. Однокурсник мужа моей подруги. Как потом выяснилось. Нас она представила друг другу на своем дне рождения, но мы к тому времени уже были знакомы.

В журналистику каждый приходит своим путем. Женька окончил МГЮА — Московскую государственную юридическую академию, ему прочили неплохую карьеру юриста, но он сделал крутой вираж и занялся рекламой и пиаром. У него оказались очень неплохие организаторские способности, он был коммуникабелен, дипломатичен и умел держать язык за зубами. Да и подкованность в юридических вопросах еще никому не мешала.

Естественно, он познакомился с журналистами, кое с кем сдружился. Дружить с ним было нелегко. В отличие от клиентов друзьям он говорил правду в глаза, не всегда выбирая выражения. Но никогда не критиковал необоснованно. Если уж Женька что-то хвалил, можно быть уверенной на двести процентов — оно того заслуживало. Многие не выдерживали пристального взгляда его темно-карих, почти черных глаз. Мне первое время тоже было немного не по себе. О нем, высоком, спортивном красавце, грезили многие женщины, но он, ограничившись флиртом или недолгим романом, не давал затащить себя в ЗАГС. Его считали ловеласом, но Женька всячески открещивался от этого почетного звания.

Меня с ним познакомила Рита, когда узнала, что мне нужно пристроить очередной «джинсовый» материал, причем в центральную прессу.

— Есть у меня один человечек на примете, — сказала Рита и продиктовала телефон, — передай, что от меня.

Мы созвонились, я объяснила Женьке задачу.

— Все будет в лучшем виде.

Он не обманул. А полученный гонорар мы прокутили в одной из моих любимых кофеен.

Алена как-то странно на меня смотрела.

— Ты чего?

— Неужели вот так, имея минимум информации, можно найти заказчика?

— Все можно. Было бы желание. Ладно, не бери в голову. Женька — профи. Он все сделает как надо. Тут главное — иметь обширные связи. Кто-то обязательно знает, где собака порылась. У него свои люди и на ТВ, и среди киношной братии, и среди продюсеров. Что-нибудь да нароет.

— Но ведь утечка информации — дело небезопасное.

— Не без этого. Но сегодня тебе помогли, а завтра ты что-то раскопаешь. И потом, есть универсальная формулировка: «Я свою агентуру не продаю». Тем и живем. Ну что, по пиву?

— И оформим сделку.

— Легко.

Мы просидели часов до трех. Обычный треп о друзьях, общих знакомых, работе… А «байки из склепа», как известно, бесконечны. Но и у меня, и у Алены был непростой день, что в итоге дало о себе знать.

— Ладно, время позднее. Пойдем спать. Тебе завтра вставать? — Я сдалась первой.

— Представь себе, нет!

— А я в десять уже убегаю.

— Оно тебе надо?

— Как ни странно, надо.

Все утро у меня не выходила из головы вчерашняя история со статьей. Что мне скажет Женька? Как действовать дальше? Но больше всего угнетало то, что Морозов не верит мне. О том, что за этим может последовать, я боялась представить. «Не буду думать об этом сегодня. Подумаю об этом завтра», — вспомнила я слова Скарлетт. К тому же и без этого голова от проблем раскалывалась. Работы было выше крыши. Да и компьютер стал дурить. С этим тоже надо что-то делать.

Конечно, ожидание — утомительная штука, особенно в моем случае, когда такое понятие, как «терпение», не известно в принципе. Да и ситуация не из простых: Андреев подставил Морозова, а Рита — меня. Рита из тех людей, для которых работа важнее личных отношений. Почуяв тему, которую можно хорошо продать, она не задумывалась о чувствах других, о том, в какой ситуации я окажусь. Но все уверены, что она действовала по моей просьбе, значит, я тоже в «стане врага». Андреев, конечно, хорош! Не зря меня терзали сомнения и мучили предчувствия, ох не зря! Но кто же мог представить, что он может предать лучшего друга, вот так, не моргнув глазом? Интересно было бы знать, что или кто за этим стоит? Оттого, что завтра скажет Женька, будут зависеть дальнейшие действия, да и реноме надо восстановить. Хотя это не очень-то приятное занятие — доказывать, что ты не верблюд. Получается какая-то невероятная, непонятно кем придуманная проверка на прочность: то мы чуть вдрызг не поругались с Димкой, теперь вот взбрыкнул Морозов. И вроде получается, что и в том, и в другом случае виновата я. Как всегда — вали на рыжего!..

Все, хватит себя изводить. Дождусь, что скажет Женька, и тогда уже буду действовать. Господи, как я не люблю ждать!

Влетев в редакцию, я первым делом позвонила своему «железячнику».

— Привет, Хакер!

— Здорово! Что случилось?

— Машина умничает.

— Это не есть гут.

— Ты можешь завтра приехать?

— Могу.

— А еще я хочу пару программок подгрузить — английский и немецкий словари и факс.

— Сделаем. Завтра после восьми жди.

— Договорились.

Одной проблемой меньше. Хотя, зная Хакера, я не могла быть уверена, что он приедет, как обещал. Когда мы только познакомились, на одну из встреч он опоздал почти на час. В ответ на мои претензии он обиженно ответил: «Я же приехал!»

Следующий день практически не отличался от предыдущего. Правда, не надо было вскакивать с утра и нестись в редакцию. Уже приятно. Мы с Аленой не спеша пили на кухне кофе.

— У тебя сегодня много дел? — спросила Алена.

— Вроде нет. Пресс-показ фильма, потом по дороге в театр заскочу, номер отдам. Ну и куплю продукты. А вечером Хакер должен приехать.

— В магазин я сама схожу.

— Ладно. Спасибо. Если что, звони. Я часам к пяти буду.

— Хорошо.

Полдня пролетели незаметно. Еще чуть-чуть, и начнет темнеть. В театре, оставив на вахте тексты, я решила просмотреть репертуар. Мимо прошла девушка, молодая актриса. Она бросила на меня оценивающий, удивленно-испепеляющий взгляд. Видимо, несмотря на все потрясения и передряги, я выглядела хорошо.

Мысли сплетались в причудливый узор и разбегались, не в силах остановиться, как человек, перемещающийся на высоких каблуках по гололеду.

Я появилась дома около пяти. Алена уже успела что-то соорудить поесть. В квартире утвердился забытый запах домашней свежеприготовленной еды. Я заглянула на кухню. От сковородки еще шел ароматный пар. Мне было неудобно перед подругой. Вечно у меня то дела, то случаи. Она-то меня совсем по-другому принимала. Я заговорила с ней на эту тему.

— Перестань. Просто мы с тобой разные. И фокус в том, что ты уже не сможешь по-другому. Да и не нужно это тебе. — Она говорила спокойно и уверенно. — Даже если ты пожертвуешь собой, укротив деловую активность, ни ты, ни окружающие не будут от этого в выигрыше. Ты через неделю такой жизни разрушишь все вокруг себя…

Да. Наверное, она права.

— Ален, извини, если что не так.

— Перестань. Разя это делаю, значит, мне нравится.

Мы перекусили, и каждая занялась своими делами. Незаметно подкрался вечер. Неспешное течение времени было нарушено появлением Хакера.

— Привет! Что у нас плохого? — начал он с порога.

— Привет, проходи. Машина работать не хочет. Никак не могу с ней договориться.

— Посмотрим. — Он включил компьютер и залез в какие-то недра, о существовании которых я даже не подозревала. — «Червячок» у тебя завелся.

— Чего?

— Обычный «почтовый червяк», через электронную почту засылается. Дело дрянь. Да не напрягайся, это лечится. — Дальше он заговорил на тарабарщине, понятной лишь людям, вплотную занимающимся техникой.

— Понятно, что ничего непонятно. Ты не очень-то умничай. Я знаю три сочетания клавиш: включить, выключить, пробел.

— Не прибедняйся.

— Первое. Это надолго? Второе. Сколько я тебе должна?

— Если бы ты была обычным клиентом, я бы не глядя «снял» некую сумму. Но ты — человек Штурмана. Так что, если накормишь ужином, считай, что мы в расчете. Пару часов уж точно провожусь. — Он снова нырнул в компьютерные недра. — Слушай, откуда у тебя столько спама [8]?

— Ты меня спрашиваешь?

— Кстати, тут на днях ржачка была. Мне прислали рекламу личного гинеколога. Хоть бы смотрели, кому что рассылают.

— А мне вчера прислали рекламу одной клиники, которая предлагает решение всех мужских проблем, в том числе и увеличение того, чего у меня не может быть по факту.

— Вот чума! Хоть обменивайся спамом.

— Если хочешь, завтра же и перешлю.

— А я — тебе.

— Договорились. Ну ладно, не буду мешать.

— И это правильно. — Хакер, оторвавшись от работы, посмотрел на меня. — Привлекательная женщина отвлекает. — И опять уткнулся в компьютер.

Мы с Аленой непринужденно болтали на кухне. Время от времени звонил телефон, но общаться не было никакого желания. Я оставила автоответчик включенным. Алена сотворила салатик, я разогрела макароны и подливку.

— Хакер, иди есть! «Червяк» за это время не уползет.

— Куда он денется!

Алена молчала. Она вообще предпочитала молчать и слушать. Разговорить ее, вызвать на откровенность было делом достаточно сложным. Зато Хакер балагурил вовсю:

— Помнишь Ганса?

— Конечно.

— Он теперь крутой банкир, прикинь. Я сначала не поверил. Но мы как-то пересеклись, он визитку оставил. Теперь он вице-президент растакого-то банка. Обхохочешься. Как вспомню его в тертой косухе и поношенных джинсах… А теперь — иди ты — цивильный костюм, мобила, тачка. Кто бы мог подумать!

— Можешь мне оставить его координаты? Мы давно не виделись. Боюсь, я потеряла его телефон. Если не хочешь, я не буду на тебя ссылаться.

— Какие проблемы?

Перед тем как вновь сесть за компьютер, Хакер, порывшись в необъятном рюкзаке, выудил визитку Ганса. Только теперь я узнала, что его зовут Сергей Львович Евсеев. И что теперь он действительно вице-президент одного крупного коммерческого банка. Ну дела! Наш заводила Ганс, над шутками-прибаутками которого умирала вся тусовка, Ганс, от розыгрышей которого не один человек хватался за сердце, а придя в себя, вспоминал всю возможную и невозможную ненормативную лексику, — и этот человек теперь вице-президент банка!

— Забирай! — махнул куда-то в сторону Хакер, погрязнув в компьютерных потрохах. — Я телефоны переписал, а визитки у меня вечно теряются.

Алена варила кофе, я просматривала «досье» очередной своей «жертвы». В это время позвонил Женька:

— Ты права. Андреев под вас копает.

— Что значит «под вас»?

— Под тебя с Морозовым, очевидно. Там такая ситуёвина. Михалыч, ну ты понимаешь, о ком я, надавил на Андреева, и тот от услуг Морозова отказался. Главную роль будет играть ставленник Михалыча. Чего он его пиарит — понять не могу. Бездарь редкостная. Хотя, как ты понимаешь, не это сейчас главное. Смазливая рожица есть — уже хорошо.

— Морозов об этом не знает. Он думает, что тот материал — моих рук дело. Они же меня подрядили писаниной заниматься.

— Ты говорила. Но Андреев просто смалодушничал. Это все равно что Димке Николаеву сверху предложат отказаться от твоих услуг. Хотя я не представляю, как он найдет тебе замену. Ну, это так, к слову.

Я вздрогнула. В памяти всплыла история с Димкой. Конечно, Женька о ней не знает, просто у него вырвалось…

— Короче, «гаси» Михалыча, и все будет о’кей.

— Ты уверен?

— Оп-па! Я тебя хоть раз подвел? Я тебе хоть раз гнилую информацию скинул? Обижаешь.

— А откуда информация? И как я отмажусь, если Михалыч доберется до меня? Ты поможешь?

— Дело, конечно, серьезное. Оно и понятно. Там миллионов пять-десять вгрохали. У нас с тобой таких денег нет. А то бы такое кино показали! Ладно. А информацию мне Илья Матвеев слил, если это тебе интересно. Но он никаким боком фигурировать не должен. Надеюсь, это понятно.

— Конечно. Не первый год замужем. Спасибо за звонок.

— Мелочи. Ну, звони, если что. Пока!

— Пока.

Да, ничего себе расклад! Ну, Андреев, хорош! Как-то не укладывалось в голове. Утвердить на главную роль лучшего друга, а потом за его спиной выкинуть такое… И я же в итоге виноватой оказалась! То-то он уже тогда, на встрече у Морозова, вилял!

— Кофе готов! — Алена сняла с плиты джезву. — Что-то не так?

— Все. Хакер, кофе будешь?

— Ты же знаешь, я кофе не пью. А водки у тебя, как всегда, нет.

— Обижаешь. Есть.

— С каких это пор? А, понимаю. В этом доме появился мужчина. Никогда не поверю, что ты стала пить водку. Не твой стиль.

— Иди сюда, философ.

— Ща, чуть-чуть осталось.

Мы с Аленой пили кофе, говорили о наших общих знакомых, вспоминали, как с Юлькой и Славкой приезжали в Питер…

— Ну, наливай! — Хакер появился на кухне как-то тихо и незаметно. Я поставила на стол початую бутылку. — Ни фига себе! Хорошо живете.

— Что я, мало кому должна?

— И это правильно. А кто он?

— В смысле?

— Он, — Хакер многозначительно посмотрел на меня, — кто эту бутылку открыл. Как у Довлатова: «Эти интеллигентные дома. Вечно там водки на донышке. Кто пришел? Кто не допил?»

— Он? Хороший человек.

— Ясный перец! Но это же не профессия. И очевидно, у него имя есть.

— А тебе зачем?

— Да так, интересно. Хотелось бы узнать, кто приручил нашу Дикую Кошку.

— Пусть это будет моя маленькая тайна.

— Загадочная ты наша! Ну, вздрогнули! Ох, ладно, мадамы. С вами хорошо, но я, пожалуй, пойду. Пора, — вдруг сорвался он, — и не уговаривай. Пора.

Еще через минуту за ним захлопнулась дверь.

— А кто он, Хакер? — спросила Алена, когда мы вернулись на кухню.

— Приятель буйной юности. Не скажу, что мы были друзьями. Просто у нас была одна компания. Сейчас практически не видимся. У кого-то семья, кто-то с головой ушел в работу. Да и интересы разные. Повзрослели. Смотрю иногда на старые фотографии и не верю, что все это было.

— Ну, тебя, конечно, работа засосала.

— Отчего же? Надо уметь все совмещать.

— Но, извини, не похоже, чтобы ты стала семейным человеком.

— Я, честно говоря, запуталась. Конфетно-букетный период закончился, и началось нечто такое… Я даже не знаю, как сказать. Да, все равно наши интересы так или иначе сходятся на работе, но есть и помимо нее что-то. Мы видимся не так часто, поскольку он тоже трудоголик. Иногда думаю, что это к лучшему. Я — не ангел, он — не подарок. Но я боюсь его потерять, понимаешь? Когда я его долго не вижу, то не нахожу себе места. Если он задерживается или обещал позвонить, но не позвонил, думаю: не случилось ли чего? Хотя понимаю, что он мог просто заработаться. По запарке и не такое бывает, не то что не вспомнишь позвонить — забываешь, как тебя зовут. А у меня душа не на месте. Это, наверное, и есть любовь — когда ты за другого человека переживаешь больше, чем за себя, когда дороже, роднее у тебя никого нет. Он изменил меня. Я стала другой. Я поняла наконец, что значит быть женщиной.

Алена слушала внимательно, не перебивая. Возможно, она все понимала и была полностью на моей стороне. А может, находила в моих словах противоречия и пыталась их как-то осмыслить, сопоставить одно с другим. Но меня это не особо волновало. Я ведь говорила искренне. Мало ли кто что подумает или скажет? Ведь это мой багаж, мне с этим жить. Это моя судьба. Другой-то не будет. А что слова? Говорить и делать — не одно и то же. Мало людей, искренне заинтересованных в благополучии другого. Кто-то посочувствует, кто-то промолчит, кто-то съязвит. Но искренне порадуется с тобой — редко. Возможно, завтра Алена уже не вспомнит об этом разговоре. Я не обижусь. Просто мне сейчас надо высказаться. Иначе эти мысли затянут меня в пучину беспросветной тоски, и выхода не найти — пойду, как камень, на дно.

— Странная ты, — подытожила мой рассказ Алена.

— Возможно.

На следующий день Алена уехала. Проводив ее, я вернулась домой. Пустая квартира, пустая голова. Мыслей не было вообще. Ни одной. И, выйдя из оцепенения, я стала метаться по квартире, как кошка, которой прищемили хвост. Меня охватило какое-то странное чувство — не то беспокойство, не то тоска, не то неуверенность. Я была готова прибить любого, кто попадется на моем пути. Но никто не попадался.

Спустя какое-то время я поняла, что лучшее, что можно предпринять в этой ситуации, — действовать. Еще через минуту закрыла дверь и вышла на улицу.

В городе уже несколько дней лежал снег. Растает он или останется до весны — зависело от капризов природы, а их предсказывать — занятие неблагодарное.

Повеяло зимой, Новым годом, сразу поднялось настроение. Да и город стал светлее и чище, он не казался уже угрюмым монстром, готовым раздавить в любой момент.

Пока доехала, поняла, что ужасно замерзла. С утра было намного теплее, а сейчас мороз ударил — будь уверен. Не крещенские морозы, но вполне ощутимо. И дороги, успевшие покрыться снежным настом, превратились в самый настоящий каток — ни проехать, ни пройти.

Мороз отчаянно щипал щеки, и я невольно прибавила шаг в надежде скорее нырнуть в тепло. Я была слишком легко одета для неспешного моциона.

Конечно, явиться без приглашения — не всегда удобно, прилично, не все тебя правильно поймут, не всюду тебе будут рады. Но в этом доме поймут правильно, в этом доме рады всегда. Всем. Эту пару, Толика и Анюту, я знала, наверное, столько, сколько знала себя. Я знала первого мужа Анюты, а она вышла замуж первый раз в восемнадцать лет. Первая любовь Анюты явилась, как часто бывает, нежданно-негаданно. С Сергеем они познакомились в походе. Анюта в отличие от меня, любительницы комфорта, с восторгом принимала приглашения на подобные вылазки в лес. Худенькая, миниатюрная, с огромными голубыми глазами и располагающей улыбкой — просто лесная фея. У Анюты тогда были длинные волосы, закрывающие пятую точку, которые она часто забирала в пучок, потому что эта красота все-таки здорово мешала. И вот, при встрече с будущим мужем, когда компания сидела у костра и пела песни, у Анюты расстегнулась заколка, и волосы упали тяжелой белой пеленой, как в кино. Сергей увидел это и влюбился. Ей восемнадцать, ему за тридцать. Тем не менее они были счастливы. После свадьбы молодые стали жить у Сергея. Но со временем разница в возрасте, интересах, сексуальном темпераменте привела к разводу. А еще через два года, также в походе, Анюта познакомилась с Толиком. Любовь настигла их вдруг, в один момент, как приступ стенокардии. Когда они сидели вместе, не заметить их было нельзя. Толик тоже не обладал излишним весом. У него было скорее теловычитание. Ребята очень смеялись, когда им в почтовый ящик бросили рекламную листовку магазина «Три толстяка». Но у Толика в отличие от Анюты был восточный, скорее даже азиатский, тип лица. Черное и белое, как домино.

Пообщавшись с ними поближе, можно было с уверенностью сказать, что это семья. Они стали одним целым, единым организмом. Уважать интересы и слабости другого дано не всем. Как правило, это дано по-настоящему любящим друг друга людям. Любимого человека не будешь менять и перевоспитывать, потому что хочешь, чтобы ему было хорошо. При этом ни Анюта, ни Толик не пытались что-то переделать в других. Они просто принимали человека таким, как он есть. У них всегда было уютно, комфортно, при случае всегда можно было рассчитывать на помощь, на совет. Они оба обладали талантом понимать других людей и сопереживать, поэтому к ним многие тянулись. Сейчас редко встретишь человека, не зацикленного на своих проблемах, а Анюта с Толиком обладали ценной способностью разрулить практически любую ситуацию.

В их маленькой уютной однокомнатной квартирке всегда был народ. Зачастую именно у них находили пристанище те, кто испытывал временные трудности с жильем. К ним шли за советом, с печальными и добрыми вестями. И всегда они помогали и находили для каждого нужные слова. Когда я понимала, что клин «Клинским» не вышибается, ехала к ним. И все становилось на свои места. Они учили меня общаться с компьютером, лечили мою голову от «перегруза», лечили мои дискеты от вирусов. Однажды, проведя в Интернете энное количество часов, оторвавшись от монитора, я то ли пожаловалась, то ли констатировала: болять мои крылья!

— Какие проблемы? Сейчас поправим. Раздевайся, ложись, — выдал Толик.

— То есть? И это при живой жене!

— Ты хочешь, чтобы я ее убил? Давай без разговоров. Гляну твои «крылья».

Оказалось, он в свое время изучал мануальную терапию и был всегда не прочь помочь друзьям.

Я растянулась на видавшем виды кухонном диванчике. Сначала Толик сделал массаж, а потом, после каких-то его манипуляций, в спине что-то хрустнуло.

— Если меня будут спрашивать по телефону, я занят. Я не могу сейчас отвлекаться, — обратился он к Анюте.

И именно в этот момент кто-то позвонил. Анюта сняла трубку:

— Он не может сейчас подойти. Занят. Как тебе сказать? Занят с женщиной. Почему сразу с машиной? С обычной женщиной. Живой и теплой. Ты сейчас дома? Он минут через десять кончит и перезвонит. Я что делаю? С тобой разговариваю…

Позвонивший потом, очевидно, долго переваривал ситуацию.

Когда я приехала к ним в этот раз, застолье было в самом разгаре.

— Кого мы видим! А чего не позвонила?

— Так сложилось.

— Ну, проходи. Куда ты пропала? Мы же месяца три, наверное, не виделись.

— Долго рассказывать.

Через полчаса я уже и не помнила о том, что у меня вообще есть какие-то проблемы.

На этот раз все было, как всегда, с той лишь разницей, что среди присутствующих была моя коллега Инна с «Радио Для Вас». В общем, мы сцепились языками, благо у каждой из нас «в запасниках» историй было — вагон и маленькая тележка.

— Я тут с Глебом Ореховым интервью делала. Ты себе не представляешь, что это за урод! — начала Инна.

— Отчего же? Очень даже представляю. Он мне в свое время много крови попортил, собака страшная.

— И тебе тоже?

— Разве есть человек, который избежал этой печальной участи? Я с ним неделю об интервью договаривалась.

— Это еще цветочки.

— На большее меня бы не хватило. Хотя накануне этого интервью был день рождения моей подруги, я приехала в театр вовремя, как порядочная.

— А он опоздал на полчаса?

— Примерно. Потом выяснилось, что мы должны с ним беседовать во время спектакля.

— Это как?

— Я тоже сначала не поняла. Но потом все оказалось просто: у него между выходами — уйма времени. Почти полтора часа. В общем, я даже успела подружиться с головой и начать задавать какие-то вопросы.

— А он, крокозяба такая, к нам чуть на прямой эфир не опоздал. Я уже приготовилась нести всякую ахинею, и тут в последний момент он влетел. Как я его не прибила — ума не приложу.

— Тебе хоть текст не надо было визировать, а я еще и с этим намучилась. Шесть страниц править две недели. Это как? В итоге меня все достало, и я сказала, что, если вечером не будет текста с правкой, ставлю как есть. Крику было! Потом он мне назначил встречу в кабаке, где вел какую-то вечеринку.

— Хоть поужинала на халяву, и то ладно.

— И не говори. Правда, кофе там оказался паршивый. И за что люди такие деньги платят?

— Чуть не забыла. Ты наверняка меня выручишь. У тебя знакомый дизайнер есть?

— Как грязи. Например, Владимир Долгий. Он еще костюмы к спектаклю Велесова делал. — Минут пять я распиналась о достоинствах Долгина.

Инна мужественно выслушала мою тираду, а потом не моргнув глазом выдала:

— Мне дизайнер-верстальщик нужен, со знанием «Кварка».

— Так бы сразу и сказала. Тоже есть.

— Это радует.

— Пиши телефоны. Скажешь, что от меня.

Вся компания молча слушала наш диалог. Тут в разговор вступил Толик:

— Мы тебя в передаче у Левина видели, — обратился он ко мне. — Что это было?

— Я и сама до конца не поняла. Мне позвонила знакомая редактор Эмма. Попросила выручить. Дело в том, что это игра на деньги, и если ты в течение последних двух лет принимал участие в подобных проектах, тебя забракуют. Но один мужик скрыл, что он играл. В последний момент служба проверки это выяснила. Эмма долго меня уговаривала. Я согласилась, но с условием, что съемки будут днем, не раньше двух. Через неделю она позвонила и сказала, что я в первой пятерке вторая. Значит, приехать надо к десяти утра. Я опоздала минут на пятнадцать. Кто-то из девочек-администраторов попытался прочитать мне на эту тему нотацию. Пришлось объяснить, что опоздать на съемку невозможно.

— Как же ты играла?

— Не помню. У меня была единственная мысль во время игры — не начать зевать в кадре.

— И ведь срезалась на какой-то ерунде.

— Не говори. Уже после того как я отстрелялась, мы пошли с девчонками выпить кофе, потом потрепались в курилке. Я только через полчаса проснулась. Сама себе удивляюсь.

— А как Левин? — оживилась Анюта.

— Он, прочитав досье, стал ехидничать: «Папарацци, не буду вам помогать!» Я была невыспавшаяся, а потому злобная и циничная: «Встретимся на тусовке, я же вас подловлю жующим, с перекошенным лицом, и еще фотографа натравлю. Комментарии будут мои». Он сразу ехидничать перестал.

— Жаль, это вырезали.

Так беседа шла своим чередом. Было много шуток и приколов, особенно о журналюгах. Иначе Толик нас не называл. С чего такая ненависть — оставалось загадкой.

В разгар разговора раздался звонок в дверь. Пришла еще одна гостья. Как потом выяснилось, по профессии парикмахер. Приехала, чтобы Толик решил ее проблемы со спиной, после чего она собиралась его «окультурить», как она выразилась. Он пытался язвить: «Я не грядка, чтобы меня окультуривать».

И тут я решила в очередной раз поменять прическу. Как знать, может, после этого в моей жизни наступят перемены? Хотелось верить, что к лучшему. Я обрисовала, что я хочу, и работа началась. Но наверное, просто так ничего не бывает. И мое утреннее беспокойство было небеспочвенно. В самый ответственный момент зазвонил мобильник.

— Привет! Это Валера Килеев. Я из театра звоню. Морозов около театра оступился. Жуткий гололед. То ли растяжение, то ли перелом, то ли вывих — непонятно. Спектакль, наверное, отменят. Ждем врача. Если можешь, приезжай. Сама будь осторожней. Пока. — И он отключился.

Валерий Килеев — коллега Морозова по театру и его близкий друг. В отличие от Морозова, который держит переживания и эмоции в себе, Килеев — рубаха-парень. Он не умеет скрывать мысли и чувства, чем иногда осложняет жизнь себе и окружающим. В любой компании он свой человек, за что любим друзьями. Высокий, плечистый, темноволосый красавец с пронзительными черными глазами, он пользуется успехом у женщин, но верен своей жене Ладе, однолюб. С Ладой они познакомились на телевидении. Килеев пришел на эфир, а Лада работала редактором на программе. Любовь с первого взгляда обернулась бурным романом, который закончился свадьбой. Сейчас Валеру и Ладу радует плод их любви — семилетняя дочь Ася, шустрая, сообразительная не по годам девочка.

— Света, давай быстрей. Мне надо ехать.

— Минут пятнадцать я тебя еще помучаю.

— Но не больше.

Только теперь я поняла, что мы с Морозовым не общались четыре дня. Я закрутилась, он тоже не звонил. Что же это происходит? Господи, не может же на одного человека обрушиться сразу столько неприятностей! Когда же кончится этот ужасный год?!

Мысли бегали, мелькали, не желая фиксироваться. Словно кто-то открыл спичечную коробочку, откуда в разные стороны разлетелись майские жуки. Тут как бы сам собой всплыл из глубин памяти телефон. Упс! Сергеич!.. Еще через секунду я поставила на уши все травматологическое отделение Склифа.

— Сергеич! У меня проблема. Там то ли растяжение, то ли вывих, пока не ясно. Скоро будем у тебя.

— Что случилось? Ты толком объяснить можешь? У кого растяжение?

— У Морозова.

— Андрея?

— Да.

— И где он сейчас?

— В театре. Должен был играть спектакль. Я сейчас туда еду. Потом мы — к тебе.

— У кого вывих — это у тебя. Причем мозгов. Я, конечно, понимаю: если с женщиной нет проблем, это не женщина, но…

— Ты ничего не понимаешь!!!

— Так ты же ничего не объясняешь.

— Я сама ничего не знаю. Мне только что позвонил его друг.

— А ты-то какое отношение имеешь к Морозову?

— Прямое. Ладно. Я убегаю. Жди.

Сергеич был другом семьи. В свое время к нему попала сначала мама, потом папа, потом я. Человек он был, как говорится, свой в стельку. Общаться с ним я могла абсолютно спокойно, не ловя себя на том, что скажу что-то не то. Никто не оттаптывал мне ногу под столом с намеком: поручик, молчать! Профессиональный цинизм давал о себе знать.

Юрий Сергеевич Шумский соответствовал своей фамилии на двести процентов. Его всегда было слышно, но уследить за его перемещениями было невозможно. Он, как фантом, иногда оказывался сразу в нескольких местах. Казалось, только что он говорил по телефону, а его уже видели на другом этаже. Когда он успевал спуститься — не замечал никто. У него всегда наготове было несчетное количество баек, анекдотов и афоризмов, и всегда они были в тему. Но это касалось лишь общения вне работы или когда он хотел поддержать кого-то из пациентов. Сергеич, как никто другой, умел сочувствовать людям. Когда же речь заходила о работе, он становился необычайно серьезным и собранным. Даже не верилось, что этот крепыш только что балагурил, только что все вокруг сотрясалось от смеха. И кроме всего прочего, Сергеич был суперпрофессионалом. Он отдавал больным себя — свои знания, умения, душу, время — и сокрушался, что молодых коллег интересуют только деньги, что они не готовы сострадать, а больной для них — источник благосостояния. Шумский был слишком предан работе.

К сорока семи годам у него была любимая жена Люда и красавица-дочь Тамара, которая уже в двенадцать лет знала, чего хочет от жизни. В пятнадцать она экстерном окончила школу, затем поступила в МГУ на юридический факультет. Необычайно целеустремленная девочка.

А совсем недавно Шумский сделал себе подарок — защитил кандидатскую диссертацию, которую писал пятнадцать лет. Все некогда было. О докторской он и не заикался, представив, сколько времени это займет.

Я на ходу распрощалась с гостеприимными хозяевами, так и не успев толком с ними пообщаться. И выбежала в промозглые сумерки московских улиц.

Через двадцать минут я была в театре. Просто мировой рекорд. По-хорошему, ехать до него было не меньше получаса, а то и побольше. Это как повезет с транспортом, но меня словно несла какая-то сила.

Влетев на служебный вход, я чуть не снесла бабушку-вахтершу, воинственно преградившую мне дорогу.

— Где он?!!

— Кто?

— Морозов.

— А вы кто?

Я так посмотрела на нее, что она поняла все без лишних слов и подробно объяснила, как пройти в гримерку. Врачей еще не было.

— Вы куда? Сюда нельзя, — попытались меня не пустить какие-то люди из администрации.

— Мне можно. Где он? Что с ним?

Маленькая комнатка была битком набита. Такое ощущение, что в гримерке собралась вся труппа. Морозов сидел за гримерным столиком. Из мебели там еще помещалась кушетка и встроенный шкаф для одежды. Было нестерпимо душно, но после того как открыли окно, потянуло сквозняком. На стенах развешены афиши, фотографии, словно каждый хотел оставить память о себе, пестрели наклейки с логотипами различных теле- и радиокомпаний. Было видно, где артисты подрабатывают.

Морозов, увидев меня, сразу ожил. Попытался подняться навстречу, но травма дала о себе знать.

— Ты пришла…

— Как я могла не прийти? Как же тебя угораздило?

— Да на ровном месте. Вышел из машины. Два шага до театра — и на тебе. Недели на две точно вылетаю. А если что-то серьезное — то и на месяц-полтора. Вот незадача!

— Господи! Да хоть сейчас ты можешь не думать о работе? Ты должен о себе думать! Кому нужен больной актер?

— У тебя новая прическа? Тебе идет, — неожиданно сменил тему Морозов и провел рукой по моим волосам.

— Спасибо.

О какой прическе в такой момент можно думать? Когда в свое время я попала в подобную ситуацию, боль блокировала все чувства и эмоции. Все мысли были только об одном: как ее утихомирить?

Потом я поняла: Морозов не хотел, чтобы я видела его слабым и беспомощным. Больным. Он хотел оставаться в моих глазах и в глазах окружающих Мужчиной. В любой ситуации.

Зная на собственном опыте, что значит подобная травма, я не переставала ему удивляться. Это ж какую надо иметь силу воли! Я бы давно всех построила в колонну по двое. Морозов, как всегда, был мудр, терпелив и тактичен.

И тут приехали врачи. Где они были это время? Ведь прошел уже почти час.

— Надо сделать рентген. Едем в Боткинскую.

— В Склиф.

— Почему в Склиф? Тут же ближе.

— У меня там свой врач. Я уже обо всем договорилась.

— Когда?

— Сегодня, блин! Ребята, давайте собираться и поехали. Еще нам не хватало на перебранки время терять. Больной человек ждет помощи. В чей проблема?

— А вы, собственно, кто, чтобы тут распоряжаться?

— Распорядитель, — почему-то брякнула я.

Морозов сориентировался быстрее. Он достал из бумажника «зеленую» купюру и протянул эскулапам:

— Будет так, как она говорит.

— Ну-ну…

Тем не менее деньги взяли. Через двадцать минут мы были на месте. Пока ехали, я еще раз набрала Сергеичу, чтобы в любом случае он нас дождался.

Всю дорогу ехали молча. Было как-то странно и неуютно. Морозов не отрываясь смотрел на меня умными грустными глазами. Он держал меня за руку, время от времени сжимая ее, словно сомневался в моей реальности. Я не могла совладать с мыслями и эмоциями. Казалось, что желудок съежился, а на его месте — петарда, которая вот-вот взорвется, стоит лишь резко притормозить у светофора. Я гладила руку Морозова, и, похоже, ему становилось легче. Говорить не было сил. Да и что тут скажешь?

Наконец мы доехали. Сергеич стоял на крыльце приемного покоя. Сам быстро заполнил какие-то бумаги, раздал указания персоналу. Вот уже Шумский со знанием дела осматривал пациента.

— Тут без рентгена видно: на запястье трещина как минимум, в подъеме — растяжение связок.

— Ты меня пугаешь.

— Тебя разве можно чем-то напугать? Вот не думал. Ладно, подождите, скоро все прояснится.

Как ни противился Морозов, Сергеич настоял, чтобы тот остался до утра.

— Езжай домой. Видишь, ничего серьезного. Я не маленький ребенок и не лежачий больной.

— Ты иногда думай, что говоришь. Как я тебя оставлю?

— Тебе же на работу завтра.

— Перебьются. За репортаж с такого происшествия мне все простят.

У Морозова округлились глаза.

— Шучу.

— Ну и шуточки у тебя!

— Ладно, пойду договорюсь с Сергеичем о ночлеге.

— В смысле?

— У тебя же палата одноместная. В крайнем случае притулюсь на диванчике в ординаторской.

Не вышло. Я сидела на краешке кровати. Морозов притянул меня к себе, поглощенные друг другом, мы забыли обо всем. Через какое-то время дежурная медсестра пришла посмотреть, откуда доносятся странные звуки. Она постучала, не дождавшись ответа, открыла дверь и залилась краской от увиденного. Тихо пискнув: «Ой, извините!» — она поспешила ретироваться.

Утром Сергеич, дождавшись коллег и сдав смену, повел их к новому больному. При повторном, более детальном, осмотре выяснилось, что чуть выше запястья не трещина, а перелом.

— В принципе ничего страшного нет. Голова цела. Сотрясения нет. В гипс — и домой.

— Как ты себе это представляешь? Его машина осталась у театра. Поймать машину сейчас проблематично — народ в основном на работу едет.

— Хорошо, я вас довезу. Куда?

— Ко мне, разумеется.

По дороге мы заехали к Морозову, чтобы забрать необходимые вещи. Он сначала хотел остаться, но я объяснила, что жить на два дома мне будет сложно. А в своей квартире я быстрее поставлю его на ноги. Он, подумав, согласился. Так Морозов поселился у меня.

По дороге Сергеич выговаривал нам за ночное происшествие. Морозов молчал, так что отбиваться пришлось мне.

— Медсестры все утро шептались, что Морозов полностью оправдывает свое почетное звание ловеласа — даже на больничной койке его застали с женщиной. Деревня у нас маленькая, все мигом становится известно. Конечно, ни для кого из персонала не было секретом, кого положили в одноместную. А потом и пациенты прознали. Пришлось бдить, чтобы не допустить их вторжения.

— Премного благодарны.

— Но вы тоже хороши, нашли время и место. Это называется нарушением дисциплины, за это без разговоров выписывают.

— Но мы же режим не нарушали.

— Какой режим?

— Постельный.

— Да уж.

Шумский уверенно вел машину. Может, молчание слишком тяготило, а может, на нервной почве, но меня прорвало — говорила не умолкая. Потом сама себе удивлялась. Морозов по-прежнему молчал. Он не привык быть слабым и тем более не хотел быть им в глазах других.

Сергеич припарковался у моего дома, взял из багажника баул Морозова, подождал, пока мы выйдем из машины, и, закрыв дверь, поставил автомобиль на сигнализацию.

Мы поднялись, я привычным движением открыла входную дверь.

— Проходите.

Сергеич разделся, поставил в прихожей баул и пошел на кухню. Я скинула дубленку, помогла Морозову. Он постоянно шикал на меня: «Я сам», но я на его выпады не поддавалась.

Прихрамывая, он пошел на кухню, я за ним. Сергеич листал вчерашнюю газету.

— А вот и мы. Чай, кофе или чего покрепче?

— Не суетись.

— Как же, такие люди в гостях. В кои-то веки.

Я достала вино. Изучив содержимое холодильника, выудила из его недр сыр, мясную нарезку и фрукты. На приготовление овощей и котлет-полуфабрикатов в микроволновке ушло еще десять минут.

— Хлеба, как всегда, нет? — спросил Морозов.

— Всегда про него забываю.

— Ничего, обойдемся, — успокоил Шумский. — За нашу встречу и ваше скорейшее выздоровление.

Подняли бокалы, чокнулись.

— Спасибо. Спасибо вам за все. — Морозов пристально посмотрел на Сергеича.

— Не за что.

Сергеич был в ударе. Количество баек и анекдотов превысило все нормы. Морозов потихоньку оттаял и тоже не отставал.

— Хватит! Иначе Сергеич скоро констатирует: «Умерли со смеху».

Через час Шумский уехал. С Морозовым они расстались друзьями.

Сначала было нелегко. Я моталась, как раненая рысь. В редакции ничего никому не говорила, ссылаясь на то, что свалились проблемы личного плана и их надо срочно решать. Из Агентства я со временем ушла, поскольку тащить еще и этот воз было просто не под силу. Лариса к этому моменту вернулась, и я спокойно сделала всем ручкой.

Правда, без приключений у меня, как всегда, не обошлось. Настал момент, когда я поняла, что если мне не взять двух-трех выходных, то с головой я распрощаюсь навсегда. И моральные, и физические нагрузки были почти за гранью моих возможностей. Я попыталась объяснить это Алине. Она пойти навстречу не захотела. Или мы с ней разминулись. Единственным спасением был больничный. Я уже плохо помнила, когда я последний раз была в поликлинике. Чтобы общаться с нашими врачами, надо иметь железное здоровье, поэтому дорогу в это заведение я давно забыла. Как выглядит больничный, я тем более не помнила. Но теперь мне предстояло все это восстановить в реальной жизни. Единственное, что еще сохранила моя память, — больничный дают сразу, без разговоров, при температуре и неполадках с давлением. Температура у меня практически никогда не поднималась, а что такое давление, я знала очень приблизительно. Пришлось проконсультироваться со знающими людьми, после чего я совершила отчаянный шаг. В «закромах родины» нашла банку с вареньем из черноплодной рябины. Через не могу съела полбанки. И, проигнорировав утренний кофе, пошла в поликлинику, слегка пошатываясь. Было ощущение, что я нахожусь в невесомости. Когда суровая тетка из-за кипы бумаг глянула на меня, вся затея мне показалась обреченной.

— На что жалуетесь?

— На здоровье.

— А конкретнее?

— На его отсутствие.

Я объяснила ситуацию. Как я и предполагала, она сначала протянула мне градусник.

— Ну и что вы мне голову морочите? Все у вас в порядке.

— Может, это давление?

— Милочка, какое в вашем возрасте может быть давление?

— В том-то и дело, что практически никакого. — Мои слова ее насторожили, она все-таки взяла тонометр. Еще чуть-чуть, и стрелка тонометра показывала бы отрицательные числа. Из-за рябины мое изначально низкое давление упало до предела. Врачиха не поверила своим глазам! Может, мне просто пару дней отлежаться? Погода устаканится, и все пройдет. Она без разговоров выписала больничный на неделю. Как еще в больницу не упекла. Придя домой, я выпила сразу три чашки крепчайшего кофе, и все встало на свои места. Зато теперь у меня была целая неделя, которую я посвятила себе!

Морозову тоже приходилось не сладко. Он не привык сидеть без дела. Я не смогла больше смотреть на его мучения и усадила за компьютер, показав все прелести Интернета. На свою голову.

Через неделю выяснилось, что Морозов написал сценарий и хочет сам снимать фильм. А на следующий день заявил, что нашел сайт, на котором можно сделать свою страничку, чем он в ближайшее время и займется. Во всяком случае, подготовит тексты. Я была только рада за него. Человек нашел себе дело.

А я поначалу пыталась вспомнить, как лечить подобного рода травмы. Нужен кальций. Это понятно. Но где его взять? Вспомнились школьный курс анатомии и какая-то популярная литература. Когда-то я собиралась поступать в медицинский. Но это было давно, слишком давно.

Сергеич рассказал, что помогут молочные продукты, сыр, мясо. Желательно холодец. Я представила себе эту картину. Я не то что никогда его не готовила — я просто смутно представляла, как он делается. В конце концов посмотрела кулинарные книги, имеющиеся дома. Пошарила в Интернете. Выбрав для первого раза рецепт попроще, я отправилась на кухню. Но вовремя сообразила, что у меня нет подходящей посуды. Заняла у соседки, сказав: так надо. И, пытаясь ничего не напутать со временем и пропорциями, приступила к делу.

Морозов потихоньку оживал. Первые дни вынужденного безделья давались непросто. Он постоянно прокручивал историю с Андреевым, пытаясь докопаться до сути, до первопричины. Потом, в самом расцвете карьеры, такой удар — сломанная рука и растяжение. Я как могла отвлекала его от невеселых мыслей. Хотя понимала, что он из тех людей, которые не успокоятся, пока не докопаются до причины своих неудач. Первое время просто не могла на него смотреть. Я привыкла видеть его уверенным в себе человеком с пластикой хищника. Как-то мы столкнулись с ним в коридоре. Он шел походкой раненого бронтозавра. В тот момент я поняла: надо что-то делать. Тогда-то и был найден спасительный ход — я посадила его за компьютер.

Впервые за долгое время Морозову наконец удалось выспаться по-человечески. Как-то он признался, что не привык спать больше пяти-шести часов. А тут — дорвался. Исчезли круги под глазами. Лицо стало нормального естественного цвета. Да и раздражительность исчезла. Меня эти перемены в нем, безусловно, радовали.

Однажды, вернувшись домой, я увидела Морозова, искрящего и светящегося. Его номинировали на одну из театральных премий. Как раз из тех немногочисленных, к которым Морозов относился с уважением.

— Я за тебя рада. Поздравляю!

— Рано еще.

— Почему же? Если честно, я ни секунды не сомневаюсь в том, что ты ее получишь.

— Посмотрим.

— А куда ты денешься? Если говорить объективно, то роль, за которую тебя выдвигают, ты сыграл просто потрясающе. Я сейчас говорю как человек незаинтересованный. Ты знаешь, что тебе я могу сказать в лицо все, что думаю, и это будет воспринято адекватно.

— Ладно, давай отметим, что ли, это дело.

— Давай.

Мы давно так хорошо не сидели: глаза в глаза, рука в руке. Я совсем замоталась в последнее время, взвалив все на себя. Морозов как мог сопротивлялся. Он не хотел от меня такой жертвы, прекрасно понимая, что добром это не кончится.

Время в очередной раз «зависло», перестав существовать. Было слышно, как тикают часы, как водопроводные трубы исполняют понятную только им мелодию…

Но в итоге все опять свелось к самокопанию. Я поняла, что больше так не могу.

— Ты переживешь и это, а потом последует новая ступень.

— А если нет? Почему все так глупо сложилось? Я в чем-то виноват? Все рушится в самый ответственный момент, когда осталось чуть-чуть.

— Вот что, дорогой. Мой тебе совет: прости всех. Это нелегко. Но жить с таким грузом еще сложнее. А еще лучше — сходи в церковь. Завтра же. Это же через дорогу. Дойдешь?

Такого поворота событий Морозов не ожидал. Потом, придя в себя, прервал молчание:

— Ты думаешь?

— Да. В крайнем случае дома свечку поставь. — Тут я побоялась, что зря затеяла этот разговор, что это может нас увести в такие дебри, что не выбраться. Но этого не случилось.

Рита, как всегда, позвонила, когда этого меньше всего ожидаешь.

— Привет! Куда пропала?

— Привет. Долго рассказывать. Дела.

— Я у тебя вот что хотела спросить. Ты имя мое помнишь?

— В смысле?

— Спрашиваю в последний раз: имя?! Помнишь, мы с тобой регистрировались на одном прикольном сайте? Пароль помню, а имя забыла.

— То, что ты забыла, называется логин. Ты меня больше так не пугай. Мне, знаешь ли, острых ощущений хватает.

— Верю.

Мы проговорили минут десять. В конце разговора Рита подкинула мне адрес одного забавного сайта.

— Ладно, загляну при случае.

— Ну, счастливо!

— Пока!

Я положила трубку. Морозов вопросительно посмотрел на меня.

— Все нормально, Андрюш. У тебя ко мне вопросы есть?

— А что?

— Пойду куртку постираю. Давно собиралась, но все как-то не до этого было.

— Время — второй час.

— А когда мне это мешало?

— Я не перестаю тебе удивляться.

— Я сама себе иногда удивляюсь.

Со временем все встало на свои места. Морозов уже появлялся в театре, хотя еще прихрамывал и привлекал к себе внимание загипсованной рукой. Возвращение в коллектив, к привычной жизни, явно пошло ему на пользу. По вечерам, вернее, по ночам, он обрушивал на мою голову уйму информации и впечатлений. Но главное — он утвердился в желании снимать свой фильм. Однажды Морозов положил передо мной пухлую стопку исписанных листов. Это был сценарий. На мое возражение: «Не проще ли было напечатать?» — он отрезал: «Не могу работать за компьютером. Бумага должна помнить рукописный текст». Я не стала возражать.

— Я хочу, чтобы ты это прочитала, посмотрела свежим взглядом. Не хотелось бы, чтобы проскочили нестыковки…

— Хорошо, я почитаю. Это срочно? Как скоро ты приступишь к работе?

— Как ты понимаешь, кастинг можно объявить довольно скоро. Сначала надо найти деньги. И немалые. Вот тут-то все и начинается.

— Я подумаю.

— В случае удачи проценты твои.

— Не поняла. Еще раз для бестолковых.

— Если ты этим займешься, до двадцати процентов от спонсорских денег — твои.

— Договорились.

Я стала думать, кого можно было бы привлечь к этому проекту. Несмотря на достаточно широкий круг общения, знакомых толстосумов не было. Круг сужался до бизнесменов средней руки. Я просмотрела записную книжку. Мимо. Открыла визитницу. Разноцветные карточки с причудливыми логотипами и шрифтами составили приличную коллекцию. Так вот же он! Сережка Евсеев, Ганс! Хакер что-то говорил о том, что Ганс стал крутым бизнесменом. Надо будет попытаться к нему сунуться. Сегодня уже поздно. Попробую набрать завтра.

Чтобы не терять времени, я засела за сценарий. Прочитанное меня приятно удивило. Динамичный сюжет, хорошее чувство юмора, трогательная, но не слезливая лирическая линия. И все это, как ни странно, из жизни геологов. Причем достаточно достоверно. Морозов, как выяснилось, взял за основу историю своего одноклассника. Когда-то они вместе хотели поступать на биофак, но Морозов стал актером, а его друг окончил геофак с красным дипломом и практически не вылезал из экспедиций. Я, как человек пишущий, в первую очередь оценила легкую, интересную манеру изложения. О проделанной работе свидетельствовала сама рукопись. Количество правок и исправлений не поддавалось исчислению. Если все сделать, как задумано, получится красивая, стильная, зрелищная картина.

Я сидела на кухне, пила чай и пыталась осмыслить прочитанное. Телефон звонил долго и настойчиво. Я не сразу на него среагировала, погрузившись в свои размышления.

— Здравствуйте, могу я услышать Андрея? — Незнакомый томный женский голос звучал уверенно. Мало ли кто может звонить. Я не придала этому значения, позвав Морозова.

— Да, я слушаю. — Морозов сначала говорил заинтересованно, потом настороженно-вежливо, потом напряженно. Сухо попрощавшись, он повесил трубку. — Придется тебе круглосуточно включать автоответчик. Своих предупреди, чтобы «подавали голос».

— А что случилось?

— Ничего страшного. Наиболее шустрая и наименее вменяемая поклонница откуда-то узнала, что я живу здесь, и раздобыла твой телефон. Учитесь, папарацци! Ведь еще и месяца не прошло.

— Это не самое страшное.

— Как знать. Среди этих фанаток иногда встречаются просто одержимые люди с неустойчивой психикой. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

— Ты целыми днями пропадаешь в театре, я — в редакции. Чего нам бояться?

— Всякое бывает. Будем надеяться, что все обойдется.

Утро началось с того, что я стала разыскивать Ганса. Скороговоркой выпалила его фамилию-имя-отчество, что само по себе было непривычно.

— Как вас представить? — привычно любезно спросила секретарша.

— Ырка. — Я подумала, что, если представлюсь официально, он может не сообразить. А подругу «боевой юности» вспомнит быстро. — Так и передайте: Ырка. Он знает.

— Хорошо… — рассеянно ответила она.

— Ырка?! Ты?!!! Как ты меня нашла? Как ты? Где ты? — Через пару секунд я услышала Ганса.

— Не слишком ли много вопросов сразу? Найти тебя было несложно. Потом, знаешь ли, профессиональные навыки помогают.

— Ах да.

— Об остальном по телефону не поговоришь. Нам надо встретиться. Как можно быстрее.

— Сегодня, как назло, весь день расписан. Завтра — под вопросом. Давай послезавтра.

— В три в кофейне на Лесной.

— Хорошо. Как мне тебя найти?

— Звони домой. Там автоответчик. Оставь информацию. Если я дома — подойду. Если нет — перезвоню.

— Автоответчик круглосуточно, что ли?

— Да. Возникла ситуация, когда приходится шифроваться.

— Ты не меняешься.

— Если будет что-то экстренное, звони на мобильник. Пиши номер.

— Хорошо.

— До встречи.

— Пока.

Что ж, одной проблемой меньше. Теперь нужно ехать в редакцию. Начальствовать, конечно, приятно, но нельзя, чтобы подчиненные совсем забыли, как я выгляжу.

Приближался юбилей газеты, который было решено отметить незадолго до нового года. Хорошо бы выдать на-гора какую-то идею. Но со своими проблемами я совершенно забыла об этом. На сегодняшний день был назначен «военный совет», чтобы наконец поразить всех какой-нибудь идеей фикс. Ведь от отдела светской хроники, как всегда, ждали каскада, шквала идей, необычных ходов и прочей мишуры. Мотивировалось это просто: вы больше всех с этим знакомы, вам и карты в руки. Кроме того, на нашей совести было приглашение звезд, создание тусовки. Но известные и непафосные персонажи — это из области фантастики. А требовались именно такие.

Ожидаемого шквала идей не последовало. Все получалось вяло, по давно заезженной схеме.

— Хорошо, может, с гостями определимся и от этого будем отталкиваться?

— Давайте попробуем.

В итоге в список вошли все те же тусовщики, не пропустившие ни одной светской вечеринки и успевшие из-за этого всем изрядно надоесть.

— Надо вытащить кого-то узнаваемого, известного, но не примелькавшегося на раутах. Слушай, попробуй поговорить с Морозовым, — предложила мне Алина.

— Это бесполезно.

— Но ведь вы такие друзья.

— Он и слышать не хочет ни о чем подобном.

— Уж тебя-то послушает. — Она продолжала настаивать.

Спорить с Алиной было бесполезно. Я представила себе наш вечерний разговор с Андреем на эту тему и его бурю эмоций по этому поводу.

— Даже если я уговорю его, какая роль ему предназначена? Согласитесь, малоприятно быть свадебным генералом.

— Это второй вопрос.

— Как скажешь. Тогда я тебя очень прошу, не приглашай Феликса и Игоря Андреева. Во избежание недоразумений.

— Они же друзья. Или это устаревшая информация?

— Похоже, уже не друзья.

— И насколько это серьезно?

— Не берусь судить, но давай не будем рисковать.

— Морозов у Феликса бабу увел? — хохотнул Колька из отдела информации.

— Ты все на баб сводишь. Нет, были другие причины.

— Да ладно тебе. У него же на лбу написано…

— Кто бы говорил. Ладно, смени тему. — Тут я заметила, как заерзал Димка, заиграв желваками. Как бы опять чего не вышло. Хватит с меня драм.

После планерки мы с Димкой поднялись в буфет. На этот раз ограничились кофе.

— Как дела? — Димка закурил и посмотрел на меня в упор.

— Спасибо, ничего.

— Ничего — пустое место.

— Ну, как всегда.

— Я думаю, от меня ты можешь не отделываться общими фразами.

— Знаешь, я иногда уже плохо соображаю, что вокруг происходит. То, что я буду вечно крутиться как белка в колесе, я давно поняла. Но чтобы так…

— Что, семейная жизнь утомила?

— Не язви. Мало кому без проблем удавалось преодолеть бытовые трудности. Просто у меня был достаточно сложный период.

— А почему все проблемы всегда решаешь ты? Или Морозов настойчив лишь в охмуреже?

— Не заводись. Я тебя прекрасно понимаю, но так уж сложилось, что Морозов прочно и надолго вошел в мою жизнь. У него начались проблемы с работой, с его кинопроектом. Подставил лучший друг. Потом, чуть больше, чем на две недели, он вылетел из привычного ритма жизни из-за травмы. А на меня, ко всему прочему, обрушились свои проблемы. Правда, эпопея с Агентством закончена. Иначе это был бы полный финиш.

— Значит, он сидел дома, а ты крутилась на работе и тянула быт?

— Что ты из меня все время пытаешься сделать жертву? Ты же нянчился со мной, когда я болела. Извини, что сравниваю. Но как, по-твоему, я должна была вести себя, когда любимый человек попал в беду? Знаешь, на мой взгляд, этот вынужденный простой пошел ему на пользу. Кроме того, что он привел здоровье в порядок, как ни странно это звучит, учитывая обстоятельства, он стал просто генерировать идеи, сценарий написал. Освоил компьютер. Теперь его из Инета не вытащишь. Вот буквально на днях в театр вернулся, репетирует. Так что жизнь налаживается.

— А ты?

— У меня есть кое-какие задумки, но пока я об этом промолчу. Из суеверия. Ты-то как?

— Нормально.

— Это все, что ты можешь мне сказать?

— Светка ждет ребенка. К Новому году, наверное, родит.

— И это ты называешь нормально?! А где буря эмоций по поводу ожидаемого наследника?

— Знаешь, я, наверное, устал от бурь. А может, это возраст…

— Ты еще скажи «старость»! Дим, ты меня иногда просто поражаешь!

— Как и ты меня.

— Как наследника назовете?

— Мы хотим дочь.

— У вас будет сын. Это я тебе говорю.

— Посмотрим. Значит, хочешь притащить Морозова на нашу тусу?

— Если получится. Он ведь на такие мероприятия «не ездюк». Не захочет, уламывать не буду. Как знает.

— Ладно, давай разбегаться. Мне на прессушку собираться надо.

— Ну, счастливо!

— Увидимся. Пока!

Мы вместе вышли из редакции.

Димка стал другим. Будто что-то в нем сломалось. От того Димки, которого я знала, почти ничего не осталось. Передо мной был другой, словно прибитый жизнью, человек. Я прекрасно понимала, в чем дело. Но что я могла в этой ситуации? В конце концов, голова у меня одна и маленькая, болит она сильно. Как говорила одна наша «звездулька»: «Мне приходится много думать, а от этого устаешь». Надо заниматься текущими проблемами. Я поехала домой, чтобы решать все без посторонних ушей.

Морозова дома не было. Не пришел он и вечером. Что опять могло случиться? Я позвонила ему домой.

— Я решил сегодня поехать к себе. Соскучился по родным стенам. Да и сколько можно тебя обременять?

— Ты соображаешь, что ты говоришь? Хотя бы иногда.

— Вполне.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что нам пора разбежаться?

— Ты, как всегда, все чересчур драматизируешь. Ты когда-нибудь пробовала жить в гостях почти месяц?

— Но ты не гость! Андрей, я тебя иногда не понимаю.

— Я просто хочу дать тебе отдохнуть. Ты же все это время и на работе крутилась, и со мной нянчилась, а теперь я вполне могу сам о себе позаботиться. Устрой себе сегодня праздник. А завтра я приеду. Если хочешь.

— Хочу. Но ты мог бы и позвонить, что не приедешь.

— Извини.

— И еще. У нас намечается юбилей газеты. Как ты смотришь на то, чтобы прийти в качестве почетного гостя? Я сейчас говорю о твоем согласии в принципе. О деталях — потом.

— Я даже не знаю.

— Ну, хотя бы скажешь: «Спасибо газете «Столичная жизнь» за то, что за время своего существования она так и не влезла в мою жизнь».

— Знаешь, я приду только ради этого тоста.

— Я тебя обожаю!

— А я тебя просто люблю. Целую. До завтра.

— До завтра.

Вот и поговорили.

Я иногда поражалась терпению Морозова, тому, как он переносил мои «извержения». Наверное, он понимал, что все это временно, надо лишь переждать, как природный катаклизм. Конечно, мне после было неловко из-за того, что именно ему доставались все «пряники», лишь потому, что он был рядом. Я не всегда могла сдержать эмоции и, конечно, ругала себя за это.

Следуя совету Морозова, я засела с книжкой. Праздник так праздник. Сколько можно писать, в конце концов. Надо иногда приобщаться к умным мыслям других. Бывает полезно. Книжку я отложила, когда поняла, что перечитываю предложение в пятый раз. Часы показывали начало четвертого. Все, спать!

Утро началось с взаимных извинений по телефону и уверений в том, что в дальнейшем все будет хорошо. Кто бы сомневался!

Впереди предстояла встреча с фотографом в редакции. Радовало, что это ненадолго. Потом надо было ехать к Гансу. Я абсолютно не дергалась по этому поводу, потому что знала, что он будет рад меня видеть. Всегда. Любой.

Фотограф оказался на редкость пафосным. Стал торговаться, с завидным упорством и настырностью заламывал цену, предлагая учитывать стаж и заслуги перед отечественной журналистикой. Плюс ко всему он оказался редкостным занудой, которого сразу же хотелось послать. До горизонта и направо. Я взяла у него две фотографии, поскольку искать другие картинки уже не было времени. Он пытался меня убедить, что нужно взять минимум пять фотографий. Спорить с ним оказалось довольно сложно, да и не было на это сил после «дня лентяя». Меня отмазал Макс, сказав, что, если у господина фотографа такие амбиции, пусть устраивает фотовыставку. Тот ушел, что-то ворча, но картинки оставил.

Просмотрев полосу и дав необходимые указания, я побежала на встречу с Гансом. Хоть она была недалеко, времени оставалось впритык. А он никогда не упускал момента что-нибудь съязвить по поводу моих опозданий.

Я узнала его сразу. Ганс сидел у окна, пил кофе и просматривал какие-то бумаги. Он выделялся на общем фоне посетителей: добротный итальянский костюм, стильная, явно не дешевая стрижка, часы, купленные не в переходе и не в ларьке. Основные посетители кофейни в это время — студенты, служащие среднего звена близлежащих офисов, туристы… Ганс просто излучал благополучие. Просто не верилось, что совсем недавно этот парень ходил в потертых джинсах и видавшей виды «косухе». Сейчас он держал в руке «Паркер», а на столе лежал мобильный телефон последней модели. Было понятно, что это не рядовой клерк, не начальник отдела и даже не финансовый директор. Обычно птицы такого полета обедают в элитных ресторанах при отелях и казино — там, где круто и пафосно, где обед стоит столько, что на эти деньги можно жить месяц. А вот ему, похоже, пришлось помучиться. Мы не виделись лет пять. Какое-то время он молчал. Но когда наконец узнал, радости его не было предела.

— Ырка! Ты?! Привет!

— Привет. Ну, рассказывай.

— О чем?

— Как ты дошел до жизни такой. Подумать только, был своим в стельку, а теперь — банкир. Без доклада секретарши не соединят.

— Поязви, поязви. У нас вчера по твоей милости полдня никто работать не мог, все гадали: кто же такая эта таинственная Ырка.

— Заняться вам больше нечем.

— А по поводу того, как я стал банкиром, история такая. В то время, когда все торговали всем, банки и финансовые пирамиды появлялись и исчезали, как миражи, один мой знакомый устроил меня в малоизвестный банк. Я уже и сам не вспомню, как называлась моя должность. Что-то вроде помощника системного администратора. Однажды я от нечего делать подкорректировал одну бухгалтерскую программку. Начальство одобрило. Потихоньку я стал в финансовые дела вникать. После очередного рацпредложения я стал уже не мальчиком на побегушках, а полноправным членом коллектива. После кризиса банк чуть не закрылся. Мы с человеком, который меня туда устроил, подняли документы, придумали пару ходов, и дела пошли лучше, чем были до того. Сначала я стал управляющим, теперь — сама знаешь.

— И как же ты дорос до такой должности?

— Мой шеф совершил одну грубую ошибку. Вроде неглупый человек. Он ввязался в предвыборную кампанию. Не как кандидат, конечно. Даром ему это не прошло. И, как ни странно, на собрании акционеров выдвинули и поддержали меня.

— Тебе всегда везло.

— Грех жаловаться. А ты как? Все пишешь?

— Пишу.

— Читал твои тексты в сводках Агентства. Ты сейчас там?

— Уже нет. Я теперь руковожу светской хроникой в «Столичной жизни».

— Ничего себе! Как же тебя угораздило?

— Так получилось. Это длинная история. Я тебе потом как-нибудь расскажу.

— Хорошо. Ну а теперь рассказывай, зачем ты меня выдернула? Я же понимаю, что это не просто встреча двух старых друзей.

— В общем-то ты прав. У меня к тебе дело.

— У тебя иначе не бывает. Я слушаю.

— Ты Андрея Морозова знаешь?

— Конечно, классный актер.

— Он хочет снимать фильм. Я читала сценарий. Как человек пишущий, могу сказать, что история очень хорошая. Кастинг еще не объявлен, но это хоть завтра. Тебя я хочу попросить о финансовой поддержке этого проекта. Вот экземпляр сценария. Почитай, подумай…

— А почему ты этим занимаешься?

— А почему бы этим не заняться мне?

— Как всегда, хочешь попробовать себя в новой области? На месте не сидится? Узнаю.

— Ты берешься за этот проект?

— Да, я согласен на девяносто девять процентов.

— А оставшийся процент?

— Завтра. После того как прочитаю сценарий. Но я изначально верю в эту историю. Я верю тебе. Насколько я помню, тебя чутье редко подводило. Вспомни хотя бы наши тусовочные будни. Через пару минут после твоего ухода обязательно появлялись менты и забирали тех, кто уже дошел до кондиции. Потом, между прочим, многие это подметили и после твоего ухода разбегались по переулкам. Ведь там особо не шерстили. Так что, надеюсь, все будет о’кей.

— Спасибо. Встретимся дня через два-три, обговорим детали.

— Хорошо.

Потом, как бы невзначай, Ганс поинтересовался у меня о рентабельности издательского дела, о том, насколько это окупаемо, выгодно и престижно.

— Что, хочешь свою газетку организовать или что-то из уже имеющихся прикупить?

— Сначала я хочу понять, что это такое вообще.

— Здесь, наверное, как и везде, все про всех знают, но сор из избы не выносят. Тебе, так и быть, по дружбе расскажу несколько забавных историй. А там уже сам делай выводы, надо тебе это или не очень. Могу сказать лишь одно: не заскучаешь.

Итак, история первая. Когда-то молодой и амбициозный уроженец Северной Осетии, выпускник журфака, получив диплом, вернулся в родной город. Там он основал свою «полужелтую» газету, которая стала расходиться на ура. Дела пошли в гору. Он стал организовывать филиалы в других городах и постепенно добрался до Москвы. Так в конце девяностых появился «Вестник Москвы». Из номера в номер публиковались объявления о том, что на постоянную работу требуются журналисты, что само по себе уникально. Обычно штат набирается из своих и по «сарафанному радио». Но так или иначе народ приходил. Деньги были не так чтобы запредельные. Как везде. Какое-то время все шло очень даже неплохо, поскольку на должности главного редактора — своего рода буфер — была одна «непробиваемая» женщина. Она очень долго терпела весь бардак и на многое смотрела сквозь пальцы. В принципе с ней можно было работать, можно было о многом договориться. Главное было — не разозлить ее по-настоящему. Но потом наш джигит решил взять бразды правления в свои руки. И — началось. Москвичи сразу же разбежались, поскольку еще существовали и существуют места, где те же деньги можно получить без моральных и физических потерь. Пять материалов в неделю — такое выдержит не каждый. Плюс ко всему на все попытки как-то возразить шеф отвечал, что они делают общее дело и плакаться о каких-то мелочах негоже. В общем, вперед к победе коммунизма. В прямом смысле. Эксклюзив по двойному тарифу не оплачивался, авралы тоже. Он, правда, забывал, что люди приходили на работу к десяти, а уходили иногда после полуночи. Все это очень напоминало рабовладельческий строй, поскольку к журналистам он относился как Карабас к своему кукольному театру, а это устраивало далеко не всех.

Тогда был избран простой, но верный путь — набрать волонтеров из родного города и прочих отдаленных от столицы населенных пунктов. Люди оказались почти в положении рабов, потому что за то, что им дали возможность работать в Москве, они уже должны быть благодарны до конца дней, а за то, что им снимают жилье, — работать на газету до пенсии. Правда, в одной квартире народу было — не протолкнуться. Но это уже второй вопрос. Со временем и приезжие, покрутившись в столице, разобравшись, что к чему, оставляли благодетеля, И он набирал народ снова. Теперь уже, наверное, не найти в Москве человека, который бы не работал в «Вестнике Москвы». Только в приличном обществе название этой газеты всуе не произносится.

История вторая. Мне всегда была не совсем понятна политика издательского дома «Браунхаус» — три строчки текста и побольше картинок. Объяснение было одно — не утомлять и без того перегруженных информацией офис-леди, на которых, по-видимому, и были рассчитаны издания. Все оказалось еще проще. Генеральный директор издательского дома живет в Австрии и по-русски не читает вообще. Для него главное — хорошая картинка. И если случается провал в этой сфере, то он звонит в российский офис и устраивает разгон. И ему не объяснишь, что материал — эксклюзивный, что фотограф рисковал всем, чем мог. Причем редакторы сидят в редакции с десяти до шести, а в день сдачи номера — страшно сказать… В общем, допоздна. Внештатникам платят очень средние по Москве гонорары, но требуют исключительно эксклюзив. Понятно, что и в этом случае среди сотрудников преобладают иногородние.

История третья. С развитием Интернета стали развиваться и онлайновые издания. Одно из них — «Клик. Ру». И все бы ничего, но когда за дело берутся непрофессионалы, получается то, что получается. А началось все с того, что одному человеку не давали спокойно спать его фотоамбиции. Он решил создать сайт, на котором станет размещать свои фотографии, а кто-то будет их покупать. Нашлись деньги, была устроена презентация. В общем, заявили о себе. То, что потом появилось на сайте, — разговор отдельный. И по качеству съемки, и по концепции. В общем, жуть с ружьем. Но и это не все. Человек захотел сидеть сразу на двух стульях — быть ведущим фотографом и главным редактором. Такой вот Тяни-Толкай. И это при том, что человек никогда не занимался журналистикой и с чем ее едят представляет плохо, поскольку всю жизнь проработал в страховой компании. Шедевры этого творчества при желании можно увидеть в Сети. Если хочешь посмотреть, как это делать не надо, я дам адрес.

История четвертая.Однажды большие люди посовещались и решили создать издательский дом, чтобы население не страдало от нехватки информации. Арендовали офисы в самом центре, набрали людей. И деньги сначала платили хорошие. Но особо никто этих газет почему-то не читал. Как шутили сами журналисты на планерках: «Как пишут оба наших подписчика…» В общем, трудился народ, не особо напрягаясь. Работа была скорее редакторская, а не журналистская, поскольку в основном редактировали материалы, пришедшие из регионов. Но в один не очень прекрасный день всем стало опаньки. Опять-таки кто-то наверху решил транш, выделенный на зарплату, пустить на строительство своей типографии. Зачем она при таких раскладах нужна, мало кому понятно. Людям сначала выплачивали зарплату по частям, потом урезали на треть, потом — на половину. Теперь, когда не ясно, вернется ли былое благополучие, ждать светлого будущего остались самые ленивые. Кому просто «в лом» сниматься с насиженных мест и снова вспоминать сумасшедшие журналистские будни.

Ганс задумался. Он пытался осмыслить информацию и, очевидно, прикидывал, какой вариант ожидает его.

— Не грузись. Подумай на досуге хорошенько. Просто заранее надо все просчитать, чтобы потом такой вот петрушки не было. Запомни одно: главное — это люди. И относиться к ним надо не как к винтикам, а как к тем, кто создает этот непростой продукт. Творческие люди амбициозны, поэтому никто за три копейки писать не будет. Если хочешь, чтобы были не прошлогодние материалы, надо нормально платить. Конечно, случаются и «междоусобные войны», но здесь просто надо, чтобы были одинаковые возможности. Или почти одинаковые. Чтобы не получалось так, что кто-то ходит только на закрытые презентации с VIP-персонами, а кто-то пишет о какой-то никому не нужной скучной мелочевке. И еще. Многие редакционные начальники грешат «черными списками»: я его не люблю, поэтому писать о нем не будем. Чушь полная. Если это интересно читателям, если интервью с этим персонажем поднимет тираж — почему бы не поставить материал? А то один редактор не пропускал в своей газете материалы о писателях, потому что считал себя гением литературы. Таких вещей, мне кажется, допускать нельзя. Газета существует не для того, чтобы на ее страницах сводить счеты.

— Хорошо, я подумаю. Спасибо за информацию.

Мы просидели около часа. Решив все рабочие проблемы, говорили об общих знакомых, о том, что произошло с каждым из нас за это время. Но в самый неподходящий момент, когда казалось, что про тебя забыли все и не будут донимать всякими идиотскими вопросами, когда мы просто наслаждались беседой и ненавязчивой музыкой, зазвонил телефон.

— Привет! Ты чего меня искала? — Это был Валера Килеев.

— Номер отдать хотела. У меня еще твои фотографии лежат. Тоже надо бы отдать, а то еще потеряю.

— Ты сейчас где?

— В кофейне на Лесной.

— И что там происходит?

— Ничего не происходит. Просто кофе пью, в окно смотрю. Имею я на это право, в конце концов?

— Да, конечно.

— Я тебе вечером позвоню, договоримся, когда и где я тебе текст перекину. В крайнем случае на вахте оставлю.

— Хорошо.

— Пока.

— Пока.

Ганс с интересом прислушивался к нашей беседе.

— Кто-то из «великих»?

— Килеев.

— С ума сойти. Как ты разговариваешь с заслуженным артистом?

— Так, как он этого заслуживает.

— Да, девушка, у тебя, я смотрю, не забалуешь. — Он улыбнулся, потом посерьезнел, посмотрел на часы. — Извини, мне пора.

— Да, конечно.

— Надо бы как-нибудь встретиться просто так, безо всяких дел. Ведь сколько лет не виделись!

— Я не против, но работы выше крыши. Иногда даже ночью не сплю. Веришь?

— Это бывает.

— Ты не меняешься. Спасибо за то, что показала эту кофейню. Стильное место. Буду знать. Ну, до встречи.

— Пока.

Как-то все было неправдоподобно. Нашелся человек, который согласен поддержать этот проект почти не глядя. А может, так и должно быть? После «черной» полосы обязательно должно повезти. Хоть в чем-то. Сказать Морозову или подождать, когда все окончательно прояснится? Подожду. В конце концов, за два дня ничего кардинально не изменится. А пока надо что-то решать с юбилеем газеты. Завтра заеду в редакцию, чтобы, помимо текущих дел, обсудить с ребятами какие-то моменты грядущего сумасшествия.

Я поехала пораньше домой, чтобы решить наконец какие-то свои проблемы, на которые все не хватало ни сил, ни времени. Дома я была около девяти. Что-то было не так, но что — я поняла не сразу. Я настолько привыкла к вещам Морозова в своей квартире, что не обратила на этот раз на них внимания.

— Привет! Я сейчас. Подожди минутку, — донеслось из кухни, — последние приготовления.

— Привет! У тебя же сегодня вечером должна быть какая-то работа.

— Все нормально. Давай ужинать. У меня все готово.

— Давай.

— Что-то случилось? У тебя уставший вид.

— Все нормально. Обычная ежедневная мелочевка.

Как оказалось, Морозов успел купить продукты и приготовить ужин. Сейчас мы сидели на кухне, глядя друг другу в глаза, а я почему-то вспомнила нашу первую встречу, когда мы с Юлькой ходили в театр, а потом зашли в ресторан, где все решилось с первого взгляда.

— О чем задумалась?

— О нас. — Как ни странно, этот вопрос на этот раз не вызвал бури эмоций.

— Ты на удивление спокойная сегодня.

— А что, тебя это уже настораживает?

— Просто я давно тебя не видел такой. Я сейчас вспомнил нашу первую встречу в ресторане, когда ты была с подругой.

— Я тоже об этом подумала.

— Невероятно.

Было легко и спокойно. Морозов, как никто другой, умел разряжать ситуацию. Он чувствовал, когда надо промолчать, когда что-то сказать или сделать. Он безошибочно предугадывал мою реакцию на те или иные слова или поступки. И каждый раз я не переставала этому удивляться. Морозов вообще казался мне человеком-загадкой. И не потому, что Морозов был неискренним или не до конца открывался передо мной. Вот он, весь как на ладони. Но в то же время сам по себе. Как кот. Никогда не знаешь, что у него на уме. Вроде мурчит у тебя на коленях, но что у него в голове — кто знает? Наверное, поэтому они и спелись с моим Рыжим.

Два дня прошли в томительном ожидании ответа от Ганса. Вроде бы я давно для себя решила: когда ждешь ответ, от которого зависит твоя дальнейшая жизнь, как бы пафосно это ни звучало, не надо на этом зацикливаться. О том, что кто-то где-то решает, как поступить с тобой, твоим текстом, твоим проектом, надо забыть. Просто отстраниться и плыть по течению. Тогда результат воспринимается иначе, а в случае провала не так больно. Когда постоянно думаешь об этом, считая дни, и непрерывно ждешь, когда наступит «час X», все воспринимаешь более обостренно, а если следует отказ, ненавидишь людей. Не конкретного человека, а всех людей. Как популяцию.

Так что, отдав Гансу сценарий, я предпочла заниматься своими делами, решив: будь что будет. Но где-то в подкорке засел занозой вопрос: что дальше? Что ответит Ганс? Думать о плохом не хотелось, а на хорошее я особо не надеялась. Наверное, интуитивно боялась разочароваться. Такое вот раздвоение личности.

Тихое декабрьское утро заполнило квартиру ровным и каким-то по-особенному прозрачным светом. Все вокруг казалось излишне умиротворенным. Даже звуки за окном вроде бы стали тише. Спешить было особо некуда. Я не торопясь сварила кофе, достала круасан из буфета. В свое время мне удалось приобрести этот милый и в общем-то удобный элемент кухонного интерьера. Прелесть заключалась в том, что буфет был угловой, это позволяло сэкономить место. К тому же он был чрезвычайно функциональным и оживлял пространство как любая неординарная, нестандартная деталь.

Итак, на завтрак кофе с круасаном. Достойное начало дня. Часы еле слышно отсчитывали безвозвратно ушедшие секунды. Настроение было слегка приподнятым и одновременно умиротворенным. Разглядывая пейзаж за окном, знакомый и неизменный, как заученные с детства инициалы, я думала о том, что не за горами Новый год и наконец удастся отдохнуть. В этот раз, как, наверное, каждый год в конце декабря, хотелось верить, что там, в будущем, все будет хорошо, все сложится, как задумано…

Я оторвалась от приятных мечтаний и заглянула в «склерозник». Вроде ничего не упустила. А то, бывает, расслабишься, кажется, что все сделано. Откроешь «волшебную книжку», чтобы удостовериться, а на страничке с сегодняшней датой жуткая запись: сдача номера. И — полный привет! К счастью, она была вчера. Так что сегодня я почти свободна: пара-тройка звонков, напоминания об оплате счетов красовались на сегодняшней страничке. Надо бы вечером позвонить, договориться об очередном интервью, но это не горит. Практически свободный день, если не считать того, что надо появиться в редакции и посмотреть тексты к ближайшей сдаче номера. Сие незабываемое событие должно было обрушиться в конце недели. Развить эту волнующую тему мне не дал телефонный звонок.

— Привет! Это Ганс. Я прочел сценарий. Это чума! Если снять с хорошими артистами, натурными съемками, это будет прорыв года!

— Я же плохого не посоветую.

— Давай встретимся завтра и обговорим детали.

— Без проблем.

— Желательно, чтобы Морозов тоже был.

— Это сложнее, но в принципе выполнимо. Во сколько встретимся?

— Давай ближе к вечеру, часов в семь.

— Но у Морозова спектакль.

— Тогда после спектакля.

— Но это же не раньше десяти.

— Не вопрос.

— А не проще ли перенести на другой день?

— Я улетаю в Прагу почти на неделю. Хотелось бы часть вопросов решить до поездки.

— Я тебе завтра в течение дня позвоню.

— Договорились.

— До завтра. Пока.

— Пока.

Спокойствие, только спокойствие. Все хорошо. Сценарий Гансу понравился. Значит, деньги он дает. В конце января — начале февраля фильм запускается. Все хорошо. Все слишком хорошо…

Морозов сначала не хотел ехать на встречу с Гансом. Пришлось популярно объяснить, что речь идет о финансировании фильма, что я не буду заниматься этим вопросом в принципе, что моя задача состояла лишь в том, чтобы найти человека, который даст деньги. Я потратила на это почти полчаса. «Ладно, хорошо», — услышала я в конце своего монолога. Морозов сдался.

В последнее время мы оба были слегка взвинчены. Я — из-за грядущего юбилея газеты, он — из-за предстоящей театральной премии. А если учесть, что характер у обоих не подарок, картина получалась та еще, мама не горюй. К счастью, мы оба понимали, что все это временно, что этот период надо просто пережить, что к концу года накопившаяся усталость обычно дает о себе знать, вырываясь наружу сгустком не всегда положительной энергии.

С Морозовым мы договорились встретиться по дороге, чтобы потом вместе ехать на встречу с Гансом. То ли предвкушение того, что большая часть проблем с фильмом наконец разрешится, то ли просто оттого, что замотался, Морозов прислал гениальное sms-сообщение: «Встречаемся на «Пушкинской» в центре зала. Я буду на машине». Обхохочешься.

Мы приехали на встречу чуть раньше Ганса. Морозов едва заметно нервничал. А когда узнал, что в кофейне нельзя курить, его ворчалкам не было конца. Так что Ганс появился очень вовремя. Сначала все было слегка натянуто, но минут через пять-десять Морозов и Ганс уже неплохо ладили.

— Я не буду вмешиваться в творческий процесс. Я доверяю вам и Ырке. Но меня не поймут коллеги, если проект не окупится.

— Я вас прекрасно понимаю, но нельзя сказать заранее: этот фильм будет хитом, а этот нет. В искусстве нельзя просчитать результат. Конечно, есть какие-то законы жанра…

— Я все понял. В идеале было бы хорошо сделать описание проекта, бизнес-план — сколько стоит техника, сколько идет на съемочную группу и т. д.

— Хорошо.

— Я уезжаю. Приеду — позвоню. Мы тогда встретимся и поговорим более детально. А теперь, извините, — пора. Это вы — люди поздние. А мне завтра с утра на работу.

— Мне завтра, знаешь ли, тоже к десяти на планерку, а Андрею — на репетицию.

— Вот видишь. Так что давайте расходиться.

Мы поехали к Морозову. По дороге так и эдак прокручивали и анализировали прошедшую встречу. Так или иначе, все сводилось к одному — надо искать хорошего директора, который возьмет на себя все финансовые проблемы. Я предоставила возможность Морозову самому решать этот вопрос. В конце концов, я свою миссию выполнила. Одна из главных задач — финансирование — решена. А людей пусть сам себе подбирает, а то опять виноватой окажусь. Конечно, я привыкла, что все чуть что кричат: «Вали на рыжую!» — даже иммунитет выработался, но все-таки лишний раз не стоит рисковать. Ибо — человеколюбец.

Нас с Морозовым обоих вымотал прошедший день, поэтому мы, едва переступив порог, не сговариваясь, выпалили: «А теперь — спать!»

Уже сквозь сон я услышала знакомые звуки. Никак не могла понять, что является их источником. Ну конечно, я не отключила мобильный.

— Ты слишком много на себя берешь, дорогая! Я же сказала: он будет моим. Я же тебя предупреждала! И между прочим, предлагала все решить по-хорошему…

— Вам, простите, кто нужен?

— Ты. Ты увела его у меня! Я этого так не оставлю, уж будь уверена!

Я отключила телефон. Мультяшная собака убежала с дисплея, и этот бред затих. Тогда эта сумасшедшая изнасиловала автоответчик. Морозов смотрел то на телефон, то на меня. На всякий случай отключил свой мобильный, чего не делал никогда.

— Кажется, мы попали. — Он обрел дар речи.

— Кто это?

— Не обращай внимания. Одна чокнутая. Можно сказать, еще повезло. Хорошо, что она в театр не заявилась.

— Возможно, она была там, но ты из-за травм не появлялся.

— Да, что ни делается, все к лучшему.

— Слушай, я спать хочу.

— Я тоже. Но ведь эта маньячка…

— Отключи телефон.

— А если кто позвонит?

— Время — три часа ночи! Если ты уж так нужен, перезвонят утром.

— Это мысль. Что бы я без тебя делал?..

В ту ночь мне снились странные сны. Сначала мне якобы пришло письмо от Стивена Кинга. На русском языке. В графе «от кого» значилось: Verwolf. Потом мы сидели с Морозовым в каком-то ресторанчике, о чем-то непринужденно болтали. Я курила трубку…

А проснулась я оттого, что в пейджере завелся вирус. И никто не знал, как его лечить. Разноцветные «козябрики» беспорядочно бегали по дисплею. К счастью, это был сон. Мой пейджер был исправен и показывал время 8.10. Пора.

Через полчаса мы вышли из квартиры, и каждый поехал по своим делам.

В редакционном буфете негде было развернуться. Мужчины смотрели футбол. Я с трудом нашла себе место. Заказала кофе. Открыла «склерозник», чтобы понять, что ожидает меня сегодня. Все-таки кто бы что ни говорил, но это мгновение надо пережить в одиночестве. Даже не осмыслить, а именно пережить.

На планерке все снова свелось к юбилею газеты. Оставались последние приготовления. Алина опять подняла вопрос о приглашенных звездах. Подкорректировали список. Сценарий, правда, менять не пришлось.

Только я вернулась с планерки, позвонил Михаил Велесов, один из театральных режиссеров, с которым у меня сложились неплохие отношения. Далеко не все режиссеры известны широкой публике. Велесов не принадлежит к их числу. Он не чурается саморекламы, никогда не отказывает журналистам и фотографам, его часто можно увидеть на всевозможных презентациях и банкетах. На одном из таких сборищ мы и познакомились. Я терпеливо ждала, когда он распрощается с одним настырным фотографом, и подошла познакомиться и договориться об интервью.

— Да, конечно. Давайте на той неделе встретимся, — оживился он и достал визитку, — вот мой домашний телефон. Звоните. — Велесов быстро написал семь цифр и протянул мне картонный прямоугольник.

— Спасибо, я позвоню.

Мы общаемся более пяти лет, и за это время у меня не было повода по-настоящему на него обижаться. Конечно, мелкие недоразумения случались. Михаил из тех «великих», кто давно и прочно усвоил: с прессой ссориться нельзя ни при каких обстоятельствах.

Велесов производит впечатление художника, нетвердо стоящего на земле, немного рассеянного. Его сутулая, чуть оплывшая фигура, вьющиеся волосы до плеч лишь дополняют образ. На самом деле, узнав его поближе, я поняла, как жестоко ошибалась. Возможно, не только я. Велесов прекрасно знал и понимал, чего хочет. Его работоспособности можно только позавидовать — не каждый отважится выпустить спектакль за месяц. При его тусовочном образе жизни оставалось загадкой: когда он работает? Тем не менее он выпускал иногда до пяти премьер за сезон. Коллеги и критики часто отпускали по этому поводу «шпильки», называя конечный результат театральной попсой. Но он не отвлекался на подобные вещи, продолжая заниматься своим делом. Велесов не раз говорил, что ему на руку такая шумиха: главное — чтобы говорили и писали, не важно что.

Мне доводилось слышать, что с Велесовым невозможно общаться, поскольку на почве денег и саморекламы у него «съехал чердак». В действительности мы неплохо ладили. На чай друг к другу в гости не ходили, но я знала, что он меня не подведет и не подставит. Если надо, поможет и делом, и советом. И так ли уж важно все остальное?

Обычно за месяц до премьеры он звонил, мы придумывали или раскручивали какую-то «фишку» его нового спектакля. Однажды он поразил меня тем, что собственноручно письменно ответил на мои вопросы. Мы никак не могли состыковать наши графики, а материал надо было сдавать.

— Неужели ты сама не можешь написать?

— Но есть вещи, которых я, представь себе, не знаю. Я, конечно, могу написать «рыбу».

— Вот и оставь «рыбу» и вопросы на вахте. Я сам все напишу. Сколько надо?

— Твоим убористым почерком странички две.

— Хорошо, договорились.

После этого мы писали материалы на любые темы, как нечего делать. Правда, я, как правило, придумывала какую-то историю, «фишку», а Велесов успешно ее развивал. Интересно, что ему нужно было на этот раз?

— Ты можешь сегодня подъехать? Я тебе все расскажу.

— У меня около шести будет «окно».

— Хорошо. Жду.

Уладив все дела в редакции, я поехала к Велесову.

Кабинет Велесова был небольшой. Довольно много места занимал огромный двухтумбовый стол. На нем не были в художественном беспорядке разбросаны бумаги и письменные принадлежности. Все сложено аккуратно, ничего лишнего. Над столом, там, где раньше было принято вешать портрет генсека, я увидела фотоизображения Станиславского, Мейерхольда и Дали. Напротив стояли журнальный столик и два глубоких кресла. Стены кабинета не были увешаны афишами и безделушками: только календарь и репертуар текущего месяца. В углу, за дверью, шкаф для бумаг и сейф. Вообще-то небольшое пространство этой пеналообразной комнаты ограничивало варианты дизайна. Но и из того, что здесь было, вполне можно составить портрет хозяина кабинета. Он не всех пускал в свой мир, предпочитал наблюдать, анализировать и сопоставлять факты. Его общительность и кажущаяся доступность — лишь часть профессии. Портреты Мейерхольда, Станиславского и Дали говорили о художественных пристрастиях Велесова, о его характере и психотипе: внешне собран и уравновешен, а внутри бушуют страсти. Гейзер. Вулкан. Но об этом вряд ли кто догадывался, поскольку для большинства он был милым собеседником, не склонным к бурным проявлениям эмоций.

— Привет! Как оно, ничего?

— Менее-более.

— Спрашивай, я расскажу.

— Как я буду спрашивать, не зная о чем? Ты же меня на репетицию не приглашал.

— Что именно тебя интересует?

— Все. Знаешь, я сегодня «без головы», потому что спала четыре часа. Вот диктофон. Все, что расскажешь, то и напишу.

Велесов вроде бы давно привык к моим «тараканам», но каждый раз искренне удивлялся. Так или иначе, текст мы написали. Все остались довольны.

Потом я решила развеяться и осталась на спектакль. И в общем-то не пожалела.

После спектакля я зашла к Велесову попрощаться. Дверь в его кабинет была открыта. Я вошла.

— А, это ты. Проходи.

— Не помешаю?

— Нет, что ты. Как спектакль?

— Понравился. У тебя сегодня на спектакле была Ольга Германова?

— Да. Вот и верь вам, журналистам, после этого.

— Не поняла?

— Я вчера прочитал, что она чуть ли не при смерти, а сегодня утром Ольга позвонила и спросила, могу ли я ее провести.

— Опять во всем журналисты виноваты! Ты, душа моя, забыл, как создается информационный повод? Мало мы с тобой сказок насочиняли?

— Ладно тебе…

— А я что? Я ничего.

— Ну и я ничего.

— Слушай, забыла спросить, что у тебя с мобильником?

— А что такое?

— Звоню, а мне говорят, что неправильно набран номер.

— Так я его поменял.

— А сказать?

— Так я только вчера поменял.

— Шифруешься?

— Если бы! Кот sim-карту сожрал.

— Как это?

— У меня кот жует все, что ему на глаза попадается: ботинки, газету, карандаши… Все. Пару раз экспликации [9]пострадали.

— А телефон здесь при чем?

— Я как-то в присутствии тещи sim-карту упомянул. Ну пристала она ко мне: где вся информация умещается? Так пока я в душе был, она за каким-то лешим телефон из чехла вынула, открыла и sim-карту вытащила. Как потом объяснила, хотела посмотреть, «нормально ли она функционирует». И где слов таких набралась, прости Господи. Она же к технике не подходит в принципе. Кот, конечно же, не дремал: подбежал, пожевал карту. Когда ее с боем из пасти вытащили, было понятно, что телефону хана.

Тут с одной из полок упала книжка. Мы оба не сразу сообразили, что за звук. Велесов сориентировался первым. Когда он ее поднял, выяснилось, что это том… Фрейда. Да, дедушка Фрейд наших приколов не выдержал. Мы переглянулись, а потом расхохотались, сопровождая комментариями, один смешнее другого.

— Жуть с ружьем! Я же после такого кошмара не засну.

— Ты — не заснешь?

— Не хами, пожалуйста.

— Ладно, давай выпьем. Чтобы кошмары не преследовали ни во сне, ни наяву.

— Хорошо сказал.

Велесов достал откуда-то бутылку вина и нехитрую снедь. Мы просидели какое-то время за необременительными разговорами. Было спокойно и уютно от неспешной беседы, от тепла, которое разливалось по всему организму после каждого глотка.

— Кстати, о коте. Давай я тебя в «Живой уголок» сдам.

— Не надо меня в «Живой уголок» сдавать, я тебе еще пригожусь!

— Ты не понял. Мы сделаем текст о твоем кошаке. У нас новая рубрика появилась, где звезды о своих питомцах рассказывают.

— Хорошо, давай.

— Надеюсь, за неделю сделаем.

— Не вопрос. Хотел спросить: что хорошего в ближайшее время будет в плане мероприятий?

— Да вот презентация «Золотого конька» намечается. Может, схожу. Еще не решила.

— Тебе-то он зачем?!

— Мне он никуда, как ты понимаешь, не упал. Это одна группа решила себе такое название взять. Мне они тоже по большому счету не нужны. Но может, среди гостей интересные люди будут.

— Понятно.

— Хорошо сидим, но надо собираться.

— Да, конечно. Я тоже пойду.

Мы шли по пустынным коридорам. Вдруг откуда-то послышались шорохи и какие-то странные звуки. В уютном закоулке целовалась парочка. Я потянула Велесова: пойдем, не будем мешать. Велесов улыбнулся, но сопротивляться не стал. И вдруг яркой вспышкой, как кадр в темном кинозале, нагрянуло воспоминание о том, как мы с Морозовым занимались любовью в театре. Я как-то заехала к нему днем, когда утренние репетиции уже закончились, а до вечернего спектакля было еще далеко. Мы решили пройти через зрительское фойе — так быстрее. Вдруг оба остановили взгляд на черной лакированной поверхности рояля. Я не помню как, но через пару секунд мы уже были на нем. Наверное, взлетели на крыльях любви. Ничего вокруг не замечали и не могли ни о чем думать, разрываемые желанием и страстью. И тут раздались шаги. В пустом театре они были очень хорошо слышны. Мы еле унесли ноги, чуть не столкнувшись с главным режиссером. Конечно, он не мог нас не заметить. На следующий день, на утренней репетиции, первое, о чем сказал главный режиссер с горящим взглядом: «Я знаю, с чего мы начнем репетицию второго акта!» Начали репетировать любовную сцену. Все это время Морозов был в напряжении: он ожидал как минимум выговора. А у меня потом болела спина, и Толик, к которому я обратилась за помощью, всячески меня подначивал. Я ему сказала, что накануне была в театре.

— Чем же ты занималась в театре, что у тебя теперь так спина болит?

Я как могла отшучивалась.

Немного поплутав, мы вышли на улицу и распрощались. До метро оставалось каких-то двести-триста метров. Я вспоминала целующуюся парочку.

Дома я была около полуночи. Морозов в течение дня не звонил. Я набрала его номер.

— Привет, как дела?

— В принципе нормально, если бы не эта сумасшедшая.

— А что случилось?

— Мне сегодня ребята рассказали одну историю. Год назад она ходила на каждый спектакль с участием Сашки Гордеева. Садилась на одно и то же место, дарила ему цветы. Это продолжалось почти полгода. Он принимал ее знаки внимания, но держал дистанцию. И вот как-то после спектакля она заявляет, что хочет, чтобы Сашка проводил ее домой. Он популярно объяснил, что женат, что дамочке ничего не светит. Она фыркнула и ушла. На следующем спектакле она неизменно сидела на своем месте. Только цветы потом подарила Олегу Никольскому.

— А теперь она выбрала жертвой тебя? Тебе-то она цветы дарила?

— Нет, не дарила. Но сегодня мне пришлось перемещаться по театру мелкими перебежками. Сначала я увидел ее на вахте. Она меня заметила, но куда я скрылся, не уследила. Уж не знаю, как она прошла, но через какое-то время, когда уже был в гримерке, услышал в коридоре ее голос. Она караулила меня у двери полчаса! Мы с ребятами пошли в буфет, и я с ней столкнулся. Что тут началось! Она понесла какую-то околесицу. А потом стала настаивать на близости.

— И чем же закончилась эта эпопея?

— Мы с Валеркой разыграли сумасшедшую сцену — прикинулись голубыми. Похоже, она поверила.

— Ничего другого вы, конечно, придумать не смогли. А потом еще удивляетесь, откуда берутся сплетни. Развели «голубятню» на радость светским хроникам.

— Да некогда думать! Надо было ноги уносить.

— Ладно, будем надеяться, что все обошлось. Как с фильмом дела?

— Все в порядке. Кстати, для тебя есть роль.

— Что?!

— Не паникуй раньше времени. Помнишь, герой вспоминает свое детство, он с родителями в выходные гуляет по городу, ест мороженое, катается в зоопарке на пони… Ты сыграешь его маму. Это сюжет минут на пять, может, даже меньше.

— А что, больше некому?

— Я говорил с одной актрисой, но у нее какие-то семейные проблемы. Не думаю, что к началу съемок все решится.

— Но можно еще кого-то подыскать или доснять потом. К тому же как ты собираешься снимать зоопарк зимой? Ведь это в любом случае «летние» воспоминания.

— Смонтируем. Тут главное — образ родителей.

— Насколько я помню, его мама — мягкая, домашняя женщина в отличие от меня.

— Она — стильная. Не мне тебе рассказывать, что это значило в 50—60-е годы.

— Я все равно ничего не поняла. Не проще ли найти профессионалов? По моему глубокому убеждению, каждый должен заниматься своим делом. Но если ты так этого хочешь, я, конечно, попробую. Хоть и никогда этого не делала.

— Разберемся. На самом деле все получается замечательно. Это же хроника, домашний архив.

— Хорошо, убедил. Только тебе, боюсь, придется долго мне объяснять, что и как. Это раз. Потом могут пойти разные слухи типа «Морозов отдал роль любовнице» или что-то в этом духе. Это два.

— Кто бы говорил? Эти слухи только подогреют интерес к фильму. А достоверная информация будет у избранных. Во всяком случае, я надеюсь.

— Ну, ты насобачился! Молодец.

— С кем поведешься. Ладно, давай сворачивать. Увидимся — поговорим подробнее.

— Не забудь, на той неделе юбилей «Столичной жизни». Ты обязан там быть.

— Почему «обязан»?

— Потому что иначе у меня будут неприятности.

— Хорошо, я приду. Во сколько начало?

— В двадцать ноль-ноль.

— У меня спектакль.

— Ты же во вводе играешь. Скажи Валерке, чтобы тебя заменил.

— Посмотрим.

— Стоп. У тебя нет спектакля. Ты на следующий день играешь. Так что пусть Валерка тоже приходит.

— Все-то ты знаешь. Хорошо, я обязательно приду. Пока.

— Пока.

Я еще полчаса переваривала сказанное. Почему именно мне Морозов предложил роль, пусть и эпизодическую? С одной стороны, это тешило самолюбие, с другой — было очень ответственно. Неужели такая проблема найти замену? Что ж, посмотрим, что из этого получится. Но до конца прокрутить ситуацию мне не удалось — зазвонил телефон.

— Привет! Только не говори, что ты спишь. — Это была Рита.

— Вообще-то собираюсь.

— Ты не знаешь, как зовут дочку Татьяны Максимовой?

— Нет, не знаю.

— Плохо. Не знать — я и без тебя не знаю.

— Это надо было выяснять в два часа ночи?

— А почему нет? В два часа дня мне это уже не очень будет нужно.

— Тут такое дело. На той неделе юбилей «Столичной жизни». Приходи. Если что-то напишешь — хорошо. Нет — просто развеешься.

— Я подумаю.

— Думай. Только позвони потом.

— Хорошо. Пока.

— Пока.

Вечером предстоял юбилей газеты. Надо было приехать чуть пораньше, чтобы разделаться с последними приготовлениями. Предполагалось, что Морозов приедет к восьми, как все гости, но он решил ехать со мной.

Я никак не могла собраться с мыслями и начать хоть что-то делать. Наверное, потому, что не выспалась. Давно заметила: если мне предстоит ответственное мероприятие, вряд ли смогу сразу заснуть. Как я себя ни уговариваю, организм не слушается. Так и на этот раз провертелась полночи. В итоге проснулась окончательно в восемь утра, поняв, что больше не хочу спать. Я слонялась по квартире, не зная, чем себя занять — целый день впереди. Не спеша выпила кофе, пощелкала по телеканалам и ничего интересного там не обнаружила. С десяти часов начались звонки: у кого списки гостей? Какие изменения? Сколько места оставлять на полосе под праздничный репортаж? К полудню голова шла кругом. К двум часам я уже слабо что соображала, потому что непрерывно говорила по двум телефонам — городскому и мобильному. Еще через час я начала смотреть на часы, ожидая приезда Морозова.

Время от времени меня одолевали невеселые мысли: как все пройдет? Не будет ли перебора с накладками? Очень не хотелось неприятных сюрпризов. Но звонки не давали поддаться пессимистическому настроению. Звонили коллеги, я созванивалась с гостями, окончательно уточняя списки. Некоторые друзья, узнав в последний момент о мероприятии, пытались «упасть на хвост». Но зал не резиновый, и я, к сожалению, не могла провести всех желающих.

Кот безуспешно пытался привлечь к себе внимание: он выспался, поел, и теперь ему было скучно. Но я не могла пойти у него на поводу. Надо было утрясти возникшие в последний момент вопросы и собираться.

Отвлекали постоянно. Телефон не умолкал. Те, кто не мог пробиться, звонили на мобильный и тиранили пейджер. Из записей на разрозненных листочках складывалась картина предстоящего вечера.

Надо было собираться. Вдумчиво и не спеша. Все-таки мероприятие ответственное.

— Привет! Список приглашенных у тебя? — Это был Димка.

— У Макса.

— Он сказал, что этим ты занимаешься.

— А почему я узнаю об этом сегодня и сейчас?

— Мы утром разговаривали, он сказал, что список у тебя.

— Ну, я еще поговорю с этим мурзиком! Я могу лишь сказать, кого приглашала я.

— А больше ничего и не надо.

— Дим, ты так больше не шути. Мне сейчас не до этого.

— Так я тебя и спрашиваю про наш список.

— Ты же себе распечатал?

— Но ты же вносила какие-то правки?

— Поменяла Феликса на Валеру Килеева, Андреева — на Алешину.

— Понял. Кстати, ты не знаешь, где Макс? Я его потерял.

— Я тоже найти не могу. Может, уже в дороге? Извини, в дверь звонят. До встречи.

— Пока.

Это был Морозов.

— Ты еще не готова?!

— У нас есть еще полчаса. Успеем.

— Ну, смотри.

— Кофе хочешь?

— Да. У тебя классно получается. Научи.

— Принцип такой же, как и при заварке чая: евреи, не жалейте заварки.

— И все?

— И все. Утренний кофе, например, я варю из расчета две-три ложки с горкой на чашку. Конечно, это на любителя. Приходилось слышать, что это пить нельзя, — этим можно только заборы красить, но тут уж кому как.

Я сварила кофе и пошла за косметичкой.

По такому поводу, как юбилей родной газеты, хотелось принарядиться. А то тусовок до фига — каждый день, а вечернее платье надеть некуда. Парадокс. Но вместе с тем я понимала, что предстоит много беготни и одежда должна быть комфортной. Да и декольте не наденешь — не лето. Задача. Когда женщина говорит, что ей нечего надеть, значит, у нее закончилось все новое. Может быть. И тут я вспомнила про красный костюм из тонкого трикотажа — косая юбка и свободная, не сковывающая движений кофта. Очень вовремя. Купила его месяц назад, и все не было повода «выгулять». Из аксессуаров — коралловая нитка бус и перстень. Все совпало по цвету, даже по тону. Просто удивительно.

— Тебе нравится? — спросила я у Морозова.

Он посмотрел сначала немного оценивающе, потом глаза загорелись, и он выпалил:

— Да!

Я не рискнула надеть бархатное платье со множеством крючков на корсете. Самой с ними было неудобно возиться, а Морозов не справился бы. Почему-то мужчины никак не могут усвоить, как это устроено.

Пока Морозов пил кофе, я рисовала лицо. Мне было не до условностей. Он с интересом наблюдал за моими манипуляциями. Через двадцать минут мы вышли. Благодаря собранности Морозова нам удалось не опоздать. Опоздания раздражали его, и он делал попытки заняться моим воспитанием. В частности, учил приходить на назначенные встречи вовремя.

Ресторан выбрали не самый простой, но и не самый пафосный. Мне приходилось здесь бывать несколько раз на светских мероприятиях. Ресторан открылся пару месяцев назад и был известен не всем. Пришлось подробно объяснять его месторасположение. Это было двухэтажное здание, стоящее вдали от шумной магистрали.

На первом этаже располагались эстрада, бар, плетеные кресла, расставленные в художественном беспорядке на свободном пространстве, и имитация летнего кафе какого-то приморского городка: столики стояли у стены на небольшом постаменте под своеобразным навесом. Оригинальная кирпичная кладка навевала мысли о средневековом замке. Витая чугунная лестница на второй этаж усиливала впечатление.

На втором этаже были в основном деревянные столы и скамьи — эти места рассчитаны на большие компании. Были столики на четверых и маленькие, в глубине зала, на двоих. Прямо над баром находилась вставка из оргстекла, совсем рядом с ней стоял столик. На одной вечеринке мы с друзьями сидели именно за ним. Когда происходящее переставало нас интересовать, мы смотрели на шеренги бутылок и разлитые по бокалам напитки. Картина завораживала и поднимала настроение.

В нескольких метрах от нашего убежища была еще одна лестница наверх. Там, вдали от посторонних глаз на небольшой площадке, стоял один столик, очевидно, для компании VIP-гостей, как решили мы тогда и не ошиблись. Созерцание бара прервали размышления одной кинодивы о том, как пройти по стеклянной вставке. Другого варианта спуститься вниз не было. Дело в том, что на актрисе была мини-юбка, так что барменам представлялась изумительная картина. Ее муж, известный актер и продюсер, потом добродушно подтрунивал над супругой весь вечер.

Поскольку ресторан открылся недавно, официанты еще не были испорчены: обращались к посетителям вежливо и обслуживали быстро. Это тоже сыграло свою роль, когда мы решали, где будем отмечать юбилей редакции.

Макс, Димка, Алина и ребята из отдела информации были уже на месте. Наше появление вызвало оживление. И тут я на какое-то мгновение испугалась, что Димка и Морозов начнут опять конфликтовать. Эта картинка очень ярко предстала перед глазами. Они лишь сдержанно поздоровались. До начала мероприятия оставалось еще минут сорок. Морозов сначала о чем-то поговорил с Алиной, потом с отвсеком. У меня были свои дела, так что я ему не мешала. Теперь он сел за столик и молча наблюдал за нашей суетой. Народ потихоньку подтягивался. Появились первые гости. Тут надо было быть начеку: не посадить за один стол людей, которые здороваются друг с другом лишь из вежливости, или не здороваются вообще, предпочитая не замечать друг друга, или делают вид, что не знакомы вовсе. Такое в светской тусовке встречалось сплошь и рядом. По совету Макса мы заранее распределили места. Так что теперь, когда мало кто ориентировался в этой суматохе, оставалось лишь следовать ранее задуманному. Никто из гостей особо не сопротивлялся, поскольку наши расчеты оказались точными. Мы подошли к мероприятию со знанием дела и максимальной ответственностью. Лично я устала от скандалов, и мне не хотелось, чтобы кто-то, работая на публику, стал выкидывать номера. Все шло по заранее разработанному сценарию. Было ясно, что друзьям, которые давно не виделись и встретились на нашем мероприятии, будет о чем поговорить сегодня вечером.

Морозов «выдернул» меня из этой круговерти:

— Пусть мужчины потрудятся. Сядь отдохни.

— Андрюш, еще пять минут, и все начнется. Подожди.

— Ты начальница или где?

— Но ведь это общий праздник. Да и не умею я командовать и при этом ничего не делать. Сейчас подойду.

Кажется, он не совсем понял меня. Через десять минут я прибежала. За нашим столиком, кроме Морозова, сидел Килеев с женой Ладой.

— Привет! Как оно, ничего?

— Привет! Да помаленьку. Какая ты сегодня «вся такая, блин, такая»…

— Тусовка… Андрей, наливай, что ли.

— Тебе чего?

— А то ты не знаешь.

— Красного или белого?

— Красного.

Алина, как главный редактор, весь вечер принимала поздравления. Она была дамой честолюбивой, и повышенное внимание, безусловно, ей льстило. Праздник был в самом разгаре. Тут на сцену вышел Морозов. Зал замер. Морозов нечасто появлялся на светских вечеринках, так что многие были заинтригованы: как удалось его заманить? Многие знали, что у Морозова непростой характер и от него можно ожидать всего. Если ему что-то не нравилось, он говорил об этом прямо, невзирая ни на что. Но на этот раз он разочаровал тех, кто ожидал «подстав» и скандала.

— Спасибо «Столичной жизни» за то, что за время своего существования вы так и не вмешались в мою жизнь. А если это и случалось, то очень тактично. Я и не заметил. И признаться, не страдал от этого. Отдельное спасибо редактору светской хроники.

Он вытащил меня на сцену и вручил невероятной красоты букет. Мы раскланялись и под аплодисменты вместе ушли со сцены.

— Ты понимаешь, что ты сделал?

— Опять что-то не так?

— Спасибо, конечно. Но теперь от Алины можно ждать любой подлянки. Она-то ждала комплиментов в свой адрес.

— Я об этом позаботился.

— Андрюх, это принародно надо было сделать, — вмешался Валера. — Выйти на сцену и публично, в микрофон, желательно на камеру, наговорить о ней всякого хорошего.

— Да Бог с ней! Давайте сменим тему. Мы так давно не собирались вместе!

Краем глаза я увидела трех фотографов, суетившихся около Морозова и Килеева. Работают ребята и работают. Я не придала этому значения. Морозов и Валера с удовольствием им позировали, а мы болтали с Ладой. Обычные женские разговоры обо всем и ни о чем.

Расходились мы уже около часа ночи. Следующий день был выходным, можно отоспаться. Морозов только вечером поедет в театр. Я уговорила поехать ко мне.

— Я и так редко бываю дома. У тебя нас опять одолеют звонки. Меня вряд ли кто будет искать, я почти всех видела сегодня, со всеми пообщалась. Да и кота жалко — целыми днями один дома.

— Хорошо, уговорила.

Конечно, сразу лечь спать не удалось. Разговоры на кухне затянулись на полтора часа. О работе, об общих знакомых, о каких-то проблемах «в мировом масштабе»… Я любила эти разговоры. Они никогда не были банальными и скучными. Мы постоянно открывали друг в друге что-то новое, и каждый из нас узнавал что-то новое о себе.

Весь следующий день мы балбесничали. Телефон молчал. Мобильники мы отключили. Наконец-то можно расслабиться и ни о чем не думать, никуда не спешить. После долгого утомительного марафона навалилась «нехочуха». «В лом» было абсолютно все. Мы смотрели видак и ели мороженое. А потом воздух опять «сплющился» и накалился, пространство и время перестали существовать…

Зима по-настоящему обосновалась в городе: снежное убранство улиц и утеплившиеся горожане — неоспоримое тому свидетельство.

Медленно падал снег, доставляя неудобство городским властям и радость детям. Витрины уже были оформлены по-новогоднему, призывая заглянуть в поисках праздничного подарка и заодно прикупить что-нибудь для себя. Все обещали громадные скидки, на каждом углу виднелись плакаты и растяжки: «Осторожно, цены падают!» Ну как тут не поддаться искушению?

Умная бездомная собака смотрела на меня печальными глазами, не решаясь подойти поближе. Она надеялась на скромное угощение. Похоже, обрести хозяина она уже давно не мечтала. На автобусной остановке было многолюдно, но рыжая дворняга почему-то выбрала меня. Я давно уже не покупала выпечку, но именно сегодня раскошелилась на печенье и всю пачку скормила этой псине с умными грустными глазами. Она ела аккуратно, не сводя с меня глаз. Когда угощение закончилось, вздохнула, робко вильнула хвостом и отошла. Я нырнула в подошедший автобус, увозивший меня к метро по заснеженным улицам, туда, где на другом конце города, среди деревьев в пушистых белых нарядах, находилась моя редакция. И неизвестно, как меня встретит сегодня начальство: похвалит или устроит взбучку. Это всегда было непредсказуемо, так что я уже давно перестала накручивать себя по этому поводу. Сейчас я сама была как та дворняга, потерявшаяся в огромном городе.

Редакция встретила привычной суматохой. Словно и не было напряженных дней перед юбилеем и самого юбилея, словно еще несколько дней назад все не находились на грани массового помешательства. Все было обыденно до зубовного скрежета. Естественно, после приятного времяпрепровождения возвращаться к рабочим будням не хотелось.

— Ну, теперь ты довольна? — Димка положил передо мной газету.

— Что это?

— Газета. Твоя подруга постаралась.

Передо мной лежал текст Риты. Скорее не текст, а комментарии к фотографиям, на которых мы с Морозовым были вместе. Я смеялась, а он что-то говорил мне на ухо. Все сводилось к тому, что наконец стало ясно, кто избранница популярного ловеласа. Я тут же сняла трубку:

— Рита, как это понимать?

— А что тебя не устраивает?

— Все.

— А что, ты бы хотела, чтобы я написала, кто был и какие речи говорил?

— Но ты подставила и меня, и Морозова.

— Разве что-то не так? Разве я написала неправду?

— Зачем тебе это надо?

— Это моя работа.

Я положила трубку и еще раз прочитала заметку. Вечером разговора с Морозовым не миновать. Хотя он мог и не видеть этой публикации.

— Завтра на два дня поедешь в Белгород, — с порога заявила Алина, словно мимоходом появившаяся в нашем отделе.

— Почему я и почему в Белгород?

— Потому что это рекламный текст и доверить я могу лишь тебе.

— Почему не Макс и не Димка?

— Билеты уже заказаны, гостиница тоже. Поезд в двадцать один ноль-ноль. Обратно — самолетом. В Москве будешь около трех часов ночи.

Дальше спорить было бесполезно. Понятно, она не стерпела, что Морозов не «прогнулся» перед ней, а теперь отправляет меня «в ссылку». Час от часу не легче. Вечером я позвонила Морозову и поделилась произошедшими событиями.

— Вот уж не думал, что ваша Алина такая самовлюбленная дура. А что касается Белгорода, могу тебе сказать, что народ там гостеприимный, принимают хорошо. Возможно, даже отдохнешь от московских проблем.

— Я-то отдохну, но как бы она за моей спиной не учудила чего. Один сюрприз за другим.

— Ничего, все обойдется. Приедешь — позвони.

— Я ночью приеду, часа в три.

— Я тебя встречу.

— Спасибо, я сама доеду.

— Не спорь.

Спорить с Морозовым не было смысла. Если он что-то для себя решил, все уговоры были напрасны.

Я стала собираться. Сумка получалась внушительная, хотя брала с собой по минимуму. Деньги и документы положила в сумку-«кенгуру». Осталось решить один вопрос: с кем оставить кота? Позвонила Юльке.

— Нас тоже целыми днями нет дома.

— Но ты в состоянии пару раз заехать поменять воду, дать поесть и проверить туалет?

— Я даже не знаю. — Ей было неудобно отказать. В общем-то понять ее было можно — семья. После их свадьбы мы почти не виделись. По телефону тоже общались все реже. Юлька постоянно решала какие-то бытовые проблемы. Если я и заставала ее дома, то весь разговор укладывался минут в пять. Потом следовало: «Извини, у меня…» Дальше перечислялись варианты от включенного утюга до подгорающего ужина. Что ни говори, а быт затягивает не хуже самой непроходимой трясины.

В конце концов кота приютили Толик и Анюта.

Юлька со Славкой почти месяц были законными мужем и женой. С их свадьбой у меня были связаны теплые воспоминания.

Как-то вечером мне позвонила Юлька:

— Я знаю, что утром ты любишь поспать, особенно в выходные. Но один день ты мне не уделишь?

— Да, конечно. А что случилось?

— Я выхожу замуж.

— Поздравляю!

— Тебе придется приехать либо ко мне к девяти утра, либо в ЗАГС на Кутузовский к десяти.

— Лучше к тебе.

— Договорились! Ближе к делу созвонимся.

Все-таки она окольцевала Славку. Он, похоже, не особо сопротивлялся. Что ж, надо решать с подарком, чтобы и им пригодилось, и мне было по карману. Кажется, в нашем универмаге я видела неплохой чайный сервиз.

Не по-ноябрьски солнечное утро ворвалось в комнату. Я проснулась на удивление легко. Сборы не были мучительными, как это обычно случалось. Через полтора часа я стояла у порога Юлькиной квартиры. Дверь была открыта, и я не раздумывая вошла.

— Есть тут кто?

— Привет! — Юлька выглянула из комнаты, она уже была «при параде», — проходи на кухню.

Там сидели наши общие знакомые и Юлькина мама.

— Здравствуйте.

— Проходите, присаживайтесь. Кофе хотите? — предложила Татьяна Михайловна.

— Да, спасибо.

Далеко не все друзья разделяли со мной любовь к молотому кофе, большинство предпочитали растворимый. Зачастую из-за того, что просто лень возиться. Но мне сейчас было все равно. Главное — чтобы был кофе, поскольку организм все еще не хотел просыпаться.

— Вы не очень крепкий делаете? — спросила Татьяна Михайловна, глядя, как жидкость в моей чашке стала темно-коричневой.

— Я всегда пью очень крепкий, особенно с утра.

— Не обращайте внимания, она у нас вообще экстремалка, — прокомментировала Юлькина однокурсница и соседка Дина.

Нашу беседу нарушил звонок в дверь. Послышалось Юлькино: «Открыто!», а через минуту к нам присоединился Славкин брат Иван.

— Юлька, блин-компот! Что же вы мне не сказали, что у вас еще и по корпусам нумерация?

— Сказали.

— Нет! Я зашел в соседний дом, позвонил в сорок пятую квартиру. Стою жду, такой красивый. Мне дверь открыл заспанный мужик в семейных трусах. Я долго его убеждал, что на свадьбу пришел, а он мне популярно объяснил, кто я есть на самом деле и куда мне надо идти.

— Ваня, ты неисправим! Еще не было случая, чтобы ты не побывал в какой-то истории.

— Опять я виноват!

Перепалка прекратилась, поскольку приехал Славка. Началась чехарда с выкупом невесты и прочими милыми свадебными обрядами.

Наконец расселись по машинам. Несмотря на выпитый кофе, по-прежнему хотелось спать. Да и погода испортилась — пошел снег.

Уже просматривая свадебную кассету, я увидела, что, пока молодожены ждали своей очереди, я, положив голову Юльке на плечо, дремала. Конечно, шуткам по этому поводу потом не было числа.

После того как отыграл марш Мендельсона и Юлька со Славкой были объявлены законными супругами, мы поехали в музей-заповедник «Коломенское». Когда-то это была усадьба русских царей. Там до сих пор сохранились уникальные деревянные постройки. Мне вручили камеру и велели руководить процессом. Открыли шампанское, закричали «Горько!».

— Молодые, сначала пьем, потом целуемся! Начали, — во мне проснулся режиссер, — не пойдет, еще раз, Юлька, перестань хохотать! На Славку смотри, а не на меня.

С третьего дубля исторический кадр был снят.

Погуляв около часа, поехали к свадебному столу. В машине оказались Дина, Ванька и я.

Все — журналисты разных СМИ: я — печатных, Ванька работал на радио, а Дина — на кабельном телевидении. Естественно, начали вспоминать байки и хохотали всю дорогу. Водитель потихоньку освоился и время от времени задавал вопросы. Естественно, его интересовали подробности частной жизни звезд. Мы охотно отвечали. Так и доехали.

Свадебное пиршество немного удивило с кулинарной точки зрения. Необычные, а тем более сложные блюда никогда не остаются без внимания. Как всегда, пели, танцевали, кричали «Горько!», а незамужние пытались флиртовать с новыми знакомыми.

— Я в тебя букетом целилась. Жаль, промахнулась, — призналась на прощание Юлька.

— Спасибо, дорогая. Значит, еще не время.

— Я тебе дам «не время»! Мы теперь будем ждать повода для ответного визита.

— Ну, ждите, ждите…

Теперь они со Славкой строят семью, а я еду в «ссылку» по прихоти Алины.

Оказалось, что в Белгород едут еще несколько журналистов от разных изданий. Мы заняли три купе. Пиротехники, загрузившись, оставили сторожить аппаратуру одного из фотографов, который всю дорогу просидел в гордом одиночестве, слушая, как за стеной звенят бутылки и разливается «огненная вода».

— Ты поаккуратнее, тут взрывчатки на два концерта, — проинструктировали пиротехники и отправились в соседнее купе с двумя баулами заранее припасенного горячительного. Слышавшие это всю дорогу вздрагивали от малейшей встряски.

Дорожные разговоры продолжались почти до часу. Сначала рассказывали анекдоты, потом журналистские байки, которым никогда не будет конца и края. Стоит только начать.

— Представляете, — начал свой рассказ молодой фотокорреспондент, — на одном мероприятии я так нарвался с охраной, что два дня в себя потом приходил. Был чересчур усиленный контроль. Помимо того, что все проходили через металлоискатели, народ обыскивали. Это потом такую практику отменили. Меня почему-то шмонали с особой тщательностью. Когда охранник в третий раз похлопал по моим карманам, я не выдержал: «Что, понравился?» Как он меня не скрутил, до сих пор не пойму. Его напарники с лица спали. Но меня пропустили.

— Меня как-то приятель с утра разбудил, — вступила я в разговор, — весьма странным вопросом: «Ты не знаешь, когда просыпается Игорь Андреев?» — «Почему я это должна знать? Я даже не знаю, храпит ли он. Веришь?» — «Ну что ты сразу все в эту плоскость переводишь. Я ему дозвониться не могу». — «Зато я знаю, когда он ложится». — «Да?!» — «Я ему как-то позвонила полвторого, мне сказали, что он уже спит».

— У меня как-то такая история приключилась, — начала журналистка «Вечерних новостей» Женя Матвеева, — прихожу на интервью, разговариваем почти два часа, я довольная еду в редакцию. Начинаю расшифровывать кассету — тишина. С двух сторон. Звоню человеку. Договариваемся о встрече. Он мне во второй раз отвечает на те же вопросы. При нем перематываю кассету — тишина. Я вспоминаю все нецензурные слова, какие только знаю. Мой персонаж на удивление спокойным тоном говорит: «Позвони мне вечером домой, я тебе в третий раз наговорю». Я приезжаю домой в растрепанных чувствах. На всякий случай еще раз прослушиваю кассету. Все в порядке, просто я не в ту сторону смотала.

— А меня Марина Лазарева на своей пресс-конференции обозвала «желтой» прессой, — включился в разговор Пашка из «Журнала». — Первые вопросы, как всегда, давались мучительно. Народ спрашивал всякую муру. Марина — девушка веселая, порядком заскучала. ««Желтая» пресса, ну где же вы?» — решила она расшевелить народ. Я в это время шел к микрофону. Вопрос был не «желтый», но на грани. Зато на мне был ярко-желтый свитер. Только я подошел к микрофону, Марина говорит: «А вот и «желтая» пресса». Потом народ, наверное, месяц меня иначе как «желтая» пресса не называл. Все вдруг забыли, как меня зовут.

— У меня был совершенно убойный диалог с Валерой Килеевым, — вспомнила я одну историю. — Как-то разговорились о кино. Он посетовал, что все, как всегда, и в театре, и в кино: роли уровня «крайний солдат справа». Тогда я рассказала, что по опросу, опубликованному у нас, он входит в десятку самых сексуальных мужчин-актеров. «Приятно, конечно, но это, к сожалению, на профессию практически не влияет». — «Что так?» — «На днях был кастинг. И режиссер, и вся съемочная группа были за мою кандидатуру. Но все решают продюсеры. Этот педручило Тундерис хочет Покровского». — «Радуйся, что педручило Тундерис хочет не тебя», — машинально вырвалось у меня…

Решили все-таки «свернуть» пораньше. Вставать предстояло в шесть часов утра.

Поезд задерживался. На каком-то полустанке простояли почти два часа. Что произошло, никто так и не понял. Потом, связавшись с кем-то в городе по мобильнику, мужик из соседнего купе рассказал, что испытывали какую-то новую автоматическую систему. То, что у нас у каждого автомата должен дежурить человек с ломом, так, на всякий случай, давно ни для кого не секрет. Умную технику, как водится, заклинило в самый неподходящий момент, и понадобилось какое-то время, чтобы найти стрелочника. Он, в свою очередь, должен был сделать все вручную, по старинке. Все, как всегда.

Местная администрация встречала нас на вокзале. Было жалко людей, которые прождали нас с семи до одиннадцати. По их словам, никто ничего не знал. Время от времени объявляли, что поезд задерживается по техническим причинам. Сколько еще ждать — неизвестно.

Город произвел впечатление недавно отстроенного: белый, чистый. В принципе так оно и было. Здесь не осталось старинных дореволюционных построек, поскольку все заново возводили после войны. Двумя достопримечательностями горожане гордились особенно: отреставрированным собором и недавно появившимся на городской карте университетом.

Белгород разделен на две части. В одной — частные дома, в большинстве своем деревянные, в другой — обычные многоэтажки. В пригороде — чистенькие добротные дома из белого кирпича.

Наконец мы добрались до гостиницы. В городе их было две: одна получше, другая похуже. Строили третью, соответствующую мировым стандартам, для высоких гостей. Всем дали одноместные номера. Это радовало. Я надеялась дойти до душа и наконец отоспаться. Фигушки! Сначала нас собрали в гостиничном ресторане на запоздалый завтрак, а потом повезли знакомиться с местными достопримечательностями. Я было испугалась, что о них придется писать, но это была ознакомительная поездка. Обедали мы в ресторане, километрах в семидесяти от города. Местные чиновники прогибались перед столичными гостями как могли.

Вечером, когда официоз наконец закончился, решили с коллегами отметить приезд. Вторым пунктом программы было самостоятельное знакомство с городом. Начали с того, что решили найти приличную кафешку и выпить кофе. Нас предупредили, чтобы мы не выпендривались, заказывая эспрессо, капучино, ристретто или, не дай Бог, латте или макиато. Все сводилось к кофе растворимому и молотому. В здании рынка отыскали кафе-бар. В меню цена за чашку кофе, если сравнивать с московской, значилась просто смехотворная. Решили рискнуть. Выяснилось, что кофе только растворимый. Пришлось довольствоваться тем, что есть. Растворимый кофе нам готовили десять (!) минут. Я не знаю, из чего его готовили и как, но пить это было невозможно. Решили зайти на рынок, как-никак — визитная карточка города, посмотреть, что он собой представляет и, если повезет, прикупить каких-нибудь сувенирчиков на память. Когда мы подошли к лотку с печеньем, названия поразили до глубины души. Чего стоило печенье «Южная ночь» или «Мальчик-с-пальчик». Мы купили «Южную ночь», его фаллическая форма соответствовала названию. Во всяком случае, каждый вспомнил о своих южных ночах. Побродив еще немного, купили вино, сладости, виноград, сыр. Отмечали приезд в моем номере. Каждый притащил остатки дорожных запасов.

Интерьер одноместного гостиничного номера в провинциальном городе вернул в детство. Небольшой коридорчик, санузел, комнатка, в которой размещались шкаф, кровать, стол и пара стульев. На столе — зеркало и телефон. Мебель была образца начала семидесятых. Холодильник и телевизор возвращали в современную действительность. Холодильник грохотал невозможно громко, пришлось его отключить на ночь. Он тоже был из прошлого, а телевизор относительно новый, цветной. Из окна как на ладони видна была панорама города, но красоты пейзажа меня не трогали: слишком устала.

Я сначала не могла понять, чего мне не хватает. Потом осенило: телефон молчал. Это было так странно. Последний месяц мне казалось, что разговариваю не переставая. И хоть говорят, что язык без костей, вечером он болел.

Разошлись во втором часу ночи. Оказалось, что у всех есть какие-то общие московские знакомые. Чтобы это узнать, надо было встретиться в Белгороде. Чего только не бывает на свете.

Завтрак я проспала. Потом нас повезли на экскурсию по району, «чтобы не было скучно сидеть в гостинице до обеда». Невероятная забота о нашем досуге! Мы были сонные, так что местные достопримечательности особо не оценили. После экскурсии нас повезли на праздничный обед. Нас было человек десять, но накрыто было на тридцать.

Приехав в гостиницу, я наконец-то добрела до душа. Буквально через пять минут после того, как я из него вышла, отключили горячую воду. Приятная расслабленность почти парализовала организм. Я решила посмотреть телевизор. Интересно же, что у них тут «ловит». Почти все московские каналы показывали замечательно. Но. Сначала с экрана мне улыбался Валера Килеев. Я вспомнила, что мы собирались дописать один текст. Переключила программу. Там вовсю балагурил Лешка Сатаров. Он давно дал согласие на интервью, но у меня все руки не доходили. Я снова переключила канал. Теперь надо мной издевался Морозов. И стоило ради этого уезжать из Москвы?! Судьба…

От очередной поездки по району отвертеться не удалось. Впереди маячили пресс-конференция и концерт, о котором, собственно, надо было написать. На пресс-конференцию мы не успели. За нас отдувались местные журналисты. На самом концерте мы появились пораньше, чтобы народ, пришедший на шоу, нас не затоптал. Потихоньку люди подходили. Кто-то убивал время в буфете, кто-то изучал афишу, кто-то просто тусовался с друзьями. Интересно было наблюдать за людьми. Аборигены, глядя на нас, не могли поверить, что мы из Москвы — слишком невзрачные и замученные. Девчонки, пришедшие посмотреть на своих кумиров, наверное, надели самое лучшее и не один час провели перед зеркалом, подбирая макияж. Нам было не до этого. Мы считали время до самолета. Я во время командировки не расставалась с кожаными брюками и свитером, на моей новой подруге Кате — тот же наряд. Разница лишь в цветовой гамме. Макияж вообще был по минимуму. Мы-то были на работе, а на работу в вечернем платье не приходят.

С Катей мы познакомились еще в поезде, нас разместили в соседних купе. Потом оказались рядом в гостиничном ресторане на завтраке.

Катя старше меня на восемь лет, хотя я была уверена, что мы ровесницы. Ее сверстницы обычно или чопорные дамы, или неуклюжие тетки, замученные бытом. Возможно, меня сбили с толку внешность и характер моей новой знакомой: маленькая хрупкая блондинка, компанейская девчонка, свой человек в любой компании. Катя уже дважды разводилась, но отнюдь не отчаялась найти свое женское счастье. У нее в настоящее время в разгаре был роман, и Катя просто излучала оптимизм и всех заражала своим настроением.

Она поведала, что в рамках ознакомления с городом их группу возили на местный металлургический завод, где делают унитазы и… водку. По дороге дико замерзли, все-таки двадцатиградусный мороз давал о себе знать. Так что согревались той самой водкой. Вроде даже полегчало.

На концерте меня хватило на первые полчаса. Потом пошли в бар. Там мы обнаружили относительно сносный кофе. Через какое-то время к нам присоединились пиротехники. Каждый удачный эффект они отмечали коньяком. К концу концерта ребята были уже «волшебные». А предстоял еще концерт вечером и какой-то салют после него.

— Ну что, девчонки, как вам эта байда?

— Байда, она и есть байда.

— Миш, не приставай к девушкам. И потом, нам через десять минут опять взрывать.

— Ща, иду. Я к вам вчера не приставал? Все нормально? Я жениться не должен?

— Миш, перестань.

— Я хочу знать, все нормально?

— Все нормально.

Весь второй концерт мы просидели в баре. Не для того я уезжала из Москвы, чтобы слушать нашу попсу в Белгороде. За это время мы познакомились с барменшами. Они рассказали нам о своей жизни, спросили, как живут в Москве. Такой милый, не обязывающий диалог.

После концерта нас ждал прощальный банкет, после чего предстояло ехать в аэропорт. Через пять-шесть часов я буду в Москве, дома.

На банкете все было замечательно. Многие позволили себе расслабиться. Мы подошли к столу. Шоу-балет и один певец среднего эшелона уже были «плюшевыми». За пятнадцать минут они съели и выпили все, что было в зоне досягаемости. В разгар речи губернатора они дружно начали кричать: «Горько!» Мы с Катькой поняли, что нам здесь ловить нечего, и пошли путешествовать по залу.

— Слушай, там целый осетр лежит, а на него даже никто не смотрит.

— Это для губернатора со свитой. У него если не каждый день, то через день такая халява.

— А мы чем хуже? — Катька потащила меня к осетру. Можно? — спросила она у жены губернатора.

— Да, конечно. — Та отошла, пропустив нас к столу.

На ее фоне мы выглядели субтильными и бледными. Она, очевидно, решила накормить столичных журналистов, измученных работой и жизнью в шумном мегаполисе. Незаметно для самих себя мы разделали и съели почти всего осетра.

— Неудобно получилось.

— Да ладно, не каждый день такое случается.

Какой-то мужик из свиты губернатора с ужасом косился на нас. Нам было уже все равно. Мы томились в ожидании отъезда.

— Что-то еще написать надо. — Меня удручала перспектива предстоящей работы.

— Мне проще: «прогнусь» перед местными властями, и довольно.

— А мне-то надо в светскую хронику писать. Текст заказной в общем-то, но этого никто не должен понять.

— Что сложнее, — подытожила Катька.

— А что делать? Иначе Алина меня не то что в ссылку, на каторгу отправит.

— За что?

Я рассказала ей предысторию этой поездки. Катька задумалась.

— Это лечится. С трудом, но лечится.

— Оно мне надо?

— Но и терпеть не стоит.

— Мне, если честно, слегка не до этого. Я не собираюсь заниматься шапоклячеством и устраивать маленькую мстю. Ладно, пошли за вещами, дали отмашку.

Местный аэропорт представлял собой небольшой павильончик. Его работники, привыкшие к тихой, размеренной жизни, не без интереса смотрели на пеструю компанию москвичей. После банкета многие были навеселе, так что шума от нас тоже было много. Когда стали проходить контроль, одна певица догадалась сунуть довольно внушительный букет цветов в «рентген», предназначенный для просвечивания багажа. Букет застрял. Служащие махнули на нас рукой. Они лишь просили предъявить паспорт. Их интересовали страничка и штамп о московской прописке.

Долетели мы минут за сорок. Я даже вздремнула. В поездах высыпаться не получалось. Стук колес только раздражал. А в этот раз еще и спина заболела.

Вот самолет приземлился. Все облегченно вздохнули. Наша разношерстная толпа высыпала во Внукове. Было ощущение, что все вымерло. У лотков с сувенирами не наблюдалось продавцов. Куда-то разбежались и без того малочисленные пассажиры. Не было даже милиции. Как только мы подошли к дверям, зал снова заполнился людьми.

В аэропорту меня ждал Морозов. Почти всю дорогу мы молчали. Поддерживать разговор не было сил. Дома, едва я отдышалась, он положил передо мной Ритину статью.

— Что это?

— Ты же читал.

— Это твоя затея?

— Нет.

— Неужели?

— А зачем мне это надо? Самоутверждаться за твой счет — глупо.

— Почему же? Это такая реклама. Теперь все знают, кто любовница Андрея Морозова. Теперь ты почти все двери сможешь открыть.

— Морозов, ты не выспался. Во-первых, если мне что-то очень надо, я открою любые двери и без твоего имени. Ты это прекрасно знаешь. Во-вторых, твои поклонницы мне теперь прохода не дадут, а та чокнутая точно что-то придумает. Да и мои коллеги одолеют. Раньше знали, что у нас просто хорошие отношения, спрашивали о премьерах или курьезах. Теперь начнутся интимные вопросы. Я-то эту публику знаю.

— А Рите это зачем было надо?

— Это не объяснить. Так уж она устроена. Светский репортер — это диагноз. Она знала, на что шла, что наши отношения окажутся под угрозой, но все равно сделала это.

Морозов все еще раздумывал, не зная, верить мне или нет.

— Давай завтра решим все вопросы. Я устала и хочу спать. Время позднее.

— Скорее раннее.

У меня почти не осталось сил. Даже для того чтобы раздеться и умыться, привести себя в порядок после дороги, пришлось приложить максимум усилий. Я еле дошла до кровати, упала и тут же заснула.

Морозов уехал с утра по делам. Полдня я пыталась отоспаться. Ближе к вечеру засела за текст. Написала пару строчек. Дальше дело не двигалось. Решила, что любимая музыка поможет одолеть муки творчества. Поставила Фицджеральд. Дописала абзац. Перебрала всю фонотеку. Дело не клеилось. И тут я нашла кассету группы, у которой пять лет назад была администратором. Под взрывные ритмы рок-н-ролла мозги зашевелились, слова стали складываться в предложения. Последняя фраза. Изящный финал. Все.

Ехать в редакцию не хотелось. Я отправила текст по почте. Место для него было оставлено, и материал пошел в номер. Можно было расслабиться. Но почувствовать себя абсолютно счастливым человеком мне не дал телефон.

— Привет, это Игорь Андреев.

— Привет.

— Как дела?

— Ничего. Кручусь, как могу. Ночью из командировки вернулась.

— Морозов, говорят, свой проект задумал.

— А что?

— Но он же у меня должен играть.

— Стоп. Ты его кинул, ввел Антонова, никому ничего не сказав. Да еще наплел что-то про финансовую несостоятельность спонсоров. Я, конечно, понимаю: против Михалыча не попрешь.

— Откуда ты знаешь про Михалыча?

— От верблюда. У нас длинные руки. Но должна тебе сказать: так не делают. Мы расставили все точки над i. Теперь каждый занимается своим делом.

— Ты тоже принимаешь участие в проекте Морозова?

— Я обязана давать тебе отчет? Я не понимаю смысла нашего разговора. Ты хочешь у меня выведать подробности?

— Я хочу, чтобы ты уговорила Морозова вернуться в мой проект.

— Это тебе с ним надо разговаривать, а не со мной.

— Ты же понимаешь, что разговора не получится. А ты ненавязчиво за ужином…

— С чего ты взял?

— Прессу читаю.

— С каких это пор ты веришь прессе? Просто чудеса в решете.

— Этой прессе я верю.

— Неужели? Уж не твой ли это заказ?

Ответа не последовало.

— Ты меня слышишь?

— Мой.

— С этого места поподробнее.

— Я тоже не обязан перед тобой отчитываться. Или он возвращается в мой проект, или я не дам ему снимать фильм.

— Даже так? А что с Антоновым?

— Он в Штатах. Надолго. Проект встал, а время идет. Ты же понимаешь, что все упирается в деньги.

— Значит, так, я скажу Морозову о нашем разговоре, но окончательное слово за ним. Я давить на него не буду. Он сам в состоянии принять решение.

Я положила трубку. Надо сказать Морозову, чтобы срочно вызванивал Ганса и запускался. А то будет нам всем опаньки. Если уж Андреев открыто говорит о тех подлянках, которые он затеял, что он выкинет за спиной? А может, он хочет заставить нас занервничать и выйти из игры? С него станется.

Разговор с Андреевым выбил из равновесия, это естественно. Я никак не могла собраться с мыслями, понять, что же делать дальше.

В раздумьях подошла к окну. На улице бушевал снегопад. Прохожие спешили укрыться от разгулявшейся непогоды. Ветра вроде бы не было, уже хорошо.

На дорожке у подъезда сидели кошка и кот — любовь. Им было наплевать на обезумевшую погоду. Она, маленькая, черная как уголек, выделявшаяся на снегу, льнула к огромному ярко-рыжему котяре. Я засмотрелась на них. Очевидно, почувствовав себя незаслуженно брошенным, откуда-то пришел мой Рыжий и стал тереться о ноги. Пришлось вслед за ним идти на кухню и кормить животное. Обеденное время — ничего не поделаешь.

В редакции царило оживление. В нашей комнате был накрыт стол. Кто-то прибегал, кто-то убегал.

— Что случилось? По какому поводу праздник?

— У меня сын родился! — сообщил Димка.

— Да ты что! Я же тебе говорила, что у тебя будет сын. Поздравляю!

— Спасибо. Проходи, садись.

— Как Светка?

— Хорошо. Все прошло удачно.

— Как наследника назовете?

— Андрей.

— Ну и славно.

Я сделала вид, что не заметила того, как это было сказано. Уже потом, когда все разошлись, Димка признался, что благодарен Морозову за то, что он появился на его пути. Наши отношения прошли проверку на прочность, но, несмотря ни на что, мы остались друзьями. То же произошло и со Светкой. После всех передряг он понял, как дорога ему эта женщина. Что ж, наверное, все это должно было случиться, чтобы мы узнали цену дружбе, любви, чтобы научились беречь свое счастье.

— С приездом, — Алина вошла незаметно, — как съездила?

— Спасибо, хорошо.

— Честно говоря, я от тебя другого ожидала. Это же записки путешественника, а мы на светскую хронику поставили.

— Как ни странно, скандалов не было, все вели себя прилично. Такая уж подобралась компания.

— Конечно, как рекламу себе делать — повод нашелся, да и герой подходящий.

— Ты о чем?

— А то ты не знаешь.

— И ты туда же. Я не собираюсь перед тобой оправдываться. Тем более ты не первая, кто об этом спрашивает. Язык уже болит.

— Но ведь ты же не станешь отрицать, что живешь с Морозовым?

— Не стану. Но это касается только нас.

— Это я к тому, что ты могла бы что-нибудь сочинить о поездке в Белгород.

— Это не ко мне. Я не Андерсен, чтобы сказки писать. Да и неприятности мне не нужны. И так забот хватает.

— Честная журналистка? Можно подумать… — Алина ухмыльнулась.

К чему она затеяла этот разговор, ни я, ни Димка не поняли. Ясно было одно: в дальнейшем надо быть аккуратнее, чтобы не попасться под горячую руку или, того хуже, под «репрессию». Я думала, как в этой ситуации пропихнуть «джинсовый» материал. То, что Алина будет пристально следить за деятельностью нашего отдела и особенно за моей — сомнений не вызывало. Но и деньги к Новому году не помешали бы. Вечный вопрос: что делать?

Вечером позвонил Морозов:

— Что нового?

— Звонил Андреев. Зовет тебя снова в свой проект.

— А почему об этом он говорит с тобой?

— Видишь ли, он заранее знает, что у вас разговора не получится, а я ненавязчиво за ужином смогу тебя уболтать.

— И откуда же у него сведения о наших отношениях?

— Из прессы, дорогой.

— Видишь, как все повернулось. Раньше надо было думать. Теперь разгребай все это.

— Повторяю еще раз, четко и внятно: я к этой публикации никакого отношения не имею. Более того, ее заказал Андреев.

— Зачем?!

— Чтобы ты занервничал, отвлекся от своего фильма на эту лабуду.

— Но ведь писала твоя подруга.

— Бывшая подруга. Не думаю, что нам теперь удастся сохранить прежние отношения. Более того, Андреев сказал, что в случае отказа он не даст тебе снимать кино.

— Вот поганец! А откуда он узнал, что я снимаю кино?

— Я об этом говорила только Гансу.

— Понятно. А что с Антоновым? Ведь из-за него я остался не у дел.

— Он в Штатах, по словам Андреева, надолго.

— А что же Игорь так суетится?

— Очевидно, надо запускаться, время идет. А Антонов вильнул хвостом, и делай что хочешь. А Михалыч церемониться не станет, ты знаешь.

— И что ты предлагаешь?

— Прищучим Андреева.

— Как?

— Его же методом.

— Заказной текст в прессе?

— Надо будет доступно объяснить, что они с Михалычем не святые. Иногда случается, что в номер ставить нечего. Пусть они теперь нервничают.

— Не связывайся с Михалычем. В лучшем случае будешь опровержение писать.

— Может, еще и не придется ничего писать. Главное — намекнуть, что тебе кое-что известно.

— Как знаешь. Кстати, у прессы есть еще один повод порезвиться. В конце недели вручение премии. Приглашение на два лица.

— Пойдем вместе?

— Конечно. Теперь-то чего?

— Теперь, наверное, будут смаковать развитие отношений и наряды.

— Разве вас, журналюг, поймешь.

— И не пытайся. Ты Гансу по поводу своего проекта звонил?

— Завтра собирался. Он как раз приезжает.

— Хорошо, созвонимся.

— Целую, пока.

— Пока.

Как же я устала от этих нудных, утомительных разговоров с редакторами, бестолковыми заказчиками! Вроде бы все так просто и понятно, дальше некуда. Но почему-то люди предпочитают усложнять жизнь и себе, и, что самое неприятное, — окружающим. Как иногда хотелось бросить все! Но потом я понимала, что больше ничем я заниматься не хочу. А главное — не могу. Да и не умею.

В один из таких дней, рискуя остаться «без крыши», я поехала к Толику и Анюте, моим давним «кровельщикам». Другого варианта вернуться к нормальному существованию в нашей несуразной действительности у меня просто не было.

— Ырка! Проходи. У нас тут небольшая туса. Это Вовка, это Маша, — представила гостей Анюта, — а это — та самая Ырка-журналюга, чьи записные книжки мы вам иногда цитируем, — щебетала она. Я как-то сразу ощутила свою значимость, стала на сантиметр выше. Меня цитируют! Живой классик, блин!..

— Не люблю я журналистов. Вечно суют свой нос, куда их не просят, — отозвался Вовка.

— А куда надо?

Он пробурчал что-то невнятное. Но больше меня не цеплял.

— Что у тебя нового? — поинтересовался Толик.

— На днях приехала из командировки. Шефиня отправила в ссылку. Приехала — получила по шапке. На этой почве была устроена масштабная «строительная компания».

— Дачу строишь?

— Если бы я строила дачу, всем бы жилось гораздо проще. Подчиненных и редакторов других изданий, с которыми сотрудничаю. В колонну по двое.

— Глядя на тебя, не скажешь.

— Многие «ведутся». Но внешность часто бывает обманчива.

— Ты мне народ не пугай, — вступилась Анюта.

— Не собираюсь ни разу.

— Ладно, давайте по пиву, — прервал ее Толик, — все перемелется, не переживай. Они еще пожалеют, что с тобой связались.

Три часа пролетели незаметно. Я хотела уехать пораньше, но еще ни разу у меня не получалось приехать от них до полуночи. Иногда «зависали» так, что приходилось оставаться у них, бессовестно пользуясь гостеприимством. В этот раз я тоже осталась.

Утро наполнило комнату слишком ярким светом. Я пыталась сориентироваться во времени и пространстве. Потянулась за часами. Рядом с ними я увидела крокодила. Синего. С желтыми пузом и пятками. Вот где кошмар и ужас!

— Ребята, там крокодил, — сказала я вместо приветствия, зайдя на кухню.

— Зеленый?

— Желто-синий.

Вся компания дружно отправилась смотреть на невиданную рептилию, по пути отпуская шутки типа: «Это не мой, это алкашей с пятого этажа». Крокодилом невиданной окраски оказалась мягкая игрушка, упавшая с полки. История до сих пор гуляет в нашей компании как анекдот.

— Ладно, буду собираться.

— Посиди еще.

— Гости, не надоели ли вам хозяева? Ты хочешь, чтобы до этого дошло?

— Ты так редко у нас бываешь.

— Приезжайте сами ко мне.

— Тебя еще дома застать надо!

— Это верно. А что делать?

— Были рады тебя видеть.

— Взаимно.

В просторном театральном холле негде было повернуться. Такого количества звезд на квадратный метр я не видела давно. Встретила знакомых, которых не видела чуть ли не полгода. Каждая встреча сопровождалась восклицаниями: «Привет! Какие люди! Ну и куда же ты пропала?» Я с удовольствием общалась с Килеевым и Велесовым, примкнувшим к нашей компании. Там же я встретила Романа Медникова, который, конечно же, помнил, как я его «не узнала» и как Морозов объяснял мне, что это за «знакомое лицо». Медников смотрел, как я общаюсь с Морозовым, оценил, что за люди собрались в нашей компании, кто подходит к нам поздороваться… Смотрел и не понимал, почему я их всех знаю, меня знают многие, а его я и в тот раз не узнала, и сейчас не обращаю на его персону внимания, несмотря на звания и регалии. Он прошел со своей спутницей мимо нашей компании, как мне показалось, нарочито медленно. Но я не стала на этом зацикливаться. Наш разговор потек своим чередом. Морозов вспомнил очередной анекдот. У него было хорошее настроение. Он блистал. Но было едва заметно, что он нервничает.

— Не переживай. Премия будет твоей. — Я попыталась его отвлечь.

— Неужели?

— Спорим на десять долларов?

— Легко!

Тут к нему кто-то подошел, Морозов поздоровался с новым собеседником, и разговор снова вернулся в прежнее русло — Морозов стал развлекать компанию шутками-прибаутками.

Через какое-то время народ потянулся в зал. Церемония награждения, как правило, — зрелище долгое и утомительное. Редко кому удавалось придумать неожиданный сценарный ход, чтобы как-то разбавить официоз. Все было, как всегда: вскрывали конверт, объявляли сначала претендентов на награду, потом — имена победителей. Двухметровые манекенщицы выносили цветы и статуэтки. Когда объявили «нашу» номинацию, Морозов вытянулся как струна. Вскрыли конверт. Мне показалось, прошла вечность. Я смотрела то на сцену, то на Морозова.

— Премия вручается… Андрею Морозову!

Он шел на негнущихся ногах, и казалось, сам не верил в происходящее. Как будто это было для него полнейшей неожиданностью.

Он не поднялся на сцену — он влетел. Подошел к микрофону, принял подарки, поцеловал дарительнице руки.

— Спасибо всем! Это было ожидаемо, но в то же время неожиданно. Спасибо…

Его, как и всех, одарили цветами и фигуркой девушки-птицы. Окрыленный, он вернулся на место.

— Ну, что я тебе говорила?

— Да, ты оказалась права.

— С тебя десять баксов.

— Какая ты, однако.

— Долг платежом страшен.

— Потом.

— Что значит «потом»?

— Ты хочешь, чтобы появилась фотография, где я даю тебе деньги, и статья о том, что это благодарность за премию?

— Морозов, это паранойя!

— С кем поведешься. Смотри, сколько фотографов вокруг вьется.

— Ладно, уговорил.

После церемонии все поехали на банкет в ресторан, находившийся недалеко от дома Морозова. В принципе можно потом даже не тратиться на машину. Все было как-то на удивление легко и радостно. После праздничного банкета мы, поплутав дворами, за пятнадцать минут дошли до дома Морозова.

Утро началось с того, что заверещал мобильник. Было пол-одиннадцатого.

— Извини, что на мобильный. Я никак не могу тебя застать. — Звонила Алина.

— Ничего.

— Можешь к часу подъехать в редакцию?

— Да, а что?

— Надо утрясти кое-какие формальности по продлению договора.

— Хорошо, я часа через два буду.

Я положила трубку и стала собираться.

— Ты куда? — спросил Морозов.

— В редакцию. Договор надо продлить. Теперь же везде договорная система.

— Слушай, я хотел у тебя спросить, да все забывал: можешь поработать писателем? — Морозов курил, стоя спиной к окну.

— В смысле?

— Мои друзья открывают ресторан. Как ты понимаешь, надо грамотно организовать презентацию, рекламную кампанию, — уточнил Морозов, видя мое замешательство. — Ты согласна? Мне завтра им звонить?

— Хорошо. Мне надо будет с ними поговорить, понять, что они хотят, какими деньгами располагают и что «светит» мне.

— Не вопрос.

Нашу беседу прервал звонок в дверь.

— Ты кого-то ждешь?

— Нет.

Мы оба были в замешательстве. Во-первых, немного расслабленные с утра, во-вторых, мы были в домашней одежде. А точнее, по большей части без нее. Пришлось срочно облачаться хотя бы в халат.

Морозов пошел открывать. Сначала было слышно, как он переговаривается через дверь. Потом клацнул замок. Женский визгливый голос заполнил прихожую. Мне показалось, я где-то его слышала.

— Я хотел бы получить внятные объяснения.

— Нет, это ты мне объясни! Объясни, почему ты до сих пор живешь с этой козой?!

Морозова надо было выручать. Да и женское любопытство не давало усидеть на месте: что же там происходит и кто эта незваная гостья?

— А, вот и ты! Я же тебя предупреждала, чтобы ты оставила его в покое. Он мой, слышишь, мой!

— Во-первых, кто вы? А во-вторых, на каких основаниях…

— Кто я?! Да я тебе сейчас покажу, коза брянская, кто я! Думаешь, я тебе позволю его у меня забрать?

Только тут я заметила стоявший у двери огромный баул. Ни мне, ни Морозову он не принадлежал. Так она еще и с вещами явилась! Только этого не хватало.

— Это ваше? — придя в себя, спросила я.

— Да.

— И что это значит?

— Я решила переехать к нему. А ты сейчас отсюда быстренько уберешься и раз и навсегда забудешь сюда дорогу. — В ее глазах блеснул нехороший огонек. Я видела его у пациентов Кащенко, когда делала репортаж оттуда. Мне стало не по себе. Если она их «клиентка» — дело труба. Любое слово, любое движение могут спровоцировать неадекватную реакцию.

Морозов не знал, как разрулить эту ситуацию. Он явно не был готов к такому вторжению.

— Кофе хотите? — неожиданно спросил он, чем в общем-то спас ситуацию.

— Хочу, — кокетливо ответила она.

— Проходите на кухню.

Она пошла, сверкая глазами и озираясь по сторонам.

— Я сейчас заговорю ей зубы, а потом мы ее выкурим. В крайнем случае вызовем милицию.

Мы с Морозовым остались в коридоре и на ходу обсуждали, как избавиться от неожиданной визитерши.

— Во-первых, это надолго. Во-вторых, боюсь, в этом случае надо «скорую» вызывать.

— Да хоть Службу спасения! На фига мне такой подарок?

— Андрюша, солнышко, ты идешь? — послышалось из кухни.

— Иду.

— Слушай, а может, ты от меня что-то скрываешь? Может, она не сумасшедшая поклонница? Может, я чего-то не знаю?

— И кому из вас надо вызывать «скорую»? Тебя иногда невозможно несет. Ты хоть сама понимаешь, что говоришь?

— Ладно, иди очаровывай.

— А ты?

— Вообще-то, по-хорошему, мне надо собираться в редакцию. Подписание договора — вещь ответственная. Да и не стоит мне сейчас портить отношения с Алиной.

Ситуацию спас очень вовремя позвонивший Валера Килеев. Поговорив с ним, Морозов обратился к странной визитерше:

— Видите ли, выяснилось, что послезавтра мы уезжаем на месяц на гастроли. Думаю, нам стоит отложить этот разговор и, разумеется, ваш переезд. А пока возвращайтесь домой.

Он чувствовал себя неуютно, постоянно запахивая халат все глубже и пряча ноги под стол. Он не привык показываться перед посторонним в «разобранном виде» и оттого не мог сосредоточиться. Морозов старался не смотреть на гостью, отводил от нее взгляд и рассматривал кухонную плитку.

— Ты лжешь! Это неправда! Ты играешь в спектаклях в Москве и не можешь уехать. Меня не обманешь! Думаешь, я ничего не знаю?!

— Но существуют два состава. В таком случае один уезжает на гастроли, другой остается в Москве.

— Я вам… тебе позвоню. — Кажется, она поверила.

Морозов еле выпроводил ее. Мы облегченно вздохнули.

— Но как ты теперь будешь ездить в театр? Не ровён час — столкнетесь. Она же тебя просто «пасет». Ее способностям может позавидовать любой агент «наружки».

— Что-нибудь придумаю. Ты не опаздываешь?

— Вроде бы нет.

Мы быстро что-то перекусили, собрались, и каждый поехал по своим делам. Морозов довез меня до метро. Морозный декабрьский воздух щипал лицо. Уже ощущалось преддверие Нового года. Праздничная атмосфера окутала город и действовала расслабляюще, не давая сосредоточиться на делах, хотя оставалось еще две недели до тридцать первого. Наиболее практичные люди уже погрузились в предпраздничные хлопоты.

В редакцию я забежала буквально на полчаса, подписала все бумаги, перекинулась рабочими фразами с коллегами и понеслась дальше. Должна же я оправдывать свое прозвище Шаровая Молния.

У Морозова вечером были съемки. Так что если он приедет, то не раньше двенадцати. Потом перезвонил и сказал, что будет на площадке до упора, так что приедет не раньше двух. Я набрала Анютин номер. В последнее время мы как-то особо сдружились, хотя и раньше были не чужими. Так бывает: наступает период, когда именно с этим человеком ты общаешься больше, чем с кем-либо, именно теперь у вас находятся общие темы для разговоров, общие интересы, именно сейчас вы помогаете друг другу и доверяете больше, чем кому-либо. Хотя круг близких друзей и так невелик, кажется, что именно теперь этот человек поймет тебя лучше, чем кто-либо, поможет и подскажет, как жить дальше, примет тебя такой, какая ты есть.

— Я хотела бы заехать к вам на неделе. Как ты на это смотришь?

— Да приезжай хоть завтра, — радостно заявила Анюта.

— Ладно. Но я предварительно позвоню. Ты же понимаешь.

— Я все понимаю.

— Я вас обнимаю. Привет Толику.

— Обязательно.

Мы поговорили еще какое-то время и договорились, что я завтра приеду, если не случится каких-нибудь непредвиденных авралов. Положив трубку, я занялась домашними делами, которых за эти дни накопилось невпроворот.

Вечером Морозов приехал уставший и раздраженный.

— У тебя все нормально?

— Все, — непривычно резко ответил он.

— Есть хочешь?

— Уже нет.

— Ты можешь разговаривать со мной иначе?

— Я нормально разговариваю.

— Послушай, у меня тоже бывают сложные времена и загруз по самое не могу. Но мне тогда…

— Лучше не попадаться под руку. Знаю. Так что не задавай мне, пожалуйста, глупых вопросов из серии «Что случилось?» и «О чем ты сейчас думаешь?».

Я вздрогнула. Вот оно, началось.

— Захочешь есть, дорогу на кухню знаешь. Я пошла спать.

Мне надоел этот тупой, бессмысленный диалог. Любой вопрос воспринимался в штыки. Пусть уж лучше побудет наедине с собой. Может, что-нибудь умное придумает.

— Тебе завтра вставать? — спросила я, когда Морозов через какое-то время пришел ко мне и юркнул под одеяло.

— Да, в восемь. Кстати, мне еще попадались публикации о юбилее вашей газеты.

— Что пишут?

— Светская хроника почти всегда ссылалась на твою подругу. Правда, в конце оговаривалось, что до Андрея Морозова не дозвонились, поэтому оставляют этот факт без комментариев.

— И что ты на это скажешь?

— Хорошая реклама. Кстати, завтра надо будет встретиться с Вадимом.

— По поводу?

— Ресторанной кампании. Помнишь, я тебе говорил?

— Обязательно завтра?

— Да. В пять в театре.

— Почему в театре?

— Потому что завтра у меня спектакль и на разъезды времени особо нет. А сроки уже поджимают.

— Хорошо. — Я закрыла глаза и мгновенно заснула.

Утром я пыталась восстановить хронологию происшедшего. Пыталась сложить все в одну картинку, но не всегда получалось. День прошел в общем-то бестолково. То ли от вчерашнего «вторжения», то ли от ворчалок Морозова, до сих пор ощущалась какая-то подавленность и усталость. А может, просто погода менялась. Надо было собираться. Предстояла встреча с Вадимом, и я наконец должна была для себя решить: соглашаться мне с ним работать или нет. И чего я согласилась на эту кампанию с друзьями Морозова? С другой стороны, чего я психую? Можно подумать, первый раз такими вещами занимаюсь.

Весь день я слонялась по квартире, не находя сил заняться чем-либо. А если за что-то и бралась, все валилось из рук, так что я решила бросить эту затею и продолжала балбесничать.

Приложив невероятные усилия, я заставила себя собраться и выйти на улицу, где безумствовал снегопад и уже разливались сумерки.

Морозов был в театре. Как всегда, точен и собран. Было видно, что он устал. Хотя люди непосвященные принимали эту «заторможенность» за вальяжность.

— Сейчас подойдет Вадим. Он предупредил, что может задержаться. А вот и он.

Морозов представил нас друг другу, после чего повел какими-то неведомыми закоулками в театральный буфет. Мужчины решили пообедать. Мне есть не хотелось. Я ограничилась кофе, как меня ни уговаривали.

Вадим не был глянцевым красавцем, он обладал совершенно непримечательной внешностью. Есть такие люди — вроде нет ничего особенного, а общее сочетание черт лица, мимики, выражения глаз делают их неотразимыми, запоминающимися.

Средний рост, обычное телосложение не выделяли Вадима из толпы. Светло-русые, скорее даже пепельные, волосы обрамляли круглое лицо. Чуть опущенный книзу кончик носа, словно капля, с широкими крыльями и серые глаза — совершенно обычная внешность. Но было в нем что-то, притягивавшее взгляд. Он держался просто и естественно, что, безусловно, располагало собеседника. Не будучи актером, он умело играл голосом: менял тембр и интонации. Я наблюдала за Вадимом, Морозов — за мной. Вадим пытался оценить, какое впечатление он произвел на меня и не является ли Морозов его соперником. Похоже, что все мы играли в какую-то игру и никто толком не знал правил, вернее, каждый трактовал их как хотел.

Вадим довольно четко обрисовал перспективы своего будущего заведения и мои задачи. Дополнительных вопросов практически не потребовалось. Да и о цене мы договорились почти сразу. «Вменяемость» заказчика меня искренне радовала. Но что-то было не так.

Я долго не могла понять, в чем причина какого-то необъяснимого дискомфорта при общении с этим Вадимом. Потом неожиданно поняла. Наверное, я боялась себе в этом признаться и гнала эту мысль от себя. Впервые за время нашего знакомства с Морозовым я поняла, что могу изменить ему. Я вздрогнула лишь от мысли об этом и тут же попыталась ее прогнать. Было поздно. Вадим «поймал волну».

— Наверное, будет лучше, если вы подъедете к нам в офис ближе к концу недели. Я подготовлю недостающую информацию.

— Если у меня будут вопросы, я позвоню. Сначала постараюсь освоиться с тем, что есть.

Он не был хорош собой, как Морозов, не обладал его гипнотическими способностями. Возможно, в другой ситуации, например, встретив Вадима на улице, я бы его просто не заметила. Но сейчас происходило что-то невероятное.

Нас с Морозовым связывало многое. Слишком многое. Порой мы уставали друг от друга, но через какое-то время опять были вместе. Этот человек ворвался в мою жизнь, круто изменив ее. Он многое дал мне. Те, кто давно меня не видел, говорили, что я изменилась. Что же теперь будет? Что мне с этим делать?

Вадим не сводил с меня глаз. Морозов то ли не замечал этого, то ли делал вид, что не замечает. «Что же будет потом?» — этот вопрос не давал покоя. Я старалась даже не думать о том, что будет, если мы расстанемся, поэтому делала все возможное, чтобы не провоцировать Вадима на слишком откровенные знаки внимания. Конечно, он мог не знать о наших отношениях с Морозовым. А если и знает… Я пыталась убедить себя, что мне не нужен роман с ним. Ведь все только-только наладилось. Что-то радикально менять я была просто не готова. И в общем-то боялась. Почему всегда все так некстати? Я гнала от себя эти мысли. Было странно и страшно одновременно. И казалось, выхода нет. Это угнетало еще больше.

Через час мы распрощались.

Мне почему-то вспомнились мои первые заказчики. Тогда все было в новинку, многого я не знала и не умела. Наверное, поэтому зачастую все тогда шло наперекосяк.

Первые мои клиенты были очень своеобразные. Творцы, поглощенные процессом, не интересующиеся ничем другим, словно, кроме работы, не существует вовсе ничего. Все было подчинено Идее, Великому Замыслу, которому надо следовать неукоснительно и всеми силами претворять в жизнь. Объяснить, что я не работаю за идею, даже очень хорошую, мне удалось не сразу. К тому же это были знакомые сестры, а своим отказывать труднее всего. Но тогда я еще не предполагала, во что вляпалась. Это был детский спектакль. Мюзикл. Тогда они еще не шли на каждом углу, и мало кто знал, с чем это едят. Режиссер, понятное дело, был весь в творчестве и мало чем мог мне помочь, но чем занимался директор — я так и не поняла. Похоже, этого не знал никто.

Мы с сестрой придумали гениальный ход. Но эти малахольные творцы все испортили. Причем в последний момент. Как и любая сказка, наш спектакль заканчивался свадьбой, а актер, играющий главную роль, собрался жениться. Мы уговорили молодых расписаться утром в день премьеры, а перед спектаклем об этом объявить зрителям и посвятить спектакль молодоженам. Несмотря на непростой характер невесты, у нас получилось ее уломать. Но накануне премьеры я узнала, что спектакль отменяется, потому что, по словам директора, было продано мало билетов. В общем, та еще сказка! Сделать былью нам ее, к сожалению, не удалось. И, несмотря на эти мытарства, три материала все-таки вышло. Потом я сказала ребятам «до свидания» и стала заниматься своими делами. Они не предъявляли претензий, вроде даже все поняли. В общем, расстались без эксцессов.

Где-то через полтора года они объявились снова с восклицаниями: «Ну куда же ты пропала?» На этот раз они даже были готовы платить нормальные деньги. Я приехала на переговоры. Начался бестолковый торг, суть которого я, наверное, никогда не смогу понять.

— На какую сумму ты рассчитываешь?

— Давайте начнем с того, сколько вы готовы платить.

— Нет, назови свою цену.

— Если я назову двадцать тысяч гринов, вам же легче не станет. Вы же рассчитывали, какие деньги готовы заплатить. Есть определенная «вилка» цен.

И так десять минут. Я не выдержала первой. Но была та еще картина. Из серии: «За три копейки не буду, а за четыре — буду». Потом мы составили список изданий, в которых реально было бы разместить материалы. Я указала расценки, о которых мне было известно, рассказала о таком взаимовыгодном виде сотрудничества, как договор об информационном спонсорстве. В общем, был составлен бизнес-план, который в принципе оплачивается отдельно. Я положила эту распечатку на стол директору.

— Вот расценки. Посмотрите, готовы ли вы по ним работать. Надумаете — позвоните.

Звонят до сих пор.

Следующие заказчики тоже выпускали детский спектакль. И тоже меня «сосватали» знакомые. Я до сих пор думаю: за что мне все это? А может, через этот дурдом все-таки надо было пройти…

Экзальтированная дама постбальзаковского возраста руководила этим предприятием. Одинокая дама предклимактерического периода. Несостоявшаяся актриса. В общем, умри все живое. До этого театр выпустил три спектакля, своего помещения в центре не имел, а офис находился на краю географии. Так и хотелось спросить: а время там московское? Все суетились, создавая видимость работы, но при этом никто ничего не делал. И каждый раз я выслушивала жалобы о том, что все только и хотят всё развалить. Если я звонила, чтобы уточнить какую-то мелочь, выслушивала тираду минут на десять. Она, казалось, лучше меня знает, что и как мне надо делать, кому и когда звонить, как и что писать. По ее логике, позвони я в редакции, театральные критики вереницей потянулись бы на спектакль, а уж телевизионщики сами вставали бы в очередь. Объяснить ей, что спектакль «продать» практически невозможно, было нереально.

— У вас в спектакле нет звезд, нет интриги и скандала. За что зацепиться?

— Но ведь спектакль такой многогранный! И зачем обязательно устраивать скандал?

— Чтобы об этом написали.

— Это же детский спектакль. В конце концов, президент обозначил детское и юношеское направление как одно из самых приоритетных. А на деле — все по-прежнему.

— Гонорары мне тоже президент будет выплачивать?

— А это здесь при чем?

— При том. Если я приношу «горячий» материал, он оплачивается дороже. А театральные рецензии сейчас мало кому нужны. Разве что в специализированных изданиях.

— Ужасное время!

Правда, со мной был заключен договор на месяц. Все, как у больших. Когда срок моих полномочий подошел к концу, я облегченно вздохнула. Но не тут-то было! Мне поведали, что объем выполненной мной работы недостаточен для выплаты гонорара. К тому же они — бюджетная организация, и при любой проверке неприятности им гарантированы. Причем деньги мне должны были выплатить просто смешные. Начав говорить о моем безответственном подходе к делу, шефиня принялась мне рассказывать, что я получаю больше, чем она, не делая при этом практически ничего. Я, как могла, попыталась объяснить, что не стоит так откровенно вешать мне на уши спагетти. Не для того они у меня, уши то есть, существуют. Не подействовало. Потом дошло до смешного. Бухгалтер стала рассказывать, что входит в мои обязанности и каким образом они должны выполняться! Оказывается, в рекламе у нас все доки. Только непонятно, зачем сдернули меня…

Пришлось проваландаться еще месяц. К счастью, время пролетело незаметно. Я уже прикидывала, на что потрачу деньги, но… мне было суждено их получить только через три месяца!

Потом, наверное, через год, когда я уже немного разобралась, что к чему, нарисовались престранные заказчики. Между собой мы их звали «японцы», поскольку они имели непосредственное отношение к японской кухне — наши смекалистые ребята на волне популярности суси и сасими организовали сеть ресторанов с кухней Страны восходящего солнца. Меня сначала попросили пристроить несколько текстов об их детище в центральной прессе, но ребята явно не просчитали бюджет. Тогда передо мной поставили еще более невыполнимую на ту пору задачу — написать для шефа доклад. О том, что я понятия не имею, как это делается, не могло быть и речи.

— Напиши минут на пятнадцать. Еще лучше — на полчаса.

— А сколько это будет в страницах?

— Кто ж его знает?

— И на какую тему?

— Давай вместе подумаем… Например, так: проблематика развития сетевого ресторанного бизнеса на примере компании… далее по тексту.

Мы набросали тезисы. Получалось негусто.

— Ты звони, если что.

— Конечно.

Дома я попыталась соорудить что-то более-менее читабельное. Поскольку этим видом творчества я занималась в свободное от работы время, а именно — ночью, получалось не так чтобы. Полазила в Интернете, скачав оттуда всю возможную информацию о японской кухне. В голове замельтешило от названий, которые преследовали меня неотступно. И уж совсем не было никакого спасения от неблагозвучного для нашего уха названия «сукияки». Ну что ты будешь делать?

Позвонила Анюте в надежде, что та еще не забыла, чему ее учили на экономическом факультете, и хоть какую-то часть работы удастся завершить. Она сначала долго выясняла, зачем мне это надо, а потом засыпала мудреными терминами, воспринимать которые во втором часу ночи было выше моих сил. Но тем не менее что-то стало вырисовываться. Я уже отличала франшизу от тендера, что несомненно было неслыханным прогрессом. Потихоньку я наклепала текст на пять страниц. Много это или мало? Посмотрю завтра. Сегодня уже пальцы заплетаются и компьютер не успевает подчеркивать опечатки. И даже лениться было «в лом».

На следующий день я обнаружила электронное послание от Анюты. В графе «ТЕМА» значилось: Фудзияма. «Издевается, паразитка!» — подумала я, но, прочитав этот шедевр, в корне поменяла отношение к отправительнице. На экране красовались стройные ряды строф:

Это сразу подняло настроение и напомнило о том, что жизнь прекрасна. И это удивительно. Я промучилась еще какое-то время и решила опытным путем выяснить, сколько минут я уже наработала. Прочитала написанное вслух. Получилось что-то около семи минут. Этакий полуфабрикат. Позвонила «японцам» и попросила добавить фактуры. Сам Шеф и его непроницаемый Зам удостоили меня аудиенции. Примерно полчаса они рассказывали мне о принципах работы компании и о ее достижениях, о перспективах развития и сотрудничестве с зарубежными партнерами. Я поблагодарила и откланялась.

Еще две ночи я убила на написание будущего шедевра ораторского искусства. И, как ни странно, мне это начинало нравиться! В общем, куда девать таланты.

Днем я приехала в офис. Это было обычное, ничем не примечательное рабочее помещение: столы, компьютеры, журнальный столик, угловой диван. Но на подоконнике и в углу в напольной вазе красовалась икебана. На стене — развернутый веер с символом Японии — восходящим красным солнцем. Такой вот японский акцент. Комната была выкрашена в светло-бежевый цвет, что зрительно ее немного увеличивало. Стеклопакет глушил шум улицы, все-таки офис был в самом центре города. На столе Ильи — начальника рекламного отдела лежал навороченный ноутбук, «родной», японский. Аккуратными стопками высились бумаги. В углу у двери лежала еще не распечатанная стопка рекламных буклетов.

Следы бессонных ночей читались в моем блуждающем взгляде. Я отдала рукопись Илье.

Илья был типичным яппи [11]— он обожал все новейшее и супермодное. Это касалось и машины, и мобильника, и ноутбука. Оправа очков, костюм, обувь, портфель — все, как с рекламного плаката. Илья не стеснялся демонстрировать свое благополучие. Правда, сравнивая Ганса и Илью, можно было говорить о снобизме последнего. А может быть, Гансу просто незачем было передо мной рисоваться. Но и тот факт, что Илью коллеги за глаза звали Мозоль, говорил о многом. Его пристальный, оценивающий, буравящий взгляд не лучшим образом действовал на собеседника. К его внешнему виду нельзя было придраться, но меня почему-то до спазмов в желудке раздражало сочетание темных, почти черных волос и пронзительно голубых глаз. Было в этом что-то неестественное. С Ильей было трудно общаться из-за отсутствия чувства юмора. Вернее, оно у него было специфическим. Он не реагировал на намеки, на цитаты из фильмов, книг, анекдотов. Иногда так и хотелось сказать: «Смеяться здесь!» Он даже не улыбался — ухмылялся удачной шутке. Я ни разу не видела, чтобы он смеялся искренне, заразительно, как все люди. Мозоль есть Мозоль.

— Сейчас я человека отпущу и посмотрю.

— Хорошо. — Я села на диван.

— Это журналистка, она нам речь пишет, — представил меня Илья, очевидно, чтобы избежать неловкой паузы. Собеседники кивнули и расплылись в дежурной улыбке. Это были люди из тех, что не улыбаются. Не до этого. Слишком серьезные. Слишком много проблем. Захотелось схулиганить. Я процитировала рефрен «Фудзиямы», а потом почему-то сказала:

— Говорят, харакири — это не старинный японский обычай. Это средство от язвы.

Никто не знал, как реагировать.

Через какое-то время визитеры раскланялись и ушли. Мне показалось, что они мелко кланяются, по-японски. Наверное, все-таки показалось.

— Ты сегодня опять не выспалась? — спросил Илья.

— Не без этого. Я же с вами сотрудничаю в свободное от основной работы время, а у меня, как ты понимаешь, график ненормированный.

— Ладно, — Илья пробежал текст, — в общем-то все нормально. На какое время рассчитана речь?

— Минут на двадцать. Если паузы побольше делать, то и на полчаса хватит.

— Хорошо. Позвони мне дня через два, я отдам тебе деньги.

На том и расстались. Через два дня, как и было обещано, я получила свой гонорар и забыла обо всем, как о кошмарном сне.

Неприятные воспоминания подпортили настроение. Хотелось куда-нибудь поехать развеяться, и в то же время надо было побыть одной, разобраться с тем, что произошло. Я не до конца понимала, чего же я хочу. Чтобы разрешить эту дилемму и совместить несовместимое, я поехала к Анюте и Толику. Если хочешь праздника, он будет, хочешь «уйти в себя» — никто мешать не станет.

Как водится, собралась небольшая компания. Кто-то из друзей Толика принес посмотреть фильмы. Так, с пивом, сыром «Дор блю» и крабовым салатом мы просидели несколько часов. Фильмы оказались добротные, но не загрузные. Иначе мне сейчас было бы сложно их воспринимать.

Все складывалось как нельзя лучше, но в один момент вечер перестал быть добрым. «Без объявления войны», то есть без предупреждения, приехала еще одна парочка. Когда-то и я, и Анюта дружили с Настей. Мы были лучшими подругами, делились личными переживаниями и знали друг о друге практически все. Настя каждый раз знакомила нас с очередным бойфрендом, уверяя, что это тот самый единственный на всю жизнь. Причем он, как правило, был как бы ее фоном, поскольку Настя практически в любой ситуации тянула одеяло на себя.

Потом у каждой из нас с возрастом поменялись вкусы, привычки, появилась своя компания. Мы виделись реже, меньше рассказывали о себе, но все более редкие встречи с Настей оставляли каждый раз незабываемые впечатления.

К моменту ее появления заканчивался второй фильм. Она, выпив пива, начала что-то рассказывать. Те, кому финал картины был очевиден или просто надоело смотреть, ушли с Настей на кухню. Судя по хохоту, доносившемуся оттуда, обсуждение Настиных происшествий было бурным.

Мы с Анютой досматривали фильм. Я не знала, делиться ли с ней своими переживаниями по поводу Морозова. В конце концов все устаканится. Я потом сама об этом не вспомню. Но сейчас меня переполняли впечатления. И потом, раз у меня появились хоть малейшие сомнения по поводу наших отношений с Морозовым, все могло кончиться, причем в ближайшее время. Он не будет уговаривать и склеивать осколки. Просто уйдет. Исчезнет из моей жизни, переболеет в одиночестве и забудет. Мне стало от этой мысли не по себе. Что же делать? Решение проблемы настигло меня, как всегда, внезапно. Я решила отказаться от проекта, чтобы лишний раз не видеть и не слышать Вадима. Забыть о нем, а еще лучше даже не вспоминать, что этот человек когда-то появлялся в моей жизни. Просто скажу, что у меня много работы, что я устала… Что-нибудь придумаю.

Анюта не расспрашивала меня, хотя видела, что я не слежу за сюжетом, но вроде бы и смотрю кино. Она никогда не спрашивала меня о личной жизни, если только я сама не заводила разговора. При этом у нее было одно редкое и ценное качество — она умела хранить чужие секреты. И если я делилась с ней чем-то, то с уверенностью, что больше этого не узнает никто. Даже Толик.

По экрану побежали титры. Настолько мелкие, что читать их было бесполезно и бессмысленно.

— Я, наверное, буду собираться.

— Оставайся. Время позднее, — пыталась уговорить меня Анюта.

— Перестань. В час — в начале второго буду дома. Обычная ситуация.

— Как знаешь. Заезжай почаще. Мы всегда рады тебя видеть.

— Спасибо. Но вы тоже не пропадайте.

— Может, на праздники увидимся?

— Меня, возможно, не будет в Москве.

— Ну, удачи. Созвонимся.

— Хорошо. Толик, я поехала. Счастливо оставаться! — Я уже стояла одетая в прихожей и собиралась открыть дверь.

— Уже уходишь? Жаль. Ну пока. — Он вышел попрощаться из кухни.

— Пока.

На улице было безветренно. Шел снег. Изредка встречались запоздавшие прохожие. Я расслабилась, поскольку нашла выход из этой скользкой ситуации, не дававшей мне спокойно жить последние два дня. Может, это было не единственно правильное решение, но сразу стало безмятежно и легко на душе. Словно гора с плеч. Я не спеша шла по заснеженному засыпающему городу. Через час я буду дома, допишу статью о кофейнях и лягу спать. Все встало на свои места.

Морозов позвонил на следующий день. В голосе слышалось раздражение.

— Я не мог вчера тебя найти.

— Я поздно пришла. Заезжала к друзьям.

— А сказать об этом было слабо? Я полвторого вернулся, набрал тебе домой, ты еще не пришла.

— Ты мальчик не маленький, мог бы догадаться позвонить на мобильный.

— Я звонил, ты не подходила.

— Значит, телефон был в сумке. Было шумно, я его не слышала.

— Не к Вадиму ли ты ездила? Уж очень откровенно он тебя клеил.

— Мало ли кто меня клеит. Что ж мне, на всех внимание обращать? Я не понимаю твоего раздражения.

— Я тебе еще не надоел? Скажи. Будет трудно, но я уйду.

— Не говори ерунды.

— Но я же вижу…

— Ты просто устал.

— Кстати, он звонил. Спрашивал, какие нужны материалы, как у тебя продвигается работа.

— Я не буду ничего делать. Завтра же позвоню. Сегодня уже поздно.

— Он в это время еще на работе торчит. Раньше десяти не уходит. Кстати, а чего это вдруг ты решила отказаться от такой выгодной халтуры?

— У меня своих дел хватает. Просто не потяну.

— Но ты же согласилась. Так не делают, он же на тебя рассчитывал.

— Я переоценила свои силы.

— Здесь что-то не так.

— Мой внутренний голос поведал, что добром это не кончится.

— И как часто ты с ним разговариваешь?

— Постоянно. И представь себе, привыкла ему верить. У меня однажды был случай, когда один крендель попросил устроить ему пиар-кампанию. Сначала все вроде было хорошо, но потом этот деятель почему-то решил, что денег можно не платить. Или обойтись по минимуму. Я вовремя свинтила. Потому что потом он кинул всех по деньгам и поехал отдыхать в Штаты. Ясный перец, не на свои деньги. Его не только я мечтала четвертовать. Хотя я как раз пострадала меньше всех. А потом он заявился на одну тусу и на аукционе купил безделушку за три тысячи гринов. — Я выпалила эту тираду на одном дыхании.

— А при чем здесь Вадим?

— Ни при чем. Просто ощущения очень похожи. Я чувствую, что все прекрасно обойдутся без моего участия.

— Я ничего не понимаю.

— Андрей, я устала. Иногда, редактируя интервью, я уже путаю персонажей. Я мечтаю выспаться и устроить день лентяя. Неужели это так сложно понять? Я не хочу подводить твоих друзей, потому что не уверена в своих силах. Только и всего. Кстати, что у нас с Новым годом?

— Похоже, все накрылось. У меня до тридцатого работа.

— И что мы будем делать?

— Ничего. Поедем по Европам летом. А Новый год отметим у Килеевых на даче. Если ты, конечно, не против.

— Нет, конечно.

Я стояла у окна. Улицу освещали тускло мерцавшие фонари. В доме напротив в редких окнах горел свет. Тишину нарушали изредка проезжавшие машины, разрезая темноту ночи лучами фар. Вот-вот страна на две недели погрузится в праздничную кутерьму. Но я почему-то не ощущала атмосферы праздника. Казалось, что до этого еще далеко-далеко, что я еще все успею, что главное впереди.

Город утопал в сугробах. Снега в этом году выпало на удивление много, и как-то не верилось, что всего через несколько дней он станет прошлогодним.

2000–2002 гг.