Мишка Forever

- А тебе разрешат? У меня мама не очень любит, когда я свои книги даю кому-нибудь.

- И правильно, что не любит. Папа мой тоже, не очень-то. Но тебе, я думаю, разрешит. Во-первых, я тебе пообещал, а во-вторых, ты ему понравился, по-моему. Точно тебе говорю, Ил!

Я даже чуть краснею от удовольствия. Хочется, ах как хочется мне спросить Мишку, - а как я ему самому-то, - понравился? Но я лишь беру с полки "Заповедник Гоблинов", и протягиваю его Мишке.

- А ты это читал? Вот и возьми, обязательно прочитай, - вещь! Тут тоже про Дракона, и не только про него. А Дракон такой, знаешь... Не повезло ему, просидел миллион лет в камне, а вокруг него потом дела такие начались! И тигр ещё тоже, саблезубый... Миш, а Миш... - тихонько зову я.

- Чего, Илька? - так же тихонько отзывается Мишка.

- А можно я... можно мне с тобой... в общем, можно я с тобой дружить буду, а? - выговариваю, на конец-то я, у-уф-ф! И тут же тороплюсь ему всё сказать, раз уж решился: - Ты только не думай, я не навязываюсь, я понимаю, ты старше и вообще. Если нет, то ладно... Я понимаю. Но ты не думай, так-то я не плакса, я вообще, редко плачу, даже когда саблей мне, даже дед когда... Просто вчера... ну ты же сам всё видел, что случилось вчера со мной. Вот, а так я не плакса! И на лыжах я бы тебя научил, и купаться бы вместе на Урал ходили летом. А можно абонемент в бассейн взять, и не дорого вовсе. Ты бы мне приёмы показал, из самбо, ну и вообще, поучил бы меня чему-нибудь, - я же вижу, ты сильный и весёлый ты... За меня даже заступаться не надо, - ты не подумай, что я из-за этого! А я тебе совсем-совсем надоедать не буду, вот честно! А если нет, то нет, только ты сразу скажи, чтобы я не думал про себя, не придумывал чего-нибудь. А, Миш?

Мишка молча откладывает "Заповедник", молча притягивает меня к себе, молча обнимает, я молча утыкаюсь ему в грудь. Вот так вот мы какое-то время и стоим, - молча. А потом Мишка чуть отстраняется, поднимает мою голову, смотрит на меня близко-близко, и говорит:

- Всё можно! Тебе всё можно, Ил-Илья! Дружить со мной хочешь? Знаешь, если бы ты сказал мне, чтобы я больше не приходил к тебе... Ну конечно, я больше не пришёл бы, но хреново бы мне было. Не помер бы я, но так бы мне плохо тогда было, что не знаю даже, как! Дружить! Да ты знаешь, какой ты? Вот ты говоришь, что заступаться за тебя мне не надо. Да если кто на тебя хоть палец поднимет! Да пусть только кто-нибудь рискнёт, всю жизнь потом жалеть будет! У меня никогда друга младше меня не было, старше был, а младше нет. И я с тобой не потому хочу быть вместе, что мне за вчерашнее стыдно, ну что я вчера облажался, нет. Ну, может быть и из-за этого, но только сначала. А сейчас нет, - просто сейчас я вижу ведь, какой ты, Илька. А ты говоришь, - дружить! Это я тебя просить должен. Понял? Эх ты, самолётик...

В газах у меня начинает щипать, - а ещё говорил, что не плакса я. Но вот ни сколечко мне сейчас не стыдно, почему-то. А Мишка-то тоже кажись, - того, чуть сам не плачет. Ну, вообще! Как девчонки! Но мы не девчонки, мы два пацана, - просто такое дело...

- Мишка, Миша, а пойдём тогда сейчас с Корнетом погуляем, а? Давай? Снежки ему покидаем. Так просто, - побесимся, снег ведь какой! Чистый. А потом просто на улице посидим, поболтаем.

- Да нет уж, Ил, не получится. С Корнетом уже папа погулял или Олька. Да и мне уже скоро домой надо, - черчение у меня, забыл? А Корнет никуда не денется, наиграешься ещё. Давай лучше у тебя немного посидим ещё, можно?

- Да конечно, что ж ты спрашиваешь!

И мы сидим, и я рассказываю Мишке про себя, - всё-всё рассказываю. Даже про то, про что я и маме то не рассказывал. Как я, например, в "Горном Ущелье" летом, ну лагерь у нас такой, пионерский, ну вот, как я там испугался, когда мы по скалам лазили. А я вообще высоты боюсь, только не говорю никому, а Мишке вот рассказал, надо же! И про то, как мы с Рыжковым водой из брызгалок у него в подъезде обливались, да мужика какого-то и облили, а он меня поймал и в домоуправление притащил. Дурак он, Ил, - подумаешь, брызгалки! Дурак-то он, Мишка, дурак, да только он начальником каким-то оказался. А Рыжков сначала удрал, а потом, когда увидел, что меня в домоуправление волокут, так тоже туда припёрся, не бросил меня. А штраф, - прикинь, десятка целая, - только Вовке, почему-то пришёл! А он молчал, и даже вот совсем ничегошеньки своим не сказал, - ну, что не один был. Представляешь? Молодчина он, Вовка твой! Да он-то молодчина, это ежу ясно, а мне-то каково? А ты меня с ним познакомишь, Илька? С Вовкой? Конечно, только он хитрый очень, я ж тебе говорил, так ты с ним, Миш, никогда лучше ни во что не играй, ни в карты там, вообще ни во что. А плавает он хуже, чем я! А что, может нам и правда в бассейн абонементы взять? Сколько ты говоришь, он стоит? Трояк в месяц. Фигня! А бассейн у нас классный, на Центральном, знаешь? Да, я знаю, мы там с секцией бывали, - зачёты по плаванию сдавали. Вот так вот! Самбистов, значит, в бассейн водят, а нас ни шиша! Завтра надо у Портоса, - ну, тренера нашего, Сергея Владимировича, мы так зовём, - так вот, надо будет у него спросить, а почему нас в бассейн не водят? А там ведь и вышки ещё есть, Илья. Как ты насчёт вышки, а? Да ну и что, подумаешь... Прыгнул бы! Глаза бы зажмурил, и прыгнул. Ты чего ржёшь? Ах, ты так, да? Ну, всё, сейчас, Мишка, я тебя зарублю! В капусту нашинкую! Где сабля моя? Ой! Не честно так! Я ж без оружия! А самбо расшифровывается, знаешь как? Самооборона без оружия. Ни фига себе, Илюха! В глаз заехал! Ох ты ж, блин горелый, ты ещё и кусаешься? А вот так вот тебе понравится? Больно? А в глаз, по-твоему, как, - не больно? Ну, Мишка, ну держись, зараза! Уф-ф-ф... Получил? Ну, ты даёшь, Ил! В солнечное сплетение, локтём... Погоди, дай отдышусь. Ты чего, Миш? Извини, а? Не хотел я, правда, я не специально. Ну, Миша, ну ты как? Да-а, здорово! А ты хоть и маленький, ну меньше меня, я хотел сказать, а ловкий! Ха, Илюшка! А у меня тоже шрам есть! Покажи! Не-е, он у меня в таком месте... Чего? А, смешно тебе, да? А вот так вот, что не смешно сразу, да? Ой-ёй-ёй!

- Илья, ты чего орёшь, как тепловоз на переезде? Что, Миша, раскрутил он тебя, всё-таки, на драку? Это за ним не заржавеет. Мальчики, а у меня лампочка перегорела.

- Мы счас, мам! Мишка, помоги, там стол двигать надо. Мама, где у нас запасные лампочки? Да погоди, я же их сам убирал.

- Ил, берись за тот край, осторожно, сервант не зацепи. Ну, куда полез, я сам, там же высоко. Это ты, что ли, её так закрутил? Сила есть, ума не надо... Давай целую лампочку. Ну, вот и всё. Можно включать. Да будет свет!

- Мо-лод-цы! Спасибо, Миша.

- А я, а мне спасибо, а стол то кто таскал?

- Ты таскал, сокровище.

- Ну, всё, пора мне, пойду я. Ил, у тебя завтра секция, да? И у меня тоже, только с утра. А в школе завтра у нас пять уроков, так что ты давай, часов в шесть ко мне приходи, с Корнетом пойдём погуляем, хорошо? Только ты оденься как-нибудь так, а то он тебя изваляет всего в снегу.

- Здорово! Я костюм лыжный надену, да мам? Он у меня непромокаемый. В шесть, значит? Я обязательно приду, Мишка. Погоди, ты же книжку забыл, "Заповедник...". Мам, я ему почитать дал, можно? А Миша мне Стругацких обещал.

- Можно, конечно, только вы, ребята, поосторожнее с книгами, хорошо? Миша, очень рада была с тобой познакомиться, ты к нам и правда, почаще приходи. Только Илюшке особо не потакай, а то он на шею тебе сядет.

- Какая шея ещё?! Мама! Мишка, ты не слушай, не сяду я тебе на шею.

- Да можешь садиться, на здоровье, шея у меня крепкая, - выдержит. До свиданья, Наталья Николаевна. Пока, Ил-Илья! Держи пять! Ну, всё, смотри, не забудь, - завтра к шести.

Я стою на пороге, дверь не закрываю, жду, пока к Мишке приедет лифт. Улыбаюсь ему аж до ушей, - вот здорово, завтра с Корнетом побесимся! А Мишка мне улыбается, - уж не знаю я, чего он улыбается, но улыбка у него такая! Лифт приехал. Мишка машет мне на прощание книжкой. А в подъезде-то прохладно, замечаю я. Нет, ну всё-таки, какой парень! Надо будет обязательно с Вовкой его познакомить. И Корнет! Такой пёс! А может, мне вчера повезло, может то, что случилось, - просто это такая плата? За то, что я с Мишкой вот познакомился. И ведь подружимся мы, - в этом у меня никаких сомнений нет, это уж точно. На всю жизнь подружимся. А если бы не эта мразь вчерашняя, то и Мишки бы тогда не было. Чего там думать, - мне сейчас хорошо, а то что было... Ну, было, и было, что уж теперь. Главное ведь то, что теперь будет! Это главное. Теперь-то уж со мной ничего плохого не будет, раз Мишка теперь со мной, то всё будет здорово у нас.

Пока то, да сё, время спать, но в отличие от вчера, сегодня засыпаю я медленно. Думаю, думаю... Как всё будет. А почему это Мишка вчера не захотел меня... того... Да потому, что он самый лучший. А если бы захотел? А потом бы мы с ним как? Да ладно, спать надо. Да, Мишка...

Да-а, Мишка! Нет, надо же, ведь Тулу эту нашёл, подарил, денег занял, наверное, кучу. Бутовский, Курбатов! Это тебе не Испания какая-нибудь отвёрточная, вшивая! Ну, я отвечу! А Борька всё-таки свинья, а не собака. Пятно какое-то, - похоже, он мне его посадил, когда в гараже лизаться полез. Восемь месяцев щенку, - а что будет, когда ему пять лет стукнет? А семь? Сожрёт он меня. Точно сожрёт, - от восторга и сожрёт когда-нибудь. Чего Соболев с пацанами там застрял, опять Вадька, наверное, чего-нибудь затеял. А быстро мой сын с Егоркой подружился, сразу же, практически. Вадька, - он такой, это как раз не удивительно. А вот Егор... От него не ожидал, если честно. Совсем не контактный парень, да и то сказать, - с чего бы ему контактным быть-то? После того, что на его долю выпало. Да уж... Как Мишка тогда вовремя Егорку подобрал, - чудо просто. Впрочем, это природное Мишкино качество, - вовремя появляться. Одно слово, - телепат. Сходить в магазин, что ли? Ага, сами идут. Ни фига себе! Пакетов-то, пакетов, помочь надо бы, а, ладно, - их там трое, а вылезать на мороз, - ой, как неохота.

- Ну, чего ты тут? Борька, погоди, дай пакеты поставить. Ил, ты его тут не обижал? Вот, держи, поставь на колени.

- А в багажник нельзя? Чего мне-то? Мишка, вы там что, - кирпичей накупили? Вадька, ты чего такой тихий? Если ты дядю Мишу опять на что-нибудь раскрутил...

- И ничего я никого не крутил! Вот почему, - только стоит задуматься о чём-нибудь, так сразу... Егорыч, а спорим, что я сегодня смогу не спать? Я вообще могу не спать! Папа! Чё ржёшь, правда могу!

- Егорка, ты пакет между ног, на пол поставь, не держи на коленях. Так лучше? Вадим, ёлки же с дымом! Весь в отца! Одно слово, - Токмаков... Ну, и чего теперь делать будем? Торт целый? Давай-ка, и правда, лучше в багажник. Смотрите, чтобы Борман не выскочил, - лови его потом по площади...

- Мишка, это же "Советское", ты рехнулся, да? Ты что ж, думаешь, я это пить буду? Поехали, перед трамваем проскочим.

- Это я человеку одному купил, не нам, не боись. Я же знаю, что у тебя есть Alain Thienot, так ведь? Brut, да? Millesime, если не ошибаюсь, 1985 года.

- Восемьдесят седьмого. И не брют, а брют ультра. Тебе же не нравится. Ты же полусладкое шампанское больше любишь. Мишка, блин, бабку не задави! Ну, вот куда её несёт, а? Нет, ты мне скажи, Соболь, ты где этого Бутовского взял? Всё-таки "Русские Палаты", да? Что-то я в каталоге там не видел... Впрочем, тебе её там не продали бы, ты же не в VIP листе, а вещь не рядовая.

- Ил! Ты уймись, я тебя прошу. Где взял, там нету. Ну, изволь, если тебе так уж хочется знать, - я эту вещицу по случаю отхватил. С Егоркой в Москве увидели, ну и... В галерейке одной, у них там всего понемногу, и живопись, и антиквариат, ну вот и она там была. Да я бы и не заметил, ладно Егор меня носом ткнул.

- Егор, так это ты, да? Тебе я должен спасибо сказать?

- А вам понравилось, да? - застенчиво, как всегда, когда он обращается ко мне, отзывается Егорка. - Дядя Илья, правда же красивая штука?

- Очень.

- Кто красивая, кто очень? Мне, мне почему не показали? Егорыч, что вы там Илу такое купили, а? Папа, покажи!

- Вадька, цыц! Нож кабинетный они мне купили. Потом покажу, я его в офисе оставил. Вадим, ты лучше подумай, чем отдариваться будем. Ну, с Егором я придумал, как нам быть, а вот с дядей Мишей, что делать будем?

Мишка, посмеиваясь потихоньку, косится в зеркало заднего вида. Егор молчит, тише воды, ниже травы. Вадька взволнованно сопит, обдумывая мои слова. Борман, похоже, дрыхнет.

- Пап, а что ты для Егора придумал, а? А то давай мы им аквариум наш подарим? Точно! Только рыбки вот...

- Ну, уж нет! - тут же возмущается Мишка. - Мне эта братская могила для селёдки дома не нужна! Я кладбища вообще не люблю, ни человеческие, ни рыбьи, уж тем более. Верно, Егорка?

- Да ладно тебе, дядь Миш! Я ж не знал, что они передохнут, я же хотел, чтобы им веселее было. В простой воде скучно, а я им хотел зелёную сделать! Передохли, гадство... А растениям по фигу, растут. А рыбок я спасти хотел потом. Я им даже искусственное дыхание делал, если хотите знать, не помогло только ни шиша, блин...

Мы все молчим, переваривая услышанное. До меня медленно доходит.

- Чего ты им, сынок, делал? - вкрадчиво спрашиваю я Вадьку. - Искусственное дыхание? Опиши, пожалуйста, этот процесс поподробней, в деталях, - это надо в анналы занести. Ихтиолог! Локуста рыбья! Отравитель водоёмов! Вози тебя на море после этого... Ладно, хоть, что в Венеции в Лагуне ничего путного не водится. У-у, Вадька, ты когда-нибудь такое отмочишь, в Голливуде офигеют.

- Гены, - задумчиво вздыхает Мишка. - Тут уж ничего не поделаешь, - гены, есть гены. Двадцать лет назад знал я одного мальчика, так он своего кота нырять учил. Без акваланга, без скафандра, - за шкирку, и в ванну. Как же этого мальчика звали-то, а? Илья, ты случаем не помнишь?

- Вовка Рыжков его звали, - хихикнув, говорю я. - Его это идея была. Кот, правда, был мой, Пират. Рыжков, кстати, вчера звонил, тебе привет. Зовёт нас к себе, на Байкал, - может, съездим летом? Без Вадьки, разумеется, - всё-таки Байкал, это ж мировое достояние.

- А я и сам не поеду, меня там, в прошлый раз, комары чуть не сожрали! Не комары, - Дракулы! Прикинь, Егорыч, ростом с вашего Борьку! А в Байкал этот и не сунешься, - холодина! Зачем нужно озеро, в котором и искупаться-то нельзя? - довольно резонно спрашивает Вадька.

- Эстетика дикой природы, Вадим, тебе явно недоступна, - печально заключаю я. - Так, Мишка, давай-ка сначала к подъезду, пакеты домой затащим, а потом уж в гараж.

- Дай мне ключи от него, я машину сам поставлю, а пакеты уж ты как-нибудь, с мальчиками. Да погоди ты, Ил, не возникай! Мне ж Бормана придётся тащить, понял? В гараже-то место есть, а то я завтра как заведусь? Егор, не надо со мной, иди с дядей Ильёй.

- А почему это завтра? Я думал, что вы у нас все выходные будете, я и маме так сказал.

- По делу мне завтра съездить надо будет, а так всё правильно, - все выходные у вас.

- Ур-ра!!!

- Вадька! Не ори в ухо! А ну, отстань от Егорки!

- Ну, всё, берите пакеты. Егор, ты чего нахохлился, я же быстро, - машину поставлю только, и всё. Илья возьми этот пакет, он тяжелее.

Я с мальчишками захожу в подъезд, мы здороваемся с консьержем, и проходим к лифту. Вадька что-то шепчет Егорке, тот сначала хмурится, а потом, рассмеявшись, бросает на меня виноватый взгляд.

- Так, Вадим, что за гениальная мысль тебя посетила? А ну-ка поделись.

- И ничего не гениальная! То есть гениальная конечно, у меня они все гениальные. Мы с Егором тоже шампанского хотим!

- А ещё что? Ты и без шампанского буйный. Лифт приехал, заходите.

Вадька и в лифте продолжает что-то там такое нашёптывать Егору. Вот ведь неугомонный. Точно беговой таракан под допингом.

- А вот давай, Вадик, у твоего папы спросим? - вздыхает Егор. - А то будет, как в прошлый раз...

- Чего ещё? - устало спрашиваю я.

- Ил, то есть папа, дашь нам доспехи померить? Эти вот, что в кабинете слева стоят? Как там они называются? Ну скажи, пап, ну Ил, ну пожалуйста!

- Рё-такахимо-рэндзяку-до-гусоку, - вздохнув, покорно отвечаю я.

Вадька довольно смотрит на Егорку. Тот, не удержавшись, смеётся, тут же, впрочем, смутившись. Нет, всё-таки, - чудо, а не пацан!

- Прикол, да, Егорыч? Как они сами-то это выговаривали? Японцы эти? Папа, приехали.

Дверь в квартиру открыта, мама стоит на пороге.

- Баба! Ты нас в окно увидела, да? А Борман тоже с нами! Егорыч, а у меня джойстик новый, может он дольше продержится, а то те как-то не того. Баба! Я же большой уже, - целуется, понимаешь...

- Недотрога ты, Вадимка! Егорушка, мальчик мой, как я рада! Илюша, пакеты в кухню. Вадимка, а где шарф? Илья?

- Шарф где, тетеря?

- Тьфу ты! Да в машине, наверное, где ж ему ещё быть-то? С шарфом вашим... Позвони дядь Мише.

- Вот же блин, я, похоже, мобильник тоже в машине забыл...

- И кто тетеря, а? Егор, ну пошли ко мне! Нет, в кабинет лучше!

- К оружию и доспехам даже не прикасаться! Егор, я на тебя надеюсь, а то мне Мишка... Ну, ты как, мама?

- Нормально, слушай, Илья, а Егор-то до чего на Мишу становится похожим. Повадки, манера...

- С кем поведёшься... Они мне нож купили, представляешь?

- Дорогой?

- Мишку, что ли не знаешь? Я бы сто раз подумал, прежде чем такой купить. Тула, музейная... А у нас лимоны есть? Чего, один только? И где денег он взял, - не знаю. Столько ведь Валериан с него выгреб, под Егоркино дело...

- Но ведь решилось всё? А деньги, - что ж! Заработаете, вы у нас способные. А Егор-то как?

- Нормально, ты, мам, пожалуйста, этот вопрос не педалируй особо. Привыкает пацан. Ещё бы! Отец теперь у него есть, семья, и всё по закону.

- А настоящих родственников его вы так и не нашли?

- Не очень-то и хотелось, если честно. Хотя, вообще-то, надо было бы с этими... с этими, - не знаю даже, как и сказать-то! Такого парня профукать! Если б не Мишка, пропал бы пацан, - а ведь какой пацан, - золото! А, ладно... Ну, куда же ты балык, не надо его в холодильник.

- Я телятину запекла, как Вадик любит, с сыром и оливками. О, это Миша, наверное, иди открывай.

Я, открыв дверь, отпрыгиваю в сторону, так, чтобы меня не задел Борман. А тот, пулей, визжа от предвкушения, несётся, спотыкаясь и скользя на паркете, прямиком на кухню.

- Ох ты ж! Мама, балык! Вадька, Егор!

Мы, толпой, бросаемся спасать наш праздничный обед. На кухне мама стоит с поднятыми руками, подняв балык и окорок повыше, а Борька исполняет вокруг неё какой-то собачий вариант боевого гопака. И при этом не перестаёт визжать почти на ультразвуке. Мы втроём с Мишкой и Егором ловим этого голодающего. Почему втроём? Потому, что Вадька, согнувшись пополам от смеха, помощь нам оказывает чисто виртуальную, - бестолковыми, невразумительными советами.

- Ну и псина у вас, Соболевы! Мишка, мне одно непонятно, какого немцы войну умудрились проиграть, - с такими-то собаками! Вадька, хорош ржать! Восемь месяцев щенку всего, а хлопот, как от всего питомника "Waffen SS"!

- Тётя Наташа, здравствуйте! Тут вот икра и крабы ещё. А лимоны у вас есть, а то я забыл купить? Ладно, обойдёмся. Ребята, тащите Бормана отсюда, нечего ему здесь. Ил, держи шарф Вадькин, и мобильник твой, растеряшки вы оба.

- Сам ты! Спасибо... Вадька, кому сказано, чешите отсюда. Блин, надо табличку на кухне вывесить. А, да, - Борман же по-русски не того... По-немецки надо... Вадик, как по-немецки, - "собакам вход воспрещён"?

- Это, как его... щас, погоди, а дайте Борьке сосиску какую-нибудь, а то... "den Hunden ist es verboten", вот как. Пошли, Егор, отсюда. Bormann, auf den Ausgang!

Пока Егорка с тихим восхищением смотрит на Вадьку, Борман исхитряется сожрать у него из рук сосиску. Я, без лишних слов, выталкиваю мальчишек с Борькой из кухни. Мишка, накинув пальто на спинку стула, моет руки над кухонной раковиной.

- В ванную нельзя пойти? - ворчу я.

- Илья, отстань от него, - говорит мама. - Устал, Мишенька?

- Есть такое дело, тёть Наташа, - благодарно отзывается Мишка. - Притомились ноженьки, умотались рученьки! Наоборот, то есть... Но ничего! Главное, что всё позади, - теперь Егорка мой законный сын! А то неопределенность эта, проклятая...

- Ну, не знаю, Мишка, не знаю. Насчёт позади... Впереди ещё, знаешь, сколько? Растёт ведь человек. Мам, послушай, - а может нам тоже собаку завести? Чего-нибудь такого, - мастиффа там, какого-нибудь, а? А то Вадька меня совсем достал.

- А почему мастиффа? - спокойно говорит мама. - Давай уж сразу берберийского льва! Миша, а как он сам-то, - Егор, я имею в виду?

- Нормально, - Мишка пожимает плечами. - Ил вот считает, что обвыкнется.

- А ты?

- А что я? Люблю я его, аж до колик. Такой парень! Вчера после суда говорит мне: - "А может, я работать пойду?" На заправке, говорит, пацаны, мол, неплохо получают. А то, мол, говорит, столько денег ты на меня убухал... Представляете, а? Я аж... Тёть Наташ! Вы чего? Вот же блин, а, Илья...

- Мама! Ну, пожалуйста!

- Всё, всё, мальчики, не буду. Слёзы сами, как-то... Какие вы у нас, всё-таки! И Вадик вот, и Егорка. Алексей Михайлович и Катя тоже не нарадуются. А съезжу ка я к ним завтра! Точно. С Нового Года не встречались. Всё телефон, да телефон. Ну, мы обедать будем или нет, а то давайте на стол накрывать. В столовой, да, Илюша?

- В столовой, только я покурю сначала. Айда, Мишка, в кабинет. Мам, ты что сказать хочешь?

- Точно! - вякает Мишка. - Хорошие какие стихи, чьи это?

Мама выжидающе смотрит на меня.

- Шефнер? - брякаю я наугад. - Нет? Ну, Тарковский, тогда, который старший.

- Иди отсюда, невежа! Это Леонид Мартынов, Мишенька, сейчас он не очень популярен.

- Пошли, Мишка. А я, мама, не невежа! Просто в искусстве я узкий специалист.

Посмеиваясь довольно, оттого что последнее слово осталось за мной, тащу Мишку в кабинет, - курить я хочу, аж уши опухли. В кабинете Вадька с ногами забравшись в огромное кожаное кресло, барабанит по клавишам моего компа, а Егорка зачарованно смотрит на монитор. Борька с упоением что-то там такое у себя выкусывает на ляжке.

- Ну, понял? И ни шиша сложного. А тут вот можно ещё бонуса добрать, щас, погоди...

- А ну, брысь отсюда! Вадька, гадость мелкая, ты как комп запустил, я ж его запоролил, блин!

- Как, как... Что, жалко тебе, да? Повёлся?

- У тебя свой есть, его и колошмать, а к моему не фиг соваться. Идите отсюда, я курить хочу, потом обедать будем. А это что такое, а? Чего это, я тебя спрашиваю! У-у, Вадька, точно дождёшься ты ремня хорошего по заднице! Мишка ты посмотри только, что он мне на стол выложил! Гадость какая!

На рабочем столе моего компьютера женщина-робот, частично затянутая в сталь-кожу, сверкает двумя аппетитными половинками... этого... Ну, того, по чему я Вадьке ремня обещаю. Егорка, покраснев, как рак, тут же начинает отвлечённо рассматривать катанакаке с мечами, что стоит напротив моего письменного стола. Вадька, аж подпрыгнув от возмущения, тут же на меня обрушивается:

- Это кто это гадость, а? Я? Или это вот гадость? Да это же Сорояма, Ил! Ты что, совсем, - это ж не порнуха какая-нибудь. Дядь Миш! Ну скажи хоть ты ему.

- Э-э, нет, Вадик, меня ты в это не втягивай! А если папа тебе говорит, что не надо это на стол вытаскивать...

- Драть его надо, Мишка! Точно говорю. Слова тут бессильны. Егор, а ты-то, что молчишь?

- Да я не знаю... А так вроде ничего... Ну, красиво, что ли... - и Егорка совсем уж засмущавшись от своих слов, умолкает.

- Да? - тут же оживляется Мишка. - Ну-ка, ну-ка... Так. Ну и чего ты орёшь, Илья? Я, признаться, никакого криминала здесь не вижу. Как ты Вадик, говоришь, что там за "яма"?

- Так, всё! Хватит с меня сегодня дискуссий по искусствоведению! Вадька, а ну марш к себе! Стоять! В ванную сначала, руки мыть. Ещё раз стоять. Егор, ко мне! Стань-ка тут. Вадька, не мельтеши. Эх вы, дети века, внуки НТР... Значит так.

Я подхожу к секретеру, откидываю палисандровую крышку-столешницу, достаю из шкафчика коробочку из крокодиловой кожи. Все заинтригованы. Даже Борька, не мигая, замирает.

- Вот, Егор, такое дело. Поздравляю тебя. От души поздравляю! Теперь ты Соболев. Сам знаешь, какая это фамилия, носи её с гордостью и достоинством. Ну-ну, чего ты? Егор Михайлович! Держи, малыш, это тебе на память от нас с Вадькой. Открывай, давай.

Егорка, шмыгнув носом, открывает крышку.

- Вау! - орёт Вадька и лупит Егора по спине. - Молодец, папа! Это лучше аквариума.

- Это мне, что ли? Совсем, да? - молвит тихонько Егор. Чёрт, а парень-то потрясён по-настоящему.

На чёрном бархате тяжёлым золотом тускло поблёскивает легендарный хронограф от Omega. На чёрном же, - чёрном, как ночи Ле-Мана, - циферблате, стрелки любому говорят, что это даже не просто Speedmaster, а Broad Arrow, - легенда внутри легенды.

- Ремешок подгоним, и носи. Нравятся? Вадька, погоди ты, не скачи! Егор, да вытащи ты их, чего растерялся-то? Что скажешь, Михаил Алексеевич? Егорка, дай-ка я тебя расцелую, - хотя нет, не буду, а то расплачусь.

- Я, я не расплачусь! - тут же орёт Вадька и лезет к Егорке целоваться. - Ты, Егорыч, молодец чувак! Я тоже поздравляю! И тебя, дядя Миша! Всё! Теперь с вас точно шампанское! По целому бокалу, да Егорыч? По два! Егор, давай на пуск жми, они даже десятые доли секунды считают. Вот кнопка, а эта - стоп. Папа, ты чё, не завёл их?

- Егор сам заведёт. Валите, Вадим, к себе, руки не забудьте помыть только. Бормана! Борьку с собой отсюда заберите, на фиг!

- Дядя Илья! И ты, Миша... ой извини, - папа, я хотел сказать, - я не привык ещё... Я вам сказать хочу. Вы... Я не знаю, что бы со мной сейчас было... Вы самые лучшие! И ты, Вадик. А я, - не знаю я, почему мне так вот повезло. А, пап?

- Потому, что ты этого достоин, сынок. С хорошими людьми должны происходить хорошие вещи, да Ил? Только так.

- Потому, что это, и только это, - правильно! Ступайте, ребята, мы скоро.

Мальчики, прихватив Бормана, оставляют нас вдвоём с Мишкой. Он подходит ко мне, берёт мою правую ладонь своей левой рукой. Пальцами свободной руки он проводит вверх по моей щеке, потом гладит мне бровь. Нежно трогает мой шрам.

- Ил... Самолётик ты мой. Ты...

- Не надо, Миш, не говори ничего, не надо...

Мишка целует меня. Его губы такие... За двадцать лет ничего со мной так и не случилось лучше вот этого. Лучше этих губ. Сколько было других губ, - а, не важно! Мишка лучше всех, - был лучше всех, и всегда останется лучше всех. Я отрываюсь от него, смотрю ему в облака серых глаз. Лучше всех Мишка! Егор удивляется, как ему повезло, - мальчик ещё не понял до конца насколько он прав. КАК ему повезло. И как в своё время повезло мне.

- Ил, а может это чересчур, а?

- Ты о чём?

- Да часы эти, Omega. Они же стоят, - пропасть ведь, сколько они стоят! А? Наверное, на BMW тянут, на пятёрку, да?

- А какая разница, сколько они стоят? При чём здесь деньги? - удивляюсь я. - Мне захотелось, и всё тут. Стоят! Я вчера три вагона сортопроката продал, если хочешь знать. Немцам. Подумаешь, - стоят! А Егорка-то, как обрадовался! Вадька доволен, Егор рад, тебе хорошо, - ну, и чего же ты? Хочешь сигару? Нет? А коньяку? То-то. Otard. Что может быть более коньяком, чем коньяк, сделанный в подземельях замка Cognac?

- У тебя, Ил, двойные стандарты, - французов ты не любишь, а коньяк и шампанское их, - за милую душу...

- А какая связь? Французы французами, коньяк коньяком. Они вот русских тоже не того, а, однако же, икорку нашу...

- Я Егора хочу в самбо записать.

- Не надо, - советую я. - Груз фамилии его раздавит. Соболев! Сын чемпиона. Он же чемпионом не станет, - поздно, и будет парень переживать. Оно тебе надо? В плавание отдай, лучше. Во! Слушай, Мишка! У нас же лучшие в стране стрелки! Практическая стрельба! Ничего интересней для пацана и быть не может, - это тебе не пейнтбол даже! Всё по-взрослому. Я бы Вадьку давно отвёл, - да боюсь, пристрелит он там кого-нибудь, по запару... Прикинь, Соболь, российская сборная чуть не на половину из Магнитки, и они в Таиланде, что ли, первое место выиграли! Только там, наверное, с четырнадцати лет... А то ещё эти, как их, - ну, по ледяным стенам лазают, в университете у вас, - тоже чемпионы Европы, кажись...

- Ну, загорелся! Сам вот и лазай. Лучше уж плавание, в самом деле...

Пока мы с Мишкой так вот болтаем, к нам заходит мама, тихонько садится на диван, улыбаясь, слушает нас. Я обращаюсь к ней, спрашиваю, как она день провела. Нормально. А Вадим на меня ей жаловался, я, видите ли, не купил им с Егором абонемент на сезон, на игры "Металлурга"! Почему всё я, да я! Забыл... Новый Ледовый какой строят, видал? А в старом что будет? Баскетбол? Н-да... К нам Задорнов приезжает, тётя Наташа, вам билеты брать? Илья, пойдёшь? Я скопления людей не люблю, я гордый! Сынок, но причём же здесь гордость? А вот! Ну-ну... Мишка говорит, что думает земли купить на Верхнеуральском водохранилище. А что? Здорово, да ведь, тётя Наташа? Дом с Егоркой построим, пускай мои там летом живут, отец рыбалку любит. На какие шиши, - знаешь, сколько там сейчас земля стоит, - мода есть мода! Ты поможешь, ты тоже рыбалку любишь, ну вот и... Я тут же начинаю ныть, что, мол, маркет совсем плохой стал, вата сплошная, обороты падают, мол... Мама с Мишкой смеются. Мишка вспоминает, как они с Егором ездили на Кубу. Прикинь, Ил, - социализм сплошной, митинги, все дела, Фидель бодрый такой, крепкий, шесть часов без бумажки говорил, - представляете, тёть Наташа? Уму не постижимо... Всяких Бушей переживёт нафиг! А лангусты только иностранцам, гадство ведь какое... Услышав про лангустов, мама тут же вскидывается:

- Что же это я? А ну, давайте-ка ребят зовите, обедать пора. Илья, вы кого угодно заболтаете. Мишенька, а Борман борщ вчерашний будет? А то может быть, ему что-нибудь сварить надо, специально?

- Морда треснет, - ворчу я. - Тогда так, борщ ему на первое, а кеды на второе. Мишка, отстань зараза, мама, чего он! Блин, пепел из-за тебя уронил. Вадька, Егор! Убивают! Борька, пошёл вон! Соболь, гад! Уйми собаку свою! У-у, я не знаю, что я с вами сделаю! Где катана моя? Вадька, ты сдурел, да? Это же период Муромати, начало шестнадцатого века, ему ж цены нет! Откуда знаю, - от верблюда! Клейма на нём! Сугата без клейма, - это не сугата, а металлолом. Погоди, Мишка, да не хватай ты! Порежешься. Вот, видишь? Это "дзурё-мэй", титулярная подпись. Имя кузнеца, Кацахиро, а это титул у него придворный, - Сюри-но-Сукэ... Да пошли вы! Будете ржать, вообще ничего показывать не буду! Отстань! Сказал, - не буду, значит, не буду. Отвали, блин, сказал же, порежешься! Чего, чего, - имя владельца, вот чего... По-японски: "кирицуке-мэй". Откуда ж мне знать, кто он такой, а, Егор? Воин... Да не вакидзаси это, Мишка, а катана, а короткая потому, что тогда их делали такие. Кубо Юсаку его звали, Егор, а Ка-Хо имя клинка, это значит: "фамильная реликвия". Идём, идём, мам! Мальчишки, бегом бабушке помогать! Мишка, возьми из бара шампанское, да не там, - в холодильном отсеке. Чёрная, да. Эх, хороши сигары! "Corona-coronas", прямо бы дым лизал! Тебе не понять...

Мы обедаем. Егорка, впрочем, не столько ест, сколько ежесекундно смотрит на своё запястье, на котором красуется мой подарок. Мишка тоже чего-то как-то вяло ковыряется в своей телятине. Ну, мама понятно, - диета. Вадька в минуту расправляется со своей порцией мяса, с негодованием отвергает мамины попытки подсунуть ему рыбы, и, демонстративно не замечая моего негодования, подкармливает со стола Борьку. Вот тот-то отдувается за всех! У меня давно уже есть подозрения, что эта собака не просто собака, а часть тайного плана неоимпериалистов, по подрыву российской экономики. А что? Запросто...

- Так, Егор! Если ты сейчас не оторвёшься от своих часов, то я их у тебя отниму, спрячу и отдам только тогда, когда ты в одиночку тут всё съешь. И из холодильника тоже... И кеды Борькины. То-то. Мишка, ты-то чего? Телятина не нравится? Погоди, сейчас шампанское откроем.

- Пусть дядя Миша открывает! Ты, пап, не умеешь, оно у тебя не стреляет!

- Оно и не должно. Вадим, а ты что, всерьёз рассчитываешь на шампанское? Наивный!

- Так, да?! Так? Ну, ладненько, увидишь! Я тебе, папочка, тогда в увлажнитель в ящике твоём с сигарами, знаешь, чего налью?

- Боги! И знать даже не хочу! Давай бокал, пошутил я. Мама?

- Дядя Илья, а мне тоже можно немножко?

- Всем можно! Напьёмся! Коллективно, блин! Это, как его, - корпоративно. Тащите, кто-нибудь, Борькину миску, а ладно, не надо, - я ему потом шнапсу налью.

- А у тебя шнапс есть? - вдруг живейшим образом интересуется Мишка.

- Нету, - несколько растерявшись, отвечаю я. - А ты что, шнапсу хочешь?

- Не хочу я шнапсу, я просто вспомнил, как ты с немцами своими тогда...

- Что, блин, темы другой нету, - за столом поговорить? Вспомнил он! Вадька, не маши вилкой перед носом!

- Нет, в самом деле, Илюша, - вступает мама. - А действительно, почему так получается, в Германии у себя они такие сдержанные, холодные даже, а тут...

- Поведенческие стереотипы, - глубокомысленно изрекаю я. - Они, мама, заранее морально готовы к тому, что если уж ты попал за русский стол, то вести себя надо соответственно. Да разве только немцы? Все одинаковы. За исключением японцев, разве только... Ну, они вообще, сверкают, подобно драгоценной яшме. Кстати, о японцах, - я же цубу купил! Напомни, Мишка, покажу потом. Вадька, а по шее? Мама, хорош за него заступаться, - он же всю вишню с торта сожрал! Один ты тут, да? Водки, что ли выпить...

- После шампанского? - щурится на меня Мишка. - Зря я о шнапсе заговорил.

- А это не ты заговорил, это он заговорил! - возникает Вадька. - Торта ему жалко! Баба, я сыр не буду! Раз торт нельзя... А ещё шампанского можно? Егорыч, давай ещё по бокалу дёрнем?

- Во лексика! - восхищаюсь я. - Я щас как дёрну, - кому-то сразу дёргать расхочется! Ух-ты, а чего это он, а?

Я показываю на Бормана. Тот, выгнув спину коромыслом, задумчиво смотрит, куда-то... внутрь себя он смотрит!

- Егор, вы что же, - не выгуляли его с Вадиком? И сам я ему погулять не дал. Вот же ёлки с дымом, вести его придётся, - Мишка начинает вставать из-за стола.

- Я сам, папа, - Егорка торопливо срывается с места. - Борман, пошли! Вадик, ты с нами?

- Вадим, сидеть! Оставь, Мишка, я с Егором пройдусь, - я, отложив вилку и нож, встаю. - Сиди, Миш, ты чего-то и правда, усталый какой-то, а с Вадькой они опять толком не погуляют. Егор, возьмёшь меня?

Егорка вопросительно смотрит на Мишку. Тот, улыбаясь, кивает мальчику. Вот если б Вадька у меня был бы такой! Хотя... Мы с Егоркой торопливо одеваемся, - Борька ждать не будет, видно, что невмоготу ему.

- Обожрался! - ворчу я, пока Мишка надевает на пса ошейник. - Ничего удивительного, столько слопать. Егор, готов, - пошли.

- Илюша, ты не долго, - мороз.

- Долго, не долго, - не от меня, мам, зависит, это уж как Борман. Ладно, постараемся...

- Guten Spazierganges, Bormann. Тебе тоже, Ил! - это Вадька из-за стола голос подал.

Мы заходим за дом, там у нас такой скверик есть. Вообще-то с собаками оттуда гоняют, но сейчас нам без разницы. Я достаю сигарету Nat Sherman, мои любимые, с ментолом, прикуриваю. Борька, вместо того, чтобы сразу делать свои дела, начинает валять дурака, носиться по скверику, ну и всё такое, в этом роде. Впрочем, я подозревал, что он себя так поведёт. Просто из фашистской вредности.

- Дядя Илья, а можно вас спросить?

- Можно.

- А какой Миша был, когда он был маленький? Вы же с детства его знаете.

- Такой же, как сейчас, - самый лучший. А чего это ты вдруг?

- Так... Интересно.

- Ну-ну. Егор, ты не замёрз?

- Совсем нет. Потеплело, кажись...

- Кажись...

Я вижу, что парень что-то хочет спросить, но ему мешает его застенчивость. Поможем...

- Слушай, Егор. Твой, - наш, - Мишка, был, есть и будет самым лучшим человеком, которого я знаю. Он всегда всё делает так, как надо. Не сразу это всем ясно, может быть, но в итоге так и получается, что он всё и всегда делает правильно. "Правильно", кстати, не значит - "скучно". С ним, вообще, скучно не бывает. Впрочем, ты и сам это не хуже меня знаешь.

- Знаю... - вздыхает Егорка.

- Ну, а в чём тогда дело? Послушай, Егорка, ты очень хороший человек, люблю я тебя, мы все тебя очень любим, но нельзя же, в самом-то деле, быть таким застенчивым! Ну чего ты всё стесняешься? Пойми, наконец, - ты такой же, как и все мы. Ты с нами. Всё. Ну, есть, конечно, у тебя обязанности, - а у кого их нет? У меня их, знаешь, сколько, - поделился бы, с радостью! Вот и у тебя, тоже... Но и прав у тебя не меньше, чем у Вадьки, например... А уж право спрашивать, - это вообще есть право неотъемлемое. Спрашивай, я же вижу, - ты что-то хочешь.

Егор смотрит на меня, - внимательно смотрит, по-взрослому совсем, - и взгляд у него такой хороший и умный.

- Я спрошу, только вы не обидитесь? Правда нет? Ну ладно. Вот мы с Мишей... Ну... Нет, не знаю, как сказать.

- Вы любите друг друга. По-настоящему, я имею в виду, по-взрослому, - так?

Егор зачарованно смотрит на меня и медленно кивает головой.

- И тебя это волнует, да? Ты не знаешь, правильно это или нет. А что тут голову ломать! Ступай сейчас к Мишке и скажи ему: "Всё, мол, Миша, - или папа... Ну вот, всё, мол, не будет у нас с тобой больше ничего такого, всё! Хоть и нравится мне это, но не знаю я, - правильно это или нет. Так что всё. Будем, как сын с отцом, и всё. Будем любить друг друга на расстоянии". Пойди, я тебя осуждать не буду, а уж Мишка, тем более. Что? Нет? Чего ты там шепчешь-то?

- Нет! - почти кричит Егор. - Нет... Я не хочу, я не смогу без него, без этого. Это и мне нужно...

- Закрыта тема, значит. Я, когда был на твоём месте, не думал! Во мне тогда любовь одна бушевала. Она сразу же все сомнения смела, она меня всего затопила, все другие чувства. Были лишь Любовь и Счастье...

Егорка потрясённо смотрит на меня.

- Вы?..

- А чего ты так удивляешься-то? - спокойно говорю я. - Я думал, ты знаешь... Представь себе. Ну, у нас не так это было, как у вас, - Мишка говорит, что не так, - мы оба тогда мальчишками были. Но это было здорово! Я бы таким сейчас не был, если б не это.

- А потом... почему тогда...

- Почему, почему... - ворчу я. - Вырос я, наверное. А может, поглупел, не знаю. Да и влюбился я... В Вадькину маму. Право, не знаю, Егор... Но то, что было у нас с Мишкой, это было лучше всего и это навсегда со мной. Forever.

- Здорово... - растерянно молвит Егорка. - Ничего себе, а я и не знал... Блин, как же я сам не догадался-то, не маленький ведь, не слепой! Я теперь понимаю... Как это здорово, дядя Илья! Миша, он такой... Forever...

- Смотри, Борька прибежал, похоже, что он всё уже сделал. Пойдём домой, что ли, - холодно, всё-таки. Сколько там времени, глянь-ка.

Егор торопливо задирает рукав и с удовольствием смотрит на часы.

- Пол восьмого. Вау! А тут стрелки светятся!

- Возьми-ка ты Борьку на поводок, Егорка.

Мы обходим дом и направляемся к подъезду. И тут от остановки маршруток, от ларьков, доносится какой-то шум.

- Чего это там, а, дядя Илья? Пацаны дерутся, что ли? Борька, стой.

- Дерутся? - я смотрю на стайку пацанов, человек пять-шесть. - Если дерутся, то как-то странно это у них, Егор. А ну-ка подойдём, только ты позади меня держись, но так, чтобы они Бормана видели.

Да, теперь всё ясно. Пятеро мальчишек, лет так по четырнадцать-пятнадцать, повалили на снег шестого, все вместе бьют его. И хотя они мешают друг другу, но лежащему, похоже, всё-таки достаётся. Особенно старается один, покрупнее других, всё пнуть норовит. И ведь по голове норовит пинать, шакал! И на остановке, как назло, никого...

- А ну, крысы! - рычу я. - Разбежались, твари! Брось пацана, кому сказал, - ты, большой! Щас собаку спущу, Борман, фас!

Я, в общем-то, не слишком рассчитываю на Борьку, но тот, вопреки моим ожиданиям, рявкает настолько убедительно, что я и сам подпрыгиваю от неожиданности! Видно кровь тридцати предков, нёсших службу в каком-нибудь там Бухенвальде, всё-таки сказалась. Пятеро гадов, - вот уж кто точно фашисты, так это они, - не теряя времени на оценку возможностей Бормана, моментально испаряются. Врассыпную, как тараканы. Я присаживаюсь возле паренька на корточки.

- Ты как, живой? Егор, придержи Бормана, чего-то он разошёлся не на шутку. Ты цел, парень?

Мальчик, приподнявшись на руке, с благодарностью смотрит на нас. Нос разбит, губа тоже, из-под сбившейся спортивной шапочки чуть сочится кровь.

- Не знаю, цел, вроде...

- Держи-ка платок, у тебя из носа кровь идёт. Бери, бери, платок чистый. Вот так вот прижми и голову запрокинь. Да ты погоди, поднимись со снега, чего ж ты... Кто это были, зачем они тебя били, а? Егорка, там вот снег почище, набери-ка мне немного. Так что у вас произошло тут?

- Не знаю я, кто это были. Просто, гады какие-то. Я маршрутку ждал, "сорок третью", мне домой на ней надо. Потом хотел сникерс купить, они деньги увидали и пристали. Ой, у меня и лоб разбит! Ногой, наверное...

- Наверное... Давай снежок, Егор. Борька, отлезь! Ты собаку не бойся, не обидит. Убери платок, снег лучше приложим, а платком лоб зажми. Ты где живёшь-то?

- На Гагарина... Как теперь домой, - деньги забрали, сволочи...

- Не близко. А здесь-то ты чего делал, у кого был?

- Я к бабушке приехал, я забыл, что она на дежурстве, баран. А мама сегодня тоже в ночь работает, а я ключи, как назло потерял, дважды баран... Что же делать?

Мальчишка не жалуется, нет, - я спросил, он ответил. И "что же делать?", - это он спрашивает не у меня, а у самого себя... Тут вздыхает Егорка, да так тоскливо.

- Хреново на улице, особенно если с непривычки, да ещё и без денег... - говорит он, а сам смотрит на меня.

- Тебя как зовут-то, парень? - спрашиваю я для начала, и лихорадочно соображаю, а что же делать-то, в самом деле? А глаза-то у парнишки кажись серые, - ну точно, блин, серые...

- Миша, - говорит мальчик.

Меня ни разу в жизни не било током. Ну, вот не случилось, и всё! А тут я понимаю, что значит, когда говорят: "будто током ударило"! Я даже на какое-то время, на несколько секунд, теряю дар речи. Смотрю я на этого мальчика, и ощущение реальности происходящего покидает меня. Чёткое, абсолютно ощутимое чувство де-жавю! Но ведь так не бывает! Это же... А ну-ка, возьми себя в руки! - приказываю я себе.

- Миша... - повторяю я. - Так, Миша, значит. А твоя фамилия, - не Соболев, а?

А ведь я не шучу! Какие там шутки, голос мой даже делается каким-то жалобным, и если мальчик скажет "да", то я даже не знаю, что тогда, вообще... Тут уж и Егорка вскидывается и смотрит на паренька странно так.

- Почему Соболев? - удивляется мальчик. - Нет... Шилов я. Миша Шилов.

Егорка смеётся с каким-то даже облегчением.

- Ну вот! А то вы, дядя Илья, того... А что мы делать-то будем, а?

- Ну, что-то делать надо, у него вон кровь идёт. Сначала к нам пойдём, а там и решим, все вместе.

- Не, не надо. Может, вы мне десять рублей займёте, на маршрутку, а я бы вам потом привёз, честно. Вы только скажите, где живёте, а я привезу, обязательно!

- Ну, десятка деньги не великие. Но что же ты делать будешь? Как я понял, домой ты попасть не можешь, куда же ты пойдёшь, на ночь глядя? Да и кровь. Надо же посмотреть, что там у тебя.

- Да я бы к Саньке пошёл, к другу, - не прогонят, наверное.

- Не должны, раз друзья, - соглашаюсь я. - Но всё-таки пойдём сначала к нам. Ты не беспокойся, мы хорошие, правда, Егор? Там у нас народу много: сын мой, папа Егоркин ещё, и бабушка. У нас там праздник сегодня, но ты не помешаешь. А раны твои боевые, профессионально осмотрят и обработают. Егора отец у нас чемпион России по самбо, так он с этим делом знаешь, как здорово управляется! Ну а потом и решим, что дальше делать, - к другу, так к другу, на такси тебя отправим. Может быть, ты есть хочешь, так у нас там полно всего, да Егор? Борман не всё сожрал, тебе хватит, в крайнем случае, я тебе свои старые кеды пожевать дам, только надо так, чтобы Борька не видел, он мою обувь обожает...

Егорка лишь хмыкает, - он-то к моим шуточкам дурацким привык, а вот паренёк этот, Миша Шилов, смеётся от души. А славный какой мальчишка, и смеётся так по-хорошему, и не испугался он этих гадов, по-моему. Во всяком случае, сейчас он смеётся.

- Ну ладно, делать-то мне нечего, - рассудительно говорит он, и тут же задорно, как и положено мальчишке, усмехается. - Да и кеды сойдут, а то эти козлы у меня сникерс тоже забрали.

- О! Наш человек, правда, Егор? Пошли ребята, что-то замёрз я, и Борька вон, лапы тоже поджимает...

Дома сразу же начинается суматоха. Я на ходу объясняю ситуацию и тащу маленького Мишу в ванную. Мама причитает, Мишка скупо высказывается в мой адрес, - что, мол, надо было ему самому пойти с собакой, уж он бы не опоздал, мол, не дал бы мальчика в обиду, не то, что я, тетеря... Зараза. Вадька возбуждёно донимает Егорку, - расскажи, как всё было! Мой сын,

всё-таки, авантюрист по складу характера, а тут такое приключение, и без него! Егор солидно и обстоятельно описывает, что и как. Без особых, впрочем, деталей, - да и какие там детали... Борька сидит на удивление тихо, снисходительно на нас поглядывая, - тоже мне, гордится он собой, понимаешь...

Мишка оттесняет меня от мальчика, осматривает его, промывает ему раны, - ссадины, точнее, и требует у меня аптечку, перекись, зелёнку, ну и всё, что в таких случаях надо.

- В кабинете, - говорю я. - Пойдёмте в кабинет, там удобнее всего. Вадим, к тебе это не относится. Пойдите с бабушкой, прибор столовый ещё один поставьте. Егор, ты тоже ступай, пожалуйста. Вадим, вот спорить только сейчас не будем, ладно?

- Не будем, конечно! Вот ты и не спорь, папа! - Вадька полон решимости. - Как хочешь, Ил, а я в кабинет с вами! И так самое интересное пропустил, - блин, всегда так!

- Я тоже с вами пойду, если Вадик тоже, - Егор не менее решителен, чем мой сын. Я даже не обращаю внимания на Егоркин синтаксис, ни фига себе, заявки!

- Видал? - обращаюсь я к младшему Мише. - Вот так вот тут меня и слушаются, а ведь я здесь вроде как хозяин...

Тот сочувственно кивает мне головой, а сам улыбается. Понимает он, что я шучу, и вообще, вижу я, что ему у нас нравится, легко ему с нами. Определённо, славный парнишка! И глаза серые...

- Давай на диван, Ил, свету добавь. Да нет, парень, ты ложись. Подушку вот под голову возьми, вот так. Тебя не тошнит? Перекись найди, Илюшка, чего ты мне зелёнку суёшь? Не тошнит? И голова не кружится? Ну, крови совсем нет, посечение маленькое, вскользь удар был, видно. Нос не больно, вот здесь? Переносица цела. Ватку, Илья, мне скрути, тампоном... Сейчас немножко пожжёт, ты не пугайся. Тебя как зовут, боец?

- Миша его зовут, представь себе, - говорю я. - Миша Шилов.

- Да? - Мишка бросает на меня быстрый взгляд. - Тёзки мы с тобой, выходит. Не больно?

- Нет, жжётся немного.

- Ну и хорошо, так и должно быть. Так, это мазь тетрациклиновая, она не жжётся. Ну, вот и всё, в общем. Пластырь сейчас только наклеим... Спектакль окончен, - это уже относится к Вадьке, а тот аж изогнулся весь, так ему интересно, - чего же это тут, - что, понимаешь, за раны у парня. Сам же раненый герой оглядывается по сторонам, с удивлением рассматривает оружие, а оно тут кругом...

- Сколько тут у вас всего! А это японские, да?

- Миша, а может быть позвонить куда-нибудь надо? - спрашивает мама.

Мишка пожимает плечами.

- Да куда тут звонить, тётя Наташа, - нет, наверное... Домой, разве только, - тебе домой позвонить не надо, тёзка?

Младший Миша объясняет, что и как. А на работу маме его не дозвонится, её из цеха не позовут.

- Так что придётся мне к Саньке ехать, - вздохнув, добавляет он.

- Особой радости я у тебя не наблюдаю, - ты что, не уверен, пустят ли тебя туда?

- Да пустят, конечно, но и радоваться тут нечего.

- Цел остался, вот тебе и повод для радости, - замечаю я. - Могло бы совсем всё плохо быть. Мало, что ли, случаев всяких...

- Ну, это-то да...

И наступает пауза. Театральная, прямо. И все смотрят на меня, даже Борька! И то сказать, - назвался груздем...

- Ну, значит так, - решаю я, наконец. - Оставайся-ка ты у нас, Миша Шилов, места здесь всем хватит. А уж утром тебя дядя Миша домой и отвезёт, ты же завтра куда-то всё равно собирался, да, Соболь? Мам, ты как считаешь?

- Подождите, как же это? Я ж не могу, я ведь вас не знаю, то есть, вы меня не знаете! Как же?

- А что тебя знать-то, - вякает Вадька. - Смотри-ка, Ил, загадка природы, ха! Пацан, как пацан...

- Вадька, не встревай! Знаешь, Миша, а Вадим прав, в общем-то, - знать тут особо нечего! У тебя проблемы, мы их можем решить, - ну, и что тут знать, в самом деле? А что ты с нами не знаком, это ничего, познакомимся. Плохого с тобой здесь ничего не случится, мы не маньяки, это ж ясно! За Вадьку вот только с Борманом я ручаться не берусь, но от них мы тебя защитим, слово! Да ты не думай особо, сердцем решай.

- Я не знаю, - мальчишка смотрит на всех нас по очереди, и его взгляд вновь останавливается на мне.

- Ты чё, Незнайка, что ли? - снова вступает Вадька. - Не знает он! Ты не знаешь, а мы знаем! У нас прикольно, оставайся. Ты машины любишь? Айда, мы тебе с Егорычем чего покажем, мы модель собираем, - "Дюзенберг", - ты и не слыхал небось...

- Не слыхал, - соглашается Миша Шилов, а сам продолжает смотреть только на меня. - А как же... Ну, то есть, где вы меня положите, а то, может я мешать буду?

- Да хоть вот тут, в кабинете и ложись. Да, мам? Диван, видал какой?

- Да не фига! У меня пускай, с нами! А я спать не буду, как говорил!

- Куда же у тебя, Вадимка - смеётся мама. - Ты что же, на полу гостя положишь? Правильно, Илюша, здесь постелем. А ты, Мишенька, тогда уж в гостиной, хорошо?

- Нет, ну ты видал, а? - завистливо шипит Вадька Мише Шилову. - Тебе вот можно. А меня бы! - В кабинете бы! - Фиг бы! - Положили бы! Железяки тута, мол! Маленький я, мол. Это же это... как его... блин, щас... - дискриминация по возрастному признаку!

Мы все, - трое взрослых, двое пацанов и восьмимесячный щенок немецкой овчарки, - все мы, обалдев, смотрим на это чудо, на нашего Вадьку. А ведь я на нём мог бы деньги заколачивать, - приходит мне в голову. Ха, деньги, - деньжищи! Это ж надо... Обстановка мгновенно становится лёгкой и, по привычному для нас, весёлой. Всё-таки Вадька мой - это, да-а...

Мы снова за столом. И разговор у нас вполне нормальный, как будто бы Миша Шилов был с нами с самого начала. И сам мальчик совершенно освоился, смеётся даже. И глядя на Вадьку, тоже потихоньку суёт Борьке кусочки со стола. В общем, всё ОК. Alles in Ordnung, как сказал бы партайгеноссе Борман, чтоб ему! А на душе у меня так... Не знаю даже как, - смотрю и смотрю на Мишу Шилова. А он нет-нет, да и поглядывает на меня. Да как-то так поглядывает... взгляд у него делается задумчивый и ясный. Глаза серые... На меня же так Соболь смотрел! - доходит до меня. А сам Соболь тоже, похоже, что-то такое замечает, телепат, - потому что начинает, обращаясь персонально к Мише Шилову, рассказывать обо мне. Много чего, не всё, конечно, но много. И про Коллекцию, и про то, какой я известный. И не только в России, представь себе, тёзка, его и заграницей знают хорошо! Вот в Венеции, - какая выставка была. И книга вот ещё, кто такой Александр Великий, знаешь? И какой я успешный в бизнесе. И про то, какой я был мальчишка. Илья, вот сколько я его знаю, ни разу не сделал ничего такого, за что мне бы было стыдно самому подписаться! И Вадьку, мол, я воспитываю таким же. Я чувствую, что краснею. Вадька же сразу наливается спесью, и довольно на всех поглядывает. Егорка удивлёно смотрит на Мишку, потом до него доходит, и он возвращается к торту, лишь хитро поглядывая на меня. Ну вот, а Мишка совсем разошёлся. Всем-то я хорош, один лишь у меня изъян, не тщеславен, мол, я совсем. Спорт вот, например, забросил в своё время. Мастера сделал и успокоился, а ведь ты, Илюшка, мог не меньше моего достичь.

- Ну, хватит, Мишка! Ты чего, в самом деле... - откашлявшись, говорю я. - Вадим, нос опусти. Соболев, это ж не педагогично, мам, скажи хоть ты ему.

Мама лишь влюблёно смотрит на Мишку, - понятно, она бы такое про своё сокровище, про меня, то есть, часами бы слушала... Я пинаю Мишку под столом, - кончай, мол, зараза! Мишка кидает в меня вишенкой.

- Вот так вот и живём, - говорит мама, обращаясь к младшему Мише. - Не обращай внимания, Миша, у нас всегда шумно. Вадимка один у нас на тропический шторм тянет.

- А ты, баба, его видала, шторм этот? - возмущается Вадька. - Шторм... Ты не слушай никого, они про меня ещё и не такого скажут, это всё... беспочвенные обвинения! Голословные!

- Мам, ну откуда он таких речевых оборотов понабрался? И не читает ведь ни шиша! Компьютер один, да телек ещё...

- Оттуда и набрался, не надо было ему кабельное тянуть.

- Дождешься, Вадька, - оставлю я у тебя один канал, - Discovery...

- А у нас кабельного нет, - наконец-то подаёт голос Миша Шилов. - Мама обещала мне на день рождения провести.

- А когда у тебя день рождения? Сколько тебе будет? - тут же оживляется Вадька.

Выясняется, что день рождения у Миши Шилова будет совсем скоро, двадцать девятого, в воскресенье.

- Мне четырнадцать лет будет.

- Четырнадцать, - задумчиво говорит Вадька, сосредоточено дёргая себя за нос. - Так, так.

- Как, как? - смеётся младший Миша.

- Мне тоже будет четырнадцать! Через три года...

Я смотрю на нового мальчика. Четырнадцать. А Миша смотрит на нас всех, потом обращается ко мне:

- А можно я Вадика с Егором пригашу на день рождения?

- А чего же ты меня спрашиваешь? Твой день рождения, тебе и решать, кого пригласить. И маме твоей, разумеется.

- Я хотел спросить, вы бы их пустили?

- Ха! Пустил бы... А как бы я им запретил, ты себе это как представляешь? Ты ж видишь, какой у нас Вадька, а уж если его на день рождения приглашают... Ты лучше, Миша Шилов, у них самих спроси.

- А чего нас спрашивать?! Ясное дело пойдём, да Егорыч? А шампанское будет?

- Вадимка!

- Погоди, мам! Вадим, ты... Мне очевидно твоё будущее, - алкоголизм! И цирроз печени в финале!

- Да пошутил я! Шуток вообще не понимают! Цирроз ещё, какой-то! Самим, так всё можно говорить. Вырасти бы мне бы уже бы побыстрей бы...

Ну, и в таком духе. Кончен обед, день на склоне. Трое мальчиков идут в Вадькину комнату, мама с Мишкой начинают убирать со стола, я потихоньку смываюсь в кабинет. Прихватив там сигареты и два бокала с коньяком, иду на кухню. Мама складывает в машину посуду, Мишка в столовой убирает скатерть, и тоже приходит к нам на кухню. Я протягиваю ему коньяк, мы усаживаемся вдвоём на подоконник.

- И как вам этот мальчик, Миша Шилов? - спрашиваю я маму с Мишкой.

- Мне понравился, - говорит мама.

- Смелый парнишка и весёлый. Отца, похоже, нет у него, ни разу не вспомнил. Ил, да не дыми ты в мою сторону!

- Похоже, что нет отца, - соглашаюсь я с Мишкой.

- Плохо это, - у каждого мальчишки в жизни должен быть старший мужчина, любящий, разумеется, - безапелляционно заявляет Мишка.

- Ты так считаешь, Мишенька? Но вот Илюша у нас ведь без отца вырос, сам же знаешь.

- Мам, это у Мишки после Егора такая парадигма, это даже не обсуждается!

- Я, Ил-Илья, не знаю, что такое парадигма, но это правда! И это с Егоркой не связано. Правда, - она вообще, ни с кем конкретно не связана, она сама по себе, - какие уж тут обсуждения тебе нужны! А ты не умничай, понял, а то сигареты заберу! Погоди-ка, - а ты что, со мной не согласен, что ли?

- Согласен, конечно же. Это я так ляпнул, по глупости, - я задумчиво отхлёбываю коньяк. - Ты куда, мам?

- Пойду мальчикам винограду отнесу.

- Давай. Конечно, я согласен, Мишка, - вздыхаю я.

- Ну и вот! А вздыхаешь тогда чего?

- А того, что всех не подберёшь!

- Не ори! - Мишкины глаза темнеют. - Чего орёшь? Согласен, всех не подберёшь, - тьфу ты, слово-то какое откопал! Не подберёшь всех, но мы не про всех сейчас говорим, а про конкретного мальчика, про Мишу Шилова!

- А мы что, - говорим?

- Я вот тебе сейчас пепельницу на уши одену, Токмаков, - шипит Мишка. - Я говорю, и ты хочешь, не хочешь, но тоже говоришь!

- Тише ты, мама сейчас зайдёт!

- Не зайдёт, чего ты думаешь она вышла? Не зайдёт... Ты что, Ил, я же видел, что за столом было. Молчи, сказал! Видел... И Егор, по-моему, тоже... Как ты на мальчика смотрел, и как он смотрел на тебя. Между вами же канат повис, хоть ходи по нему. Вадька маленький ещё, не понял ни шиша, да и тётя Наташа тоже. Но я то! Я же тебя насквозь вижу! Молчи, Ил, дай договорить.

- Договаривай, - внезапно успокоившись, говорю я. - Телепат...

- Тебе ведь это нужно! Ты в себя посмотри, Ил! После Тани, - уж прости меня, Илюша, - после Тани тебе это нужно. И я тут тебе не подхожу, что уж тут, в одну реку дважды не войдёшь. Не может человек без Любви, - если он Человек, конечно, а не пенёк с руками и ногами. А ты не просто человек, ты у меня Ил! Я тебя ведь лучше всех знаю, ты извини, но ни мама твоя, ни Вадька...

- А мальчик, а? Мне нужно, телепат ты! А мальчику?

Мишка смотрит на меня, потом качает головой.

- Да что с тобой, Ил? Дурачком слепым ты никогда не был... Ты же Самолётик, - ты что, летать разучился? А, ладно, - пустой разговор у нас получается. Если ты в мальчике этом ничего не разглядел, то и говорить нечего. Пойду я кино посмотрю какое-нибудь, не хочу я с тобой сейчас общаться! Не напейся тут, смотри...

- Подожди. Сядь. Я же ничего о нём не знаю, я ж не телепат! Симпатичный пацан, да нет, - красивый пацан! Не дурак, - да, весёлый, - да. И взгляд у него очень хороший. Настоящий. И что? Всё. А он обо мне, ещё меньше того знает. Ну, это-то не проблема, это всё придёт. А если ему это не надо? А? Я ж потом с ума сойду!

- Не сойдёшь, мы не дадим. А насчёт Миши у меня даже никаких сомнений нет! Ему это не меньше, чем тебе надо. Ты вот меня телепатом называешь, - бог его знает, право! Но я отлично понял, что парень не хотел с мальчишками идти, ему с тобой хотелось остаться. Иди сейчас к ним и приглядись к мальчику получше, сам всё поймёшь. Ступай, Ил-Илья, и не спорь ты со мной, ради всего святого! Я в гостиной буду, не лезь ко мне без нужды. Всё.

Мишка оставляет меня, я сижу на подоконнике, развернувшись, смотрю в окно, а там всё равно ни шиша не видно, темно там. И не в окно я смотрю, а в себя, как Мишка мне посоветовал. Прав Соболь, он всегда прав, и сейчас он прав. И про Любовь, и про мальчика, и про меня... Я, разумеется, тоже почувствовал, что между мной и Мишей Шиловым что-то сверкнуло. Что-то очень знакомое, то от чего мне не отмахнуться, то, что навсегда. Forever. Вопрос для меня не в этом, вопрос в том, - а стоит ли мне пытаться отмахиваться? И кем я тогда стану, если попытаюсь отмахнуться? Двадцать лет назад я не размышлял! Утонул, и всё! Сам, с радостью. Поглубже, ещё глубже, - так, чтобы дышать одной Любовью. Может я и правда, - летать разучился? Пойду! - решаю я. Будь что будет! Ввысь, так ввысь, в штопор, так в штопор!

Я, допив оставленный Мишкой коньяк, встаю с подоконника. Ну, и чего я психую? Не нужен я мальчику, что ж... Да нет! Нужен! Это же настолько ясно, что даже и говорить не приходится. Тут вообще слов не надо. А уж как он мне нужен... Пойду.

Как всё-таки трудно быть первым. Как мне было просто тогда, двадцать лет назад. А вот Мишке, наверное, было также трудно, как и мне сейчас. А я тогда, - ну что я? На меня свалилось счастье. Нежданно негаданно. Я прикасаюсь к Зубу, что висит у меня на груди. А если бы Мишка тогда раздумывать начал? Сомневаться, мучаться, как я сейчас? Так бы я бы дурачком бы и прожил бы, - как Вадька говорит. Может быть, теперь моя очередь быть первым? Достаточно ли я для этого вырос? Проверим... Пора становиться первым, как тогда Мишка...

Во всём Мишка первый! Неделю мы уже вместе, три дня я учу его кататься на лыжах, а он меня уже обставляет, зараза! Я устало пыхчу ему в спину, стараясь наехать на его лыжи. Ух ты, получилось!

- Так, Токмаков! Надоел! Если ещё раз так сделаешь, я тебе снегу за шиворот насую, понравилось тебе в прошлый раз, похоже! Тебе надоело если, Илька, - так и скажи, домой поедем. Как маленький!

- Сам ты! А сколько сейчас?

Мишка смотрит на часы.

- Три, без пяти. Домой, что ли?

- Поехали, Миш, мне и правда, надоело.

- Так бы сразу и сказал, а то...

- Не бухти. Завтра, завтра, завтра! - напеваю я, разворачиваясь на лыжне.

- Вот ведь самолётик неугомонный! - смеётся Мишка.

- Что же ты за человек такой! Как же ты не понимаешь, Мишка, - это же КЛЮШКА! Понял? Новая! Новенькая, блин! Клюшечка, клюшечка, клю-шеч-ка!

Завтра, в понедельник, мы с Мишкой идём покупать мне новую клюшку! Я за эту неделю всех достал. Маму, Мишку, Мишкиных родителей даже. За эту неделю, что мы вместе, я у Мишки стал совсем своим. Даже высокомерная студентка Олька, Мишкина старшая сестра, красивая и холодная, как богиня Афина из учебника истории за пятый класс, даже она снисходит до того, чтобы со мной общаться. Особенно, после того, как я притащил к Мишке дедов альбом с фотографиями. Миг славы! Твоей славы, дед Илья. Как все молчали и, открыв рты, смотрели на эти фотографии. Буденный, Уборевич, Егоров, Тухачевский, польский фронт. А это Отечественная. Ленинград. Ворошилов, Жуков, Хозин, Говоров, Мерецков. Кремль, сорок четвёртый. Калинин вручает деду Звезду. А это что, Илья? Это кто же, - неужто... Да, Николай II. Это трёхсотлетие Романовых. Офицеры легкоконной Гвардии с Императором. Во-от дед, в предпоследнем ряду. А это он в Пажеском. Мальчик совсем, ты на него похож немного, Илюша. Да нет, тёть Катя, не очень... А форма какая простенькая, и бескозырка, как у моряков, только без ленточек. А вот ещё, смотрите, дядя Лёша, это в штабе у Брусилова. Так, что здесь написано? Ага, "АВГУСТЪ, 1916". Как раз наступление шло. Да нет, Оля, это вот Брусилов, маленький, с папиросой. А я подумала, что этот вот великан с бакенбардами. Это я знаю кто, мне дед про него говорил, он сволочь, - ой, извините... Почему, Илья? Да так... А всё же? Ну... Полковник Свентицкий. Он потом у Скоропадского служил, - Гетман который, ну, после революции когда. Народу перевешал, - вообще! Гад, одним словом. А это деда в отставку провожают, в 59-ом. Да, тут ничего не скажешь, вот судьба человеку выпала, - гордись, Илья, прадедом! Так ведь я и горжусь... Он, знаете, какой был? Железный. Стальной, как сабля! Я не такой совсем...

Вот так вот, в общем. У Мишки я совсем своим стал. И с Мишкой я почти всё своё время провожу, кроме школы и секции. Даже уроки вместе делаем. Вовка сначала дулся, а как с Мишкой познакомился, - ничего, отошёл. Это же Мишка, - ведь он такой, с любым сдружиться может, если захочет. Только тут у Рыжкова нашла коса на камень, - Соболев ещё лучше него в карты мухлевать умеет. Оба хороши. Вот пусть сами, вдвоём и играют, я и лезть больше не буду! А сегодня, вообще, у меня праздник.

Во-первых, - мы завтра идём с Мишкой покупать мне клюшку. Во-вторых, - завтра понедельник, а в школу-то нам и не надо, - отменили школу! Карантин у нас, грипп. В-третьих, - у меня мама сегодня в ночь. Почему праздник? Да потому, что я уговорил всех, чтобы Мишка остался у меня на ночь. Да, а вдруг он проспит? Что же, мне одному за клюшкой бежать? Нет уж, пусть он у меня будет, под рукой. Под боком, - смеются Мишкины родители. Клюшку-то покажешь, Илька?..

В общем, жизнь прекрасна! Только вот Мишка, зараза, за три дня лучше меня на лыжах кататься научился! За три дня! Это как, - правильно? Но и я не лыком шит. Даром что ли я столько времени с Вовкой Рыжковым провёл? Я очень быстро понял, где у Мишки слабое место. Это его отношение ко мне. Я же могу на нём прямо-таки ездить! Верхом. Нет, не то что бы он стелется передо мной, - нет, конечно. И по шее я уже успел пару раз схлопотать, и выволочки он мне устраивает частенько, но это всё так, - и по делу и от души, но любя. Вот это-то "любя", - это и есть его слабое место. Я сразу стал главным. Ха! И старше он меня, и умнее, и умеет он всё-всё-всё, и сильнее, - это вообще даже не обсуждается, - а всё ж таки он меня любит и поэтому я главный. И чего он во мне нашёл? - счастливо думаю я. Таких как я пруд пруди, - полная школа у нас таких как я... Ой-ёй-ёй! Мамочки! Мишка!

- Вот это здорово! Ой, не могу, держите меня! - ржёт Соболь. - Ты чего же это, - на ровном месте, блин! Держись за палку! И ведь самый большой сугроб выбрал, молодец, Илюшка...

Мишка протягивает мне свою лыжную палку, я хватаюсь за неё, и он меня подтягивает на ноги. Я покорно поворачиваюсь из стороны в сторону, пока Мишка отряхивает с меня снег. Ну и что, подумаешь, - сугроб! Задумался, бывает.

- Хорош, Мишка, чистый я уже. Миш, а Миш, а ты покажешь мне приёмчик ещё какой-нибудь сегодня, а?

- Фиг тебе! Ты потом опять это на Вовке отрабатывать будешь!

- Это он тебе намамсил, да? У-у, дождётся он у меня!

- Илька, а меня мама завтра в библиотеку ММК запишет!

- Туда детей не записывают, я пробовал. В читальный только...

- А меня запишут, прикинь!

- Везёт... А не врёшь? Ну, всё, кончай! Отстань, сказал! Ты меня с собой брать будешь, понял? Там у них такие книжки, - обалдеть! Погоди, - завтра, говоришь? А клюшка?

- Да ёлки ж с дымом! Клюшка твоя! Что ж мы, - целый день с ней чухаться будем, что ли? Быстрей бы её купить уже, проклятую...

- Вот это точно! Быстрей бы. И на каток! Я ещё мячик теннисный с мамы выжму, до кучи, а то старый совсем того...

- Шайбой играй, по-взрослому.

- Ты совсем сдурел, Соболев? Шайбой! Скажет тоже. Поубиваем там кого-нибудь, нафиг. Во! Точно! Шайбой! А на ворота Рыжкова поставить надо будет, мамсика! А, чёрт, - не выйдет ни шиша, хитрый он...

- Умный он, не то, что некоторые.

- Это кто это некоторые, а? Это ты про себя, что ли? Конечно, про себя, - никого ж тут нету больше... Ой! Мишка, зараза! Не надо! Только не за шиворот! Всё, Соболь, кранты тебе! У-у, зараза, щас получишь, ой, мама! Спасите, милиция, убивают!

Мы с Мишкой барахтаемся в сугробе, лыжи мне здорово мешают, а то бы я ему показал! И получается так, что я, хохоча и отбиваясь от этого агрессора, крепко Мишку обнимаю, стараясь лишить его возможности двигаться. А он вдруг перестаёт пытаться напихать мне снегу за шиворот, замирает, неловко как-то смотрит мне в лицо, чуть краснеет и тихо так говорит:

- Ну, хватит, Ил, хватит, я больше не буду, давай вставай.

- Ты чего, Миш, а? Обиделся, что ли?

- Да нет, Ил-Илья, так просто...Давай помогу. Не обиделся, чего ж мне обижаться? Я, если хочешь знать, на тебя вообще обижаться никогда не буду, понял ты, самолётик? Так только, - если что, просто дам по шее разик, и хорош с тебя.

- Не надо по шее, Мишенька, - смеюсь я, а сам так доволен, что пусть хоть триста раз по шее он мне даст!

- Ну, не хочешь по шее, не буду по шее, - легко соглашается Мишка. - В ухо тогда дам...

Что есть счастье? Что есть Дружба и что есть Любовь? Когда и Дружба и Любовь, - две части одного целого, две грани одного кристалла удивительной изумрудной мальчишеской души, - вот это и есть Счастье. Удрав в мае со школы на Урал, лёжа в нашем укромном месте, обнимаясь так, что кровь горячими и мощными толчками с трудом прорывалась по нашим жилам, мы с Мишкой познавали счастье. Дурея от запаха друг друга, почти теряя сознание от невыносимо пронзительной нежности друг к другу, мы познавали, что есть счастье. И желание, - оно такое чистое, невинное, что каждое слово кажется тут ржавым, тяжёлым и неуместным, как кованый топор. И желание, - оно такое неодолимое, ненасытное, неукротимое, что мы жалели только об одном, - что нельзя продлить это вечно, и нельзя залезть внутрь друг друга, нельзя друг в друге ощутить самого себя, как в самом себе... Счастье, - это когда я слизнул капельку крови с пальца Мишки, уколовшегося о рыболовный крючок, а он, ткнувшись мне носом в макушку, что-то шептал, горячее и неразборчивое, и шевелил мне на макушке волосы губами... То, как он победил на соревнованиях, и, найдя меня глазами в зале, смотрел мне в глаза, и губы его шептали: для тебя, для тебя... Счастье, - это когда печаль и грусть осени в серых облаках Мишкиных глаз уходят, тонут в моих поцелуях. Когда душу топит гордость оттого, что нас снова приняли за братьев. Счастье, - это когда мне уже невмоготу больше смотреть на чеканный Мишкин профиль, как на лучших античных образцах, и глаза я отвести всё равно не в силах. А он, склонившись над физикой, постукивает себя по губам карандашом... Мой Мишка. Мой навсегда... Мишка Forever...

- Ну, пока.

- А ты что, не ко мне?

- У тебя же мама спит, ей же в ночь сегодня.

- Ну, она не спит ещё, да и мы потихоньку.

- Знаю я, Ил, твоё "потихоньку". Домой я. А ты ко мне лучше приходи. Блин, Илюшка! У меня же "Комета" сломалась! Гадина, лентопротяг накрылся.

- Выкинь ты её на фиг, Мишка! Чинишь, чинишь, - а толку... Не, лучше мне отдай, я из неё чего-нибудь сделаю, придумаем с Вовкой чего-нибудь такое.

- Вы придумаете, это точно! А я, что, - без музыки сидеть буду, да?

- Музыка... - ворчу я, тут мы с Мишкой, как на разных языках говорим. И вспомнив, тут же, хихикнув, добавляю: - "Музыка дело хорошее, особенно барабан!".

Мишка тоже ухмыляется, но тут же смотрит на меня с подозрением.

- А это ещё откуда ты выкопал, чудо?

- Это, Мишенька, не я выкопал, это знаешь, кто сказал? Суворов это сказал!

- Не ври, не говорил он такого, сам небось придумал...

- Очень надо, - врать тебе! Тоже мне... Сказал! " Наука побеждать", - знаешь? Ну вот. Мне дед читать давал. Здоровская книженция, - обалдеть! "Господа офицеры, - какой восторг!".

- Иди отсюда, давай! Пока я тебя точно в снег не уронил. Эрудит...

- Я уроню кого-нибудь, ронять расхочется! Руки, руки! Всё! Молчу. Ну, ты идёшь или нет?

- Сказано же тебе, - сам приходи.

- Ну ладно, я Корнету косточку принесу, мама борщ варила.

- Борщ, - это хорошо! Борщ тётя Наташа у тебя чёткий варит.

- Мишка, а ещё она нам пирог с вареньем испекла, с клубничным!

- Всё, Илюха! Молчи! А то я тебя сейчас съем. Беги, давай.

- Я пулей!

Я залетаю домой, гремя и поругиваясь под нос, убираю лыжи в кладовку.

- Сокровище! Обедать.

- Мам, меня Мишка ждёт. Ну, ладно, давай по быстрому, бутер какой-нибудь там...

- А борщ? Борщ ведь, Илюшка!

- Не, не, не! Мам, косточку Корнету заверни мне во что-нибудь.

- Илька, ты у Миши до вечера будешь?

- Да нет, мам. Поспать тебе дадим, потом придём.

- К половине восьмого приди, пожалуйста. И вот ещё что, Илья. Я тебя прошу, веди себя у Миши прилично.

- Мам! Ты что же думаешь, - я там на ушах хожу, что ли? Я там такой, - знаешь... Погоди, а на ушах, - это как? Это как мы с Рыжковым, да? Не, мам, я хорошо себя веду.

- Ну-ну, - произносит мама с сомнением. - Вот косточка Корнету, не забудь. Мишиным родителям привет от меня передай.

- Тёте Кате только, дядя Лёша на работе.

Алексей Михайлович, уволившись в запас, у нас в Магнитке устроился работать. Ну и правильно, - не дома же ему сидеть! Не старый же он ещё. И вот он и устроился в Дом Обороны, в ДОСААФ, занимается там с пацанами, Мишка говорит, что здоровски там у него. Даже из мелкашки пострелять можно. Мы, правда, там ещё не были, но ничего, - и это от меня не уйдёт! Мелкашка, - это вещь! Это тебе не воздушка в тире у "Магнита", за две копейки пулька. Две копейки, деньги конечно не большие, - думаю я, запивая бутерброд чаем, - но всё-таки. Десять пулек, вот уже двадцать копеек. Вот и думай себе, - или пострелять, или в кино сходить. Да и равнять воздушку с настоящей мелкокалиберной винтовкой, - ха! Я, правда, ещё ни разу не стрелял...

- Ну, всё, мам. Испаряюсь...

Да что же это такое?! Пустят у них лифт когда-нибудь или нет? Бегай тут на седьмой, как альпинист какой-то... И Мишка тоже хорош, - не мог на первом поселиться. Я звоню в дверь нашим условным звонком, - успели мы с Мишкой такой себе придумать, - два коротких, пауза, короткий. Олька поворчала, было, а сейчас сама так звонит, - хитрая, знает, что Мишка быстрее откроет. Надо шифр менять, засветились...

- Ты что там, - через Пекин ко мне шёл, чего долго так?

- Да меня мама поесть заставила, Миш, какой ещё Пекин?

- Поесть? Так, - Мишка хмурит прямые брови.

- Видишь, Миша. Здравствуй, Илюша, а он тебя ждал, один за стол не садился.

- Правда, что ли? Здрасьте, тёть Кать! Мишка, Мишка... Я только бутер и съел, так что и не наелся вовсе...

- Да? - спрашивает повеселевший Мишка. - Ну ладно, живи! А это что, - Корнету? Коря, иди, косточка тут тебе прибыла!

Появляется красавец-пёс, он с достоинством принимает от меня кость, вообще, это выглядит так, будто Корнет снисходит до моего скромного подарка лишь потому, что так полагается, а то ещё я разревусь с горя... Не перестаю я удивляться на эту собаку. На улице Корнейка просто воплощение живости и веселья, как щенок, - только бы со мной подурачиться, повалять меня в снегу, это для него и косточки не надо! А дома он само достоинство и неприступность.

- Миша, сам потом крошки после Корнета убирать будешь, а то Оля в прошлый раз...

- Ну и не сломалась Оля, - бухтит Мишка. - Полезно ей, а то свалили всё на меня, как негр на плантации, блин... Ну, ты долго торчать тут будешь, Ил? Пошли на кухню, а то я сейчас у Корнета косточку заберу, так есть охота.

Пока мы с Мишкой едим тушёную картошку с курицей, тётя Катя, опершись подбородком на руку, с улыбкой слушает мою болтовню. Ну там, про наши приключения за два дня и про то, какая у меня завтра будет клюшка, а Мишка у вас ничего не понимает, и зря я его на лыжах взялся учить, всё равно благодарности никакой, - только снег за шиворот! Мишка лишь неодобрительно на меня поглядывает, он вообще за столом болтать не любит. И нечего на меня так зыркать! Вот и молчи себе в тарелку... Правда, тёть Кать, он у вас способный, - что есть, то есть, - это я, как честный человек, должен сказать прямо! А только всё равно, снег за шкирку, - это он зря! Я ему за это, такое придумал... Ты ешь, ешь, Мишка, нечего на меня так смотреть! Ну вот, а вам мама привет передала. Да, спасибо. А здорово как, что у нас карантин. Да что же хорошего, Илюша? Мише вот с английским подтянуться надо бы, а тут карантин. Мальчики, вы чай будете? Тогда, может быть, компоту, а, Илюш? А что английский, подумаешь, - я бы на его месте посидел пару часиков, и готово...

- Зубрилка, - ядовитой коброй свистит Мишка.

Я, задрав подбородок, некоторое время молча разглядываю Мишку. А затем спокойно сообщаю тёте Кате, что, мол, есть вот ещё такие, малоспособные к английскому языку, а туда же, на лыжи! Мишка, не выдержав, смеётся, и я с ним тоже...

- Оставайся у нас жить, Илюша, - посмеиваясь, говорит тётя Катя.

- Не-е, я уж лучше с мамой, а вот Мишку я бы у вас забрал! И не на сегодня только, а вообще. И Корнета. Нет, Корнета, пожалуй, не выйдет, Пиратище ведь у меня... Он как Корю увидал, так два дня потом от своей тени шарахался! Пуганый какой-то.

- Вы бы с Вовкой ещё парочку экспериментов над ним провели, так он и от света бы шарахался, не то, что от тени. Представляешь, мам, с котом-подводником у них не вышло, так они ему центрифугу там какую-то придумали! Если б я не отбил Пирата у них, то я не знаю прям! Ну, по шее я им дал, понятно, - а толку?

- Какую это центрифугу? - тётя Катя смотрит на меня, слегка даже обалдев. - Это как у космонавтов?

- Да нет, - где ж нам такую взять, - говорю я с некоторым сожалением. - Так, в одеяло его суёшь, ну и по комнате кружишь. Царапается он, зараза! Но молчит.

- А чего орать-то? С вами, - ори, не ори... Нет, Ил, вы с Рыжковым вдвоём, - это ж слов нет, это видеть надо. Спасибо, мам!

- Спасибо!

- На здоровье, мальчики.

Мы в комнате с Мишкой разбираем его "Комету". Магнитофон это его, полумёртвый. "Мы", - это значит так: - Мишка всё откручивает и снимает всякие там штуки, а я аккуратненько все эти болтики, гаечки и ручки собираю в специальную такую коробку, - это, значит, не потерять, чтобы. Я смотрю на Мишку, и прямо таки им любуюсь, - так он это ловко и здоровски всё делает! И ещё объясняет мне, где чего там внутри, и зачем это всё надо. Мне-то, правда, это нужно, как карпу зонтик, да и не запомнить мне этого, - но приятно мне так, что аж жмурюсь я от удовольствия! И жалко мне, что у меня дома нет ничего такого, что можно было бы вот так же вот разбирать с Мишкой, и собирать потом, а он бы толком мне всё объяснял, - чего тут и как...

- Токмаков, тетеря! Куда пружина полетела? И что теперь, - диван двигать, да? Да ну тебя, Илька, в самом деле... Достал, что ли? Ну, ты даёшь, и как пролез-то, только!

- Смотри, Миш, а тут ещё вот что, штучка тут валяется, какая-то.

- Ух ты! Молодчина, Ил! Я ж её с самого переезда ищу! Это от эспандера моего.

- Миш, а где Олька?

- Олька, Олька... - ворчит Мишка. - На кой она тебе? Вот тут подержи... С этим своим она. Как с утра учесала...

"Этот её", - это парень Ольги, учатся они с ней вместе, в институте. И что-то у Мишки с ним как-то не того. Не знаю, Мишка мне толком ничего не рассказывал, ну а я и не лезу, понятное дело. Буркнул Соболев, что-то такое, - про выпендрёжников всяких, ходят тут, мол... Ну и не моё это дело, хотя Ольга мне, в общем-то, нравится. Да и не "в общем-то", а очень даже нравится. Она с виду такая только, - неприступная. А так-то ничего совсем, нормальная. И весёлая, как Мишка. А уж красивая, говорю же, - Афина! Как глазищами своими глянет, - особенно, если настроение у неё, - держись тут только, аж дух захватывает. Очень они с Мишкой похожи, он тоже самый красивый пацан в школе, это все девчонки так у нас говорят. Только Мишка потеплее как-то, и волосы у него тёмные. Вот сейчас смотрю я на него, - а он нахмурился, губу нижнюю чуть прикусил, - пытается он пружину на место накинуть, - ну вот, смотрю я на него и так мне его обнять охота, даже странно как-то.

- Токмаков, - тихо говорит Мишка. - Если сейчас у меня эта тяга соскочит, я тебе по шее, в глаз, то есть, засвечу. Ну что такое, в самом деле! Подержать, не дёргая, трудно, да? Ещё чуть-чуть... Во! Понял, как мы её! Всё, Ил-Илья, соберём щас всё и включим.

Мишка мне подмигивает, - очень он, значит, доволен. И рожа у него такая довольная, ну точно мой Пират, когда мяса сырого ему достаётся. И хотя тяга эта его мне, прямо скажем, до одного места, да и вся "Комета" целиком, - но и я тоже доволен. Раз Мишка мой рад, - то и я тоже, понятное дело, рад. А почему, интересно, собирать что-нибудь всегда дольше, чем разбирать? И почему...

- Ты чего мне суёшь, а? Это ж не отсюда.

- Так ты ж молчишь сам! Говори путём чего тебе надо, а то тоже, - молчит, понимаешь... В глаз ещё обещает, тёть Кать, вы слыхали? Мне! В глаз! Ему тут помогаешь, помогаешь, а он! Уйду сейчас к Корнету на половик, копайся тут один со своим магом...

Мишка хитро как-то на меня смотрит, усмехается и заявляет:

- К Корнету? Давай, давай! Только самого интересного и не увидишь! Не услышишь, то есть. Я тут такую штуку записал, ну ладно, что ж, мы с мамой вдвоём послушаем, а ты к Корнету иди, может, там косточка у него осталась.

Я соображаю, - может обидеться мне и взаправду уйти к Корнюхе, - ну уж фигушки! Он тут будет что-то интересное слушать, а мне, - косточка! Я мстительно щипаю Мишку за тугой бицепс. Не сильно щипаю. Не охота в самом-то деле по шее.

- Это вот тебе за косточку! Тёть Кать, а он вот чего, - обижает! Младшего! Это что же, - по офицерски, а, Мишка? То-то. Ну, говори, чего ты там записал?

Я стараюсь говорить небрежно, мол, мало меня это интересует, так только, чуть-чуть совсем, но Мишку не проведёшь, он же во мне, как в книжке читает. Сразу раскусив, что он меня зацепил, Мишка начинает меня изводить. Вот терпеть этого я у него не могу, зараза! Короче, так он мне ничего и не говорит, пока "Комета" его, проклятая, не собрана и пока не вкручен последний болт. Мишка усаживает нас с тётей Катей на диван, прямо театр какой-то, а сам, заправив в магнитофон ленту, говорит:

- Ну вот. Здравствуйте, уважаемые радиослушатели. Предлагаем вашему вниманию передачу из цикла "Илья Токмаков рассказывает". Запись из фондов Михаила Соболева.

Мишка, помолчав для важности, щёлкает клавишей, и магнитофон моим голосом начинает рассказывать, как мой дед Илья захватил три немецких танка. Вот что, значит, Мишка придумал! То-то он так тогда приставал: - и сядь вот так, Ил, и говори погромче, и вопросы всякие наводящие... А я и не злюсь вовсе! Ну и ладно, подумаешь. Я уже привык, что у Соболя вечно сюрпризы всякие. Да и получилось неплохо. Тётя Катя вон как смеётся. Мишка тоже, хотя историю эту он уже сотый раз слушает. Да чего там, мне и самому смешно, - а если честно сказать, то мне очень интересно послушать себя со стороны. В общем, Мишка здорово придумал, только мог бы мне всё заранее сказать. А может и правильно, что не рассказал, я тогда всё не так бы сделал. Не так естественно, что ли. А так очень даже ничего получилось, надо Мишку попросить будет, чтобы он маме моей дал послушать...

- Здорово, правда, мам?

- Здорово, - улыбаясь, говорит тётя Катя. - Молодец Илья.

Я скромненько ковыряю пальцем обивку на диване.

- Чего ж я молодец? Это ж дед... Я и не придумал ничего, - всё так, как он рассказывал, я всё так и пересказал.

- Ну да, конечно же не придумал, никто ж и не говорит, что придумал! А знаешь, мам, я хочу папе дать это послушать, пускай у себя потом всем покажет, в Доме Обороны, ты как, Ил?

- Не, не, не! Думать забудь, Мишка! Ты что, спятил? Не хочу я! Да и дед был бы против, иначе он бы об этом и сам бы всем рассказывал. А так он знаешь, как про этот случай говорил? Я тебе потом скажу, когда одни будем. Нет, Мишка, нельзя, а то я тебе больше ничего рассказывать не буду!

- Да ладно, успокойся, не буду, раз не хочешь, - торопливо говорит Мишка, похоже он даже опешил от моей горячности. - Всё, Илья, нет, так нет. Можно только, я себе эту плёнку оставлю, а? Ты не беспокойся, я её никому слушать не дам, если только ты сам не разрешишь.

- Ну, это ладно, это можно, - успокоившись, говорю я. Раз Мишка сказал, значит так и будет, он в этом отношении точно, как мой дед, - железный человек! - И дяде Лёше можно показать, это я даже совсем не против. Пусть и он послушает, чего ж. Только ты, Мишка, в другой раз предупреждай меня, понял? А то на лыжах он научился кое-как, понимаешь, и возомнил тут о себе... Всё! Молчу, не буду я больше! Щас по магу по твоему, ка-ак...

- Миша, пусти ты его! Папа вон пришёл, открой ему. Илюша, поди ко мне, я тебе рубашку поправлю. Что, достаётся тебе от Мишки нашего?

- Нормально, - говорю я.- Я не против...

В зал заходит дядя Лёша, огромный, с плечами неимоверной ширины, с чуть седыми висками. Мишка, наверное, такой же потом станет, - думаю я, с удовольствием глядя на Соболевых. - Вот здорово-то! Так мне классно, что я с этими людьми, что я совсем свой для них, у меня аж дыхание перехватывает.

- А, Токмаков! И ты тут, это кстати, - я радостно жму твёрдую, как приклад автомата, дядь Лёшину ладонь. - Держи-ка! Как обещал... Это от ДШК, трассирующая.

Я ловлю в свои ладошки огромную и тяжёлую, точно снаряд, пулю.

- Во-още! - только и могу выдохнуть я. - Это же... Ну спасибо, дядь Лёш! Во-още, ёлки! Видал, Мишка?

- Я их столько видал, - рассказать, не поверишь, - смеётся Мишка.

- Да ну тебя! - злюсь я. - Рыжкову лучше покажу, он-то понимает...

Вообще, после знакомства с Мишкой и его папой мой арсенал сильно пополнился. Две кокарды, несколько звеньев пулемётной ленты, пуля вот теперь ещё, от ДШК, гвардейский темляк от кортика, и жемчужина моей коллекции, - памятный вымпел ГДР-овского большого десантного корабля "Frosch"! Дядя Лёша на нём с визитом дружбы был. Это вдобавок к тому, что у меня было до этого, - ну, от деда кое-что, и ещё там некоторые вещицы. Мы с Рыжковым подолгу с этим всем возимся, рассматриваем, перебираем, - одним словом, приобщаемся. И пусть себе Мишка посмеивается снисходительно, он и сам ко всем этим штукам не равнодушен, я же вижу! Шашки вот дедовы, например. А про ордена я вообще молчу! Как он на дедов генеральский китель смотрел! А на нём и места нет совсем свободного... Жалко, что у деда царские не сохранились, а то в 43-м их тоже носить разрешили.

- Мишка, я с Корнетом сегодня сам погуляю, дело у меня там одно. Илья, завтра клюшку покажешь? Я тут у одного нашего офицера интересовался, он говорит, что клюшки сейчас из пластика делают, что-то я не очень поверил... Ольга где? Значит, обедать без неё... Поели? Ну, я тогда один, и рюмочку, кстати, неплохо бы, с морозца! А, Катя? Ма-аленькую, да, Илька? - дядя Лёша мне подмигивает, а я согласно киваю, что ж, он же взрослый, дед у меня тоже перед обедом не прочь был, насчёт рюмочки. Но, вообще-то, гадость она, похоже, а чего бы они тогда так морщились?

- Мишка, иди ближе, спрошу чего-то, - шепчу я, когда мы остаёмся одни. - А ты водку пробовал?

- Ха, водку! Да тыщу раз!

- Да брось ты, я ж серьёзно. Нет, ну правда, - пробовал?

- Ну, было однажды. Ты чего уставился, - не веришь? Пойди, у мамы спроси. Болел я как-то очень, вот мне немного с мёдом и давали. Ох и пакость! А чего ты вдруг?

- Да так. Смотри, уже семь часов, а мама сказала, чтобы мы до её ухода у нас были. К пол восьмого надо прийти.

- Ну, если надо, то придём. Давай-ка, маг уберём и одеваться будем.

Аккуратный Мишка всё складывает куда нужно, отвёртки, плёнки, магнитофон закрывает крышкой. Военно-морская школа, - чего тут скажешь. А я получается, - разгильдяй. Ха! А Рыжков тогда кто?

- Погоди, Илька, мне тут надо тебе взять кое-что...

- Мне? Чего взять? А? Ну скажи, ну Миша.

- Чего, чего... Потом покажу, отстань.

Нет, тут просить и канючить бесполезно, это значит, мне ждать придётся, пока он сам не покажет, зараза! Что бы мне такое ему придумать-то, в самом деле... Мишка берёт небольшой продолговатый свёрток, загораживаясь от меня спиной, прячет его в карман своей аляски. Ладненько...

Мы с Мишкой на кухне слушаем указания дяди Лёши чего и как. Ну, там, чтобы не бесились, спать там, чтобы вовремя, ну и всё такое. Зубы, чтобы на ночь почистили, - Мишка, ты щётку взял свою? Мишка, хлопнув себя по лбу, смывается в ванную. Вот, а ты, Илья, к нему не приставай с расспросами, а то точно, до утра проболтаете, Михаил, это и к тебе относится. Ну, всё вроде бы, счастливо, бойцы. До свиданья, дядь Лёш, до свиданья, тёть Кать, спасибо, что Мишку отпустили. Пошли, Ил, опоздаем.

Всю недолгую дорогу ко мне, я не оставляю безуспешных попыток узнать у Соболя, что же это он такое мне взял. Молчит, зараза, посматривает только загадочно...

- Ты, Соболев, как этот, как резидент какой-то! Ну, я не знаю, что я тебе сделаю!

- Ничего ты со мной не сделаешь, ха, - сделает он! Таких, как ты знаешь, сколько надо, чтобы мне что-то сделать?

- Ну, - сколько, сколько?

- Дверь открывай! Сколько... Много.

- Мам, мы пришли! Ты не спишь уже? Мам, а я Мишке магнитофон его починил, а он мне чего-то взял, а сам не показывает...

- Мамсить будешь, так и не покажу! Здрасьте, тётя Наташа. Погоди, это кто это маг чинил, а? Чинил он! Он мне там чуть пружину не посеял! Молчи, сказал, не хочу я с тобой бодаться. Тётя Наташа, мама сказала, что зайдёт к вам завтра, чего-то там по вязанию...

В комнате я, уперев руки в боки, грозно смотрю на Мишку.

- А ну...

- Ну чего ты орёшь как больной! Привязался, блин... Сказал же, потом покажу, - секрет это, понял?

Я тут же затыкаюсь. Так бы сразу и сказал, зараза! Секрет, - это ж совсем другое дело, это я бы сразу понял. Секрет, - это ж... ну, ясно, в общем.

- Мальчишки, идите-ка сюда, - зовёт нас мама из кухни. - Вот, это вам, если кушать захотите, а на завтрак Илюшка омлет сделает, хорошо? Очень уж он вкусный омлет умеет делать.

- Да не ест Мишка яйца, - говорю я с сожалением.

- Отчего же, Мишенька?

- С осени закормленный! - злорадно выдаю я.

- Сам ты! Всё я ем, - омлет, так омлет... Я просто их люблю не очень...

- Так ты же ещё не пробовал, как я делаю, - резонно замечаю я. - Вот ты попробуй сперва...

- Ну, хорошо, не захотите омлет, леща тогда оставьте на утро.

- Мам, а Мишка на магнитофон записал, как я про деда рассказывал, представляешь? Ну, про то, как он Героя получил. Так классно!

- Вот видишь, Илюша, а ты говоришь, что магнитофон бесполезная вещь. Представляешь, если бы все рассказы Ильи Павловича у нас записаны на магнитофон были?

- Так это ж я про музыку имел в виду... - растеряно говорю я.

Вот же ёлки с дымом! Этот аспект применения современной звукозаписывающей техники мне в голову даже и не приходил... Но теперь-то уж чего, - ушёл поезд, вместе с дедом Ильей и ушёл... Мишка, с лёгкостью поняв, что я расстроился, ободряюще хлопает меня по плечу.

- Брось, Ил! У меня же "Комета" есть, вот и запишем всё, пока ты не забыл.

- "Комета"! Через раз она у тебя работает, "Комета" твоя! Ой! Извини, Миш! Ну прости, вот же язык у меня, да, мам?

- Да уж, Илья.

- Ми-иш...

- Да ладно тебе, Ил! Чего там. Это ж правда, - неудачная она у меня какая-то. Через раз, говоришь? Это даже не плохо! Мне вот тут даже мысль одна пришла. Мы ж под это дело, у Ольки кассетник её выклянчим!

- Не даст...

- А куда она денется? Спорим? Под это дело даст, вот увидишь! Ну, а за "Комету", ты по уху всё равно получишь, - это ясное дело.

- Да хоть сто раз! - какой всё-таки у меня Мишка!

- Мишенька, ты Ильку по голове не очень, она у него и так не самое сильное место. По шее лучше...

Так, да? Голова у меня, да? Ну, щас я... Мишка, зажав мне рот ладонью, тащит меня в комнату. Я пытаюсь обмякнуть у него в руках, пусть ему тяжелее будет, раз взялся тащить, пусть уж тогда... А ему пофигу, здоровый, как танк! Даже не пыхтит.

- Мишка, а давай в самолёт поиграем?

- Не хочу, - не могу, то есть. У меня пушки неисправны, на ремонте я. Книжки я твои посмотрю, можно? А то я Кларка дочитал почти.

- Понравилось?

- Да не очень. Чего-то у него там... Ил, а можно я "Искатели" возьму, а? Там рассказы бывают классные.

- Возьмёшь, если про то, что по уху мне обещал, забудешь. По рукам? То-то. Смотри, в этом номере здоровский рассказ, мне понравился, про шлюпку, про спасательную. Она, блин, как живая там, говорить умела, прикинь, да вот свихнулась только...

Эх, зря это я! Мишка тут же хватает номер "Искателя" и, подобрав ноги, плюхается на диван.

- Мишенька, - проникновенно говорю я, ужиком скользнув ему под бок. - А давай в шахматы сыграем, а? Если хочешь, то ты белыми можешь, а я даже без ладьи буду.

- Шахматы... м-м, - рассеяно мычит Соболь.

Вот как вот мне с ним бороться, а? Ладно, пусть почитает пару минут, пока я пулю свою спрячу. Жалко, что она к пулемётной ленте моей не подходит, крупновата, да и пуля это, а не патрон, без гильзы. Во, блин! Бестолочь, тетеря! Правильно мама говорит, про голову... Надо ж мне дядю Лёшу на гильзы раскрутить, тогда и лента у нас с Вовкой будет снаряжённая! Я в сотый раз пересчитываю звенья ленты, - вот эти два помяты немного, пойдёт, чего уж там. Да. Двадцать пять. Многовато, ясное дело, столько гильз мне не принесут. А хорошо бы нам ещё гранату, учебную. Лимонку. Мишка говорил, есть такие, а с виду настоящая вовсе. Мечтать не вредно... Я, отложив ленту, беру обломок трёхгранного штыка от Мосинки. Эх, целый бы! И нечего вздыхать, Токмаков, - думаю я про себя. Я за этим-то столько побегал, пока Славка думал, меняться, или нет... Хорошо, что он у меня с основанием, для крепления. Да, целый, - это бы я тогда...

- Он опять с железяками своими! Илья, оторвись ты от них, ради Бога! Я ухожу, провожать меня не будешь? Так, бельё постельное я показала тебе какое взять, что-то я ещё хотела... Пирата накормила... Да! Я в ванной опять кран горячий чуть было не свернула, вы поосторожней с ним, хорошо, мальчики? Мишенька, я на тебя особенно рассчитываю, ты человек ответственный, так что за порядок ты отвечаешь, договорились? С Ильёй построже, если потребуется. Не потакай ему. Илья! Не перебивай. Сумку мою подай, лучше. Ну, всё целую вас обоих. Спокойной вам ночи, мальчики!

Закрыв за мамой, я прислоняюсь к двери спиной, и с улыбкой смотрю на Мишку. Он, прислонившись спиной к стене, с улыбкой смотрит на меня.

- Так, так, Мишечкин. Вот ты и попался. Одни мы! Что захочу, то с тобой и сделаю! Стой! Стой, говорю, где стоишь! Я за саблей сбегаю, тогда... Соболь, гад, я орать буду! Соседи щас прибегут! Ой-ёй-ёй! Руку, руку, руку! Ну, всё, зараза, копец тебе!

Бесполезно! Никогда мне с ним не справиться! Остаются только мелкие пакости. И я кусаюсь, и щипаюсь, и плюнуть даже пытаюсь, да не очень-то выходит, потому что смешно мне так, что я и дышать толком-то не могу! Да, вчера я проворней оказался, - успел таки саблю схватить. Погонял я вчера Соболя по комнате!

- Мишка, щас не отпустишь меня, - хана тебе! Ну пожалуйста, ну Мишенька! Я честно-честно не буду больше. Ой, гад! Убью! Чего я тебя вчера не прикончил только?! Мишенька, молчу!

Мишка вдруг резко меня отталкивает, а сам, отвесив мне напоследок подзатыльник, тут же прячется в ванную. Гад! Закрылся, зараза! У-у, выйди только, - зарублю! Стой! А зачем? Мне приходит одна мыслишка. Пусть посидит, чемпион хренов!

- Ты посиди там, зараза, посиди! - я закрываю внешний запор на двери. - Посиди, о поведении своём подумай, если есть чем думать! А я тут посмотрю, что ты мне там за свёрточек притащил!

Короткая пауза, и тяжкий удар изнутри в дверь. Ух ты! Как бы он мне дверь не того... Но Мишка больше ничего не предпринимает. Чего это он, а? Затих...

- Мишка, ты там чего, а?

Тишина.

- Ты ударился там, что ли?

Молчание. Я щёлкаю выключателем туда-сюда. Никакой реакции.

- Мишка, ты там живой?

Да ёлки ж! Чего он там молчит-то? Ни разу такого ещё не было. Я, секунду ещё подумав, с опаской открываю запор со своей стороны.

- Миша, я открыл, выходи. Ну чего ты, а? Я ж ничего не сделал, я так только, я ведь...

Дверь резко распахивается, чуть даже плечо мне не отбила, Мишка хватает меня в охапку, я только и успеваю чего-то пискнуть.

- Во! Попался, дурачок?! Попался! Ну, и кто из нас умнее? А про военную хитрость ты слыхал, а? Суворова он читал, понимаешь! Ну, что мне с тобой делать? Может, самого в ванной закрыть, да почитать пойти спокойненько?

Я, покраснев от злости на себя, что так легко попался, на Мишку, что он хитрее оказался, перестаю барахтаться в капкане его рук.

- Ну и иди! Иди, читай себе! Пусти! Пусти, сказал, - я и сам в ванную уйду, понял? Да отпусти ж ты, ну!

Я, чуть не плача, хлопаю дверью и прячусь в ванной. Ну и фиг с ним, усевшись на край ванны, с обидой думаю я. Читатель, блин! Ну и пусть себе читает. А я и спать здесь буду! Точно! Я встаю, высунув руку наружу, нащупываю на стене выключатель, и отрубаю у себя в ванной свет. Вот так вот! Ну и пусть себе, подумаешь! Тоже мне, - лыжник... Чего он там опять затих? Читать пошёл, что ли, в самом деле? Ну и ладно, а я тогда... Дверь потихоньку приоткрывается, не широко, чуть-чуть совсем, и в эту щелку вдруг бьёт узкий тугой луч красного света! Я зачаровано смотрю, как алым зайчиком, странное продолговатое, - продолговатое, а не круглое, - пятнышко мечется по ванной комнате. Чего это, а?

- Мишка, это что? Как это, а?

Пятнышко перестаёт скакать по стенам и потолку, и останавливается на мне.

- Что это, он спрашивает, - бормочет Мишка, сам оставаясь за дверью. - Сказать ему, что ли? Ну что ж, скажем, если он психовать перестанет. Да, и извинения ещё бы его заставить хорошо попросить, - ну это ладно, обойдёмся. Мы не гордые, мы ж не голубых кровей! Не из дворян мы, чего уж там...

Мишка чем-то там таким у себя щёлкает, и красный быстрый зайчик исчезает. А Соболев включает свет в ванной, и, сдерживая улыбку, смотрит на меня. Я счастливо смеюсь, - ну не могу я на него всерьёз злиться, да и правду сказать, чего ж это мне злиться, - сам же виноват, сам дурак!

- Прости, Мишка, меня, дурак я! Дурак, да?

- Конечно дурак, - Мишка уже лыбится вовсю. - Психуешь из-за ничего, кто ж ты, как не дурак? Но ты пока ещё дурак маленький, а вот если будешь так вот и дальше себя вести, тогда вырастешь в большого дурака! Понял?

- Понял, - соглашаюсь я. А я и правда, всё понял, чего ж тут не понять, прав Соболь, ясное дело, прав.

- Пошли в комнату, - говорит Мишка, а сам прячет что-то за спиной. - Раз ты такой понятливый у меня, тогда пошли, там и покажу.

В комнате Мишка указывает мне на диван, - мол, садись, давай, - сам усаживается рядом и, подмигнув, кладёт мне на коленки то, что он прятал за спиной. Вот! Это! Да! Я даже дышать перестаю. Фонарик! Да не какой-то там просто "фонарик", - это всем фонарям фонарь! Я таких и не видал никогда. Чёрный, - воронёный, точнее сказать, из какой-то очень хорошей стали, не из алюминия там тебе, вшивого! А на стекле у него чёрная же металлическая насадка такая, с узким губками, из-за них-то луч такой странный и получается, - понимаю я. Это что же за фонарь такой интересный, - военный, что ли? Тяжёленький! Да-а... Кнопок, чего-то тут... А чего это он красным светит? Лампочка красная, наверное, - а зачем красная-то?

- Мишка, - выдыхаю я. - Миш, что это, а?

- Ослеп? - спокойно спрашивает эта зараза. - Фонарик.

- Тебе бы вот фонарик надо! Под оба глаза... А это тут чего, - это для ремня, что ли? Точно. А почему он красным светит?

- Фильтр потому что красный стоит.

- Фильтр, - шепчу я. - Здорово! А это как, - фильтр? Это ж не сигарета...

Мишка, хихикнув, достаёт из кармана два круглых стекла, жёлтое и голубое.

- Вот, смотри, это и есть цветные фильтры, они могут вот сюда, на фонарь ставиться, понял? Вот, погоди-ка, дай покажу. Видишь? Вот. Зачем, зачем... Красный, - скрытный свет. И насадка с прорезью для того же, для маскировки. Жёлтый, это контрастный, а синий, - спокойный, для того, чтобы глаза не уставали. Почему много, - не много, а столько, сколько надо. Эта кнопка для постоянного света, фиксируется она. А эта, - сигнальная. А этот ползунок, это чтобы случайно фонарик не включился. Как на пистолете, предохранитель. Конечно военный, морской. У меня два таких, один папа подарил, а этот я выменял, у нас там такого добра разного много было. И фляжки с серебряной пружинкой, всякие штуки, короче. Ну откуда ж мне знать-то было! Да не дуйся ты! Вот ведь! Говорю же, полно всего было, я и не интересовался тогда. Я этот фонарик тебе дарю, понял? Конечно насовсем, а как же ещё. Кончай, блин! Ил! Вот ни фига себе! То, блин, дуется, как не знаю кто, а то целоваться лезет...

- Мишка! Ты ж пойми! Это ж... А что за фляжки такие, а? Зачем пружинка там серебряная?

- За надом! Ты погоди с фляжками этими, я же этот фонарик тебе по делу подарил. А, чёрт, куда я дел-то...

Мишка лёгким ветерком срывается с дивана, и его уже нет в комнате. Он, вообще, когда хочет, то быстрый делается, не углядишь. И так же моментально появляется назад. Чего это у него там, - бумажка какая-то...

- Вот, Ил. Ты помнишь, говорил, что жалко, мол, у нас телефонов нет? Поболтать, мол, нельзя, помнишь?

- Ну!

- Опять "ну"? Я тебя предупреждал? Последний раз говорю тебе, ещё раз нукнешь мне, точно в глаз дам!

- Ладно, ладно, забыл я, вырвалось! Говорил, помню, и что? - так мне интересно, что там такое Мишка задумал, что я готов сейчас со всем, что он скажет согласиться!

- Вот я тут кое-что и придумал! Азбука Морзе, понял?! Чего смотришь? Точка, тире, точка, тире!

- Не понял...

- Слышь, Токмаков, наверное, я тебя и правда, - зря по башке! Окна же у нас напротив? Во, дошло, похоже... Рот закрой!

Ну, Мишка! Я даже теряю дар речи. Всё-таки, точно, военно-морская школа! Погоди, а где ж мне её взять-то, азбуку эту? Так, бумажечка у него. Я, вырвав у Соболева листок, торопливо его разворачиваю. Так и есть. Точки, тире. И буквы напротив. Здорово как, Мишка! Так, а как будет, - Мишка дурак? Ладно, ладно! Всё, Соболь! Ну, тогда просто, - Мишка. Так, так... Два тире, две точки, четыре тире, тире с точкой и тире, и точка с тире! Во-още! Погоди, а как будет Илья? Лучше Ил, а то Илья длинно. Можно Ил. Две точки, точка, тире, тире, точка. Да зачем тебе имена, Илька? Мы ж ещё лучше придумать можем, понял? Как это, лучше? Да позывные же, Ил! Я аж подпрыгиваю на месте! Вот это да! Позывные! Это как у космонавтов, или там, у шпионов, да?! А какой ты хочешь? Мне без разницы, Илька, а тебе вот "Лопух" подойдёт! Ой! Токмаков, блин горелый! Смотри, вот сам начинаешь всегда, а потом сам же обижаешься! Я те ущипнусь! Козявка! А ты зараза сам! Мишка, фонарик разобьёшь, убью к чёрту! Горло ночью перережу! Да целый он, чего разорался, орёт он тут! Горло, понимаешь... Под диван убери. Убрал? Держись теперь!

Мы с Мишкой барахтаемся на диване, я пыхчу, я щипаюсь, я дёргаю его за уши, - как я это обожаю, вот так вот с ним беситься! А ему, похоже, надоело, - он решает применить ко мне жёсткие карательные меры, - Мишка начинает меня сильно щекотать.

- Не-нечестно! Кон-кончай, га-ад! Ма-ма-ма-ма! - я извиваюсь под Соболем, я сейчас лопну от смеха, я помру от счастья!

Мишка перестаёт меня щекотать и, ласково улыбаясь, смотрит мне прямо в глаза. Близко-близко смотрит. Я пытаюсь восстановить дыхание и вытираю слёзы смеха, которые каплями висят у меня на ресницах. А Мишка вдруг крепко меня обнимает, прижимается ко мне всем своим сильным телом, и шепчет горячо мне в ухо:

- Ну что, Самолётик, получил? Получил очередь под крылья? А будешь орать, Илюшка, тогда я с тобой играть ни фига не буду... - а у самого дыхание прерывистое, тоже уморился, похоже...

- Мишка, ты ж зараза такая, - шепчу я ему, и получается так, что шепчу я ему тоже в ухо. - Ты ж не щекотайся, я и орать тогда не буду. По шее лучше... Мишка...

- Илька... - выдыхает мне в шею Мишка. - Ты такой, Илька...

Мишка вдруг резко с меня скатывается на бок, смотрит на меня как-то смущёно, и покраснел опять чего-то...

- Ты чего, Миш? - я тоже перекатываюсь к нему на бок, и обхватываю его рукой за шею.

Мишкина рука, скользнув мне под сбившуюся рубашку, замирает у меня на спине. И не щекотно даже вовсе, а так, - приятно...

- Так, - говорит Мишка. - Пойдём, Ил, леща поедим лучше, а то я сейчас...

- Что?

- Ничего... Так... Много будешь знать, - плохо будешь спать. Кормить ты меня будешь или нет?

- Кормить тебя! Сам чуть не защекотал меня до смерти, а сам, - корми его теперь! Леща... Можно, конечно, и леща. Только тогда утром завтра тебе точно мой омлет попробовать придётся, борщ ведь ты не захочешь, с утра-то. Ну, встаём, что ли?

- Встаём! - решительно выдыхает Мишка. - И раз, и два, и три!

Соболев ловко, - на загляденье, прям, - отталкивается от дивана, одним движеньем перебрасывает через меня своё тренированное тело. Раз! Опёршись на одну ногу, он волчком разворачивается на месте. Два! И садится на шпагат. Три! Ух ты! А шпагат он мне не показывал ещё. Я, улыбаясь во весь рот, положив голову на согнутую в локте руку, смотрю на Мишку с дивана.

- Во-още, Соболь! Ну, ты даёшь! Тебе, Мишка, надо гимнастикой заниматься, а не самбо.

- Много ты понимаешь, козявка! Самбо и есть, - и гимнастика тебе, и борьба, и много ещё чего! Понял? Эт-то тебе не железяками в маске махать! Д"Артаньян недорезанный!

Так! Железяки, значит? Я, поджав губы, презрительно рассматриваю Соболя. Так, так...

- Вот какая память у некоторых короткая! - говорю я своему Пирату. - Железяки, значит, да? Железяки? Мало, Пиратище, кому-то вчера досталось, получается! Мало, Соболев, да? Как я тебе вчера, - по заднице, а? Была бы у меня сабля боевая, а не спортивная, - всё, хана, быть бы тебе без одной половинки!

Мишка, тоже поджав губы, смотрит на меня. Нехорошо как-то, слишком уж задумчиво он на меня смотрит. Да и фиг с тобой, посмотри, посмотри! И я думаю себе, - а ведь и правда, здоровски я его вчера. Синяк ведь даже, наверное, остался. Синяк, блин! На заднице! Ой, не могу! Я, ткнувшись носом в диван, ржу, как сумасшедший. Это ж надо! На заднице!

Сильные Мишкины руки переворачивают меня, беспомощного от смеха, на спину. Он сгибает меня калачиком, коленки мои прижаты к подбородку, и легко, будто я и не вешу вовсе ничего, подхватывает меня на руки, и начинает кружить по комнате. Это вообще, кайф! Неудобно немножко, но кайф!

- Был ты у меня мотором, - всё! Разжаловал я тебя. Ты теперь просто глупая бомба! Щас я тебя на вражеский аэродром сброшу! Разнесём там всё вдребезги, блин! И где ж тут аэродром-то у них, а? Тут, что ли?

- Мишка! Только не на пол!

- Не тут, ошибочка вышла, разведка что-то не того... Молчи, фугас! Ага, тут вот у них аэродром! Огонь!

Мишка, разжав руки-бомбодержатели, сбрасывает меня на диван-аэродром. Шмякаюсь я как надо, и впрямь, как бомба! В диване что-то хрумкает и звонко цокает.

- Ой! Ёлки...

- Ну, ты даёшь, Соболев!

- Илька, я не хотел! Вот же чёрт! Чего это там? Дай-ка я посмотрю.

Мишка лезет под диван, замирает на секунду, потом достаёт оттуда фонарик, протягивает его мне. Соболев, засунув под диван руку по плечо, задумчиво смотрит в потолок, и что-то там, под диваном, шарит.

- Чо-то я не пойму ни шиша... Да ничего здесь не сломалось! Фу-у, Ил, я чуть не того! Вот бы дела были! Наверное, пружина соскочила, просто. Илька, да ты не переживай, я тёте Наташе сам всё расскажу.

- Не надо ничего никому рассказывать! Ты что, Мишка, совсем? Раз цело всё, - зачем рассказывать? Не надо...

Вот же Мишка! Рассказать! А потом его ко мне ночевать и не пустят больше! Нет уж! Да и всё равно, - я виноват буду. А, вообще-то, я и так сам виноват, нечего было мне чемпиона подкалывать. Мишка смотрит на меня некоторое время, потом улыбается и говорит:

- Да не боись ты! Ну ладно, ладно, не надо, так не надо. Но если что, - вали всё на меня, понял? Пошли руки мыть, я есть хочу.

- Есть, есть... Ты как мой Пират! Ещё помяукай! Мне-у-у! - дразнюсь я. - Мишка, зараза! Я ж... Да погоди ты! Я ж имел в виду, что "есть", - это как в армии. Есть идти мыть руки!

На кухне мы с Мишкой решаем, что разогревать леща не стоит. Мишка рассказывает, как на севере едят рыбу. Строганина называется. Фу-у, Соболев, гадость! Ну, почему, очень даже ничего... А ты сам-то пробовал? Я нет. То-то... Хлеба тебе маслом намазать? Сам, так сам... А ещё, Ил-Илья, не только рыбу, и мясо тоже. Врёшь! Не буду я тебе, Токмаков, больше рассказывать ни шиша. Мишка, а в Японии тоже сырую рыбу едят, я читал. Попробовать надо. А что? Подумаешь... Я дяде Лёше, обещал место одно показать, на второй плотине. Знаешь, какой там чебак? Во! Не знаю я, что такое этот твой чебак, - я осьминогов любил ловить. Настоящих? Резиновых, блин! И крабов тоже. Как, как... Очень даже просто. Берёшь кусок рыбы, чтобы воняла надо, понял? Ну вот... А, я знаю! Мы так раков ловим. Ух ты! Пирог! Да, с вареньем, я ж тебе говорил. Класс. А чего у вас там ещё водится? Да полно всего, - это ж океан. Ну, например? Ну, палтус, например. Вкусный, вообще! Только его с берега шиш поймаешь. Интересно. А ты думал. А у нас на Верхнеуральском водохранилище, знаешь судак какой? Акула, блин, а не судак! И щуки тоже. Во! А ты акул видел? Ха, а ещё говоришь, - океан... Миш, а ты по дому не скучаешь? Ну, понятно, что теперь дом тут, ты ж понял, что я хотел сказать... Сначала скучал, а потом привык...

- А друзья? Какие там у тебя друзья были?

- Разные, Илька. Да ты всё равно, лучше всех! Э, э! Нос-то не задирай. Вот, правда, был один...

- Кто это? - ревниво вскидываюсь я.

- Да я тебе говорил, он старше меня был. Геолог, который динозавра зуб нашёл. Ты не переживай, Ил, нет его больше... - Мишка делается грустным-грустным, как в тот день проклятущий.

- А расскажи, Миш, - прошу я, и самому мне тоже грустно так...

- Не надо, Илюш, потом, может, позже как-нибудь... - Мишка смотрит в тёмное окно, а я проклинаю свой длиннющий язык, ну что за наказание.

- Нет его больше, - помолчав, тихо говорит Мишка. - Совсем нет. Он из экспедиции не вернулся... Такие вот дела, самолётик...

Я молчу, уткнувшись в свою кружку, - а чего ж тут скажешь? Молчим, и всё... Что-то я наелся, похоже... И когда я только научусь не вякать ни к селу, ни к городу? Вечно одно и тоже... Мишку вон расстроил не шутку. А сам Мишка вдруг смотрит на меня, весело так, ну, будто и не было ничего, и говорит:

- Но мы-то, а? Мы-то ведь с тобой сейчас? Так? И всегда будем вместе, так ведь Илька?

- Точно, Миш! Всегда-всегда! А я больше болтать не буду! Честно, Мишка! И подкалывать тебя тоже. А хочешь, так дай мне по шее, по башке не надо, права мама, а по шее очень даже можно!

- Ага! - смеётся Мишка. - Я тебе по шее, а ты тут же за саблей, за своей? Мне и так сидеть больно. Ох, Токмаков, сдам я её в металлолом, на фиг.

- Тебе же хуже будет! В металлолом! Я тогда, точно, за дедовы возьмусь.

Мишка, со своей обычной обстоятельностью, некоторое время обдумывает такую перспективу. Потом качает головой, - не подходит, значит, - и говорит:

- Давай-ка со стола убирать. Пирогом накрошил, понимаешь, свинёнок.

- А сам-то! Костей-то, а?

- Так в леще твоём одни кости и есть! Десть килограмм на кило рыбы!

- Да ну, вкусный, зато...

В комнате мне так и не удаётся раскрутить Мишку на шахматы, но "Искатель" всё-таки я убираю, несмотря на тоскливые Мишкины вздохи. Телек смотреть нам неохота, "Время" там кончилось, так сразу про съезд чего-то началось. И Мишка тогда начинает мне рассказывать. Вот это моё самое любимое! Это даже лучше, чем беситься с ним. Я забираюсь на диван к нему поближе, кладу ему голову на колени, и слушаю, слушаю... Про всё-всё-всё! И про шторм на океане, и про Долину гейзеров, - их раз как-то на каникулах возили, - и про учения, как морпехи на берег десантируются. И как однажды на тигра-людоеда облава была, его почему-то живым поймать надо было обязательно. А про рыбалку! Как один раз льдину унесло, - оторвалась, гадина от берега! А рыбаков, - человек сто было рыбаков, не меньше. Шесть вертолётов их потом искали. Ка-27. Они прикольные такие, как огурец беременный. Нашли... Нашли, спасли, по шее дали...

Мишка ерошит мне волосы на голове, легонько теребит меня за уши, гладит мене переносицу, осторожно трогает шрам над бровью. Я перехватываю его руку, кладу её себе на грудь, подбородком прижимаю её, начинаю перебирать его длинные пальцы, трогаю крепкую ладонь, поглаживаю твёрдые маленькие мозоли, - это от турника, я знаю... Как мне здорово! Жил бы Мишка у меня совсем. Я думаю, как бы мне так всё устроить, чтобы Мишка у меня каждый раз ночевал, когда мама в ночь работает. Ну, каждый раз-то не получится, - вздыхаю я про себя. Ну, хотя бы через раз тогда. Устроим...

А Мишка вдруг вытаскивает свою руку из моих, кладёт её мне ладонью на щёку, другую руку подсовывает мне под затылок и наклоняется ко мне. Почти к самому лицу, я даже его дыхание на себе чувствую, а оно у него свежее такое, чистое... Вареньем отдаёт немного, клубничным, в пироге, которое...

- Илюшка, - шепчет Мишка. - Илька мой, ты как ко мне относишься, а?

- Ты даёшь, Мишка! - выдыхаю я, млея от неведомого ранее счастья. - Ты ж сам всё знаешь...

- Скажи... сам скажи... - Мишкины губы почти касаются моих. Ну же! - вдруг думаю я. Чего ж ты, Мишка, ну давай же! Как странно... Туман в голове какой-то...

- Люблю я тебя...- шепчу я прямо в Мишкины губы и закрываю глаза.

Я не вижу, а это мне и не нужно сейчас, я чувствую, - губами своими, глазами закрытыми, - я чувствую, как Мишка улыбается мне в лицо. А у меня будто крылья вырастают, будто я и впрямь самолётик-Ил. А Мишка, счастливо рассмеявшись мне тоже прямо в губы, откидывается на спинку дивана, щёлкает меня тихонько по носу и говорит чуть хрипло:

- Давай-ка, Токмаков, диван разбирать, да ложиться будем.

Я испытываю какое-то острое разочарование. Не знаю, чего это я ждал, первый раз со мной такое, но мне сейчас совсем не хочется, чтобы Мишка отрывался от меня. Я не представляю себе, какого продолжения я жду, но... Не знаю, чувство незаконченности чего-то важного и хорошего у меня сейчас.

- Какой ещё диван? - обижено говорю я. - Время десять всего. Что ж мы, - спать, что ли будем?

- Полежим просто, ну и так... Или ты меня в другой комнате положишь?

- Как это в другой комнате? - я даже вскидываюсь с Мишкиных колен. - Ты что? Со мной, конечно, будешь! В другой комнате, - придумал же... Только спать-то всё равно я не хочу.

- И я не хочу, сказано же тебе, Илюшка, полежим, поболтаем, то да сё... Массаж я тебе могу сделать, хочешь?

- Ага, ты ж меня опять щекотать будешь, как в прошлый раз!

- Не буду, зуб даю! Сегодня не буду, но только и ты тогда не бесись, понял?

- Я? Беситься? Ни-ког-да! Ладно, давай тогда диван раскладывай, а я в туалет по быстрому. А потом умоемся, зубы почистим, ну и ложиться можно.

Выйдя из туалета, я в комнате обнаруживаю уже раздевшегося Мишку. В одних лишь красных спортивных трусах, он стоит перед разложенным диваном, и задумчиво глядя на него, теребит себя за подбородок.

- Илька, а где простыни? И одеяло тоже, я вот только подушку нашёл.

- Сейчас, Миш, мама нам свежее бельё приготовила. Вот, держи. Слушай, а может ещё одну подушку надо? Так я счас...

- Да ладно, не суетись, одной обойдёмся, - Мишка внимательно смотрит на меня, и вдруг, рассмеявшись, говорит: - Токмаков, а ты случаем во сне не пинаешься? А может, ты храпеть мне в ухо будешь, ещё не лучше! Смотри, а то я тогда тебя на пол выгоню.