Можно и не любить

Глава девятая

Наконец пришла ночь, и Ханна, обессиленная, заснула, крепко и без сновидений, до утра и проснулась, когда освежающий ветер открыл ставню и стукнул ею по оконной раме. Через минуту она сбросила одеяло, натянула халат и вышла на балкон.

Несколько коротких недель назад она была довольна своей жизнью. У нее была хорошая работа, собственная квартира, независимость, то есть, может быть, не так уж и много, но достаточно, чтобы удовлетворить ее нужды.

Теперь… теперь у нее не было ничего. Ни работы, ни дома. И, конечно, ни того будущего, которым она позволила Гранту убаюкать себя.

Она вздохнула от волнения. Нет. У нее еще было обещание — угроза Гранта не позволить ей уйти, пока они живут по их соглашению. Но она никогда не пойдет на это. Никогда. Только не уважающая себя женщина залезала бы в постель к мужчине ночь за ночью, зная, что он хочет ее лишь по причине выполнения условий невозможного контракта и ничего не чувствует к ней, за исключением простого желания женского тела.

Не то что бы она хотела, чтобы у него были чувства к ней. У нее, конечно, к нему нет ничего, если только не считать ненормальной сексуальной тяги, когда бы он ни прикоснулся к ней, но безобразная сцена последней ночи уничтожила это навсегда. Она никогда не позволит ему прикоснуться к ней снова. Речь даже не идет о достижении с ним соглашения. В конце концов, он рационалист, логик по своей сути, и он должен прийти к тому же заключению, что и она. Он поймет, что у них нет выбора, кроме того, чтобы вернуться в Штаты и закончить все как можно благоразумнее и быстрее.

Она бы даже приняла на свой счет некоторые из упреков, вместо того чтобы возложить все это на него.

— Мы не поняли друг друга, Грант, — сказала она мягко, как будто он стоял перед ней, — но это не конец света, Я охотно допускаю, что мы сделали ошибку, и, я уверена, ты тоже, Ханна шагнула в спальню и приготовилась к встрече с ним. Она приняла душ, оделась, затем, чтобы чувствовать себя уверенней, наложила немного румян на щеки, подкрасила ресницы и губы. Очки? Или контактные линзы? Очки придадут более респектабельный вид, решила она, и водрузила их на нос. Почувствовав себя вполне готовой, она расправила плечи и вошла в гостиную.

Он был там и, стоя в дальнем конце комнаты у окна, потягивал нечто, напоминающее по виду апельсиновый сок. Он был голый. Нет. Не совсем голый. У него на бедрах было полотенце. Она скользнула по нему взглядом. Должно быть, он плавал: вода блестела на его загорелых плечах, сверкала как маленькие кристаллы в его темных волосах.

Однажды в воскресенье в маленьком музее она увидела в освещенном солнцем алькове греческую статую — фигуру мужчины в натуральную величину, такую совершенную, такую прекрасную, что вид ее почти пронзил ее сердце.

Вот такое же чувство она испытала сейчас, глядя на Гранта. Он стоял абсолютно спокойно в лучах неяркого утреннего солнца так, что его кожа казалась золотой. Статуя была из мрамора, а тело Гранта было теплое, такое же теплое, как прошлой ночью, когда ее пальцы двигались по этим мускулистым плечам, крепкой бугристой спине, когда она почувствовала шелковистое трение его кожи на своих голых грудях…

Она было повернула назад, но слишком поздно. Грант повернулся. Что-то мелькнуло в его глазах, возможно удивление, и затем его лицо замкнулось.

— Доброе утро.

Его тон был скучным, но приветствие было цивилизованным. Это было, по крайней мере, начало. Ханна перевела дыхание.

— Доброе утро, — сказала она.

— Хорошо спала?

Был ли это сарказм? Она посмотрела на него и ничего не увидела в холодных серых глазах.

— Очень хорошо, — ответила она.

— Рад, что хоть один из нас хорошо спал. — Он приятно улыбнулся. — Этот диван не очень-то удобен, как видишь.

Глаза Ханны сузились. Это, должно быть, была колкость. Но он все еще вежливо улыбался, как если бы они все время обсуждали, кто как привык спать, как если бы только что прошедшая ночь была не первой в их жизни…

— Апельсиновый сок или кофе? Официант принес поднос пару минут назад.

Вряд ли что-нибудь полезло бы ей в рот. Но все-таки это было предпочтительнее, чем просто стоять здесь и смотреть на Гранта.

— Кофе было бы замечательно, — сказала она с быстрой улыбкой.

— Как ты его хочешь, Ханна? — Его голос был мягкий, немного охрипший. Она быстро взглянула на него, и их глаза встретились.

— Как я хочу что? — прошептала она.

— Кофе. Тебе со сливками или с сахаром?

— О нет. — Она облегченно вздохнула. — Я… спасибо, черный.

— Забавно, не так ли? — Он налил кофе и передал ей. — Необходимость задать тебе такой вопрос, я имею в виду. Ты знаешь, как я пью кофе, люблю ли я сэндвич с ветчиной, намазанной майонезом или горчицей, ты, вероятно, знаешь, какого размера я ношу рубашки, а я все еще знаю о тебе очень мало.

— Ну, — сказала она через несколько секунд, — здесь нет ничего необычного. Так бывает всегда между секретаршей и шефом.

— Конечно. — Грант кивнул. — Но зато ты теперь не мой секретарь.

— Да нет, — улыбнулась Ханна. — Я не твой секретарь. Я твой партнер, но это, по-моему, одно и то же…

— Ты никакой не партнер. — Его улыбка была словно вызов. — Вчера днем ты стала моей женой…

Их глаза встретились, и то, что она увидела в его глазах, так на нее подействовало, что чашка задрожала у нее в руке. Она повернулась и поставила чашку и блюдце на стол.

— Или ты ухитрилась выбросить эту неприятную деталь из головы?

— Грант…

— Сомневаюсь, что пара новобрачных когда-нибудь использовала этот номер так плохо, как мы, — сказал он.

— Грант, послушай…

— Что кровать сделана не для одного. — Он подошел ближе к ней, так близко, что она могла чувствовать слабый соленый запах моря от его тела. — Ты выглядела очень маленькой и одинокой в эту последнюю ночь.

— Когда ты?..

— Не нужно так тревожиться. Я не поднял на тебя руку. — Он скривил рот. — Черт, если бы я был в силе, я бы использовал ее вчера вместо того, чтобы пробежать десять миль по пляжу.

— Я не…

— Я толкую о крушении надежд. — Он с трудом улыбнулся. Холодный душ помогает тоже, но ты, моя восхитительная жена, закрыла доступ к душу.

— О том… о том, что я твоя жена. — Она глубоко вздохнула. — Мы должны поговорить об этом, — сказала она. — Я не могу ею быть, конечно, ты знаешь это теперь.

Он посмотрел на нее долгим взглядом, затем отошел и пригладил рукой волосы назад со своего вспыхнувшего лица, странно мягким жестом и со странным выражением в темных глазах.

— Да.

— Я была уверена, что ты понял. — Сердце Ханны прыгнуло. — Я знала…

— И мы обязательно поговорим, после завтрака. Просто дай мне минутку прийти в себя, и я присоединюсь к тебе.

Это все, подумала она, когда стояла около окна в гостиной и ждала его. Скоро все будет кончено.

Хорошо. Это было то, чего она хотела, оставить все позади, чтобы потом больше не вспоминать. Она забыла бы все. Как смотрел на нее Грант, когда она сходила по лестнице к нему; как он взял ее руки в свои однажды, когда они были одни; как ее тело пело под чудом его поцелуев и его рук.

— Ханна?

Она вскочила на ноги, когда дверь спальни открылась. Грант стоял там, улыбаясь, одетый в белые джинсы и матросскую синюю блузу, и когда она увидела его, что-то произошло с ней, что-то такое сильное и неожиданное, что заставило ее задрожать.

— Ханна? С тобой все в порядке?

— Да. Я… я прекрасно себя чувствую. — Она кивнула. — Просто… Я думаю, мне нужно немного воздуха.

— Давай прогуляемся по пляжу, — сказал он, и она сумела улыбнуться ему и даже опереться на предложенную им руку.

— Это прекрасно.

Они медленно прогуливались вдоль береговой линии, и Грант очень спокойно говорил о своих ошибках во взглядах.

— Я бы не предложил это, если бы не подумал, что это сработает. Я хочу, чтобы ты поняла это, Ханна.

— Я… — Она колебалась. — Полагаю, — сказала она, откашлявшись, — я имела глупость предположить, что ты… ты согласился жениться для удобства. Думая теперь об этом, я кажусь себе такой невозможно тупой.

— Это не более безумно, чем мои идеи.

— Просто я рада, что ты меня понимаешь. Я боялась, что ты, возможно, не видишь моего подхода, что, возможно, настаивал, чтобы мы… мы…

— Нет. — Он резко засмеялся. — Нет, мне, может быть, нравятся те или иные вещи, но я не тот человек, который способен затащить женщину в постель силой.

— Тогда ты понимаешь, что наша ситуация невозможна.

— Да. — Он кивнул.

Ханна перевела дыхание. Так, она была права. Грант был не только спокойнее сегодня утром, он был практичным, дисциплинированным человеком, каким он всегда и выглядел. Ее замужество было закончено. Облегчение, слегка окрашенное чувством горечи, охватило ее.

— Я рада, что мы не ссоримся по поводу этого, — сказала она. — Хорошо, что ты увидел все в правильном свете. Я думала, ты будешь, но…

— Я уже сообщил, что мы уезжаем, и заказал машину на десять.

— Десять? У нас мало времени. Нужно начать складывать вещи.

Грант обнял ее, когда она собралась вернуться в отель.

— Горничные позаботятся об этом.

Ханна перевела дыхание, когда они снова пошли гулять.

— Затем… затем осталось решить, что мы скажем всем, вернувшись домой.

— Нечего беспокоиться.

— Что ты имеешь в виду?

— Я звонил Мэрилин сегодня рано утром и послал телеграмму в контору. — Он обнял ее. — Я обо всем позаботился, дорогая.

— Но… что ты им сказал?

— Если практика работы с законами чему-нибудь и научила меня, — Грант улыбнулся, — так это тому, что нет ничего лучше, чем давать правдивый ответ, если правда соответствует ситуации.

Ханна удивленно посмотрела на него. У нее было такое чувство, что они говорят о двух разных вещах.

— Конечно, — сказала она медленно, — но, учитывая обстоятельства… — Она провела кончиком языка по губам. — Ты не мог бы… ты не… мы не можем сказать им всю правду, Грант, особенно после того, как мы объяснили им причины нашей скоропалительной женитьбы.

— Что мы потеряли головы?

Она кивнула. Как жалко звучала теперь эта ложь.

— Я сказал тебе, дорогая. Правду.

— Ты все время говоришь, как будто это кодовое слово или еще что-то, но у меня нет представления, о чем ты говоришь.

— Я сказал им, что влюбиться как безумный это так чудесно…

— Что?

— Так чудесно, что мы решили, что, возможно, не обойдемся однонедельным медовым месяцем.

— Что ты говоришь? — Она почувствовала, как кровь отлила от ее лица.

— Это просто. Я сделал ошибку, думая, что ты была готова осуществить брачные отношения немедленно. Он говорил низким уверенным голосом. — Мы действительно не знаем друг друга. Мы работаем вместе уже несколько месяцев…

— Пять, — тупо сказала Ханна. — Пять месяцев, вот и все.

— Правильно. Пять месяцев. И в течение большей части этого времени мы просто смотрели друг на друга. — Он обнял ее за плечи, и они вновь начали прогуливаться. — Ты была мисс Льюис, я был мистер Маклин.

— Грант. — Она сухо глотнула. — Я все еще не понимаю тебя. Мы же согласились, это была ошибка.

— Да. Попытка заниматься с тобой любовью вчера была ошибкой, — сказал он грубовато. — Я виноват, прости, Ханна. Черт, я думал, что будет достаточно, чтобы мы захотели лечь в постель друг с другом, я…

— Говори за себя, — сказала Ханна, резко отодвигаясь от него.

— Не лги мне или себе, — сказал он мягко.

— Я не лгу! Если ты думаешь, что я собираюсь… собираюсь кормить твое чудовищное «эго» тем, что… что позволить тебе сказать, что дела…

Он схватил ее и поцеловал прежде, чем она смогла кончить фразу, его рот прижался к ее рту так сильно и быстро, что у нее не было времени отступить или даже отвернуть голову.

— Поцелуй меня, — прошептал он, и вдруг она стала целовать его снова и снова, ее рот открылся, чтобы ощутить его рот, ее руки скользнули вверх, чтобы обвить его шею и наклонить его голову к своей.

Когда они наконец оторвались друг от друга, ее дыхание было неровным. Грант смотрел на нее, казалось, целую вечность, а затем взял ее лицо в свои руки.

— Дом на горе, — сказал он, глядя на нее, — на миллион миль от чего бы то ни было.

— Какой… какой дом?

— Тот, который я снял для нас. Я вынужден был взять его не глядя, но агент заверил меня, что это просто совершенство для новобрачных, проводящих свой медовый месяц.

— Грант, Грант, пожалуйста…

— Там есть повар и домоправительница. И он очень уединенный, с садом и плавательным бассейном. — Он улыбнулся. — Но если мы устанем от безделья, лежа на солнце, недалеко находятся руины времен майя, и мы всегда сможем поехать в Концумель или Канцун развлечься.

— Боже мой, Грант, что ты наделал?

— Я пытаюсь рассказать тебе, дорогая, — он мягко рассмеялся, — я снял дом для нас на весь остаток месяца.

— Ты с ума сошел? Дом на месяц? Но ты сказал… ты сказал, что согласен, что наша ситуация невозможна.

— И это так. Мы, конечно, не можем продолжать идти прежним путем. Наш брак…

— Это не брак! Мы только вошли в это…

— Ты не должна напоминать мне, — прорычал он. — Поверь мне, Ханна, я знаю причину нашего союза.

— И… и ты согласился, когда я сказала, что этому нужно положить конец, ты сказал…

— Через несколько дней мы больше не будем чужими друг другу. Ты почувствуешь себя легче со мной…

— Ты думаешь, этого будет достаточно, чтобы затащить меня к себе в постель? Мне легко с… с человеком, который занимается химчисткой моих вещей, но это не значит, что я…

— Ты кое-что забываешь. — Он обнял ее. — Независимо от того, что ты говоришь себе, ты знаешь, что хочешь заниматься со мной любовью.

— Это не любовь, — с дрожью, зло прошептала она, — это… просто секс!

— Ханна! — Грант напряг челюсть. — Проклятие, я предупреждаю тебя!

— Я знаю, что предупреждаешь. Ты уже предупредил меня. Ты заставишь меня соблюдать наше соглашение до конца или погубишь меня, — дыхание раздражало ее горло. — Ну, тогда ты вынужден погубить меня, Грант, потому что у меня нет намерения быть… заниматься проституцией для тебя.

Наступило молчание. Ханна внутри вся дрожала, но она заставила себя встретить ужасный взгляд Гранта не дрогнув. Казалось, прошло много времени, прежде чем он снял свои руки с ее плеч с подчеркнутой осторожностью и наградил ее холодной улыбкой.

— Поверь мне, твое желание закончить наши отношения только соответствуют моему собственному. Я тебя уверяю, что не продлю договор ни на день более чем необходимо.

— У меня нет намерения оставаться замужем за тобой. Ты, возможно, обдумал и это.

— А ты, возможно, помнишь, что я сказал тебе прошлой ночью. Не будет никакого развода.

— Я уйду от тебя в любом случае и не беспокойся, напоминая мне, что у меня нет работы и негде жить…

— И нет возможности вернуться в Сан-Франциско, если я не заплачу за твой билет.

— Это неправда. — Ее сердце стучало так громко, что она боялась, что он может услышать его. — У меня есть собственные деньги.

— У тебя в кошельке пятьдесят долларов. — Он улыбнулся во весь рот. — Я позволил себе проверить это сегодня утром. С этим далеко не уедешь, дорогая.

— У меня есть кредитные карточки.

— Больше нет.

— Ты забрал их? — Ее глаза расширились от ужаса. — Ты не имел права!

— У меня все права. Ты моя жена.

— Ты… ты… — Она брызнула слюной. — Ты животное! Ты сукин сын! Ты — ты…

— Четыре недели, Ханна. — Его голос был спокоен, что еще больше привело ее в ярость. — Едва ли это гак уж долго.

— Нет. Но более чем достаточно, чтобы возненавидеть тебя так, как я не ненавидела никого в жизни!

Она повернулась и направилась к отелю, но Грант догнал ее и схватил за руку.

— Так не пойдет, — сказал он.

— Я уже знаю. Ты готов проломить стену ради достижения своей цели. — Ее руки сжались в кулаки. — И пойдешь на все, даже на то, чтобы держать меня в плену.

— Ты все неправильно понимаешь. — Его руки заскользили по ее рукам и схватили ее за запястья. — То, что я делаю, это оберегаю свою жену.

Ханна молча посмотрела на него. Он не приблизился к ней и не сделал попытки приблизить ее к себе, но одного воспоминания о его близости и прикосновениях было достаточно.

Она приглушенно вскрикнула, вырвалась и пошла по песку в относительную безопасность отеля.