Молчание

Глава 7

Эмма, которая могла признать аргумент-в-решении, когда она видела его, отступила, осмотрела каменного ангела с его показной опорой и направилась к более знакомым мемориалам. Дневной свет преобразовал их, как он часто делал, но Лепесток, казалось, не заметил. Он остановился перед возложенными венками, обнюхал свой путь через, в основном, постригшую траву и направился, более или менее прямо, к могиле Натана.

Эмма подошла к надгробию спокойно. Оно выглядело таким новым, по сравнению со многими другими; свет вспыхнул на блестящей поверхности полированного камня.

Эрик видел мертвых. Эрик сказал, что мертвые не собираются на кладбищах.

Она медленно опустилась на колени перед надгробным камнем.

Обычно она сидела вдалеке посзади, но сегодня она приняла решение сидеть на расстоянии вытянутой руки. Она видела свое отражение на его поверхности, изломанную только что выгравированными углублениями букв и чисел.

Ее отражение. Его имя, да. Но она была одна.

Лепесток приласкался и понюхал ее карман, а она вытащила сломанную молочную кость и отдала ему, держа ее на открытой ладони. Он съел ее, конечно, а затем уронил свою голову ей на колени. Она улыбнулась и вновь взглянула на свое отражение. Она была одна, за исключением своей большой, старой, глупой собаки.

Импульсивно она обхватила его шею руками и обняла его.

Натана здесь не было.

Но с другой стороны, она пришла сюда не ради него. На кладбище все было тихо. Она не приходила сюда последние несколько дней. Но сегодня она точно не собиралась наверстывать ни один из них.

Лепесток поднял голову и напомнил ей, что иногда тишина была проигранным делом. С другой стороны, он был неплохой системой быстрого оповещения. Она постояла, поправляя жакет и одергивая складки на юбке, а затем повернулась, чтобы увидеть на кого он гавкал.

Она чувствовала одновременно вину и облегчение, когда поняла, что это была не мать Натана. Эрик, стоял примерно в двадцати футах от нее, держа руки в карманах и ждал ее, чтобы не нарушать границы пространства, которое она создала для себя здесь. Она пошла к нему, тщательно огибая надгробные камни.

– Как ты думаешь, Эми не будет возражать, если Чейз будет весь вечер бродить по пятам?

– Наверное, меньше, чем ты, – предположила она.

Чейз рассмеялся.

– Если бы она вызвала за ним полицию, я был бы благодарен. – Эрик улыбался.

– Если он не натворит достаточно, чтобы полиция могла его задержать, то у них, наверное, но не хватит причин арестовывать его.

Чейз поднял руку.

– Надоело, что обо мне говорят в третьем лице даже сейчас.

– Извини, – сказала Эмма, веселясь.

– Извини за что? Попробуй-ка еще раз.

– Я поработаю над этим, – пообещала она. – Я должна пойти домой и переодеться. Вы хотите встретиться со мной у меня, или ты хочешь, чтобы я рассказала вам, где живет Эми?

– Мы встретимся у тебя, – бодро ответил Чейз.

Эрик заколебался, потом пожал плечами.

– Ты дал мне неделю.

Чейз, затачивая нож, пожал плечами.

– Мы все же не можем позволить себе потерять тебя.

Эрик напрягся.

– Что случилось?

– Старик послал Элса и Бренда на охоту. Бренд не вернулся.

Элс и Бренд работали на другом континенте.

– Они нашли некроманта?

– Да. Он был не один. – Металл царапал камень, что одновременно успокаивало и раздражало. – Эрик...

Эрик начал убирать на кухне.

– Ничего не отмывается, – сказал Чейз, убирая нож.

Эрик проигнорировал его.

– Не ставь столовые приборы в воду первыми. Стаканы. Стаканы в первую очередь. – Он толкнул Эрика в сторону. – Это твоя идея про горячую воду?

– Чейз...

– Ты выбрал единственный дом в районе без посудомоечной машины?

– Он был единственным в диапазоне на продажу.

Чейз проигнорировал это и включил горячую воду.

– Старик волновался, – сказал он поднимающемуся пару. – Я думаю, что он назначал несколько одиночных охотников.

– Ты не разговаривал с ним?

– Я дал тебе неделю. И я не собираюсь быть тем, кто расскажет ему, что некромант еще жив, а мы собираемся на вечеринку.

– Вечеринка Эми, – сказал Эрик, бросая мойку.

– Куда ты идешь?

– Взять наши жакеты. – Он действительно с нетерпением ждал реакции Чейза, когда тот увидит их.

Эмма накормила и напоила Лепестка, прежде чем пошла добывать в холодильнике, что-то, хоть немного похожее на ужин. Хотя Эмма могла приготовить, и иногда даже наслаждалась процессом, она редко беспокоилась, если нужно было накормить только себя. Это было очень похоже на работу. Да и у Эми было, что поесть. Было уже почти

7 вечера, когда она поднялась наверх, чтобы переодеться.

Она первым делом позвонила Эллисон.

– Привет, Элли, как Майкл собирается добираться к Эми?

– Филипа заберет его.

– Не слишком ли далеко ей идти?

– Она за рулем.

Филипа была, пожалуй, не самым худшим водителем, которые известны человечеству. Но она была в процессе обучения.

– Во всяком случае, нам нужны новые столбы. Его родители приедут за ним, или мы должны будем доставить его домой?

– Я сказала его матери, что мы привезем его. Когда ты уезжаешь?

– Я не уверена. Мы с Эриком встречаемся здесь, а когда он появится, будем уходить. Ты хочешь, чтобы мы забрали тебя по дороге?

– Филипа и меня заберет.

Эмма рассмеялась.

– Я надеюсь, Майкл оценит это.

– Это – Майкл, – ответила Эллисон.

Последовала долгая пауза.

– Эмма? Эм, ты здесь?

– Да, – мягко сказала Эмма, – но мне нужно идти. Мой... мой папа здесь.

Брендан Холл стоял перед компьютером, скрестив руки на груди. Он не двигался, но изображение на экране компьютера мигнуло, и на экране начали мерцать открытые окна. Эмма мгновение молча смотрела, волосы на затылке начали шевелиться.

– Пап?

Он кивнул не оборачиваясь, и Эмма знала куда он смотрит: Кладбище Писем. Место, куда анонимы – или люди, которые используют такие ники как imsocrazy и deathhead666 или на подобие – посылали письма, которые никогда не будут прочитаны.

За исключением того, что они были.

– Росток, – сказал он спокойно, читая – конечно – письма, которые она послала ему за эти годы. Она попыталась вспомнить, было ли в них что-нибудь чересчур смущающим, но не смогла.

– Я скучала по тебе, – сказала она мягко, отвечая на комментарий, который он не сделал – и, надо надеяться, не сделает. – Иногда это помогало. Написать. Даже если ты не мог прочитать это.

– Твоя мать знает об этом?

– Конечно нет. Она бы только волновалась. Я имею в виду, волновалась бы больше. – Эмма сделала паузу и затем спросила. – Ты всегда смотрел?

– Нет. Не в первый год. В действительности, не во второй.

Она колебалась. Она хотела дотронуться. Обнять его. Но она помнила холод его рук, как фонарь, и вместо этого сжала пальцы в кулаки по бокам.

– Папа, я могу спросить у тебя кое-что?

Он сидел в своем кресле, и она повернулась так, чтобы он был лицом к ней. Его глаза были по-прежнему странного цвета, и они внушали свет, который горел внутри того, что выглядело для Эммы, как совершенно нормальная кожа. Не было никакой полупрозрачности или чего-то, чтобы понять, что он призрак, хотя если честно, она не хотела видеть его таким.

– Спрашивай, – сказал он успокаивающим голосом отца и его согласие означало, что он был серьезным и весь во внимании.

– Правда, что после того, как умрешь, тебе некуда идти?

Длительная тишина. На языке Холла это, обычно, означает да.

– Эм, – сказал он наконец, – я умер. Ты не можешь. Ты должна заботиться о живых.

– Я интересуюсь, – твердо ответила она, – вещами, которые касаются меня. Так это правда?

– Что Эрик рассказывает тебе?

– Прости?

– Что Эрик говорит об этом?

– Он сказал мне спросить тебя, если я захочу знать правду.

Ее отец кивнул, как если бы это имело смысл.

– Да.

Она почти рассмеялась, но это был бы напряженный смех; она сдержалась.

– Так… Ты застрял здесь почти на шесть лет, не зная куда пойти?

– Да.

– А что другие?

– Другие?

– Другие умершие. Другие призраки.

– Есть люди, – сказал он ей спокойно, – которые были пойманы в ловушку здесь гораздо дольше, чем я. У меня есть ты, – добавил он. – У меня есть твоя мама. Я могу наблюдать за тобой, иногда, и видеть, как ты выросла. Как вы обе выросли. Я прежде не мог говорить с вами, но – ваше присутствие здесь привлекает меня. Это связывает меня, – добавил он.

– Связывает тебя?

– Это держит меня здесь.

Эмма молчала несколько минут. Наконец она заговорила более низким голосом:

– А что другие?

– Когда люди, которых они знали при жизни, умирают, нет ничего, что держало бы их там, где они когда-то жили.

– И они идут дальше?

Он молчал. Это было нехорошее молчание.

– Папа, куда они идут?

Он поднялся, как будто стул ограничивал его, но он не повернулся к дочери лицом; вместо этого, он пошел к окну. Покачав головой, он позволил рукам опуститься.

– Эмма, ты можешь понять, что я не хочу втягивать тебя в это, если это вообще возможно?

– Нет. Мне больше не восемь лет, – добавила она, чувствуя себя немного защищающейся. – И я втянута. Я вижу тебя. Я могу поговорить с тобой. – Она сделала глубокий вдох. – Я не хочу, чтобы ты ушел, – резко сказала она. – Я достаточно эгоистична, чтобы быть счастливой, что я все еще могу поговорить с тобой. Это было так давно.

– Но если ты здесь пойман в ловушку, если ты пойман в ловушку в этом... этой полужизни, я не хочу этого. Я хочу, чтобы ты был здесь, потому что хочешь этого. Я не хочу, чтобы ты был здесь, потому что тебе некуда идти. – Она поколебалась, затем сказала, – есть четырехлетний мальчик, который пойман в ловушку в горящем доме.

Тогда он повернул свою голову, чтобы посмотреть на нее.

– Я не хочу, чтобы он остался пойманным в ловушку там. Он – Эрик говорит, что его воспоминания достаточно сильны, чтобы он оставался в горящем здании и достаточно сильны, чтобы обжечь меня, когда я приближаюсь к дому. Но ему четыре года. И я хочу, чтобы он вышел из этого дома. Я не хочу, чтобы он остался там навсегда.

– И я собираюсь вывести его. Даже не думай о попытке отговорить меня от этого.

Его улыбка была жалеющей, но она видела гордость за себя, и это было более ярко, на мгновение, чем странная люминесценция.

– Я даже не мечтал бы об этом, Росток.

– Но Эрик говорит. . если мне удастся вытащить его так или иначе, он все еще потерян. Ему некуда идти. Папа, – добавила она и ее голос снизился до шепота, – ему четыре. Я не хочу, чтобы он остался бродить по улицам в одиночку, пока его мать, наконец, не умрет. Разве это случится с ним?

– Если ему повезет, – ответил ее отец. Он засунул руки в карманы. Но он смотрел на шторы, и через мгновение, Эмма пересекла комнату, чтобы открыть их. Для того чтобы впустить свет.

– Не то, чтобы нас не влекло, – сказал он ей. – Не то, чтобы мы не знали, куда пойти, когда мы умираем. Есть место для нас. Мы не можем добраться туда, но мы всегда знаем о нем.

– Не можете добраться?

Он кивнул.

– Это как будто смотришь через стекло. Но это не стекло, мы не можем разрушить его. Мы не можем пройти сквозь него.

Эмма скрестила руки на груди.

– Где это?

– Это не географическое положение, Эм. Я не могу загрузить карты Гугл и показать точку.

– Но ты можешь найти его?

– Я мог бы найти его сейчас. Я мог бы найти его сейчас, не двигаясь. – Он встал и направился к окну, которое открыла Эмма. – Но это больно.

Видеть, смотреть на то, что я могу только описать как свет, и быть изгнанным навсегда. Мертвые, особенно недавно умершие, часто собираются там, плачут.

Она не спрашивала своего отца, делал ли он так, потому что не хотела знать. Ее отец был столпом мира с его терпением, его изворотливым юмором, его возможностью сдерживать гнев.

– Если ты освободишь своего четырехлетнего, куда он пойдет, если ему повезет. Он не увидит других, – добавил ее отец. – Не сразу. Но он задержится на год или два.

– Это все-таки лучше, чем пожар, – прошептала она.

– Это лучше, – он согласился. Но его тон говорил, что это – то же самое.

– Что с другой стороны стекла?

– Дом, – мягко ответил он. – Мир. Тепло. Я сказал бы любовь, но я не думаю, что кто-то из нас может сказать наверняка, потому что мы не можем коснуться этого. Мы похожи на моль, Эм, – добавил он.

– И это удача?

Тогда он посмотрел на нее так, что она поняла, он исчерпал слова, которые мог озвучить. Но она жила с ним много лет.

– Папа?

– Да?

– Когда я коснулась тебя в госпитале, мама смогла увидеть тебя.

Он закрыл глаза.

– Почему?

– Я на это тоже не отвечу, Эм. Не спрашивай.

– Почему?

– Потому что у Эрика, если я не ошибаюсь, уже возникли некоторые трудности из-за тебя, и я бы очень хотел, чтобы это все не усложнилось для него еще больше.

– Из-за него. Почему?

– Потому что, – сказал отец, – он должен будет убить тебя, или попытается, а я хочу видеть тебя, я хочу, чтобы у тебя была жизнь. Ты только что ее начала, – добавил он мягко.

– Но почему он должен убить меня?

– Потому что он будет видеть только то, чего он боится в тебе. Он не увидит того, чем он восхищается. – Ее отец поднял одну руку. – Я не могу судить его, – добавил он мягко. – Я могу ненавидеть его, но я не могу судить его. Не притрагивайся ко мне. Не дотрагивайся ни одного из мертвых.

– Если я не коснусь ребенка, то его мать не увидит его.

Отец посмотрел на нее, его лицо помрачнело. Но он знал ее, знал ее гораздо лучше, чем Эрик, и ничего не сказал. Вместо этого он начал исчезать.

Разговор закончился.

Когда Эрик подошел к двери, Лепесток уже был там, лая во всю. Дом Холлов не нуждался в системе сигнализации; у них был Лепесток. С другой стороны, система сигнализации не требовала корма, питья, прогулок и бесконечной чистки.

Эмма открыла дверь и вышла, закрыв за собой дверь, в то время как лай Лепестка перешел в устойчивый, виноватый скулеж.

– Майкл? – спросил Эрик, а она улыбнулась. Он был одет в серую рубашку с воротником и темные джинсы, но в остальном выглядел как обычно.

– Эллисон позаботится о нем.

Чейз наоборот выглядел отпадно. На его волосах была куча геля, на нем были невероятно угловатые темные очки, и он носил танк под черной кожаной курткой, которая больше походила на шипы, чем верхнюю одежду.

– Ты, – сказала она ему, – не подсказал Эрику как одеться?

Он опустил очки на переносицу.

– Благодарю. Ты неплохо выглядишь. Мы можем идти?

– Один из нас был готов полчаса назад, – сказал ему Эрик.

– Двое из нас, – сказала Эмма любезно. Они направились к автомобилю Эрика. Она остановилась возле задней пассажирской двери, и когда замки щелкнули, села в машину. Чейз занял переднее сиденье пассажира, а Эрик сел за руль.

– Я должен предупредить тебя, – сказал Эрик Эмме, – что, я убью Чейза, если он обнародует личную информацию стеснительного характера. Поэтому, если он тебе нравится, не спрашивай.

Эмма рассмеялась.

– Тебе легче, – пробормотал Чейз, – он не собирается тебя убивать за попытку выяснить.

Эта неделя была долгой. Казалось, будто ночь вторника произошла несколько месяцев назад. Эмма смотрела из окна, как улицы двигались в прошлое, думая об отце. Размышляя и о Натане, и где Натан мог быть. Это было тяжело. Она работала, чтобы не думать о нем, но она не привыкла к этому; не было прежде причин не думать о нем.

Как сказал отец, год. Возможно два. Два года, и затем он вернулся бы в свой дом, или в ее.

– Эмма?

– Хммм? – Она подняла взгляд. – Ой, прости, я забыла. – Она начала давать ему указания как проехать к Эми.

Если бы возник вопрос, в каком из домов проходит вечеринка, то ответ был бы дан в ту минуту, когда открылись двери автомобиля. Музыка была слышна с улицы. Эмма прислушивалась несколько напряженных минут и потом расслабилась.

– Ди-джей?

– Да. На прошлую вечеринку она наняла группу.

Эрик рассмеялся.

– Я не шучу. Группа была громкой, – добавила она, – и их вроде должны были вывести из дома, когда один из них напился до полусмерти и начал бить по всему, что движется. И я имею в виду по всему.

– Как все закончилось?

– О, обычно. Кто-то вызвал полицию, прежде чем все стало действительно неприятным. – Она пожала плечами и добавила. – Не то, чтобы не было неприятно позже. Мистер Пьянка и Любовь действительно не оценил гнусное обращение, и сломал несколько вещей, пытаясь высказать свое мнение.

– Она часто устраивает такое?

– Не очень часто. Зависит от того, что ее родители сделали – или, в любом случае, не сделали.

– Не сделали?

– Не взяли ее в Нью-Йорк, для начала.

Эрик взглянул на Чейза, а Чейз пожал плечами.

– Что хорошего в Нью-Йорке? – спросил он.

– В принципе, все. Смотрите, если вы не будете разговаривать там, где вас может услышать Эми, то все пройдет гладко.

– Что? – Чейз кричал, когда они приблизились к парадной двери.

– Хороший вопрос, – крикнула Эмма в ответ.

Дом Эми был огромен. Если бы дворцы строились в современном стиле, то они, вероятно, были бы не намного больше; весь дом Эммы, сверху донизу, занял бы только две комнаты. Территория – и в самом деле, только у дома Эми была территория, все остальные имели простые газоны – расширения, которые переходили в заросший деревьями овраг, а фронтальная сторона была нарушена круглой дорогой, которая была слишком широка, чтобы быть названной дорогой. Возле дороги, конечно, был тротуар.

Чейз присвистнул.

– Семья Эми довольно обеспечена, – признала Эмма.

Чейз постучал в дверь, а Эмма нажала на звонок. Если бы Эллисон была рядом, они бы поспорили сколько раз ей придется позвонить, прежде чем кто-нибудь услышит. Но Эрик и Чейз – это не Эллисон.

Ответ был пять.

Дверь открыл брат Эми, это настолько удивило ее, что улыбка застыла на ее лице.

– Привет, – крикнул он.

– Скип? – На самом деле его так не звали, но по некоторым причинам так его называли все друзья Эми. Эмма подозревала, что это осталось после экскурсий в начальной школе в особняк, который был домом Эми, но она не помнила этого наверняка. – Разве ты не на восточном побережье?

– Кое-что случилось, – ответил он. – Мне пришлось приехать домой на пару дней. Черт, хорошо, что я это сделал, – добавил он, хотя она видела в его руке банку пива. – Кто-то должен присмотреть здесь.

Если соседи снова вызовут полицию, Эми станет бездомной. Это твои друзья?

Она кивнула.

– Эрик наш одногодка, но он новенький в школе. Чейз его кузен.

– Чейз? Что за имечко?

– Скип?

Он рассмеялся.

– Достойно. Эми! Последний член мафии Эмери здесь!

Эрик взглянул на Эмму, которая немного покраснела.

– Мафия?

– Не спрашивай. У Скипа нет чувства юмора. К сожалению, он до сих пор пытается.

Эрик засмеялся, и они вошли в дом, так как Скип оставил дверь открытой и побрел прочь. Эмма догнала его, прежде чем он ушел слишком далеко.

– Скип, ты знаешь, где Эллисон?

– Кто?

– Не заморачивайся.

Дом Эми был огромен. Тут было пять ванных, не включая дамскую комнату в главном холле – дамская комната, которая даже без душа или ванны была гораздо больше, чем главная ванная в доме Эммы.

Сам холл был большего размера, чем гостиная и столовая вместе в доме Холл, но в данный момент, несколько уровней обуви и валяющиеся ботинки, сваленные вдоль стены возле двери, заставили его выглядеть не таким роскошным.

– Я не сниму свои ботинки, – громко сказал Чейз.

– Почему? Думаешь их кто-то украдет?

Он наклонился и взял пару кроссовок.

– Они лучше, чем эти, – сказал он с очевидным презрением. – Или эти, – добавил он, выбирая другую пару. – Или эти.

Эрик отвесил ему подзатыльник.

Равнодушный, Чейз указал на обувь Эрика.

– Или эти. И Эрик определенно украл бы их.

Эмма сказала:

– Как хочешь. Но Эми довольно придирчива к ботинкам в доме, и если она увидит, что ты обут, ты, вероятно, будешь ждать снаружи в машине.

– Но ты можешь не снимать свои?

– Мои, – ответила она, – являются частью наряда. И я не ношу их часто по улице.

– Как и мои, черт подери. Я ношу белые носки!

Она подняла брови.

– Что, белые носочки в этом прикиде?

– Это все, что было у Эрика.

– Ты не мог взять эту дрянную куртку из шкафа Эрика!

– Дети, – сказал Эрик, положив руки обоим на плечи. – Может быть, мы могли бы оставить выбор за Эми?

Эмма скривилась.

– Если вы зададите этот модный вопрос, Чейзу может и удастся уйти в ботинках. – Она покачала головой и добавила. – Белые носки.

Найти Эми было не так просто на практике, чем это было в теории, в которой, учитывая, что она всегда была на виду, этим все было сказано. Поскольку Эмму больше волновали поиски Эллисон, это беспокоило ее не слишком сильно.

– Ты знаешь всех этих людей? – крикнул Эрик. Чтобы быть услышанным, приходилось кричать, но так всегда было на многочисленных вечеринках Эми.

Эмма покачала головой, потому что на самом деле ей не нравилось кричать.

– Ты знаешь половину из них?

Она кивнула, потому что это было почти правдой. Это вполне ожидаемо на всех вечеринках Эми.

– Просто ищите Эллисон.

– Что?

– Эллисон.

– Нет, но я вижу Майкла.

– Где?

Он указал в толпу, настолько плотную,что казалось, людей было больше, чем площади пола. Прежде чем она смогла сказать ему – громко, потому что иначе он ее не услышал бы м насколько это бесполезно, он закатил глаза и схватил ее за руку.

Два человека, пытающиеся пробраться сквозь плотную толпу, гораздо менее скоординированы, чем один. Эмма, которая чувствовала, что уже знала это, на самом деле не оценила полученного опыта. С другой стороны, ей пришлось признать, что пересечение этой комнаты заняло бы минут двадцать, а Эрик только что сократил это время минут на пятнадцать. Он чуть не сбил четверых, но звук за ее спиной подразумевал, что "почти" было не совсем правильное слово, по крайней мере, для одного из них.

Она осмотрелась и поняла, что на самом деле он идет в большой встроенный солярий. Или, точнее, к раздвижным дверям, которые вели к слабо декорированной комнате с устеленным сланцем полом, с плетеными креслами и подставками для ног, во внутренний дворик.

Она поняла, что Эрик был гораздо выше, чем она думала, потому что он смог увидеть, что Майкл стоял снаружи в свете прожекторов. Даже в своих туфлях, она не могла так.

Майкл, что не удивительно, разговаривал с Оливером. Он, следовательно, тоже не обращал особого внимания на все, что происходит вокруг него. Но Эллисон стояла в стороне от них, вне ослепляющих огней, и Эмма, оставив Эрика, подбежала к ней.

– Извини, – сказала она. – Но вы с Майклом целые, значит не было угрозы телефонным столбам.

– И мы не пропустили ни одного знака "Стоп". Филипа на самом деле водит гораздо лучше. У вас все в порядке? – В вопросе прозвучала нотка беспокойства.

– У нас? Нет. Мы опоздали, потому что Чейз долго одевался.

– Чейз?

Эмма кивнула в направлении Чейза.

– Рыжий в шипах.

– Я слышал это, – сказал Чейз. В ярком свете внутреннего дворика он выглядел еще хуже. Его кожа была размытой, прическа выглядела как плохое здание, которое может разрушиться, если неправильно дунуть на него.

– Эллисон, это Чейз. Друг Эрика. Чейз, это Эллисон, моя лучшая подруга.

Чейз немедленно сложил обе руки в универсальном жесте капитуляции. Эллисон засмеялась, и, к удивлению Эммы, Чейз – его черная кожа – улыбнулся.

– Я не дурак. Эрик боится Эммы, – сказал он Эллисон.

Эрик впился в него взглядом.

– Мне практически не разрешается смущать его на людях, – добавил Чейз, объясняясь. – Как жакет?

– Это... интересно, – ответила Эллисон.

– Мне он тоже не нравится.

Эллисон снова рассмеялась. Эмма повернулась, чтобы взглянуть на Чейза.

– Что, у меня огромный прыщ или еще что-то?

– Она посмотрела на тебя, – ответил Эрик, когда Эмма промолчала, – потому что ты можешь быть очаровашкой и первый раз показал это всем.

– Я полагал, что она не использует очарование. – Улыбка Чейза была самодовольной. – В конце концов, она провела неделю с тобой.

Эллисон была достаточно вежлива, чтобы ни расхохотаться над этим, но развеселилась настолько, что не смогла стереть с лица улыбку.

– Вы уверены, что вы не братья?

– Пожалуйста, – сказал Чейз одновременно с тем, как Эрик сказал. – Положительно. – Он повернулся, чтобы посмотреть на Майкла, Коннелла и Оливера, которые существовали в данный момент в своем собственном мире.

– Я не думала, что ты играешь в Подземелья Драконов? – Спросила Эллисон Чейза.

– Не часто.

Эмма снова уставилась на него.

– Что?

– Четвертое издание правил, если вы хотите присоединиться к обсуждению, – вежливо сказала Эллисон.

Эмма посмотрела на Эллисон, а Эллисон рассмеялась.

– Или нет?

– Ты видела Эми вообще?

– Вроде того. Ее брат появился вчера с другом из юридической школы на буксире.

– Хорошо выглядит?

– Очень. И одет безупречно. Как мне кажется. Хочешь его увидеть?

– Нет.

– Ну, тогда я думаю, нам пора, – сказала Эллисон, – потому что они направляются сюда.

– Эмма! – Голос Эми – который был, как и все в ней, исключительным – стер расстояние между ними, поэтому Эмма расправила плечи и зафиксировала дружественную, участливую улыбку на губах. Она повернулась вовремя, чтобы увидеть, как Эми ступает через открытые двери, сопровождаемая звуками очень громкой музыки, Скипа и незнакомца.

Эми была одета в черно-белое платье. Покрой платья выглядел, в некотором смысле, как арлекин, но прицепленные от горла до подола черные бриллианты сверкали так, что белый в сравнении выглядел мягко и бледно. Ее волосы красиво обрамляли лицо и ниспадали тяжелыми волнами на спину. Ее туфли были противоположностью платью – черные с одним белым бриллиантом.

Она выглядела, мягко говоря, невероятно. Эмма, которая давно бросила любые попытки конкурировать с Эми, подавила вздох.

Который, Эми была Эми, конечно же, был замечен.

– Ну? – требовательно сказала она.

– Ты великолепна. И я в восторге от туфель! – Эмма, с другой стороны, с готовностью сделала то, что от нее ожидалось.

– Обратила внимание на серьги?

– Нет. . иди сюда.

Эми подошла. Серьги были черно-белыми, но это были символы Инь и Янь, а не прямые линии трапеции.

– Красиво и элегантно, – сказала ей Эмма.

Эми кивнула, удовлетворенная.

– Мне нравится твое платье, – добавила она. Это, честно говоря, было искренним комплиментом, потому что, если Эми не нравилось платье, пришлось бы молиться, чтобы она промолчала.

Поскольку это было идеальным моментом, Эми сделала паузу и посмотрела на Чейза, чья одежда оставляла желать лучшего.

– Эмма?

– Это Чейз, – быстро произнесла Эмма. – Он хороший друг Эрика.

– Правда?

– Эрик не одевает его, – произнесла Эмма с совершенно невозмутимым видом.

Чейз, с другой стороны, затих. В то время как Эмма привыкла к такой реакции, когда новый парень оказывался около Эми, это был странная тишина для такого как Чейз. Она поглядела на него и повернулась, чтобы посмотреть на Эрика.

Оба были неподвижны. И у обоих на лицах было одинаковое выражение, вернее его отсутствие, будто что-то высосало всю жизнь и тепло их лиц. Это вызывало тревогу.

Эми заметила, но так как это была Эми, она проигнорировала это. Она повернулась, когда Скип и его друг присоединились к ним.

– Скип, – сказала она, – это Эрик, друг из школы. Он новичок здесь, – добавила она любезно. – Это его друг, Чейз. Эрик, Чейз, это мой брат.

И это его друг, Меррик Лонгленд. Они встретились в начале семестра в Далхаузи.

Меррик Лонгленд вышел на свет, стоя спиной к Майклу и его друзьям, которые остались совершенно свободными от посягательства чужаков.

Он был, как говорила Эллисон, безупречно одет. Одежда смотрелась скорее повседневной, а не формальной, но было что-то в четких линиях свободно подогнанного угольного жакета и воротника белоснежной рубашки под ним, что излучало формальность.

Рубашка была частично расстегнута, и предательский отблеск золотого кулона блеснул на его открытой груди. Эмма не заметила, какие брюки он носил. Она отметила, что его волосы были короткие, определенно коричневые, что скулы были высокими, а его подбородок был не слишком заметным и не слишком маленьким; она заметила, что брови у него были широкими.

Но самое главное, в тот тихий момент, который бывает сразу после того, как вдыхаешь и задерживаешь дыхание, она заметила его глаза.

Они мерцали, слабо, как будто освещались изнутри, и она не могла честно сказать, тогда или позже, какого цвета они фактически были.

Меррик улыбнулся, и это была глубокая, приятная улыбка; она изменила линии его лица, не смягчая их.

– Меррик, – сказала Эми, хотя ее голос теперь казался тихим и немного отдаленным, – это – Эмма Холл. Она – одна из Мафии Эмери, – добавила она.

– Эмма? – произнес Меррик и протянул руку.

Эмма уставилась на него, как будто не совсем помнила, что делать.

Покачав головой, она скривилась. Она протянула руку в свою очередь, и он крепко схватил ее в свою.

Его рука была холодной. Не так, как лед, а, скорее, как зимняя кожа.

Она начала отступать, хотя никакое количество извинений не могло послужить оправданием или превратиться в хорошие манеры, но его рука сжалась.

– О, Эмма, – сказал он мягко. – Мы только что познакомились, но я думаю, что мы много чего можем сказать друг другу.

– Я... Я здесь с друзьями, – ответила она, зная, как глупо это будет звучать, еще до того, как слова были произнесены.

– Ах. Да. Это было бы неловко. – Его глаза, глаза, которые точно были люминесцентными, вспыхнули в темноте ночного неба, становясь, как дух огня, если бы у огня был дух.

И мир остановился.