Молочные реки

Глава 15

— Ты что, Андрей, совсем сдурел? — говорил Пустовой. — Это же твое дело, ты все организовал, все построил как надо, людей нужных взял. Завод работает как часы. А ты хочешь его бросить?

— Иван Тимофеевич, плесните еще чуток.

Они сидели на просторной двенадцатиметровой кухне, пили водку и закусывали вареной колбасой. Сергиенко до этого уже изрядно выпил, и теперь Пустовой не знал, что делать. Хотел выпить, поговорить с Андреем, но какой разговор, если он уже серьезно пьян?

— Андрей, перестань дурака валять. Ничего хорошего от твоего, так сказать, демарша не выйдет. Ну чего ты добиваешься, можешь мне объяснить?

— Могу, Иван Тимофеевич. Я не хочу на нее работать, не хочу работать там, где она хозяйка. Это что, возбраняется?

— Дурацкое решение, абсолютно дурацкое. Ты пойми, что не на нее работаешь, а на себя. Ты все сделал, все организовал, это твое! А теперь хочешь бросить?

— А теперь хочу.

— Ну, Андрей!..

Сергиенко чокнулся с рюмкой Пустового, стоящей на столе, выпил, бросил в рот кусок колбасы.

— Иван Тимофеевич, вы много сделали для нас. Знаете, я вас не просто уважаю, а люблю, как третьего отца… вторым был Дмитрий Петрович, хороший человек… Вы правильно все сделали, поставили на нужного человека, и он полностью… оправдал. А я тут при чем? Ну, сделал, организовал. Но если бы наши йогурты и сырки всякие хреновы никто не покупал, кем бы мы были? Никем. И зачем все эти разговоры? Мы, технари, никто теперь. Они, менеджеры, все решают. А мы?

Так-то оно так, Пустовой понимал это, но не хотел мириться с тем, что они, технари, совсем уж ни при чем.

— Ты вспомни, сколько раз это хваленое немецкое оборудование давало сбои! — сердито сказал он. — И ты решал эти проблемы быстро и качественно. А если б не решил? Такие убытки случились бы, что кранты всем этим сыркам и йогуртам.

— Да плевать мне на них! — махнул рукой Сергиенко.

— Дурак ты, Андрей, ох, дурак. Ну поехала она в Сочи, ну… погуляет там. И что? Ты не гулял на сторону?

Сергиенко криво усмехнулся, по новой наполнил свою рюмку, поднял ее.

— Мы же казаки, Иван Тимофеевич. А кто такие казаки? Люди, которые никогда не знали крепостного права. Свободные люди, понимаете? Я хочу быть свободным, и все дела.

— Теперь другие времена, — пробурчал Пустовой.

Он тоже был казаком, но свободным себя никогда не чувствовал. Что при Советской власти, что теперь — всегда нужно было приспосабливаться, приноравливаться, учитывать настроения руководящих, так сказать, товарищей. Пустовой выпил свою рюмку, встал из-за стола.

— Андрей, мой тебе совет — выходи завтра на работу, хватит дурью маяться. Это все, что могу сказать тебе.

— Спасибо, Иван Тимофеевич, — еле слышно пробормотал Сергиенко.

Он тоже встал, обнял Пустового, поцеловал в щеку. Потом проводил до двери в прихожей и вернулся на кухню. Понимал, что Иван Тимофеевич все говорит правильно, чувствовал, как жалко будет ему расставаться с системой, которую сам же и создал. Но эта система была подчинена Елене, а с ней он не хотел иметь никаких дел, ни сейчас, ни в будущем. Эта женщина просто не существовала для него. Но как же больно было это сознавать! Очень больно!

Он налил себе еще водки, выпил, покачнулся, но удержался на ногах. Огляделся, неожиданно подумал, что эта квартира тоже принадлежит Елене, стало быть, чужая. Присел на стул, вспомнил, как впервые перешагнул ее порог. Волновался, хоть и был знаком с Ленкиными родителями, а все же коленки дрожали. Одно дело быть знакомым со вторым секретарем горкома партии, а другое — жить в его квартире. Но как-то очень быстро освоился, ее родители — оба интеллигентные, ироничные — прекрасно понимали, что парню не так-то просто привыкнуть к быту другой семьи, и потому в любых спорах всегда вставали на его сторону. Ленка часто злилась, орала на них: «Вы мои родители или его?!» С ними все было легко и просто, и в самые голодные времена кошмарного правления почти земляка в доме были уют и достаток.

Как же их сейчас не хватает! Осенью девяносто первого погибли, возвращаясь с дачи. В их «Волгу» врезался грузовик, убийцу до сих пор не нашли.

Сергиенко мрачно усмехнулся. Ну да, тестя и тещу он любил так же, как и своих родителей. По правде сказать, ссорились они с Ленкой редко, но если Ленка чересчур долго обсуждала с матерью очередную обновку, Дмитрий Петрович уводил его на кухню, наливал по рюмочке коньяку, и они обсуждали важные для мужчин проблемы — ситуацию в стране, международное положение. Кстати, тесть был не меньшим демократом, чем тогдашний правитель, но абсолютно не воспринимал те решения, которые принимались в Москве. А он, Сергиенко, никогда не увлекался общественной деятельностью, считал, что партия сама по себе, он сам по себе. Но тогдашние разговоры с тестем были невероятно интересны. Иногда казалось, что говорит с ярым антисоветчиком, диссидентом, а это ведь был второй секретарь горкома!

Хорошие люди, наверное, потому и ушли в иной мир до срока… Сейчас бы поговорил с тестем, рассказал бы ему все, он бы понял и помог. Да что сейчас! И раньше не было бы других женщин у него, проблем в семье, если б они жили.

Сергиенко посмотрел в окно — уже смеркалось. А теперь, значит, и эта квартира стала чужой. Иван — официальный ее хозяин, а Ленке принадлежит дом на Мовсесяна. А ему… Да ни черта и не надо. В крайнем случае уедет к родителям в Левобережную, будет там кур разводить да огород осенью копать под картошку и овощи. Ничего он у нее просить не станет. И уж никогда не обратится за помощью к Тамаре. Какая же она дрянь!

Он встал из-за стола, пошатываясь, направился в гостиную смотреть телевизор. А что еще оставалось делать?

Черевикин выскочил из такси, подал руку Елене. Опираясь на нее, она вышла из машины, позволила артисту расплатиться с таксистом. В ресторане «У Гиви» она ни разу не была, потому-то и выбрала его из тех, что предлагал Черевикин. Раз предлагает, значит, приличный ресторан, и здесь ее никто не узнает. В других ресторанах могли узнать: как же, четыре года назад стала самым успешным предпринимателем Кубани, фото во всех краевых газетах было напечатано, да и по телевидению краевому не раз выступала с интервью. А главное — видели ее с мужем.

— Нет, Лена, я просто не могу удержаться от комплимента. В этом белом костюме вы просто очаровательны, — сказал Черевикин, беря ее под руку. — Может быть, перейдем на ты, так будет проще.

— Давай, — просто сказала Елена.

И тут же вспомнила, что Андрей редко брал ее под руку, разве что поддерживал, когда сама не могла идти, бывало и такое. А вообще он считал, что она должна держать его под руку и непременно с правой стороны, чтобы эту самую руку, ладонь ее, мог засунуть в проем пиджака, плаща или куртки. Где-то начитался о правилах приличного тона и неукоснительно следовал им. А она не возражала. Хотя нет, вряд ли начитался. Это отец инструктировал его, как вести себя с дамой в приличном обществе. Он и ей много чего интересного рассказывал…

Ресторан был похож на горную саклю, и Черевикина тут знали. Метрдотель, который провожал их до столика, прямо-таки светился от радости.

— Батоно Василий, пожалуйста, дорогой… Ты нам праздник устроил, слушай! Такая честь — принимать дорого гостя! А какая дэвушка у тебя, слушай! Вах! Гиви сказал — сегодня все за его счет, кушай, дорогой, что хочешь пей, Гиви угощает!

— Исключено, — резко сказала Елена. — Я сама плачу за себя, потом, будьте добры, предоставьте счет.

— Зачем счет, слушай? Совсем не уважаешь Гиви, да? — заохал пузатый метрдотель.

— Уважаю, но привыкла сама платить по своим счетам, — отрезала Елена.

— Ираклий, не будем создавать проблем, да? Пожалуйста, — сказал Черевикин. — Принеси все, чем хочет угостить Гиви, а потом принесешь счет. Эта красавица — очень большой начальник у вас в крас.

Между тем в полутемном зале разглядели нового посетителя, и волной пронесся шелест тихих голосов: «Черевикин…» С разной интонацией, разумеется. Вся женская половина была счастлива видеть в непосредственной близости известного артиста, вся мужская была весьма озабочена этим. Для чего они пришли сюда со своими дамами? Чтобы удивить их, ублажить, напоить, а потом ночью, под шелест морских волн за окном отеля, пожинать плоды своего благодеяния. А если дама будет думать не о том, какой ее кавалер щедрый и заботливый, а что видела рядом знаменитого артиста? Неизвестно, как это скажется на ее психике. То ли еще больше будет благодарна, то ли будет видеть перед глазами только знаменитость потом, в отеле. Да в любом случае соперник, даже виртуальный, никому не был нужен.

Черевикин не обращал внимания на восторженные взгляды, смотрел только на Елену.

— Не обращай внимания, Лена. Все это мишура.

— Я понимаю, — сказала она.

— Откуда? Ты ведь не звезда. По-настоящему понять это можно… Извини, я был не прав. Здесь ты самая настоящая звезда.

— Знаешь, Вася, когда я впервые участвовала в какой-то передаче на Краснодарском телевидении, ее смотрел весь край, думала: «Ну какая же я знаменитая», — а вернулась домой — муж даже не спросил, где была. И такая тоска наступила…

— Да он просто чурбан, твой муж! — возмущенно сказал Черевикин.

— Нет, я и сама поняла — все это просто видимость. И она скорее мешает, чем помогает в жизни.

— Ты такая умница, Лена, просто фантастика! — Черевикин взял ее ладонь, припал к ней губами.

А между тем на столе появилась керамическая миска с зеленью, другая с лобио, сулугуни, нарезанный тонкими пластинками, бастурма, копченые ребрышки молодого барашка, еще одна миска с чахохбили, соусы, приправы, бутылка «Хванчкары» и бутылка настоящего кахетинского.

Черевикин наполнил бокалы знаменитым красным вином, наполнил тарелку Елены понемногу всем, что было на столе, поднял бокал:

— За добрый вечер, Лена?

— Давай, Вася, — сказала Елена.

Отпила пару глотков вина — оно было превосходным, да ведь не случайно в ресторан «У Гиви» ходили знаменитости, у него все было настоящее, лучшего качества. Попробовала лобио, тоже очень вкусно. Вроде бы простое блюдо — вареная фасоль с зеленью, жареным луком и перцем, а пальчики оближешь!

И тут же вспомнила — Андрей это готовил… еще вкуснее. А может, все дело в том, что когда он готовил свои любимые грузинские блюда, после обильного ужина у них были самые счастливые мгновения в жизни. И даже не мгновения, а часы… Такие прекрасные! Дурак, ну самый настоящий дурак! Что он там сейчас делает?

Сергиенко выключил телевизор, вскочил с кресла, диким взглядом обвел гостиную. Мысль о том, что все это чужое, не давала покоя. Ну и какого черта он делает в этой чужой квартире? Надоело смотреть на все, что связано с ней, просто сил больше нет терпеть это! В дом на Мовсесяна возвращаться не хочется, тоже чужой. Что делать?! Одно только было у него свое — «девятка», которая стояла у подъезда. Сам купил, на свои деньги, и сколько жена ни предлагала поменять ее на иномарку, отказывался. «Девятка» — как символ независимости, в ней он точно дома, а там видно будет.

Покачиваясь, Сергиенко встал из-за стола и направился к двери. Летняя теплынь окутала его, усугубив влияние излишне выпитого. Теплынь… Тополя пирамидальные, мать их за ногу, сверчки… Плевать на все! Она в Сочи, она там с какими-то козлами, которые только и ждут, когда припрется такая баба, обиженная на весь белый свет, а ему плевать! Пусть развлекается, как хочет, такой женщины он больше не знает и знать не желает!

Сергиенко сел в свою «девятку», включил зажигание. Поедет… куда глаза глядят! Вот так!

Ехал он аккуратно, не нарушая правил движения и не привлекая внимания гаишников. По улице Красной — вот где разгул демократии, яркие витрины модных магазинов, казино, рестораны — прямо как в Нью-Йорке, на расходы по оплате электроэнергии нынешние хозяева жизни не скупились. На тротуарах стояли девушки в очень коротких юбчонках, призывно смотрели на проезжающие машины. Мог бы выбрать любую, отвезти на квартиру… но не хотел. Наверное, и не мог бы, пьян изрядно, да и мысли в голове вихрились совсем другие. Мрачные, черные, хотелось надавить педаль газа до отказа и врезаться в стену одного из показателей реальной демократии.

Но сдерживал себя. Объехал заводской район, вырулил на дорогу, ведущую к Южному микрорайону. Там высились девяти-двенадцатиэтажные дома, заселенные в основном работниками завода «Химволокно» и других оборонных предприятий. При Советской власти они были самыми престижными заводами в городе, строили много жилья, раздавали квартиры своим сотрудникам… А теперь самым престижным заводом был молочный, который ничего не строит и никому квартиры не предоставляет.

Здесь, на окраине, он позволил себе увеличить скорость и помчался по ночному, безлюдному шоссе. С одной стороны — многоэтажные дома, с другой — сосновая роща. Вообще-то сосны на Кубани, в срединной ее части, не растут, но если посадить — живут. Тут целую рощу посадили, и она радовала жителей микрорайона чистым воздухом и пугала обилием пьяных хулиганов. А что ж им не пить и не хулиганить, когда почти все жители престижного некогда микрорайона враз стали нищими? И где ж им проявлять свой разнузданный нрав, как не в сосновой роще?

Сергиенко мчался по мрачному шоссе, и вдруг совсем неподалеку увидел женщину, которая стояла на проезжей части, покачиваясь и не соображая, куда идти: вперед, к жилому массиву, или назад, к роще. Он резко нажал на тормоз, машину занесло, и она ударилась носом в фонарный столб. Сергиенко бросило вперед головой на лобовое стекло.