– Я не путана!
Вообще, я очень воспитанная. Даже слишком.
Поэтому сама дурею от своей выходки.
Пугаюсь страшно!..
С ужасом наблюдаю, как Константин Олегович обхватывает широкими ладонями ведро и снимает. Поворачивается ко мне. Густые брови съезжают к переносице, а полные губы кривятся.
– Вы всегда так на отказы клиентов реагируете? – спрашивает он, приглаживая густые светлые волосы. – Зачем вы это сделали?
Сжимаюсь в комок и облизываю пересохшие губы. Единственный мужчина, с которым я общалась близко и долго, – мой отец. Он обычно орет так, что у меня уши от страха закладывает.
– Это… прием такой. Сурдологический… – тут же придумываю.
– Что?
– Ну… Я же вам русским языком сказала: никакая я не путана! А вы будто не слышите. Вот я и решила перекрыть вам зрительный канал, чтобы острота слуха усилилась. И вы наконец-то услышали – не путана я!
Мэр осторожно возвращает ведро на стол, с силой потирает покрасневшую щеку. Садится на скрипучий стул и смотрит на меня как на душевнобольную. Чуть с опаской. Если бы у него красная кнопка под столом была – лупанул бы по ней от души, уверена.
Потом морщится и задевает пальцами висок.
– Боже. Вам больно? – тут же вспоминаю о своем профессиональном призвании.
Я шла в медицину осознанно. Закончила училище, а вот в Медакадемию по определенным причинам в этом году не поступила, но обязательно буду пробовать в следующем.
Сейчас работаю процедурной медсестрой в больнице и уверена, что это даже больше, чем просто призвание. Ведь первое, что человек слышит, когда рождается, – это наш голос. Голос медицинской сестры.
– Я думал, ты от Виолетты, – поправляет он снова барсетку.
Подзарядка у него там, что ли?.. Трогает постоянно.
Я одергиваю пальто. Встряхиваю кудри ладонью, чтобы придать им объем, и набираю в легкие воздух, решив высказать о сотрудниках мэра все, что вот уже десять минут грузом лежит на сердце.
– Я так понимаю, с ней вы не знакомы? – опережает он. – Это совпадение?..
Я сникаю и кисло отвечаю:
– Ну смотрите. Последняя Виолетта, которую я знала, была из моей начальной школы. Как-то она крупно меня подставила перед учительницей с поделкой из шишек, поэтому, если вы говорите именно про ту Виолетту, я даже рада, что она в итоге пошла не по той дорожке.
– Да вы сама опасность.
Константин Олегович усмехается и, опустив голову набок, смотрит на меня с промелькнувшим в глазах интересом. Что примечательно – вообще не злится. Будто все равно, что ему ведро на голову одели.
– Почему вы сказали про совпадение? – откашливаюсь.
Он смотрит на экран телефон и сухо отвечает:
– Я попросил отправить ко мне актрису. Можно студентку, для роли Снегурочки сегодня вечером. А тут вы заявляетесь, да еще в сапогах…
– Можно подумать, в сапогах только путаны ходят!
– У Виолетты разный контингент девочек. Поэтому я и ошибся. Простите.
– И вы простите, – улыбаюсь. – Ну… За ведро.
– Ерунда. Я административный работник, со мной чего только не делали…
Я тихо посмеиваюсь и еще раз рассматриваю его по-мужски симпатичное лицо.
– Ладно, – в его глазах пропадает всякий интерес. Они становятся пустыми. – Кто вы и зачем вы здесь?
Наконец-то!..
– Я приехала сюда из города и сейчас не могу уехать. А ваш… – киваю на окно, – дорожник… отказывается чистить трассу.
– Что? Опять замело? – равнодушно спрашивает, поглядывая на улицу.
– А вы как думаете? Такой снегопад. Прикажите своему работнику, чтобы срочно поехал туда… Немедленно!
– С чего вдруг? Рабочий день окончен. У нас тут не город. Бывает заметает.
Смотрит на часы, чем безумно меня раздражает. Я, словно в кресле у зубного, издаю какие-то нечленораздельные звуки. Слова вымолвить от такой халатности не могу.
– Завтра с утра все почистят. Раз уж экстренная ситуация…
– Экстренная? Вы все издеваетесь?
Все-таки у медицины и административных работников абсолютно разное понятие экстренности. Так и вижу, как наш врач, Олег Палыч, философски произносит: «У пациента кровотечение? Хорошо… завтра утром экстренно прооперируем».
– Вы же к кому-то приехали? – спрашивает мэр.
– Вообще-то, к дяде на…
– Вот у него и переночуйте, – перебивает.
– Я не могу у него, – растерянно произношу, вспоминая кладбище.
А потом в памяти всплывают вечерние планы. Щеки стыдливо потираю и руки на груди складываю.
– Мне сегодня надо в город, – настаиваю. – Пожалуйста!
Константин Олегович еще раз на меня смотрит. Глаза снова едут не по маршруту – грудь, плечи, лицо. Задерживаются на шапке.
– Я могу вам помочь, если вы поможете мне, – сухо предлагает, деловито потирая запястье.
– Помочь? Вам? И чем же?
Желваки у него на скулах играют. Видимо, просить Его Величество Елкино не привык.
– Мне надо съездить в дом престарелых. Поздравить стариков с Новым годом и вручить подарки от администрации, – показывает на алюминиевые ведра. – Снегурочкой должна была быть моя помощница, но она именно сегодня отпросилась на зачатие…
– Что? – прикрываю рот ладонью. – Куда?
Он недовольно кивает.
– Отпросилась на зачатие. Ребенка они, видите ли, планируют, и не получается, а сегодня нужный день.
– Капец. Вы бы дороги-то почаще чистили, Константин Олегович…
– В смысле?
– За полтора часа, что нахожусь в Елкино, я, можно сказать, лично встретила человека, который умер от секса. Теперь вот еще одна с зачатием. Люди у вас от скуки с ума сходят!..
– У нас с досугом все в порядке. Но спасибо за сигнал. Так по рукам или нет? – уточняет.
– По рукам, – вздыхаю удрученно. – Только отправьте своего сотрудника трассу чистить. Поздравим – и сразу рвану в город.
Не на зачатие, конечно, но тоже важно.
– Хорошо, сейчас я оденусь, и едем.
Он поднимается и идет к шкафу, а я кошусь на барсетку. Прошлый век какой-то. Умру, но на улицу не выйду с человеком, который ТАКОЕ носит.
Мэр надевает костюм Деда Мороза голубого цвета, по оттенку практически совпадающий с моим пальто. Крепит бороду.
Пока натягивает шапку, я решаюсь.
Оп – и вуаля!
Отхожу от стола и изображаю скучающий вид, разглядывая маникюр и перекатываясь с пяток на носки.
– Поехали, – ворчит Морозко, оборачиваясь ко мне.
С подозрением на меня смотрит.
– А где моя сумка?
– Я откуда знаю? С ума сошли? – с возмущением закатываю глаза. – У меня ее нет, – развожу руки в стороны и делаю оборот.
– Странно…
Лезет в ящик стола – пусто.
Смотрит на шкафы.
На кулер.
На ведра…
Дышит тяжело в своем обмундировании и психует, кажется.
– У меня там документы и ключи…
– Ничего страшного, Константин Олегович. Можем поехать на моей, – мило улыбаюсь и, прихватив два ведра со стола, круто разворачиваюсь на каблуках и направляюсь к выходу.