Мороз К.О. Мэр Ёлкино

Глава 7. Паулина плетет паутину

Глазами нахожу свой телефон на комоде.

Рядом с ним – уродливая коричневая барсетка.

Отвожу скромный взгляд и отпиваю вкусный чай, хлопая ресницами. Дышу часто.

Черт…

Значит, он все знает? И даже не сказал ничего?.. Папа после такой выходки запер бы меня дома на недельку-другую и перестал разговаривать. Странным образом сдержанность Константина Олеговича вызывает во мне дикий интерес.

Чуть подумав, решаю не заострять на его любимом аксессуаре никакого внимания. Главное, пропажа нашлась и мне не нужно перед отъездом возвращать ее, ставя себя в неловкое положение. Хотя сделать его еще больше неловким, чем вчера, мне кажется, будет сложно.

Кинув на серьезного мэра короткий взгляд, утыкаюсь в кружку.

Не может быть мужчина таким спокойным. Как удав. Встретить удава перед годом Змеи – это, вообще, как? Хорошая примета?

Надеюсь, к счастью?

Ну… точно не к оргазмам. Тут же расстраиваюсь.

Надо бы включить телефон и извиниться перед Славой. И тетю предупредить, что буду поздно. Хоть с дорогами сейчас проблем нет?

– Сколько тебе лет? – спрашивает он сипло.

Я резко поднимаю голову.

Кстати, его щеки горят, как два факела, а ледяные глаза застит белесая поволока. У Морозко повышенная температура, но он ведет себя так, словно только слабаки обращают на это внимание.

А Константин Олегович Мороз уж точно не слабак.

– Двадцать один… – отвечаю скромно. – А вам?

– Тридцать один…

Теперь мои щеки тоже вспыхивают.

Мамочки!..

У нас десять лет разницы.

Когда я по нескольку раз в день портила подгузники, Константин Олегович вовсю дергал девчонок за косички. Украдкой осматриваю аристократические черты лица и совершенно варварские, мужественные габариты спортивного тела.

Нет!..

Вряд ли он кому-то дергал косички без предварительного согласования.

Отодвинув тарелку, в который раз ловлю затуманенный взгляд на позаимствованной в шкафу футболке.

Обижаюсь, конечно.

Жалко ему, что ли, хлопка с вискозой? Подумаешь…

– И с кем у тебя сорвалось свидание? – спрашивает он покашливая.

– Со Славой…

– Это… твой молодой человек? – озадаченно хмурится.

– Нет… Мы с ним не так давно познакомились.

– Очень интересно… И как вы познакомились?.. Он что, был твоим пациентом?

– Нет, – с ужасом округляю глаза.

И смеюсь.

– Твой Слава не болеет?

– Да нет, – машу рукой. – Просто я работаю в гинекологии. Было бы странно…

– Вот как?

– Да, – пожимаю плечами. – Мне нравится. У нас чаще всего мамочки лежат на сохранении. Они классные почти все. Правда… сейчас отделение на чистку закрыли. В связи с этим на работу мне только в конце января.

– Значит, у тебя каникулы, Ника? – начинает разговаривать со мной как со школьницей.

Чуть свысока и по-отцовски.

Это неожиданно раздражает. Понимаю, что сама там, наверху, назвала его старым. Обиделся, значит.

– Каникулы? Типа того, – вздыхаю, потирая щеку.

– Ну так и что там со Славой? Будете встречаться?

– Не знаю…

– Сколько ему? – перебивает.

– Двадцать два.

Константину Олеговичу на телефон поступает сообщение, и он, извинившись, полностью увлекается перепиской. Я смотрю с легкой обидой, потому что улыбка на его лице становится все шире.

Кто там? Девушка его бывшая?

Паулина, кажется.

– У вас красивый дом, – хвалю, пытаясь вырвать мэра из виртуального общения.

Откидываюсь на спинку стула и потягиваюсь, запрокинув руки за голову.

Морозко снова смотрит на футболку в районе груди. У меня начинают закрадываться сомнения, что, возможно, вторая интересует его больше. Не похож он на того, кто за кусок ткани окрысится.

– Что ты сказала? – переспрашивает хрипло и жадно пьет воду.

То ли со слухом, то ли с концентрацией внимания проблемы.

– Дом, говорю, у вас красивый… Только темно слишком.

Киваю на неяркие светильники вдоль стен и наглухо задернутые шторы.

– Альберт не любит дневной свет.

О боже. Совсем забыла про птицу.

Он опускает голову и что-то печатает. Лыбится так довольно-довольно.

Паулина опять плетет свою виртуальную паутину.

Бесит.

– А это чье? – киваю на детские рисунки на стене, снова отвлекаю. – У вас что, ребенок есть? – почему-то с ужасом спрашиваю.

– Это племянники в гости приезжают, – говорит он без энтузиазма. – Ты поела?

– Да, спасибо. Было… вкусно.

Мэр кивает и смотрит на меня выжидающе.

Мол, давай, Ника. Погостила – и хватит.

А мне вдруг жалко его становится. Торчит тут, в глуши. В тайге. Явно простывший, одинокий и очень грустный.

– У вас температура, – сообщаю ему, поднимаясь со стула.

Одергиваю футболку и иду за своим телефоном. Попутно прихватываю пальто и тонкие колготки. Странно, что они здесь, на первом этаже.

– Я могу поставить вам укол, – говорю разворачиваясь. – Если у вас, конечно, есть анальгин в ампулах.

– Чего?

– Анальгин в ампулах. Есть?

– Вряд ли. Не надо. Само пройдет.

– Ну, дело ваше.

В комнате быстро переодеваюсь и убираю футболку на место. Застегиваю пальто, под которым скрывается наряд медсестрички из секс-шопа.

Дурацкая была затея. И почему я решила, что Слава сразу набросится на меня в этом наряде?

Наверное, я и правда фригидная…

Сбежав по лестнице, надеваю и застегиваю сапоги, которые были аккуратно выставлены у порога. Выпрямившись, натягиваю шапку.

– Ну…

Улыбаюсь неловко, глядя на Морозко. Он стоит в метре от меня, засунув руки в карманы спортивных брюк, и внимательно смотрит.

– Спасибо вам, – пожимаю плечами. – За все.

– И… хм, – откашливается. Острые скулы еще больше краснеют. – Тебе спасибо.

Смущенно опустив взгляд, забираю ключи от машины. Кожу вдруг покалывает.

Ахаю от неожиданности.

– Что это? – трогаю блестящую мишуру, которую он смешно затягивает у меня на шее. Будто шарф.

Делает шаг назад. И убирает руки за спину.

– С Новым годом, Мандаринка! – чуть интимно проговаривает.

Я вспыхиваю.

– И вас с новым счастьем.

Выйдя на крыльцо, не даю себе ни секунды на раздумья. Бегу к своей машине и запрыгиваю внутрь.

– Давай, моя хорошая, – шепчу.

«Мазда» заводится со второго раза.

Я сижу.

Минуту, две, три, пять, десять.

Двигатель надо хорошенько прогреть. Стекла тоже отмерзают.

Пора ехать…

Задев колючую мишуру, облизываю губы.

«С Новым годом, Мандаринка!»

– Боже…

Перед глазами фейерверками одна за одной вспыхивают живые картинки прошедшей ночи. Я трясу головой, чтобы это прекратилось, но, кажется, эффект табакерки только усиливается.

Вспомнив все, залипаю на занавешенных окнах двухэтажного синего дома.

А потом давлю на газ и уезжаю.